- Я понимаю, - сказала Китти, подняв брови. - А ты уже взрослая женщина, не так ли. Тебе уже целых восемнадцать лет.
      - Я прямо не знаю, что и делать, Китти... Я прямо с ума схожу, когда только думаю о нем. А потом он приезжает, и каждый раз - снова эта его благовоспитанность. Ведь... его могут отправить куда-нибудь. Может быть, мы и не сможем пожениться раньше, чем через два года. Я прямо не могу больше.
      - Ты его очень, очень любишь?
      - Да я прямо умираю по нему. Ты не сердишься, что я так прямо говорю об этом?
      - Нет. Нет больше счастья в мире, чем любить так кого-нибудь.
      - Китти, ... мне ужасно хочется быть с ним. Это плохо? Это плохо? Китти вспомнила, как она тогда стояла у кровати и намекала Ари, что Иордана была непорядочной девушкой из-за тех счастливых мгновений, которые она тайком провела с Давидом Бен Ами.
      Разве это в самом деле было плохо? Как часто она сожалела с тех пор об этих словах. Теперь Давид уже три года, как умер, а Иордана все еще не справилась со своим горем.
      Какая она ни дерзкая сабра, а, пожалуй, до самой смерти не справится. Плохо? Сколько дней остались Дову и Карен? Этот свирепый народ по ту сторону колючей проволоки - разве он даст пожить?
      Карен... ее дорогое дитя...
      - Люби его, Карен, - сказала Китти. - Люби его всеми силами своей души.
      - О, ... Китти!
      - Да, дорогая, отдайся ему.
      - Но ведь он боится.
      - А ты сделай так, чтобы он не боялся. Ты - его жена, и так это должно быть.
      Китти почувствовала какую-то странную пустоту в душе. Она отдала Карен на веки вечные. Она почувствовала на своем плече руку Карен.
      - А ты, Китти, почему ты не поможешь Ари?
      У Китти что-то екнуло в сердце, когда она услышала его имя.
      - Это, Карен, не любовь, когда один любит, а другой нет.
      Они обе долго молчали. Китти подошла к входу палатки и выглянула на улицу. Ее тут же окружил рой мух. Она рывком обернулась к Карен:
      - Я не могу уехать отсюда и не сказать тебе, что я прямо больна от того, что ты подалась в это гиблое место.
      - Кому-нибудь же надо защищать границы. Неужели я должна была сказать: пускай защищают другие?
      - Этому твоему Нахал Мидбару пока еще только три месяца. А вы уже успели похоронить одного мальчика н одну девочку после стычки с "федаюнами".
      - Видишь ли, Китти, мы смотрим на все это не совсем так. Правильно, двух убили, но зато к нам приехало еще пятьдесят человек, а еще пятьдесят строят новый поселок в пяти километрах отсюда. И все это только потому, что мы сюда приехали. Пройдет год, и у нас тут будет уже дом для детей и тысяча дунамов под различными культурами.
      - А ты через год начнешь увядать. Будешь работать по восемнадцать часов в сутки, а ночи - проводить в окопах. И вообще вам с Довом никогда не иметь здесь больше, чем маленькую комнату размером максимум в девять квадратных метров. Даже носильные вещи будут принадлежать не вам.
      - Ты неправа, Китти. У нас с Довом будет решительно все.
      - Включая и четверть миллиона кровожадных арабов, готовых перегрызть вам глотку.
      - Мы не питаем враждебных чувств к этим несчастным, - ответила Карен.
      - Они сидят взаперти, как звери в клетке, день за днем и год за годом, видя как наши поля зеленеют.
      Китти опустилась на койку и прикрыла лицо руками.
      - Китти... ну, послушай...
      - Я не могу этого слушать.
      - Пожалуйста... ну, пожалуйста, выслушай меня. Ты знаешь, что даже когда я была еще маленькой девочкой в Дании, я задавала себе вопрос - зачем я родилась еврейкой? Господь избрал нас не потому, что мы слабы или убегали от опасности. Мы терпели убийство, и горе, и унижения на протяжение шести тысяч лет, и все равно мы сохранили свою веру. Мы пережили всех, кто пытался уничтожить нас. Разве ты этого не принимаешь, Китти? ... Эта маленькая страна была избрана для нас, потому что это главный перекресток мира, где кончается цивилизация, и начинается дикость. Именно здесь поставил Господь народ свой... на границе, чтобы нести охрану и блюсти Его законы, являющиеся основой всякого нравственного человеческого существования. Разве есть на свете более подходящее место для нас?
      - Израиль стоит припертый спиной к стене! - заплакала Китти. - Он всегда так стоял и вечно будет так стоять... а дикари вечно будут пытаться уничтожить вас.
      - О нет, Китти, нет! Израиль - это мост между светом и тьмой.
      Внезапно Китти все поняла... поняла с предельной ясностью. Вот он - ответ на мучающий ее вопрос! Израиль - это мост, ведущий от тьмы к свету.
      Глава 5
      У евреев одна ночь в году важнее всех других ночей. Речь идет о пасхальной ночи. Евреи празднуют Пасху в ознаменование освобождения из египетского рабства. Египтяне, первоначальные угнетатели евреев, стали символом всех угнетателей евреев, которых столько было на протяжение веков.
      Своей высшей точки канун Пасхи достигает во время Седера - пира в честь освобождения, - когда произносятся слова благодарения за обретенную свободу и выражается надежда, что ее обретут также те, кто ее лишены. В странах рассеяния, до того как государство Израиль было создано вновь, Седер всегда заканчивался словами:
      "...на будущий год в Иерусалиме".
      Аггада, небольшая книжечка, содержащая пасхальные молитвы, рассказы и песнопения, часть которых написаны три тысячи лет тому назад, читается во время Седера всеми. Глава семейства читает вслух рассказ об Исходе из Египта.
      Седер - важнейшее событие года. Хозяйки готовятся к нему за целый месяц. Необходимо убрать всякую грязь. Необходимо приготовить специальную пищу, а также соответствующее убранство. По всему Израилю шли лихорадочные приготовления к Седеру. В кибуцах и мошавах на Седерах сидели сотни людей. В частных домах Седеры были поменьше и попроще. Чем ближе подходила Пасха, тем больше росло возбуждение, предшествующее этому великому празднику.
      В этом году в доме Бен Канаана в Яд-Эле собирались устроить довольно скромный Седер. Несмотря на это, Сара должна была выполнить все предписываемые обряды с нисколько не меньшей тщательностью. Она любила эту работу, и ни за что не перепоручила бы ее другому. Домик был до блеска вычищен как изнутри, так и снаружи. В канун Пасхи все комнаты были украшены огромными галилейскими розами. Менора - ритуальный подсвечник - прямо сияла. Были приготовлены сотни всевозможных пасхальных лакомств. Были приготовлены также все специальные пасхальные блюда, а Сара нарядилась в свое лучшее платье.
      Днем Китти и Сатерлэнд поехали на машине от его виллы в Яд-Эль.
      - Ваша идея уехать из Израиля - в высшей степени глупая, - пробурчал Сатерлэнд. - Мне прямо даже не верится.
      - Я много об этом думала. Брус. Это, пожалуй, самое лучшее. В Америке есть пословица: "расставайся, пока все веселы".
      - Вы действительно думаете, что иммиграция пошла на убыль?
      - Скажем лучше: первая волна прошла. Остались еще небольшие еврейские общины в Европе, как, скажем, в Польше, которые не имеют возможность выехать. Боюсь, что и у египетских евреев потолок может рухнуть в любой момент. Но главное не это. Главное то, что у нас теперь достаточно персонала и материальных средств, чтобы справиться с любой задачей.
      - Вы, верно, имеете в виду мелкие задачи, - сказал Сатерлэнд. - А как быть с гигантскими задачами?
      - Я не понимаю, о чем вы говорите.
      - В Соединенных Штатах проживает шесть миллионов евреев, а в России четыре. Как быть с ними? Китти задумалась, прежде чем ответить.
      - Большинство тех немногих евреев, которые приехали из США, принадлежит к одной из двух категорий: либо это идеалисты старой закалки, либо невротики, которые сами не знают, чего они хотят.
      Я не думаю, что наступит день, когда американские евреи подадутся в Израиль из страха перед преследованиями. Если такой день когда-либо наступит, мне лучше не дожить до него. Что же касается советских евреев, то тут произошла одна в высшей степени странная и столь же трогательная штука, о которой знают пока еще только немногие.
      - А мне можно знать? - спросил Сатерлэнд.
      - Ну, вам, конечно, известно, что они пытались решить там еврейский вопрос, утопив его во всевозможных эволюционных теориях. Они пытались обезличить евреев тем, что старое поколение умрет естественной смертью, а молодое - будет подвергнуто соответствующей обработке чуть ли не с самого рождения. Вам, конечно, известно и то, что в России все еще свирепствует антисемитизм.
      - Я слышал об этом.
      - Эта неслыханная история произошла прошлой осенью в еврейский новый год. Она является лучшим доказательством того, что ничего у советских властей не получилось.
      Израильский посол отправился в Московскую синагогу, единственную во всем городе. И что же вы думаете? После тридцати лет безмолвия, на улицы вышло тридцать тысяч евреев, чтобы только посмотреть и дотронуться до израильского посла!
      Да, когда-нибудь будет большая алия из России.
      Этот рассказ произвел на Сатерлэнда глубокое впечатление. Некоторое время он сидел молча. Это была все та же старая история, которая часто его занимала: ...еврей никогда не перестает быть евреем. Наступает день, когда правда выплывает наружу, и еврей должен заявить о своем еврействе. Он подумал о матери, которую он так любил...
      Они повернули с шоссе на боковую дорогу, которая вела в мошав Яд-Эль. Сара выбежала из дома и бросилась им навстречу. Пошли объятия и поздравления с праздником.
      - Мы что же, никак первые?
      - Дов уже здесь. Давайте же входите поскорей... входите.
      Дов встретил их у дверей. Он пожал руку Сатерлэнду и нежно обнял Китти. Она отступила на шаг: - Ну-ка, дай я на тебя посмотрю хорошенько, майор Дов Ландау! Ты с каждым разом все хорошеешь.
      Дов покраснел.
      Сатерлэнд рассматривал розы Сары в гостиной не без зависти.
      - А где же все остальные? - спросила Китти.
      - Иордана поехала вчера вечером в Хайфу. Сказала, что вернется вовремя, ответила Сара.
      - Было письмо и от Карен. Она должна была выехать из Нахал Мидбар еще вчера, - сказал Дов. - Времени у нее, значит, достаточно. Может быть, она остановилась на ночь в Хайфе. А то, может быть, она стоит и голосует где-нибудь около Сафеда.
      - Да ладно уж, - сказал Сатерлэнд. - Приедет, куда денется.
      Китти была разочарована, что Карен еще не успела приехать, но не подавала виду. Положение с транспортом было ужасное, в особенности по праздникам.
      - Давайте я вам помогу, - сказала она Саре.
      - Вы сидите и чувствуйте себя как дома. Кстати, вам уже раз десять звонили в контору мошава. Ваши дети со всей Хулской долины уже знают, что вы приедете. Они просили передать, что они заскочат перед Седером. - Сара ушла к себе на кухню.
      Китти повернулась к Дову.
      - Я слышала о твоих успехах, Дов. Дов пожал плечами.
      - Не скромничай. Я слышала, вы там проектируете какое-то водное сооружение у Иордана.
      - Да, если бы сирийцы не мешали, но они мешают. Странно получается: Сирия и Иордания выиграли бы от этого во много раз больше, чем выиграем мы. Но если только речь идет о том, что Израиль получит лишнюю каплю воды, все - они против.
      - Из-за чего спор? - спросил Сатерлэнд.
      - Мы должны изменить русло Иордана на протяжении нескольких километров. Арабы говорят, что мы это хотим делать из военных соображений, хотя мы предложили им послать к нам своих наблюдателей. Ну, ничего, как-нибудь сделаем.
      Дов глубоко вздохнул. Он явно волновался, и Сатерлэнд понял, что ему хочется остаться с Китти наедине. Он отошел в противоположный конец комнаты и принялся изучать корешки книг на полках.
      - Китти, - начал Дов. - Мне хочется поговорить с вами о Карен до того, как она приедет.
      - Пожалуйста, Дов, я слушаю.
      - Она очень упрямая.
      - Я знаю. Я была в Нахал Мидбаре несколько недель тому назад. Мы с ней долго беседовали.
      - Она вам рассказала, что мне предложили поехать в Америку учиться?
      - Она мне не рассказала, но я все равно догадалась. Видишь ли, прожив столько времени в Израиле, я развила особый нюх.
      - Теперь я не знаю, что мне делать. Она, видите ли, патриот своего кибуца. Боюсь, что она так и не согласится поехать со мной. А я... я просто не могу расстаться с ней на целых два года.
      - Я с ней поговорю, - улыбнулась Китти. - Передо мной она не устоит. Вот увидишь, Дов, все будет хорошо.
      Распахнулась входная дверь, и Иордана с развевающимися золотыми волосами широко развела руками.
      - Шалом всей компании, - крикнула она. Китти обняла ее.
      - Има! - крикнула Иордана. - Поди сюда. Посмотри, кого я тебе притащила!
      Сара прибежала из кухни как раз, когда в дверях появился Ари.
      - Ари!
      Она тут же потянулась за носовым платком, так как в глазах у нее появились слезы счастья, и бросилась ему на шею.
      - Ари! Ну, Иордана, черт ты рыжий! Почему ты мне не сказала, что Ари приедет тоже?
      - Ну, мы подумали, что ты и без предупреждения сумеешь накормить еще один рот, - ответил Ари, поднимая мать в воздух.
      - Ах вы, черти! - сказала Сара, пригрозив им пальцем и вытирая глаза. Дай, я хоть на тебя посмотрю, сын мой. Что-то у тебя усталый вид, Ари. Ты слишком много работаешь.
      Они снова обнялись, счастливо смеясь.
      Затем Ари заметил Китти Фрэмонт.
      В комнате воцарилась неловкая тишина, а они долго в упор смотрели друг на друга. Иордана, устроившая эту встречу, смотрела то на него, то на нее.
      Китти медленно встала на ноги и кивнула ему.
      - Шалом, Ари, - сказала она тихо.
      - Шалом, - прошептал он в ответ.
      - Чувствуйте себя как дома, - бросила Иордана, подхватив мать под руку и уводя ее на кухню. Дов пожал руку Ари.
      - Шалом, генерал Бен Канаан, - сказал он. Китти взглянула на Дова. Глаза молодого человека светились восторгом, глядя на Ари, почти легендарного командира "Зверей Негева".
      - Шалом, Дов. У тебя чудесный вид. Я слышал, ты собираешься провести нам воду в пустыню.
      - Постараемся, генерал.
      Сатерлэнд и Ари обменялись рукопожатиями.
      - Я получил ваше письмо, Сатерлэнд. Буду очень рад видеть вас у себя в Эйлате в любое время.
      - Мне ужасно не терпится познакомиться с Негевом поближе. Может быть, мы договоримся о встрече.
      - Чудно. А как ваши розы?
      - Прекрасно. Должен сказать, что мне впервые пришлось испытать зависть, видя розы вашей матери. Я не дам вам уехать в Эйлат, пока вы не проведете хоть полдня у меня.
      - Постараюсь.
      Снова воцарилась неловкая тишина, когда Брус Сатерлэнд повернулся от Ари к Китти. Она не отрывала глаз от Ари. Сатерлэнд подошел к Дову и повел его прочь.
      - Ну, майор Ландау, а теперь расскажите мне, как вы собираетесь перелить озеро Хулы в Тивериадское море. Это довольно сложная штука...
      Ари и Китти остались одни.
      - Вы выглядите прекрасно, - сказала Китти наконец.
      - А вы - еще того лучше. Они снова замолчали.
      - Я... э... а как же Карен? Она тоже приедет?
      - Да, она обещала приехать. Мы ждем ее каждую минуту.
      - Не... не хотите ли прогуляться немножко? Чудный воздух на улице.
      - Почему же? С удовольствием, - ответила Китти.
      Они прошли молча вдоль забора, затем по краю поля и мимо оливковой рощи, пока дошли до Иордана. В воздухе чувствовалось дыхание весны. Ари зажег две сигареты и одну протянул Китти.
      Она была еще прекрасней, чем он ее помнил. Китти почувствовала на себе пристальный взгляд Ари.
      - Я... мне просто стыдно, что я еще ни разу не была в Эйлате. Начальник гарнизона в Беер-Шеве много раз предлагал мне слетать с ним, но я как-то не удосужилась. А жаль.
      - О, там море и горы, очень красивая местность.
      - А город все растет?
      - Он рос бы еще не так, если бы мы только сумели пробить блокаду и открыли бы там порт.
      - Ари, спросила Китти, и в голосе у нее прозвучала забота. - Как там положение внизу?
      - Такое же, как всегда было... и всегда будет.
      - Эти федаюны все наглеют, я слышала.
      - О, дело не в них. Арабы сосредотачивают войска на Синайском полуострове с целью захватить когда-нибудь весь Ближний Восток. - Ари улыбнулся. - Мои ребята говорят, что мы должны перебраться через границу, найти там гору Синай и вернуть Господу Богу его десять заповедей... дескать, у нас уже достаточно было с ними хлопот.
      Китти долго смотрела на пенящуюся реку, затем горестно вздохнула.
      - Я ужасно тревожусь о Карен. Она у полосы Газы... Нахал Мидбар.
      - Да, скверное место, - буркнул Ари. - Но там крепкие ребята. Они как-нибудь справятся.
      Да, подумала Китти, это типичный ответ Ари.
      - Я слышал, вы собираетесь уехать в Америку. Китти кивнула.
      - Вы у нас знаменитая женщина.
      - Скорее чудачка, - ответила Китти.
      - Вы слишком скромны.
      - Я уверена, что Израиль выживет и без меня.
      - Почему вы все-таки уезжаете?
      - Вы видели Дова... майора Дова Ландау? Он прекрасный молодой человек. Я оставляю Карен в хороших руках. Я не знаю... Может быть, я боюсь надоесть. Может быть, я действительно тоскую по дому. Причин много, да и не в них дело. Так или иначе, а я решила взять себе отпуск, чтобы подумать... просто подумать.
      - Пожалуй, мудрое решение. Это хорошо, когда человек имеет возможность думать и отвлечься от будничных забот. Мой отец всю жизнь мечтал об этой роскоши, но он получил эту возможность только в последние два года жизни.
      Вдруг им нечего было больше сказать друг другу.
      - Давайте лучше вернемся, - сказала Китти. - Мне хочется быть на месте, когда появится Карен. Кроме того, ко мне приедут ребята.
      - Китти... еще одну минуточку, пожалуйста.
      -Да?
      - Мне хочется сказать вам, что я вам очень благодарен за ваше дружеское участие в горе Иорданы. Вы были ней очень добры. Меня очень тревожило ее беспокойство.
      - Она очень несчастна. Никто никогда не узнает, как сильно она любила Давида.
      - Когда же это кончится?
      - Я не знаю, Ари. Но я достаточно прожила в этой стране, чтобы заразиться оптимизмом. Когда-нибудь и Иордана будет счастлива.
      Невысказанный вопрос, невысказанные слова так и остались висеть в воздухе. А она сама? А она? ... Будут ли они когда-нибудь счастливы?
      - Ну, давайте вернемся, - сказала Китти.
      Весь день потом к Китти приезжали ее "дети" из Гаи-Дафны и десятка других сел Хулской долины. Жители Яд-Эла приходили к Ари. У Бен Канаанов в доме стоял сплошной ералаш. Все вспоминали, как неловко и чуждо чувствовала себя Китти, когда они впервые познакомились с нею. Теперь она разговаривала с ними на их языке, и все смотрели на нее с восхищением.
      Многие из их детей покрыли большое расстояние, только чтобы пробыть с ней несколько минут. Некоторые представляли ей своих мужей или жен. Почти все были одеты в военную форму Израильской армии.
      Чем ближе подходил вечер, тем больше Китти тревожилась за Карен. Дов несколько раз выходил на шоссе, вглядывался в даль.
      Все посетители разошлись и разъехались по своим домам, чтобы приготовиться каждый к своему Седеру.
      - Где же, черт возьми, пропадает эта девчонка! - воскликнула Китти с плохо скрытой тревогой в Голосе.
      - Она, пожалуй, где-то уже совсем рядом, - сказал Дов.
      - Но ведь она же могла хоть позвонить и предупредить, что она немного задержится. Это непохоже на Карен, - сказала Китти.
      - Успокойтесь, Китти, - сказал Сатерлэнд. - Разве вы не знаете, что для междугороднего телефона ныне требуется чуть ли не постановление кнессета.
      Видя тревогу Китти, Ари сказал:
      - Послушайте. Я сбегаю в контору мошава и закажу служебный разговор с кибуцом. Может быть, они там знают, где она собиралась остановиться в пути, а там мы ее живо найдем.
      - Буду очень благодарна, - ответила Китти.
      Как только Ари ушел, пришла Сара и заявила, что стол сервирован, и что всех приглашают на Седер. После месяца трудов наступил наконец час ее личного торжества. Она распахнула дверь в столовую, гости вошли на цыпочках один за другим, и всюду послышались невольные охи да ахи. Вот это стол! Он вполне соответствовал торжественному пиру Праздника Свободы.
      Серебро и посуда прямо сияли. Ими пользовались только один раз в году - в этот праздник. Посреди стола красовался серебряный подсвечник. Рядом с подсвечником стоял огромный, богато украшенный бокал из узорчатого серебра, так называемый "Бокал пророка Ильи". Он стоял доверху налитый вином и предназначался для пророка. Он придет, отопьет из него, и тогда явится вскоре и Мессия.
      Вокруг всего стола, на каждом месте, стояли специальное пасхальное вино и серебряные бокалы, которые нужно будет наливать во время седера четыре раза, по числу Господных обещаний: вывести из Египта, освободить, повести в Землю Обетованную, и опекать народ Израиля. Кроме того, вино пригубят также при перечислении десяти казней фараонских и при исполнении хором Песни Мирьям о том, как Красное море сомкнулось над войском фараона.
      На почетном месте на кресле лежала подушка, чтобы тот, кто будет читать рассказ об Исходе, мог удобно сидеть. В древние времена только свободные люди могли сидеть развалясь, тогда как рабы должны были сидеть прямо.
      В центре стола, рядом с подсвечником, стоял золотой пасхальный поднос, а на нем символические пасхальные блюда. Опресноки - в знак того, что сыновьям Израиля пришлось спешно покинуть Египет, и у них не было времени дать хлебу взойти.
      Яйцо символизировало добровольность жертвы; смоченная зелень - наступление весны; кусок баранины - жертвы, которые приносились Господу в Храме. Была также смесь из толченых орехов и яблок, символ раствора, который евреям пришлось делать в египетском рабстве при строительстве городов; и "харор", горькая трава, которая должна была напомнить горечи рабства.
      Затем Сара попросила всех обратно в гостиную. Войдя в комнату, Иордана первая заметила Ари. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, бледный и с потухшим взором. Все уставились на него. Он попытался что-то сказать, но не смог. Все вмиг поняли, что произошло.
      - Карен! Где Карен? - вскричала Китти.
      У Ари задрожала челюсть и он опустил голову.
      -Где Карен?
      - Карен нет больше. Банда федаюнов убила ее прошлой ночью.
      Китти вскрикнула и без чувств упала на пол.
      Веки Китти снова зашевелились. Рядом с нею на коленях стояли Брус и Иордана. Внезапно она вспомнила все, из глаз брызнули слезы, она отвернулась и зарыдала:
      - Мое дитя... моя девочка! ...
      Затем она медленно села. Иордана и Сатерлэнд еще сами не совсем пришли в себя. Они смотрели растерянно и словно отупели от боли.
      - Карен... моя Карен! ...
      - Боже, почему погибла она, а не я! - вырвалось у Иорданы.
      Китти с трудом встала на ноги.
      - Ложитесь, милая... пожалуйста, не вставайте, - взмолился Сатерлэнд.
      - Нет, - ответила Китти. - Нет... - она оттолкнула руку Сатерлэнда. - Где Дов? Мне нужно пойти к Дову.
      
      Она вышла, пошатываясь, из комнаты и нашла Дова в комнате рядом. Он сидел в углу с опухшими от слез глазами и с лицом, обезображенном от боли. Она кинулась к нему и схватила его в свои объятия.
      - Дов... мой бедный мальчик! - зарыдала она. Дов опустил голову на ее грудь и душераздирающе зарыдал. Китти баюкала его, и они вместе плакали, пока ночь не опустилась на дом Бен Канаанов, а у них иссякли все слезы.
      - Я останусь с тобой, Дов... Я буду ухаживать за тобой, - сказала Китти. Мы как-нибудь справимся, Дов.
      Молодой человек неуверенно встал на ноги.
      - Обо мне не беспокойтесь, Китти, - сказал он. - Я справлюсь. Ей не придется стыдиться за меня.
      - Об одном прошу, Дов. Ради бога, не ударься ты в прежнее из-за этого.
      - Нет, - ответил он. - Я не раз думал об этом. Я не могу ненавидеть их, потому что и Карен не могла питать к ним ненависти. Она вообще не знала, что такое ненависть. Мы... она всегда говорила, что мы никогда не достигнем своей цели, ненавидя их...
      В дверях появилась Сара Бен Канаан.
      - Я знаю, мы все убиты горем, - сказала она с грустью в голосе, - но Седер отложить нельзя.
      Китти посмотрела на Дова, и он кивнул.
      Они печально потянулись все в столовую. У дверей Иордана подошла к Китти.
      - Ари сидит один в сарае, - сказала Иордана. - Вы не позовете его?
      Китти вышла из дома. Во всех домах мошава горел свет. Везде уже справляли Седер. В эту самую минуту отцы рассказывали своим семьям древнюю историю Исхода, как ее рассказывали испокон века и будут рассказывать в веки вечные. Шел небольшой дождик, и Китти ускорила шаг, направляясь к мерцающему свету фонаря в сарае. Она вошла в сарай и оглянулась. Ари сидел на снопе сена спиной к ней. Она подошла к нему сзади и дотронулась до его плеча.
      - Ари, сейчас начнется Седер.
      Он обернулся и поднял глаза. Она отступила, словно кто-то нанес ей удар. Лицо Ари было до того обезображено страданием, что она прямо испугалась. Никогда в жизни она не видела столько страдания на человеческом лице. В глазах Ари стояла смерть. Он смотрел на нее невидящим взглядом, затем опустил голову на руки и его плечи затряслись.
      - Ари... нам надо к Седеру...
      - Всю жизнь... всю жизнь... мне приходилось смотреть, как они убивают моих близких... Никого уже не осталось... никого.
      Слова эти шли из бездонной глубины такого отчаяния, которое не знало ни конца, ни края. Китти застыла в ужасе и испуганно смотрела на этого убитого горем и совершенно не знакомого ей человека.
      - Я каждый раз умирал с ними. Я умирал сотни и тысячи раз. У меня все пусто внутри... У меня ничего больше нет в жизни.
      - Ари... Ари!...
      - Отчего мы должны посылать детей жить в таких местах? Эта чудная девочка... этот ангел... зачем... зачем они ее убили...?
      Ари с трудом поднялся на ноги. От всей энергии, мощи и самообладания, столь характерных для Ари Бен Канаана, теперь не осталось и следа. Перед ней стоял усталый, разбитый старик.
      - Почему мы снова и снова должны драться только за право жить, каждый день снова?
      Годы напряжения, годы борьбы, годы душераздирающего горя захлестнули его мощной волной. Ари поднял изуродованное от боли лицо и потряс кулаками над головой.
      - Боже! Боже! Почему они нас не оставляют в покое! Почему они не дают нам жить!
      Его мощные плечи сникли, голова опустилась на грудь, и так он стоял, дрожа всем телом.
      - О, Ари... Ари! - зарыдала Китти. - Что я наделала! Как же я не понимала! Ари, мой дорогой, как ты исстрадался! А тут еще я тебя мучила! Ради бога, прости!
      В изнеможении Ари прошел по сараю.
      - Не знаю, что это на меня нашло, - пробормотал он. - Пожалуйста, никому не рассказывайте.
      - Давайте пойдем. Они нас там ждут, - сказала Китти.
      - Китти!
      Он медленно подошел к ней и посмотрел ей прямо в глаза. Затем он так же медленно опустился перед ней на колени, обхватил ее стан руками и спрятал голову в ее юбку.
      Ари Бен Канаан плакал.
      Это были странные и ужасные звуки. В эту минуту он излил в слезах все свое сердце, он рыдал за все годы, когда он плакать не смел. В его рыданиях слышалось бездонное горе.
      Китти крепко прижала его голову к своему телу, гладила его по волосам и шептала слова ласки.
      - Не оставляй меня, - рыдал Ари.
      О, как ей хотелось услышать эти слова! Да, - подумала она, - я останусь. Я останусь с тобой эту ночь, потом еще несколько дней, потому что я тебе сейчас нужна, Ари. Но даже сейчас, когда ты в первый раз в жизни заплакал, ты все равно стыдишься своих слез. Сегодня я тебе нужна, но завтра... завтра ты снова будешь прежний Ари Бен Канаан. Ты снова залезешь в свою старую скорлупу, будешь по-прежнему презирать всякие чувства, и тогда тебе больше не буду нужна.
      Она помогла ему подняться и вытерла слезы с его лица. Он едва стоял на ногах. Китти обняла его за плечи, поддерживая его.
      - Все в порядке, Ари. Можешь опереться на меня.
      Они медленно вышли из сарая. Они видели в окно, как Сара зажигала свечи, произнося слова молитвы.
      Он остановился, снял ее руку со своего плеча, выпрямился и снова стоял высокий и крепкий как всегда.
      Он снова был прежний Ари Бен Канаан. Так быстро, - подумала Китти.
      - Прежде чем мы войдем, Китти, мне нужно сказать вам что-то. Я должен сказать вам, что я никогда не любил Дафну так, как люблю вас. Вы знаете, какая жизнь вам предстоит со мной.
      - Я знаю, Ари.
      - Я немного не такой, как другие... Может быть, пройдут годы... может быть, я никогда уже не скажу вам, что вы мне нужны больше, чем все на свете... даже когда речь идет об интересах этой страны. Сможете ли вы это понять?
      - Смогу, всегда смогу.
      Все прошли в столовую. Мужчины надели на голову ермолки.
      Дов и Иордана, и Ари, и Китти, и Сатерлэнд, и Сара. У всех сердце обливалось кровью от горя. Когда Ари направился к столу, чтобы занять место Барака, Сатерлэнд дотронулся до него.
      - Не обижайтесь, пожалуйста, - сказал он, - но я тут самый старший. Разрешите мне править Седер.
      - За честь сочтем, - ответил Ари.
      Сатерлэнд подошел к столу и занял место главы семьи. Все сели на свои места и раскрыли Агаду. Сатерлэнд кивнул Дову.
      Тот прочистил горло и прочитал:
      "Чем отличается нынешняя ночь от всех прочих ночей?
      "Нынешняя ночь отличается от всех прочих ночей тем, что в эту ночь мы празднуем самое выдающееся событие в истории нашего народа. В эту ночь мы празднуем свое победоносное шествие от рабства к свободе".
      КОНЕЦ