Но не снабжение и не связь волновали Ари. Он боялся кровавой резни. Он не имел ни малейшего понятия, когда лопнет пущенный им слух о "неприступности" Ган-Дафны.
      Перебрав все запасы оружия, Ари наскреб для селения с дюжину испанских винтовок выпуска 1880 года, 23 самодельных ружья и ветхое венгерское противотанковое орудие с пятью зарядами.
      Зееву Гильбоа с группой в двадцать пальмахников поручили доставку этого оружия. Все, конечно, пришлось навьючить на себя. Противотанковое орудие предварительно разобрали на части. Когда стемнело, отряд пустился в путь; карабкаться по западному склону пришлось всю ночь.
      В одном месте они прошли всего в нескольких шагах от Абу-Йеши. Это был один из самых опасных участков: пришлось покрыть по-пластунски расстояние в четверть километра под самым носом у диверсантов.
      Вид у Ган-Дафны был печальный. Много зданий было повреждено, клумбы - все перерыты, статуя Дафны сбита с пьедестала. Тем не менее дети хранили удивительное хладнокровие, а система обороны работала безотказно, Зеев не смог удержать улыбки, когда навстречу отряду вышел доктор Либерман с пистолетом на боку. Весь поселок облегченно вздохнул, когда пришло такое подкрепление.
      Артиллерийский обстрел продолжался еще дней десять. Горные орудия разрушили здание за зданием. Вскоре последовали и людские потери: снаряд разорвался неподалеку от входа в убежище, и двое детей погибло.
      Но Кавуки требовал действий. Каси пытался организовать две или три робких вылазки. Каждый раз его люди попадали в засаду и погибали, так как Зеев растянул оборону Ган-Дафны чуть ли не до самых стен Форт-Эстер. Пальмахники парни и девушки - пробрались к крепости, а также к Абу-Йеше, и следили за каждым движением арабов.
      Тем временем из Тель-Авивского штаба Хаганы явился курьер. Ари немедленно созвал командиров всех селений. В Тель-Авиве приняли решение относительно детей, проживающих в прифронтовой полосе. Штаб предлагал перевезти детей в Саронскую долину, поближе к Тель-Авиву и к морю, где положение было не таким критическим и где их с удовольствием приютят кибуцы и мошавы. Между строк можно было прочитать, что положение стало настолько опасным, что Хагана уже сейчас принимала меры на случай, если детей придется эвакуировать морем, чтобы спасти от поголовной резни в случае победы арабов.
      Это был не приказ: каждый кибуц и мошав должны были сами принять решение. С одной стороны, люди будут драться самоотверженнее, если дети будут при них; но с другой стороны, нельзя было не считаться и с угрозой массовой резни.
      Для этих людей эвакуация детей была вдвойне тягостна, так как она означала еще одно отступление. Большинство из них приехало сюда, спасаясь от ужасов, и эти поля были в их глазах последним рубежом, за которым нет отступления. За пределами Палестины надеяться им было не на что.
      Каждое селение решило этот вопрос по-своему. Некоторые более старые селения наотрез отказались отпустить своих детей. Другие заявили, что они будут стоять до последнего, а если придется умереть - то всем вместе: они не хотели, чтобы их дети знали, что такое отступление. Третьи, отрезанные в горах и терпящие нужду во всем, каким-то образом вывели детей из окружения для дальнейшей эвакуации.
      Ответственность же за Ган-Дафну лежала буквально на всех.
      Разведчики донесли Ари, что Кавуки вовсю нажимает на Мухаммеда Каси, требуя наступления. Продовольствия становилось все меньше, а топлива давно уже не было. Прямые попадания повредили цистерну. Хотя никто и не жаловался, но жизнь в убежищах сказывалась на всех.
      Командиры долины Хулы единогласно решили, что младших детей необходимо вывезти из Ган-Дафны. Весь вопрос был в том, как это сделать? Просить о временном прекращении огня не имело смысла, так как в этом таилась двойная опасность: во-первых, Каси непременно нарушит его, а во-вторых, это значило бы показать свою слабость. Если Ари попытается направить в Ган-Дафну автоколонну, то ему придется для этого сосредоточить все силы Хулы; только тогда он сможет пробить себе дорогу. Речь шла не о том, выиграть или проиграть очередное сражение. Поражение в этом случае было равносильно гибели детей.
      И как уже столько раз в прошлом, Ари предстояло найти выход из почти безвыходного положения. И так как у него другого выхода не было, ему пришлось разработать фантастический план, который превосходил по дерзости все что он до сих пор совершил.
      Предусмотрев все мельчайшие подробности, Ари поручил Давиду подобрать отряд для проведения плана в жизнь, а сам отправился в Ган-Дафну. Карабкание по скалам причиняло ему сильную боль буквально на каждом шагу. Нога все время ныла, а несколько раз и совсем отказывалась служить, пока он взбирался ночью на гору. Зато очень помогало то, что он был хорошо знаком с местностью еще с детства. Он добрался в Ган-Дафну на рассвете и немедленно созвал совещание в штабном бункере. На совещание явились все начальники отделений, среди них Зеев, Иордана, доктор Либерман и Китти.
      - У нас здесь двести пятьдесят детей моложе двенадцати лет, - начал Ари без предисловий. - Завтра ночью мы их всех вывезем отсюда.
      Он посмотрел в изумленные лица присутствовавших.
      - В мошаве Яд-Эль сейчас собирается отряд, - продолжал он. Нынешней ночью Давид Бен Ами поведет четыреста человек со всей Хулы по западному склону горы в Ган-Дафну. Если все пойдет хорошо, то есть, если их не обнаружат, они доберутся сюда завтра на рассвете. Следующей ночью двести пятьдесят мужчин понесут вниз столько же детей. Остальные полтораста будут сопровождать и охранять их. Добавлю для вашего сведения, что мы выдали этим людям решительно все автоматическое и скорострельное оружие, которым мы располагаем в долине Хулы.
      Десяток с лишним человек, присутствовавших на совещании, уставились на Ари, словно он был не в своем уме. Прошла целая минута; никто не проронил ни слова.
      Наконец Зеев Гильбоа встал на ноги.
      - Ари, боюсь, что я тебя не понял. Неужели ты в самом деле собираешься понести двести пятьдесят детей вниз по обрыву, да еще ночью?
      - Так точно.
      - Да ведь это же опаснейший спуск для мужчины, идущего налегке днем, вмешался доктор Либерман. - Понести на спине детей, да еще ночью, это... это просто немыслимо. Некоторые обязательно свалятся.
      - Приходится идти на риск.
      - Но Ари, - сказал Зеев, - им придется пройти совсем близко к Абу-Йеши. Их непременно обнаружат.
      - Мы примем все меры, чтобы их не обнаружили. Все в один голос запротестовали.
      - Молчать! - крикнул Ари. - У нас тут не митинг. Смотрите, не проговоритесь. И без паники. А теперь расходитесь все: у меня еще куча дел.
      В течение всего дня арабы обстреливали Ган-Дафну особенно упорно. Ари разработал с каждым начальником отделения план эвакуации до малейших подробностей. Был составлен график, где было предусмотрено все минута в минуту.
      Все те, кто знал о готовящейся операции, ходили в задумчивости, со страхом в сердце. Столько могло произойти непредвиденного! Кто-то мог поскользнуться и вызвать панику... арабские собаки в Абу-Йеше могли почуять их и залаять... Каси мог пронюхать обо всем, воспользоваться тем, что все селения в долине остались без оружия и напасть на них...
      Вместе с тем они понимали, что ничего другого придумать было нельзя. Еще неделя, еще десять дней, и положение в Ган-Дафне все равно станет отчаянным.
      Вечером Давид Бен Ами, который собрал свой отряд в Яд-Эле, просигнализировал в Ган-Дафну, что как только стемнеет, они отправятся в путь.
      Всю ночь четыреста добровольцев карабкались по скалам и в полном изнеможении добрались в Ган-Дафну еще до рассвета. Ари встретил их в окрестностях села и велел спрятаться в лесу. Нельзя было допустить, чтобы арабы заметили их из Форт-Эстер, и в самом селении лучше, чтобы их не видели во избежание паники.
      Они остались в лесу до самого вечера. В шесть часов без десяти минут, ровно за сорок минут до захода солнца, приступили к проведению операции.
      Детей, подлежащих эвакуации, накормили ровно без пяти минут шесть: в их молоко всыпали снотворное. В шесть пятнадцать детей уложили спать на подземных нарах. Они еще попели немножко, но вскоре крепко заснули.
      В 6.32 солнце зашло за Форт-Эстер.
      В 6.40 Ари созвал всех взрослых на совещание перед детским убежищем.
      - Слушайте внимательно, - строго сказал он. - Через несколько минут мы начинаем эвакуацию детей. Вас вызовут каждого по имени и каждый получит соответствующее задание. Все должно идти строго по утвержденному графику. Помните, что малейшее отступление от графика подвергнет опасности жизнь детей, жизнь бойцов, а также вашу собственную. Никаких вопросов или споров. Против каждого, кто не выполнит точно порученного ему задания, будут приняты самые строгие меры.
      В 6.45 Иордана Бен Канаан выставила вокруг Ган-Дафны караул из детей старших возрастов. Караул был вчетверо больше обычного, чтобы исключить проникновение лазутчика и раскрытие операции. Зеев Гильбоа и его двадцать пальмахников двинулись в горы, чтобы прикрыть Ган-Дафну сверху.
      Как только поступило донесение, что караул расставлен, двадцать пять жителей селения спустились в убежище, чтобы тепло одеть спящих детей. Китти обошла всех детей, чтобы удостовериться, что снотворное подействовало. На губы каждого ребенка наложили пластырь, чтобы они не заплакали во сне. В 7.30 все дети были готовы к отправке. Только тогда Ари вызвал отряд из леса.
      Тут же расставили цепь и передавали детей из рук в руки. Детей сажали в специально сшитые из ремней седла, укрепляли их на спине у бойцов, чтобы обе руки были свободны для спуска и обороны.
      В 8.30 двести пятьдесят бойцов и их сонный груз подвергли окончательной проверке. Затем они двинулись к воротам селения, где их уже ждал охранный отряд в полтораста бойцов, вооруженных автоматами. С Ари во главе они перешагнули через край обрыва. Один за другим люди исчезали в ночи, пока не скрылся последний.
      Оставшиеся молча стояли у ворот. Делать было больше нечего. Оставалось только ждать. Они отправились в убежища, чтобы провести там бессонную ночь и дрожать за судьбу детей и конвоя.
      Китти Фрэмонт осталась у ворот. Больше часа она смотрела вперед, в темноту.
      - Да, ночь нам предстоит длинная, - раздался голос у нее за спиной. - Не лучше ли вам вернуться, а то ведь холодно.
      Китти обернулась. Рядом с ней стояла Иордана. Впервые с тех пор, как они познакомились, Китти была искренне рада этой рыжой сабре. После того как она решила остаться, она все больше и больше проникалась уважением к Иордане. Именно благодаря ее усилиям в Ган-Дафне царил такой образцовый порядок. Она сумела внушить юношам и девушкам из отрядов "Гадны" какое-то заразительное спокойствие, и они вели себя как видавшие виды вояки. Несмотря на все трудности, обрушившиеся на Ган-Дафну в дни осады, Иордана оставалась спокойной и энергичной. На ее плечах лежала немалая ответственность, а ей еще двадцати лет не было. Зато она обладала теми неуловимыми качествами вождя, которые вселяют в окружающих уверенность и спокойствие.
      - Да, нам предстоит очень длинная ночь, - в тон ей ответила Китти.
      - Давайте проведем ее вместе, - предложила Иордана. - Я выдам вам маленький секрет: у меня в штабном бункере припрятана бутылка коньяка. Мне кажется, что сегодняшняя ночь - наиболее подходящий случай, чтобы распить ее. Подождите меня в бункере. Мне надо только снять кое-кого с поста. Через полчаса я вернусь.
      Китти не двигалась с места. Иордана взяла ее за руку.
      - Пошли, - тихо сказала она. - Делать все равно больше нечего.
      Китти сидела в бункере и нервно курила одну сигарету за другой. Наконец вернулась и Иордана. Она сняла коричневый шлем и длинные рыжие локоны упали ей на плечи. Она потирала то щеки, то руки, чтобы согреться, затем достала бутылку коньяка, которая была припрятана в стене бункера и слегка присыпана землей. Она сначала вытерла бутылку, затем налила Китти и себе по рюмке.
      - Лехаим, - сказала Иордана, отпив глоток. - Вот это хорошо.
      - Сколько им потребуется, чтобы миновать Абу-Йешу?
      - Не раньше полуночи, - ответила Иордана.
      - Я все время стараюсь уверить себя, что все будет хорошо. Но тут же начинаю думать о том, что может случиться то одно, то другое...
      - Как же можно не думать об этом! - ответила Иордана. - Все это теперь в божьих руках.
      - В божьих? Да, в этой стране Бог действительно творит особые дела.
      - Если вы в Палестине не уверуете в Бога, - сказала Иордана, - то вряд ли вообще уверуете. Я не помню, когда мы могли обходиться без веры. Опереться-то нам больше не на что.
      В устах Иорданы Бен Канаан эти слова одновременно звучали и странно - и нисколько не странно. Судя по внешности Иорданы, нельзя было сказать, что она верующая женщина... но что же, если не вера, давало ей силы выдержать все трудности и напряжение?
      - Китти, - сказала вдруг Иордана. - Я вам должна в чем-то признаться. Мне ужасно хочется, чтобы мы стали друзьями.
      - Почему?
      - Потому что вы меня научили кое-чему... чему-то такому, в чем я ошибалась. Я смотрела, как вы работаете с детьми, и, кроме того, я знаю, что вы сделали для Ари. Когда вы решили остаться здесь, я что-то поняла... я поняла, что такая женщина, как вы, может не уступать в мужестве... любой из нас. Раньше я думала, что женственность - признак слабости.
      - Спасибо, Иордана, - слабо улыбнулась Китти, - но боюсь, что мне бы сейчас пригодилась капля вашей веры, или мужества, или как это правильнее назвать. У меня такое чувство, что я вот-вот развалюсь на части.
      Китти закурила еще одну сигарету, а Иордана налила ей еще рюмку коньяка.
      - Я все время думаю... - сказала Иордана, - вы очень подходите к Ари.
      Китти покачала головой.
      - Нет, Иордана. Мы с ним, как у нас говорят, хоть и хорошая пара, но не созданы друг для друга.
      - Это очень жаль, Китти.
      Китти взглянула на часы. Она знала еще с совещания, что примерно в это время колонна должна добраться до первого почти отвесного обрыва. Им придется спускаться с детьми на спине по веревкам, один за другим. Спускаться нужно было по меньшей мере метров десять. Оттуда они должны будут ползти вниз по мягкому грунту.
      - Расскажите мне лучше о себе и о Давиде, - быстро сказала Китти.
      Иордана вся просияла.
      - О, мой Давид, мой милый, чудесный Давид.
      - Где вы с ним познакомились?
      - В Иерусалиме, в университете. Я только поступила туда и уже назавтра я с ним познакомилась. Мы только увидели друг друга и с первого взгляда полюбили. И никогда не переставали любить.
      - У меня с мужем все было точно так же, - сказала Китти.
      - Мне, конечно, понадобился весь первый семестр, чтобы хорошенько дать ему понять, что он меня любит.
      - Мне понадобилось больше, - улыбнулась Китти.
      - Да, мужчины бывают порой удивительно недогадливы. Но когда наступило лето, он уже ясно сознавал, что без меня он жить не может. Мы с ним отправились тогда в археологическую экспедицию в Негев. Мы пытались установить точный маршрут Моисея и десяти колен по пустыням Син и Паран.
      - Я слышала, те месте - не ахти какие обжитые.
      - Ну, уж нет. Там находятся развалины сотен древних набатейских городов. В цистернах до сих пор есть вода. Если повезет, можно наткнуться на интереснейшие находки.
      - Это интересно.
      - Это и впрямь интересно, хоть работа очень тяжелая. Давид любит раскапывать развалины. Он очень живо чувствует древнюю славу нашего народа. Впрочем, не он один... От этого-то и нельзя оторвать евреев от этой земли. У Давида великие планы. Как только война кончится, мы с ним вернемся в университет.
      Мне осталось получить звание магистра, а Давиду - доктора. Тогда он приступит к раскопкам большого, большого древнееврейского города. Он хочет проводить раскопки в Хацоре, прямо здесь в Хуле. Пока все это, конечно, одни мечты. Для этого нужны большие средства... и мир. - Иордана иронически засмеялась. - Мир, конечно, абстрактное понятие, иллюзия. Я прямо не могу представить, что это такое - мир.
      - Может быть, вам покажется скучно.
      - Не знаю, - ответила Иордана, и в ее голосе послышалась усталость. - Хоть бы один раз в жизни увидеть, как люди живут нормальной жизнью.
      - А путешествовать вы не хотите?
      - Путешествовать? Нет. Я делаю все то, что делает Давид. Иду туда, куда идет он. Но, признаться, мне бы хотелось когда-нибудь поехать куда-нибудь. Всю жизнь мне втолковывали, что у нас не может и не должно быть ничего, кроме Палестины. Но, ... время от времени я чувствую какое-то удушье. Многие из моих друзей уехали из Палестины. Похоже, что мы, сабры, для того и родились, чтобы воевать. Мы просто не можем жить в другом месте. Рано или поздно все возвращаются в Палестину. Правда женщины тут быстро стареют. - Иордана внезапно замолчала. - Это все коньяк, наверно, - сказала она. - Вы конечно, знаете, что сабры совсем пить не умеют.
      Китти улыбнулась Иордане и впервые почувствовала сострадание к этой девушке. Она потушила сигарету и снова взглянула на часы. Время шло ужасно медленно.
      - Где они теперь?
      - Все еще у первого обрыва. Для спуска им потребуется по меньшей мере часа два.
      Китти тихо вздохнула, а Иордана уставилась в пространство.
      - О чем задумались?
      - О Давиде... и о детях. В то первое лето мы нашли в пустыне кладбище, которому было не меньше четырех тысяч лет. Мы нашли там прекрасно сохранившийся скелет маленького ребенка. Может быть, он умер по пути в Обетованную землю. Давид смотрел на этот скелетик и плакал. Такой он. Осада Иерусалима не дает ему покоя ни днем, ни ночью. Я знаю, он вынашивает какой-то безумный план, чтобы выправить положение. Я это знаю точно... Почему бы вам не прилечь, Китти? Нам еще долго сидеть и ждать.
      Китти допила коньяк, растянулась на койке и закрыла глаза. Она видела в своем воображении нескончаемый ряд мужчин, спускающихся один за другим по веревкам вниз со спящими детьми на спине; ей мерещились арабы, рыскающие вокруг колонны, следящие за каждым ее движением и расставляющие ей западню.
      Нет, спать было невозможно.
      - Я схожу к доктору Либерману в убежище, посмотрю, как они там.
      Она натянула шерстяную кофту и вышла. С вечера огонь прекратился. Китти встревоженно подумала: а вдруг Мухаммед Каси что-нибудь пронюхал и вывел всех своих людей из Форт-Эстер! Эта мысль не давала ей покоя. Слишком ярко светила луна. Ночь была слишком ясная и тихая. Ари должен был дождаться более темной ночи, чтобы эвакуировать детей. Китти посмотрела вверх и различила очертания Форт-Эстер. Они, верно, все заметили, подумала она.
      Она вошла в один из школьных бункеров. Доктор Либерман и весь остальной персонал сидели на своих койках с застывшим выражением на лице, бледные от напряжения. Никто не говорил ни слова. Атмосфера в бункере была такая тяжелая, что она не выдержала и снова вышла.
      Карен и Дов - оба были в карауле.
      Она вернулась в штабной бункер, но Иордана тоже куда-то ушла.
      Она снова растянулась на койке и прикрыла ноги одеялом. Опять ей представились бойцы, спускающиеся по обрыву. Слишком тяжелый выдался день. Она впала в забытье. Так проходил час за часом.
      Полночь. Первый час ночи. Китти беспокойно ворочалась на койке. Ей виделись страшные кошмары. Вот арабы, оглушительно визжа, набрасываются на колонну с саблями наголо. Вот уже все мужчины убиты, и арабы копают яму, чтоб бросать туда детей...
      Китти вскочила и спустила ноги с койки. Она была вся в поту, а сердце бешено билось. Дрожа всем телом, она мотнула головой. Вдруг до ее слуха донесся какой-то звук. Она вытянула шею и стала прислушиваться. Ее глаза застыли в ужасе!
      Это были далекие звуки выстрелов!
      Она вскочила на ноги. Точно! Это была пальба. Стреляли где-то у Абу-Йеши! Ей это не приснилось! Колонну действительно обнаружили!
      Она бросилась вон. У входа она столкнулась с Иорданой.
      - Пустите!
      - Китти, не надо!
      - Они там убивают моих детей! Убийцы! Убийцы!
      Иордана изо всех сил пыталась удержать Китти, но та совсем обезумела. Она царапалась, схватила Иордану за волосы. Тогда девушка рывком подняла ее над головой и бросила через плечо на землю.
      - Послушайте, Китти! Эта пальба, которую вы услышали, ее Зеев Гильбоа со своими ребятами ведут нарочно, чтобы отвлечь внимание арабов. Они специально напали на Абу-Йешу с противоположной стороны. К колонне это не имеет никакого отношения.
      - Это неправда!
      - Нет, правда; клянусь вам. Я должна была оповестить всех только перед самым началом атаки. Я уже была здесь но вы спали; тогда я пошла предупредить всех остальных.
      Иордана нагнулась к Китти и помогла ей подняться на ноги. Затем она повела ее к койке.
      - Тут еще осталось немного коньяка. Выпейте. Китти с трудом заставила себя выпить пару глотков.
      Вскоре она взяла себя в руки.
      - Извините, пожалуйста, что я сделала вам больно, - сказала Иордана.
      - Пустяки... вы поступили правильно.
      Иордана присела рядом с Китти и принялась массировать ей затылок. Китти прислонилась головой к плечу Иорданы и тихо заплакала. Потом она встала и оделась.
      - Карен и Дов должны прийти вот-вот с поста. Я пойду к себе и приготовлю им чаю.
      Часы медленно тянулись один за другим - казалось, этой ночи не будет конца. Где-то люди ползли во тьме мимо Абу-Йеши; пальмахники тем временем инсценировали ложную атаку на противоположную окраину деревни; еще немного - и они смогут побежать вниз быстрее...
      Два часа. Три часа. Теперь уже все, в том числе и Иордана, застыли в ожидании и опустошенно молчали. В пять с четвертью все вышли из убежищ. Утро было морозное. Тонкий слой инея покрыл газон в центре селения. Они вышли все к тому месту, где часовой лежал у самого обрыва и наблюдал.
      Часовой неотрывно вглядывался в бинокль, ища какой-нибудь признак жизни у подножья горы. Ничего не было видно.
      - Гляньте!
      Часовой протянул руку. Все посмотрели в сторону мошава Яд-Эль, где замигал сигнальный фонарь.
      - Что они говорят? Скорее!
      - Да вот, не пойму что-то... Исх.1416. Все растерянно переглянулись. Из Яд-Эля повторили сигнал: Исх1416.
      - Они в безопасности, - сказала Иордана Бен Канаан. "А ты подними жезл твой и простри руку твою на море, и раздели его, и пройдут сыны Израилевы среди моря по суше". Книга Исхода, глава четырнадцатая, стих шестнадцатый, восторженно воскликнула она, улыбаясь Китти.
      Глава 6
      Спустя четыре дня после эвакуации маленьких детей из Ган-Дафны, к Ари поступил ряд донесений. Начальники обороны селений сообщали, что нажим арабов стал слабеть. Когда потом Ари узнал от верных друзей из Абу-Йеши, что Каси отозвал половину своих людей из села в Форт-Эстер, он понял, что атака на Ган-Дафну может произойти в любую минуту.
      Ари взял еще двадцать пальмахников, последних, которых ему удалось наскрести во всей Галилее, и снова взобрался через обрыв в Ган-Дафну, чтобы самому возглавить оборону.
      Всего у него теперь было человек сорок пальмахников, человек тридцать боеспособных жителей селения, да юноши и девушки Иорданы из "Гадны" - всего около двух сот человек. Из оружия у него было: полтораста старых винтовок и самодельных ружей, два пулемета, несколько сот самодельных гранат, мин и бомб, и ветхое венгерское противотанковое орудие с пятью зарядами.
      Как доложила разведка, у Мухаммеда Каси человек восемьсот диверсантов и неограниченное количество оружия и боеприпасов, в том числе и орудия, а сверх того - еще, пожалуй, сотня арабов из Ааты и других враждебных арабских деревень, расположенных на границе с Ливаном.
      У Ари положение с боеприпасами было весьма плачевным. Он знал, что как только начнется атака, ему необходимо разбить арабов немедленно. Единственное его преимущество состояло в том, что он хорошо знал неприятеля.
      Мухаммед Каси, иракский разбойник с большой дороги, не имел никакого понятия о военном деле. Он пристал к Кавуки в надежде, что сможет грабить и присваивать добычу. Его люди были тоже не особенно храбры, но их можно было науськать, а когда чаша весов склонялась в бою на их сторону, их кровожадность не знала предела.
      Ари намеревался воспользоваться невежеством арабов и отсутствием у них воображения. Он разработал план обороны, основываясь на предположении, что Каси попытается предупредить лобовую атаку кратчайшим путем. С тех пор, как он себя помнил, арабские диверсанты прибегали к лобовым атакам. Поэтому он сосредоточил свои силы в одном месте.
      Ключевой позицией Ари было ущелье, которое вело в Ган-Дафну, суживаясь воронкой. Если Ари сможет заманить Каси в это ущелье, его шансы сильно возрастут. Зеев Гильбоа засел в скалах и буреломе в непосредственной близости к Форт-Эстер. Оттуда он вел непрерывное наблюдение за каждым движением арабов. Он подтвердил, что Каси действительно сосредотачивает силы.
      Спустя три дня после прибытия Ари в Ган-Дафну на командный пункт примчался молодой посыльный и доложил, что Каси вывел своих людей - около тысячи человек - из крепости и повел их вниз. Не прошло и двух минут, как объявили тревогу, и все жители Ган-Дафны: мужчины, женщины и дети, заняли свои места.
      Глубокая седловина в горах прикрывала арабов, пока они не появились на возвышении, расположенном прямо над Ган-Дафной, на расстоянии примерно в шестьсот метров от северной окраины селения и в двести от воронкообразного ущелья.
      Защитники Ган-Дафны стояли в окопах и молча ждали. Вскоре на краю возвышенности показались люди. Через несколько минут вся местность кишела арабами. Они остановились и смотрели вниз на совершенно стихшее селение. Эта тишина показалась арабским офицерам подозрительной. Ни та, ни другая сторона не выпустила еще ни одного выстрела.
      Мухаммед Каси сидел в башне Форт-Эстер и смотрел в мощный полевой бинокль. Он довольно улыбнулся, когда его войско добралось до возвышенности над Ган-Дафной. То обстоятельство, что евреи не дали ни одного залпа, вселяло в него уверенность, что он запросто захватит селение. Орудийный залп из крепости послужил сигналом атаке.
      В Ган-Дафне люди слышали обрывки арабских команд. Это офицеры прикрикивали на своих людей. Но никто не покидал вершины. Тишина внизу действовала на них ошеломляюще. Все больше арабов стали показывать вниз и орать. Их громкая брань и злоба становилась все истеричнее.
      - Это они нарочно на себя напускают, - шепнул Ари,
      Дисциплинированные защитники Ган-Дафны не показывали ни носа, ни оружия, хотя чесались руки. Эти арабские вояки кого угодно выведут из терпения.
      Прошло еще несколько минут неистовых выкриков и похвальбы и арабская орда с диким визгом бросилась вниз по склону. Их штыки и сабли сверкали на фоне неба.
      Наступил момент, когда должно было выясниться, удастся ли первая часть плана, разработанного Ари. Ночь за ночью он высылал патрули, которые закладывали на местности самодельные мины. Эти мины можно было привести в действие на расстоянии - из Ган-Дафны. Они были заложены по обеим сторонам таким образом, что они создавали коридор, который вел прямо в ущелье.
      Зеев Гильбоа, занявший позицию далеко впереди, подождал пока атака арабов не достигла высшей точки. Когда арабы добежали до минного поля, Зеев взмахнул зеленым флажком. В Ган-Дафне Ари рывком включил рубильник.
      Два десятка мин - по одному с каждой стороны - взорвались одновременно. Раскаты взрывов понеслись по горам. Мины разорвались на флангах, и арабы немедленно сбились в кучу, ринувшись прямо вниз в ущелье.
      Ари расставил своих сорок человек пальмахников по краям ущелья, отдал им оба пулемета, а также все гранаты и бомбы, которые у него имелись. Когда арабы появились на дне ущелья прямо под ними, пальмахники открыли по ним перекрестный огонь из пулеметов, и ущелье было вмиг усеяно телами. Взрывались самодельные зажигательные бомбы, и десятки диверсантов превращались в живые факелы, а пальмахники вдобавок обрушили на атакующих ливень гранат.
      Пальмахники заранее заготовили также множество пустых бомб, расставили громкоговорители в лесу, которые многократно усиливали гул и треск настоящих и пустых взрывов, оглушая арабов и вселяя в них дикий ужас.
      Мухаммед Каси, следивший за атакой из Форт-Эстер, пришел в бешенство. Он приказал открыть артиллерийский огонь по краям ущелья. Растерянные артиллеристы действительно открыли огонь, но половина их снарядов угодила в своих. Им удалось под конец вывести из строя один пулемет пальмахников.
      Первая волна арабов была превращена, но за ними шли другие. Они довели себя до такой степени истерии, что обезумев от страха, они по инерции продолжали идти вперед.
      Второй пулемет прекратил огонь лишь тогда, когда перегорело его дуло. Пальмахники оставили свои позиции по краям ущелья и отступили в Ган-Дафну, чтобы встретить там нападающих. Арабы добежали, дико визжа и сбившись в кучки, чуть ли не до самого селения. Их отделяло теперь от Ган-Дафны не больше каких-нибудь ста метров. Тем временем Давид Бен Ами успел снять маскировку и мешки с песком с венгерского противотанкового орудия. Вместо снарядов заряд состоял теперь из дроби. В каждом залпе содержалось около двух тысяч ружейных зарядов. Если все пойдет хорошо, орудие успешно заменит роту стрелков.
      Толпа обезумевших арабов была уже в пятидесяти метрах... в сорока... в тридцати... в двадцати..
      Пот лился ручьями по лицу Давида Бен Ами, когда он нацеливал орудие на кратчайшее расстояние в упор.
      Десять метров...
      -Пли!
      Ветхое противотанковое орудие содрогнулось. Зато оно обрушило ураган дроби прямо на атакующих. Дикие предсмертные вопли смешались с дымом. Давид быстро втолкнул в орудие новый заряд и сквозь дым успел заметить горы убитых и раненых. Оставшиеся в живых, дико жестикулируя, остановились в панике. Их догнала новая волна атакующих.
      - Пли!
      Вторая волна тоже упала, как подкошенная.
      -Пли!
      От третьего залпа орудие раскололось, но свое дело оно сделало. Три залпа дроби уложили около двухсот арабов. Атака была приостановлена.
      Арабы снова пошли в атаку. Снова около сотни арабов добежали вплотную к Ган-Дафне. На этот раз их встретил залп из окопов, где засели юноши и девушки Иорданы Бен Канаан.