– Осталось недолго, – сказал Элизахар. Он держал лошадь жены, чтобы та, сдуру испугавшись какой-нибудь птицы, не бросилась опрометью прямо в болото.

Они прошли еще несколько шагов, как вдруг в воздухе что-то свистнуло, и стрела, прилетевшая неизвестно откуда, вонзилась в бревна мостков. Элизахар крикнул Фейнне:

– Пригнитесь к лошади!

И сам упал на гриву своего коня. Он быстро косил глазами, пытаясь понять, где здесь мог спрятаться лучник. Вероятнее всего, за небольшим кустом, странно росшим посреди непроходимой топи. Здесь было еще несколько чахлых, искривленных деревьев, но за их тонкими стволами не поместился бы даже очень худой человек.

Кто бы ни был стрелявший, он очень хорошо знает местность, иначе никогда не устроил бы засаду именно тут. Элизахару не добраться до него. Чужой человек не рискнет соваться в болото, не разведав пути. И с дороги не свернуть. Оставалось одно: быстрее продолжать путь.

Элизахар погнал коня вперед, потянул за повод лошадь жены.

Вторая стрела просвистела в опасной близости от его головы. Третья перелетела дорогу и упала в трясину за спиной всадников.

Элизахар мысленно клял себя на чем свет стоит. Мало того что он сам едва не погиб – он едва не погубил Фейнне. С телохранителем Элизахаром такого бы не случилось, а вот герцог Ларра, как выяснилось, слишком поглощен собственными заботами. Они проскочили опасный участок только чудом. Не солдатское искусство, не осторожность и предусмотрительность спасли их обоих, но обычная случайность: неведомый стрелок попросту промазал.

Выбравшись на противоположную сторону долины и начав подъем на склон холма, Элизахар нашел удобное место для отдыха и там остановился. Он снял с седла Фейнне. Она на миг прижалась к нему, затем отстранилась и устроилась на земле. Он сел рядом, положил голову ей на колени. Она опустила руку, запустила пальцы ему в волосы.

– Все ведь обошлось, – сказала она тихо.

Элизахар шевельнулся на ее коленях.

– Еще нет, – возразил он. – Он может поджидать нас на обратном пути, а может, если он нетерпелив, пойти за нами следом и повторить попытку. Здесь наверняка имеется еще парочка удобных мест для засады. Пока я не найду его, нам постоянно будет грозить смерть. Подлая смерть, из-за угла, в спину.

– Вы его найдете, – уверенно проговорила она. – Он торопится и нервничает. Он сделает ошибку.

– Я бы не стал рассчитывать на это, – отозвался он.

Она сказала:

– Вы же знали, что в Ларра у вас будут не только союзники, но и враги. Так всегда бывает при перемене власти.

– Да, – сказал он. – Я должен был отнестись к собственному предостережению более внимательно. Все из-за этого Роделинда. Слишком уж он, как вы выражаетесь, «хороший», вот я и размяк. И что еще ждет нас в третьей деревне!

Она насторожилась, и он сразу почувствовал это.

– Что там?

– Не знаю…

Она наклонилась, чтобы поцеловать его в висок, и тут еще одна стрела вылетела из-за камня. Лучник, кажется, впрямь потерял голову, если пошел следом за своими предполагаемыми жертвами, вместо того чтобы ждать их у переправы через трясину и попытаться убить на обратном пути.

Элизахар вынул из ножен меч и шагнул в ту сторону, откуда прилетела стрела. Фейнне осталась сидеть. Она даже не повернула головы. И только после того, как муж оставил ее одну, молодая женщина похолодела и ее начала колотить дрожь. Стрела по-прежнему торчала в траве возле ног Фейнне, и когда она двинулась, то поняла, что острие пробило ее платье и пригвоздило подол к земле.

Элизахар быстро бежал вверх по склону холма, постоянно улавливая впереди движение: тот, за кем он гнался, легко уходил от погони. Чуть выше кустарник заканчивался, начиналось редколесье, и в пустом пространстве между невысокими деревьями Элизахар увидел наконец лучника: высокого человека в темном плаще. Тот отбежал подальше, остановился и снова выстрелил.

Элизахар прижался спиной к стволу, перевел дыхание и снова побежал. Теперь до лучника оставалось уже немного. У него не было с собой меча, только нож на поясе и лук. Колчан за плечом был почти пуст, оттуда выглядывала только одна стрела.

Бросив на Элизахара взгляд, лучник не стал больше стрелять, а помчался стремглав прочь. Элизахар погнался за ним.

Он не знал, кто этот человек и почему он так стремится убить их с Фейнне. Впрочем, у него не было никаких сомнений в том, что убийца каким-то образом связан с мачехой. Госпожа Танет совершенно очевидно готова щедро вознаградить того, кто избавит ее от пасынка.

Лучник на миг скрылся из глаз преследователя, а затем вдруг выскочил из-за большого камня и набросился на Элизахара с ножом. На герцога пахнуло болотной вонью.

Элизахар увернулся от первого удара ножом и отскочил.

Враг был моложе Элизахара и двигался быстрее, но с одним ножом против меча вряд ли продержался бы долго. Понимая это, лучник сделал несколько обманных движений и вдруг метнул нож в противника.

Элизахар почувствовал толчок и резкую боль с правой стороны: нож задел его бок и упал на траву. В тот же миг герцог Ларра набросился на лучника и приставил острие к его горлу.

Тот без страха смотрел в лицо своего врага.

– На колени, – сказал герцог.

Лучник не шевелился. Элизахар сказал ему:

– Эмилий, встань на колени, иначе я убью тебя прямо на месте.

Брови лучника дернулись; больше ничем он своего удивления не показал. Элизахар шевельнул мечом. Тогда Эмилий упал на колени и опустил голову.

Элизахар толчком бросил его на землю, встал коленом ему на спину и связал своему пленнику руки – не запястья, а локти, как это делают кочевники. Потом помог ему подняться и потащил за собой.

Эмилий молчал. Несколько раз по его лицу пробегала улыбка, и Элизахар понял: если оставить этого человека в живых, он не успокоится, пока не добьется своего. Слишком большая награда ему обещана за кровь нового герцога и его жены.

– Это Танет, да? – сказал Элизахар. – Что ты рассчитываешь получить от нее? Насколько я успел ее узнать, она скупа и крепко держится за то, что считает своим добром.

Он не ожидал услышать ответ, но Эмилий ответил:

– Не ее добро. Она сама.

Элизахар остановился.

– Что ты сказал?

Обмануться было невозможно: по лицу пленника разлился свет, какой посещает только счастливых любовников.

– Она сама, – повторил он. Глаза его зло блеснули. – Тебе этого не понять!

– Она отдалась тебе за то, чтобы ты убил меня? – Элизахар не верил собственным ушам.

Эмилий кивнул и добавил:

– Ты не стоишь этого…

– Танет? Не Адальберга?

Эмилий не ответил. Элизахар погнал его дальше.

– Госпожа Фейнне, садитесь в седло, – обратился он к жене.

Она повернулась на голос, улыбнулась. В ее руках была стрела, выдернутая из земли.

– Я не могу теперь помочь вам, потому что держу…

– Да, – сказала она. – Он прятался в трясине. Наверное, там есть безопасный островок.

– Не такой уж безопасный, – возразил Элизахар. – Судя по тому, что он поспешил уйти оттуда. Но все же достаточно надежный для того, чтобы просидеть пару часов.

– Там мошкара, – хрипло сказал Эмилий и рассмеялся.

Услышав его голос, Фейнне вздрогнула.

– Не бойтесь, он связан, – сказал Элизахар.

Они двинулись дальше гораздо медленнее. Пленник неловко перебирал ногами: Элизахар держал его так, чтобы как можно больше затруднить ему передвижение.

Деревня приближалась к путникам постепенно, как бы высылая вперед своих глашатаев. Сперва Элизахар увидел чей-то огород с кривым забором. Сорняков там было предостаточно, да и то, что созревало, наверняка проредили воришки. Впрочем, сам огород явно занимал не то место, которое ему было положено, попросту говоря, был разбит контрабандой.

Элизахар проехал мимо, не особенно интересуясь плодами чьих-то не вполне законных трудов. Если в деревне дела обстоят по-настоящему плохо, на подобную мелочь вполне можно закрыть глаза.

Затем он увидел кладбище: череда пологих холмиков, маленькие пузыри на лице земли. Дорога вела как раз мимо. Здесь она загибалась и начинала последний, самый крутой подъем.

Деревня, расположенная на вершине холма, была нищей. Если бы наемники захотели здесь поживиться, они ушли бы ни с чем. Элизахар не снизошел до посещения полей и виноградников, ему довольно было увидеть покосившиеся дома с гнилыми соломенными крышами.

Он медленно проехал по единственной улице, спугнув двух ворон и одну женщину с темным лицом, свернул на пустырь и там увидел виселицу. На перекладине болталась веревка, внизу валялись какие-то тряпки.

Элизахар остановился. Он стоял и смотрел, а Эмилий, со скрученными за спиной локтями, корчился и тосковал, не понимая смысла происходящего.

Неожиданно пустырь ожил: без единого слова, без всякого приказа к всаднику стали стекаться люди. Только мужчины и мальчики; женщины прятались в домах. То ли так было здесь традиционно заведено – чтобы к господину выходили одни мужчины, то ли прежний управляющий приучил женщин бояться себя.

«Удивительна вера крестьян в непрозрачную преграду, которую они возводят между миром и собой, – думал Элизахар, глядя, как угрюмые люди собираются на пустыре. – Я мог бы своротить любую из этих стен, просто толкнув ее ногой. И все же они верят, что я не поступлю с ними так… А ведь я проделывал такое десятки раз, и они, разумеется, знают об этом».

Элизахар точно уловил мгновение, когда движение прекратилось: больше никто не придет. Он шевельнул коня и громко произнес:

– Я – новый герцог Ларра. Где управляющий?

Из толпы вышел человек лет сорока, хмурый, с резкими чертами лица. Несмотря на жару, он был одет в одежду из плотного сукна: вероятно, считал необходимым выделяться из прочего сброда, облаченного по преимуществу в лохмотья.

С первого взгляда Элизахар понял, что перед ним – один из наемников его отца. И управляющий тоже узнал в новом герцоге собрата. Он моргнул и на краткий миг растерялся. На один только краткий миг, но Элизахару этого было довольно.

– Я старший законный сын Ларренса, – заговорил он, показывая кулак: на среднем пальце руки блеснул перстень. – Можешь не сомневаться в моем праве.

– Я не сомневаюсь, – ответил управляющий. – Ты и внешне на него похож. Мы могли с тобой встречаться прежде?

– Могли – я воевал под знаменами моего отца, – сказал Элизахар, сам дивясь тому, как великолепно это прозвучало.

Его собеседник чуть поморщился.

– Полагаю, прежде эта деревня, как и две другие, управлялись Роделиндом? – сказал Элизахар, помолчав, чтобы впечатление от его предыдущей фразы немного сгладилось.

– Именно так, – подтвердил управляющий.

– Мой отец отдал ее тебе на разграбление?

Управляющий рассмеялся:

– Вот именно!

Элизахар смотрел то на управляющего, то на крестьян, которые теперь принадлежали ему, новому герцогу Ларра, и пытался возненавидеть мародера. Но не мог. По-своему этот человек был совершенно прав.

– Я хочу, чтобы ты ушел, – сказал наконец Элизахар. – Можешь забрать с собой все, что у тебя есть. Возьми лучших лошадей, телеги. Возьми женщину, если ты нашел какую-нибудь себе по нраву. Я отдам ее тебе вместе с остальным имуществом. И уходи. Без обид.

– Без обид, – повторил управляющий. И хмыкнул: – Вот уж не предполагал, что у Ларренса есть законный сын да еще такой хозяйственный.

Засмеялся и Элизахар.

– Просто я, как и мой отец, умею делить награбленное. Ты достаточно здесь поживился – убирайся вон со своим добром. Теперь это мой приз.

Бывший наемник кивнул и, не оборачиваясь, зашагал прочь: у него, оказывается, накопилось немало дел.

Элизахар выпрямился в седле. Собравшиеся крестьяне смотрели на своего нового господина настороженно.

– Где женщины? – спросил Элизахар.

Они молчали.

Он указал левой рукой (правой он по-прежнему держал связанного Эмилия) на оборванного человека, стоявшего ближе всех.

– Отвечай ты.

Тот повертел головой, удостоверяясь, что господин обратился именно к нему. Его белокурые волосы были очень грязны, их пряди торчали во все стороны. Борода, темнее волос, напротив, выглядела довольно ухоженной. В этой бороде зашлепали губы:

– Я?

Элизахар молча ждал ответа.

Тогда он сказал:

– Мы же не знали.

Элизахар понятия не имел, что имеется в виду, но ему пришлось довольствоваться этим.

Он еще раз оглядел собравшихся и наконец принял решение.

– Ваша деревня освобождается от податей на пять лет, – сказал он.

Они никак не отреагировали. Продолжали глазеть на него, переминаться с ноги на ногу и помалкивать.

«Почему они не бунтовали, когда их обирали до нитки, уводили у них сестер и дочерей? – думал Элизахар. – Я видел деревни, где люди восставали из-за двухголовой ящерицы, случайно заползшей на борозду. А этих бессовестно грабили несколько лет кряду. Они приучились прятать своих женщин при виде приближающегося господина, но ни разу не подняли голос. Должно быть, все дело в виселице…»

Наконец вперед протолкался низкорослый человечек, похожий на мятый кусок пакли: такие вырастают из тех, кто недоедает с детства. Определить его возраст не представлялось возможным. Вероятно, этот человечишка ни в грош не ставил собственную жизнь, потому что он встал прямо перед мордой Элизахарова коня, подбоченился и громко вопросил:

– А ты и правда законный сын Ларренса?

– Я показывал печать.

– Ты показал кулак, – возразил человечек. – А я хочу видеть печать.

Элизахар протянул к нему руку с перстнем. Человечек бесстрашно схватил его за руку, оттянул средний палец и впился глазами в перстень. Остальные ждали – но не напряженно, а как-то вяло.

Наконец человечек крикнул:

– Вроде та самая! Да и на лицо он похож.

И снова повернулся к Элизахару.

– Ты его ловко раскусил, нашего управляющего. Он ведь так и говорил: «Вы – мой приз». Его слова! Волк, а не человек. Его бы самого повесить надо.

– Волки не вешают волков, – сказал Элизахар.

Человечек пожал плечами.

– А ты из таких?

– Да, – сказал Элизахар. – Я из таких.

Пленник шевельнулся, и Элизахар сильнее притянул его к себе, чтобы не дергался.

– А это кто? Овца? – прищурился человечек.

– Ответь мне на один вопрос, – заговорил Элизахар, чуть наклоняясь к нему с седла. – Почему ты меня не боишься? Неужели твои односельчане за тебя вступятся, если я вздумаю зарубить тебя за дерзость?

– Нет, они не вступятся, – охотно согласился человечек. – А ничего я не боюсь потому, что меня один раз вешали, но я сорвался – видишь, шрам на горле и шея вся скособочена? – Он оттянул ворот грязной рубахи и показал отвратительный шрам. – Со мной теперь до самой смерти ничего не случится.

– А, – сказал Элизахар.

Маленький человечек лихо подмигнул ему и крикнул:

– Точно, новый герцог! Без обмана!

Люди зашевелились, начали переговариваться.

Элизахар смотрел на них, ощущая, как в душе поднимается тоска. Ему не хотелось здесь оставаться. Ему совершенно не хотелось иметь с ними дело. Но он даже освободить их не мог, чтобы убирались из его владений подобру-поздорову, потому что эта жалкая деревня была частью майората и не подлежала разделу или отчуждению.

– А это у тебя кто? – спросил дерзкий человечек. – Как-то ты нехорошо его связал.

– Он хотел убить меня и мою жену, – сказал Элизахар.

Эмилий поднял голову к Элизахару.

– Ты что, отдашь меня этим крестьянам? – прошептал он.

Элизахар не ответил. Вместо этого он опять обратился к кособокому человечку:

– Повесь его для меня.

Человечек чуть замялся. Потом сказал:

– Так ведь женщина здесь… Молодая. Твоя жена, говоришь? А ежели она в тягости? Ты можешь и не знать, а она вдруг в тягости? Ей на такое глядеть…

– Моя жена слепа и не увидит, – сказал Элизахар. – Делай.

Госпожа Танет перебирала драгоценности. Она разложила в своей спальне браслеты, диадемы, кольца, ожерелья, пояса, пряжки. Везде блестели камни, переливались жемчужины, тускло и призывно светилось массивное золото. Немыслимым казалось расстаться со всем этим. Столько лет она мечтала завладеть сокровищницей Ларренса – и вот, когда вожделенное сбылось, является этот Элизахар и отбирает у нее все.

Нет, все ему забрать не удастся. Он ведь не имеет списка. Не существует такого списка. Ларренс никогда не заботился о подобных делах. Он просто привозил все эти прекрасные вещи и складывал их в сундук. Под замок. Для кого он их копил?

Однажды она осмелилась спросить мужа:

– Зачем вам украшения, если вы не носите их сами и не надеваете на свою жену? Неужели для любовниц?

Сперва он не понял:

– Для каких любовниц?

Потом рассердился:

– Моим любовницам не нужны украшения – я предпочитаю видеть их голыми, а они отдаются мне без всякой платы, просто из любви!

И в конце концов снизошел до ответа:

– Золото накапливает в себе могущество. Я верю в это. Чем больше золота хранится в замке Ларра, тем крепче владыки этого замка. Золото собирает в себе силу, преобразует ее в физическую мощь. Я верю в золото, Танет, в драгоценности. В городах люди считают, что деньги должны «работать», превращаться в товары, двигаться по миру, переходить из рук в руки. Но это чушь! Деньги должны быть монетами, лежащими на дне сундука. Я не какой-нибудь презренный горожанин, я воин, я знаю, в чем тайна золота.

Он помолчал и отвернулся, не желая продолжать тему, и Танет поняла: ее муж не на шутку рассержен тем, что она, женщина, заставила его заговорить о столь сокровенном.

Отчасти она и сама верила в волшебную силу золота. И вот теперь, когда эта сила попала к ней в руки, – все отдать Элизахару?

Хотя бы часть Ларренсова наследства она заберет с собой. Драгоценности занимают мало места. Она сможет возить их в маленьком ларце, пока наконец не обретет нового дома – в Вейенто, в столице или где-нибудь еще.

Адальберга вошла в комнату матери и остановилась, завороженная поразительным зрелищем. Разноцветный свет, преломленный тысячами граней, как будто шевелился в воздухе; комната была полна сияния.

Девушка застыла, глядя на мать.

– Что? – Танет резко обернулась. – Что тебе нужно?

– Вернулись Элизахар и его жена, – сказала Адальберга ровным тоном.

– Они живы? – вырвалось у Танет.

Она тотчас пожалела о сказанном, но было уже поздно. Адальберга схватила тяжелую пряжку с рубином и с силой метнула в мать. Пряжка ударилась о стену и рассыпалась, рубин выпал на пол и пошел трещинами, помутнел.

– Я так и знала, что это ваших рук дело, матушка! – закричала Адальберга в неистовстве. – Это была ваша затея! А теперь они убили его!

Танет помертвела.

– Кого убили? – немеющими губами пролепетала она. – Кто?

– Элизахар с его женщиной. Они убили его. Убили моего Эмилия!

Она упала на кровать, поверх браслетов и диадем, и отчаянно разрыдалась. Танет смотрела на дочь тусклым взглядом.

– Элизахар и Фейнне убили Эмилия? – повторила она. Голос ее затрясся. – Моего Эмилия?

– Вашего?

Адальберга подняла голову, недоумевающе взглянула на мать. Слезы мгновенно высохли на глазах девушки, она вдруг сделалась старообразной, и Танет поняла: Эмилий был прав – они с дочерью действительно очень похожи.

– Ты не знала? – кривя губы, произнесла Танет. – Эмилий был моим любовником… Он рассказывал мне о тебе. Говорил, что ты и рядом со мной стоять недостойна.

– Скажите уж прямо – «лежать», – прошептала Адальберга. С первого же мгновения она поняла, что мать говорит правду.

Танет вдруг охватила глубокая печаль. Она осознала страшное: жизнь ее закончилась, не успев начаться. Единственный человек, благодаря которому она чувствовала себя живой, умер. Все остальное не имело значения. Даже ревнивые, полные ненависти взгляды дочери утратили для Танет всякий смысл.

– Он умер… – повторила она.

Адальберга рывком уселась на кровати.

– Это вы подстроили, матушка. Вы хотели, чтобы он умер.

– Нет! – закричала Танет. – Как ты можешь говорить такое! Как у тебя язык повернулся!

– Вы ревновали, потому что я моложе, – безжалостно сказала Адальберга.

Танет усмехнулась.

– Я не могла тебя ревновать, потому что он любил меня. Меня, а не тебя. Меня он вожделел, а не тебя. С тобой он был только потому, что ты – моя дочь, ты была доступна, с тобой он мог воображать себя…

Адальберга закричала:

– Замолчите! Он умер!

– Он умер, – повторила Танет.

И обе замолчали. Потом Танет спросила:

– Как именно он умер?

– Его повесили, – сказала Адальберга. – Крестьяне в той деревне, где отец посадил управляющим своего мародера.

Танет еще немного помолчала. Потом повторила:

– Крестьяне?

– Да, в той деревне была виселица, вот они его и…

– Он промахнулся, – ровным голосом произнесла Танет. – Вот в чем дело. Он сам виноват. Он промахнулся. На узкой дороге посреди болота невозможно было промазать, но он пустил стрелу мимо. И эта стрела вернулась и вонзилась ему в сердце. Так кто же в этом виноват, Адальберга? Кто?

– Элизахар. – Девушка с трудом выговорила ненавистное имя.

Танет обняла ее, и они наконец заплакали.