Глава 16

До Данди они добрались без всяких приключений, но им пришлось прождать целых два дня, прежде чем Артур сумел, наконец, купить билеты на корабль. Цена за проезд лишила его почти всех наличных денег, которые он взял с собой в Шотландию, а потому, из опасения, что Монкрифф начнет искать Керри даже в таком далеком городе, как Данди, Артур нашел «Дешевку» — жуткий трактир рядом с доками, где они и поселились на это время.

Ожидание казалось бесконечным, невыносимым; в маленькой комнатушке пахло рыбой и человеческим потом. Артур каждый день оставлял Керри, чтобы купить билет на любое судно, какое направлялось в Англию, и — по настоянию Керри — пытался разыскать Большого Ангуса и Мэй. И каждый раз, вернувшись, он находил Керри сидящей в одной и той же позе на продавленном матрасе и сражающейся со своими страхами.

Каждый звук, каждый скрип половицы под сапогом за дверью заставляли сердце Керри бешено колотиться. Стоило ей закрыть глаза, и она видела петлю палача, качающуюся перед ее лицом. Когда, измученная, она, наконец, засыпала, ей неизменно снилось, что она стоит под виселицей, а палач в капюшоне накидывает петлю ей на шею и крепко затягивает ее. Если каким-то чудом ей удавалось уснуть и не увидеть во сне, как ее вешают за совершенное ею преступление, ей снился Чарлз Монкрифф, безжизненно лежащий перед ней в луже крови.

Но в эти жуткие мгновения, когда она резко выныривала из сна в ужасе от своих сновидений, Артур всегда был рядом, он убаюкивал ее в уюте своих объятий и шептал ей на ухо какие-нибудь успокоительные пустяки, пока она не переставала дрожать. Казалось, что он тоже видит ее сны и сам ощущает ее ужас.

В то утро, когда они, наконец, отплыли в Англию, Керри стояла на палубе шхуны и смотрела, как земля медленно превращается в темную полосу на горизонте. Множество разнообразных эмоций охватили ее — облегчение, глубокая печаль, страх. Она крепко вцепилась в поручень, ощутив в груди какую-то тягу, словно Шотландия звала ее обратно, пыталась вернуть домой.

Но дома у нее больше не было. Что не разрушил Фрейзер, то разрушила она. У нее не было никого, ничего, что могло бы теперь удержать ее в Шотландии; все, что у нее было, — это милосердие необыкновенного, прекрасного человека, который почувствовал боль ее сердца.

Именно вера в этого человека и помогла ей повернуться спиной к последнему отблеску родины. Кто знает, когда она снова увидит родные края. Керри, вздохнув, направилась в маленькую каюту, где ее ждал Артур.

Судно, которое он нашел, везло джут и табак. Артур объяснил ей, что сначала они прибудут в Хок-ван-Холланд, чтобы разгрузиться, там возьмут новый груз, а потом отплывут в Англию и причалят в Кингстоне-на-Холме. Оттуда они проследуют в место, именуемое Лонгбридж. Это дом его друга, сказал он, там они смогут пробыть некоторое время, пока он не решит, что им делать дальше.

Он, разумеется, имел в виду — что ему делать с ней, но был слишком добр, чтобы сказать ей это. Тем не менее, Керри прекрасно понимала, какое бремя он взвалил на свои плечи, — у нее не было почти ничего, кроме серого платья да пары нижнего белья все в той же красной сумке. К тому же она не представляла, что будет делать в Лондоне. У нее не было никаких профессиональных навыков, о которых стоило бы говорить, и она надеялась, что сумеет наняться к кому-нибудь в гувернантки, но без поручителей вероятность занять такое место была крайне мала. Скорее всего, она кончит тем, что устроится служанкой в каком-нибудь английском доме — в том случае, разумеется, если Артур поможет ей найти такое место.

Пока судно поглощало милю за милей, Керри оставалась в каюте со смятением и болью в сердце. Она часто вспоминала о Томасе — что он сейчас думает о ней? От мысли, в каком он находится недоумении, у нее начинало ныть сердце, но она просто заболевала, представив себе, что он вернулся ради нее в Гленбейден и узнал, что она исчезла. А другие, Большой Ангус и Мэй? Что сталось с ними?

И конечно, было еще чувство вины. Ее постоянно грызла мысль, что ей следует вернуться, отдаться на милость Монкриффа и храбро встретить наказание, которое ей вынесет суд.

Если бы не Артур, она, скорее всего, перелезла бы через поручень и позволила своему горю ее утопить. Когда первый день плавно перешел во второй, Артур стал тем спасательным леером, который накрепко привязал ее к себе и к жизни.

Но он тоже не находил себе места от тревоги; он то выходил, то возвращался в их маленькую каюту; перекладывал вещи с места на место, разговаривал, чтобы заполнить молчание, которое, словно пучина, того и гляди грозило их поглотить. Он рассказывал ей о своих самых близких друзьях, о графе Олбрайте, чей дом они посетят в первую очередь, о том, как его друг превратил маленькое разоренное поместье в один из самых мощных сельскохозяйственных центров Англии. Он восхищался графом Кеттерингом, который с шестнадцати лет растил четырех младших сестер. Он гордился своей семьей, но с особой любовью и восхищением относился к брату Алексу. И он нежно улыбался, рассказывая о своей матери и даже о тете Пэдди и ее друге, миссис Кларк, которые — тут Артур даже закатил глаза — провели лучшую часть жизни, подыскивая девушку, годящуюся ему в жены. Он был очень привязан к своим родственникам и друзьям, и это было еще одним из множества достоинств, которые навечно внушили Керри любовь к нему.

Керри лежала в темноте каюты, слушая, как ветер качает судно, точно ее печаль качает душу. Она оплакивала свои потери, но больше всего она оплакивала неизбежную потерю Артура. Они выходцы из двух разных миров, и, несмотря на его героический поступок — когда он спас ее, — в конце концов он вернется в свою жизнь, как и она — в свою.

Ужасающая картина ее жизни — вот последнее, о чем она подумала перед тем, как погрузиться в сон.

Немного погодя ее разбудил какой-то шум, и, открыв глаза, она обнаружила, что судно больше не качает. Единственная в каюте лампа была пригашена. Она прищурилась в слабом свете и увидела Артура, который пытался расположить свое длинное тело на двух стульях.

Нежность захлестнула Керри. Она приподнялась на локтях.

— Артур.

Он рывком поднял голову и обернулся на звук ее голоса, а ноги его в тот же миг оказались на полу. Керри протянула ему руку. Он отпрянул, недоверчиво глядя на нее.

— Не нужно, — качнул он головой. — Не предлагайте мне руки, потому что я не могу удовлетвориться только этим. Если у меня будет какая-то часть вас, я захочу получить вас целиком. А если вы берете меня, Керри, вы должны взять меня всего.

— Тогда идите ко мне, — позвала она.

Он поднял на нее взгляд. Взгляд этот был одновременно тлеющий и смущенный. Жгучий жар охватил ее; она снова позвала его:

— Идите же сюда, Артур.

Он встал, быстро разделся и подошел к ней.

— Керри, — прошептал он, опустившись на колени около кровати и взяв в ладони ее лицо. — Керри, — повторил он и замолчал на секунду. — Керри, вы хоть немного представляете себе, что вы со мной сделали? Вы хоть немного представляете, как я тосковал по вас, как видел вас во сне? Вы знаете, что вы появлялись в моих дневных грезах, вместе со мной ехали верхом, спали в моих объятиях ночью? Мое уважение к вам не изменилось со временем, оно лишь стало еще сильнее.

Серьезность этих слов потрясла ее. Она слышала его признания в любви в ту ночь, когда они ласкали друг друга, но считала, что признания эти вызваны моментом. Сколько раз она проигрывала эти слова в своей памяти, желая — нет, надеясь, — что это так и есть. И сколько раз она потом бранила себя за свои глупые мечтания, за детские надежды! А он вот, стоит перед ней на коленях и произносит именно те слова, которые ей так хотелось услышать.

— Артур, — вздохнула она, прижав ладонь к его небритой щеке, — как я люблю вас…

Тепло наполнило его глаза, и он наклонился к ее лицу и стал пить эти слова с ее губ, а потом осторожно опустил ее на спину и лег сверху. Он нежно целовал ее губы, глаза, щеки. Его влажные губы прикасались к каждой части ее лица и шеи, он нарочно дразнил ее, лаская руками, и его ладони легко скользили по ее рукам и груди, пальцы осторожно прикасались к ее шее.

— Я часто думал о той ночи, что мы провели вместе, — тихо произнес он, поглаживая ее волосы. — Столько раз, что и сам не мог бы сосчитать. — Он поцеловал ее в лоб и в кончик носа. Потом с улыбкой добавил: — Я все время думал о вас.

— А я — о вас, — призналась она, осторожно отводя с его лба прядь волос. — Я и мечтать, не смела, что вы ко мне вернетесь.

Его взгляд упал на ее губы.

— Много раз смотрел я на вас в Гленбейдене, и дивился вашей красоте, и мечтал, чтобы эта красота была моей, чтобы я мог всегда держать ее в объятиях. — Он потеребил ее нижнюю губку, а потом забрал ее в свои губы целиком.

Его руки скользили по ее телу нетерпеливо и настойчиво, и от этих прикосновений Керри почувствовала, что к ней возвращается жизнь. Она погрузила пальцы в его волосы и неистово поцеловала его, и тело ее выгнулось навстречу его телу.

Желание поглотило ее целиком, ее рука принялась ласкать его плоть, гладить с таким же нетерпением, с каким он ласкал ее, и, в конце концов, Артур сдался. Он взял ее так же плавно, как прилив омывает берег. Она ощутила свое тело так, как никогда не ощущала раньше. Ее словно объяло пламя, каждая пора горела, воздух вокруг нее был полон запахом и телом Артура.

Каждым ударом, каждым поцелуем, он возвращал ей себя. Все было таким текучим, таким не имеющим ни начала, ни конца, что она едва могла сказать, где кончается ее тело и начинается его. Он втекал в нее, как вода, потом уходил прочь, как отлив, для того чтобы вернуться и проникнуть еще глубже. Керри отзывалась на каждый его удар, но уже теряла голову, предчувствуя телесное освобождение, такое восхитительное, что от предвкушения его у нее захватывало дух.

— Никто никогда не соблазнял меня так, как вы, — хрипло проговорил он. — Вы вызываете у меня сумасшедшее желание, Керри Маккиннон. — Он пылко поцеловал ее, его рука легко скользила по ее телу.

Он прижался щекой к ее щеке и зарылся рукой в путаницу ее волос. Другой рукой он продолжал поглаживать ее в одном ритме со своими ударами. Все произошло внезапно — ощущение, что она быстро погрузилась, а потом всплыла на поверхность, и вот снова начался отлив. Восхитительное ощущение заставило ее закричать от радости; руки ее безвольно упали по обе стороны тела.

Его удары стали еще сильнее; вдруг он содрогнулся с задавленным всхлипом — и Керри охватило ощущение безумной радости.

Она лежали, обнявшись и тяжело дышали. Спустя какое-то время Артур привлек Керри к себе и перевернулся на бок, так что теперь они оказались лицом к лицу. Она почувствовала, как он выскользнул из нее. Отдышавшись, он отвел с ее лба влажную прядь и прошептал:

— Вы, сударыня, украли у меня сердце.

Ах, но ведь он-то украл у нее сердце много недель назад, сорвал его, точно зрелый плод. Внезапно, подавленная нахлынувшими чувствами, она уткнулась ему в шею — ей показалось, что в эту минуту здесь, в открытом море, они просто мужчина и женщина, и близость их так огромна, как бывает только в сказках, и она любит его сейчас за полноту их близости.

Они лежали, сплетясь в объятии, и почти не разговаривали, наслаждаясь прикосновением, запахом и созерцанием друг друга при мерцающем свете лампы. Керри знала, что сохранит до конца дней своих воспоминание о том, как они ласкали друг друга в эту ночь, как стали одним целым в сером ночном море.

На следующее утро руки и губы Артура пробудили ее от спокойного, глубокого сна, который посетил ее впервые за много суток. Он ласкал ее нарочито медленно, старательно довел до высшей точки, еще старательней довел до высшей точки себя, сохраняя на лице веселую улыбку. Он больше не выходил из каюты до тех пор, пока они не пристали в доке Хок-ван-Холланда, разве что пару раз, чтобы раздобыть еду и дать Керри возможность побыть одной. За исключением этих редких отлучек, они лежали на узкой койке, заменявшей кровать, тщательно и всесторонне изучая тела, друг друга, тихонько смеялись интимным шуткам и негромко говорили о жизни, надеждах и своих мечтах.

И нежно шептали друг другу о своей любви.

Даже лишающее сил чувство вины начало исчезать в том покое и безопасности, которые она ощущала в объятиях Артура. Казалось, что все произошло когда-то давно, десятилетия назад, и порой у нее возникала мысль, что, скорее всего ничего и не было. В этой каюте не существовало ни Шотландии, ни Монкриффа, ни предательства Фрейзера. Ничего, кроме нее и Артура и их любви.

Но когда во второй половине дня судно причалило к Кингстону-на-Холме, первый сквознячок омерзительной реальности проник в их каюту. Картины и звуки оживленной маленькой гавани холодной правдой ворвались в мир, сотворенный ими, безжалостно заставив Керри вспомнить обо всем, что с ней случилось.

Артур вышел из каюты, а Керри, безжизненно двигаясь по ней, надела простую юбку и блузку, вынутые из сумки, уложила волосы строгим пучком на затылке.

Из глаз ее заструились слезы, они были быстрыми и тихими, и с ними ушло волшебство этих немногих дней. То, что случилось между ними в этой каюте, кончилось, кончилось навсегда, и Керри была уверена, что больше никогда не изведает такого покоя.

Когда вернулся Артур, ей удалось держаться спиной к нему, чтобы он не увидел ее покрасневших глаз. Но присущее чутье подсказало ему, как сильно она расстроена. Он подошел к ней сзади — она укладывала свои немногочисленные пожитки — и, обняв за талию, привлек ее к себе на грудь.

— Все будет хорошо, — пообещал он. — Я не позволю никакому злу коснуться вас, пока я жив.

Ей стало теплее от этих слов, и она повернулась в его объятиях и жадно поцеловала его, положив конец дальнейшим обещаниям, потому что слышать их ей было невыносимо.

Невыносимо было смотреть в лицо реальности — Керри страшило не преступление, совершенное ею, но преступление, которое совершил он.

О, в сердце своем она не сомневалась, что каждое сказанное им слово говорилось искренне. Он продемонстрировал ей свою чудесную любовь, полную и самозабвенную, и, радостно поклявшись своей жизнью, пообещал обеспечить ее безопасность. Но она боялась именно его жизни, его имени, его положения среди британской аристократии, всего того, что их разделяет.

Это же совсем другой мир, подумала она, когда Артур взял ее за руку и повел мимо скупщиков рыбы, моряков и всяких торговцев по оживленным улицам Кингстона, — мир, не похожий на то выдуманное царство, которое они сотворили для себя в последние дни. И когда она смотрела, как он договаривается о найме экипажа — крытого экипажа, пояснил он, поскольку ему не хочется подвергать леди буйству стихий, — она притворилась, будто смотрит на человека, который всегда будет любить ее и всегда лелеять.

А потом сглотнула горький вкус реальности, подступивший к горлу.

Глава 17

Если бы Артур не знал, что этого не может быть, он готов был бы поклясться, что они все еще в Шотландии. Процедура найма подходящего экипажа оказалась почти такой же вульгарной здесь, как и покупка лошади в Северном нагорье. Артур от всей души надеялся, что Алекс не делал за последние недели никаких серьезных капиталовложений наличными, потому что, похоже, он потратил целое состояние, с тех пор как отправился устраивать дела Филиппа.

И словно с него недостаточно было дурацких осложнений на этот день, извозчику не очень-то пришлась по душе идея отправиться в Лонгбридж.

— На дорогах у нас очень уж грязно, милорд, — пробурчал он, теребя шапку. — У нас тут ужас, сколько было дождей. Может, вам лучше поехать на юг?

Неужели вся Англия спятила за время его отсутствия? Когда это наемный извозчик вступал с ним в пререкания?

— Я совершенно уверен, что мне не нужно на юг, — процедил он надменно, — точнее, я в этом непоколебимо уверен. А теперь, сэр, если вам угодно оказать мне величайшую любезность покончить с разговорами, я буду вам весьма признателен!

Извозчик, нахмурившись, надел шапку.

— Говорю же, грязно, — пробормотал он себе под нос, уселся на свое сиденье и добавил к сказанному еще что-то такое, чего Артур не разобрал, но что прозвучало достаточно язвительно.

— Я прекрасно вас слышу! — заявил ему Артур, влезая в фаэтон. Захлопнув дверцу, он с рассерженным видом опустился на скамью напротив Керри.

Но достаточно было один раз взглянуть на нее, чтобы Артур забыл о своем раздражении.

— Можно подумать, что наш извозчик питает особое отвращение к дорожной грязи. Остается только удивляться, зачем он вообще стал извозчиком, — хмыкнул он.

Керри молча улыбнулась и посмотрела в мутное серое окно.

Артур нахмурился — еще два дня назад Керри засмеялась бы. Эта молчаливость появилась у нее, когда он сказал, что они входят в кингстонскую гавань. Он вообще-то не очень разбирался в изменчивых женских настроениях — и не имел к этому склонности, — но тогда он это заметил и предположил, что ее грусть связана с воспоминаниями о Шотландии — и о Томасе. На протяжении последних нескольких дней она не один раз вслух высказывала тревогу о своем родственнике. Правда, Артур считал, что эти тревоги — непоправимая растрата хорошего настроения; кто-кто, а уж Томас, этот грубый осел, проложит себе дорогу в жизни. Черт побери, Артур не удивился бы, если бы узнал, что этот упрямый осел добыл себе славу и состояние какой-нибудь жуткой выдумкой. У мужчин вроде Маккиннонов всегда так получается…

— А ваш друг граф, он, правда, не сочтет, что я бесцеремонна?

Тихий голос Керри оторвал Артура от размышлений; он заметил озабоченное выражение на ее лице и успокаивающим жестом положил руку ей на колено.

— Поверьте мне, Олбрайт с радостью нас примет.

Керри окинула взглядом свою поношенную черную юбку и нахмурилась.

И вдруг Артур все понял и впервые в жизни пожалел, что в его распоряжении нет целого королевства — или больших денег под рукой, — чтобы предоставить Керри возможность выбрать себе платья, драгоценности и обувь прямо здесь, в этой малонаселенной области Англии. Он был готов на все, лишь бы порадовать ее, лишь бы на лице ее вновь появилась веселая улыбка.

Конечно, он дарил безделушки своим любовницам или делал им маленькие подарки, чтобы пригладить взъерошенные перышки, когда они начинали высказывать свое недовольство его отношением к ним. Но никогда еще ему до такой степени не хотелось положить к ногам женщины весь мир, никогда еще не ощущал он такой жгучей потребности сделать женщину счастливой. И никогда еще он не признавался себе, что абсолютно не способен это сделать. Потому что, каким бы влиятельным человеком он ни был, какими бы возможностями ни обладал, сейчас это не имело значения, ибо у него при себе осталось так мало денег, что и говорить о них не стоило, и он знал, что их примут в Лонг-бридже в том виде, в каком они предстанут перед его друзьями. Или не примут… Артур понятия не имел, как он поступит, если Лилиане не понравится их вторжение в ее дом — неожиданное и неуместное. Больше того, он сознавал, что способность сомневаться абсолютно во всем за последнее время стала для него привычной.

Вот что, значит, связаться с Керри Маккиннон.

К тому времени, когда они добрались до подъездной аллеи длиной в милю, ведущей к имению Лонгбридж, Артура уже перестало заботить, в каком виде они предстанут перед Олбрайтами и вообще перед всем дурацким высшим обществом. Дважды они увязали в грязи, и ему приходилось вместе с кучером толкать экипаж. Снова пошел холодный дождь, и он промок до костей. Никогда в жизни он не был таким измученным, озябшим и изголодавшимся, как в этот день, и ей же богу, Эдриену Спенсу, так или иначе, придется их принять.

Естественно, извозчик отказался ехать дальше, когда начался ливень. Вследствие чего Артур и Керри стояли в массивных кирпичных воротах под почти не защищающим от дождя навесом, пока дождь не стих. То есть почти стих. Поскольку Артур уже смирился с мыслью, что солнце навсегда спряталось за тучами, он взял их сумки, изобразил на лице улыбку — ради Керри — и направился по раскисшей дороге к дому, с трудом вытаскивая ноги из грязи. Этот отрезок пути отнял у них последние силы, но Керри ни разу не пожаловалась и не заявила, что больше не в состоянии идти. Характер у нее сильный, в этом ей не откажешь, более сильный, чем у него, потому что он уже готов был сесть у дороги и захныкать, как дитя.

Они шли, пока не оказались у огромного навеса, предохраняющего массивные дубовые двери Лонгбриджа от дождя. Остановившись, они уставились на страшную морду, вырезанную на медном дверном молотке. Они долго стояли молча около дверей. Когда Артур, наконец, покосился на Керри, он увидел, что она смотрит на него с таким сокрушенным видом, что он не сумел — хотя и пытался изо всех сил — найти слова ободрения. Артур перевел глаза на мерзкую морду на молотке; он мог бы весь вечер изучать это произведение искусства, если бы вдруг дверь не распахнулась так стремительно, что их с Керри чуть не сбило с ног. Артур жмурился от хлынувшего на них яркого света, пока не начал ясно различать мраморные плиты и позолоченные статуи, украшающие холл.

— Боже мой! Боже мой!

Артур сразу узнал этот голос — он принадлежал Максу, дворецкому Эдриена, весьма надменному малому.

— Макс, — заговорил он, растягивая слова и пытаясь сфокусировать на нем ослепленный взгляд, — а что, Эдриена здесь нет?

Макс, который был на добрых шесть дюймов ниже Артура, изумленно уставился на него, и его круглые глаза явственно выразили, насколько он шокирован.

— Милорд Артур! — задохнулся он. — Что за трагедия вас постигла?

Что за трагедия? Почему трагедия? Приключение настолько причудливое, что в него нельзя поверить, — это так, но трагедия? Это вовсе не трагедия; это дурацкая комедия! Артур ничего не смог поделать: происходящее внезапно показалось ему необычайно смешным, и он расхохотался.

— Тысяча звезд свалилась на меня, если хотите знать, — проговорил он сквозь смех, прекрасно понимая при этом, что вид у него совершенно безумный. — Тысяча звезд, Макс, и все на голову. А теперь, будьте так добры, сообщите старине Эдриену, что я явился к нему с визитом.

Макс смерил Артура взглядом с ног до головы, потом посмотрел на Керри.

— Милорд, граф пребывает в поместье. Прошу вас, проходите. — Он поклонился и отступил в сторону, слабым жестом предлагая им войти в холл.

Все еще посмеиваясь, Артур положил руку Керри на талию и легонько подтолкнул вперед. Но она неожиданно отпрянула и отказалась входить.

— Ничего страшного, — прошептал он. — Пойдемте.

— Нет, — замотала она головой и с такой силой оттолкнулась от него, пытаясь отойти от дверей, что он чуть не потерял равновесие.

Вид у Макса был огорченный; ради дворецкого Артур изобразил на лице улыбку и, наклонившись к уху Керри, прошептал:

— Что вы намерены делать? Простоять здесь всю ночь? Пошли же, мы просто войдем, и все.

— Нет! — прошипела она и толкнула его локтем под ребра. — Я не войду сюда в таком виде!

Чудно. Ну, просто чудно! Он тащит ее из самой Шотландии, и выходит, только для того, видите ли, чтобы она теперь артачилась! Ладно, ладно, он ведь понимает, почему ей не хочется входить — Олбрайты ничего никогда не делают наполовину, и продуманный декор их холла — расписанные карнизы, покрытые позолотой статуи и оконные переплеты, мраморные плиты и великолепный размах лестницы — заявлял о том, какие сокровища спрятаны в этом доме. При всем при том для Артура и Керри это было единственное убежище на много миль в округе, а они промокли до нитки. Поэтому Артур не склонен был дискутировать на сей счет.

— Входите, — сказал он тоном, исключающим любые возражения. — Мы можем все обсудить в тепле с таким же успехом, как и под дождем.

— Нет!

Резко вздохнув, Артур повернулся и схватил Керри за плечи, больше не думая о том, что услышит или увидит Макс.

— У вас нет выбора, Керри! Либо этот дом — либо конюшня, и поверьте, вам не захочется находиться в конюшне рядом с Громом!

Керри с вызовом вздернула подбородок.

— Я предпочитаю конюшню!

— Это нетрудно устроить! — сердито парировал он.

— Прекрасно! В таком случае скажите, куда мне идти, потому что мне очень хочется поскорее уйти отсюда, пока я не попалась на глаза еще кому-нибудь!

— Артур?

Вздрогнув при звуке женского голоса, Артур и Керри одновременно посмотрели в ту сторону. В холле стояла Лилиана Спенс, вид у нее был недоумевающий. Она изумленно воззрилась на Артура, потом перевела взгляд на Керри. Точеная светлая бровь приподнялась в немом вопросе.

Проклятие! Артур откашлялся.

— Лилиана. Я должен извиниться за то, что прибыл так… да, так… вы, конечно, удивлены…

— Прошу вас, войдите. Вы, наверное, очень замерзли, — проговорила она, обращаясь к Керри и торопливо направилась к ним, протягивая руку.

— Н-нет, благодарю вас, — пробормотала Керри, отшатнувшись и наступив при этом Артуру на ногу. — Мне бы не хотелось портить ваш дом — я имею в виду грязь…

— Вздор. Это всего лишь пол, и вы не могли бы испортить его, даже если бы попытались, мисс…

— Леди Олбрайт, позвольте представить вам миссис Маккиннон из Гленбейдена, что в Шотландии, — быстро вмешался Артур.

— В Шотландии! — Лицо Лилианы просияло улыбкой. — То-то мне показалось, что я заметила легкий акцент! Ах, как это чудесно, миссис Маккиннон! Мне страшно хочется побывать в Шотландии, и я уже прочла все прекрасные стихотворения Вордсворта. Муж обещает отвезти меня туда, как только дети немного подрастут. — Лилиана замолчала, посмотрела через открытые двери на серое небо, потом на грязную красную сумку и дружелюбно улыбнулась Керри. — Нужно переодеть вас в сухое, — озабоченно произнесла она, жестом приказав Максу закрыть двери.

— Нет, — мгновенно возразила Керри, — я не хочу вторгаться…

— Что значит «вторгаться», миссис Маккиннон? Для меня это истинное удовольствие — принять в своем доме настоящую шотландку. А вам, Артур, — сурово проговорила Лилиана, — вам, простите, что я так говорю, нужно принять ванну. Макс, велите немедленно приготовить две ванны, — распорядилась она и обняла Керри, не обращая внимания на грязь, тут же прилипшую к ее руке. — Прошу вас, миссис Маккиннон, входите. Вы можете простудиться до смерти.

Сердито зыркнув на Артура, Керри позволила Лилиане увлечь себя в холл.

— Артур, Макс сейчас поможет вам, — бросила Лилиана через плечо, поднимаясь по изогнутой лестнице и увлекая за собой Керри.

Артур понял, почему Эдриен так любит эту женщину — она ни разу не оглянулась, чтобы посмотреть, как грязная юбка Керри волочится по голубому ковру, покрывающему лестницу, равно как не взглянула ни на ее волосы, ни на испачканную одежду. Она разговаривала с Керри как с равной, и за одно это Артур будет преклоняться перед Лилианой Спенс до конца своих дней.

— Господи, да что такое случилось с твоими сапогами?

Артур закрыл глаза и быстренько попросил Господа, чтобы в его жизни не часто выпадали такие дни, как этот. Наконец он открыл глаза и увидел Эдриена, небрежно прислонившегося к стене и поглядывавшего на него с удивлением и насмешкой.

— Могу сообщить вам, сударь, если вы сами этого не знаете, что вид у вас просто чудовищный.

— Весьма благодарен, Олбрайт, за любезный комплимент. — Эдриен пропустил эти слова мимо ушей и, закинув голову, посмотрел туда, где только что исчезли Лилиана и Керри.