Глава 15

К счастью для обитателей поместья, дворецкий совершенно не знал анатомии и не мог определить серьезность ранения. Когда он сообщил доктору Мейтону о смерти графа, тот сразу помчался в Лонгбридж, опасаясь худшего. Однако лорд Олбрайт пока не думал умирать, хотя все были уверены, что граф уже покойник. Видимо, старое ружье дало сбой, разорвавшись прямо перед его лицом. Ни перелома костей, ни опасных повреждений доктор не обнаружил, но его чрезвычайно беспокоила глубокая рана у виска, ибо лорд Олбрайт вполне мог потерять зрение. Мейтон до конца жизни не забудет, какое потрясение испытал его светлость, узнав, что может остаться слепым, если лечение не даст результата.

Несколько дней Эдриан провел в постели, и даже у многоопытного доктора сердце разрывалось при мысли, что столь мужественный и сильный человек, как граф, навсегда лишится зрения. К тому же поползли слухи о попытке самоубийства.

— Я глупец, но не трус, — ответил хозяин поместья на вопрос Мейтона.

Из его невнятного бормотания доктор понял следующее: будучи пьяным, лорд Олбрайт, сам не зная почему, вдруг пошел в охотничий домик своего деда, чтобы поиграть со старым оружием и проверить его годность, распахнул окно, намереваясь выстрелить по какой-нибудь мишени, но древнее ружье пальнуло прямо ему в лицо. Доктора это объяснение удовлетворило, поскольку его собственная жена тоже однажды пострадала от старого ружья.

Но сплетни не утихали, потому что граф категорически не желал встречаться с кем бы то ни было.

К счастью, размышлял Мейтон, листая страницы медицинских книг, леди Олбрайт проявила необыкновенную силу духа. Не в ту ночь, когда узнала о неутешительном прогнозе, а на следующее утро, когда лорд Олбрайт не допустил жену в свою комнату. Миледи осталась за дверью и медленно ходила взад-вперед по длинному коридору, дожидаясь известий о его самочувствии, пока ее щенки спали на мягких подстилках у окна.

Две недели весь Лонгбридж провел в мучительном ожидании, и наконец Мейтон снял с графа повязку. Вокруг загноившихся глаз виднелись шрамы, но доктор уверил, что со временем они исчезнут. — Теперь откройте глаза.

Когда граф открыл сначала один глаз, потом второй, Мейтон поднес к его лицу два пальца. Никакой реакции. Он быстро наложил повязку и с некоторым смущением повторил, что глаза еще не совсем зажили, для этого требуется время. Лорд Олбрайт промолчал.

Спустя неделю процедура повторилась — и опять без всякого результата.

Большего доктор Мейтон сделать не мог: другого способа лечения слепоты он не знал и попытался утешить графа — дескать, зрение к нему обязательно вернется, нужно только набраться терпения. Но граф мрачно засмеялся, покачал головой и отвернулся.

Удрученный Мейтон пошел к леди Олбрайт, чтобы сообщить ей, что не в состоянии помочь ее мужу. В глазах у нее блеснули слезы, она молча кивнула, а потом спросила, нельзя ли отправить его к хирургу. Конечно, ответил доктор, но хирургия не всесильна, более того, не известна даже методика восстановления зрения. Леди Олбрайт медленно направилась к окну, выходящему в сад. Бледно-зеленое платье необыкновенно шло ей, она выглядела королевой, и Мейтон подумал: как жаль, что граф никогда уже этого не увидит. Она долго смотрела в окно, потом наконец обернулась.

— Что мне делать?

— Заставьте его жить, — посоветовал Мейтон. — Научите его жить слепым.

Когда леди Олбрайт провожала доктора к выходу, тот уже не сомневался, что она заставит мужа жить, хочет он того или нет.

«Заставить… Но как?» — думала Лилиана, сидя в своей спальне, куда вернулась после несчастья с Эдрианом. В комнате было темно, если не считать тусклого лунного света, падавшего из окна. Камин догорел, стало холодно, и она закуталась в шаль. Сколько времени она так просидела?

Кажется, солнце только начало уходить за горизонт, когда она в полном изнеможении упала на стул.

Да, она вернулась с твердым намерением помочь ему, но как и чем? Ее попытки выглядели неестественными после отвратительных слов, которыми они тогда обменялись. И все же она потрясена случившимся, понимает его ужас — ведь для него потеря зрения равносильна потере жизни.

Она ему нужна, хотя он никогда в этом не признается. Он десятки раз прогонял ее, отказывался от встречи, даже советовал ей через Макса уехать обратно в Блэкфилд-Грейндж, пока к нему не вернется зрение.

Смешно! Она знает, что именно горе стало причиной этих обидных поступков, и, чтобы не ухудшать его положение, старалась помочь ему по-другому: рассеять слухи. Увы, без особого успеха, и отчасти из-за отношений между ними.

Опасный джентльмен был опасен для самого себя. Граф Олбрайт пытался себя убить, твердили сплетники.

Лилиана приходила в ярость. Конечно, доктор Мейтон передал ей рассказ Эдриана, но она и без того знала, что человек с характером ее мужа никогда бы не проявил трусости. А уж если бы он задумал лишить себя жизни, то сделал бы это. Нужно придумать способ помочь ему.

Она его придумает.

Уткнувшись подбородком в колени, Лилиана смотрела на полоску лунного света и думала, пока благодатную ночную тишину не нарушил звук, который она сначала приняла за стон больного животного. Она подняла голову и прислушалась. Вот опять… тихий жалобный стон, как будто животное страдало от боли. Она сразу вспомнила о своих щенках, переведенных в маленький загон, который Бертрам выстроил для них возле террасы. Лилиана быстро подошла к окну и выглянула наружу.

Звук повторился. Он был слабым, почти неслышным, и тут же стих. Она резко повернула голову к двери, соединявшей ее комнату со спальней мужа.

Эдриан! О Господи, она бы никогда не подумала, что такие звуки может издавать человеческое существо! Он страдает!

Лилиана зажгла свечу и осторожно вошла в спальню. Эдриан ее не заметил. Конечно, он же не видит света, вспомнила она и, подняв свечу, направилась к кровати. Он вдруг повернул голову. Хотя она не знала, что ожидала увидеть, но это были те же самые карие глаза с теми же самыми золотистыми точками. Даже мелкие шрамы ничего не меняли.

— Кто здесь? — спросил Эдриан, приподнявшись на локте. В его глазах мелькнул неописуемый ужас. — Господи, кто это?

— Я, Эдриан. — Она поставила свечу на прикроватный столик.

— Уходи! — беспомощно простонал он. Сердце у нее защемило от боли за мужа.

— Я тебя не оставлю, — со слезами прошептала Лилиана. — Ни сейчас, ни завтра. Никогда.

Эдриан протянул руку, нащупал ее плечо, грудь и наконец схватил запястье с такой силой, что она испугалась, как бы он не сломал ей руку.

— Лили, Лили, — в отчаянии бормотал он. — Держи меня. Господи, пожалуйста, держи меня…

Потрясенная его рыданиями, она наклонилась и обняла мужа.

— Держи меня, — шептал Эдриан, уткнувшись лицом ей в грудь.

— Я тебя не оставлю. Я никогда тебя не оставлю.

Эдриан наконец заснул после стольких ночей бессонных метаний в надежде, что зрение вернется. А в редкие минуты, когда он действительно спал, его мучили повторяющиеся видения: лицо мертвого Филиппа, глаза Бенедикта на свадьбе, отвращение во взгляде Лилианы, узнавшей правду. Вечная темнота была ничто по сравнению со страшными образами, которые навсегда запечатлели его глаза.

Но когда он решил, что окончательно сошел с ума, пришла она, коснулась его, пробудила что-то глубоко спрятанное у него в душе. Она пришла, обняла его, прогнав страх, успокоив лаской, тоном голоса, нежным запахом своих волос. И он наконец заснул.

Спокойно и без сновидений. А проснувшись в темноте, не сразу понял, где находится и что держит ее в своих объятиях. Лилиана спала, это он чувствовал по ее глубокому дыханию. Она так хорошо пахла, что впервые за много дней Эдриан ощутил себя в полной безопасности.

Но вскоре его вновь охватил ужас. Он слеп! Господи, как это могло случиться? За какой из грехов Бог лишил его зрения? Наказание кажется таким жестоким… слишком жестоким, чтобы позволить ей нести этот груз вместе с ним. Зачем ей связывать жизнь со слепым человеком, женившимся на ней из мести? Покарай, Господи, его, но только не ее. Нет, он не потащит жену за собой в ад, она должна уехать. Как можно скорее и не оглядываясь.

Он вдруг оттолкнул ее, не обращая внимания на тихий испуганный вскрик.

— Уходи, Лилиана. Иди в свою комнату.

По движению матраса он понял, что Лилиана поднялась.

— Эдриан, все в порядке? Я тебя не потревожила?

— Не обращайся со мной как с инвалидом, — мрачно пробурчал он. — Уходи в свою комнату.

— Я же сказала, что не оставлю тебя!

— А я этого не хочу. Уходи.

— Я не позволю тебе выгонять меня, — упрямо заявила она. — Ты во мне нуждаешься, и я…

— Черт побери, ты слышала? Уходи!

— Нет!

Эдриан начал беспокоиться. Да, в минуту слабости он попросил у нее помощи, но деревенская простушка не должна считать это своим долгом. Он передвинулся к самому краю, спустил на пол ноги и ухватился обеими руками за матрас, боясь встать и шагнуть в темноту.

— Возвращайся в Грейндж и оставь меня! — прорычал он.

— Никуда я не поеду. Ты забыл? Я твоя жена, — твердо ответила Лилиана.

Его беспокойство переросло в настоящую панику. Она сумасшедшая? Или настолько глупа и не способна понять, что, оставшись с ним, погубит свою жизнь?

— Не надолго, — резко сказал он. — Я намерен с тобой развестись.

Эдриан услышал ее сдавленный вздох. Прекрасно! Когда-нибудь она еще поблагодарит его за жестокость.

— Я тебе не позволю.

— Вы, мадам, к тому же еще и упрямы, да? — фыркнул он. — Настоящая маленькая идиотка. Что я должен сказать, чтобы вбить это в вашу тупую голову? Вы мне надоели, я хочу, чтобы вы отсюда уехали, Лилиана. Я даю вам свободу, можете раздвигать свои ноги для Бенедикта. Уходите! — Он поморщился от отвращения к себе.

— Не будь идиотом, Эдриан! — рассердилась она. — Я тебе жена в горе и радости и не собираюсь никуда уезжать. Так что прекрати истерику.

Он встал на ноги, молясь, чтобы не споткнуться и дойти до стула. Руки ощупывали пространство впереди. Стена. Хвала Богу! Эдриан повернулся, чтобы прижаться спиной к чему-то знакомому.

— Я не мог бы выразиться яснее, мадам. Я хочу, чтобы вы уехали из Лонгбриджа. Мне плевать на ваше неправильно истолкованное чувство долга. Я хочу, чтобы вы убрались прочь с моих глаз…

Эдриан умолк. Ладно, он и так не видит, зато чувствует ее взгляд и может представить, с какой жалостью она смотрит на него. Это привело его в бешенство.

— Не имеет значения, что я вас сейчас не вижу. Я хотел, чтобы вы уехали отсюда, задолго до случившегося. Я сделал ошибку, женившись на вас, колоссальную ошибку. Вы слышите, мадам? Я не хочу иметь женой деревенскую простушку и желаю, чтобы вы уехали.

Она промолчала, но он услышал скрип кровати, шуршание простыней.

— Ладно, — наконец ответила Лилиана. Дверь открылась и закрылась. Она ушла. Господи, возможно, она когда-нибудь поймет.

— Я выйду только на минуту. Я никогда тебя не покину.

Эдриан оттолкнулся от стены в тщетной попытке увидеть ее и тут же устыдился своей слабости. Дверь снова открылась, прошуршали юбки, когда Лилиана проскользнула мимо и захлопнула ее за собой.

На этот раз он был уверен, что жена действительно ушла.

Прошел месяц. Лилиана направлялась по длинному коридору западного крыла в столовую. Хьюго и Мод бежали за ней, громко звеня колокольчиками, которые хозяйка повесила им на шею. Поскольку дверь была открыта, Лилиана издалека услышала голос мужа и чуть заметно улыбнулась.

Эдриан сидел за столом, закрыв лицо руками; возле него стоял Макс, который при виде ее покачал головой и предостерегающе кивнул на хозяина. Но Лилиана проигнорировала его знаки.

— Снова в глубокой прострации, как я посмотрю, — саркастически заметила она, входя в столовую вместе с собаками.

— Глубокая прострация! — фыркнул Эдриан. — Уверяю вас, мне чужда эта женская слабость, но я сыт по горло вашими дворняжками!

Макс с тревогой указал на щенков и так затряс головой, что тонкие волосы встали дыбом. Лилиана улыбнулась. Гнев Эдриана мог напугать слуг, но не ее. Сделав открытие, что после случившегося муж не потерял способность чувствовать, она сознательно провоцировала его на скандалы.

— Мои щенки просто обожают вас, Эдриан, — проворковала она, садясь напротив.

Его глаза зачаровывали Лилиану, теперь они передавали все эмоции, которые он легко скрывал, когда мог видеть. И, судя по сверкнувшей в них молнии, сейчас он был крайне недоволен.

— А мне плевать! Надеюсь, вы заберете их с собой, когда поедете в Грейндж. — Он провел рукой по волосам, и создалось впечатление, будто его не причесывали целую неделю.

— Опять Грейндж? — хихикнула Лилиана. — Очевидно, вы запамятовали, хотя я, кажется, уже сто раз говорила, что не собираюсь отсюда уезжать.

Лицо Эдриана потемнело.

— Хотите услышать мое мнение? — ехидно спросил он.

— Не знаю. Сначала мне надо услышать, а тогда уж я решу, — задумчиво произнесла она.

Макс открыл рот от изумления, потом откинул голову и в ужасе закрыл глаза. Опершись локтем на стол, Эдриан наклонился вперед и уставился куда-то поверх ее плеча.

— Очень хорошо, дорогая, тогда слушайте. По-моему, вы недоразвитая, эгоистичная, жалкая, невежественная дурочка, которая недостойна чистить мне обувь!

— И только-то? — засмеялась Лилиана и подмигнула дворецкому. — Макс, вы должны меня поздравить: со вчерашнего дня я стала значительно лучше. А поскольку вы, милорд, сейчас в таком превосходном настроении, то не хотите ли прогуляться в саду с жалкой и невежественной дурочкой?

— Не будьте смешной, — огрызнулся Эдриан. — Если вы не уезжаете из Лонгбриджа, тогда хотя бы ради приличия оставьте меня в покое.

Он дал знак Максу, и тот немедленно протянул одну руку хозяину, а другой отодвинул стул. Граф неуверенно поднялся.

— В мою комнату! — сердито приказал он. — И дайте пинка этим тварям, если они посмеют болтаться у нас под ногами!

Лилиана тоже встала. Щенки вскочили и моментально оказались рядом с ней, как маленькие сторожа.

— Не ходите за мной! — рявкнул Эдриан, услышав звон колокольчиков.

— Я иду не за вами, а в свою комнату, — спокойно ответила Лилиана. — Вперед, малыши!

— Ну и чего мы дожидаемся?

Макс торопливо обнял графа за талию и с величайшей осторожностью повел по коридору, а она медленно шла за ними. Эдриан передвигался как древний, немощный старик, вытянув перед собой руку и ощупывая ногой пол. Еле сдерживая нетерпение, Лилиана громко вздохнула.

— Вам никто не будет мешать, когда вы покинете Лонг-бридж, — раздраженно буркнул граф.

— Почему? Я доставляю вам много хлопот?

— Позвольте уточнить. Вы доставляете мне хлопоты с того дня, как мы поженились.

— Вам нет нужды постоянно напоминать об этом, — пропела Лилиана, — Вы уже достаточно ясно все объяснили. Хьюго! Отдай!

Щенок покорно уступил ей салфетку, которую добыл в столовой, затем вперевалку отправился посмотреть, что с таким интересом обнюхивает Мод. Колокольчики весело зазвенели, когда они принялись вместе обнюхивать ножки мебели.

— Дом не конюшня! — рявкнул Эдриан. — Я хочу, чтобы этих шавок выкинули отсюда! Их звон может свести человека с ума.

— На дворе слишком холодно…

— Они собаки, черт побери!

— Тогда они постоянно будут оповещать вас своим звоном, где находятся.

— Я не желаю знать, где они находятся! О Боже, так вы не уедете?

Дворецкий с умоляющим видом обернулся к ней, помогая графу встать на первую ступеньку винтовой лестницы, потом на следующую.

Как инвалиду.

Лилиана нахмурилась:

— Макс, а вам не кажется, что он способен идти самостоятельно? Здесь удобные перила, он мог бы держаться…

— Убирайтесь! — заорал Эдриан, вцепившись в дворецкого, чтобы не упасть. — Я не потерплю вашей постоянной опеки! Если вы не уедете завтра утром, я пошлю за констеблем! Окажите нам всем любезность и убирайтесь отсюда!

Лилиана промолчала. Она уже привыкла к его выпадам, но такое откровенное хамство причинило ей боль. Господи, как же он ее ненавидит! И все потому, что она единственная в этом Богом забытом поместье, кто пытается заставить его вернуться к жизни. Но даже она устала от его постоянной грубости. Лилиана быстро поднялась по лестнице и остановилась в шаге от него.

— Если вы желаете, чтобы я уехала, Эдриан, то должны сами выгнать меня, — холодно процедила она. — Конечно, если вы мужчина.

На секунду Эдриан оцепенел, а затем, оттолкнув Макса, рванулся в ее сторону. Она легко уклонилась, и он наступил на Мод. Отчаянный щенячий визг, замешательство и новый рывок. Теперь головой в стену. Из оглушивших ее невообразимо отвратительных ругательств Лилиана поняла только часть.

— Ради Бога, милорд! Будьте осторожны! — взмолился дворецкий, кидаясь на помощь хозяину, который ловил ртом воздух. — Пожалуйста, миледи! Прошу вас, дайте ему немного покоя!

С отвращением покачав головой, Лилиана поднялась до площадки, где ее ждала Полли, ставшая свидетельницей перебранки.

— Ах, миледи, его светлость… он теперь нуждается в вашей поддержке, — бормотала горничная.

— Да, Полли. Ему нужна моя поддержка. Нужно, чтобы я помогла ему жить, потому что все остальные с удовольствием позволят ему зачахнуть, как старому калеке.

— О этот дом, этот дом! — простонала горничная, спеша за хозяйкой. — Неужели не будет конца несчастьям?

— Его светлость ослеп, а не умер, Полли! — сердито фыркнула Лилиана. — И я не позволю ни ему, ни кому бы то ни было думать иначе. Вы собираетесь просто наблюдать, как прекрасный человек вроде Эдриана Спенса постепенно стареет и умирает? Это выше моего понимания. Я не позволю, и мне плевать, что вы об этом думаете! — Она вошла в комнату, впустив собак. — Он погибает от жалости к себе, неужели вы не видите? Я не позволю ему делать это.

— Господи, помоги нам, эта семья проклята! Сначала девочки, теперь это! — запричитала Полли и бросилась прочь.

Великолепно! Она ухитрилась оттолкнуть от себя даже горничную. Закрыв дверь, Лилиана принялась беспокойно ходить по комнате. Почему они не видят, что он с собой делает? Почему они ему потворствуют? Может, это она пагубно влияет на него? Замечательно! Теперь она вдруг решила отказаться от собственного мнения. Доктор Мейтон велел заставить его жить — и он должен жить! Конечно, потеря зрения — огромная беда, но разве он перестал быть мужчиной? Почему Эдриан так легко склонился перед несчастьем? Где его мужество, дерзкое жизнелюбие?

Ну а она не сдастся. Пусть он ее презирает, но будь она проклята, если станет безучастно наблюдать, как он медленно угасает от страха. Или он вернется к жизни, или она умрет, пытаясь его спасти.

Бежать… О Господи, сбежать отсюда хотя бы на несколько часов! Лилиана вышла из комнаты, проскользнула мимо его двери и спустилась по лестнице, игнорируя неодобрительные взгляды слуг. Она накинула плащ, затем вместе с Хьюго и Мод отправилась в конюшню, где, к своему удивлению, обнаружила двух незнакомцев, один из которых держал Грома, а другой разговаривал с мистером Льюисом. Неужели управляющий позволит этим людям сесть на жеребца? Она бросилась к стойлу.

— Добрый день, миледи. — Льюис прервал разговор и поклонился.

— Здравствуйте. Что тут происходит? — спросила Лилиана, искоса взглянув на незнакомца.

— Он приехал за Громом, миледи. Его светлость продал жеребца.

О нет! Нет, нет, нет! Он не мог так легко сдаться!

— Что вы имеете в виду?

— Лорд Олбрайт продал…

— Нет! — Она выхватила поводья у человека, державшего Грома. — Это невозможно, мистер Льюис. Я запрещаю!

— Но, миледи, — прошептал управляющий, — хозяин догово…

— Никаких договоров! — закричала Лилиана, поворачивая жеребца к конюшне.

Мужчины обменялись взглядами, и один сделал шаг в ее сторону. Сердце у нее бешено колотилось от страха, но она скорее умрет, чем отдаст им Грома. Без него Эдриану действительно конец. Она в этом уверена.

— Леди Олбрайт! — укоризненно произнес управляющий, словно разговаривал с капризным ребенком.

— Нет! Вы не можете продать жеребца. А если попытаетесь, вам придется сначала убить меня.

Мужчины стояли в нерешительности, потом один из них посмотрел на Льюиса.

— Должно быть, произошло недоразумение, — тихо сказал он.

— Нет, — поспешно возразил управляющий. — Простите ее светлость, сэр. Она… естественно, она потеряла рассудок от горя, но лорд Олбрайт;..

— Полагаю, вам следует удостовериться в намерениях лорда Олбрайта, сэр, — пробормотал второй незнакомец, после чего оба вышли, похлопав по спине собак, которые подошли их поприветствовать.

— Что вы наделали, миледи? — беспомощно спросил Льюис.

Эти слова привели Лилиану в бешенство. Неужели все поголовно ослепли, как и Эдриан? Она бросила поводья груму, изумленно глазевшему на нее.

— Оседлай его, — ледяным тоном приказала она. — Мы с Громом собираемся на прогулку. А вы, мистер Льюис, послушайте меня. И очень внимательно, сэр. Я не позволю — ни при каких обстоятельствах — продать этого жеребца. На нем будет ездить мой муж. Вы поняли? Он снова будет ездить на Громе!

Управляющий явно не понял. Ну а ей наплевать, понял он или нет. Эдриан продаст Грома только через ее труп.

Глава 16

Что-то случилось. Эдриан слышал в коридоре испуганные возгласы, да и по тону дворецкого можно было определить, насколько тот расстроен. Хлопали двери, издали доносился звон колокольчиков, но, пока графа оставили на время одного, его это не интересовало. Сидя у огня в Золотой гостиной, он не нуждался в их внимании.

Но действительно ли это Золотая гостиная? Он лишь смутно помнил кое-какие детали. Например, кресло, в котором он сидел, обито узорной тканью, а вот какой на ней рисунок? Он знал, что на каминной полке стоят богато инкрустированные часы деда, однако не знал, ходят ли они. Здесь много разных вещиц, которые он никогда не замечал, а теперь отдал бы полжизни, чтобы их увидеть.

Эдриан откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. И пусть ему не хотелось этого признавать, но он бы отдал жизнь, чтобы снова увидеть ее.

— Что тебе, Макс? — спросил он, когда открылась дверь.

— Нет, это я.

Застонав, Эдриан отвернулся от нее. Маленькая ведьма явилась не одна, если судить по надоевшему звону и пыхтению собак.

— Выгони отсюда проклятых тварей! — Он протянул руку в темноту, надеясь заехать по носу хоть одной из них.

— Бегите к Максу, детки, я должна поговорить с вашим папой.

Эдриан скрипнул зубами. Эта несносная девица опять пришла изводить его, раз по своей дурацкой привычке разговаривает с шавками, как с людьми. Господи, когда она воспользуется благоприятным случаем и оставит его? Услышав, что она выставила собак за дверь, а потом закрыла ее, граф повернул голову. Здесь она или нет? Шорох юбки, запах духов. Здесь.

— Что теперь? — спросил он.

— Тебе виски? Или бренди? За время нашего брака я так и не узнала, что ты предпочитаешь. — Видимо, она стояла у буфета.

— У меня единственное желание — чтобы ты ушла! — рявкнул он, не обращая внимания на внутренний голос, который пытался ему противоречить.

— Значит, твое единственное желание — превратиться в дряхлого старика? Черт бы тебя побрал, Эдриан!

Странно. Последний месяц она лишь робко отвергала его бесчисленные попытки выпроводить ее из Лонгбриджа. Он ощущал ее ярость, а потом услышал, что она подошла к камину.

— А если и так? Какое тебе дело? — спокойно возразил он. — Ты слишком тупа, чтобы осознать простую истину, но я не желаю, чтобы ты была здесь.

— Хватит! Я сыта по горло твоими жалкими попытками избавиться от меня.

— В таком случае, мадам, вы можете легко исправить положение, уехав отсюда.

— Ты отвратителен, но я тебя не оставлю.

Эдриан представил, как она дерзко тряхнула головой.

— И не позволю, чтобы ты в приступе жалости к себе отказывался от дорогих твоему сердцу вещей.

Жалость к себе? Граф презрительно фыркнул. Она думает, слепота — это так, пустяк, с которым человек может легко справиться?

— Ты ничего не понимаешь.

— Я не разрешила Льюису продать Грома.

— Ты… что?! — Задохнувшись от ярости, Эдриан встал.

— Я отослала тех людей, а потом каталась на Громе, пока он не устал, — весело объявила Лилиана.

— Ты не имела права отменять мой приказ! Каким бы немощным или дряхлым ты меня ни считала, я хозяин этого поместья!

— Если ты хозяин этого поместья, то и веди себя соответственно!

Побагровев, Эдриан ухватился за подлокотники кресла. Если бы он мог ее видеть, если бы мог…

— Грома целый месяц не выезжали, он застоялся. Прежде чем ты оторвешь себя от кресла, хочу тебе сказать, что в данный момент он вполне удовлетворен. Ну а что касается тех людей… Я не могу допустить, чтобы ты продал единственное, чем дорожишь.

— Посмотри на меня, Лилиана. Я слепой! Я никогда уже не сяду на него… Даже ты могла бы это понять!

Шуршание юбки, какое-то движение. Он вздрогнул, когда Лилиана положила руки ему на колени, и откинулся назад в тщетной попытке избежать ее прикосновений.

— О, Эдриан, — жалобно простонала она. — Ты не можешь ездить на Громе как прежде, но ты можешь выезжать на прогулку. Неужели ты не понимаешь, что делаешь с собой? Ты сдался без борьбы, позволив несчастью лишить тебя воли к жизни. Но я не собираюсь безучастно смотреть на это, и меня не волнует твое презрение. Я буду за тебя бороться, пока ты не осознаешь, что остался мужчиной. Ты можешь жить как раньше, Эдриан, тебе ничто не мешает, кроме твоего страха. Да, ты не видишь солнца, но чувствуешь его тепло и знаешь, что оно здесь. Разве нет? Солнце осталось на месте! — Лилиана всхлипнула и уткнулась лицом в его колени.

«Что это за женщина? — думал потрясенный граф, слыша рыдания в окружавшей его темноте. — Какая женщина будет оставаться с жалким подобием мужчины, если он предлагает ей свободу? Какая женщина способна разделить с ним его жалкую жизнь, забыв о собственной?»

Эдриан медленно провел рукой по воздуху, пока не коснулся ее головы. Он ласково погладил ее по волосам. Как бы ему хотелось снова увидеть густые золотистые локоны и любоваться всеми оттенками золота, когда на них падают солнечные лучи. Он никогда уже этого не увидит.

— Лилиана, послушай меня. Я очень ценю твое желание помочь мне, клянусь. Но ты должна понять, что я не стану прежним. Я не смогу гарантировать твою безопасность или защитить от обиды и только искалечу тебе жизнь. Поэтому я прошу… нет, умоляю: освободи нас обоих от этого кошмара и вернись домой. Я не могу сделать тебя счастливой… Поезжай в Грейндж или к Бенедикту. Вернись домой, Лили, и оставь меня в моем аду.

После долгого молчания она подняла голову, и у него вдруг появилось странное ощущение, будто взгляд ее серо-зеленых глаз проник ему в душу.

— Как ты можешь говорить, что больше не мужчина? — прошептала она.

— Потому что это правда, — терпеливо ответил Эдриан. Она вдруг обхватила его за плечи и с силой прижала к спинке кресла.

— Что ты делаешь?!

Вместо ответа Лилиана села к нему на колени, скользнула губами по его губам, нежно обвела их языком и начала целовать. Испуганный своей реакцией, Эдриан попытался столкнуть ее на пол, но она продолжала целовать его, пресекая любое сопротивление. Ее губы, запах, грудь, прижавшаяся к его груди, пробудили в нем животные инстинкты, неистовая страсть вдруг ожила, сосредоточившись у него в паху. Он боролся — по крайней мере ему так казалось, — но руки уже сомкнулись вокруг нее, сжали податливое тело, губы с нетерпеливой жадностью впились в ее рот. Ощутив солоноватый привкус слез, он заполнил ее рот языком, и Лилиана страстно приникла к нему. Желая большего, Эдриан начал искать вход в теплую влажность…

Неожиданно она соскочила на пол, оставив его задыхающимся.

— Ты и теперь будешь утверждать, что больше не мужчина? — хрипло спросила она.