Предостережение

Ну вот и хорошо, скажет прямолинейный читатель, в будущем будет полная гармония! Гармония между развитием технологии и целями общества. Увы, это не совсем так! Из истории, и даже совсем недавней, мы знаем, что технология может приводить к вредным для людей последствиям. Как отмечал еще К. Маркс, культура, если она развивается стихийно, а не направляется сознательно, оставляет после себя пустыню.

Такая опасность сохранится, пожалуй, всегда. Ее отсутствие означало бы, что разум стал абсолютно свободным, что он может совершенно точно предвидеть результаты своих действий и воплощать их в реальность. Может совершенно точно выбрать путь цивилизации.

Эту проблему рассматривал, должно быть, еще Иоанн Буридан (ок. 1300-1358) – ректор Парижского университета, ученик Оккама. Говоря о своем осле, он, безусловно, имел в виду разум, что же касается двух охапок сена, то под ними он, надо думать, понимал возможные пути цивилизации. Осел, как известно, умер, так и не решив, какую охапку съесть...

Свобода выбора

Но вернемся к вопросу о разуме и цивилизации. Мы знаем, что разум не может освободиться от всех ограничений. Диалектический материализм учит, что этого не может быть в принципе, и Лем отнюдь не понимает свободу выбора пути абсолютно. И для отдельного человека, и для цивилизации – подчеркивает он – свобода носит относительный и исторический характер. Даже автоэволюция человека, о которой сейчас столько говорят в связи с успехами генетики, не устранит всех ограничений разума. Она лишь ослабит их.

Свободу в выборе целей ограничит грядущим цивилизациям еще и то, что им вряд ли удастся избежать некоторых тенденций. Одна из таких тенденций – автоматизация.

Автоматизация

Сейчас эта проблема является в технике центральной. «Пройдя сквозь трагические испытания второй мировой войны, человечество вступило в новую научно-техническую революцию, представляющую собой коренное преобразование всего арсенала производительных сил, с неисчислимыми социально-экономическими последствиями. Это революция автоматизации, вторая промышленная революция, как ее иногда называют...».^[148]

По страницам журналов в послевоенные десятилетия проносятся заголовки, рисунки, рекламы и фотографии, «оседающие» иногда в книгах: «Эра роботов», «Автоматизация – друг или враг», «Faster than thought», «Robots are coming».^[149] Ученые обсуждают проблему: может ли автоматизация все новых и новых областей деятельности человека полностью вытеснить его из сферы умственного и физического труда?

Эту проблему рассматривает и Лем: приведет ли внедрение кибернетики к полному «отчуждению» человека от технологии, перенявшей у него все формы материальной и интеллектуальной деятельности? Решая этот вопрос, Лем избегает обеих крайностей: он не провозглашает никаких бездоказательных запретов («нельзя автоматизировать творческую деятельность!»), но и не впадает в пессимизм при оценке последствий кибернетизации.

Мы согласны, что человек все сильнее будет воздействовать на природу, все «дальнобойней» будут усилители его интеллекта. Эта тенденция – неоспорима.

Впрочем, одна из возможностей ускользнула от внимания польского писателя (см. Г. Н. Поваров, op. cit., стр. 26). Он не учел, что путем автоэволюции человек сможет изменять свою природу, физическую и духовную, усиливать собственный мозг и идти все время впереди создаваемых им роботов. Такая перспектива нас немного печалит, ведь человек будет «уходить» от самого себя...

Технология и мораль

Мы говорили уже, что Лем отвлекается от социальных аспектов. Однако обойти этику и мораль трудно, и Лем рассматривает мораль, но, разумеется, его интересует лишь прямое влияние технологии на мораль. Итак, технология и мораль.

Как известно мораль – вторична, надстроечна. Она – элемент общественного сознания, первично же общественное бытие. Технология – часть бытия, и Лем говорит, что технология формирует нас и наши принципы, в том числе и моральные.

Но как? Посредством общественных систем! Однако Лема интересует не это. Технология может действовать и действует непосредственно. Лема интересует именно такое действие.

Лем дает ответ критикам «моральных аспектов» техноэволюции. Как известно, иные мыслители Запада считают, что техника и точные науки вредно влияют на мораль. Можно услышать, что открытие атомной энергии и выход человека в космос – преждевременны. Утверждают, будто технология сама по себе ведет к деградации культуры, наносит ущерб творчеству и производит лишь культурную дешевку.

Лем критикует эту ошибочную посылку. Технологию – говорит он – следует признать «орудием достижения различных целей, выбор которых зависит от уровня развития цивилизации, общественного строя и которые подлежат моральным оценкам» (гл. II). И там же: «Технология дает средства и орудия; хороший или дурной способ их употребления – это наша заслуга или наша вина».

В целом суть рассуждений Лема такова. Действие технологии, рационализирующей человеческую жизнь, может иметь и отрицательные последствия. Это может происходить из-за быстрого и полного удовлетворения потребностей. Так, годы ученья закаляют характер и формируют личность; разработка же «информационной пилюли» сделает труды ученья излишними.

Форсирование подобных «улучшений» может вызвать «аксиологический коллапс»; может рухнуть вся система общественных и личных ценностей – «мотивационный остов человеческого поведения». К тому же атрофия ценностей – необратима.

Наше и не только наше мнение

Лем прав, конечно, когда он обращает внимание на возможные нежелательные последствия технологии. «Техника, – пишет Лем, – формирует не только здоровое сознание, она проникает даже в комплекс симптомов психического заболевания, к возникновению которого она сама же и привела» (гл. VI).

Поиск контрмер – задача, актуальная уже сейчас.

Лем прав также, когда привлекает наше внимание к аксиологии – науке о ценностях (греч. аксиа – ценность). В последние годы понятие ценностей все шире рассматривается в отечественной философской и социологической литературе.^[150] Исследовать это понятие – практическая и теоретическая необходимость для марксистской философии (op. cit., стр. 5).

Это перекликается с мыслями Лема о необходимости диахронического (т.е. исторического) и синхронического (сравнительного) изучения этик как систем моральных ценностей и с его призывом к кибернетике применить ее инструментарий к изучению проблем этики в сложных социотехнических условиях (Закл., п. 2).

И все же Лем рисует слишком мрачную картину дрейфа ценностей в потоке начатых технологией общественных пертурбаций (Закл.). Такой пессимизм вряд ли оправдан.^[151] Вряд ли развитие технологии всерьез устранит из общества и мира личности такие ценности, как сознание нужности людям, ответственности за взятое на себя дело, как чувство весомости выполняемой в обществе роли. «Поле для показа» в различных областях деятельности исчезнет лишь вместе с цивилизацией. Например, таким «полем» всегда будет наука. В ней всегда найдется место для усилий, для успехов и неудач, для гордости за собственные достижения.

К тому же, что значит «полное» удовлетворение потребностей? Этот эпитет лишен смысла, ибо потребности (биологические в своей основе) носят социальный характер, а общество не ставит им предела. Да и сама картина, нарисованная Лемом, показывает, как будут расти потребности и стремления человека. Если успехи автоэволюции позволят, скажем, «удвоить» продолжительность жизни и если нужно будет «заслужить» удовлетворение этой «потребности», то как будет «вести себя» та или иная личность? И будет ли «удвоение» полным удовлетворением такой потребности?

Мы считаем, что Лем в проблеме «технология – ценности» не учел социальной природы ценностей.

Хотя Лем и преувеличил угрозу, все же надо прислушаться к его соображениям. Мы согласны с тем, что далее уже нельзя мириться с «самостоятельностью» технологии. «Технология, – говорит Лем, – не может заменить аксиологический хребет цивилизации» (Закл., п. 2).

Лем предлагает думать не только о том, что мы делаем сейчас, но и о тех последствиях, которые повлечет вторжение «рационализирующей технологии», с тем, чтобы «аксиологическая динамика не поддавалась пассивно вторжениям технологии» (Закл., п. 2).

Что же это такое? Это – призыв учитывать социальный аспект при анализе будущего!

Но именно от него Лем и отвлекался в своей книге. Этот пробел он ощутил теперь и сам.

Конец дискуссии

Заключая дискуссию в «Studia», Лем говорил, что наиболее существен вопрос, во имя чего и с какой целью предпринимаются действия. «На эту тему в книге почти ничего не сказано. Меня скорее интересовал вопрос “Что можно сделать с миром?”, нежели “Что с ним следует сделать?”»

Отказ от проблемы целей сам автор справедливо считает серьезным пробелом книги. Мы же видим оправдание автора лишь в том, что социальный аспект грядущего мог бы послужить темой особой книги.

Три тезиса Лема

Развитие технологии на Земле Лем ставит в прямую связь с положением человека в Космосе. В основу рассуждений он кладет три тезиса. Лем считает, что разум в Космосе возникает закономерно, что астроинженерные возможности разумных существ не ограничены и что пути развития цивилизаций в Космосе – множественны.

Когда астрономия получит, наконец, информацию о жизни в Космосе, это позволит дать известный прогноз будущего земной цивилизации. Отправляясь от этой идеи, Лем тут же сталкивается с вопросом: случайна или закономерна разумная жизнь в Космосе?

Можно, собственно говоря, задать два последовательных вопроса. Закономерно ли возникает жизнь во Вселенной, там где сложились подходящие условия? Приводит ли эволюция жизни закономерно к разуму? Сама постановка этих вопросов предполагает, конечно, что определения жизни и разума уже даны. Но это-то как раз не простая задача.

Как мы сказали, Лем считает закономерностью не только жизнь, но и разум. Он аргументирует это самой природой разума. Разуму же он дает определение на кибернетическом уровне, принятом в «Сумме». Растения, бактерии или насекомые – это «гомеостаты» (или «регуляторы») первой ступени; гомеостаты, развитие и поведение которых заранее запрограммировано. Но есть и гомеостатические системы «второго рода», которые обладают «регулятором второй ступени». Это регулятор, который в зависимости от требований среды может изменять «программу действий», осуществлять «самопрограммирование за счет обучения». Иначе говоря, в таких гомеостатах получает развитие некий орган, действие которого основано на создании пробных моделей ситуаций, или же «внутренних моделей внешнего мира».

Две заповеди читателю

Единственный известный нам гомеостатический регулятор второго рода – человеческий мозг. Все остальные существуют в мечтах кибернетиков и в писаниях фантастов. Читатель, вероятно, знаком с такими гомеостатами второй ступени, как Черное Облако (конструктор Фред Хойл), Солярис (конструктор Станислав Лем), Лиловые цветы (конструктор Клиффорд Саймак) и с многими, многими другими. Главное здесь – твердо помнить первую заповедь фантазмоведения:

Не отождествляй автора с его детищем – гомеостатом второго рода!

Если такой гомеостат ходит, обросший шерстью, и похож на медведя, то не думай, будто и сам автор на это животное похож. Видимость, как говорят философы, – не есть сущность, хотя и момент бытия.

Впрочем, читатель должен помнить и вторую заповедь, согласно которой всякий автор описывает, в конечном итоге, какую-то сторону самого себя. Ведь ни один из них до сих пор не снабдил главного героя гомеостатом первой ступени...

Но как бы то ни было, вернемся к нашей теме.

Неизбежность разума

С неизбежностью ли эволюция жизни создает мощный регулятор второй ступени, подобный человеческому мозгу?

Развитие сложных кибернетических систем – считает Лем – ведет к таким гомеостатам, однако создаются они далеко не всегда. Ведь возникновение разума, психики, т.е. «психогенез, – это эволюционное решение, которое является одним из лучших, но не всегда, не для всех миров оптимальным» (гл. III). Гравитация, температура, радиация, климат и другие факторы должны сочетаться для того, чтобы биологические силы (увеличение числа мутаций и усиление отбора), а затем и внебиологические (труд) привели к возникновению огромной «перспективной потенции разума» – исходному пункту строительства цивилизации.

Мы подчеркиваем внебиологические факторы психогенеза, так как Лем не уделяет им достаточного внимания. Речь идет о целевом изготовлении и применении орудий труда. Правда, судить об этом можно пока только «на опыте» Земли, но все же генезис «гомеостатов высшего типа» связан, должно быть, именно с целевой деятельностью. Именно она требует таких «внутренних моделей», которые позволяют предвидеть события. В свою очередь орган, который вырабатывает подобные модели внешнего мира и планы будущего, вряд ли может развиваться без активного воздействия на среду. В борьбе со средой рано или поздно придется использовать как «усилители» естественные предметы, а затем и искусственно созданные орудия труда. Наконец, для труда нужен коллектив и мощная знаковая система – средство общения. Такой системой на Земле явилась речь.

Мы говорили о «естественном психогенезе». Ну, а «искусственный», видимо, ускользнул от внимания автора. Овладев аппаратом наследственности, человек станет управлять не только собственной эволюцией, но и эволюцией других видов – в первую очередь эволюцией других! Будут выделены виды животных со способностью к психогенезу, и в лабораторных условиях, а может быть и в масштабах всей планеты, подобному виду будет дан психогенетический «толчок». Вряд ли такая эволюция может протекать детерминированно. Скорее характер ее будет статистическим, и здесь способность к труду послужит, видимо, важным критерием отбора наилучших генотипов в популяции. Какие животные будут избраны для такого эксперимента? Дельфины? Или, быть может, спруты, одаренные «прекрасным, защищенным хрящевым черепом мозгом, большими и зоркими глазами»?^[152]

Космические цивилизации

Условия среды, допускающие психогенез, видимо, не столь уж редки на планетах, и потому-то, говорит Лем, мы должны встретить во Вселенной наших «братьев по разуму». Такой вывод ставит нас перед задачей поиска внеземных цивилизаций. Этот поиск на основе проектов Коккони-Моррисона и Таунса-Шварца уже начат! (см. И. С. Шкловский, op. cit.).

Следует отметить, что вся третья глава «Суммы технологии», посвященная космическим цивилизациям, написана автором под сильным влиянием книги И. С. Шкловского.

Лем рассматривает вопрос с различных сторон: его интересуют возможные формы цивилизаций; длительность их во времени; вероятность одновременного существования, в частности, в развитой технологической фазе; частота их во Вселенной; расстояния между ними; проблемы космической связи и т.п.

Весьма остро ставит писатель проблему судеб цивилизации. Он перебирает такие исходы, как «самоубийство» цивилизации, ее «вырождение», сознательное ограничение уровня или темпа развития, «нетехнологический» путь, «видообразование» и, наконец, беспредельный прогресс технологии. Прогресс, который ограничен только законами природы и материальными ресурсами прилегающей части Вселенной. Это – путь к астроинженерии.

Молчание Космоса? Не успели услышать?

Здесь возникает одна проблема. Астроинженерная деятельность разумных существ заметна на «звездных» расстояниях. Однако в настоящее время таких наблюдений нет. Как согласовать этот факт с тезисом о «космической всеобщности» разума?

Ответ на этот вопрос представляется нам очень простым. В июне 1609 г. при поездке в Венецию Галилей услыхал о зрительной трубе, только что изобретенной голландцами. Голландская труба давала увеличение всего в 5 раз. Вернувшись в Падую, где он был профессором, Галилей изготовил собственную трубу. Ему пришлось открыть «секретное» сочетание линз. Труба Галилея увеличивала уже в 30 раз. Через десять месяцев (срок рекордный и сейчас!) из печати вышло сочинение Галилея «Nuncius sidereus» с описанием его астрономических открытий. С той поры прошло всего лишь три с половиной века. Мы думаем, что этот срок ничтожно мал для получения космической информации, особенно если учесть, что и сам вопрос о поиске жизни в Космосе поставлен в астрономии совсем недавно. Сегодня еще нельзя сделать никакого заключения ни о наличии, ни об отсутствии астроинженерной деятельности в Космосе. Вселенная попросту недостаточно хорошо осмотрена и «продумана». Вспомним хотя бы пульсары!^[153]

Впрочем, мы не являемся специалистами в этой области и, быть может, наше суждение наивно.

Гипотеза фон Хорнера

Во всяком случае, автор уделяет указанной проблеме достаточно места. Вслед за И. С. Шкловским он обсуждает гипотезу фон Хорнера, которая постулирует «отсутствие» астроинженерной деятельности в Космосе. Согласно фон Хорнеру жизнь цивилизаций эфемерна; главной же причиной этого фон Хорнер считает «самоубийство» цивилизаций – «автоликвидацию психозоя». А среди прочих возможностей отмечает психическое или физическое вырождение и потерю интереса к науке и технике. Мрачновато!

Лем критически относится к этой гипотезе, считая ее чересчур наивной. Конечно, мнение фон Хорнера отражает некие тенденции в истории человечества. Гонка ядерных вооружений порождает гипотезы о взаимоистреблении «психозойцев», причем в фазе развития, близкой к достигнутой на нашей Земле. А из истории мы знаем, что общества по-разному относились к прогрессу науки и техники. Кризисы и «вырождения» культур – вспомним хотя бы позднюю римскую империю с ее культом наслаждений в «высших» слоях общества – наводят на мысль о «гедонистическом» торможении цивилизации.

Полностью пренебречь этими возможностями в космическом масштабе было бы неразумно!

Лемовские оценки

Почему же Лем отвергает гипотезу фон Хорнера? Не потому ли, что отрицает факторы, тормозящие развитие цивилизации? Отнюдь нет! Лем попросту обнаруживает в ней внутреннее противоречие. Ведь фон Хорнер, выдвигая свои «причины эфемерности», принял тем самым один неявный постулат – постулат об универсальности технологического пути развития. Того пути, который ведет к астроинженерии.

Если это так, то в силу общих вероятностных причин, хотя бы небольшое число цивилизаций выйдет в Космос. Бурная вспышка астроинженерии будет заметна «издали», и мы увидим космические «чудеса».

По тем же соображениям Лем отвергает и противоположную гипотезу, согласно которой цивилизации в Космосе очень редки, но долговечны. Ведь тогда мы тоже наблюдали бы «чудеса». Вдобавок эта гипотеза противоречит тезису о заурядности жизни и разума в Космосе.

Как же оценить рассуждения Лема? Конечно, они гадательны, как и критикуемые гипотезы. Однако они помогают вскрыть те постулаты, которые – явно или неявно – лежат в основе всех расчетов плотности цивилизаций и времени их существования, в основе всех гипотез, объясняющих «вакуум психозоя».

Два постулата. Особое мнение Лема

Этих постулатов – два: универсальность технологического пути и постоянство темпов развития. (Лем называет эти постулаты «ортоэволюционными» от греч. ортоз – прямой). Поскольку гипотезы, основанные на них, не объясняют «вакуум психозоя», Лем предлагает отказаться от этих постулатов. Его «особое мнение» состоит в том, что цивилизации в Космосе и часты, и долговечны, но не «ортоэволюционны». Экспоненциальная фаза развития – только короткий этап, после чего движение идет по другим «кривым».

Цивилизации идут по «общему пути» до некоторого «барьера». Этот барьер носит вероятностный характер. После «барьера» пути цивилизации расходятся. Одни цивилизации, как наша, вступают на героический путь технологии, другие же – нет. Творцы таких цивилизаций не столько преобразуют мир, сколько переделывают самих себя, чтобы получше приспособиться к миру, в котором они живут. Наконец, некоторые цивилизации углубляются в «видообразование», причем овладение Космосом для многих – «недоступная роскошь».

Что же мы думаем об этом «особом мнении»? Множественность путей разума естественно принять как антитезу «ортопостулатов». Но все же самостоятельного оправдания – как, впрочем, признает и сам автор – это «особое мнение» не имеет. У нас попросту нет никаких научных аргументов для его обоснования.

Мамелюки и «чудеса»

Дальнейшие соображения Лема и попытки объяснить отсутствие в Космосе «чудес» напомнили нам один эпизод, описанный Е. Тарле. Во время похода Наполеона в Египет сей просвещенный завоеватель вез в своем обозе небольшой научно-исследовательский институт. С той поры этот обычай широко распространился. Однажды император пригласил мамелюков присутствовать при научных демонстрациях. Мамелюкам показали действие электрической машины и еще какую-то «физику» и «химию». Император ожидал, что их потрясут новейшие «чудеса» европейской науки, однако мамелюки не дрогнули. Помолчав, они попросили показать им ковер-самолет, который мигом перенес бы их в далекие края...

Можно сказать, что эти подданные султана не располагали критерием, который позволил бы отличить «чудеса» от «нечудес», к тому же у них было специфическое представление о «волшебстве». Спросим себя – вслед за Лемом, – есть ли у нас критерий, который позволил бы отделить труд разумных существ от естественных феноменов в Космосе?

Чудо? Нечудо!

Многие из явлений в Космосе еще ждут своего объяснения; однако астрофизики всегда стремятся к «естественному» объяснению. «Бритва Оккама» всякий раз отсекает избыточную гипотезу о «чуде». Совсем недавно английские астрономы открыли «пульсары» – неизвестные ранее источники излучения, сходного с сигналами искусственного происхождения. Сходство было столь поразительным, что англичане полгода ждали и проверяли свои результаты, прежде чем их опубликовать. Астрофизики не торопятся объявить «пульсары» космическим чудом, а ищут «естественное» объяснение.

Как бы то ни было, Лем подчеркивает важность поиска внеземных цивилизаций при любом его исходе. Для положительного исхода это очевидно, но не менее важным был бы и отрицательный. Он потребовал бы пересмотра многих взглядов естествознания – взглядов на генезис жизни и психики.

Последняя возможность

Задумаемся над этой последней возможностью! Быть может, мы все-таки в Космосе одни? Или почти одни. Быть может, в нашей Галактике земная цивилизация – единственна. Иногда считают, будто материалистичен лишь тезис о «множественности обитаемых миров», а любое представление о редкости жизни и, особенно, разума – таковым не является. Но дело обстоит не так просто. Единственность жизни отнюдь не подразумевает Творца, а ее множественность отнюдь его не отвергает. Церковь давно уже примирилась с коперниканской ересью Бруно...

Против редкости жизни и разума говорит скорее «дух» науки, взращенной в борьбе с геоцентризмом, чем ее конкретные факты. Генезис жизни и разума – это, прежде всего, возможность, реализация же этой возможности зависит от огромного числа условий. Многие из них нам неясны. Во всяком случае, если наука, наблюдательная наука, скажет нам завтра, что мы одни, здание материализма не даст трещины. Не будет также и места для «пессимизма растерянности». Наоборот, это наложит на человека особую ответственность, моральную обязанность сохранить жизнь на Земле, выйти в Космос и распространить разум по всей Галактике. Человечество станет тогда Творцом, сотворившим самого себя...

Трионы

«Бабушке исполнилось тогда всего лишь восемьдесят шесть лет, но мне она казалось очень старой. Я считал, что такой она была всегда. Седые волосы она гладко зачесывала назад и укладывала в тяжелый узел; одевалась в фиолетовое или темно-синее и не носила никаких украшений. Только на безымянном пальце переливался у нее прямоугольный камень на тоненьком колечке. Ута, моя старшая сестра, как-то сказала, что в этом кристаллике хранится голос деда, еще с тех лет, когда он был жив, молод и влюблен в бабушку. Эти слова захватили мое воображение. Играя с бабушкой, я незаметно прижался ухом к колечку, но ничего не услышал, и пожаловался ей на Уту. Смеясь, бабушка стала убеждать меня, что Ута сказала правду, но это оказалось безуспешным. Тогда, поколебавшись, она вынула из секретера какой-то ларчик, вставила в него кольцо, и в комнате раздался мужской голос. Я не понимал, что он говорит, но чувствовал себя довольным и очень удивился, увидев, что бабушка плачет».

В этой сценке из «Магелланова облака» Лем знакомит читателя с «трионами» – кристаллами для хранения информации. Потом он посвящает им целую главу романа. Прежде всего, это – «точная реалия» из тех, о которых мы говорили выше. Микроминиатюризация в новейшей электронике создаст, видимо, «память на молекулярном уровне» – необычайно емкие и компактные блоки хранения информации.

Но здесь же содержится и некая общая концепция. Сила цивилизации – в энергии, которую она обуздала, а ключ к обузданию энергии – в знаниях общества, в его «информационной мощи», т.е. в его возможностях добывать, хранить, обрабатывать и использовать информацию. При нехватке информации доступ к тому или иному виду энергии закрыт, что тормозит прогресс. Для прогресса необходима «определенная» скорость роста познания. И Лем, вслед за футурологами, спрашивает: ограничена или неограничена эта скорость. Нет ли здесь «потолка», которого мы вскоре достигнем?

Но ведь один из принципов научного мировоззрения, скажет в недоумении иной читатель, состоит в том, что познание неограничено! Это, конечно, так. Только речь здесь идет о другом, о том, что познание зависит от темпа исследований, от динамики науки.

Еще совсем недавно мы мало что знали об этой динамике, мы ограничивались общими фразами об «убыстрении» развития науки. Развитие науки стало в последние годы предметом особой дисциплины – науковедения. Его отличительная черта – применение количественных методов. Уже первые работы как зарубежных (Дж. Бернал, Дирек Де ла Солла Прайс), так и советских ученых привлекли здесь внимание к тому, что Д. Прайс назвал «насыщением».

Экспонента

Напомним сначала «нематематизированному» читателю, что такое экспонента, экспоненциальный рост. Впервые перед экспонентой в изумлении остановились индусы. Как известно, изобретатель шахмат попросил у раджи в награду одно зерно на первую клетку доски, два – на вторую, четыре – на третью и т.д. Раджа простодушно согласился. Как показали более поздние подсчеты, радже, пожелай он сдержать свое слово, пришлось бы вознаградить лихоимца тысячей кубических километров зерна.^[154] Это и есть экспоненциальный рост с основанием 2. Это – всего лишь 263зерен!

Оказывается, что именно такому закону подчиняются все параметры, характеризующие развитие науки. По экспоненте или по родственной кривой растет число ученых, массив научных публикаций, по ней же растут и ассигнования на научные исследования.

Что дальше? К чему же ведет подобная тенденция? Известно, что каждые десять – пятнадцать лет число научных публикаций удваивается. Масса Земли оценивается приблизительно в 6*270тонн. Значит, через 700-1000 лет, на каждую тонну придется по одному научному журналу. Очевидно, что экспонента должна замедлить свой рост гораздо раньше. Это явление хорошо известно: если ограничить «натуральный» рост извне, то экспонента начнет «перегибаться» и превращается в так называемую логистическую кривую. Это и есть «насыщение». Как показывает анализ, любой из динамических параметров науки должен перейти с экспоненты на логистическую кривую. Эта перспектива вполне реальна; на нее попросту нельзя закрывать глаза: ожидают, что ощутимый «перегиб» начнется уже через несколько десятилетий.

Замечания Лема. Кризис и три исхода

Рост науки – отмечает Лем вслед за Д. Прайсом – может затормозить, прежде всего, нехватка кадров. Кто бы ни принимал решение, какие исследования надо обеспечить людьми, а какие – свернуть, эти решения могут оказаться ошибочными. К тому же лавина научной информации все нарастает; ученые должны «переваривать» ее, чтобы двигаться вперед. Все это медленно, но неуклонно снижает эффективность научной работы.

За торможением науки грядет и спад роста технологии, а, значит, в конечном итоге – регресс. Возникает ситуация «мегабитовой бомбы» – «информационного барьера». Это – переломный этап в развитии любой цивилизации.

Исходов здесь – три: «проигрыш», «ничья» и «выигрыш».

Мы не станем разбирать первые два, в тексте книги изложены опасности этих исходов и точка зрения автора в целом. Остановимся лишь на «выигрыше», который нас, как и Лема, привлекает больше всего.

Пройти информационный барьер – значит обеспечить сколь угодно высокий темп роста науки, снять блокаду «пропускной способности» науки. Трудно, разумеется, сказать, какие формы примет этот прорыв, т.е. как будут выглядеть «усилители интеллекта». Лем рассматривает одну из таких возможностей – «эволюцию» самой научной информации – выращивание молекул-теориеносцев.

От Менделя – к молекулярной генетике

Остановимся на этом подробнее. Выращивание информации – одна из самых романтических идей науки нашего времени. Трудно указать ее автора, но все началось с открытий Грегора Менделя. Он ввел атомизм в биологию, установив дискретность наследственной информации. Длинный путь был пройден затем генетикой. Хромосомная теория Т. Моргана (1911), построение хромосомных карт, искусственные мутации Г. Меллера (1927) – так шаг за шагом вырабатывалось представление о вытянутом в одну линию, очень длинном «блоке», в котором хранится наследственная информация. Клеточное ядро содержит несколько таких блоков – хромосом.

Эта была, так сказать, «феноменологическая» генетика. Но вот, в 1953 г. Ф. Крик и Дж. Уотсон расшифровали «химию блока». Стала понятной роль нуклеиновых кислот ДНК и РНК – дезоксирибонуклеиновой и рибонуклеиновой. Появилась знаменитая спиральная модель ДНК. Было понятно, что эти вещества не уступают по своей сложности белкам. Началась расшифровка генетического кода. На смену феноменологической генетике пришла молекулярная.