Оглядываясь на кратковременное пребывание Савинкова на Юге России, генерал Деникин впоследствии писал: «Участие Савинкова и его группы не дало армии ни одного солдата, ни одного рубля и не вернуло на стезю государственности ни одного донского казака, вызвало лишь недоумение в офицерской среде».
      Ходили упорные слухи о том, что и Керенский приезжал на Дон, чтобы при личном свидании с Калединым добиться с ним примирения.
      Генерал Деникин был убежден в правдивости этих слухов. В «Очерках русской смуты» он писал: «По горькой иронии судьбы в одно время с «мятежниками» прибыл в Ростов бывший диктатор России бывший Верховный Главнокомандующий ее армии и флота Керенский, переодетый и загримированный, прячась и спасаясь от той толпы, которая не так давно еще носила его на руках и величала своим избранником».
      Впоследствии Керенский факт своего приезда на Дон отрицал. В одной из неопубликованных рукописей Антона Ивановича имеется следующая любопытная заметка по этому поводу:
      «Вопрос о посещении Керенским Каледина в Новочеркасске для меня был бесспорен. Между тем в 1929 году Керенский печатно категорически опроверг этот факт. Не понимаю!
      В ноябре 1917 года в Новочеркасск приехал генерал (Дмитрий Николаевич) Потоцкий (бывший военный губернатор Ростова) и на квартире Марины Павловны Марковой (жена генерала С. Л. Маркова и жена Потоцкого были родные сестры, урожденные княжны Путятины) в присутствии моей жены рассказывал, что он только что привез Керенского, который поехал к Каледину. За обедом у Каледина я лично слышал разговор его приближенных такого рода: приехал Керенский, зашел сначала к М. Богаевскому (внизу), там его не приняли. Он пошел наверх к Каледину, который тоже его не принял. Деталь: жена М. Богаевского якобы, приоткрыв дверь, поглядывала - вернется ли Керенский или останется у атамана… Я так был уверен в истине этого факта, что в голову не пришло спросить самого Каледина».
      С приездом Корнилова обнаружилось одно обстоятельство: его взаимоотношения с генералом Алексеевым настолько обострились, что совместная работа представляла большие затруднения. «О чем они говорили (при встрече), - писал генерал Деникин, - я не знаю, но приближенные вынесли впечатление, что расстались они темнее тучи…»
      Вскоре состоялось совещание старших генералов и общественных деятелей, приехавших из Москвы. «По существу, - говорил Антон Иванович, - весь вопрос сводился к определению роли и взаимоотношений двух генералов - Алексеева и Корнилова. И общественные деятели, и мы были заинтересованы в сохранении их обоих в интересах армии. Ее хрупкий еще организм не выдержал бы удаления кого-нибудь из них: в первом случае (уход Алексеева) армия раскололась бы, во втором - она бы развалилась. Между тем обоим в узких рамках только что начавшегося дела было, очевидно, слишком тесно.
      Произошла тяжелая сцена. Корнилов требовал полной власти над армией, не считая возможным иначе управлять ею, и заявил, что в противном случае он оставит Дон и переедет в Сибирь. Алексееву, по-видимому трудно было отказаться от прямого участия в деле, созданном его руками. Краткие, нервные реплики их перемешивались с речами общественных деятелей, которые говорили о самопожертвовании и о государственной необходимости соглашения…»
      Чтобы покончить с трениями, колебаниями и создать обстановку, при которой дальнейшая работа была бы возможна, генерал Деникин предложил компромиссное решение: военная власть должна была перейти к генералу Корнилову; гражданская власть и внешние сношения - к генералу Алексееву; все вопросы, связанные с управлением Донской областью,- к генералу Каледину.
      Схема Деникина была одобрена и принята. Таким образом, на первых порах белого движения образовался триумвират, представлявший из себя, как говорил Антон Иванович, «в эмбриональном состоянии» первое противобольшевистское правительство.
      В день Рождества 1917 года генерал Корнилов вступил в командование Добровольческой армией.
      Эта армия страдала тогда не только от малого количества бойцов, но и от отсутствия вооружения и от полного отсутствия денежных средств.
      Первое пожертвование на алексеевскую организацию в ноябре составило 400 рублей! Затем от богатой буржуазии из Москвы было получено около 800 тысяч рублей. С укреплением советской власти приток средств совершенно прекратился. Пришлось оказывать сильное давление на денежные круги Ростова и Новочеркасска. По подписке все же удалось собрать от них несколько миллионов рублей.
      Наконец, по соглашению с Донским правительством решено было разделить поровну между Донской и Добровольческой армиями часть российской казны, находившейся в Донской области. Каждая из армий получила от местного отделения Государственного банка и казначейства около 15 миллионов рублей.
      А тем временем стоимость продуктов росла с невероятной быстротой, деньги на глазах теряли цену, инфляция шла полным ходом.
      В конце декабря пробрались в Новочеркасск из Москвы представители британской и французской военных миссий. Они собирали сведения о том, что происходило на Дону, обещали генералу Алексееву денежную помощь в размере ста миллионов рублей, по десять миллионов в месяц. Но резкие перемены в обстановке временно отрезали бывших союзников от Юга России. Их помощь стала поступать значительно позже.
      Что касается состава армии, то ее боевая численность к началу февраля 1918 года не превышала 3-4 тысяч человек. Она пополнялась, писал А. И. Деникин, «на добровольческих началах, причем каждый доброволец давал подписку прослужить четыре месяца и обещал беспрекословное повиновение командованию».
      В ноябре 1917 года никто из добровольцев жалованья не получал. В казне не было денег. Жили они на паек, состоявший из скудного питания и еще более скудной одежды. В январе 1918 года офицерам дали оклад 150 рублей в месяц, солдатам - 50 рублей. По тем временам, с обесцененной стоимостью рубля, это было буквально нищенским содержанием.
      «В офицерских батальонах, отчасти батареях, - рассказывал Деникин, - офицеры несли службу рядовых в условиях крайней материальной необеспеченности. В донских войсковых складах хранились огромные запасы, но мы не могли получать оттуда ничего, иначе как путем кражи или подкупа. И войска испытывали острую нужду решительно во всем: не хватало вооружения и боевых припасов, не было обоза, кухонь, теплых вещей, сапог… И не было достаточно денег, чтобы удовлетворить казачьи комитеты, распродававшие на сторону все, до совести включительно…»
      Добровольческая артиллерия создавалась весьма своеобразным способом: два трехдюймовых орудия украли в одной из дивизий, самовольно бросивших Кавказский фронт против турок. Отряд добровольцев ночью произвел набег на расположение этой дивизии, грабившей население в Ставропольской губернии, верст за полтораста от Новочеркасска, и отбил у солдат их артиллерию.
      Два орудия украли на донском складе. Одну батарею купили у вернувшихся с фронта казаков-артиллеристов. Эту выгодную сделку произвел известный нам бывший «железный»стрелок, а потом командир Георгиевского батальона в Ставке полковник Тимановский. Он хорошенько угостил солдат водкой и в придачу заплатил им около пяти тысяч рублей.
      Таким образом создались части, явившиеся впоследствии основой для дальнейших формирований. Носили они тогда названия Корниловского ударного полка и Георгиевского полка. Было также три офицерских батальона, юнкерский батальон (из юнкеров столичных училищ и кадетов), Ростовский добровольческий полк (из учащейся молодежи Ростова), два кавалерийских дивизиона, две артиллерийские батареи {преимущественно из офицеров и юнкеров артиллерийских училищ) и несколько мелких частей, включавших чехословацкий инженерный батальон.
      Сперва генерал Деникин был назначен начальником Добровольческой дивизии, а генерал Марков - начальником его штаба. Но вскоре произошли перетасовки в верхах командования. Ко времени выступления в Первый поход Антон Иванович стал помощником командующего Добровольческой армией. На должность начальника штаба Корнилова вместо генерала Лукомского был назначен генерал И. П. Романовский. Генерал Марков вступил в командование 1-м офицерским полком.
      В конце декабря были объявлены задачи Добровольческой армии. Воззвание оповещало о том, что создана военная сила, которая может быть противопоставлена надвигающейся анархии и немецко-болыпевистскому нашествию. Наряду с этим, став на стражу гражданской свободы, Добровольческая армия должна была дать всему народу возможность изъявить свою волю через Учредительное собрание. Этой воле и избранной ею конституции и власти обязаны были подчиниться все классы, партии и отдельные группы населения.
      Борьба с большевиками являлась продолжением борьбы с германским империализмом. А в героическом порыве и добровольцев, и их вождей идея верности союзникам приобрела характер символа веры. Союзников слепо идеализировали. Им приписывали высокие моральные принципы и рыцарские побуждения. В атмосфере полной оторванности от внешнего мира у добровольческого командования создавались известные настроения и убеждения, которые не соответствовали действительности. И необоснованные надежды на благородство бывших союзников привели в итоге к глубокому разочарованию.
      Конечно, горстке почти безоружных людей нельзя было и думать о столкновении с немецкой армией, в силу чего поведение добровольческого командования в отношении к австро-германцам носило характер вооруженного нейтралитета и желания избежать физического соприкосновения с немцами.
      Взгляды добровольцев, открыто высказанные, не могли не отразиться впоследствии на отношении к ним германского командования, которое в ближайшие месяцы на правах оккупационной власти стало полным хозяином Украины и Крыма.
      Ксения Васильевна Чиж приехала в Новочеркасск раньше своего жениха. О ее намерении ехать на Дон Антон Иванович еще из Быхова известил атамана Каледина, дав ей также письмо к генералу Алексееву. Он сообщил им, что она его невеста, просил не отказать ей в содействии и помощи. Оба генерала отнеслись к Ксении Васильевне с трогательным вниманием, а Каледин поселил ее в доме своихдрузей.
      Откладывать свадьбу до лучших дней не имело смысла. В обстановке декабря 1917 года этих «лучших дней»не было видно. Решили венчаться. Но пришлось ждать конца Рождественского поста и праздников Рождества Христова. Наконец 7 января 1918 года Ксения Васильевна стала женой генерала Деникина. День был холодный и сумрачный. В Новочеркасске неспокойно; в городе идет стрельба. Венчались не в соборе, а в одной из городских церквей. Чтобы избежать огласки и (из-за уличных беспорядков) не привлекать внимания, священник решил не зажигать паникадила. Внутри церкви тускло мерцали огоньки восковых свечей. Приглашенных не было. Не было и хора. Кроме священника присутствовали на бракосочетании лишь четверо свидетелей-шаферов: генерал Марков, полковник Тимановский, адъютант генерала Деникина и адъютант Маркова.
      Атаман Каледин хотел отметить события маленьким приемом у себя в честь молодых, но Антон Иванович с благодарностью отклонил это предложение ввиду тревожного настроения в городе.
      Так началась семейная жизнь генерала Деникина. Как и убогая свадьба его, она прошла в бедности.
      К концу января 1918 года моральное разложение донского казачества достигло таких размеров, что атаман Каледин почувствовал полную беспомощность и одиночество. Надежда, которая теплилась у него в душе, что каким-то чудом удастся оградить Дон от общей участи, окончательно исчезла. Анархия охватила всю область Войска Донского. Призывы и увещевания потеряли силу. Промелькнула на горизонте героическая фигура есаула Чернецова. Его партизанский отряд, состоящий из учащейся молодежи, с успехом дрался на всех направлениях. Большевики дорого оценивали его голову. В одном из боев Чернецов был захвачен в плен и зверски замучен. С его смертью последняя искра сопротивления угасла. Повсюду вспыхивали солдатские мятежи. Офицеров убивали и, по словам Каледина, «в некоторых полках Донского округа удостоверены (были) факты продажи казаками своих офицеров большевикам за денежное вознаграждение». Трагедия Каледина заключалась в том, что Дон за ним не пошел. Он оказался безвластным и бессильным.
      Нежелание казаков драться с наступавшими красногвардейцами заставило генерала Корнилова в середине января 1918 года перевести все добровольные части из Новочеркасска в Ростов.
      Однако Ростов не оправдал расчетов Корнилова. Его многочисленное рабочее население враждебно встретило корниловские части. А буржуазия не откликнулась на призыв посылать в армию пополнение. Откликнулись только дети!
      Случайно Антон Иванович оказался свидетелем того, как некоторые из них в Ростове пытались записаться добровольцами.
      «В батальоне генерала Боровского,- рассказывал он, -можно было наблюдать комические и вместе с тем глубоко трогательные сцены, как юный воин с громким плачем доказывал, что ему уже 16 лет (минимальный возраст для приема), или как другой прятался под кровать от явившихся на розыски родителей, от имени которых было им предъявлено подложное разрешение на поступление в батальон…»
      И эти дети шли, ив батальоне того же генерала Боровского они стойко дрались и жертвенно гибли, как взрослые.
      Тем временем генерал Корнилов принял решение окончательно оторваться от области Войска Донского.
      Антон Иванович описал связанное с этим трагическое событие в Новочеркасске: «В конце января генерал Корнилов, придя к окончательному убеждению о невозможности дальнейшего пребывания Добровольческой армии на Дону, где ей при полном отсутствии помощи со стороны казачества грозила гибель, решил уходить на Кубань… 28-го послана (была) об этом решении телеграмма генералу Каледину.
      29-го Каледин собрал правительство, прочитал телеграммы, полученные им от генералов Алексеева и Корнилова, сообщил, что для защиты Донской области нашлось на фронте всего лишь 147 штыков, и предложил правительству уйти.
      – Положение наше безнадежно. Население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития, предлагаю сложить свои полномочия и передать власть в другие руки. Свои полномочия войскового атамана я с себя слагаю.
      И во время обсуждения вопроса добавил:
      – Господа, короче говорите. Время не ждет. Ведь от болтовни Россия погибла!
      В тот же день генерал Каледин выстрелом в сердце окончил жизнь.
      Калединский выстрел произвел потрясающее впечатление на всех. Явилась надежда, что Дон опомнится после такой тяжелой искупительной жертвы…»
      Душевная драма Каледина принесла лишь временную и очень краткую вспышку надежды. Подъема, как говорил Антон Иванович, хватило лишь на несколько дней.
      Корнилов временно задержал уход своей армии. Но 9 февраля он отдал приказ отходить за Дон в станицу Ольгинскую. Не был решен вопрос о дальнейших планах. Неизвестно, двинутся ли добровольцы на Кубань или в донские зимовники - степные хутора, разбросанные в юго-восточной части Донской области, куда коннозаводчики загоняли табуны своих лошадей в зимнюю стужу.
      А большевистские войска под командой В. А. Антонова-Овсеенко двигались на Дон, входившие в них отряды под начальством Р. Ф. Сиверса постепенно охватывали Ростов. В предместье города рабочие подняли восстание.
      «Мерцали огни брошенного негостеприимного города, - вспоминал Деникин свой уход из Ростова, -слышались одиночные выстрелы. Мы шли молча, каждый, замкнувшись в свои тяжелые думы. Куда мы идем? Что ждет нас впереди?
      Корнилов как будто предвидел ожидавшую его участь. В письме, посланном друзьям накануне похода, он говорил с тревожным беспокойством о своей семье, оставленной без средств на произвол судьбы среди чужих людей, и о том, что больше, вероятно, встретиться не придется…»
      Не менее мрачные думы должны были тревожить Антона Ивановича. Скрытный в личной жизни, он счел излишним посвящать посторонних людей в те острые и болезненные чувства, которые тогда переживал, оставляя молодую жену. Что будет с ней? Увидятся ли они когда-нибудь? Не выдаст ли ее какой-нибудь негодяй большевикам на позор и смерть? Ведь никто за нее не заступится! Он не мог не мучиться этими жуткими вопросами. Однако мыслей своих он бумаге не доверил.
      Но Ксения Васильевна поделилась воспоминаниями. Перед уходом добровольцев она умоляла мужа взять ее с собой. Он наотрез отказался. В тот же день она случайно встретила генерала Корнилова. Видя ее расстроенной, в слезах, он спросил Ксению Васильевну, в чем дело? И, получив ответ, пообещал переговорить с Деникиным. Но Антон Иванович был тверд в своем решении. Он сказал Корнилову, что присутствие жены в обозе свяжет его по рукам как раз в то время, когда все его мысли и силы должны быть направлены к одной цели - борьбе с противником, Корнилов понял и не возражал.
      Под девичьей фамилией Ксения Васильевна поселилась в Ростове в меблированной комнате в доме, принадлежавшем богатой армянской семье. Она была в полном одиночестве. В Ростове никого не знала я на ее счастье, никто не знал, что она жена генерала Деникина.
      Из Ростова генерал Алексеев написал письмо своим близким. В этом письме есть несколько строк, которые выразили весь смысл начатого Алексеевым дела: «Мы уходим в степи. Можем вернуться только, если будет милость Божья. Но нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы…»
      Начинался Первый поход, героический этап белого движения.

15. Первый Кубанский поход