На следующий день было опубликовано соглашение между Бредовым и галичанами. Неожиданно для Петлюры галичане заявили, что они действуют независимо от него. Днем позже и на этот раз неожиданно для галичан Петлюра заключил договор с Польшей, уступив ей Галицию и прикарпатскую Русь. С этого момента пути галичан и петлюровцев окончательно разошлись. Галичане признали над собой верховное командование генерала Деникина. Петлюра же превратился в послушное орудие польской политики, целью которой было ослабление и расчленение России.
      В течение двух последующих месяцев добровольцы имели несколько кровавых стычек с петлюровцами и сильно потрепали их в районе Умани, Гайсина и Бирзулы. В начале ноября Петлюра со своим штабом, правительством и ничтожным количеством войск бежал от добровольцев за линию расположения польской армии. Чтобы оградить себя от возможности нападения, генералу Деникину пришлось оставить на "петлюровском фронте"около 8-10 тысяч бойцов.
      Разногласия с Грузией, ссора с Петлюрой принуждали Добровольческое командование держать заслоном войска на второстепенных участках вместо посылки их на главный фронт - против большевиков.
      Не имея времени и не желая вмешиваться в мало ему знакомые функции гражданского управления, Антон Иванович поручил эти вопросы своему управлению внутренних дел, указав, что подбору администрации необходимо уделить самое серьезное внимание, особенно назначению людей на должности начальников губерний и уездов. Бывший тогда управляющим отдела внутренних дел Н. Н. Чебышев решил использовать административный опыт людей, оказавшихся под рукой, которые до революции занимали посты губернаторов. Расчеты Чебышева не оправдались. Люди, им выбранные, проявили полное непонимание грандиозных психологических сдвигов, происшедших в стране. Печальную картину администрации южно-русской провинции описал в своих воспоминаниях генерал Деникин:
      "Для них все было в прошлом, и это прошлое они старались возродить и в формах и в духе. За ними следом потянулись низшие агенты прежней власти: одни - испуганные революцией, другие - озлобленные и мстящие. Приходили они в районы для них незнакомые, пережившие уже не один режим, с населением, потерявшим уважение к закону и власти и недоверчивым, с жизнью, выбитой из колеи, насыщенной взаимными обидами и классовой враждой. Уезды кишели шайками... всевозможных атаманов и остатками рассеявшихся красноармейцев, до крайности затруднявшими передвижение... Жизнь гражданской администрации, как и всего служилого элемента Юга, была неприглядной благодаря нищенскому содержанию и толкала их на искушения".
      Избежав большевистской опасности, Кубанская рада к командованию Юга России относилась все более вызывающе. Трения, как мы знаем, начались давно. Уже в конце 1918 года генерал Деникин мечтал перевести свою Ставку из Екатеринодара куда-нибудь подальше от кубанской столицы. Сперва он думал перебраться в Крым, но по различным причинам это оказалось невозможным. Однако с продвижением его армии на север Главнокомандующий перевел, наконец, свою Ставку в Таганрог. Антон Иванович со вздохом облегчения расстался с интригами кубанской столицы. Деникин не предвидел тогда, что с переездом Ставки и правительства из Екатеринодара положение там резко изменится к худшему, что моральный авторитет добровольческого командования быстро поблекнет. Почувствовав, что тормоза деникинской власти ослабли, Кубанская рада открыто начала проявлять центробежные стремления.
      К началу осени 1919 года многие депутаты Рады вели энергичную пропаганду за отделение своей области от России и, не стесняясь, бранили деникинское правительство. Они всячески подрывали авторитет Кубанского атамана, называя его ставленником Деникина, и удаляли из высшего управления краем всех казаков, сочувствовавших идеям Добровольческой армии. И уже в виде открытого вызова белому командованию вели переговоры с Грузией и Петлюрой и распространяли слух о том, что батько Махно несет населению подлинную свободу. Положение становилось чрезвычайно напряженным, так как пропаганда, направленная против армии и ее командования, постепенно начинала проникать в ряды кубанского казачества на фронте.
      Затянувшаяся болезнь, безусловно, требовала в тот момент "хирургического" вмешательства. Но нет сомнения, что более продуманные меры, предпринятые вовремя, дали бы главному командованию возможность не прибегать к силе.
      Большой вред белому движению принесло также бескомпромиссное отношение к бывшим офицерам, вступившим в ряды Красной армии. В ноябре 1918 года генерал Деникин издал приказ, осуждающий их непротивление и заканчивающийся угрозой: "Всех, кто не оставит безотлагательно ряды Красной армии, ждет проклятие народное и полевой суд Русской армии - суровый и беспощадный".
      Впоследствии Деникин признал ошибочность такой политики. Приказ его был широко распространен большевиками по Советской России. "Он произвел, - писал Антон Иванович, - гнетущее впечатление на тех, кто, служа в рядах красных, был душой с нами. Ведь большинство старых офицеров попало в Красную армию либо по принуждению, либо за хлебный паек, чтобы прокормить свою семью в голодавшей России. И вместо того чтобы привлечь их в белый лагерь, с теми, кто попадал в плен, обращались жестоко. Реабилитационные комиссии, образованные для расследования их деятельности у большевиков, бесконечно затягивали разбор дела и далеко не всегда выносили беспристрастные заключения. Но хуже было то, что не всех, захваченных на фронте в плен, переправляли в тыл. Многие из них стали жертвами жесткой вражды, которую порождает только гражданская смута. Бывали случаи, когда захваченных в плен красных офицеров под горячую руку приканчивали на месте".
      Такая горькая участь постигла бывшего генерала старой армии А. В. Станкевича и бывшего ротмистра императорской гвардии А. А. Брусилова. Их взяли в плен в кровавых и ожесточенных боях под Орлом, когда решалась судьба всей гражданской войны и когда красные беспощадно уничтожали взятых в плен белых офицеров.
      Станкевич служил у большевиков помощником командующего 13-й армией. В ее состав входила 55-я дивизия красных, начальник штаба которой перебежал к белым. Станкевич принял командование этой дивизией. Ирония судьбы заключалась в том, что брат его, тоже генерал, был близким другом А. И. Деникина, его боевым товарищем по службе в Железной дивизии и по кубанским походам Добровольческой армии. Он доблестно командовал 1-й дивизией при обороне Донецкого бассейна. Умер от сыпного тифа.
      Бывший ротмистр А. А. Брусилов был сыном знаменитого генерала Брусилова. Окончив Пажеский корпус, Брусилов-сын вышел офицером в лейб-гвардии конно-гренадерский полк, с которым прошел всю войну 1914 года. У красных он командовал 9-м кавалерийским полком и под городом Ливны Орловской губернии с несколькими своими всадниками, по-видимому сознательно, сдался белым.
      Расправа под Орлом с генералом Станкевичем и ротмистром Брусиловым была примером жестокости, с которой так безуспешно боролся Главнокомандующий.
      К середине октября 1919 года в осведомленных кругах белого лагеря появилось нарастающее чувство опасности, что перелом в военных удачах не за горами. Исчезла надежда на разгром Красной армии до наступления зимы. Волна крестьянских восстаний, движение махновцев, развал в тылу деникинского фронта, отсутствие дисциплины в войсках, осложнения на Кубани - все это, вместе взятое, ставило над будущим белого движения знак вопроса.
      XXIV ПЕРЕЛОМ
      В начале 1919 года большевики в полной мере оценили значение конницы противника. Весной и летом с предельной быстротой была сформирована и собрана в мощный кулак кавалерия красных. Во главе ее был поставлен Семен Михайлович Буденный.
      Родился Буденный в 1883 году и происходил из иногородних, перебравшихся в область Войска Донского из Воронежской губернии. Поселились они в районе станицы Платовской неподалеку от реки Маныч. В 1903 году Буденный был призван в армию, участвовал в войне против Японии, служил в Приморском драгунском полку. Оттуда в 1907 году отправлен в Петербургскую школу наездников при Высшей офицерской кавалерийской школе, начальником которой за год до этого был генерал Брусилов. Школа наездников готовила инструкторов по выездке молодых верховых лошадей. Эта работа очень привлекала Буденного. Она давала возможность по возвращении с солдатской службы устроиться берейтером при одном из больших конных заводов. Закончив обучение в школе наездников, Буденный вернулся в свой полк и остался служить в нем сверхсрочно в звании старшего унтер-офицера. В начале войны 1914 года его перевели в 18-й Северский драгунский полк взводным унтер-офицером 5-го эскадрона, во взвод, которым командовал поручик Кучук Улагай, впоследствии генерал и выдающийся кавалерийский начальник в армии генерала Деникина. Таким образом, будущие противники сначала были однополчанами и близкими боевыми соратниками. В конце 1914 года Кавказскую кавалерийскую дивизию, в которую входил полк Буденного, перебросили с Западного фронта на Кавказский фронт против турок. Там за боевые отличия и храбрость он был награжден Георгиевскими медалями и Георгиевскими крестами всех степеней, которые солдат получал только за личную храбрость. Он стал обладателем полного банта Георгиевского кавалера. С приходом к власти большевиков Буденный встал на сторону Советов и быстро выдвинулся на гражданской войне. Он оказался находчивым и лихим кавалерийским начальником, умеющим ухватить главное. Для него лошадь являлась "не столько средством передвижения, сколько оружием", и, когда он формировал конный корпус, развернувшийся затем в Первую Конную армию, лошади в его частях были самые лучшие, специально отобранные на конных заводах Центральной России.
      Во время гражданской войны Буденный подружился с Климентием Ворошиловым, назначенным членом Реввоенсовета Конной армии, и близко познакомился со Сталиным, который с осени 1919 года был членом Реввоенсовета Южного фронта. Но отношения его с Троцким не клеились, и в дальнейшей карьере Буденного, когда Сталин захватил бразды правления страной в свои руки, это пошло ему на пользу. Советский военный министр, руководивший назначениями на ответственные посты, Троцкий не слишком высоко оценивал интеллектуальные способности необразованного Буденного. Он видел в нем военную смекалку старого кавалерийского унтер-офицера, но сомневался, сможет ли этот "безграмотный Буденный"(собственные слова Троцкого) руководить большой конной массой. Однако другого выбора не было и, кроме того, Буденный обладал важным "преимуществом"-пролетарским происхождением. Без особого восторга Троцкий выдвинул его на роль советского Иоахима Мюрата, не скрывая, однако, от Буденного свое высокомерно-презрительное к нему отношение. В своих воспоминаниях Буденный это ему припомнил. По всем правилам советского хорошего тона он окатил Троцкого ушатом грязи, связав его имя с сознательным вредительством и умышленным саботажем.
      И все же какими бы ни были качества у Семена Буденного, он оправдал в тот момент возложенную на него миссию. В поражении Вооруженных Сил Юга России его Конная армия сыграла огромную роль.
      Главным контрударом в начале октября красные намечали охватить Добровольческую армию с флангов. Советский план преследовал две цели: стратегическую и политическую. Первая - прорвав деникинский фронт на стыке Добровольческой и Донской армий, разъединить их. Вторая - отрезав добровольцев от казачества, раз и навсегда устранить связь между этими двумя главными силами белого движения, парализовать их. Для проведения в жизнь планов красное командование образовало две мощные группы. 14-я Красная армия, получив сильные подкрепления и резервы, должна была ударить с северо-запада от Орла в левый фланг 1-го армейского корпуса генерала Кутепова. Одновременно с востока предполагалось бросить конный корпус Будённого в направлении на Воронеж, а затем Касторную (узловую станцию на железной дороге между Курском и Воронежем), чтобы прорваться в тыл добровольческим войскам и отрезать их от Донской армии.
      В штабе генерала Деникина расстановка сил противника не являлась тайной. Но нет сомнения, что грозившая опасность сильно преуменьшалась, также как и успехи неприятеля в области стратегии. Советских стратегов, бывших полковников Каменева и Шорина, бывшего подполковника Егорова, удавалось нещадно бить в течение последних месяцев, поэтому никто не предполагал, что эти люди могли в конце концов многому научиться на собственном опыте и направить этот опыт, приобретенный благодаря Деникину, против него же. Советские полководцы оказались одаренными учениками. Они усвоили методы неприятеля, в особенности его искусство маневрировать, и применили это искусство в широком масштабе. Однако после своей победы они не последовали примеру Петра Великого, который, разбив Карла XII под Полтавой, поднял бокал за своих шведских учителей, научивших его побеждать.
      Тем временем генерал Деникин, будучи уверенным в стойкости Кутеповского корпуса, решил не приостанавливать его наступление к северу от Орла. Он не слишком беспокоился о намечавшемся ударе 14-й армии по левому флангу Кутепова. Угрозу же конницы Буденного он считал более серьезной, но опасность от нее видел не столько для правого фланга добровольцев, сколько для левого фланга Донской армии, менее стойкой, хотя и гораздо более многочисленной. И чтобы ее подкрепить, передал ей конницу генерала Шкуро.
      Встречные бои начались в центре у корпуса генерала Кутепова и, как искры пожара, перекинулись на другие участки фронта. Вскоре все его огромное протяжение было охвачено зловещим пламенем. И белое, и красное командования отлично сознавали, что разыгравшемуся сражению суждено решить участь всей кампании.
      Войска генерала Кутепова вели упорные и ожесточенные бои. Села переходили из рук в руки в рукопашных схватках. И тут в полной мере сказалось численное превосходство противника. Густые и непрерывные цепи его двигались на разбросанные по длинной линии фронта батальоны и роты марковцев, корниловцев, дроздовцев, стараясь смять и охватить их фланги. Белые доблестно отбивались от красных, но потери их росли с невероятной быстротой. Воинские части Кутепова таяли на глазах, а оперативные резервы оказались израсходованными.
      Тем временем конница Буденного к северо-востоку от Воронежа перешла в наступление. Готовясь захватить этот город, а затем вместе с частями 13-й армии овладеть железнодорожной станцией Касторная и нанести удар в общем направлении на Курск, она сильно потрепала части генерала Шкуро и угрожала тылу Кутеповского корпуса. Упорные, жестокие бои длились 30 дней. Под давлением противника пришлось отходить, оставляя города, местечки, селения
      Положение на фронте становилось чрезвычайно серьезным. Однако генерал Деникин, переживший на своем веку немало труднейших ситуаций, не терял бодрости духа. Он сознавал, что только разгром корпуса Буденного мог вернуть ему "инициативу действий, возможность маневра и широкого наступления"и что "для этого необходимо было собрать сильный кулак". А потому Деникин двинул против большевиков последние подкрепления с Северного Кавказа и с фронта против Грузии, возле Сочи. Основным ядром ее были конные части генерала Мамонтова. С переброшенными на помощь им подкреплениями образовался отряд в семь тысяч сабель, три тысячи штыков и пятьдесят восемь орудий. В распоряжение отряда были отданы танки, бронепоезда и авиационные средства.
      К тому времени Май-Маевский был удален со своего поста, и, "желая использовать кавалерийские способности генерала Врангеля", Деникин назначил его командующим Добровольческой армией, включив в нее конную группу Мамонтова.
      И тут мы предоставим генералу Деникину самому рассказать о том, как не оправдались его надежды на казачью конницу:
      "Перед отъездом в (Добровольческую) армию в Таганроге генерал Врангель заявил мне, что он не потерпит присутствия в ней генералов Шкуро и Мамонтова, как главных виновников расстройства конных корпусов. Генерал Шкуро находился тогда на Кубани в отпуске по болезни. Что касается Мамонтова, я предостерегал от резких мер по отношению к лицу, как бы то ни было пользующемуся на Дону большой популярностью.
      По прибытии в армию генерал Врангель назначил начальником конной группы достойнейшего и доблестного кубанского генерала Улагая. И хотя отряд этот был временный и назначение начальника его, всецело зависевшее от командующего армией, не могло считаться местничеством, оно вызвало крупный инцидент, Мамонтов обиделся и телеграфировал по всем инстанциям: "...учитывая боевой состав конной группы, я нахожу несоответствующим достоинству Донской армии и обидным для себя замечание, как командующего конной группой, без видимых причин лицом, не принадлежащим к составу Донской армии и младшим меня по службе. На основании изложенного считаю далее невозможным оставаться на должности командира 4-го Донского корпуса". Копии этой телеграммы Мамонтов разослал всем своим полкам, а на другой день, самовольно покидая корпус, не без злорадства сообщал, как полки под давлением противника панически бежали.
      Этот неслыханный поступок не встретил, однако, осуждения на Дону. Я отдал приказ об отрешении Мамонтова от командования и встретил неожиданную оппозицию со стороны Донского атамана и генерала Сидорина. Они указывали, что помимо крайне неблагоприятного впечатления, произведенного удалением Мамонтова, на Донскую армию, 4-й корпус весь разбегается.
      А между тем конница Буденного все глубже и глубже вклинивалась между добровольцами и донцами. Неудачи вызывали недовольство. Сперва робко, а вскоре и открыто некоторые стали высказывать мнение о необходимости замены старого командования новым. Кандидатом на пост Главнокомандующего был генерал барон Петр Николаевич Врангель.
      XXV ПОКУШЕНИЕ НА ВЛАСТЬ
      К середине ноября 1919 года расхождения между Деникиным и Врангелем поставили последнего в самый центр той политической оппозиции, которая в скрытом виде еще с конца прошлого года существовала к Деникину в правых кругах и которая нашла наконец в генерале Врангеле открытого выразителя своего недовольства.
      В то время, как взаимодействие командующих Добровольческой и Донской армиями со Ставкой Главнокомандующего имели, по выражению Антона Ивановича, "характер обмена оперативными взглядами и не выходили из пределов дисциплины и подчиненности", иначе обстояло дело с командующим Кавказской армией генералом Врангелем.
      "Не проходило дня, - писал Деникин, - чтобы от генерала Врангеля Ставка или я не получали телеграмм нервных, требовательных, резких, временами оскорбительных, имевших целью доказать превосходство его стратегических и тактических планов, намеренное невнимание к его армии и вину нашу в задержках и неудачах его операций... Эта систематическая внутренняя борьба создавала тягостную атмосферу и антагонизмы. Настроение передавалось штабам, через них в армию и общество... Эти взаимоотношения между начальником и подчиненным, невозможные, конечно, в армиях нормального происхождения и состава, находили благодарную почву вследствие утери преемственности верховной власти и военной традиции".
      К тому времени Врангель приобрел широкую известность как талантливый кавалерист и полководец. У него появилось много восторженных поклонников не только среди офицеров, но и той части гражданского населения, которая видела в нем человека более гибкого и менее ригористического, чем Деникин, в лозунгах борьбы, во взаимоотношениях с вновь образовавшимися государствами на окраинах России и в подходах к целому ряду других принципиальных вопросов. Врангель импонировал наружностью, гигантским ростом, властной манерой в обращении с окружающими. Его решительность, неприятие беспорядков в армии, умение подчинить себе строптивых начальников, честолюбие и несомненная жажда власти все это в глазах его сторонников гарантировало перемены в верхах белого движения.
      Трудно было представить себе двух более разных людей, нежели Врангель и Деникин.
      Врангель обладал красивой наружностью и светским блеском офицера одного из лучших кавалерийских полков старой императорской гвардии. Был порывист, нервен, нетерпелив, властен, резок и вместе с тем имел свойства реалиста-практика, чрезвычайно эластичного в вопросах политики. Деникин же, человек негибкий, никогда не искавший власти, к тому времени разочарованный в своих помощниках, сдержанный, скупой на слова, сохранил в себе, несмотря на все превратности судьбы, некоторые черты идеалиста-романтика, сосредоточенного на внутреннем мире своих принципов и взглядов на жизнь, увы, так резко расходившихся с действительностью. Врангель по натуре своей был врожденным вождем и диктатором; Деникин видел в диктатуре лишь переходную фазу, неизбежную в условиях гражданской смуты. И не удивительно, что при таком взгляде на свои функции так называемая "диктатура" его имела весьма призрачный характер. В подборе подчиненных генерал Врангель, не считаясь со старшинством и с прошлой службой офицеров, отметал в сторону тех, кто ему не подходил.
      Иное отношение к этому вопросу было у генерала Деникина. Он связывал себе руки лояльностью к прошлым заслугам своих соратников. Эту черту его отметил в своих воспоминаниях генерал Врангель:
      "Казавшийся твердым и непреклонным, генерал Деникин в отношении подчиненных ему старших начальников оказывался необыкновенно мягким. Сам настоящий солдат, строгий к себе, жизнью своей дававший пример невзыскательности, он как-будто не решался требовать этого от своих подчиненных".
      Разногласия между двумя генералами, тогда еще мало кому известные, начались с апреля 1919 года, вскоре после того, как генерал Врангель оправился от сыпного тифа. Они касались выбора главного направления действий Вооруженных Сил Юга России. В ряде писем и докладов Врангель настаивал на том, чтобы главный удар был направлен на Царицын. Захватить Нижнюю Волгу и установить связь с войсками адмирала Колчака.
      Той же точки зрения (еще до того, как ее высказал Врангель) придерживался генерал Деникин.
      Заканчивая Второй кубанский поход и освобождение Северного Кавказа, он в самом начале 1919 года наметил переброску Кавказской армии на царицынское направление с одновременным наступлением на Астрахань.
      "Но к началу февраля, - писал Антон Иванович, - когда явилась возможность начать переброску сил, обстановка в корне изменилась. Донская армия, совершенно расстроенная, под давлением превосходящих сил красных находилась в полном отступлении к Дону. Советские войска наступали почти безостановочно, направляясь на Новочеркасск.
      Передо мной встала дилемма: бросить на произвол судьбы Дон и отдать большевикам Донецкий бассейн, направив армии на Царицын, или, прикрывши частью сил царицынское направление, отстоять Донецкий плацдарм и сохранить от разложения Донское войско. (Армии адмирала Колчака находились тогда восточное Уфы и были от Волги на расстоянии приблизительно в 700 километров).
      Без колебаний я принял второе решение".
      Тем временем генерал Врангель продолжал настаивать на своем плане действий, предлагал "пожертвовать каменноугольным районом", защиту которого он считал безнадежной, и перевести Кавказскую армию на царицынское направление. Его план, писал Деникин, "привел бы к потере не только каменноугольного бассейна, но и всей правобережной части Донской области с Ростовом и Новочеркасском и к гибели восставших казаков (30 тысяч) Верхне-Донского округа".
      Ближайшее будущее показало, что план генерала Деникина имел больше оснований на успех.
      В середине июня 1919 года письма и рапорты генерала Врангеля к Главнокомандующему приняли характер памфлетов, предназначенных для постороннего читателя. С их содержанием Врангель знакомил своих помощников и некоторых общественных деятелей, а через них они становились достоянием офицерской массы и обывателей. Письма и рапорты, составленные в резкой форме требований и критики того, что делалось Ставкой, попадая в руки постороннего читателя, подрывали в его глазах авторитет Главнокомандующего.
      Как когда-то с генералом Дроздовским, Деникин и сейчас ставил боевые заслуги генерала Врангеля выше личных с ним отношений, раньше всегда бывших дружескими. "Тем не менее, - писал Деникин, - я терпел, помня заслуги генерала Врангеля, учитывая нервность, присущую ему, не желая лишить армию талантливого кавалерийского начальника и дать повод обвинить Ставку в лицеприятии".
      С победоносным шествием деникинских войск на север прошлые разногласия по поводу Царицына были временно забыты. Но когда обстоятельства изменились, вопрос о Царицыне снова был выдвинут критиками Деникина как козырь против него. Антона Ивановича винили в том, что он в свое время не последовал совету Врангеля, упустил момент для соединения с войсками Колчака, что руководили им мотивы честолюбия ("упоенный успехами честолюбец"), властолюбия, желание первым под звон колоколов войти в Москву. Была брошена фраза: "Войска адмирала Колчака, предательски оставленные нами, были разбиты..."
      В то время как на Юге России против Деникина выдвигалось обвинение в предательстве Колчака, в Сибири винили Колчака в предательстве Деникина. Подрывая авторитет адмирала, некоторые круги в Омске распространяли памфлеты, обвиняя Колчака в том, что он умышленно пренебрег необходимостью соединиться с Деникиным.
      Только слепое раздражение или сознательное извращение правды могло позволить так грубо говорить об этих двух людях, повинных во многих ошибках, но никак не в отсутствии честности и благородства.
      В конце ноября 1919 года Май-Маевский был уволен с должности командующего Добровольческой армией. По настоянию генерала Деникина, Врангель принял над ней командование, передав свою Кавказскую армию генералу Покровскому. Причиной, побудившей Деникина невзирая на прошлые трения выбрать на этот пост Врангеля, было желание использовать его кавалерийские способности, подчинив ему значительную численно казачью конницу Мамонтова. Врангель назначил Улагая начальником конной группы, что обидело Мамонтова, вызвало его демонстративный уход и способствовало окончательному разложению конных частей. Неоправдавшаяся надежда на конницу свела на нет военные расчеты Ставки, а связанные с ними перемещения в командном составе ускорили назревавший конфликт между Деникиным и Врангелем.
      Из-за малочисленности Добровольческой армии генерал Врангель предложил свернуть ее в корпус, а для себя просил разрешения отправиться на Кубань, чтобы сформировать там конную армию. Оба предложения были одобрены Ставкой. Командующим Добровольческим корпусом назначили генерала Кутепова, а Врангелю поручили заняться конными формированиями на Кубани.
      Тем временем отношения между Врангелем и Деникиным становились все более натянутыми.
      11 декабря на станции Ясиноватой состоялось свидание генералов Врангеля и Сидорина. Они должны были обсудить детали сложного флангового марша и отхода добровольцев для соединения их с Донской армией. Это свидание происходило не только с разрешения, но и по настоянию генерала Деникина. Но совершенно неожиданно Врангель отправил командующим Донской и Кавказской армиями (генералам Сидорину и Покровскому) телеграмму, прося их прибыть на совещание. О совещании генерал Деникин узнал совершенно случайно из копии телеграммы, препровожденной в Ставку. И тут он потерял терпение. "Сам факт созыва командующих армиями без разрешения Главнокомандующего,-писал Антон Иванович,-являлся беспримерным нарушением военной традиции и военной дисциплины".
      В двух резких ответах всем трем командующим армиями генерал Деникин указывал, что некоторые начальники позволяют предъявлять требования в недопустимой форме, что подобное обращение он впредь не потерпит. Требовал от подчиненных беспрекословного повиновения. В другой телеграмме запрещал съезд, намеченный Врангелем, и, указав на недопустимость такого образа действий, потребовал, чтобы без его разрешения командующие не оставляли своих армий.
      Если раньше у Антона Ивановича не было доказательств, что против него готовится заговор, то в ближайшие недели он получил целый ряд свидетельских показаний, подтверждавших, что генерал Врангель вел переговоры с некоторыми из старших начальников об удалении Деникина с поста Главнокомандующего.
      Об этом Деникин получил свидетельства генерала А. Г. Шкуро, Терского атамана генерала Герасима Андреевича Вдовенко, председателя терского круга П. Д. Губарева и генерала Ивана Егоровича Эрдели.
      Последняя встреча двух генералов состоялась 27 декабря 1919 года. "За время общего разговора, - писал Врангель, - генерал Деникин не сказал мне ни слова".
      Больше они никогда не встречались, но окончательный разрыв произошел только в феврале 1920 года.
      Молча и тяжело переживал Деникин "борьбу за власть"человека, которого он когда-то ценил и всячески выдвигал по службе. В неопубликованных заметках Антона Ивановича имеется следующая запись: "Мне вообще тяжело было писать о нашей распре, тем более что в намерение мое не входило дискредитирование моего заместителя на потеху большевикам... История нас рассудит..."
      Быть может, когда-нибудь появится монография, посвященная подробному разбору взаимоотношений Деникина и Врангеля. В данной же книге более детальное освещение этого вопроса отвлекло бы внимание читателя от главной темы.
      Так или иначе, к концу осени 1919 года у Антона Ивановича сложилось твердое убеждение, что единственный человек, который мог заменить его, был начальник штаба Иван Павлович Романовский.
      Иван Павлович Романовский, сын артиллерийского офицера, родился в 1877 году, окончил Кадетский корпус в Москве, Константиновское артиллерийское училище в Петербурге и в 1897 году вышел подпоручиком в лейб-гвардии 2-ю артиллерийскую бригаду, куда годом позже поступил и другой впоследствии знаменитый участник белого движения генерал Сергей Леонидович Марков. Оба офицера окончили Академию Генерального штаба, участвовали в русско-японской войне. Потом пути их разошлись, чтобы снова, и на этот раз окончательно, сойтись осенью 1917 года. Марков был начальником штаба у Деникина, командовавшего Юго-Западным фронтом, Романовский занимал тогда должность генерал-квартирмейстера в Ставке Верховного Главнокомандующего генерала Корнилова. Оба генерала приняли участие в корниловском выступлении, оба были арестованы, сидели затем вместе в Быховской тюрьме, бежали на Дон и одновременно вступили в ряды Добровольческой армии, с той лишь разницей, что Марков сразу попал в строй, а Романовский был выбран Корниловым на должность начальника штаба Добровольческой армии. После смерти Корнилова он остался на том же посту при генерале Деникине и с тех пор стал его неразлучным спутником.