Любовь опаснее меча (Наследник Алвисида - 1)

      Предстояло самое важное - проверить: действительно ли заклятие потеряло силу? Женщина для этой цели, тщательно отобранная беспристрастным Нилпегом, уже давно ожидает в специальном покое башни. Женщина из шахского гарема, который был без надобности, но шах содержал его, дабы избежать пересудов в народе. Озверевшие от воздержания красавицы, вынужденные проводить бесцельную, хотя и роскошную жизнь в общении между собой, читали стихи Сапфо в выспренном и величавом переводе Хамрая с древнего, мертвого ныне языка, которые давным-давно подкинул им сам шахский чародей (еще не этим наложницам, а их предшественницам), объяснив смысл учения повелительницы дум с острова Лесбос. Хамрай хотел досадить красавицам, поддавшись странному порыву - чтоб не один страдал. А получилось наоборот - обитательницы гарема от тоски предавались любви друг с другом, доводя евнухов до бешенства и помутнения рассудка. Тем не менее каждое редкое появление в гареме посланца шаха, как сегодня, вызывало бурное оживление. А избранница, хотя все знали, что ее ждет гибель, считала предстоящее испытание счастьем и великой честью.
      Телохранители во главе с молчаливым Нилпегом были готовы стояли у распахнутого выхода с обнаженными саблями и чадящими факелами, отбрасывающими на равнодушные стены двора фантастические тени.
      Колдун не ожидал, что они направятся по узкому каменному коридору не туда, откуда пришли, не в шахские богатые покои, а дальше - в пугающую черноту. Но колдун промолчал. Сейчас его главная задача: взять обещанное вознаграждение и поскорее унести ноги из владений шаха - и Хамрай это остро прочувствовал. Хамрай вспомнил девять несчастных девочек, спаленных на костре и непроизвольно пальцы сжались в кулаки.
      Хамрай догадывался, на что рассчитывал чужестранец представление было потрясающим, поверивший шах отдает обещанное и уже виденное колдуном сокровище (поднос усыпанный золотыми монетами и увенчанный бриллиантовой диадемой) и колдун, пожелав шаху прекрасного наслаждения, уходит. Даже если шах не отпустит его сразу, заставит присутствовать при попытке овладеть настоящей женщиной, а не магическим воплощением, и заклятие возымеет действие, то у чародея хватит умения заворожить потрясенных телохранителей, околдовать, если понадобится, всю дворцовую стражу, оставшуюся без повелителя, и покинуть дворец. Одного не учел чужестранец - что рядом с шахом будет чародей куда могущественнее его самого. Но, похоже, колдун ничего не боялся и сам истово верил в свершенное им колдовство. Либо играл уверенность с неподражаемыми мастерством и наглостью.
      Телохранители, шествующие первыми, замедлили шаг - узкий коридор делал резкий поворот. Хамрай знал эту длинную каменную кишку, как самого себя - многие годы он ежедневно ходил по нему в башню, где жил, где страдал, где проводил бесконечные опыты и изыскания, где на крыше постоянно торчал наблюдатель, где седовласый Гудэрз заботливо протирал магические предметы и ухаживал в зверинце за чудовищами, привезенными Хамраем со всех уголков земли.
      Секретный коридор, о котором в огромном дворце знало не более десяти человек, заканчивался лестницей. Ступеньки круто убегали вниз. Процессия спустилась и оказалась в зверинце Хамрая, располагавшимся в подземелье под башней.
      Это было царство сгорбленного Гудэрза. Никто кроме него и самого Хамрая не мог подойти к располагавшимся по обе стороны прохода клеткам.
      Яркий свет факелов почти не освещал клетки, мимо которых проходили шах с колдуном. Телохранители словно не замечали странных существ, шах многажды осматривал необычный зверинец и был равнодушен к его обитателям. А вот удивленный колдун проявил нездоровое любопытство. Заметив это, шах самодовольно усмехнулся и приказал воинам освещать клетки, чтобы колдун мог лучше осмотреть диковинных животных. Шедший последним Хамрай тоже стал всматриваться сквозь крепкие прутья. Он поймал себя на мысли, что хотя каждый день проходя мимо, вот уже сколько лет не обращает на зверинец ни малейшего внимания и совершенно забыл о некоторых существах.
      Колдун с шахом в сопровождении воинов с факелами ушли далеко вперед, но Хамрай не нуждался в освещении - он отлично видел в темноте. В той вон клетке спит сейчас шинийский лев, любовь и гордость седого Гудэрза. Доставшийся с превеликим трудом, он оказался бесполезным для магических исследований. Лев спал, повернувшись к проходу задом. Но Хамрай знал: на самом деле это не увенчанный густой кистью волос хвост, а голова хищника на длинной, тонкой и сильной шее. С другой стороны туловища такой же хвост-голова, а лапы имеют поразительное свойство с одинаковой ловкостью нести зверя в любом направлении. Несмотря на тонкую шею, шинийский лев поглощал на удивление много мяса, что было довольно накладно, но престарелый Гудэрз умолял не забивать необыкновенное создание.
      Следующую клетку занимала громоздкая и неповоротливая болотная сибра из северных краев. Из выделяемой ее кожей слизи, путем сложных манипуляций получалось магическое зелье, имевшее приторно-сладкий вкус. Это снадобье полностью лишало испробовавшего его человека рассудка и навечно делало рабом того, чье имя было заложено при изготовлении магического средства. Шах частенько требовал зелье сибры.
      А в этой клетке когда-то содержался единорог, ради которого Хамраю пришлось проделать путешествие на ирландские острова вотчину алголиан. Хамрай полюбил пугливое нежное создание, но ему для опытов был необходим рог. Белокожее длинногривое животное долго мучилось, рыдая почти человечьим голосом, а потом издохло. Хваленый рог не оправдал ожиданий.
      Очередная клетка в темноте, едва прорежаемой факелами ушедших дальше воинов, казалась тоже пустой. Но маг знал, как опасно содержащееся здесь, почти прозрачное существо, годами спящее под действием наложенных на него чар. Лучше отойти подальше, пока оно не почувствовало Хамрая - лишние хлопоты сейчас ни к чему.
      Заметив посетителей, о толстые несокрушимые прутья узилища бился тупой и неопрятный грифон, требуя пищи. Создатель лишил эту тварь не только крох разума, но и возможности спать, и эта гротесковая пародия на царя зверей денно и нощно кружила по клети, оставляя на прутьях грязные перья и оглашая зверинец резким противным клекотом. Хамрай брезгливо поморщился и развернулся к противоположному ряду клеток.
      И сразу увидел зеленые глаза Саурры - в них отражалась бесконечное знание предков и глубокая, невыразимая словами тоска. Хамрай тяжело вздохнул и подошел ближе. Она могла говорить, только глядя в глаза собеседнику, а последние десятилетия Хамрай проходил мимо быстрым шагом, под грузом тяжких повседневных забот совсем забыв о ее существовании.
      "Ты пришел, - безмолвно произнесла Саурра. - Ты вспомнил обо мне. Я терпеливо ждала"
      "Я виноват перед тобой, - так же беззвучно сказал Хамрай. - Но я не могу выпустить тебя. И не в моих силах выполнить твое желание."
      "Я скоро умру. - По щеке, изрытой глубокими морщинами, пробежала хрустальная слеза. - Я буду проклята моим народом - я не родила."
      Хамрай смотрел на нее и тяжелое чувство вины раздирало сердце. Саурра была женщиной-змеей с далекой сказочной горы Каф, что на краю света. Когда-то ее лицо - лицо молодой и удивительно красивой девушки, лицо с необычными в этих краях чертами и с зелеными, нечеловеческой глубины глазами, поразило Хамрая. Девичий бюст молодой Саурры плавно переходил в изящное длинное змеиное тело, яркая чешуя переливалась немыслимыми расцветами. Густые черные волосы, спадающие на грудь, до маленького пупка на плоском животе, ниже которого начиналось змеиное тело, нежный голосок, которым она не могла говорить, а лишь пела и заливисто смеялась, вскружили Хамраю голову - он влюбился. Это было больше полувека назад. Она не женщина и заклятие не могло погубить чародея - он упал в пропасть любви к Саурре, забыв обо всем на свете. Он кусал в порыве страсти коралловые губы и жадно мял упругие наливные яблоки груди. Впивался в багровые торчки сосков, наслаждаясь их вкусом и впитывая нездешний аромат. Он говорил ей ласковые слова и обещал все, что она просила. Он носился по городу, доставая для нее безумно дорогие безделушки, фрукты, румяна. Она жила в его покоях и он был счастлив. Сумасшедшее и восхитительное время - он забыл о своем несчастье, а шах в то время воевал далекий берег Среднего моря и не мог вернуть Хамрая в реальный мир. Потом после успешной кампании Балсар возвратился во дворец и с новой силой стал требовать от чародея снять заклятие - мысли шаха мутились, он грезил только наследником, сыном. Шах хотел не одного сына, а нескольких, как можно больше, от многих жен, чтобы престол не достался когда-либо, после еще не скорой смерти от старости или в любой момент возможной гибели на поле боя, чужому роду. Шах выл от ярости и рубил дорогую мебель, когда думал об этом. Хамраю пришлось переселить Саурру, начавшую терять девичью свежесть, в зверинец и вновь полностью погрузиться в исследования. Но тогда он навещал ее, клетка была обставлена должным образом.
      Теперь на стенах висели обветшалые обрывки некогда роскошной драпировки. Подушки, разбросанные на полу, были грязны и смяты. И сама Саурры ничем, кроме по-прежнему бездонных, не выцветших зеленых глаз, не напоминала прежнюю красавицу. Волосы потеряли восхитительный блеск - седые, побитые отвратительной желтизной, они стали редкими, на темени пробилась неприятная взгляду лысина. Морщины обезобразили когда-то прекрасное лицо, губы ввалились в беззубый рот, манившие прежде Хамрая груди превратились в ненужные пустые отвислые мешки. Чешуя на змеином теле выцвела, стала грязно-коричневой, местами отшелушилась.
      Хамрай хотел отвести взгляд, но не сумел. Он виноват перед Сауррой. Еще не все потеряно, она, несмотря на возраст, способна родить, хотя дни ее жизни почти исчерпаны. Продолжение рода - вот главное для представителей ее чудесного племени. "Как и для шаха," подумал Хамрай. Но если для Балсара он делает все возможное и невозможное, то мимо клетки Саурры проходит ежедневно не глядя в ее сторону. Конечно, можно отвезти ее обратно, там она найдет соплеменника, который зачнет в ней новую жизнь, и пусть перед самой смертью, но она исполнит долг, будет счастлива... Но кто, кроме самого Хамрая, сможет одолеть превратности невероятно долгого и опасного путешествия к горе Каф? Пожалуй, никто. А ему некогда, он не может отлучиться из дворца - вдруг наблюдатель увидит знамение и Хамраю придется отправиться в путь.
      Хамрай с усилием оторвал взгляд от двух живых изумрудов ее глаз и заметил убогую обстановку клетки.
      - Я распоряжусь, и завтра же тебе доставят новые ковры и все необходимое, - пообещал он Саурре на прощание и поспешил отойти, пока глаза их вновь не встретились.
      Быстрым шагом он догнал подходивших к выходу из зверинца шаха и чужестранца. Хамрай старался не глядеть по сторонам, не обращать внимания на рыки, шипения и призывы, он боялся пробудить воспоминания, связанные с каждым невероятным существом и неизбежно вызвать к жизни давно затиснутую в дальние глубины души совесть вредную старуху, не дающую спокойно заниматься делом.
      Шах и колдун стояли у последней камеры, и чужеземец с ужасом смотрел на прикованный в ней к стене человечий скелет. Скелет действительно выглядел кошмарно - полустлевший, светящийся тусклой зеленью, с огромными глазницами, которые, казалось, уставились прямо на зрителя. Кандалы сковывали руки и ноги мертвеца - но создавалось впечатление, что приковали его еще живым человеком и очень давно. При виде скелета в голову приходили мысли о бренности всего живого и превращении рано или поздно в подобную кучу жалких, хотя и жутких, костей.
      Плечи колдуна непроизвольно передернулись, на лице появилось едва заметное выражение отвращения и собственного превосходства над этими останками когда-то сильного и опасного человека. Хамрай усмехнулся. Знал бы иноземец, как страшен этот скелет и сейчас, как трудно справиться с ним - не каждому магу он по плечу. Не было в мире лучших сторожей, и два подобных скелета охраняли несметные, награбленные за двести лет, сокровища шаха. Хамраю удалось тогда пленить и подчинить себе в развалинах древнего, заброшенного еще до Великой Потери Памяти, индусского храма четверых скелетов. Но одного он уничтожил, так как полностью сделать покорным не смог. Этот живой скелет спал вековым сном, но мудрый шах не забывал о нем. Повелитель полумира догадывался, что когда-нибудь в мрачном страже возникнет нужда.
      - У великого шаха превосходная коллекция, - с несвойственным ему восхищением сказал колдун. - Подобного я не видел даже у могущественного короля Кирсана. Я благодарен великодушному шаху за доставленное удовольствие.
      Чернобородый опять склонился в земном поклоне. Он был поражен и напуган, шах оказался далеко не так прост, как он полагал.
      Балсар вновь самодовольно усмехнулся, хотя показ зверинца и не входил в его планы, это получилось случайно. Шах задумался: а не следует ли приводить сюда важных иноземных послов и самоуверенных сатрапов? Для внушения трепета и уважения.
      По винтовой лестнице они поднялись на третий этаж башни. Здесь Хамрай не жил - просторная зала служила только для проверки действенности очередного колдовства на снятие заклятия. Роскошью эти покои резко отличались от остальных помещений Хамрая, который тяготел к суровой аскетичной обстановке. Хамрай не был особо аккуратным и бросал многочисленные магические предметы где попало. Седобородый Гудэрз смахивал пыль, но перекладывать волшебные причиндалы, таинственные реторты и непонятные диковины не решался.
      На специальном низком столике сразу у входа стоял золотой поднос с приготовленными иноземцу сокровищами. Бриллиантовая диадема играла всеми цветами радуги в ярком освещении. Когда процессия вошла в покои, прекрасная женщина, восседающая на атласных синих подушках, подняла голову. Она находилась в просторной комнате, у которой вместо стен были толстые прутья, как в в клетках зверинца. С боку в комнату вела прочная дверь, которая запиралась на огромный засов, но сейчас была открыта. Недалеко от двери возвышался излучающий свет столб из несметного количества крупных магических кристаллов.
      Старый Гудэрз поклонился вошедшим и вышел - все приготовлено, на сегодня он больше не нужен. Хамрай закрыл за ним дверь. Телохранители расположились у выхода по обе стороны - клинки наготове, потушенные факела оставлены за дверью.
      Хамрай не отрываясь смотрел на колдуна. Тот отвел взгляд от подноса с золотом и огляделся. Чужестранец едва заметно вздохнул при виде нагой красавицы (живой, из плоти и крови, не магической). Но заметив столб из магических кристаллов он вздрогнул и испугался по-настоящему, румянец сполз с холеного лица чернобородого.
      И Хамраю стало все постыло, обрыдло, безнадежно... Он вспомнил девять девушек, еще девочек - испуганных и красивых, не успевших ничего узнать в своей короткой жизни. Вспомнил о надругательстве колдуна над их невинными телами, напрасно загубленные души. Вспомнил расширенные, полные чистых слез глаза... Посмотрел на сидящую в ожидании темноокую красавицу из гарема шаха - пышнотелую, мужчиной не тронутую... Хамрай знал: через это придется пройти, шах не отступит...
      - Мое задача исполнена, - прервал тягостное молчание колдун. - Глаз великого Алгола снял заклятие с благородного шаха.
      Против воли глаза колдуна стрельнули в сторону столба из магических кристаллов, но он тут же взял себя в руки. Он не понимал предназначения столба, не понимал, хотя мог догадываться, предназначения решетки, но почувствовал, что столкнулся с силой, гораздо превосходящей собственную.
      - Шах Балсар всегда держит обещания. Это принадлежит тебе, произнес повелитель, делая широкий жест рукой. Халат распахнулся, показав обнаженную грудь, виднелись покрытые жестким черным волосом ноги, наспех обутые в сапоги, но вид его все равно был преисполнен величия и мужской красоты.
      Не мешкая, чернобородый раскрыл зев объемистого мешка и осторожно, чтобы не разронять, ссыпал монеты туда.
      "Цепочки-то во дворе забыл, - подумал Хамрай, и тут же злорадно констатировал: - Хотя вряд ли они ему еще понадобятся".
      Колдун на секунду замер, подумал и сунул в мешок и золотой поднос. Не спеша затянул веревку на горловине мешка.
      - Я премного благодарен щедрейшему шаху, но обстоятельства вынуждают меня откланяться. Меня ждет служба королю Кирсану.
      - Ты не задержишься поглядеть на результаты колдовства?
      Шах приподнял смоляную бровь и указал на три кресла у решетки. Перед креслами стоял стол, заставленный фруктами, посреди возвышался хрустальный графин с янтарным игристым вином, которое доставлялось во дворец специально для Хамрая и его гостей из далеких северных стран.
      Колдун кинул быстрый взгляд на дверь. Невозмутимые телохранители едва заметно приподняли кончики клинков. Колдун поклонился и сказал с чуть слышной хрипотцой:
      - Я счастлив принять предложение высокомудрого шаха.
      Нилпег подошел к столику, сделав приглашающий жест рукой. Пока колдун шел к креслу, не выпуская из рук отяжелевший мешок, Нилпег налил ему в узкий серебряный кубок вина. Колдун сел в кресло, ожидая дальнейших действий шаха, ничего хорошего ему, по всей видимости, не суливших. Чуть поклонившись чужестранцу с уверенной неприятной улыбкой, Нилпег взял со стола красное яблоко и подкинул вверх. Свистнул клинок в стремительном неуловимом движении и Нилпег протянул гостю две аккуратные половинки сочного плода. Тот кивком поблагодарил.
      Хамраю уже не было необходимости скрывать от колдуна магическую силу, но и выпячивать напоказ не желал, не в его характере. Он подошел к магическому столбу - своей тайной гордости, изобретению, без которого шах давным-давно бы погиб. Фаррух Аль Балсар хорошо это знал. Ему тоже была тягостна предстоящая процедура, он понимал, что она неизбежна.
      Шах снял перевязь с мечом, бережно передал одному из воинов, приблизился к столбу и встал у стены, так что столб как раз оказался между ним и распахнутой дверью в комнату обнаженной женщины. У выхода на лестницу остался один воин, двое по знаку Хамрая подошли к дверям комнаты красавицы и встали по обе стороны, отлично зная, что им надлежит делать.
      Хамрай постарался избежать внешних эффектов, рассчитанных на публику, желая подчеркнуть иноземцу всю пропасть между их методами и, соответственно, достигаемыми результатами. Столб засветился на пределе необходимого; невесомый, но густой розовый туман окутал фигуру шаха. Туман уплотнялся и стороннему наблюдателю показалось бы, что он впитывается в столб. Через какое-то время из магического столба в противоположную сторону начал сочиться такой же туман. Он перетекал в комнату, и сразу за порогом клубился, сгущаясь. Наконец Хамрай произнес заклинание, туман полыхнул мириадами искр и исчез во мгновение ока. За порогом стояла точная копия шаха, его полный двойник. Двое воинов мгновенно захлопнули прочную дверь и заперли на тяжелый засов. Настоящий шах, шах-первый, тяжело вздохнул и направился к центральному креслу - он мог теперь лишь смотреть, больше от него ничего не требовалось. Как и от Хамрая, впрочем, тоже. Чернобородому же самозванцу из северных земель оставалось только уповать на чудо - на то, что колдовство все же возымело желаемый результат.
      Шах-второй бросился к несокрушимой двери, стукнул в бессильной ярости кулаками в равнодушное кованое железо, контрастирующее с изысканным убранством комнаты. Двойник ничем не отличался от оригинала - ни внешностью, ни мыслями. За исключением того, что шах-первый будет и дальше править страной, наслаждаясь жизнью, а двойнику придется погибнуть во благо первого. Погибнуть в любом случае, ибо даже если испытание пройдет успешно и заклятие Алвисида окажется снято, то многомудрый повелитель не допустит существования ничем не отличающегося от него человека. И двойник великолепно знал, зачем в подлокотнике центрального кресла торчит неприметный рычажок...
      Но двойник тоже был шахом и обладал чувством достоинства. Если ничего другого не остается, то нужно с честью исполнить долг. Пораженная увиденным красавица сидела на подушках, поджав под себя ноги и прикрыв руками грудь, словно пытаясь защититься. У Хамрая перед глазами вновь встали испуганные глаза погибших девушек, их острые локотки, прикрывавшие маленькие груди.
      Шах-второй восстановил дыхание, повернулся к женщине и улыбнулся ей. Подошел, сел рядом, нежно провел ладонью по шелковистым волосам. Она расслабилась, внезапный испуг отпустил ее. Помня свое предназначение в жизни, она ответила ему на ласку...
      Телохранители, убедившись что запор держит прочно, заняли место у входа в покои. Хамрай неторопливым движением потушил сияние магического столба, провел по нему рукой - кристаллы чуть подрагивали, словно живые, и были теплые. Энергия, бушевавшая в них несколько минут назад, еще не успокоилась. Хамрай прошел в дальний угол зала, где стоял большой сундук, заставленный всякими ненужными предметами, вроде индийских фарфоровых ваз и бронзовых римских подсвечников. Среди них выделялся пожелтевший от времени, но не потерявший остроты режущей кромки, зуб китайского дракона, убитого Хамраем в одно из путешествий в горы Тибета.
      Хамрай не желал, в отличие от остальных, жадно впитывать глазами то, что происходит в роскошной комнате-клетке. Воины были самыми доверенными и преданными людьми шаха, умевшего ценить молчание - шах не стеснялся того, что они присутствуют при столь откровенной интимной сцене. Давно, когда Хамрай впервые проводил испытание, великому шаху было противно смотреть на себя, жадно занимающегося любовью, со стороны - довольно неприятное зрелище. Тогда шах искренне переживал, что гибнет он сам, его точная копия. Теперь привык к этому. Привык к существованию, пусть и кратковременному, второго такого же как он человека.
      Постельная сцена близилась к завершению, два слившихся в едином движении тела издавали лишь стоны, переходившие чуть ли не в рычания. Краска пропала с лица настоящего шаха, руки вцепились в подлокотники кресла, пальцы непроизвольно нащупывали заветный рычажок.
      Двойник забыл про все на свете и самозабвенно предавался любви - шах-первый ждал, развязка приближалась. К чернобородому колдуну возвратилась былая самоуверенность, он считал, что все обошлось как он полагал, если не случилось сразу, то уже и не случится. Хамрай горько усмехнулся: иноземец не знает как действует заклятие.
      - Я же говорил, что великому шаху не стоит ничего опасаться, безаппеляционно заявил наглец. - Богоподобный шах может спокойно наслаждаться любовью с женщинами - глаз Алгола снял заклятие.
      Эти слова его и погубили... Или, наоборот, сильно облегчили участь, ибо не избежать бы ему иначе остро отточенного кола, обильно смазанного бараньим салом, который мускулистые палачи вонзили бы ему в задний проход... и мучительных дней ожидания избавляющей от страданий смерти.
      Колдун еще не закончил гордой тирады, как двойник шаха выгнулся дугой в исступлении оргазма, издавая звериное рычание наслаждения. В тот же момент кожа с лица двойника, словно потеряв связующие нити и неимоверно отяжелев, во мгновение ока стекла по сильному телу. Глаза вылетели из орбит и как две лягушки плюхнулись на живот красавицы. Женщина дернулась безумно, помещение заполнил дикий животный крик, холодящий сердце...
      Наложница билась в умопомрачении, пытаясь вырваться, но перерождающийся двойник, разом огрузневший, сидел на ней верхом, уничтожая возможность для спасения.
      Пальцы шаха-первого в негодовании соскочили с рычажка, забыв прекратить тягостное и уже ненужное жестокое представление, и щелкнули повелительно в направлении самоуверенного бахвала из северных земель, поклоняющегося ненавистному Алголу.
      Волосы колдуна зашевелились от увиденного, он не отрываясь смотрел на проявляющегося монстра. Выражение безрассудного ужаса, смешанное с невероятным изумлением, навечно застыло на лице чужеземца - повинуясь жесту властелина Нилпег острейшим клинком отсек голову самозванца. Кровь залила щегольские одежды колдуна, тело враз обмякло, голова покатилась по густому ворсу ковра, оставляя за собой вишневый след.
      "Опять Гудэрз будет ворчать," - устало подумал Хамрай и бросил взгляд сквозь решетку, откуда несся непрекращающийся вопль прекрасной жертвы, досадуя, что шах медлит нажать рычажок.
      Волосы на двойнике шаха мгновенно потеряли свой цвет и, словно опаленные внутренним огнем, свернувшись в тончайшие спиральки, рассыпались в разлетевшийся по комнате серый пепел. Обнажившийся череп лопнул, как перезрелая тыква, заляпав ошметками плоти женщину, потерявшую от страха разум. Кожа двойника треснула и слезла, словно кожура с шелушащегося гороха; из туловища вылезла новая голова, еще вся в крови, но уже оформляющаяся в нечто невообразимо мерзкое и безобразное. Из-под отваливающейся кожи появились волдыри перерождающей плоти.
      Так действует заклятие Алвисида.
      Много раз видел подобное Хамрай, и каждый раз зрелище вызывало в нем неудержимую тошноту, ужас и отвращение. Хамраю не терпелось прекратить жуткое действие заклятия Алвисида, заставить умолкнуть раздирающий душу предсмертный вопль красавицы, смешанный с ревом рождающегося в муках монстра.
      Словно услышав мысли Хамрая, шах наконец-то нажал на рычаг огромная многотонная каменная плита, скрытая в потолке, стремглав рухнула на бьющихся в судорогах наложницу, потерявшую всю привлекательность в отчаянных попытках вырваться, и отвратительного монстра, который вскоре был бы в состоянии переломить крепкие прутья решетки, словно тонкие лучины.
      В зале воцарилась оглушающая тишина. Все кончилось.
      Шах, без кровинки в лице, встал и молча направился к дверям. К глубокому разочарованию, что заклятие так и не удалось снять, примешивалась досада - как и Хамрай, шах не любил напрасных человеческих жертв, особенно когда гибнут желанные и запретные для него прекрасные женщины. Один из телохранителей торопливо вышел на лестницу зажечь факела.
      Хамрай остался один. Он прошел к креслу, сел, налил в кубок вина, задумчиво отхлебнул.
      - Вот так вот, всесильный колдун, не помог тебе твой Алгол, обратился он к обезглавленному самозванцу. - Теперь твоя участь стать пищей любимцу Гудэрза. - Он вздохнул, сделал еще глоток терпкого вина и произнес: - Все гораздо проще, чем полагал ты, и бесконечно сложнее, чем когда-то полагал я.
      Сколько он просидел задумчиво глядя на каменную плиту, похоронившую красавицу и чудовище, Хамрай не знал. В ушах звенел предсмертный крик обезумевшей женщины, перед глазами стояли худенькие девичьи руки, прикрывающие в испуге едва прорезавшиеся грудки...
      Хрустальный графин опустел наполовину, кровь на одежде поверженного колдуна запеклась и побуровела.
      Прервал оцепенение Хамрая ворвавшийся в комнату седовласый Гудэрз.
      - Хозяин! - Старый слуга остановился на пороге и схватился рукой за левую половину груди, пытаясь унять одышку. - Хозяин, там... там, наверху... Знамение!
      Знамение!
      Хамрай вскочил. Охватившее волнение заставило задрожать. Наконец-то! Как долго он его ждал, уже потерял веру, что когда-нибудь оно будет еще раз. Это - настоящее. Не какой-то там чернобородый бахвал, подобно сотням предшественников, бесславно закончивший свое шутовское представление.
      Знамение - это надежда.
      Хамрай обогнал медлительного старика и словно молодой орел взлетел по лестнице на крышу башни. Там стоял, облокотившись о камень перил, дежурный наблюдатель и глядел в высь, широко раскрыв рот.
      В черном бархатном небе, на фоне бесчисленных искорок звезд разворачивалась огромная зеленая спираль - змея Алвисида, сомнений быть не могло. На внутреннем конце светящейся спирали было утолщение и в нем разливалась ослепительная кроваво-алая точка, словно глаз змеи.
      Один из потомков Алвисида, но всего третий за полтора столетия, обладающий пусть и скрытой, скованной, требующей освобождения силой, родился. Третий - магическое число. Он должен исполнить предсказание.
      К сожалению, сам наследник не может снять заклятие. Но он может вывести из небытия своего поверженного божественного предка. Только Алвисид, как сказано в пророчестве, освободит шаха Балсара и его преданного слугу от опостылевшего воздержания.
      Четверо богов не могли убить бессмертного брата - они расчленили поверженного Алвисида и разбросали по миру девять частей его, чтобы никто не смог оживить сына бога. Но Алвисид словно догадывался об этом перед гибелью...
      Первого наследника Алвисида Хамрай ждал более ста лет и узнал о нем случайно. Он разыскал его в Британии, когда тот уже принял священный сан. Наследник оказался истинным христианином, и никакие уговоры не смогли заставить его покинуть родную епархию. Магические чары, подчиняющие волю бессильны против наследников бога.
      Второй, родившийся в Карфагене, согласился помогать, соблазненный обещаниями и посулами Хамрая. В огненной пустыне он добыл при помощи Хамрая голову Алвисида и Хамрай говорил с поверженным богом. Но наследник погиб в следующем путешествии за торсом Алвисида в угрюмых колдовских тевтонских лесах. Погиб глупо и бездарно, по собственной оплошности. Хамрай запоздало клял себя, что не предостерег от соблазнов и опасностей, что не уберег. Даже алголиане, желавшие возродить своего бога, не сумели помешать гибели наследника Алвисида...
      И вот - третья возможность.
      Не составило никакого труда узнать, что его и шаха надежда, возможно последняя, - мальчик. Родился в далекой Британии (опять Британия, уже хорошо знакомая Хамраю!), за тысячи миль отсюда. Не ранее как полчаса назад, и сейчас, наверно, истошно орет на руках матери. Или кормилицы: это выяснится чуть позднее.
      Огромная змея в небе дружески подмигнула Хамраю кровавым глазом и растворилась в бескрайнем небе.
      Пора собираться в дорогу - до Британии путь не близкий!
      * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПЛОТЬ АЛГОЛА *
      "Когда ты зорок, как всегда, взгляни:
      Не видишь разве их кивков ужасных
      И как зубами лязгают они?"
      Данте "Божественная комедия"
      Глава первая. ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ, МЕНЯЮЩЕЕ ЖИЗНЬ
      "Нельзя любить и уважать
      Других, как собственное я,
      Или чужую мысль признать
      Гораздо большей, чем своя."
      Уильям Блейк
      Лес плотно подступал к дороге - словно едешь по узкому и невероятно длинному коридору. Стволы вековых деревьев взметнулись к небу, оставляя для жарких солнечных лучей лишь неширокую щель. В глубине дороги, казалось, тупик - все те же поросшие мхом и лишайником неохватные стволы. Случайный путник неуютно чувствовал бы себя проезжая здесь, за каждым деревом мерещился свирепый разбойник - милосердия не ведающий, с зазубренным о черепа предыдущих жертв топором в волосатых руках.