Южнее Сахары

Случайно познакомились с сонгайцем, который учился в России. Симпатичный парень, отлично говорит по-русски. Слово за слово, рассказали ему свою историю. Он отвечает: «Как? Ваше дело правое, я вам помогу». Тут же привел их к какому-то адвокату. Адвокат их убедил, что по закону они получат всю сумму, что суд будет на их стороне, что он готов их защиту взять на себя. Новый друг опять: «Мы вам найдем, где жить, найдем питание, мы добрые люди, должны помогать друг другу.» В общем, трое получили свои деньги и улетели, а шестеро потребовали всю сумму. Теймураз разозлился, отвечает: «Раз так, я их больше не знаю, пусть теперь побегают по судам, узнают, что это такое».

И начались у бедняг мытарства. Каждый подписал у адвоката кучу бумаг, все на французском. Судебное заседание собирается, один адвокат говорит, другой адвокат говорит, судья устанавливает: отложить решение дела до выяснения таких-то обстоятельств. Потом новые выяснения, и так без конца. Адвокат им говорит: «Суд на вашей стороне, но надо немного подождать, потерпите». Поселили их в одной комнате в бедном квартале, света нет, вода за деньги, туалет во дворе, раз в день какя-то девочка варит котел риса. Свои деньги быстро кончились, дошло до того, что ходили мыться на реку.

Андрей поежился. Столица Сонгая не имела никакой канализации, кроме нескольких зловонных канав, по которым нечистоты стекали прямо в реку. Несмотря на это, тысячи людей постоянно мылись и стирали белье на ее грязных берегах, одновременно используя реку в качестве уборной. Евгений продолжал:

– Само собой, все болели. Малярия, брюшной тиф, кожные болезни. Нервы у всех. А процесс все тянется и тянется. Может, эти адвокаты нарочно договаривались тянуть, что бы побольше заработать? В общем, поняли, что влипли. Пришли к Алиевичу сдаваться, а Теймураз говорит: назад хода нет. Бросились в российское посольство, а их даже внутрь не пускают. От отчаяния устроили демонстрацию перед посольством. Привлекли внимание: шутка ли, белые бастуют! Посол звонит: разберитесь с ними, нам скандал не нужен. Теймураз смягчился, говорит, ладно, отзывайте ваш иск, заплачу, как обещал. Адвокат в истерике: «Как, вы отзываете иск в практически выигранном деле? Вы разрушаете мою профессиональную репутацию, вы наносите мне личное оскорбление. Я искренне взялся вам помочь, а вы отвечаете мне черной неблагодарностью. Все, теперь наши отношения чисто официальные. Заплатите мне за мою работу, мои расходы, мой гонорар, ваш долг за дом, за еду, и забирайте ваш иск.» И предъявляет сумму, от которой глаза на лоб лезут. Мужики просто плачут и проклинают себя. Им даже улететь не на что. И непонятно, что делать.

Через пару дней Андрей вернулся обратно на участок, готовиться к закрытию. Старая программа была выполнена, новая не подписана. Надо было домыть оставшиеся пески, постепенно уволить рабочих, навести порядок и по возможности все законсервировать. Они с Николаем разделили все оборудование на две части – то, что надо оставить на случай продолжения работ, и то, что можно продавать. Оставили себе лучшую технику с необходимыми запчастями и оборудованием, все крепенькое, компактное, надежное. Остальное подлежало реализации. Сонгайские купцы уже начали приезжать на участок. Николай, как лицо, ответственное за технику, согласился остаться, с переводчиком и несколькими сторожами и рабочими. Андрей и все остальные русские отправились в столицу, везя последнее золото. Он прожил в Сонгвиле еще некоторое время, занимаясь всякой отчетной бюрократией. Происходящая в компании печальная суета напоминала ему атмосферу заднего плана из «Семнадцати мгновений весны». Они вели энергичные, и в общем, разумные действия в безнадежной ситуации, перед лицом неумолимо наступающего превосходящего противника. Ни одна проблема не решалась, в лучшем случае оттягивалась, каждый день возникали новые трудности, и пространство маневра неуклонно сокращалось.

Был момент, когда им предложили участвовать в конкурсе на строительство автомобильной дороги, и неофициально показали очень вкусные сметы. Участок со своей техникой мог бы строить дорогу запросто, а предлагаемые расценки позволили бы хорошо поправить свои дела. Настораживала только необходимость немедленно платить за заявку на конкурс, за проектные документы, вносить какой-то залог, суммы не то, что чрезмерные, но ощутимые. Потом французы, знакомые Леонтия, объяснили ему, что никто ничего строить не собирался. Даже если бы в государственном бюджете были деньги на строительство этой дороги, они были бы немедленно украдены. Конкурсы периодически объявлялись просто как взяткоемкие мероприятия для материальной поддержки сотрудников Министерства общественных работ.

Еще как-то раз Алиевич попросил его посмотреть несколько папок с материалами по соседней Республике Слоновых Гор. Это были карты и геологические разрезы, сделанные явно русскими геологами. Если все в них соответствовало действительности, то здесь могла оказаться вполне приличная золотая россыпь, экономически рентабельная для отработки. Он так и доложил.

– Значит, пригодная к отработке россыпь? – задумался Алиевич. – А здесь, в Сонгае, таких нет?

– Среди всего, что я видел, нет.

– Почему? Геологически это же одна зона.

– В общем, очевидно почему. В Сонгае слишком близка Сахара. Каждый год в долинах откладывается слой пыли, принесенной сахарскими ветрами. За тысячи лет все россыпи перекрываются многометровой толщей плотной глины, затрудняющей добычу. Республика Слоновых Гор дальше от Сахары, значит, пыли меньше. И еще, там нет сухого сезона, ручьи круглый год не пересыхают, и грунтовые воды не позволяют добывать золото вручную. Вот оно и осталось незатронутым.

– Хорошо. Здесь в Сонгае сейчас находится член государственного совета Республики Слоновых Гор. Поезжай к нему в его резиденцию на переговоры. Наша позиция проста: мы можем перебросить отсюда нашу технику и специалистов и организовать там добычу золота. Встреча назначена, но я ехать не могу, жду звонка из канцелярии премьер-министра. Бери переводчика и поезжай. Для солидности назовись директором компании.

Дом, в котором находился член государственного совета, мало соответствовал умозрительным представлениям Андрея о том, как должно выглядеть дипломатическое представительство. Внутри он напоминал ночной клуб «Парадиз», только более роскошный. Сходство усиливал большой бар из красного дерева с множеством бутылок на полках, за стойкой которого стояла очень красивая негритянка. Еще несколько как бы официанток бродили по комнате. Они очень напоминали девиц из «Парадиза», но в целом были моложе и красивее. Секретарь или служащий ввел их в комнату, представил Андрея, потом торжественно объявил: «Его превосходительство Член Государственного Совета Ответственный за экономику, промышленность и иностранные дела господин Нгаме Кива». Его превосходительство был худощавым интеллигентного вида мужчиной лет пятидесяти в хорошем костюме, очках и галстуке. Он сидел на роскошном кожаном диване за низким столиком, уставленном напитками. Рядом с ним сидел охранник, здоровенный мордатый парень со знаками отличия младшего офицера. Андрею приходилось во множестве видеть таких лейтенантов и капитанов на разных контрольных постах на дорогах. Андрей пожал руку поднявшемуся члену государственного совета, кивнул в ответ охраннику, поскольку тот ему приветственно улыбнулся, и уселся в кресло. Произошла некоторая путаница, в ходе которой выяснилось, что мордастый охранник и есть Ответственный член государственного совета, а мужчина в костюме является его советником. Впрочем, Его Превосходительство оказался парнем необидчивым и простым, и вскоре разговор перешел к делам. Андрей изложил свою позицию, согласно инструкциям Алиевича: наша компания имеет в Сонгае излишки техники и специалстов, которые мы могли бы легко перебросить в вашу страну. Мы знаем, что в вашей стране есть учстки, пригодные для добычи золота. Мы хотели бы получить концессию, провести исследования и начать добычу в ваших и наших интересах.

Его превосходительство внимательно выслушал, вполголоса посовещался с советником, потом внушительно заговорил на чудовищно искаженном (даже Андрей мог оценить) английском:

– Все вопросы, которые вас интересуют, находятся в моем личном подчинении. Все, что вы хотите, могу разрешить вам лично я. Поэтому сегодня или завтра принесите сюда (он похлопал ладонью по столу) двести (он слегка задумался), в крайнем случае, сто тысяч долларов наличными. После этого вы получите все, что вас интересует. Любые участки и разрешения. Я все это могу.

На этом, собственно, переговоры были исчерпаны. После нескольких незначащих фраз они двинулись к выходу. Оглядываясь в закрывающуюся дверь, Андрей увидел, как его превосходительство двумя руками подзывает к себе девиц. Андрей был бы не прочь съездить в экзотическую приморскую страну, но Алиеич отнесся к результатам переговоров без большого интереса. Он сказал:

– Ста тысяч долларов у нас нет и в обозримом будущем не предвидится. А если бы и были, мы бы прямо сегодня истратили их на другие цели.

Потом всезнающий Леонтий объяснил ему ситуацию, рассказав заодно историю страны. Республика Слоновых Гор, первоначально колония ее величества, возникла благодаря религиозному подъему в Англии в начале девятнадцатого века. Движимые евангельскими идеалами, англичане старались воплотить Слово Божие в жизнь во всех областях – от улучшения условий жизни фабричных рабочих до посылки миссионеров к диким язычникам. В том числе они обратили внимание на существующую триста лет работорговлю, когда каждый год торговцы в жутких условиях везли африканцев в Америку, чтобы продать их для работы на плантациях. Началась крупнейшая в мировой истории правозащитная операция. Сначала Англия запретила рабство в своих владениях. Потом договорилась о запрете с другими странами и взяла на себя контроль за его исполнением. Английские эскадры арестовывали корабли, перевозящие невольников, громили тайные базы торговцев на африканских берегах. Потом речь зашла о тех, кто уже был вывезен в Европу и Америку, об их освобождении и возвращении тех из них, кто хочет, домой. И со временем многие из них на специальных кораблях действительно вернулись назад, в Африку. Именно в Африку вообще, а не в родную деревню или племя, поскольку они понятия не имели, где таковую искать. Так на африканском берегу появился город Свободный, ставший со временем центром английской колонии.

Негры, вернувшиеся на родину, были совсем не такими, как их родители и деды, когда-то захваченные в рабство. Они в подавляющем большинстве были христианами, многие имели школьное образование, были знакомы с современным бизнесом и ремеслами. Конечно, они имели мало общего с дикими племенами, населяющими берега, где они высадились, и для них их белые христианские братья были гораздо ближе. Весь девятнадцатый век колония активно поддерживалась Англией. Из колонистов вербовались миссионеры, учителя, администраторы и военные для новых английских колоний на континенте. Сам город Свободный сказочно разбогател на продаже в Европу пальмового масла, которое до изобретения нефтяных смазочных масел было смазкой (в прямом смысле слова) европейской промышленной революции.

Однако, в начале двадцатого века англичане почему-то отказались от особых отношений с колонистами и отвергли их претензии играть в Африке роль «черных белых». Правительство Ее Величества постановило, что только настоящие биологические белые могут быть администраторами, высшими чиновниками и военными. Белые экспортно-импортные компании вытеснили колонистов из большого бизнеса. Только в последние годы перед уходом англичан из страны они стали вновь назначать местных жителей на административные посты. И так получилось, что к моменту получения независимости в стране жило два этноса. Меньшинство – из потомков колонистов, лишенное реальной силы и власти, но уверенное в своем превосходстве, имеющее свою культуру, язык, историю и амбиции. И большинство из местных племен, естественно, не признающее превосходство меньшинства и в условиях всеобщего избирательного права всегда имеющее голосовательное преимущество. Напряженность между двумя этносами тянулась через все годы независимости, выражаясь в государственных переворотах и локальных гражданских войнах. Чувство политической нестабильности, подсознательное ожидание очередного переворота несколько лет назад привело к случайному, но закономерному событию.

Молодой лейтенант Аксим Бонго, из местных, служил в пограничном районе, в войсках, охраняющих алмазоносный район страны от постоянной угрозы различных банд, проникающих из соседней, еще более нестабильной, Нижней Гвинеи. Он был нормальным боевым офицером, привыкшим к опасности и уважаемым солдатами и сослуживцами за храбрость и прямоту. Боевые будни армии омрачались, однако, хроническими задержками (отсутствием, можно сказать) выплаты зарплаты. Возможности пожертвований со стороны охраняемых алмазных приисков были исчерпаны, и служивые сильно бедствовали. Возможно – решили офицеры – правительство забыло о своей воюющей в джунглях армии. Пусть лейтенант Бонго поедет в столицу с ходатайством к президенту и пусть он возьмет с собой свою роту, чтобы ему было легче обратить на себя внимание.

Пока лейтенант со своей ротой не спеша приближался к столице, слухи опередили его, придав ему вид вождя восставшей армии, идущей на столицу, чтобы свергнуть непопулярный режим. Ибо президент страны (из колонистов), так уж получилось, любил пополнять из государственных доходов свои личные счета в европейских банках, позволяя себе оставлять иногда без зарплаты даже столичную полицию и гарнизон. Всеобщее недовольство материализовалось по случайному поводу, и само правительство поверило слухам. Приблизившись мирным ходатаем к президентскому дворцу, лейтенант Бонго обнаружил ворота открытыми, президента и министра обороны сбежавшими, а себя самого встречаемого министрами поменьше (из местных) как героя и спасителя. Боевой опыт развивает решительность. Под приветствия народа лейтенант объявил себя президентом. Он вызвал своих боевых друзей, таких же капралов и лейтенантов, из приграничных джунглей и создал из них Государственный совет. Среди них был и наш знакомый Нгаме Квима, чьим личным советником стал один из чиновников прежнего правительства. Друзья организовали себе красивую жизнь в соответствии с гарнизонными о ней представлениями и стали править государством.

Потом начались проблемы. Первый приказ нового президента о выплате долгов армии оказался неисполненным из-за отсутствия денег в казне. Не было даже денег, чтобы оплатить печатание новых денег в Европе, а когда их, наконец, напечатали, то их цена сильно упала, и денег опять не было. Окружающие молодых друзей чиновники безмерно льстили, но регулировать финансовые потоки предпочитали в свою сторону. Вынужденная необходимость собирать налоги привела к тому, что первоначальная популярность снова сменилась глухим ропотом. Совсем трудно было с непонятными международными делами. Свергнутый президент сидел в Верхней Гвинее и всячески подрывал устойчивость новой власти. Появились призывы к его возвращению. Не все верили в устойчивость власти молодых офицеров. В пограничных районах снова оживились банды. Теперь они объединились и назвали себя «Армией народного освобождения». Они грабили прииски, брали дань с деревень, приходили и уходили в соседние страны, появляясь даже поблизости от границ Сонгая, и злодействовали, иногда, довольно сильно. В обстановке неуверенности крупные бизнес-проекты в стране свернулись, охотничий туризм сильно сократился.

– Естественно, молодые правители стремятся обеспечить себя на тот случай, если их власть неожиданно прервется, но по той же причине никто их финансировать особо не спешит, – закончил Леонтий.

Улетать из Снгвиля Андрею пришлось «Сабеной», чей «Аэробус» казался огромным рядом с маленьким зданием аэропорта. «Аэрофлот» в Африку больше не летал, другие российские компании пытались закрепиться на этих маршрутах, но у каждой что-то не вышло. В аэропорту было жарко и душно, перед каждым окошком в длинной цепи предполетных формальностей стояли очереди, отвратительно грязные чистильщики обуви назойливо предлагали свои услуги. Пассажиры, черные и белые примерно поровну, сильно отличались друг от друга. Среди белых преобладала растрепанная хипповидная молодежь в майках, сандалиях и рваных джинсах, с рюкзаками за спиной, с там-тамами или сделанными из калебасов африканскими мандолинами в руках. Девушки выглядели подчеркнуто равнодушными к своей внешности. Спокойные белые мужчины постарше, летящие, очевидно, по делам, тоже были в джинсах и кроссовках. Черные выглядели совсем по-другому: мужчины в костюмах с галстуками, в начищенных ботинках и с «дипломатами» в руках, женщины в тяжелых дорогих бубу богатых ярких цветов с вышивкой, в золотых или серебристых туфлях, сложных прическах и с массой золотых украшений. Светлые ладони и ступни многих женщин были расписаны черными узорами. Девушки, почти все красивые, оделись, и накрасились, как на первый бал. Было несколько типичных пар: скромная, невидная белая туристка с ярко одетым хохочущим красавцем-негром, как курочка с фазаном.

После нескольких очередей, где черные каким-то образом неизменно оказывались впереди, а белые позади, он оказался в самолете, возбужденный видом цивилизации и роскошью европейского сервиса, обедом, шампанским, десятью музыкальными программамии в наушниках, телевизором над креслом. Внизу в свете заходящего солнца простиралась Сахара, бесконечная, абсолютно безжизненная, как поверхность Луны. Моря песчаных барханов сменялись скальным массивами с отчетливо видимой геологической структурой. Потом пошли вечерние огни на севере Африки, тьма над Средиземным морем, а потом сверкающая праздничная Европа с освещенными дорогами – вся, как один большой город. Пересадка в Брюсселе стала для него упоительным праздником. На минутку он попал из третьего мира в первый, где законы либеральны, но исполняемы, где не платят взяток, но платят налоги, где можно прожить на зарплату, где товары в чистых витринах не только красивы, но и пригодны к употреблению и на них стоит их настоящая цена, где земля покрыта либо асфальтом, либо травой, и нет вытоптанных пространств, покрытых отбросами.

Перелетев Средиземное море, он перенесся во времени на много столетий вперед. Он с завистью смотрел на людей, болтающих, не думая о минутах и расценках, милую чепуху по мобильникам, заказывающих в баре чашечку кофе по пять долларов, и с интересом думал, какой ему покажется Москва.

Москва, к его удовлетворению, оказалась больше похожей на Европу, и совсем не похожей на Африку. Все таки разговоры о России – стране третьего мира велись людьми, этого третьего мира не видевшими. Что не походило ни на Европу, ни на Африку, это было ощущение агрессии и опасности, разлитой повсюду в аэропорту. Невидимая опасность исходила от таможенника, от носильщика, от таксиста, от якобы случайных попутчиков в такси, от других машин на дороге. Впрочем, в самой Москве это ощущение ослабло. Все выглядело более благодушным и благополучным, чем когда он уезжал.Он вернулся домой.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВТОРАЯ ПОПЫТКА

Авиалайнер «Эр Франс», вылетавший по маршруту Париж – Сонгвиль, медленно выруливал на взлетную дорожку аэропорта «Шарль де Голль», когда сзади в салоне послышался какой-то шум. Андрей повернулся и увидел, что несколько чернокожих парней вскочили со своих мест, откатили массивную входную дверь и теперь выпрыгивали на бетон с высоты двухэтажного дома и стремительно разбегались по взлетному полю. Но уже через секунду к двери подскочили стюарды – крепкие молодые люди в униформе и с хорошей выправкой, – и у дверей завязалась рукопашная. Андрей еще при посадке удивился: почему вместо обычных милых стюардесс пассажиров рассаживают милитаристского вида молодые люди. Профессионально работая в тесном проходе, стюарды оттеснили беглецов и заблокировали дверь. Самолет развернулся и направился обратно к терминалу. Еще через минуту возле него резко затормозили несколько автомобилей, и вскоре спереди, из салона первого класса по проходам двумя цепочками побежали охранники. Они были одинаковые, как роботы, с одинаковыми механическим движениями, одинаково сосредоточенными выражениями на лицах, в касках, с дубинками в руках и пистолетами в кобурах. Позади каждой цепочки бежал доктор, державший наготове шприц. Шум и крики сзади резко усилились, затем быстро затихли. Обмякших нарушителей вносили в салон и усаживали в свободные кресла, надев наручники.

– Что все это значит? – спросил Андрей соседа по креслу.

– Депортация, высылка домой нелегальных иммигрантов, – спокойно ответил сосед.

Охрана уже собиралась покидать самолет, и радио объявило о продолжении рейса, как шум в салоне поднялся снова. Кричали опять черные пассажиры, белые сидели спокойно, и на их лицах было написано, что-то вроде: «Начальству виднее». Негры, наоборот, шумели все больше. Несколько из них, чиновного вида, в костюмах и галстуках, вскочили с кресел и кричали, размахивая руками.

– О чем они кричат? – снова спросил плохо понимающий Андрей.

– Они хотят, чтобы этих парней высадили из самолета. Некоторые боятся, что полет с ними будет опасным, а некоторые говорят, что французы не имеют права их депортировать.

С этой проблемой Андрей был знаком. Большинство африканцев полагали, что колониальное прошлое дает им право жить в Европе и пользоваться ее благами. По всей франкоязычной Африке звучала популярная песня «Я не уеду назад из Парижа». В Сонгае получить визу во Францию стало жизненной целью сотен тысяч молодых людей. Результаты этого были отчетливо видны уже в парижском аэропорту: убирали мусор и таскали багаж исключительно черные, за рулем многочисленных механизмов сидели арабы, а для белых оставались только места за стойками офисов.

Тем временем, последовала дискуссия между начальством и пассажирами, где французы держались мягко и уговаривающе, а негры – решительно и агрессивно. Наконец, французы сдались и бывших депортируемых поволокли к выходу. Африканская часть пассажиров зааплодировала, и самолет пошел на взлет. Андрей смотрел в окно, на клетчатые, как шахматная доска, виноградники Франции, потом Испании, и вспоминал свое пребывание дома.

После саванны, после полигона, в России все радовало, все было неиссякаемым источником удовольствия. Дождь, снег, мороз, водка, асфальт, женщины на улицах, книги на полках. Дом, семья давали вообще запредельное счастье. Особенно здорово было в первый месяц, когда не надо было еще думать о будущем, а просто тратить привезенные деньги, встречаться с друзьями и узнавать новости. Он пробовал смотреть и телевизор, и с удовольствием понял, что в этом отношении от пребывания в Африке он ничего не потерял. Телевизор был, правда, по-другому тупой, чем при советской власти, но такой же тупой. По-видимому, что-то такое находилось в самой природе телевизионного вещания. Самоощущение его старых знакомых представляло собой странную смесь успехов и недовольства. «Ох, трудно жить» – говорили все. «В чем же твои трудности?» – спрашивал Андрей. «Мои-то ни в чем, я отлично живу, вот народ, народ жалко». Самосознание было противоположным советскому: раньше все были уверены в государственно-общественном благополучии и даже в своих личных бедах и неуспехах винили только себя, теперь из личных успехов и удач необъяснимо складывалось (возможно, посредством того же телевидения) большое общественное горе.

Вскоре после приезда Андрея вызвал Теймураз Азбекович и подробно расспросил обо всем. Они расстались благожелательно. С Андреем честно расплатились, в общем, понимая, что он сделал для предприятия все, что мог. Прошло несколько месяцев и, когда Андрей стал уже всерьез думать о поисках работы, Теймураз позвонил снова и сказал: «С тобой хотят поговорить люди о твоем участке. Я тебя попрошу, будь с ними как со мной, ничего не скрывай, говори, что думаешь.»

Так Андрей попал в подмосковный офис крупного добывающего предприятия, в прошлом старательской артели «Весна», в привычную ему обстановку производственного совещания. Вокруг были такие же, как он, горняки, геологи, механики, экономисты, с которыми он мог говорить на одном языке. Вопросы, которые они задавали, были те же, что обязательно задал бы он сам на их месте. Они внимательно разглядывали планы, разрезы, фотографии, списки оборудования. Потом слово взял президент компании, веселый, симпатичный человек, начавший свою карьеру бульдозеристом и ставший председателем артели с двумя высшими образованиями.

– Я Теймуразу кое-чем обязан. У него сейчас трудности. Он меня просит: заплати мне триста тысяч здесь и забирай участок там. Я готов это сделать из уважения к нему, если буду уверен, что смогу эти деньги там вернуть. Намного больше не обязательно, но эти обязательно.

– Пожалуй, их можно вернуть, но чтобы начать, тоже нужны деньги. На разрешение, оформление, на горючее, на подготовительные работы, на компенсации за посевы.

– Это понятно. А как это все юридически оформить?

Андрей изложил идею Леонтия о народном предприятии. Выяснилось, что Леонтий, находившийся по-прежнему в Сонгае, был в курсе нового проекта и уже дал согласие в нем участвовать.

– А ты бы сам за это снова взялся?

– Взялся.

– Хорошо. Тогда подготовь со специалистами технико-экономические расчеты, согласуй со всеми, кто здесь есть, и предоставь мне.

Вот так и получилось, что по прошествии еще нескольких месяцев Андрей вновь летел в Сонгай с планом организации народного предприятия на нижнем полигоне. Офиса «Ауры», как и Алиевича, в Сонгвиле уже не было, но Леонтий встречал его, как раньше. Он здорово сдал, выглядел усталым и слегка больным, но был по-прежнему весел, рассказывал о новых планах и новых знакомых. Для развлечения он теперь изучал японский язык по веселому советскому военному учебнику времен корейской войны.

Сонгвиль встретил его удушливым дымом горящих свалок. Вывоз мусора из городского двора стоил доллар в месяц, и жители, которые не могли себе этого позволить сжигали его прямо во дворах. Те, кто работали на вывозе, поступали не лучше. Они направляли своих осликов на ближайший пустырь, высыпали мусор из тележек и там тоже зажигали. Над городом стоял смешанный с пылью отвратительный запах горящего пластика и бумаги, и Андрей порадовался, что ему предстоит жить здесь недолго

Внешне Сонгвиль, по сравнению с прошлым разом, существенно изменился. Появились новые дома невероятной, как из фантастических фильмов или клипов, архитектуры, где классические ордерные колонны поддерживали китайскую загнутую крышу, а еще выше громоздились причудливые балконы, башенки, беседки и шпили. Голливудские сказочный стиль уверенно воплощался в жизнь. На улицах к традиционному ржавому металлолому и ооновским джипам прибавились крепкие, хоть и не новые, мерседесы богатых сонгайцев, уверенно прокладывающие дорогу в толпе. Кое-что, впрочем, не изменилось – например, дороги. Стотысячные автомобили, как и раньше, подползали к миллионным особнякам, стукаясь брюхом о колеи прифронтового типа. Чувствовалось, что освоение международной помощи по-прежнему идет преимущественно частным образом, без отвлечения на общественные фонды. Впрочем, одна внушительная программа общественного строительства неуклонно выполнялась. Новый президент страны был историком, получившим образование в Европе, и сейчас он заполнял столицу страны свежим историческим наследием. На каждом заметном перекрестке либо уже стояли, либо строились памятники. Раньше в Сонгвиле был только один памятник, поставленный благодарными французами в честь «сенегальских стрелков», то есть африканцев, сражавшихся на фронтах первой мировой войны за свободу милой Франции. Теперь к нему прибавился памятник первому президенту незвисимого Сонгая (свергнутому в результате переворота) и памятники общеафриканским антиколониальным героям Кваме Нкруме и Патрису Лумумбе (свергнутым). Второму президенту Сонгая (свергнутому) памятника не было, поскольку он как раз сидел в тюрьме и вел с правительством сложные переговоры по принципу «время-деньги», где годы заключения обменивались на суммы, лежащие на счетах узника в европейских банках. От него остался памятник жертвам, расстрелянным во время голодной демонстрации. Нынешнему президенту, надо признать, свержение не грозило. Он хорошо усвоил университетские лекции, и даже Клинтон назвал недавно Сонгай «образцом демократии в Африке».

Был, конечно, как и в любой стране, памятник независимости с золоченым куполом-луковицей, в котором угадывались мотивы Покрова на Нерли, и Андрей не удивился, узнав, что конкурс на этот памятник выиграл русский архитектор, живущий в Сонгае. Были памятники дружбе племен, населяющих Сонгай, и Центрально-Африканскому Союзу, и дружбе исламских государств, и единству стран Африки, и дружбе народов вообще. Еще на перекрестках было много бетонных раскрашенных слонов, жирафов, бегемотов и крокодилов, и все эти монументы действительно, приятно оживляли город. Живые слоны и жирафы в Сонгае были, к сожалению, уже ликвидированы, и Андрей в душе пожелал, чтобы следующий президент имел бы биологическое образование.

Они оформили у нотариуса документы предприятия, включая отказ хозяина от своих прав в пользу Андрея, и отправились в Кайен и Кундугу получать землю, поскольку проведенная недавно в стране административная реформа передавала значительную часть власти на места. Путешествие по железной дороге (автодороги в Кайен все еще не существовало) имело некоторые особенности. Пару месяцев назад южноафриканская компания перевозила мощный кран с одного своего рудника на другой. Кран имел нестандартные размеры и в габариты железной дороги не вписывался, о чем соответствующий железнодорожный инженер, сонгаец, прекрасно знал. Директор компании, белый, тоже об этом знал и поручил своему инженеру, сонгайцу, кран разобрать, для чего и выделил соответствующие средства. Однако,два достойных сына сонгайского народа сумели договориться. Кран отправили, не разбирая, а сэкономленную сумму инженеры поделили между собой. В результате, кран на полном ходу поезда врезался в однопролетный мост, сооруженный в 1904 году третьим инженером, Густавом Эйфелем (тем самым) и занесенный в списки памятников мирового инженерного искусства. От страшного удара мост сдвинулся, как единое целое, один его конец сорвался с высокой каменной опоры в реку, на него рухнул несчастный кран, а дальше уже все остальные вагоны. Железнодорожное сообщение Сонгая с океанскими портами оказалось надолго прерванным.