Удушение желаний Сохальскому повезло, он родился в Ленинграде и учился в одной из так называемых "английских школ". Вся фарца питерская вышла из этих заведений. Мало того что там вполне прилично учили языку, так и делегации разные иностранные – учителей, студентов, школьников из Англии, Штатов и Канады – были чуть ли не каждый день.
      И что смешно – если в стране контакты с иностранцами, мягко говоря, не очень-то приветствовались тогда, когда дети еще носили пионерские галстуки и в классах над доской висели портреты бородатого дедушки Ленина, то у Игоря в школе во время бесконечных визитов интересующихся "фирмачей" детей буквально заставляли подходить к ним, общаться, задавать вопросы. Практиковаться в разговорной речи.
      И допрактиковались. Больше половины Игоревых одноклассниц уехало на Запад сразу, как только начались все эти интернетные знакомства.
      С Витькой Семиным они потом из-за английского и сдружились.
      – Давай, братан, чейндж сделаем, – сказал как-то Витька после второй или третьей пары практических занятий по переводу экономических текстов, – ты мне тысячи переводить будешь на зачет по иностранному, а я тебе аккорды стану показывать.
      Выучиться играть на гитаре, как играл Витька Семин, Сохальский не сподобился…
      Но он помнил жаркое питерское лето восемьдесят пятого. Семин сидел в своей комнате в одних черных сатиновых трусах, что в народе всегда именовались "семейными".
      Была ночь. Московский проспект шумел из окна нескончаемым потоком "Волг"-такси, запоздалых троллейбусов и парил удушливым жаром остывающего асфальта. В огромной комнате добротной "сталинки" был обычный для Семина беспорядок – какие-то журналы про автогонки, книжки про ремонт и восстановление автомобилей "Москвич" и "Жигули", безжалостно раскрытые и перевернутые текстом вниз, что бы не закрывались в нужных, найденных местах… Семин сидел раскарячась на высоком табурете против концертного пюпитра, на котором лежала книга с нотами битловских песен.
      Моряк один знакомый привез, – говорил Семин.
      На коленях у него была дорогая акустическая гитара с нейлоновыми струнами…
      Bright are the stars that shine
      Dark is the sky
      I know the love of mine
      Will never die
      And I love her
      Пел Витька очень хорошо…
      А Сохальский так и не научился так же петь и играть.
      И ведь столько тысяч знаков по экономическому переводу сделал для Семина – и не сосчитать! И все втуне.
      Ну, не научился так же, как Витька петь, а Ритку у него все равно увел.
      Вот так-то!
      Значит, не самое главное для девичьих ушей все эти Bright are the stars that shine Dark is the sky I know the love of mine Will never die And I love her.
      Хоть и говорят, что женщины, мол, любят ушами, видать, не в каждые уши годится сладкая музычка, а для некоторых ушек важнее что-то иное. Умные речи… Глубокий смысл…
      В конце концов Сохальский, так и не выучив сложные для его пальцев "барэ" и совершенно немыслимый "ми-септ", мог попросту ставить на проигрыватель диск Роберта Фриппа. Когда приводил свою… Свою Ритку к себе в увешанную плакатами Леннона и Че Гевары комнату.
      В одной американской газете Семин как-то прочитал, что, если бы фиксировать, сколько девиц рассталось со своей невинностью под ту или иную мелодию, то чемпионом пятидесятых стала бы "Love Me Tender" великого короля поп-музыки Элвиса Пресли. "И кабы каждая дефлорация сопровождалась выстрелом, то во время исполнения по радио песни Элвиса "Don"t Be Cruel", в Америке стояла бы такая же канонада, как во время высадки союзников в Нормандии" Да… А Ритка рассталась с невинностью под "Скорпионз"… под тягучую песенку "Still Lovin You"…
      I"m still Lovin You…
      Я все еще люблю тебя.
      Я все еще люблю тебя, Ритка!
      Семина это злило. И это заставляло его еще сильнее нажимать на газ тогда, когда другие гонщики, завидев чей-то перевернувшийся и горящий автомобиль, инстинктивно жали на тормоза. И поэтому он выигрывал и выигрывал, все поднимаясь и поднимаясь в рейтинге раллийных гонщиков Европы.
      А Сохальский женился по уму.
      Женился на дочери очень влиятельного чиновника из Госплана СССР.
      Отец его Иринки, позднее ставший для Игоря любимым тестем и партнером по семейному бизнесу, решил, что дочку следует выдать за перспективного "гоя". Было это еще при коммунистах, когда евреев не очень-то назначали на высокие посты.
      Так что сам Аркадий Семенович, хоть и крутил у себя в Госплане миллионами, имея все и больше, чем имели некоторые Ивановы из Цэ Ка, застрял по должности между гражданскими эквивалентами "полковника" и "генерала" по причине пятого пункта своей анкеты. Вот и решил Аркадий Семенович дочку свою Иринку за перспективного питерского выскочку "коренной национальности" отдать. Дети-то по еврейскому закону – все равно евреями будут!
      А Игорька Аркадий Семенович вычислял по всей тысяче признаков – "годен-не годен" . Аркадий Семенович даже заведующему министерской поликлиникой доктору Кацману позвонил, чтобы тот выяснил, как у Игорька с простатой да с печенью?
      Потом устроили смотрины.
      На даче в Ильинском.
      Сделали что-то вроде дня рождения да попросили одного из своих в Игоревом министерстве непременно этого молодого порученца привезти.
      Ирка тоже не дура, ей папа объяснил что и как, да и мама тоже накрутила: мол, бери парня в оборот и все два дня уикенда от него ни на шаг! А если заладится, так и не ломайся, дело-то молодое – тащи парня в спальню да заваливай прям на себя!
      А потом, а потом был разговор у Аркадия Семеновича в кабинете.
      И перспективы, от которых дух захватывало.
      – Мы тебя за десять лет до министра по лесенке додвигаем, – сказал Аркадий Семенович, задорно поглядывая поверх очков, – была б моя Ирка мужчиной, я бы ее додвигал до министра, но, во-первых, у нас в стране девушек, сам уже разобрался – не маленький, понимаешь, не назначают министрами, а во вторых, как у Галича в песне поется, "сам еврей и отец еврей", так что и с этой стороны биографии Ирке моей не повезло. Но так как я уж больно хочу, чтоб внуки мои имели маму министершу, быть тебе, Игорь, министром, вот тебе мое слово!
      Перспективы были самые блистательные.
      Игорь тоже не дурак – тоже справки о будущем тесте навел.
      – Аркадий Семенович? – переспросил кадровик в его, Игоря, министерстве. – Да этот дяденька половиной экономики страны крутит-вертит, как своим дачным хозяйством. Мимо него ни один министр не проскочит просто так. Без его визы ни одной области, ни одному заводу лишнего винтика никогда не получить!
      Перспективы были блистательными.
      А обязанности?
      Что семейные обязанности?
      Они в еврейской семье были совсем не такими уж и обременительными.
      Игорьку даже понравился практичный цинизм, с которым его новая родня подходила к вопросу семейного строительства.
      – У нас, у евреев, – поучал зятя Аркадий Семенович, – ты можешь сто и тысячу раз изменять жене, но только при одном условии – никогда не бросать ее и детей без средств. А в твоем случае, когда я сам позабочусь об Ирочкином состоянии, ты будешь должен раз в год ездить с семьей на курорт, будешь должен соблюдать все приличия, то есть всюду выводить Ирочку как свою законную супругу – на приемы в Кремле, на рауты, коктейли министерские… А любовниц… А любовниц имей себе столько, сколько здоровье позволит. А если и заболеешь чем, то доктор Лившиц вылечит!
      И, похлопав Игорька по коленке, тесть похотливо засмеялся.
      Игорь быстро усвоил порядки еврейской семьи.
      И уже через два года супружества с Иркой был среди ее родни как самый что ни на есть свой – еврей до мозга костей. Сам уже мог так же цинично говорить об адюльтере и заигрывать с женами Иркиных кузенов, похлопывая родственников по плечам и спинам и хохоча при упоминании о докторе Лившице, который может ВСЕ вылечить.
      А Ирка была не такой уж и страшной.
      Не модель, конечно, но в сексе раскрепощенная и даже очень старательная.
      Портили Ирку толстые икры, черненькие усики над верхней пухлой губой и рано начавшийся целюлит.
      Насчет усиков Ирка усиленно поработала с косметологом, и с усиками справились.
      С целюлитом и с икрами было посложней.
      Но Игорешка привык.
      А вернее – приспособился.
      И первые два года выполнял свои супружеские обязанности на все сто!
      И усекнув систему, любовниц себе заводил в среде своих… Из числа жен бесчисленных Иркиных кузенов. И те были довольны, и Аркадий Семенович был спокоен, и Ирке это даже нравилось.
      Через два года, на дне рождении дяди Левы, Игорь уже хохоча по-свойски рассказывал за столом анекдот, как приходит Абрам к жене своего соседа Хаима и говорит ей: Сара, дай мне, потому что жена моя в положении, Сара дала ему, а тут приходит с работы Хаим…
      Тесть был доволен.
      А когда они с Иркой родили ему внучку Анечку – Анну Игоревну Сохальскую, Аркадий Семенович сказал, задорно поглядев на зятя поверх очков: – Ну, на полминистра ты уже наработал. Сделаешь Ирке парня, станешь министром!
      Риту Игорь вспоминал.
      И даже больше того: вспоминая ее в каждый день ее рождения, Игорь не ложился спать с женой, а тихо напивался в своем кабинете.
      Карточек Риткиных у него не было.
      Все порезал в терминаторе для служебных бумаг, чтобы не давать тестю повода усомниться в правильности его выбора.
      Уж больно хотелось стать министром!
      Игореша вспоминал их первый "настоящий" секс.
      Не первый робкий неудачный пересып, а тот первый раз, когда, преодолев полосу привыкания, они настолько притерлись друг к дружке, но в то же время еще не успели пресытиться, и им было просто "атомно хорошо", как сказала тогда Ритка. И где она это словечко подцепила? Неужели у Витьки Семина?
      А один раз, выпив в Риткин день рождения на две рюмки "Джонни Вокера" больше обычного, Игорь позвонил в ночной эфир на радио "Континент-Европа" и попросил диск-жокея поставить Лу Рида для девушки Риты, которая, может быть, услышит и вспомнит своего друга Игоря, с которым училась в питерском универе на экономическом факультете. Диск-жокей ответил, что Лу Рида у них в коллекции нет – не их формат и предложил поставить для Риты песню ансамбля "Моральный кодекс"…
      Вряд ли Ритка слышала это поздравление.
      Вряд ли.
      Антон тоже хотел послать Ритке песню.
      Сам он петь и играть на гитаре не умел, поэтому в день Риткиного рождения позвонил на радио "Старый Хит" и попросил диск-жокея поставить в эфир песню "Я встретил девушку – полумесяцем бровь". Эту песню Антоха от мамы слышал, у нее старая-престарая пластинка была, еще на семьдесят восемь оборотов. Там узбек какой-то с сильным восточным акцентом пел:
      "Ах, эта девушка, меня с ума свела, разбила сердце мне, покой взяла!" Да, бывают девушки, которые могут свести с ума.
      Антоха вдруг вспомнил, как умный, начитавшийся Фрейда с Юнгом Игорешка с коронной своей ироничной усмешкой на губах принялся однажды говорить о том стихотворении Некрасова, где про то, что, де, "есть женщины в русских селеньях"…
      Было это на Восьмое марта. И как раз по радио по случаю женского праздника это стихотворение как бы кстати и припомнили. И тут Игорь завелся: де, Некрасов был больным человеком, подсознательно стосковался по сексуальному типу бабы-госпожи, что эта женщина, что коня на скаку остановит, есть ни что иное, как архетипическая матриархальная матка, от которой пошли потом в европейском эпосе все эти бабы-богатырки Брунхильды и Кримхильды, и что Некрасов, который боялся отца и в том очень страдал по классике от эдипова комплекса, подсознательно хотел этакую сильную мамку, которая и остановила бы не только коня на скаку, но и страстишки самого Некрасова – нашлепала бы его по попе за игру в картишки…
      Нашлепала бы, а потом на себя, на огромные груди свои, положила бы и успокоила…
      Умный он – Игорешка.
      Потому к нему и Ритка ушла.
      Потому и Ритка к нему ушла, окончательно сведя с ума Антоху-бедолагу.
      Тот и сам имел кое-что о Некрасове рассказать. Про того самого мальчика и его колесо. Поиронизировать. Но не стал. Потому как мелко это и Фрейда не привяжешь.
      "Я встретил девушку, полумесяцем бровь, на щечке родинка, а в глазах – любовь.
      Ах, эта девушка меня с ума свела, разбила сердце мне, покой взяла!" И Антоха зло пришептывал губами:
      "Разбила рожу мне – штаны сняла"!
      Из записок А.Е. Баринова:
      Булгаков написал роман "Мастер и Маргарита".
      Сам?
      Весь роман сам написал?
      И даже то невозможное место его, где гениальный Мастер пишет свое лучшее произведение в тот момент своей жизни, когда у него "все хорошо в личной жизни".
      То есть тогда, когда они с Маргаритой счастливо живут в их отдельной квартирке… (set ecrit)… Думается, что эту сладкую муру, достойную коды какой-нибудь мексиканской мыльной оперы, приписала потом женушка Михаила Афанасьевича, после его смерти приписала, будучи единоличной редактрессой его литературного наследия.
      Но суть главной неправды Михаила Афанасьевича не в этом.
      Конечно, трудно было бы обвинять Булгакова в простой кондовой конъюнктуре: де, в стране, где Евангелие днем с огнем было не сыскать, роман, содержащий, хоть и не каноническое, но все же альтернативное, сведение о жизни Христа, был обречен на то, чтобы стать бестселлером… Заменяя собою Евангелие. Это у Каткова, у первого нашего коммерсанта от шлягерно-популярно-бестселлерной литературы, было уже: "не разрешают напечатать Коран, так мы напечатаем комментарии к Корану – и станут покупать"… Так и Михаила Афанасьевича. Когда роман вышел в широкий свет – в журнале "Знамя" в шестьдесят шестом году – дамочки наши, инженерки, от прелюдии хрущевских послаблений уже очень готовы были к тому, чтобы почитать что-нибудь такое… Все равно что – хоть Блавацкую, хоть Кастанеду, хоть Матамбрадхату…
      Но ни того, ни другого в те, советские, времена не издавали. Вся бумага уходила на многомиллионные тиражи Полного собрания сочинений Ленина да на Материалы очередного съезда КПСС. Так что на духовный голод и был вброшен Роман в Романе.
      Ну, что тут началось – каждый помнит!
 

 
      Похороны желаний Виктор Сергеевич Семин, председатель совета директоров СоюзИнвестБанка, правая рука нового министра финансов и один из наиболее реальных претендентов на пост главы Центрального Банка Российской Федерации, маялся похмельем. Голова налилась чугунной тяжестью. Хотелось пить. На виске подрагивали проклятые мелкие сосудики.
      Виктору казалось, что именно они – источник боли. Он где-то прочел, что алкоголь расширяет, а потом сужает сосуды. Стоило только слегка пошевелиться, как сосуды ощутимо сужались и расширялись, сдвигались и слипались в голове в один пульсирующий комок…
      Семин давно уже понял, что с каждым годом ему приходится все хуже наутро; однако, согласно каждой новой занимаемой должности, не пить с нужными людьми становится просто невозможно. Разрешить это трагическое противоречие не представлялось возможным. Раздражало не только то, что приходилось поглощать коньяк в неумеренных размерах. Больше всего на нервы действовало общество тех, с кем приходилось пить на брудершафт. И если вечером Виктор был любезен с теми, кого считал полными идиотами, поскольку они были ему нужны, то с утра он не мог справиться с раздражением, вспоминая откормленные рожи своих вчерашних собутыльников.
      Вчера Семин принимал гостей на своей даче в Одинцово. Приглашенные разъехались поздно ночью. Виктор знал, что прислуга уже давно ликвидировала все следы вчерашнего застолья, но слезать вниз все равно страшно не хотелось. Второй этаж был, в полном смысле этого слова, "его крепостью", в которой Виктору хотелось пересидеть все неприятности. Да и весь дом напоминал фортификационное сооружение: узкие окна-бойницы, толстые стены, огромный сплошной забор. Все территория усадьбы и ближние подступы к ней хорошо просматривались со второго этажа.
      Дом раньше часто переходил из рук в руки. В советское время он служил для отдыха и конфиденциальных встреч важных партийных чинуш. Затем его выкупил разбогатевший предприниматель, укрепивший и без того прочный забор. В это время во всем поселке занимались укреплением обороноспособности дачных коттеджей. На въезде поставили шлагбаум и охрану. Владельцу все эти меры, однако, не помогли, и его пристрелил снайпер, оставшийся ненайденным, у подъезда городской квартиры.
      Некоторое время строение пустовало, сдавалось внаем криминального вида молодцам, наезжавшим в Одинцово, бряцая оружием, для разработки планов операций. Затем вдова подстреленного бизнесмена решила распродать излишки недвижимости, и дом купил Виктор. Он предполагал, что дача будет местом для встреч с нужными людьми.
      Для этого она была полностью оборудована – спальни для гостей, сауна, большая столовая. Постепенно Семин привязался к загородной жизни и часто наезжал в коттедж один, чтобы расслабится после тяжелых совещаний и судьбоносных решений.
      Виктор осознавал, что сделал феерическую карьеру, словно по мановению волшебной палочки. Двенадцать лет назад успешный молодой экономист, заканчивающий обучение в университете, пришел работать в петербургский филиал банка. Сегодня он его возглавлял. А скоро он – тьфу-тьфу-тьфу! – станет главой центрального банка…
      Сбылась мечта идиота… На тринадцатом году работы. Чертова дюжина. Эти годы были наполнены постоянной тяжелой работой, страхом сорваться – и вот он почти достиг того, о чем мечтал. Иногда он сам не верил, что все это происходит с ним.
      Порой голова кружилась от стремительного перемещения – вверх, вверх и только вверх, не оглядываясь назад! Рядом с ним не осталось никого из его прошлых знакомых, кроме Игоря Сохальского, присутствовавшего и на вчерашней вечеринке.
 

***

 
      Десять лет назад Виктор вслед за своим другом Сохальским переехал в Москву.
      Игорь был убежден, что настоящую карьеру можно сделать только в столице.
      Сохальский избрал для себя государственную службу, тогда как Виктор не стремился стать чиновником. Их отношения строились на взаимовыгодной основе: Игорь имел доступ к информации министерства финансов, а Виктор обеспечивал прохождение кредитов нужным людям через Союзинвестбанк. Кроме того, они оставались хорошими приятелями.
      Правда, иногда Семина раздражали перемены, произошедшие с бывшим однокурсником.
      Возносясь все выше и выше в чиновной иерархии, Сохальский постепенно утрачивал свободную манеру общения. С подчиненными Игорь разговаривал хамским тоном, нацепив на лицо выражение брезгливой скуки. Виктор и не заметил, когда эти-то неприятные интонации стали для его друга абсолютно привычными, а высокомерное выражение въелось в кожу. Кислая мина на лице Игоря держалась постоянно, возможно, потому что он теперь всегда был окружен нижестоящими… Сквозь начальственную гримасу все реже проглядывали черты юного приятеля и однокашника.
      Порой Виктору казалось, что и его Игорь воспринимает как младшего по званию.
      Формально Семин не подчинялся Игорю, да и вообще не был связан с ним, но именно Игорь обеспечивал банк необходимой информацией о предполагаемых изменениях финансовой политики. Именно поэтому молодой финансист Семин, близкий рвущемуся вверх чиновнику из минфинансов, был выбран главой банка на собрании директоров.
      Сведения, полученные от Сохальского, позволили Союзинвестбанку удержаться на плаву после кризиса 1998 года. Игорь подстраховывал приятеля. Виктор, в свою очередь, охотно оказывал Сохальскому мелкие дружеские услуги, не интересуясь, для кого переводятся деньги на счета в оффшорной зоне. Они никогда не сопоставляли объем предоставляемых услуг – какие могут быть счеты между друзьями! – но оба понимали, о чем и когда можно просить друг друга. Игорь всегда вел себя корректно, не навязывая приятелю своего решения. Но Виктор понимал, что его банк зависит от замминистра куда больше, что Игорь от него. А теперь, когда Игорь стал министром, речь шла о переходе Семина на государственную службу, в Центробанк. И хотя формально председатель банка не зависит от министра финансов, Виктор понимал, что по неофициальной иерархии он еще долго для всех будет протеже Игоря Сохалького – и только. Свою независимость ему придется еще доказывать и доказывать, выгрызать зубами, вырывать по кусочку… И не дай Бог, что-то разладится в отношениях с Игорем.
      Впрочем, внешне они оставались лучшими друзьями. А как было на самом деле, Виктор и сам не очень понимал. Впрочем, с его суматошной работой времени на анализ психологических тонкостей не оставалось. В каждый конкретный момент нужно было быстро принять единственно верное решение. Ошибаться было нельзя, так как один неправильный ответ мог стоить карьеры, а то и жизни. Игорь был надежным, проверенным партнером. Он знал его много лет и доверял ему. Все остальное было не важно. Следовало стерпеть раздражение, когда Игорь с самодовольным видом распекает проштрафившегося коллегу (хорошо, что не его, Семина). И нечего мысленно издеваться над обрюзгшим приятелем. Холеная чиновная спесь – норма, надо это просто принять.
 

 
      Парк желаний Антон с трудом заставлял себя всматриваться в строчки, ползущие по экрану монитора. Думал о своем. Нужно ехать в столицу, вынимать гвоздь. А на какие шиши, прикажете это делать?! Суммы на экране напоминали о его собственном финансовом положении. Финансы поют романсы. Сколько у него наличных, можно и не проверять.
      Каждая копейка на счету.
      И ведь практически все уходило в дом – мечта любой жены. Но только не его! Аня словно не замечала, что собственные расходы мужа просто ничтожны. На себя Антон тратил гроши – много ли ему было нужно?! Пиво, сигареты. И даже эти мелкие расходы оплачивала фирма. Правда, руководство об этом не подозревало.
      Костюм вот пора было сменить. Ему-то наплевать, но он ведь работает с людьми, а в этой шарашкиной конторе чертовски требовательны к внешнему виду, даже если тебя никто не видит в твоем кабинете.
      И сколько может понадобиться бабла, чтобы выбраться в столицу?! Ну, билет и там придется остановиться в гостинице. Его собственных денег не хватит, и небольшая заначка, которую он со временем научился прятать от жены, ничего не меняет. Все равно не хватит. Попросить аванс немыслимо. Не в сказку попал! Господин финансовый директор деньгами не располагает. Сапожник без сапог.
      Людей, у которых он мог бы занять, просто не было. Все старые знакомые и сослуживцы, как и он, тянут от зарплаты до зарплаты. Думай, думай! А что, если…
      Он вспомнил какой-то недавний разговор с коллегами на лестнице, где они обычно курили – курение даже в собственном кабинете не поощрялось. О здоровье заботятся – кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. Особенно умиляло, учитывая проблемы в его собственной семье – мать, Юрка…
      Так о чем они говорили?!
      О сейфе! Вот, мол, господа, взять бы деньги из "кассы" да длинноногую Веру из отдела рекламы – и на юга! Сохранялось еще у его сверстников представление о "югах", как о каком-то райском месте – пределе всех мечтаний.
      А впрочем, о чем им еще мечтать?!
      Ну, есть еще Турция, почти тот же юг, только немного дальше, даже по-русски там почти все понимают. Антон, однако, о Турции не мог и мечтать, да и на юга его не тянуло, потому что поехать туда мог только с женой и ребенком, а это было бы полной профанацией самой идеи отдыха.
      Кто-то тогда еще заметил, что если взять "кассу", то ехать лучше одному, а длинноногие Верки найдутся на месте.
      К сейфу у Антона был свободный доступ – заместитель финансового директора, как никак. Сейф стоял в его кабинете, и деньги, которые в нем лежали, были самым натуральным черным налом. Легальные сделки фирма вела через банк.
      Так что техническая сторона замышляемого преступления оказалась гораздо легче моральной. Труднее всего было решиться перейти эту пресловутую черту, что отделяет законопослушного гражданина от злодея. Впрочем, были и другие проблемы.
      Антон не мог связаться с Сохальским. Звонил из офиса – междугородный разговор пусть оплачивает фирма, спишем на мифическую необходимость консультации в министерстве. И был уверен, что у Игоря найдется пара минут для однокурсника. К первому звонку готовился старательно, как первоклассник к Первому сентября.
      Долго и старательно откашливался, потом поправил галстук, словно Сохальский мог видеть его. Но все эти приготовления оказались совершенно напрасными. Телефон, который Антон ничтоже сумняшеся позаимствовал с правительственного сайта, ответил долгим заунывным писком факса. Он набрал следующий списанный с сайта номер – та же картина.
      Гудки пронзительные, гудки долгие, гудки короткие. Может, ему просто не повезло, он попал в какой-то особенный день, когда весь кабинет министров дружно обменивается факсами?!
      – А что ты думал?! – подсказывал внутренний голос. – Министр – это тебе не хрен собачий – фиг ты к нему так-то пробьешься. Спокойствие, только спокойствие. Он взглянул на часы… Может, в конце концов ему повезет? Дозвониться удалось на второй день, и это, по-видимому, само по себе уже было удачей.