Да и тайный язык карт – даже простых, тех, в которые резались в Киришах в дурака или пьяницу в босоногом детстве – на щелбаны, а став постарше – на интерес с раздеванием, был ей неведом. Что уж говорить об этих! Она сжалась в комочек на табуретке, подумав не в первый раз, стоило ли вообще сюда приходить.
Гадалка нахмурилась, пробормотала что-то себе под нос и, сложив карты, вздохнула.
– Что? – испуганно спросила Анька.
Взгляд женщины блуждал где-то над ее головой, словно считывая одной только ворожее ведомые знаки.
– Сглаз на тебе, милая! Сильный сглаз! Тут даже я, может, не сумею пособить, но постараюсь. Ты не сомневайся, я денег зря-то не беру! Ты давай сначала сходи-ка на Смоленское к Ксении Блаженной, потом возьми свечей…
Она вытащила из ящика стола лист бумаги и по пунктам расписала все, что нужно было сделать. В конце всенепременно следовало вернуться к ней за новой порцией указаний.
– А кто сглазил-то?! – спросила Анька.
– Этого тебе никто не скажет – трудно выяснить. Может, прохожий, может, сосед позавидовал!
"Было бы чему завидовать-то!" – подумала про себя Анька.
– А бывает, и сам человек себя сглазит или проклянет даже! Целит-то в иного, а ему – как пуля рикошетом! Назад! Потому и говорят, не рой другому яму!
– Я ничего не рыла… – сказала Анька искренне. – То есть не проклинала.
– Вот и умница! – согласилась мгновенно Адель. – Вот что, приведи-ка своего благоверного ко мне, да и ребеночка. Проверим, на всякий случай!
Проверка само собой означала дополнительные сотенные купюры, которые перекочуют в ухоженные пальцы Адели. На лице Аньки отразилось сомнение.
– Ну что же ты, милочка, думаешь – это тебе не зуб вырвать – раз и готово!
Процесс долгий! – потрясла пальцем гадалка перед ее лицом, пристально глядя в глаза.
Гипнотизировала, наверное!
Анька выбралась из парадной, посмотрела на часы. Визит продолжался удивительно мало. А может, не хотела Адель чего говорить?! Люби Адель мою свирель…
Псевдоним наверняка, решила Анька. Кличка, как у блатной – не могла она поверить, что сейчас кому-то придет в голову называть так дочку.
Дул ветер, гнал пыль. Пыль хрустела на зубах. "Прямо как в Средней Азии", – подумала Анька, доставая платок. В Средней Азии она никогда не была, но считала, что достаточно хорошо все там себе представляет по телепередачам.
Сплюнула и вытерла рот. Подняла голову, выискивая среди окон то самое. Почему-то ей казалось, что гадалка должна высматривать ее сверху.
Сейчас, задним числом, ее обуяло раскаяние – напрасно она отдала денежки! Толку-то, толку никакого! Знала, что не пойдет обходить церкви – все это лажа голимая!
Если бы так все было просто! И иконы эти целовать! После всяких вонючих старушенций! Свечку поставить можно, почему бы и не поставить.
На Смоленское кладбище так и не поехала, ограничилась тем, что забежала в попавшуюся по дороге деревянную часовню а-ля рюс. Свечки у нее падали, не хотели становиться в широкие подставки. Наконец получилось. Анька постояла еще немного – не хотелось выходить на холод. Никакого религиозного благоговения она не испытывала. Отбывала повинность. Ни во что не верила.
Зачем ездила?! Катька подбила – дура набитая! Только и может, что давать дурацкие советы. Сама мужа не смогла удержать – теперь вот бегает по всем этим бабкам, плачется в жилетку. А те слушают и утешают – сходи на кладбище, возьми могильной земельки… И нам копеечку за совет не забудь дать! Тут к тебе и полетят отборные кобели вот с такими вот… Правда, не летят что-то кобели, погода, видно, нелетная, но Катька все равно надеется!
Ах, если бы, в самом деле, копеечку брали… Жалко было денег!
Болезнь настигла Юрку внезапно. Вдруг начал быстро уставать, подскочила вверх температура, стали болеть кости, побледнела кожа, и на ней появилось множество маленьких синих точек, похожих на булавочные уколы. На другой день после этой дурацкой поездки к Адели Анька снова водила его к врачу – делать пункцию.
– Это больно?! – Юрка стиснул кулачки. Аня видела, что он боится.
– Нет, не больно! – солгала она быстро. – Все равно, что укол.
– Ты то же самое говорила, когда к зубному ходили! – вспомнил он.
Мать помотала головой раздраженно. За что ей это наказание. В голову не приходило никакой вины, за которую могла причитаться подобная кара.
Юрка ловил по-детски внимательно все ее ахи-вздохи, все эти бабьи причитания, что так ненавидел его отец. И делал для себя однозначный вывод, что он в чем-то виноват. Напряженность придавала бледному детскому личику такое выражение, что бабулька в клинике сложила руки, с отчаянием глядя на Аньку.
– Да что же это он у вас такой замученный!
– Вы бы не лезли не в свое дело! Своих воспитайте! – огрызнулась Анька.
– Да у меня трое выросли! – закудахтала старуха, ковыляя за ней, но потом отстала и махнула рукой.
Пункция была болезненной. Юрке показалось на миг, что его проткнут насквозь – пришпилят к столу, как муху булавкой в музее. Представил себя в музее вместе со всякими букашками.
– Терпи, казак, атаманом будешь! – сказал врач.
Юрка не был казаком и атаманом становиться тоже совершенно не хотел. Все, что он хотел, – вернуться домой и не знать больше никогда этой боли.
– Мама, мама! – дергал он ее за рукав.
– Ну!
– Мне Степка во дворе рассказывал, что, когда ему делали укол от бешенства, папа ему машину подарил радиоуправляемую!
Анька не ответила, помотала только головой и потащила скорее сына в гардероб – одеваться. Возле клиники, пока курила, прицепился какой-то молокосос – из студентов-практикантов, завел разговор. Клеился, не обращая внимания на слоняющегося рядом Юрку. Анька отвечала что-то, флиртуя. А из головы не вывходил последний разговор с доктором.
Доктор – холеный еврейчик (а Анька по-пролетарски тупо не любила эту нацию, независимо от занимаемой должности) – объяснил ей, что лечить эту самую лейкемию весьма дорого, результат не гарантирован, а лучшие клиники – в Германии. Уяснив это, Анька уже не слушала больше никаких объяснений. Встать и уйти хотелось, но досидела. Мало ли как дело обернется. Хотя матери больного ребенка все прощается.
Врач набросал ей названия препаратов, примерную цену и адреса, где их можно было купить или заказать. Анька кивала, думала про себя зло, что все здесь у них схвачено – рекламируют своих партнеров с их лекарствами. За все заплачено, и деньги немалые.
Такие деньги, что им и не снилось. И даже это самое лечение, которое они сейчас не в состоянии оплатить, ничего не гарантирует. Облучение?! Ха! Она знала одного облученного – по поводу раковой опухоли. Нервный, с проплешиной. Здесь, наверное, те же самые технологии. И никакой гарантии. Вообще все это сделано, чтобы вытягивать деньги.
Вечером Антону предстояло получить очередную головомойку. А вместо машинки, о которой канючил хитрый Юрка, она купила пива. Супруг задержался на работе даже дольше, чем обычно. Что он там делает, Аньку никогда особенно не интересовало, но сейчас, во хмелю, она начала задумываться. Может, "пялит" какую-нибудь сотрудницу? Денег за внеурочные ему вроде бы не платили.
– Что мы на этот раз празднуем?! – поинтересовался Антон, заметив пустую бутылку.
"Ничего не оставила, – отметил он про себя. – А говорят, что простые бабы сердечные. Может, мне досталась особенная: простая, но бессердечная. Или, скорее, врут те, кто говорит. Обычная идеализация трудящихся слоев населения. Вот, мол, они какие – может и не семи пядей во лбу, зато душевные! А души при ближайшем рассмотрении что-то и не видно, а то, что видно, – больно неказисто. Восхищаться-то нечем", – думал он, рассматривая супругу.
– Что вылупился?! – спросила она. – Сейчас у тебя глаза вообще на лоб полезут.
Поминки это, а не праздник никакой. Понял?! – бросила с вызовом. – Сына твоего поминаем!
Юрка уже спал и не мог этого слышать. Антон бросил дикий взгляд в сторону его комнаты. Ничего не говоря, подошел к постели Юрки.
– Папа, а мы поедем в Германию?! – спросил сын, открывая сонные глаза.
– В Германию?! Почему в Германию?! – не понял Антон.
Разъяснить ситуацию с клиникой Анька не удосужилась. Антон решил, что Юрка просто насмотрелся фильмов. Фильмы про войну снова в моде.
Утром мадам Добровольских наконец кое-что рассказала.
– Да какая тебе разница! – бросила она напоследок. – Тебе же на нас наплевать!
– Сколько там надо?! – спросил он, зная, что любая сумма ему сейчас не по плечу.
Знал, что даже работай он круглые сутки, не смыкая глаз и не покладая рук, на лечение за рубежом денег в любом случае не хватит. Знала это и Анька. Поэтому вместо ответа истерично рассмеялась:
– Да какая разница-то! Киллером, может, подрабатывать собрался. Так тебя не возьмут, не обольщайся. Ты в стену-то из рогатки не попадешь. Люди разве что со смеху умирать будут.
Антон пожал плечами. И не ударишь ее при Юрке. Впрочем, не в нем дело. Не умел он бить женщин. Не умел бить вообще. Поэтому она била его. И удар хорошо поставлен, а ему только и остается, что уйти. В защиту. Глухую. Притвориться глухим и уйти.
Он и ушел. На работу.
– Как вы отдыхаете?! – спрашивал давеча по ящику бодрый репортер у одного из ветеранов эстрады.
Ветеран восседал за своим роялем в компании девицы, которая ему в дочери годилась.
– Работа для меня – лучший отдых! – бодро рапортовал ветеран.
Гормоны играют. Седина в бороду – бес в ребро.
Антон тоже отдыхал на работе – больше просто было негде. И насчет гормонов ему все было понятно. Только кому смазливая девчонка, а кому ручная работенка. "Холмс, я хочу женщину. – У вас же есть жена, Ватсон! – Ну, Холмс, вы бы еще про маму вспомнили!" Тогда, в университетские годы, вся его энергия была направлена на Ритку-Маргаритку.
Ритку в РАЮ ЕГО СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ Антон любил по-разному.
Иногда он помещал ее в квартиру, наполненную толпой разгоряченных любовников…
Он представлял себе вечеринку, модную пати-суарэ, где расслабленная кокаином публика предавалась самому легко воспламеняемому блуду. Где в каждом уголке квартиры вились клубки из слипшихся тел, где женщины отдавались по первому зову, где пары сливались и, распавшись, снова сливались в новых комбинациях. И вот, в такой квартире бродила и ходила она – королева и хозяйка этой модной вечеринки…
Нагая. А иногда и не совсем нагая. В иных мечтаниях на ней была полупрозрачная облегающая рубашка. А иногда черные чулочки. А еще иногда – белый лифчик. Только белый лифчик – и все!
Но во всех этих комбинациях, что прокручивались в РАЙСКОМ САДУ ЕГО СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ, он обладал ею. Он обладал ею со всей неутомимой силой своего воображения, и обладание это заканчивалось потом его легким, едва слышным стоном. И мокрым пятном на смятой простыне…
А иногда он представлял ее в купе.
В купе поезда.
Она ехала с Игорем.
Именно с Игорем Сохальским куда-то в Москву или из Москвы, в Сочи, например.
Она была с Игорем. Но купе почему-то было не двухместное, в каких ездят министры, а обычное четырехместное.
И вот соседями Игоря и Ритки оказались двое… Двое мужчин. Двое лихих разбойников с большой дороги. И они, напоив Игоря до потери сознания, принялись Ритку раздевать. Долго и сладко раздевать… А Игорь спал. А они ее раздевали…
Были… Были и такие мечтания. И снова едва слышный стон и мокрое пятно.
Теперь… Теперь он работал бухгалтером, и в их небогатой фирмочке "купи-продай" у него как у заместителя директора по финансам был свой отдельный кабинетик. А в нем, как и положено, – компьютер, подсоединенный к сети Интернет… "Архизанятнейшая штука", как выразился бы покойный Ильич. Антоша быстро в нем, в Интернете, освоился и, будучи так или иначе, но вроде как женатым, стал грешить одной популярной страстишкой – разглядывать фотографии скучающих женщин – бухгалтериц, экономисток, секретарш, инженерок-технологов и прочая, прочая, прочая, всех, кто скуки ради помещает свои фотки и анкетки на тех разделах сети Интернет, где люди… это, как бы… знакомятся.
Сперва Антошка только разглядывал фотки…
Все-таки как-то нехорошо.
Он вроде как бы и женат, да и не мальчик вообще уже!
А потом пристрастился – начал переписываться с этими…
С секретаршами, экономистками, инженерками…
Но до свиданий дела не доводил.
И потому, что денег лишних не было.
Да и вообще из-за робости какой-то внутренней.
А однажды…
А однажды вдруг как молнией его ударило-пронзило…
Вспомнилось что ли в мозжечке о той заложенной мамиными театральными повинностями мине?
И оставшись после работы на три часа, запершись у себя в кабинете и скурив зараз полпачки дешевых "Мальборо-лайтс", он на одном дыхании написал пьесу…
МОЙ ЛАСКОВЫЙ И НЕЖНЫЙ МОНИТОР
Пьеса для двоих Действие происходит в виртуальном пространстве Интернета.
Действующие лица:
Он – Ромео 48 (он же Августин – собака майл ру, он же Базилий тридцать три, собака яндекс ру, он же Викторус две тысячи, собака хотмэйл ком) Она – Джульетта 35 (она же Августина – собака майл ру, она же Базилина тридцать три, собака яндекс ру, она же Викторина две тысячи, собака хотмэйл ком) Сцена оформлена в виде экранов двух мониторов (и двух огромных клавиатур) Действие первое Картина первая Он и она Она: Я хорошенькая и умненькая, я в талии и в бедрах, как Бритни Спирс.
У меня сейчас волосы темные, но позапрошлый год я была почти блондинкой… Я не курю, мало ем, обожаю французские комедии и люблю, когда мужчина не скупой… А еще люблю путешествия… В разные страны… Где пляжи, море, солнышко и хороший сервис… На фотке, между прочим, – это когда я прошлый год в Испании – в Коста Браво… С подружкой… А еще я люблю водить машину… Правда, своей у меня нет…
Пока… В общем, я хочу найти такого мужчинку, который не жадный, который надежный, который с чувством юмора, который красивый… В общем, пишите – Алевтина сорок восемь, собака майл ру…
Он: Привет, Алевтина сорок восемь! У меня, кстати, тоже сорок восемь…
Мне твоя фотка понравилась. Только ты где – слева или справа от Ричарда Гира?
Вообще, если слева, то это Шерон Стоун… И это вообще-то не в Коста Браво, а в Лос-Анжелосе, да и не прошлым летом, как ты пишешь, так как кадр этот из фильма девяносто седьмого года… А если ты справа, то ты что – негритянка что ли? И вообще, это Вуди Голберг. Я тебе тоже свою фотку послал приложением. Если понравится – шли мэйл. Юмор мой, кстати, зацени. Анекдот тебе свежий вот с баннерса – идут две Масяни по сайту, ищут себе пару Хрюнделей… А, черт, опять из сети выскочил!
Она: Привет-привет… Что-то фотка твоя не раскрывается до конца. Хотела на твои сорок восемь посмотреть, а картинка все грузится, грузится и на середине второй пуговицы зависает. У меня вообще-то компьютер не самый крутой. Ты мне фотку свою ужми – и переформатируй в джипег. О-кей? А юмор твой заценила. Ты парень – ничего! Не тормозишь, как некоторые. А машина у тебя есть? Какая? Ино?..
Он: Я сорок восемь имел в виду другое. Ты че! А потом я тебе анекдот не дорассказал. Одна баба тоже – хотела мужика на бабки раскрутить. Он ей – пойдем, мол, ко мне домой, бутылочку возьмем, телик поглядим – "Поле чудес" с Леней Якубовичем, а она ему: "Да ты чего? Надо девушку сперва в ночной клуб на дискотеку сводить, потом в ресторан, потом на машине покатать, по бутикам – подарков ей купить – платьев, туфель, шубок, сумочек, духов, жакетов…" А он ей:
"А не по-о-о…" Вот, зараза, провайдер отключился… Или карточка закончилась?
Она: Привет, я тебя все-таки загрузила. А ты – ничего! Мне такие нравятся. Не обсос какой-нибудь там. Если фотку свою, разумеется, прислал. А ты вообще женатый? Я в прошлом году с одним женатым познакомилась. Нет, не в Интернете, а подвозил меня. Тачка у него так себе – "Ауди", вроде, или "Пассат", я не разобрала… Когда на заднем сиденье в рот брала… Шучу! Это у меня настроение такое хреновое. Просто шеф сейчас в офис зашел и развонялся, что я в сети сижу, а не буклет верстаю… Я в рекламном агентстве вообще-то работаю. А ты?
Он: А слабо фотку в бикини прислать? Или даже лучше – без?
Она: Сходи на адалт порно фри – точка ком. И подрочи…
Он: Обиделась… А я хотел по-серьезному…
Она: По-серьезному не так. По-серьезному стихи пишут, в ресторан приглашают или в турпоездку в Париж… Тут я турфирме одной рекламный буклетик верстала, так там путевочки есть недорогие – на Лазурный Берег, в Ниццу и в Малибу… …Ты чего долго не пишешь? Комп завис? Так жми на альт-контр-делит!
Перезагрузись…
Он: Я на адалт-порно фри точка ком ходил, как ты мне советовала. Там та-а-акие телки!
Она: Мастурбировал? На кого кончил? На блондинку?
Он: На двух голубых кончил.
Она: А чего тогда про та-а-аких телок поминал, если голубой? Голубой, голубой, ты возьми меня с собой! Вообще, это даже по дизайну клево получится – голубой увозит меня в голубую даль… или моя голубая мечта в руках у голубого…
Он: А ты не дура… С тобой во-ще можно поприкалываться! Мне эт-то нравится…
Она: Ну, спасибо, дорогой, заценил меня, девку-чернавку. А то мой шеф меня что-то хреново ценит, опять заходил, обещал премии лишить. Хоть халтуру бы какую найти!
У тебя для меня халтуры нет? Только интим не предлагать! Я девочка правильная и отдаюсь только по любви и после хороших ухаживаний. Например, в совместной турпоездке. Так как насчет халтуры? Буклет сверстать, сайт оформить, дизайну наделать, красоты интернетной напустить? А то щас пойду повешусь на шнуре от клавы. Или вены мышью порежу… Хоть анекдот какой рассказал бы, что ли!
Он: А че ты все про турпоездку-то? Как зациклилась! Ты бы прямо туда иностранцам бы и писала: мол, хочу к вам на ПМЖ, но сперва хочу приехать – поглядеть.
Альт-контр-делит. Перезагрузка.
Глава третья
Стимуляция желаний С какого-то момента времени, после того Старого Нового года что ли, Рита вдруг стала ловить себя на том, что начала суеверно отмечать в уме номера вагонов метро, маршруток и поездов, в которых случалось ей передвигаться по городу. Она по какой-то ведомой только ей системе складывала теперь цифры в своем уме, делила их на какой-то знаменатель, и если в итоге получалось нечетное число – желательно три или семь, то Рита полагала, что день сложится удачно. А если после операций сложения и деления получалась шестерка или число в числителе было простым и не делилось, то… То Рита иногда даже, растолкав раздраженных пассажиров, сгрудившихся у выхода, перебегала из несчастливого вагона в другой.
Вот и нынче в аэропорту она еще раз поглядела на скромное пулковское табло прилетов и отлетов, что желтыми точечками зримых макропикселей своих с бесстрастностью неодушевленной машины давало живым и переполненным страстями людям такую волнующую их сердца информацию… Прибытие. Отбытие. Рейс задерживается… Departure, Arrive…
Ее рейс был шестьсот сорок первый. Непонятное число. В сумме цифр давало одиннадцать. На три и на семь не делилось. Но Рита успокоила себя мыслью, что единица на конце означала начало чего-то нового в ее жизни. Первый. Первый, значит начинающий и открывающий нечто еще небывалое и неведомое. А еще первый мог быть синонимом слова "лучший".
Так или иначе, но Рита в первый раз летела в Париж. Рейс шестьсот сорок первый авиакомпании "Аэрофлот".
Ей еще предстояло завоевать этот Париж.
Как тысячи тысяч провинциалок приезжают из российской глубинки завоевывать Москву, мечтая выйти замуж за москвича, так и Ритке предстояло теперь для начала выполнить программу минимум – выскочить за француза… И получить эту…
Французскую прописку… Или как там ее? Карт де сежур!
А начиналось все так непросто.
И главное – все сама.
Никто не помогал.
Селф-мэйд гел. Селф – мэйд вумэн.
Распределения в тот год никакого уже не было. Съездила Ритка на две недели в Сочи с мамой и папой – ах, как они были рады-радешеньки такому случаю, что их дочь, да вдруг не с друзьями-подругами, а с ними, с предками, поехала. Хотя мать догадывалась по Риткиному унылому и угнетенному виду, что не в радость дочери эта поездка. Но мама в душу к ней не лезла, боялась разбередить, да только хуже сделать. И про Игоря ну ни разу не спросила: де, а где же твой кавалер? Этот умненький воспитанный мальчик, что нам с папой так нравился? Где он теперь отдыхает? Куда он на работу устроился?
В Сочи Ритка ходила только на пляж и в гостиничный ресторан. И всюду только с родителями. Возле ее длинных загорелых ножек вилась туча всякой разнокалиберной мошкары – начиная от местных грузинских сердцеедов, всех этих Гиви и Зурабов-Зуриков, до самой настоящей бандитской шпаны из Питера и Подмосковья. С золотыми цепями и в красных пиджаках. Приглашали наперебой с разной степенью настойчивости то на озеро Рица – прокатицца – аж чуть ли не на гоночном "Феррари", то на гору Ахун в ресторан какими-то особенными шашлыками полакомиться. И все эти подмигивания да многозначительные улыбочки! Бедный папа – ему приходилось отбиваться и принимать на себя разговоры с особо настойчивыми. Хорошо, что папа умеет разговаривать и с бандитами, и с грузинами, и с нанайскими нанайцами.
В общем, повалялась четырнадцать дней на каменистых сочинских пляжах, позагорала и вернулась с предками в Питер.
И собралась уж было куковать над своим дипломом – куда с ним пойти? К папе в его НИИ? Бухгалтером на зарплату в пятьдесят долларов? Чтобы принимать там ухаживания робких МНС (Сноска: младших научных сотрудников) с окладами в шестьдесят у.е. и их дешевенькие шоколадки и приглашения поужинать в самом дешевом диско-бар-кафе…
И тут вдруг по радио, между песенкой Элтона Джона да шлягером новомодной певицы Свиридовой про фламинго услыхала она, что радиостанции требуются менеджеры в рекламный отдел… Ритка бы и пропустила эту информацию мимо ушей, да кольнуло то, что радиостанция эта музыкальная была не совсем простая, а была она по статусу своему российско-французским совместным предприятием… Русско-французское джойнт-венчур! (Сноска: Предприятие совместного риска (англ.)) Это звучало, как известная песня Джо Дассена про "си тю не экзистэ па, э муа пуркуа экзистарэ".
Редакция, бухгалтерия и коммерческий отдел радио "Континент-Европа" находились в бывшем здании городского Дворца комсомола. Ритка раньше частенько бывала тут с Витькой Семиным, так как он был большим любителем всяких там рок-фестивалей, сэйшнов, как он говорил. Чего и кого они с ним здесь только ни слушали и ни смотрели? От здешних смешных "НОМ" и "АВИА", до матерых московских Сукачева с Мазаевым. Последний, кстати говоря, Ритке особенно нравился. Он так стебно выговаривал это слово… ЛЮБЁ-Ё-ЁФЬ… Точно! Не любовь какая-нибудь там, а именно – ЛЮБЁФЬ. Любёфь, когда в нее поиграют-поиграют, а потом вдруг расстаются.
Добираться до этого самого Дворца комсомола было непросто. Когда при советской власти его строили, партия специально так задумала, чтобы засунуть молодежь с ее рок-н-роллом куда подальше от метро и от центральных коммуникаций!
От метро "Петроградская" Ритка взяла частника.
С ее ногами да натуральной русой косой до пояса частникам вообще можно было никогда не платить. Перекинься с разомлевшим да пустившим слюни шофером парой ласковых слов, дай ему выдуманный номер телефончика – вот и расплатилась. Но Ритка никогда не опускалась до подобных штучек. Да и папка, пока еще мог чего-то, подкидывал на карманные.
Рекламным менеджером та должность, которую ей предложили, называлась только для солидности. Ритка не дура – сразу все поняла. Настоящие менеджерши – три холеные девчонки, явно чьи-то протеже, жены или любовницы – сидели здесь, в уютном офисе, и с ленивой надменностью заученно отвечали на телефонные звонки: "Радио "Континент-Европа", коммерческая служба, говорите, пожалуйста…" А то, что предложили ей, называлось агент по рекламе, агент, которого ноги кормят. И для того чтобы когда-либо попасть в штат и сесть в офис к телефону, как эта лениво-надменная троица женок и протеже, надо было пуд соли съесть и десять пар кроссовок стереть по асфальту, бегая по Питеру за заказами на рекламу…
Ритка сразу все поняла, отметая, как мусор, все сладкие обещания "бонусов", "экстра-премий" и "прогрессирующих процентов с процента прибыли"…
– У нас есть агенты, которые в месяц делают себе полторы тысячи долларов зарплаты, – заученно говорил зам генерального директора по рекламе. Говорил и было видно по его глазам, сам не верил в то, о чем говорил. А глазами все больше по ее голым загорелым коленкам так и шарил.
Но Ритка не затем пришла, чтобы отказываться.
Во-первых, ее устраивало свободное расписание.
Спи дома хоть до полпервого пополудни!
Во-вторых, половину работы тоже можно было из дома делать. По факсу, который дома как раз имелся, да обычными звонками клиентам…
А что до зарплаты – так папка, пока еще был директором НИИ, подкидывал на новые колготки да на такси!
В первый месяц Ритка сорвала только три заказа. Два разовых, самых дешевых – по недельному модулю – три трансляции по будним дням – и один долгоиграющий – по модулю – месяц, три трансляции в день – семь дней в неделю. Ее процент составил сто двадцать долларов. Для начала – неплохо? "Неплохо!" – ответила Ритка сама себе.
Однако без своей машины все эти деньги и ушли на поездки по клиентам, которых сперва надо обзвонить, а потом еще и на месте уговорить, так как приходилось ловить частников.
Но, тем не менее, работа была все же получше, чем сидеть где-нибудь в бухгалтерии среди стареющих одиноких разводок с перспективой со временем уподобиться им.
Или вообще попасть, как Людка Смирнова попала.
С Людкой они встретились случайно – Ритка в их "Сигму-Промбанк" в рекламный отдел зашла раскрутить тамошнего начальника на двухнедельный рекламный модуль. И даже мини-юбку кожаную по такому случаю надела.
Приперлась в этот их "Сигма-Промбанк", а там Людка в приемной сидит!
Однокурсница Людка из параллельной группы.
– Ты че тут делаешь?
– А ты че сюда пришла?
В общем, выкатились потом в кафе – покурить, кофейку попить, Людка и рассказала, какое в банке житье-бытье да какие тут нравы.
– Ну, шеф по деньгам не обижает, – с капризной манерностью откинув головку чуть назад и набок, говорила Людка, – если с ним по его правилам играть, то и он с тобой хорошо.
Людке надо было на отдельную квартиру себе зарабатывать. Поэтому Рита не осуждала, что по сути и в принципе дипломированная Люда Смирнова работала здесь в банке кем-то вроде постоянной проститутки, которую подкладывали под разных московских и местных клиентов управляющего.
– Им приятнее, когда вроде как не просто девушка по вызову, а типа как секретарша, – откровенничала Людка, – а что? За прошлые субботу и воскресенье мне шеф тысячу баксов дал, и эти москвичи, с которыми мы в Ольгино потом ездили, те тоже тысячу баксов в конверте подарили.
– И ты что с ними с обоими сразу? – ужаснулась Ритка.
– А что такого? – хмыкнула Людмила. – Время такое, подруга, да и сама ты святая что ли? В институте у тебя разве не два любовника было? Эти – Игорь Сохальский и Витька Семин…
Ритка на Людку за это не обиделась. У каждой девушки свой путь – свои проблемы.
– А ты ведь тоже неплохо устроилась? – приободрила подружку Людмила. – Радио "Континент-Европа" – клиент нашего банка. Я там знаю – мосье Жирок и мосье Дюваль, а еще вашего московского начальника – генерального этого… Как его? Василенко!
– С ними тоже была? – спросила Ритка.
Людмила фыркнула, как фыркает кошка, когда ей что-то не очень нравится.
– Погоди-погоди, подруга, не знаю, что ты запоешь через годик-два, когда в нашем бизнесе покрутишься!
"У всяко не стану играть с директорами банка в "стоун фэйс", – подумала Ритка, но вслух не сказала.
Зачем лишним презрением обижать свою сестру-подругу.
От тюрьмы, от сумы и от орального секса с шефом – не зарекайся!
Годовщину работы питерского филиала радиостанции "Континент-Европа" московское и парижское начальство решили отпраздновать неким "суарэ корпоратиф", которое было решено устроить в рок-клубе на Садовой.
Пригласили и Ритку.
Хоть она и не была еще в штате, а бегала по клиентам в числе так называемых уличных мэнеджеров.
Случилось так, что господа Жирок и Дюваль с московским комсомольским хлюстом Василенко были как раз здесь, в Питере, когда Ритка в очередной раз принесла черную наличку от заказчика. Жирок с Дювалем любили, будучи в питерском филиале, щегольнуть демократичностью своей, да походить по отделам, ручкаясь с каждым из сотрудников: "Бонжур-сава? Как дела в Ленинграде?" Как раз и в коммерческий рекламный отдел они оба зашли, когда там Ритка находилась.
– Это нофый сотрюднитса? – улыбаясь во все свое иностранное рыло, спросил Дюваль.
– Муа жё сюи, – ответила Ритка, протягивая Дювалю руку и не поднимаясь при этом со стула.
– И чтобы этот сотрюднитса быль обязательно на сегодня суарэ – императивно нахмурив брови, приказал Дюваль, целуя Ритке руку и обращаясь к заму генерального по рекламе. – Я будет с ним танцевать, – добавил Дюваль, уже снова улыбаясь во все свое галльское, так сказать, лицо…
А не приди Ритка в тот день сдавать замдиректора пакет с черной наличкой, так и не заметил бы ее Дюваль! Так и не заметил бы!
И не пригласили бы ее на годовщину радиостанции – потому как не в штате она!
К суарэ Ритка готовилась как с собственной свадьбе.
Перемерила весь свой и мамин гардероб.
Скомбинировала.
Взяла мамину белую жакетку из лебяжьего пуха и решилась надеть ее с розовыми обтягивающими брючками типа лосин… Причем жакетку мамину надела практически на голое тельце, если не считать за лифчик то микроскопическое изделие из трех прозрачных ленточек и двух кружевных лоскутков.
