РАЗДЕЛ ЧЕТВЕРТЫЙ
      Стихотворения и песни, помещенные в этом разделе, наиболее часто исполняются во время различных церемоний, или же в процессе обучения в хейимас, или во время Великих Ваква.

      Автор: Факел из Дома Обсидиана, Унмалин.
      Песня была исполнена в Унмалине во время ритуального пения мужчин, которое предшествует началу самого Танца Луны
      Ах, если вам захочется, Спросите, куда Ушла та девушка С кудрявою головкой?
      А я вам, если захочу, Отвечу, Что возлегла она Под лунными лучами.

      Песня для трех или более голосов, исполняемая женщинами перед Танцем Луны и во время него; однако же исполнение ее не является обязательной частью ритуала. Существует множество различных ее версий и импровизаций, которые исполняются под тем же названием и под ту же мелодию. Этот вариант был записан в Синшане.
      Далеко ль от губы до губы?
      Достаточно, чтоб наружу выбралось слово.
      Далеко ль от губы до губы?
      Достаточно для ловкого мужчины.
      Если слово будет «да», Если слово будет «да», Знать, согласны твои губы!
      Поцелуй меня — да, да!
      Полюби меня — ах, да.
      ПЕСНЯ, КОТОРУЮ В ЧУМО ПОЮТ, СТРОЯ НА РУЧЬЕ ПЛОТИНУ И ПОВОРАЧИВАЯ ЕГО ВОДУ В СТОРОНУ РЕЗЕРВУАРА ДЛЯ ВОДЫ, КОТОРУЮ ИСПОЛЬЗУЮТ ДЛЯ ПОЛИВА
      К дрозду, к водяному дрозду Пойти она может, пойти она может.
      Смолка и корни маиса тоже Хотели б, наверно, воды той напиться.
      Кусты густые, побеги фасоли — смотри:
      Совсем умирают они от жажды.
      Да и для нас хорошо бы стало, Чтоб по руслу другому вода бежала!
      Пусть достигнет она водяного Дрозда, водомерки.
      Пусть на крыльях дикого гуся К облакам небесным стремится.
      И пусть стрекозы личинка С нею вместе проникнет в землю.
      Мы же, люди, хотим совсем мало, Мы совсем немногого просим; Нужно нам лишь воды немного, Мы вернем ее назад непременно.
      Мы, кто воду твою похищает, На земле проживем недолго.
      Так смирись с нашей волей, источник, И пройди тем путем, что тебе предлагаем, А потом в свое прежнее русло вернешься.

      Песня, исполняемая по случаю Путешествия за Солью.
      Члены Общества Соли, принадлежащие Дому Синей Глины, создали и обслуживали Соляные Озера — девять запруженных и закрытых шлюзами искусственных водоемов на самом востоке заболоченной равнины в устье Реки На, где процесс испарения воды и кристаллизации соли находился под контролем, и вода в соляных озерах регулярно, с циклом в пять лет, переливалась из одного озера в другое. В хейимас Синей Глины всегда «в качестве подношения» имелась как грубая соль, так и очищенная, мелкого помола. Через месяц после Танца Воды члены Общества Соли из всех девяти городов Долины совершали ритуальное путешествие вниз по реке, чтобы осуществить необходимый ремонт в системе соляных озер и шлюзов, а также чтобы собрать урожай красных креветок, живущих в этой очень соленой воде, которых Кеш сушат, превращают в порошок и используют в качестве приправы.
      Возвращаясь назад, поднимаясь от устья К истокам, Все влево и влево, к юго-западу, к синим горам; Возвращаясь назад, с побережья морского Идем мы Упорно в Долину, к юго-западу, к синим горам.
      С берегов, где души детей нерожденных Песчинками стали, Бредем меж холмов, вверх по Великой Реке Поднимаясь От соленых озер, от границы пустынного края, Бредем Среди трав сухих, вверх по Великой Реке Поднимаясь.

      Прочитано Слюдой во время занятий в хейимас Змеевика в Синшане
      Все, что скрыто теперь водою, — это города, старые города.
      На дне этого моря — сплошные дороги, дома и улицы.
      Под слоем ила во тьме, в глубине книги лежат, кости лежат.
      И души древних тоже теперь оказались там, на дне моря, В пучине глубокой, илом покрыты, В домах тех старинных, во тьме городов Затонувших.
      Ах, как там много душ человечьих!
      Посмотри вокруг, когда будешь идти берегом моря, Или плыть будешь в лодке по его водам тихим Над затонувшими старыми городами — Oы сможешь увидеть души давно умерших, Точно холодное пламя в этих морских глубинах.
      Они могут принять любое обличье, стать медузой, Песчаной блохой, эти старые души умерших, Любое тело занять, какое только добудут.
      Они проплывают в окна домов затонувших, Плывут по дорогам, затянутым илом, средь вечного мрака И поднимаются, на поверхность стремясь к свету солнца И страстно желая родиться.
      Посмотри-ка на пену морскую, о, женщина молодая, Посмотри, как резвятся песчаные блохи!
      Может случиться, что в чрево твое попадет душа древних, И возродится в теле твоем, в теле нового человека.
      Но не хватает людей, чтобы всем этим душам родиться, Вот и мечутся они, точно блохи, по берегу моря.
      Их жизни были волнами морскими, их души пеной морскою стали.
      Видишь, хлопья пены морской на песке, от воды потемневшем?
      Только что были — и тут же под солнцем исчезли…

      Спето во Второй День Танца Вселенной в Ваквахе для животных, принадлежащих Дому Синей Глины
      На четырех ногах, на четырех ногах ступая, Мир обойдя кругом на четырех ногах, Идете вы как надо, Идете вы, танцуя.
      Танцуете прекрасно, не замедляя шага, Ступая осторожно. Хоть вы порой опасны, Идете вы, конечно, Туда, куда вам нужно.

      Чтобы спеть эту песню вместе с «матричными» словами, нужен примерно час. В некоторых песнях «матричные» слова — это просто «бессмысленные» слоги, а иногда и настоящие древние слова, не употребляемые более; в данном случае подобные слова как бы возникают из слов самой песни. Например, когда песня начинается с четырехкратного повтора «хейя, хейя», то сама мелодия сперва просто напевается «м-м-м-м-м», и это «матричное мычание» в языке кеш непосредственно переходит в соответствующий звук первого слова, «ма-инветун», «из своих домов». Слова и музыка этой песни принадлежат Слюде из Синшана, и были нам подарены автором Из своих домов, из своих селений Люди Радуги к нам приходят По темным тропам межзвездным, По светлым, сверкающим бликам, Что на воде Луна оставила и Солнце.
      Высокие, стройные, длинноногие, Гибкие, легкие, длиннорукие, Идут они следом за облачной пумой, Бок о бок идут с койотами ветра И обгоняют дождевых медведей; Над ними ястребы безветрия кружат.
      Идут они к нам тропами солнца, И лунной дорожкой ночною, И по путям, что звезды проложили, По темным путям межзвездным.
      Взбираются по лестницам ветра, По широким ступеням дождевой тучи.
      Они спускаются по лестницам воздушным, По нитям дождевым блестящим, Их и слепые увидеть могут.
      Их и глухие услышать могут.
      Немые вес сказать им могут.
      Парализованные их коснуться могут.
      Здесь засыпая, мы бодрствуем с ними, По улицам их городов мы гуляем.
      Здесь умирая, живем мы их жизнью, Войдя в прекрасные их жилища.

      Записано во время занятий в хейимас Синей Глины в Ваквахе
      Решение этой проблемы Само в себе растворится, А проблема существовать будет, Точнее — ее скелет, Основа ее и тайна.
      Впереди и вокруг — всюду тайны.
      О, Ясность!
      Не ломайте кости своих рук, Пытаясь извлечь эту тайну.
      С земли ее подберите, Съешьте, используйте, носите, Можно даже бросить ею в койота.
      Есть ли в вашем сердце кости?
      Но тайна-то есть там точно.
      Одежды, что внутри себя носят тело, — Вот и получился хороший клоун.
      Головоломка — вся из кусочков.
      Ответом вопрос дополнишь.
      Однако ж свисток из грудины Играет людям ту песню, Которую знает ворона, Но петь ни за что не станет.
      Воссоединение та песня зовется.
      Ох, как мне страшно!
      Боюсь я, боюсь' Каждую ночь иду я, несчастный И одинокий, в убогое это жилище.
      Разве пути нет иного?
      Лучше б я в юности умер внезапно, Не зная еще, что придется мне строить Основу души своей из боли и страха, Из струй дождевых и холодного ветра, Да в темноте одиноких прогулок
      Из непрозрачной скалы Родник бьет прозрачный.
      Твердая черепа чаша Ясность в себе содержит.
      Пей же, о путник.
      Разумным будь Пей.

      Такие песни исполнялись речитативом или пелись под аккомпанемент барабана; часто многие слова и строки повторялись по несколько раз, ибо эти песни составляли часть уроков, преподаваемых детям в хейимас. Их содержание могло варьироваться в хейимас разных Домов и городов; эти песни из хейимас Змеевика в Мадидину
      1. Город-Земля Кирпич и глина, синяя глина, Обсидиан и змеевик — вот Стены и полы домов Земного города.
      Дожди и облака, Безветрие и ветер — вот Кровли и окошки домов Земного города.
      Под досками пола, под балками кровли, Над крышами, над трубами каминов, Влево по Руке Правой, Вправо по Руке Левой, К северу от будущего, к югу от прошлого Раньше востока, позднее запада, За этими стенами:
      Беспредельное, край дикий, бытия горы и реки — долина возможного.
      2. Круглый город Круглый как мячик город-Земля.
      Здесь улица любая Сама с собой Встречается в итоге.
      Стары его дороги, Длинны его пути, И воды широки его.
      Кит в нем плывет на запад — Возвращается с востока; Летит на север крачка — N юга возращается она; Дожди там выпадают, Чтоб снова из земли Подняться родниками.
      Костер взлетает искрами, Чтобы упасть на землю.
      Объять все это разумом Возможно и совсем нетрудно, Но если ж в путь отправимся пешком, Боюсь, что мы не доберемся вновь К началу улицы, что нас вела сначала.
      Ведь круты склоны гор, И годы круты с нами, И глубока вода.
      И в городе-Земле До дома путь пролег далекий.
      3. Направленья Земля, вращаясь, движется, Все движется, вращаясь, прядет, Прядет дней направленье От утренней зари к вечерней.
      То, что лежит меж севером и югом, — Iсь этого ее вращенья; То, что лежит меж западом с востоком, Есть направленье этого вращенья.
      И так, от утренней зари к вечерней Вращается Земля в сиянье солнца иль во тьме Кромешной.
      Луна, вращаясь, движется, В своем движении она круги рисует, Круги рисует месячного цикла, Прядя-сплетая лунный день единый длиною в месяц, От утренней зари к вечерней Кружась вокруг Земли, что движется, Вращаясь и прядя дней направленье.
      На небесах серп месяца тончайший — заря дня лунного, День лунный — полнолуние, серп убывает, и день тот к вечеру клонится, А черная луна обозначает ночь лунных суток, тьмой объятую.
      И так Луна вращается в сиянье Солнца иль во тьме кромешной.
      Земля с Луною вместе, вращаясь, движутся вкруг Солнца, Круги вокруг него рисуя, пролагая направленье года.
      И чуть наклонная ось их вращенья Дает нам зиму, дарит лето, Начало и конец Великих Танцев.
      Танцоры неба, дивные танцоры!
      Вот Оу, ясное дитя Вселенной, Адсевин яркая, звезда зари, звезда заката, Танцоры неба, дивные танцоры, Вон там, вдали сияет красный Кемел, Гебайю и Удин, и прочие танцоры Небесные, во тьме полночной Еле видимые глазом, вращаются, Плетут свой танец вечный вокруг сверкающего стержня, Вращаются — в сиянье Солнца иль во тьме кромешной.
      Примечание:
      Это описание Солнечной системы может быть представлено на сцене младшими детьми, играющими роли Земли, Луны и пяти видимых планет и кружащимися соответствующим образом вокруг певца-солиста, который исполняет роль Солнца.
      Под следующую песню дети не танцуют; она исполняется речитативом в определенном ритме под аккомпанемент барабана. Дети учат наизусть первую ее часть; все остальное они узнают, только став достаточно взрослыми; и слова этой песни так хорошо знакомы всем и священны, что часто их вовсе не произносят, но «выговаривают языком барабана» — поскольку ритм настолько же отчетлив и хорошо знаком, как и слова.

      Вокруг своей оси в пространстве и по кругу Земля вращается — вот сутки; Вокруг Земли в пространстве и по кругу Луна вращается — вот месяц; Вкруг Солнца нашего в пространстве и по кругу Земля вращается — вот год; Вокруг своей оси в пространстве и по кругу Вращается и Солнце — вот Танцы; И Солнце, и другие звезды в пространстве и по кругу Вращаются и возвращаются к исходной точке — вот танец звезд.
      В их танце — неподвижность и движенье, В нем — без измененья перемены, Движение вперед, соединенное с возвратом.
      В их танце — созиданье и гор, и рек, И звезд — миров далеких — и их уничтоженье.
      Весь этот танец — круг открытый, Незамкнутая часть спирали, В которой круг за кругом, круг за кругом Танцуются в Долине жизнь и смерть.
      Чтобы начать, сперва вернуться нужно.
      Чтоб семя уронить, необходимо расцвести И дать плодам созреть.
      Лишь познавая толщу камня, Ты с родником соприкоснешься.
      Увидеть хочешь этот Танец?
      Так посмотри на звездный свет!
      Чтоб музыку его услышать, Ты темноту попробуй слушать.
      Чтоб мир весь танцевал с тобою вместе, Пусть все на свете воссияет!
      И люди пусть в Домах танцуют, И в городах — на площадях для танцев, И пусть светлы их будут лица, Глаза пусть полнятся сияньем!

      Старая песня, исполняемая под аккомпанемент барабана в домах Общества Черного Кирпича
      Ах, перепелка, передай Весточку родному дому!
      Не могу я, не могу Преступить границу мира.
      Ах, курочка, передай Весточку родному дому!
      Я не знаю, ох, не знаю, Как попасть мне в мир иной.
      Голубь, голубь, передай Весточку родному дому!
      Весточку я передал И вернулся вновь сюда.
      Слово передал твое, Уронив перо свое.

      Песня Дома Красного Кирпича, исполняемая во время Танца Травы в Ваквахе
      Это случается Очень тихо.
      Под черными тучами Плывут холмы, Холмы меняются, Солнце движется к югу В сером тумане, Ветер все холоднее, Но дует все тише С запада, с юга.
      О, бесконечность дождя, Бесшумно струящегося!
      О, бесконечность травы, Из земли прорастающей!
      Холмы меняются — Iни зеленеют!
      Это случается Очень тихо.

      Песня, исполняемая во время Танца Травы
      Из Дома Льва, с вершины горной — Nлышишь: танцоры идут, спешат?
      Слышишь: танцуют они на склоне Танец Медведя, к подошве холма спускаясь?
      Спускаясь прямо в нашу Долину.
      Видишь: Койот следом за ними идет, И завывает, и песню поет!

      Это поют и танцуют дети во всех городах Долины на Третий День Танца Вселенной, в День Меда, когда исполняется также и Танец Пчелы
      Сотня сотен комнат в этом доме, Сотня сотен залов в этом доме, Бегают, суетятся в этом доме, Все трогают на бегу в этом доме.
      Эй! Мои крошечные предки!
      Выпустите меня из этого дома!
      Выпустите сейчас же меня отсюда!
      Эй, вы! А ну скорей выпускайте!

      Записано во время занятий в Обществе Черного Кирпича в Ваквахе. Учебная песня
      Никто не знает истинного имени медведя, Даже он сам. Лишь только те, Кто разжигать огонь умеет и плачет настоящими слезами — Те знают его истинное имя, которое назвал им сам Медведь.
      Перепела и перистые травы, детеныш Человеческий и пума, Живут они спокойно своей жизнью, Заветных слов им говорить не нужно.
      Но те, кто ведает Медведя имя, Должны те прочь уйти, одни, от всех отдельно, Через равнины, по мостам, над речками, ручьями, По краю пропасти пробраться осторожно.
      Им можно говорить и должно. Они должны сказать Все нужные слова, ибо узнали первое то имя, Медведя имя. Внутри его язык наш, и наша музыка.
      И мы танцуем, лишь заслышим это слово, Ее берем мы за руку и видим Медведя темным глазом то, Что видеть более никто не в силах, Но что случится с каждым непременно.
      Вот почему мы тьмы страшимся и огонь мы разжигаем, Вот почему и плачем мы, из глаз соленые роняя слезы, Как капли дождевые.
      Все смерти, наши собственные и чужие, Им не принадлежат, они принадлежат нам — то дар Медведя, Как и то слово темное, что подарил он нам навеки.

      Из Общества Земляничного Дерева, Телина
      Седьмого Дома женщина поутру поднялась В сезон дождей среди зеленых трав на холме С руками белыми, и белоснежным телом, и с белыми кудрями.
      Где над ручьем сошлись холмы в ущелье узком, Где меж дубов видны поляны, сплошь покрытые Цветами и травой зеленой, лицом к юго-востоку Она встает. Идет навстречу солнцу, Они берутся за руки — и вот свершилось чудо:
      Возникло соприкосновение их рук и тел.
      И стала женщина та белая прозрачной, И с солнцем рука об руку вошла в Девятый Дом.

      Старинная священная песня Дома Синей Глины. Подарена для перевода и включения в эту книгу Рыжей из Общества Земляничного Дерева, Синшан
      Гулял олень Шестого Дома, Дождями сотворенный, И резвые его копытца, Как струи дождевые были.
      И он плясал, кружась, в Долине.
      Скакал олень Седьмого Дома, Из тучи темной сотворенный, С крутых его боков свисали, Как вата, облачные хлопья.
      И он плясал, кружась, на скалах.
      Бежал олень Восьмого Дома, Ветрами сотворенный, Рога его — порывы ветра, В глазах — безветрие само.
      И он плясал, кружась, на горных склонах.
      В круги, оставленные этим Танцем, Вдруг ястреба перо упало с неба.
      И в самом центре Девяти Домов Средь полной тишины возникло Слово.

      Эту песню в Синшане разучивают те, кто готовится в одиночку пойти в горы — совершить «путешествие души»
      Опускаю свою юго-западную лапу — ?етыре округлых пальца, одна округлая пятка — Iа землю под горной сосною, На землю под горной сосною На самой высокой вершине.
      Опускаю свою северо-западную лапу — ?етыре округлых пальца, одна округлая пятка — Iа землю под лавром благородным, На землю под лавром благородным У подошвы горы, на равнине.
      Опускаю свою северо-восточную лапу — ?етыре округлых пальца, одна округлая пятка — Iа землю под деревом земляничным, На землю под деревом земляничным На самой высокой вершине.
      Опускаю свою юго-восточную лапу — ?етыре округлых пальца, одна округлая пятка — Iа землю под дубом огромным, На землю под дубом огромным У подошвы горы, на равнине.
      Сама же я стою посредине, На вершине львов горных, На равнине львов горных.
      Там тропу свою пролагаю, Пролагаю я тропу пумы.

      Песня, исполняемая во время обряда инициации в Обществе Искателей
      Приносите к нам странные вещи.
      Приносите к нам новые вещи.
      И пусть даже старые вещи Вам попадутся в руки.
      Пусть то, чего вы не знаете, Вам на глаза попадется.
      Пусть ваши шаги замедлят Пески бескрайней пустыни.
      Пусть камни на горных склонах Собьют подошвы ног ваших.
      Пусть морщинки на ваших ладонях Вашими картами станут, Пусть определить вам помогут Пути, которыми вы пройдете.
      Пусть вашим вдохом станет Запах снега в горном ущелье.
      Пусть выдохом вашим станет Сверканье льда на горных вершинах.
      Пусть уста ваши вымолвить смогут Любое чужое вам слово.
      Пусть яств чужеземных запах В ваши ноздри проникнет.
      Пусть источник реки чужеземной Пупом земли для вас станет.
      Пусть душа ваша будет как дома В тех краях, где домов вовсе нету.
      Идите же осторожно, о, наши милые дети, Идите и будьте разумны, о, наши милые дети, Идите и будьте бесстрашны, о, наши милые дети.
      И, с нами ль домой вернетесь, Иль сами найдете путь свой, Всегда домой возвращайтесь!

      В начале начал, когда прозвучало слово, В начале начал, когда вспыхнул костер впервые, В начале начал, когда этот мир создавался, В тиши безвременья мы тоже среди вас были, Молчаливые, как непроизнесенное слово, Во тьме, как костер незажженный, Без формы и без обличья, как дом Непостроенный, Мы все же среди вас были:
      Проданная женщина, Враг, взятый в рабство.
      Мы в вашу жизнь проникали, подходя все ближе и ближе К этому вашему миру.
      В ваши дни, когда слово написано было, В ваши дни, когда все вокруг топливом стало, В ваши дни, когда земля под домами скрылась, Мы тоже среди вас были.
      Тихие, точно слово, которое прошептали, Неясные, как свет уголька под золою, Бесплотные, точно тайная мысль о доме, Мы все же среди вас были:
      Голодные, Бесправные люди, В вашем мире, подходя все ближе и ближе К миру, что станет нашим.
      Когда же конец наступил ваш и слова все были забыты, Когда же конец наступил ваш и костры все уже догорели, Когда же конец наступил ваш и в доме рухнули стены, Мы все же среди вас были:
      Дети мы, Ваши дети, Умирали мы вашею смертью, чтоб подойти еще ближе, Чтобы войти прямо в мир наш, чтобы на свет родиться.
      Мы песчинками были на побережье вашего моря, Камнями в очагах ваших. Нас вы не узнавали.
      Мы были теми словами, которых не было в Языках ваших.
      О, наши отцы и матери!
      Мы всегда детьми вашими были.
      С начала начал, с самого начала И до конца: мы — ваши дети.
      Хуишев вевей тушейе рру гестанай Двуногих людей все труды это «есть» хорошо сделанное, искусное м дувей гочей и вс„ общее
      Все дела человеческие — искусство И то, что нам всем дано.
      Уильям Блейк
      ПРИЛОЖЕНИЯ Как было указано в Примечании первом в начале книги, Приложения содержат довольно большой объем дополнительной информации. В соответствии с изложенным в главе «Повествовательные жанры и типы мышления», все, что описано здесь, несмотря на обилие фактического материала, можно считать вымышленным, — хотя и вполне достоверным.
      Я сознательно отказалась от знаков ударения в неведомых читателю словах, поскольку они придают тексту неудобочитаемый вид, оставив их лишь в Глоссарии, где они используются для обозначения долгих звуков и, о и у в некоторых словах языка кеш. (Транскрипция приводится в главе «Алфавит кеш».)

      Очень часто жилые дома во всех девяти городах Долины имеют весьма длинные названия, которые я при переводе порой несколько сокращала — просто из трусости. Я боялась, что эти длинные названия — дом Дождя, Падающего Отвесно, или дом, Стоящий Спиной К Виноградникам — могут прозвучать не то чтобы необычно, но странно и даже «примитивно». Я боялась, что людей, живших в домах с такими названиями, не смогли бы воспринимать серьезно те, кто проживает в местах, называющихся Челси Мэнорз Эстейт, Эдалт Коммьюнити, Лома Лейк Эйкриз Ист, Плэннд Рекреэйшн Девелопмент. Хотя поговорка и гласит иначе, но все незнакомое рискует вызвать презрение.
      Длина некоторых подобных названий также может создать впечатление, что «таких не бывает»; ну разве может кто-нибудь в действительности сказать: «Приходите к нам в гости, мы живем в Кастохе, в доме Девяти Канюков, Что За Горой!»? На самом деле они вряд ли станут выговаривать название своего дома полностью, потому что практически любой, с кем они заговорят, обычно прекрасно знает, где они живут. В весьма редкой ситуации, когда приглашают в гости человека, чужого в этих местах, непременно будут описаны окрестности дома, его расположение и внешний вид: «Он — на юго-западной Руке города, и входные двери у него красные» — и это будет нечто вроде адреса, примерно как могли бы сказать и мы: «2116 1/2 Гарден Корт Драйв, второй поворот на Сан-Матео, северный, затем правый поворот у третьего светофора, а потом еще два квартала и все».
      Так или иначе, но жители Долины не имеют ничего против длинных имен и названий. Им они нравятся. Возможно, им приятно именно то, что они не спеша могут произнести подобное имя или название. Им не стыдно, что времени у них в достатке. В их жизни совершенно отсутствует гонка, спешка, та сильнейшая потребность непременно успеть что-то сделать, которая насыщает нас энергией, гонит нас вперед и вперед, вечно вперед и все быстрее, сокращая название Сан-Франциско, придуманное его первыми, более медлительными жителями, до Фриско, а Чикаго, названный так еще более медлительным автохтонным населением, до Чи, а тот город, который назван был в честь Богоматери, весьма быстро стал всего лишь Лос-Анджелесом, однако и это показалось нам слишком длинным, так что он превратился просто в Эл Эй, но реактивные самолеты куда быстрее нас, так что мы, употребляя их язык, уже называем его Лаке, потому что хотим одного: мчаться вперед быстро, еще быстрее, во что бы то ни стало прорываться к чему-то, что-то успевать, успевать все! Покончить со всем поскорее — вот чего мы хотим. Однако люди, которые жили в Долине и давали такие нескончаемые имена своим домам, никуда не спешили.
      Нам трудно понять — и еще труднее оправдать — то, что серьезный взрослый человек никуда не спешит. Никуда не спешить — это для малышей или для тех, кому уже за восемьдесят, для некоторых лодырей и для жителей Третьего Мира. Спешка — это главное свойство делового города, сама его душа. Не существует цивилизации без спешки, без стремления вырваться вперед. Спешка может быть незаметной; она порой скрывается за вальяжной ленивой позой бездельника в баре или игривой неспешной походкой человека, прогуливающегося по коридору роскошного отеля, однако она там, внутри него, она — в сверхмощных моторах сверхзвуковых самолетов, которые переносят его из Рио или из Рима сюда, в Нью-Йорк (точнее, NY), на конференцию IGPSA по применению GEPS, а завтра уже примчат его обратно, стрелой пролетев над целым миром огромных городов, где не осталось иных глагольных времен, кроме настоящего, где на учете каждая секунда, каждая ее десятая часть, и сотая, и тысячная, и миллиардная, где данные в компьютер вводятся мгновенно, а «ля» в произведениях Моцарта звучит все выше. Для Моцарта «ля» — это четыреста сорок колебаний в секунду, значит, звучание его старенького фортепиано совершенно не совпадает со звучанием всех наших оркестров и певцов, ибо наше «ля» — это четыреста шестьдесят колебаний в секунду, потому что инструменты настроены замечательно и звук у них значительно чище, настолько чище и пронзительнее, что поднимается до воя сирены в последнем высоком аккорде. Однако, ничего не поделаешь. Нет никакой возможности повысить высоту тона у инструментов Долины, нет никакой возможности сократить названия ее социальных институтов и жилых домов до одних лишь заглавных букв, нет никакой возможности подгонять ее людей, чтобы они быстрее двигались вперед.
      Подобно тому как имена собственные в языке кеш как бы сами собой стремились расшириться и потребовать больше времени на свое произнесение, так и жилища их стремились занять побольше места, сделаться более изысканными и удобными — там прибавлялся еще балкон, здесь пристраивалось крыло, и изначально очень простой план дома вполне мог с течением медлительных лет дать почки и ростки, стать более ветвистым и раскидистым, подобно старому дубу, покрытому сучками и шишковатыми наростами на толстенном и основательном стволе.