Очередная группа жителей деревни пришла на Ферму-под-Дубами, желая услышать рассказ Гохи и поведать о своем участии в поимке убийц, взглянуть на вилы и мысленно соотнести их грозные острия с тремя кровавыми пятнами на повязках человека по имени Хейк, а затем вновь обсудить случившееся. Когда, наконец, наступил вечер, Тенар облегченно вздохнула, позвала со двора Ферру и захлопнула дверь.
      Она подняла было руку, чтобы задвинуть засов, но усилием воли заставила себя опустить руку и отойти от двери, оставив ее незапертой.
      — Сокол — в твоей комнате, — сообщила ей Ферру, принеся на кухню яйца из кладовой.
      — Я забыла сказать тебе, что он здесь… Извини.
      — Я знала это, — сказала Ферру, умываясь и моя руки. А когда в комнату вошел еще до конца не проснувшийся, с всклокоченными волосами, Гед, она тут же бросилась к нему.
      — Ферру! — воскликнул он и подхватил ее на руки. Она на миг прижалась к нему, но тут же отстранилась. Гед опустил ее на пол.
      — А я знаю начало « Со тв ор ен ия», — сообщила она ему.
      — Ты споешь его мне?
      Бросив взгляд на Тенар и получив разрешение, он сел на свое место у очага.
      — Я могу только рассказать его с выражением.
      Он кивнул и весь обратился в слух. Лицо его посуровело.
      Создание ли проистекает из небытия,
      Конец ли — из начала, Кто знает наверняка?
      Единственное, что нам известно — дверь между ними, которую мы проходим поодиночке.
      Первым явился оттуда Сегой,
      Привратник…
 
      Голос девочки напоминал скрежет металла, трущегося о металл, шелест сухих листьев, потрескивание дров в костре,
 
      И тогда из светлой пены показалось Эа.
 
      Гед одобрительно кивнул.
      — Очень хорошо, — сказал он.
      — Вчера вечером, — сказала Тенар. — Она выучила песню вчера вечером. Теперь кажется, что это было год назад.
      — Я могу выучить еще, — похвасталась Ферру.
      — Верно, — сказал Гед.
      — Пойди вымой тыкву, пожалуйста, — попросила Тенар, и девочка подчинилась.
      — А что мне делать? — спросил Гед. Тенар изумленно посмотрела на него и ответила не сразу.
      — Нужно наполнить чайник водой и вскипятить его.
      Он кивнул и, взяв чайник, пошел к крану.
      Они приготовили ужин, поели и вымыли посуду.
      — Расскажи мне «Созидание» до туда, до куда ты его знаешь, — попросил Гед Ферру, когда они уселись у очага, — и мы продолжим с того места.
      Девочка повторила вторую строфу один раз вместе с ним, другой — вместе с Тенар, и еще раз — сама.
      — Спать, — сказала Тенар.
      — Но ты еще не рассказала Соколу о Короле.
      — Расскажи ему сама, — разрешила Тенар, удивленная тем, какой предлог был выбран для того, чтобы лечь спать позже.
      Ферру повернулась к Геду. На ее лице, изуродованном и невредимом, со зрячим и незрячим глазом, застыло сосредоточенное, вдохновенное выражение.
      — Король приплыл на корабле. У него был меч. Он дал мне костяного дельфина. Его корабль летел, но я тогда болела, потому что Хэнди дотронулся до меня. Но Король тоже дотронулся до меня, и отметина исчезла.
      Ферру показала на свою кругленькую ручку. Тенар изумленно уставилась на нее. Она и думать забыла об отметине.
      — В один прекрасный день я хочу полететь туда, где он живет, — сказала Ферру Геду. Он кивнул.
      — Я обязательно это сделаю, — сказала она. — Ты знаком с ним?
      — Да, знаком. Мы с ним совершили далекое путешествие.
      — Куда?
      — Туда, где не восходит солнце, и где звезды светят вечно. И обратно.
      — Вылетали?
      Он покачал головой.
      — Я могу лишь ходить по земле.
      Девочка поразмыслила и, судя по всему, удовлетворенная его ответом, сказала:
      — Спокойной ночи.
      И ушла в свою комнату. Тенар пошла за ней, но Ферру на этот раз не захотела, чтобы ей пели на ночь.
      — Я прочитаю в темноте сама себе «Сотворение», — сказала она. — Обе строфы.
      Тенар вернулась на кухню и вновь села у очага напротив Геда.
      — Как она изменилась! — сказала Тенар. — Я уже с ней не справляюсь. Я слишком стара, чтобы воспитывать малышку. И она… Она слушается меня, но только потому, что сама этого хочет.
      — Это только видимость послушания, — заметил Гед.
      — А что мне делать, если она вообще перестанет меня слушаться? В ней словно дремлет дикий зверь. Временами она вновь становится моей милой Ферру, но порой превращается в непостижимое, странное существо. Я спросила Иви, не хочет ли она взять девочку в ученицы. Это предложил Бич. Иви отказалась наотрез. «Почему нет?» — спросила я. «Я боюсь ее!» — ответила она… Но ты ее не боишься. И она тебя тоже. Вы с Лебанненом — единственные мужчины, которым Ферру позволила прикоснуться к себе. Я позволила… Хэнди… Я не хочу вспоминать об этом. Ох, как я устала! Я окончательно запуталась…
      Гед подбросил хворост в приугасший очаг, и некоторое время они оба наблюдали за пляской языков пламени.
      — Я хотела бы, чтобы ты остался здесь, Гед, — сказала она. — Если ты не против.
      Он медлил с ответом.
      — Может, ты собираешься плыть на Хавнор… — начала она.
      — Нет, нет. Мне некуда идти. Я ищу работу.
      — Что ж, здесь ее невпроворот. Хоть Клирбрук и хорохорится, но старика с его ревматизмом хватает лишь на сад. Я не перестаю думать о помощнике с тех пор, как вернулась на Ферму. Я даже говорила старому упрямцу, что ему следует послать за тобой кого-нибудь в горы, но ему хоть кол на голове теши. Он не желает ничего слушать.
      — Мне там было совсем неплохо, — сказал Гед. — Мне надо было отдохнуть.
      — Ты пас овец?
      — Коз. На самых высокогорных пастбищах. Мальчик, которого для этого наняли, заболел, и Серри послал меня туда сразу же, как только принял на работу. Они пасут их в горах до первых холодов, чтобы подшерсток был погуще. Этот месяц в горах благотворно подействовал и на меня самого. Серри дал мне этот полушубок и немного припасов и попросил загнать стадо так высоко в горы, как только смогу, и пасти его там столько, скольку сам выдержу. Так и и сделал. Там, наверху, было просто здорово.
      — Полное одиночество, — сказала Тенар.
      Гед кивнул, улыбнувшись уголком рта.
      — Ты всегда был одиночкой.
      — Да.
      Она промолчала. Гед посмотрел на нее.
      — Мне понравилось трудиться там, — сказал он.
      — Теперь стада загнали под крышу, — сказала она.
      — По крайней мере, на зиму, — добавила она после некоторой паузы.
      К вечеру ударил морозец. В доме царила абсолютная тишина, лишь потрескивали дрова в очаге. Молчание становилось невыносимым. Наконец Тенар подняла голову и посмотрела на Геда.
      — Что ж, — сказала она, — в какую постель мне ложиться, Гед? В твою или Ферру?
      У него перехватило дыхание.
      — В мою, если хочешь, — с трудом выдавил из себя он.
      Вновь воцарилась тишина. Тенар видела, каких сил стоило ему нарушить ее.
      — Если ты будешь терпелива со мной, — прошептал он.
      — Я терпелива с тобой вот уже двадцать пять лет, — сказала она и, взглянув на него, рассмеялась. — Ничего, ничего, дорогой мой… Лучше поздно, чем никогда! Я всего лишь старая женщина… Что не происходит, все к лучшему. Ты сам меня этому учил.
      Она встала, и он тоже встал. Она взяла его руки в свои, и они обнялись. Их объятия становились все крепче, все страстнее, все нежнее. Они полностью отрешились от окружающего мира, сосредоточившись друг на друге. Им не нужна была постель. Они провели всю ночь на теплых камнях у очага, где она учила Геда премудростям, которым его не смог бы обучить могущественнейший из магов.
      Он еще раз подбросил дров в огонь и взял искусно сотканный коврик со скамьи. На этот раз Тенар не возражала. Ее плащ и его овчинный полушубок заменили одеяла.
      Они проснулись на рассвете. Первые лучи восходящего солнца посеребрили ветви с полуоблетевшей листвой растущих за окном дубов. Тенар вытянулась в полный рост, ощущая тепло лежащего рядом с ней тела Геда. Минуту спустя она прошептала:
      — Он лежал здесь. Хейк. В точности там, где мы лежим…
      Гед издал протестующий стон.
      — Теперь ты и впрямь мужчина, — сказала она. — Наделал дырок в другом мужике, раз, и переслал с женщиной, два. Одно за другим, причем, я полагаю, в правильном порядке.
      — Замолчи, — повернувшись к Тенар, пробормотал Гед и положил голову ей на плечо. — Не надо.
      — Хорошо, Гед. Бедняга! Во мне нет ни капли милосердия, только праведный гнев. Меня не научили миловать. Любовь — это единственная милость, которой я могу удостоить. О, Гед, не бойся меня! Ты уже был мужчиной, когда я впервые увидела тебя! Ни женщина, ни грозное оружие, ни власть, ни даже магия — никто и ничто, кроме него самого, не может сделать из человека настоящего мужчину.
      Они лежали в тепле и блаженной тишине.
      Он что-то сонно пробормотал.
      — Как ты умудрился подслушать их разговор? Хейка, Хэнди и того, третьего. Как ты умудрился оказаться в нужное время в нужном месте?
      Гед приподнялся на локте, чтобы заглянуть ей в глаза. На его открытом лице застыло такое уязвимое, беззащитное выражение, что Тенар невольно потянулась и дотронулась до его губ, прикоснувшись к тому месту, куда она впервые поцеловала его несколько месяцев назад. Он мгновенно обнял ее, и слова им были уже не нужны.
 
      Требовалось соблюсти некоторые формальности. Самым важным было объявить Клирбруку и другим наемным работникам Фермы-под-Дубами, что она официально заняла место «старого хозяина». Она выложила им все прямо и открыто, поскольку это никак не отражалось на их положении, да и поделать с этим они ничего не могли. К вдове переходила вся собственность мужа, если у того не было наследников мужского пола. Прямым наследником Флинта был их сын, морях, и вдова просто поддерживала порядок на Ферме до его появления. Если она умрет, заботы о Ферме лягут на плечи Клирбрука. Если Спарк так никогда и не появится, Ферма отойдет к дальнему родственнику Флинта из Кахеданана. Две семейные пары, которые не владели землей, но обрабатывали ее и жили плодами своего труда, что практиковалось сплошь и рядом на Гонте, могли не беспокоится, что их выгонит новый избранник вдовы, даже если та выйдет за него замуж. Но Тенар боялась, что они сочтут ее поведение недостойным памяти Флинта, которого они, ко всему прочему, знали дольше, чем она. К ее величайшей радости, они не возражали. «Ястреб» одним ударом вил завоевал их уважение. Кроме того, считали они, женщине совсем не помешает мужчина-защитник в доме. Если она, к тому же, делит с ним свою постель, что ж, аппетиты вдовушек общеизвестны. И, в довершении всего, она была чужеземкой.
      Жители деревни, в общем, считали точно также. Посудачили, помыли ей косточки, но не больше. Оказалось, что оставаться порядочной женщиной в глазах соседей проще, чем думалось Мосс. А может, все дело было в том, что подержанные вещи стоят недорого.
      Тенар была бы меньше уязвлена их праведным гневом, чем этой безучастностью. Одна лишь Ларк щадила ее чувства и никогда не поднимала больной вопрос, не судачила о «вдове и чужеземце», а просто смотрела на них с Ястребом с интересом, любопытством и некоторой завистью.
      Поскольку Ларк не смотрела на Ястреба сквозь дымовую завесу таких слов, как «пастух», «наемный работник», «вдовушкин сожитель», многое в нем удивляло ее. Его достоинство и простота в обращении были несколько иного свойства, чем у большинства знакомых ей мужчин. Он был выдающимся человеком, но на благодаря гигантскому росту или ширине плеч, но доброй душе и острому уму. Она как-то сказала Иви:
      — Этот человек в своей жизни повидал не только коз. Он знает о мире гораздо больше, чем простой фермер.
      — Если хочешь знать мое мнение, он — волшебник, по той или иной причине утративший свою силу, — сказала знахарка. — Такое порой случается.
      — А-а, — протянула Ларк.
      Однако титул «Верховный Маг» для Ларк был неразрывно связан с блеском роскошных дворцов на далеких островах, и ей в голову не могло прийти соотнести его с темноглазым, седым мужчиной с Фермы-под-Дубами. Хотя мысль о том, что он когда-то был волшебником, сперва смутила ее, но всякое смущение исчезло без следа, стоило ей вновь увидеть его. Он сидел в развилке одной из старых яблонь и спиливал высохшие сучья. Завидев пришедшую на ферму Ларк, он радостно приветствовал ее. Его имя подходит ему как нельзя лучше, подумала она, помахала Ястребу в ответ рукой и улыбнулась, когда проходила мимо.
      Тенар не забыла о вопросе, заданном ею Геду на теплых камнях у очага под овчинным полушубком. Она вернулась к тому разговору через несколько дней или месяцев спустя — для них время летело быстро и незаметно в каменной усадьбе посреди укрытой снежным одеялом Фермы.
      — Ты так и не ответил мне, — сказала она, — как тебе удалось подслушать их разговор тогда, на дороге.
      — Мне казалось, что я все объяснил тебе. Услышав приближающиеся мужские голоса, я сошел с дороги я спрятался.
      — Почему?
      — Я был один, а вокруг, сама знаешь, сколько бандитов.
      — Да, конечно… Значит, когда они проходили мимо тебя, Хейк заговорил о Ферру?
      — Кажется, он упомянул «Ферму-под-Дубами».
      — Что ж, это вполне возможно. И выглядит вполне правдоподобно.
      Понимая, что она ему не верит, Гед промолчал.
      — Нечто подобное порой случается с волшебниками, — сказала она.
      — И со многими другими.
      — Возможно.
      — Дорогая, не пытаешься ли ты сказать…
      — Нет, совсем нет. Может, это все твое предчувствие? Будь ты волшебником, ты ведь не остался бы здесь?
      Они лежали на большой дубовой кровати под горой выделанных овечьих шкур и пуховых покрывал, поскольку в комнате не было очага, а ночью здорово подморозило и выпало много снега.
      — Но вот что мне хотелось бы знать. Существует ли что-то помимо того, что ты зовешь Силой… возможно, то, что предшествует ей? Или сама Сила — лишь одно из проявлений некоего скрытого дара? Я вот о чем. Огион сказал о тебе однажды, что ты был волшебником еще до того, как научился азам магического искусства. Маг от рождения, говорил он о тебе. Я себе это так представляю: Силу может получить лишь тот, у кого есть для нее некое вместилище. Пустота, которую необходимо заполнить. Чем больше ниша, тем больше Силы туда поместится. Но если Силу туда не поместили, или она иссякла, или ее забрали у тебя… по-прежнему останется на месте…
      — Та пустота, — закончил он.
      — Пустота — это не самое подходящее слово.
      — Вероятно, возможность? — предложил он, и тут же покачал головой. — Это предполагает возможность… восстановления.
      — Мне кажется, что ты очутился тогда, на дороге, в нужное время и на нужном месте потому, что… из-за того, что это должно было случиться. И твои «Сила» здесь ни при чем. Это просто случилось с тобой. Из-за твоей… пустоты.
      Помолчав немного, он сказал:
      — Все это не слишком противоречит тому, чему меня учили на Рокке, когда я был еще мальчишкой: истинная магия заключается в том, чтобы делать только то, что ты должен делать. Но ты говоришь о большем. Не поступать, а быть вынужденным поступить…
      — Не думаю, что ты совершенно прав. Правильно ли ты поступишь или нет, зависит все же, прежде всего, от тебя самого. Разве ты не пришел и не спас мне жизнь… разве ты не воткнул вилы в Хейка? Вот это и впрямь «поступок», ты действительно сделал то, что должен был сделать…
      Он опять задумался, а затем спросил ее:
      — Неужели этому тебя научили, когда ты была Жрицей Гробниц?
      — Нет.
      Она слегка поежилась, уставившись в темноту.
      — Арку учили, чтобы быть сильной, нужно жертвовать. Собой и другими. Простая сделка: даешь и получаешь что-то взамен. Не могу утверждать, что в этом нет смысла. Но моя душа задыхалась в этих тисках: одно за другое, зуб за зуб, смерть за жизнь… Хотелось вырваться на свободу. Никаких платежей, долгов и выкупов… никаких сделок и расчетов — вот что такое свобода.
      —  Дв ерь м еж ду ни ми, — тихо сказал он.
      Этой ночью Тенар приснился сон. Ей снилась дверь из «С от во ре ни я Эа». Она представлялась ей во сне маленьким окошком с неровным, мутным толстым стеклом. Оно было врезано в западную стену старого дома на берегу моря. Окно было закрыто на задвижку. Она хотела открыть его, но существовало некое слово, ключ, который она забыла, слово, ключ, Имя, без которого она не могла открыть его. Она пыталась отыскать его в комнатах с каменными стенами. Комнаты мало-помалу уменьшались в размерах, постепенно погружаясь во мрак… Тут она почувствовала, что Гед сжимает ее в объятиях, пытаясь разбудить и успокоить, приговаривая:
      — Успокойся, любимая, все хорошо, все в порядке!
      — Я не могу вырваться на свободу! — плакала она, прижимаясь к нему.
      Он успокоил ее, гладя по волосам. Наконец, они оба откинулись на подушки.
      — Взгляни-ка, — прошептал Гед.
      Взошла полная луна. Ее призрачный свет, переливаясь на густых хлопьях падающего снега, сочился в окно, от которого веяло холодом — Тенар не закрыла ставни. Ночное небо мягко светилось. Они лежали в густой тени, однако казалось, что потолок — всего лишь легкая вуаль, отделяющая их от бездонного, безмятежного океана серебристого света.
 
      Эта зима на Гонте выдалась долгой, с обильными снегопадами. Урожай был собран отменный, и ни люди, ни животные не испытывали недостатка в пище. Они ели и сидели в тепле — больше заняться было нечем.
      Ферру выучила «Сотворение За» до конца. Ко Дню Зимнего Солнцестояния она разучила Зимнюю Песнь и «Д ея ния Ю но го Ко ро ля». Она научилась печь пироги с румяной корочкой, прясть и варить суп. Она знала название каждого не скрытого снегом растения, а также впитала в себя уйму других сведений, которые остались в голове у Геда после его короткого ученичества у Огиона и долгого — в Школе Рокка. Но он ни разу не снимал с полки Книги Рун и не научил девочку ни единому слову Древнего Наречия.
      Он обсудил этот вопрос с Тенар. Она рассказала ему, как научила Ферру одному слову, т ол к, и на этом остановилась, поскольку ей показалось, что этого делать не стоит, хотя она толком не знала, почему.
      — Думаю все из-за того, что и никогда не разговаривала на этом языке, не использовала его в магических заклинаниях. Я решила, что пусть уж лучше ее научит тот, кто знает его в совершенстве.
      — Не один мужчина не может этим похвастаться.
      — Самой мудрой женщине известно вполовину меньше.
      — Я хотел сказать, что лишь драконы знают его в совершенстве, поскольку это их родной язык.
      — Но они учатся ему?
      Ошарашенный вопросом, Гед медлил с ответом, перебирая в памяти все, что он читал или слышал о драконах.
      — Я не знаю, — ответил он наконец. — Да и что мы вообще знаем о драконах? Учат ли они друг друга, как мы: мать — ребенка, старший — младшего? Или они, подобно животным, могут научиться лишь немногому, получая большинство знаний при своем появлении на свет? Даже этого мы не знаем. Но мне лично кажется, что язык драконов неотделим от них самих. Они вместе составляют единое целое.
      — И они не говорят ни на каком другом языке.
      Гед кивнул.
      — Они не способны учиться, — сказал он. — Такова их природа.
      Через кухню прошла Ферру. В ее обязанности входило следить за тем, чтобы ящичек для растопки был всегда полон, и сейчас она была занята тем, что, нацепив жилет и шапочку из телячьей кожи, таскала в кухню щепки из дровяного сарая. Свалив очередную порцию в ящичек у дымохода, Ферру вышла.
      — Что это она напевает? — спросил Гед.
      — Ферру?
      — Когда остается одна.
      — Но она никогда не поет. Она не может петь.
      — Ну, на свой лад. «Далеко-предалеко на западе…»
      — А-а! — воскликнула Тенар. — Эту песню! Разве Огион не рассказывал тебе о Женщине из Кемая?
      — Нет, — ответил он, — расскажи мне.
      Тенар поведала ему эту историю под аккомпанемент поскрипывания колеса прялки. Закончив, она сказала:
      — Когда Мастер Ветров сказал мне, что они ищут женщину с Гонта, я сразу подумала о ней. Но она, наверняка, давно уже умерла. Да и виданное ли дело, чтобы рыбачка, будь она хоть трижды дракон, стала Верховным Магом!
      — Что ж, Мастер Образов и не утверждал, что женщина с Гонта станет Верховным Магом, — заметил Гед. Он штопал порядком порванные штаны, примостившись на подоконнике, поскольку день был пасмурный, и в комнате царил полумрак. Прошло едва ли не полмесяца со дня Зимнего Солнцестояния, и зима была в самом разгаре.
      — Тогда что же он сказал?
      — «Женщина с Гонта». Ты же мне сама рассказывала.
      — Но они же спрашивали, кто же будет новым Верховным Магом.
      — И не получили ответа на свой вопрос.
      —  До во дам м аг ов не сть ч ис ла, — заметила Тенар довольно язвительным тоном.
      Гед перекусил нитку и намотал излишек нити вокруг двух пальцев.
      — Я научился на Рокке играть словами, — согласился он. — Но это, как мне кажется, не тот случай. «Женщина с Рокка» не может стать Верховным Магом. Среди них никогда не было женщин. Этого просто не может быть, потому что не может быть никогда. Маги Рокка — мужчины… их сила — мужская сила, их знания — мужские знания. У мужского начала и у магии — общие корни. Власть — удел мужчин. Правь миром женщины — кем были бы мужчины, если не женщинами, не способными рожать детей? А кем были бы женщины, если не мужчинами, способными на это?
      — Ха! — воскликнула Тенар, и тут же возразила с хитринкой в глазах: — А как же королевы? Кто они, если не женщины, обладавшие властью?
      — Королева — это всего лишь женщина-король.
      Тенар фыркнула.
      — Я хочу сказать, что своей властью она обязана мужчинам. Они позволяют ей использовать частицу собственной власти. Но в этом нет ее заслуги, понимаешь? Королева могущественна не потому, что она женщина, а вопреки этому.
      Тенар кивнула. Она выпрямилась и отодвинулась от прялки.
      — В чем же тогда сила женщины? — спросила она.
      — Не знаю.
      — Интересно, кем же тогда правит женщина именно потому, что она — женщина? Наверное, своими детьми. До поры до времени…
      — Своим домом, наверное.
      Тенар окинула взглядом кухню.
      — Только двери плотно закрыты, — сказала она. — И заперты на замок.
      — Потому что ты имеешь определенную ценность.
      — О, да. Мы бесценны. До тех пор, пока мы бессильны… Я помню, как я впервые познала это! Кессил притесняла меня — меня, Первую Жрицу Гробниц. Тогда я поняла, что бессильна перед ней. Мне оказывались почести, а у нее была власть, данная ей Божественным Королем, мужчиной. О, как я тогда разозлилась! И в то же время испугалась… Мы с Ларк как-то обсуждали эту проблему. Она спросила меня: «Почему мужчины б оя тс я женщин?»
      — Если ваша сила основана лишь на слабости других, вы живете в вечном страхе, — ответил Гед.
      — Да, но женщины, похоже, страшатся собственной силы, боятся самих себя.
      — Научатся ли они когда-нибудь доверять самим себе? — спросил Гед, и в эту минуту в кухню вновь вошла занятая своим делом Ферру. Его глаза встретились с глазами Тенар.
      — Нет, — ответила она. — Доверию нам не научиться.
      Тенар наблюдала за тем, как девочка складывает щепки в ящик.
      — Если власть подразумевает доверие, — продолжила она. — Мне это слово нравится. Если только за ним не стояли бы — один над другим — все эти короли, властители, маги и богачи… Наверное, без этого можно обойтись. Подлинная власть, истинная свобода, должны быть основаны на доверии, а не на силе.
      — Подобно тому, как дети доверяют своим родителям.
      Они оба замолчали.
      — Случается, — сказал Гед, — что доверие предают. Маги на Рокке доверяют самим себе и друг другу. Их власть целомудренна, ничем не запятнана, поэтому они принимают эту чистоту за мудрость. Они даже представить себе не могут, что можно поступить неправильно.
      Тенар удивленно посмотрела на него. Он никогда еще не говорил о Рокке так бесстрастно, как сторонний наблюдатель.
      — Может, им стоит принять туда несколько женщин, чтобы те раскрыли им глаза на истинное положение вещей, — сказала она, и он рассмеялся.
      Она опять придвинула к себе прялку.
      — Я никак не могу понять: если были женщины-короли, почему не может быть женщин — верховных магов?
      Ферру вся обратилась в слух.
      —  Го ря чий с не г, с ух ая во да, — напомнил им Гед гонтийскую поговорку. — Королей возводят на трон другие люди. Маг обязан своей Силой и влиянием самому себе… и никому больше.
      — И это — мужская сила. Потому что мы так и не выяснили, в чем заключается женская сила. Хорошо. Понятно. Тогда вернемся к тому, с чего начали: почему они никак не могут найти нового Верховного Мага — мужчину?
      Гед внимательно изучал прореху на штанине.
      — Что ж, — сказал он, — если Мастер Образов не ответил на заданный ему вопрос, возможно, он ответил на вопрос невысказанный. И тогда все, что им нужно сделать — задать этот вопрос.
      — Это как загадать загадку? — спросила Ферру.
      — Да, — ответила Тенар. — Только мы не знаем, как звучит сама загадка. Нам известна лишь отгадка: «Женщина с Гонта».
      — Женщин на Гонте много, — сказала Ферру, поразмыслив немного. Вероятно, удовлетворив свое любопытство, она ушла за следующей порцией растопки.
      Гед задумчиво посмотрел ей вслед.
      — Все изменилось, — сказал он. — Все… Иногда мне кажется, Тенар, что возведение на трон Лебаннена — это лишь начало. Дверь… А он — привратник. Не пускающий никого внутрь.
      — Он выглядит совсем юным, — сказала Тенар с нежностью в голосе.
      — Морред был так же молод, когда встретил Черные Корабли. Не больше лет было и мне, когда я…
      Он умолк, уставившись в окно, где сквозь частокол голых ветвей величественных дубов виднелись серые, замерзшие поля.
      — Или ты, Тенар, в том мрачном месте… Когда юность сменяется зрелостью? Я не знаю ответа на этот вопрос. Порою я чувствую себя так, будто прожил не одно тысячелетие. Иногда мне кажется, что моя жизнь подобна ласточке, видной сквозь щель в стене. Я не единожды умирал и вновь воскресал — и в безводной стране, и здесь, под солнцем. В «С от во ре ни и» говорится, что мы всегда возвращаемся, вечно возвращаемся к некоему истоку, который не подвластен тлену, «И т ол ько в см ер ти жи зн и…» Я много думал над этим, когда пас коз там, наверху, где день длится вечно: не успевает наступить вечер, как над Горой снова восходит солнце… Я научился у коз их мудрости. Я подумал тогда: чего, собственно, я горюю? Кого я оплакиваю? Верховного Мага Геда? Почему Ястреб, козий пастух, должен испытывать горечь и стыд за него? Чего я натворил такого, чтобы не находить себе места от стыда?
      — Ничего, — подхватила Тенар. — Абсолютно ничего!
      — О, да, — согласился Гед. — Основа величия человека — его способность испытывать стыд. Итак, Ястреб-пастух оплакал Геда — Верховного Мага и вернулся к своим козам, как и подобает мальчишке его возраста…
      Тенар улыбнулась, хотя и не сразу, и немного застенчиво сказала:
      — Мосс говорила мне, что тебе не больше пятнадцати.
      — Похоже, что-то около этого. Огион дал мне Имя осенью. Следующим летом я отправился на Рокк… Кем был тот мальчик? Чистой страницей… Свободным, как ветер, мечтателем…
      — Кто такая Ферру, Гед?
      Он медлил с ответом. И лишь тогда, когда она уже решила, что оно промолчит, Гед, наконец, сказал:
      — Вопрос в том… Насколько она здесь свободна и раскована?
      — Но мы-то с тобой свободны?
      — Я думаю, да.
      — С твоей властью, ты, казалось, был свободен, как никто на свете. Но какой ценой? Что делало тебя свободным? А я… Я словно глиняная фигурка, вылепленная руками женщин, что служат Древним Силам или людям, которые стоят за всеми этими обрядами и храмами, я уж сама не знаю, кому именно. Убежав, я на миг обрела свободу, общаясь с тобой и с Огионом. Но это не стало м ое й свободой. Мне всего лишь предоставили возможность выбора, и я сделала его. Тот бесформенный кусок глины, коим я являлась, принял форму предмета, необходимого в хозяйстве фермера и его детей — форму горшка. Я свыклась с этим, хоти все мое нутро протестовало. Жизнь играла мною. Я знаю правила игры. Но я не знаю, кто их устанавливает.
      — А она, — сказал Гед после долгой паузы, — что будет, когда она включится в игру…
      — Ее будут бояться, — прошептала Тенар. Тут вернулась девочка и разговор пошел о пекущемся в духовке хлебе. Так она проводили большую часть коротких зимних дней: разговаривали обо всем и ни о чем, часто перескакивая с одного на другое, сплетая свои судьбы воедино рассказами о годах, проведенных вдали друг от друга, о своих думах и испытаниях, выпавших на их долю. Затем они умолкали, погружаясь в работу, раздумья и мечты, а молчаливая девочка не отходила от них ни на шаг.
      Так прошла зима, ночи становились все короче, а дни — длиннее, начали появляться на свет ягнята, и работы стало невпроворот. Затем с теплых островов южного Предела, над которыми сияет звезда Гобардон из созвездия, образующего Руну Конца, вернулись ласточки, неся миру весть о приходе новой эпохи.

13. ХОЗЯИН