Когда умер фермер Флинт из Срединной Долины, его вдова осталась в усадьбе одна-одинешенька. Сын ее ушел в море, а дочь вышла замуж за торговца из Вальмута. Так что все заботы о Ферме-под-Дубами легли на плечи вдовы. Люди болтали, что на своей далекой родине она была весьма важной персоной, недаром маг Огион всегда навещал ее, когда бывал в этих краях; но само по себе это ничего не значило, ибо мало ли к кому наведывался Огион.
      У нее было чужеземное имя, но Флинт звал ее Гоха — так на Гонте называли маленьких белых паучков, плетущих ажурные паутины. Это имя как нельзя лучше подходило к невысокой светлокожей женщине, искусно владевшей вязальными спицами. Теперь Гоха, вдова Флинта, стала владелицей стада овец, пастбища, четырех полей, грушевого сада, двух коттеджей для наемных работников, старой каменной усадьбы, обсаженной дубами, и фамильного кладбища на склоне холма, где упокоился прах ее мужа.
      — Мне не привыкать жить возле надгробий, — сказала она своей дочери.
      — Мама, переезжай к нам в город! — немедленно предложила Эппл [Apple
      — яблоко (англ.)], но вдове хотелось пожить одной.
      — Возможно, позже, когда у тебя появятся дети и за ними нужно будет присматривать, — сказала она, с любовью глядя на свою сероглазую дочь. — Но не сейчас. Я вам пока не нужна. А здесь мне нравится.
      После того, как Эппл отправилась домой, к молодому мужу, вдова заперла дверь и осталась стоять на каменном полу кухни в усадьбе. Уже наступили сумерки, но она не зажигала лампу, вспоминая, как это делал ее муж: движение рук, искра, смуглое лицо, освещенное пляшущим огоньком. В доме царила тишина.
      «Мне не привыкать жить одной в погруженном в тишину доме», — подумала она и зажгла свечу.
      В один из первых душных вечеров наступающего лета вдова пропалывала на огороде бобы и вдруг увидала свою лучшую подругу Ларк, спешившую к ней из деревни по пыльной тропинке.
      — Гоха, — выдохнула, подбежав, та. — Гоха, произошло нечто жуткое. Ты можешь отложить дела?
      — Да, — ответила вдова. — А что, собственно, случилось?
      Ларк с трудом перевела дыхание. Этой полной, уже не первой молодости женщине, казалось, совсем не подходило ее имя . Но когда-то она была хрупкой, хорошенькой девчушкой, которая сразу же сдружилась с Гохой, несмотря на пересуды соседей, в штыки встретивших белокожую каргадскую ведьму, что Флинт привел в дом. Они и по сей день оставались близкими подругами.
      — Ребенок сильно обжегся, — сказала она.
      — Чей ребенок?
      — Бродяг.
      Гоха заперла дверь усадьбы, и они отправились по тропинке к деревне. Ларк трещала без умолку, хотя жутко запыхалась и обильно потела. Тонкие семена росшей по бокам тропинки густой травы прилипали к ее щекам и лбу, и она то и дело стряхивала их, не переставая болтать.
      — Они разбили стоянку на заливном лугу у реки и уже с месяц живут там: мужчина, объявивший себя лудильщиком, хотя на самом деле он вор, и женщина. Большую часть времени вокруг них крутится еще один мужчина, тот помоложе. Ни один из них не работает. Существуют на то, что удается стянуть или выпросить, а также торгуют женщиной. Парни с низовий реки расплачиваются с ними продуктами. Ты же знаешь, что сейчас творится вокруг. Да еще банды с больших дорог постоянно нападают на фермы. На твоем месте я бы в наше неспокойное время постоянно держала дверь на запоре… И вот сегодня утром заявляется в деревню тот парень, что помоложе, и, увидев меня во дворе перед домом, говорит:
      — Ребенок заболел.
      Я пару раз видела в их лагере некое крохотное пугливое создание, которое так быстро куда-то пряталось, что я даже не была уверена в том, что мне не изменило зрение. Итак, я спросила: «Болен? У него что, жар?» А парень мне отвечает: «Она обожглась, разжигая костер.» И прежде чем я успела собраться, чтобы пойти с ним, его и след простыл. А когда я добралась до речки, оказалось, что его приятели собрали пожитки и тоже ушли. Все забрали подчистую. Будто их никогда здесь и не было. Лишь костер еще дымил, а рядом с ним — частично даже в нем — на земле…
      Ларк некоторое время шагала молча, глядя прямо перед собой невидящим взглядом.
      — Они даже не прикрыли ее одеялом, — наконец выдавила из себя она и прибавила шагу.
      — Ее толкнули в костер, когда тот еще горел, — продолжила Ларк. Она судорожно сглотнула и смахнула липкие семена с разгоряченного лица. — Если бы девочка упала в огонь случайно, то обязательно попыталась бы выбраться оттуда. Нет, эти люди жестоко избили малышку и, решив, что она умерла, попытались замести следы. Тогда они…
      Она опять запнулась, но тут же продолжила.
      — Возможно, тот парень как раз ни при чем. Быть может, именно он вытолкнул ее из огня. В конце концов, пришел же он в деревню за помощью. Должно быть, всему виной ее отец. Не знаю. Какое это теперь имеет значение? Кого это беспокоит? Никому нет дела до ребенка. Почему мы все стали такими жестокими?
      Гоха, понизив голос, спросила:
      — Она выживет?
      — Кто знает, — вздохнула Ларк. — Может да, а, может, и нет.
      Немного погодя, когда они подошли к деревне, она добавила:
      — Не знаю, с чего я решила, что нужно сходить за тобой. Там с ней Иви. Мы сделали все, что было в наших силах.
      — Я могла бы сходить в Вальмут за Бичем.
      — Он ничем не сможет помочь. Это… выше человеческих сил. Я укутала девочку в одеяла, Иви напоила ее целебным отваром из трав, и малышка уснула. Я отнесла девочку домой. Ей, должно быть, лет шесть или семь, но весит она не больше двухлетнего ребенка. У девочки сильный жар, и она мечется в бреду… Я знаю, что ты не в силах помочь ей. Но я нуждаюсь в тебе.
      — Я хочу взглянуть на девочку, — сказала Гоха. Однако перед тем, как переступить порог дома Ларк, она на миг зажмурилась и с трудом уняла бившую ее дрожь.
      Детей Ларк отослали пока на улицу и в доме царила непривычная тишина. Погруженная в беспамятство девочка лежала на постели хозяйки. Деревенская знахарка Иви втирала целебные масла в менее опасные ожоги, но к правой стороне лица и к правой руке, что обгорели до кости, она притрагиваться не решалась. Закончив, Иви нарисовала над кроватью руну Пирр и вышла из комнаты.
      — Ты можешь что-нибудь сделать? — шепотом спросила Ларк.
      Гоха внимательно осмотрела обожженное дитя — руки у нее уже не дрожали — и покачала головой.
      — Разве тебя не обучали там, на Горе, искусству исцеления?
      В голосе пытавшейся ухватиться за соломинку Ларк смешались боль, стыд и гнев.
      — Даже Огион не в силах исцелить эти раны, — ответила вдова.
      Прикусив губу, Ларк отвернулась и заплакала. Гоха обняла ее, гладя по тронутым сединой волосам.
      Вышедшая из кухни знахарка Иви нахмурилась при виде Гохи. Хотя вдова никогда не накладывала чар и не плела заклинаний, люди болтали, будто в первые месяцы своего пребывания на Гонте она жила у мага Огиона в Ре Альби, что она на дружеской ноге с самим Верховным Магом Рокка, и уж, конечно, ей известны разного рода чужеземные зловещие заклинания. Рассерженная вмешательством в ее дела знахарка подошла к кровати и, присев на корточки, принялась помешивать курящийся на блюде порошок из трав, бормоча себе под нос исцеляющие заклятия. От резкого пряного запаха девочка закашлялась и, почти придя в себя, задрожала всем телом. В груди у нее клокотало, дыхание было частым и неглубоким. Ее единственный глаз, казалось, смотрел на Гоху.
      Вдова шагнула вперед и, взяв в ладони левую руку девочки, заговорила на своем родном языке.
      — Я служила им, и я ушла от них, — сказала она. — Я не позволю им забрать тебя.
      Девочка уставилась то ли на нее, то ли в бесконечность, вновь и вновь пытаясь вздохнуть полной грудью.

      С тех событий минуло уже больше года, когда в один из жарких дней после Долгого Танца в Срединную Долину с севера пришел путник. Он спросил у местных жителей, где живет вдова по имени Гоха и, следуя их указаниям, добрался до Фермы-под-Дубами незадолго до наступления темноты. Остролицый, с бегающими глазками человечек окинул взглядом Гоху и пасущихся невдалеке овец.
      — Прелестные ягнята, — сказал он. — Маг Ре Альби хочет тебя видеть.
      — И он послал за мной т еб я? — с недоверием и некоторой насмешкой в голосе переспросила удивленная Гоха. Раньше Огион передавал ей свой зов с помощью более эффективных средств — призывного клекота орла или просто тихого шепота в ее мозгу: «Не п ри де шь ли ты ко мн е?»
      Человечек кивнул.
      — Маг болен, — пояснил он. — Не продашь ли ты нескольких ягнят?
      — Может, и продам. Если хочешь, обсуди этот вопрос с пастухом. Он там, за изгородью. Ты не голоден? Можешь остаться здесь на ночь, а мне пора отправляться в дорогу.
      — Прямо сегодня?
      Вдова вновь усмехнулась, но на этот раз в ее улыбке не было и тени издевки.
      — Я не могу ждать, — сказала она. Перекинувшись несколькими словами со старым пастухом Клирбруком , вдова зашагала к усадьбе, построенной на склоне холма у дубовой рощи. Посланец последовал за ней.
      В кухне с каменным полом маленькая девочка, на чье лицо странник не мог себя заставить взглянуть во второй раз, подала ему молоко, хлеб, сыр и зеленый лук, а затем исчезла, так и не вымолвив ни слова. Вновь появилась она уже вместе с хозяйкой дома. Обе были в дорожной одежде и несли легкие кожаные мешки. Посланец вышел во двор вслед за ними, и вдова заперла дверь усадьбы. Затем каждый отправился по своим делам. Странник, передав послание и оказав тем самым услугу Огиону, пошел в деревню покупать племенных ягнят для Лорда Ре Альби, и вдова с обожженным ребенком распрощалась с ним на развилке дорог. Они пошли вверх по той тропе, по которой спустился посланец. Она вела из Долины на север, сворачивая затем на запад, к подножию Горы Гонт.
      Час за часом шли они долгими летними сумерками, пока, наконец, совсем не стемнело. Тогда они свернули с тропинки и разбили стоянку в лесистой лощине у быстрого ручейка, в котором отражались пробившиеся сквозь густые кроны плакучих ив первые звезды. В глубине зарослей Гоха соорудила из сухой травы и листьев постель, похожую на заячью лежанку, и, уложив на нее девочку, тщательно укутала малышку одеялом.
      — Теперь ты — куколка, — сказала она. — Утром ты превратишься в бабочку и упорхнешь отсюда.
      Вдова не стала разводить костер. Она легла, завернувшись в плащ, рядом с малышкой, и стала смотреть, как на небе одна за другой загораются звезды. Вскоре она заснула под тихое журчание ручейка.
      Когда они проснулись перед рассветом от пробирающего до костей холода, вдова развела костерок и сварила в котелке овсянку для себя и для девочки. Маленькая опаленная бабочка, дрожа, выбралась из своего кокона. Гоха охладила посудину во влажной от росы траве, так чтобы девочка могла взять котелок в руки и есть из него. На востоке, над могучим плечом темной громады Горы, забрезжил рассвет, и они снова отправились в путь.
      Они шли весь день, приноравливаясь к шагу девочки, которая быстро уставала. Сердце женщины рвалось вперед, но она сдерживала себя, понимая, что не сможет нести ребенка. Она пыталась скрасить малышке дорогу, рассказывая ей всякие истории.
      — Мы идем повидаться с человеком, со старым человеком, которого зовут Огион, — говорила Гоха девочке, пока они карабкались вверх по узкой тропинке, петлявшей между деревьев. — Он мудрый, и он — волшебник. Ты знаешь, кто такие волшебники, Ферру?
      Если у девочки и было имя, она его не знала или не желала говорить. Гоха звала ее Ферру.
      Малышка помотала головой.
      — Что ж, и я не знаю, — сказала женщина. — Но мне известно, что они могут делать. Когда я была молодой — постарше, чем ты сейчас, но все же молодой — Огион заменил мне отца, как я сейчас заменила тебе мать. Он присматривал за мной и пытался научить тому, что мне необходимо было знать. Огион возился со мной вместо того, чтобы странствовать в одиночку. Он любил бродить по тем самым тропам, которыми мы идем сейчас, по лесам, по редко посещаемым человеком уголкам острова. Огион исходил весь Гонт вдоль и поперек, присматриваясь и прислушиваясь. Он постоянно к чему-то прислушивался, поэтому его и прозвали «Молчаливый». Но со мной он разговаривал часто. Огион рассказывал мне различные предания, причем не только широко известные сказания о деяниях давно умерших королей и героев, о событиях, что произошли давным-давно и далеко-предалеко от Гонта, но и истории, которые знал только он.
      Некоторое время она шла молча, а затем продолжила:
      — Сейчас я расскажу тебе одну из тех историй.
      Среди прочего маги обладают способностью превращаться в кого захотят, изменять свой облик. Они называют это «перевоплощением». Даже рядовой волшебник может сделать себя настолько похожим на другого человека или даже на зверя, что ты первое время просто не веришь своим глазам. Он словно надевает маску. Но искусные маги способны на большее. Они как бы срастаются с маской, действительно превращаясь в иное существо. Например, если волшебнику нужно пересечь море, а у него нет лодки, он может превратиться в чайку. Однако при этом он начинает думать, как птица, а не как человек, и существует опасность, что он навсегда останется чайкой и никогда не станет вновь человеком. Говорят, жил когда-то на свете великий волшебник, которому очень нравилось превращаться в медведя. Он делал это столь часто, что и впрямь стал медведем и задрал своего маленького сынишку. Тогда люди выследили его и убили. Но Огион порой и шутил на эту тему. Как-то раз мышь залезла в кладовку и изгрызла сыр. Маг поймал зверька с помощью заклинания-мышеловки, взял его в руки, сурово глянул на него и сказал: «Я же просил тебя не превращаться без надобности в мышь!» Я не сразу поняла, что он меня разыгрывает…
      Что ж, данная история повествует о чем-то похожем на перевоплощение, хотя Огион утверждал, что это явление выходит за рамки известного ему искусства изменения облика, ибо здесь, в одном теле, под одной оболочкой, уживались сразу два существа, а это, по его словам, никакому волшебнику не под силу. Огион столкнулся с этим феноменом в маленькой деревушке, носящей имя Кемай, на северо-западном побережье Гонта. Там жила старая рыбачка, не знахарка, не обученная искусству колдовства. Но она слагала песни. Вот как Огион нашел ее. Однажды он по своему обыкновению скитался по острову и прислушивался. Где-то на побережье он услышал, как люди напевают себе под нос, чиня сети или конопатя лодку:
      «Далеко-далеко на Западе На самом краю света Мой народ танцует На ином ветру».
      Таких слов и такой мелодии Огион никогда прежде не слышал, и он стал расспрашивать людей, от кого они услыхали эту песню. Его посылали от одного человека к другому, пока, наконец, кто-то не сказал ему: «А, так это же одна из песен Женщины из Кемая». Тогда Огион отправился в Кемай, маленькую рыбацкую деревушку, где в крохотном домишке у самой гавани жила та самая женщина. Он постучал в дверь своим магическим посохом, и она открыла ему.
      Помнишь, мы говорили с тобой об именах? Тогда ты узнала, что у каждого ребенка есть «детское» имя, а у взрослых — прозвища или клички. Разные люди могут звать тебя по-разному. Для меня ты — Ферру, но, возможно, ты получишь, когда подрастешь, какое-то иное прозвище. Однако когда ты вступишь в пору отрочества, тебе, если все будет идти своим чередом, дадут твое Настоящее Имя. Его даст тебе человек, обладающий подлинной властью, маг или волшебник, поскольку давать имена — это часть их искусства. И это Имя ты должна скрывать от других людей, ибо в нем заключена твоя сущность. В нем — твоя сила, твоя власть. Но, с другой стороны, это тяжкая ноша. Открыть его можно лишь человеку, которому ты безгранично веришь, и только в случае крайней нужды. Но великие маги, которым известны все Имена, могут узнать твое Имя и без твоей помощи.
      Итак, Огион, который был великим магом, терпеливо ждал у двери маленького домика, приткнувшегося к дамбе, пока старуха не открыла ему дверь. Тут Огион невольно подался назад, поднял свой дубовый посох и выставил его вперед, вот так, словно пытаясь оградить себя от нестерпимого жара. Затем маг с удивлением и страхом в голосе произнес вслух Настоящее Имя старухи: «Дракон!»
      В тот первый миг, рассказывал мне Огион, в дверном проеме он увидел не женщину, а великолепие пламени, блеск золотистых клыков и когтей, и огромные глаза дракона. Говорят, что человек не должен смотреть в глаза дракону.
      Затем наваждение прошло, перед ним в дверном проеме стоял не грозный дракон, а слегка ссутулившаяся старуха с натруженными руками. Некоторое время они глядели друг на друга. Затем женщина сказала:
      — Входите, Лорд Огион.
      И он вошел в дом. Она приготовила рыбный суп, они поели, а потом долго разговаривали у очага. Огион подумал сперва, что она владеет искусством изменения облика, но, видишь ли, он никак не мог решить, кто перед ним: женщина, способная превращаться в дракона, или же дракон, принявший облик женщины. Наконец, он спросил ее прямо: «Так ты женщина или дракон?» На что она ответила ему: «Я спою тебе одну из своих песен».
      Ферру в ботинок попал маленький камешек. Они остановились, чтобы вытащить его, а затем пошли дальше, постепенно замедляя шаг, ибо тропинка, петлявшая меж поросших лесом каменистых утесов, становилась все круче. Тишину полуденного зноя нарушало лишь пение цикад.
      — Вот какую историю поведала она Огиону:
      Когда Сегой в начале времен поднял острова из моря, земля и гулявший по ней ветер сперва породили драконов.
      Так гласит Песнь Сотворения. Но в песне старухи утверждалось, что когда мир был юн, люди и драконы были единым народом, крылатой расой, говорящей на Древнем Наречии.
      Они были прекрасны, сильны, мудры и свободны.
      Но ничто не вечно в нашем мире. Некоторые люди-драконы постепенно стали все больше времени проводить в небе, наслаждаясь свободой полета. Они уделяли все меньше и меньше внимания наукам и ремеслам, своим домам и городам. Единственным их желанием было летать все дальше, охотиться и поедать свою добычу, не беспокоиться ни о чем, нуждаясь лишь в свободе полета.
      Остальные люди-драконы все реже и реже поднимались в воздух, занятые накоплением денег, а также изучением различных ремесел и наук. Они строили крепкие дома, в которых хранили свои постоянно умножаемые сокровища, предназначенные для передачи их детям. И вскоре они стали бояться своих диких собратьев, которые могли прилететь и уничтожить их достояние, сжечь их дома вместе со скарбом просто из природной свирепости и забавы ради.
      Диким сородичам людей-драконов был неведом страх. Они не учились на своих ошибках. Пользуясь их безразличием и бесстрашием, утратившие способность летать расставляли на них ловушки, как на диких животных, и безжалостно убивали их. Но им на смену прилетали все новые, которые сжигали прекрасные дома, сея смерть и разрушение. Сила вступила с разумом в схватку, которая шла с переменным успехом.
      Те, кто не в силах был побороть страх, старались держаться в стороне от схватки, а когда это стало невозможным, они бежали с поля битвы. Построив лодки, они уплыли на восток, покинув западные острова, где гигантские крылатые бились со своими бескрылыми собратьями среди разрушенных городов.
      Так некогда единая раса разделилась на два народа: злобных и диких драконов, сметавших все на своем пути в своей беспредельной, слепой ярости, которые жили на островах Западного Предела; и намного более многочисленных людей, чьи богатые города были раскинуты по всем Внутренним Островам, а также по южному и Восточному Пределам. Однако среди последних нашлись такие, кто сохранил знание Древнего Наречия, на котором до сих пор говорят драконы. Этих людей и зовут волшебниками.
      Но песня утверждает, что среди людей встречаются также и те, кто знает, что их предки были драконами, а некоторые драконы сознают свое сродство с людьми. В песне говорится, что когда единый народ разделился на две расы, некоторые особи сохранили в себе черты как людей, так и драконов, не утратив при этом крылья. Они устремились не на восток, а на запад, в Открытое Море, и летели до тех пор, пока не достигли края света. Там они зажили в мире и согласии, огромные крылатые существа, с разумом человека и сердцем дракона. Поэтому старуха и пела:
      «Далеко-далеко на Западе На самом краю света Мой народ танцует На ином ветру».
      Вот какую историю поведала магу в своей песне Женщина из Кемая.
      Тоща Огион сказал ей: «Когда я впервые взглянул на тебя, я увидел твой истинный облик. Та женщина, что сидит сейчас у очага — это всего лишь оболочка, подобная платью, которое она носит.»
      Но старуха, смеясь, покачала головой и ничего не сказала, кроме как: «Если бы все было так просто!»
      Вскоре Огион вернулся в Ре Альби. Поведав мне эту историю, он сказал: «С того самого дня я не перестаю думать о том, действительно ли кто-то — неважно, люди или драконы — живет много западнее самых западных островов, не перестаю размышлять над тем, кто мы такие, как нам обрести свою целостность…» Ты не проголодалась, Ферру? Вон, смотри, у поворота дороги отличное место для привала. Возможно, оттуда мы сможем увидеть Порт-Гонт, что лежит внизу, у подножия Горы. Это большой город, больше даже, чем Вальмут. Когда дойдем до поворота, давай присядем и отдохнем немного.
      С высоты изгиба дороги они и впрямь увидали обширные леса и луга, уступами спускавшиеся к городу; величественные скалы, охранявшие вход в бухту; качавшиеся на темной глади моря лодки, похожие на горстку щепок или на жучков-водомерок. Далеко впереди над дорогой нависал огромный утес, на котором располагалась деревушка Ре Альби, Соколиное Гнездо.
      Ферру ни разу не пожаловалась на усталость, но когда Гоха, наконец, сказала: «Что ж, пошли дальше?», девочка, сидевшая на пятачке между дорогой и бескрайней ширью неба и моря, отрицательно помотала головой. Солнце припекало вовсю, а они после завтрака на рассвете прошагали немало миль.
      Гоха достала бутыль с водой, и они вновь попили. Затем женщина накормила девочку, достав из мешочка изюм и грецкие орехи.
      — До цели нашего путешествия уже рукой подать, — сказала Гоха. — И я хочу, если удастся, прийти туда засветло. Я тороплюсь увидеть Огиона. Ты, конечно же, жутко устала, но мы пойдем потихоньку. Зато сегодня мы будем спать в тепле и безопасности. Бери мешочек, вешай его на пояс. Изюм вернул силу твоим ногам. Может, сделать тебе посох — как у волшебника — чтобы ты опиралась на него при ходьбе?
      Ферру живо кивнула. Гоха достала нож и срезала для девочки толстый ореховый прут, а затем из ветки лежавшей на обочине дороги засохшей ольхи сделала и себе прочный, легкий посох.
      Они вновь двинулись в путь. Подкрепившись изюмом, малышка шагала веселее. Чтобы подбодрить ее и себя, Гоха начала распевать любовные песенки, а также пастушьи частушки и баллады, которым она научилась в Срединной Долине. Внезапно она оборвала песню на полуслове и остановилась, сделав предостерегающий жест рукой.
      Впереди, на дороге, стояли четверо мужчин и смотрели на нее. Прятаться в кустарнике и ждать, пока они пройдут мимо, было уже поздно.
      — Путники, — шепнула Тенар девочке, и она зашагали дальше. Вдова судорожно сжимала свой ольховый посох.
      Когда Ларк говорила о бандах и ворах, это не было обычными стенаниями человека в летах о старом добром времени и о том, что весь мир сейчас катится в тартарары. Последние несколько лет города и деревни Гонта не знали покоя. Повсеместно молодые люди вели себя так, словно были чужими среди собственного народа. Они злоупотребляли гостеприимством, воровали и торговали краденым. Редкие прежде нищие теперь попадались на каждом шагу, а отказ подать милостыню мог спровоцировать их на насилие. Женщины теперь опасались ходить в одиночку по улицам и дорогам и вообще старались без нужды не выходить из дома. Некоторые молоденькие девицы убегали от родителей и присоединялись к шайкам воров и грабителей. Чаще всего не проходило и года, как они возвращались домой, заплаканные, оборванные и беременные. И среди деревенских колдунов и ведьм тоже царило смятение: проверенные временем исцеляющие заклинания не лечили, приворотные зелья вызывали не любовное желание, а черную зависть и ревность. Но хуже всего, по их словам, было то, что люди, ничего не смыслящие в искусстве магии, не знавшие ее законов и не осознававшие опасности их нарушения, объявляли себя колдунами и магами, обещая своим последователям не только здоровье и богатство, но даже бессмертие.
      Иви, знахарка из деревни близ Фермы-под-Дубами, с болью говорила о всеобщем упадке магического искусства. Того же мнения придерживался и Бич, волшебник из Вальмута, проницательный и скромный человек, который, как мог, помогал Иви в исцелении ужасных ожогов Ферру. Он как-то сказал Гохе:
      — Мне кажется, время, когда в мире творятся подобные вещи, можно считать эрой упадка, предшествующей концу мира. Сколько веков прошло уже с тех пор, как опустел трон на Хавноре? Так не может больше продолжаться. Мы объединимся или погибнем. Остров пойдет войной на остров, человек на человека, отец на сына…
      Он взглянул на нее с некоторой робостью в ясном, проницательном взоре, и продолжил:
      — Кольцо Эррет-Акбе вновь стало единым целым и хранится теперь в Башне Хавнора. Я знаю, кто вернул его туда… Это, без сомнения, знамение, знак близкого прихода новой эры! Но мы ничего не предпринимаем, чтобы приблизить ее. У нас по-прежнему нет короля. Мы разобщены. Нам необходимо обрести свою душу, свое сердце. Быть может, Верховный Маг поможет нам в этом.
      Понизив голос, Бич добавил:
      — В конце концов, он сам родом с Гонта.
      Но давно уже ничего не было слышно ни о деяниях Верховного Мага, ни о каких-либо претендентах на трон в Хавноре. Между тем положение дел в Архипелаге продолжало ухудшаться.
      Вот почему Гоха почувствовала страх и неумолимый гнев, когда увидала четырех мужчин, ставших по двое с каждой стороны дороги с тем расчетом, чтобы она с ребенком вынуждена была пройти между ними.
      Они не сбавили шага, лишь Ферру ниже обычного опустила голову и еще теснее прижалась к Гохе, хотя так и не взяла ее за руку.
      Один из незнакомцев, здоровяк с длинными нестрижеными черными усами, наползавшими на верхнюю губу, ухмыльнувшись, негромко окликнул их:
      — Эй, вы там!
      Ответ Гохи прозвучал громче и решительнее.
      — Прочь с дороги! — крикнула она, угрожающе поднимая ольховую ветвь, словно это был посох волшебника. — У меня дело к Огиону!
      Она прошла между бандитов и, не оборачиваясь, зашагала прочь. Рядом с ней семенила Ферру. Мужчины, смущенные их ведьмовским обликом, остались стоять на месте. Сыграло свою роль и упоминание имени Огиона. А может, дело было в том, что некое настораживающее ощущение силы исходило от самой Гохи или от ребенка. Когда зловещая пара удалилась на достаточное расстояние, один из мужчин спросил: «Видали?», затем смачно сплюнул и сделал рукой жест, отвращающий зло.
      — Ведьма и ее чудовищное отродье, — сказал другой. — Пусть идут своей дорогой!
      Один из бандитов, молодой мужчина в кожаной шапочке, стоял и глядел им вслед, тогда как другие уже собрались идти дальше. На лице его были написаны испуг и изумление. Казалось, он собирался броситься в погоню за женщиной и ребенком, но тут его окликнул усатый здоровяк: «Пошли, Хэнди!» , и он подчинился.
      Едва свернув за поворот дороги, Гоха подхватила Ферру на руки и бежала до тех пор, пока не начала задыхаться и не была вынуждена опустить малышку на землю. Девочка не задавала никаких вопросов и, похоже, не очень испугалась. Как только Гоха смогла идти дальше, Ферру взяла ее за руку и постаралась идти так быстро, как только могла.
      — Ты красная, — сказала девочка. — Как огонь.
      Она говорила крайне редко, речь ее была невнятна, а голос хрипл и тих, но Гоха понимала ее.
      — Я разозлилась, — усмехнувшись, сказала Гоха. — Я всегда краснею, когда злюсь. И становлюсь похожей на вас, краснокожих варваров западных островов… Смотри, вон тот городок впереди, должно быть, Родник-под-Дубами. Это единственное жилье человека на этой дороге. Мы там остановимся и малость передохнем. Возможно, нам дадут немного молока. А затем, если ты почувствуешь, что в силах идти дальше, мы снова двинемся в путь и будем в Соколином Гнезде, надеюсь, еще до прихода ночи.
      Девочка кивнула. Она развязала мешочек и немного подкрепилась изюмом и грецкими орехами. Затем они зашагали дальше.
      Солнце уже давно скрылось за горизонтом, когда они добрались, наконец, до деревни и направились к дому Огиона, стоящему на вершине утеса. На западе, над темными громадами туч, что нависли над свинцовой гладью моря, засияли первые звезды. Легкий бриз шевелил короткую траву. В загоне за низеньким домиком блеяла коза. Единственное окошко тускло светилось в темноте.
      Гоха прислонила свой посох и тростинку Ферру к стене у двери, взяла девочку за руку и постучала.
      Ответа не последовало.
      Тогда она толкнула дверь, и та открылась. Огонь в очаге давно погас, оставив после себя золу и черные головешки, но масляная лампа на стене еще испускала едва заметное свечение. И тут послышался голос Огиона, лежащего на соломенном тюфяке в дальнем углу комнаты:
      — Входи, Тенар.

      Уложив девочку спать в алькове в западной части комнаты, она разожгла огонь, а затем села, скрестив ноги, у тюфяка Огиона.
      — Никто не присматривает за тобой!
      — Я их всех отослал, — прошептал он.
      Его лицо было таким же смуглым и суровым, как всегда, но густые некогда волосы поседели и передели, а тусклый свет лампы не вызывал ответной искры в его глазах.
      — Ты ведь мог умереть в одиночестве! — с жаром в голосе воскликнула она.
      — Так помоги мне это сделать, — прошептал старик.
      — Только не сейчас, — умоляла она, прижавшись лицом к его руке.
      — Не сегодня, — согласился он. — Завтра.
      Собрав последние силы, старый маг поднял руку и погладил женщину по волосам.
      Она снова села прямо. Разгоревшийся на славу огонь в очаге бросал отсветы на стены и низкий потолок, отчего тени в углах длинной комнаты еще больше сгустились.
      — Если бы Гед смог прийти, — прошептал старик.
      — Ты послал за ним?
      — Он пропал, — сказал Огион. — Сгустились тучи. Пелена тумана затянула острова. Он отправился на запад, держа в руках ветвь рябины. И канул во мрак. Я потерял своего сокола.
      — Нет, нет, — прошептала она. — Он вернется.
      Они оба замолчали. Тепло очага начало убаюкивать их. Огион расслабился и задремал, Тенар наслаждалась покоем после тяжелого дня, проведенного в дороге. Она растерла ноющие ноги и плечи. Большую часть последнего долгого подъема ей пришлось тащить Ферру на закорках, поскольку малышка от усталости начала задыхаться.
      Тенар поднялась, согрела воды и смыла с себя дорожную пыль, перекусив хлебом с парным молоком, которые она нашла в маленькой кладовой. Потом опять села у постели мага. Пока он спал, она думала о чем-то своем, глядя на его лицо, на пламя очага, на густые тени.
      Тенар вспоминала, как давным-давно, еще девочкой, она так же вот сидела, погруженная в свои мысли, далеко-далеко отсюда, в комнате без окон, будучи Съеденной, служанкой и жрицей темных сил земли. А затем она словно вновь стала женщиной, урвавшей часок ото сна, чтобы побыть одной и поразмышлять, сидя на кухне погруженного в тишину дома, во внутренних комнатах которого мирно спали муж и дети. И вот, наконец, она снова вдова, пришедшая сюда с обожженным ребенком, которая сидит у постели умирающего, надеясь, как и все женщины, на скорое возвращение из дальнего похода мужчины. Но все они — жрица, жена и вдова — носили имена, отличные от того, каким назвал ее Огион. Так звал ее Гед во тьме Гробниц Атуана. Так — давным-давно, далеко-предалеко отсюда — звала ее мать, от которой в памяти остались лишь тепло рук и желтоватое пламя очага; мать, давшая ей это имя.
      — Я — Тенар, — прошептала она. Огонь в очаге, вцепившись в сухую сосновую ветку, выбросил ярко-желтый язычок пламени.
      Вдруг Огион захрипел и начал хватать ртом воздух. Она, как могла, помогала ему, пока он немного не успокоился. Затем они оба задремали, ее усыпило его ровное дыхание, изредка прерываемое невнятным бормотанием. Однажды, глубокой ночью, он вдруг громко спросил, словно встретившись на узкой тропинке с каким-то старым другом: «Так ты здесь? Ты его видел?» Когда Тенар встала, чтобы подложить хвороста в огонь, Огион вновь заговорил, но на этот раз он общался с пришельцем из самых отдаленных уголков своей памяти, поскольку голос мага вдруг стал по-детски высоким и чистым: «Я пытался ей помочь, но крыша дома рухнула и погребла ее. Это было землетрясение». Тенар прислушалась. Она тоже была свидетелем землетрясения. — «Я пытался помочь!» — простонал мальчик устами старика. И Огион вновь стал задыхаться.
      Как только забрезжил рассвет, Тенар проснулась, разбуженная, как она сперва подумала, рокотом прибоя. Но то было хлопанье множества крыльев. Огромная стая птиц буквально стелилась над крышей хижины. Их было так много, что стены задрожали от биения крыльев, а в окне потемнело от мелькания стремительных силуэтов. Стая описала круг и улетела, не издав ни крика, ни клекота. Тенар так и не поняла, что это были за птицы.
      Утром пришли люди из деревушки Ре Альби, расположенной к югу от дома мага, у подножия утеса. Пришла девушка-пастушка; женщина, доившая коз Огиона, и многие другие, желавшие узнать, что они могут сделать для старого мага. Мосс, деревенская знахарка, сразу заметила у двери ольховый посох и ореховый прут и обратила на них внимание остальных, но стоило ей войти в дом, как Огион прорычал со своего тюфяка:
      — Пошли прочь! Все пошли прочь!
      Он выглядел посвежевшим и отдохнувшим. Когда проснулась малышка Ферру, Огион поговорил с ней таким памятным Тенар мягким, дружелюбным тоном. Вскоре девочка вышла поиграть на солнышке, и маг спросил вдову:
      — Что это за имя ты дала ей?
      Он говорил на Древнем Наречии, но не знал ни слова по-каргадски.
      —  Фе рр у означает горение, буйство пламени.
      — Понятно, — сказал маг. Его глаза сверкнули, и он нахмурился. Казалось, что Огион никак не может подобрать подходящие слова.
      — Эту девочку, — сказал он наконец. — Эту девочку… будут бояться.
      — Ее уже боятся, — сказала Тенар с горечью в голосе.
      Маг покачал головой.
      — Учи ее, Тенар, — прошептал он. — Учи ее всему!.. Не на Рокке. Они боятся… Почему я отпустил тебя? Почему ты ушла? Может, для того, чтобы привести ее сюда?.. Хотя уже слишком поздно.
      — Успокойся, успокойся, — мягко прошептала она, видя, как он судорожно ловит ртом воздух, пытаясь еще что-то сказать.
      Огион покачал головой и выдохнул: «Учи ее!», а затем вновь бессильно откинулся на подушку.
      Он не стал ничего есть, лишь выпил немного воды. Около полудня старый маг уснул. Проснувшись незадолго до наступления сумерек, он сказал:
      — Настало время, дочка.
      И сел.
      Тенар взяла старика за руку, нежно улыбаясь ему.
      — Помоги мне встать.
      — Нет, не надо.
      — Прошу тебя, — сказал он. — Я не хочу умирать в душной комнате.
      — Куда же ты хочешь отправиться?
      — Все равно, куда. Если смогу, дойду по лесной тропинке до бука над пастбищем.
      Увидев, что старик в силах подняться и доковылять до двери, она помогла ему. Они вместе вышли наружу, и тут он остановился и оглянулся через плечо. В темном углу единственной комнаты его жилища, справа от дверного проема, — слегка светился прислоненный к стене высокий магический посох. Тенар рванулась было, чтобы принести его, но Огион покачал головой.
      — Не надо, — сказал он. — Незачем.
      Старик вновь оглянулся, словно проверяя, не забыл ли он чего.
      — Пошли, — сказал, наконец, Огион.
      Свежий западный ветер овеял его лицо, и он сказал, взглянув на чистое небо:
      — Отличный денек.
      — Позволь мне позвать нескольких жителей деревни, чтобы они сделали носилки и несли на них тебя, — сказала она. — Им всем хочется хоть что-нибудь сделать для тебя.
      — Я хочу идти сам, — твердо сказал старик.
      Выбежавшая из-за дома Ферру, затаив дыхание, наблюдала за тем, как Огион с Тенар брели, останавливаясь через каждые пять-шесть шагов, чтобы старик мог перевести дыхание, через заросший высокой травой луг к лесу, который зеленой волной покрывал крутой склон Горы, вздымающейся вверх от плоской вершины утеса. Солнце палило, ветер пробирал до костей. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они пересекли луг. Лицо Огиона посерело, ноги его дрожали, как трава на ветру, когда они с Тенар, наконец, добрались до молодого стройного бука, росшего на самом краю леса, в нескольких ярдах от начала ведущей в гору тропинки. Маг без сил рухнул меж корней дерева, привалившись спиной к стволу. Долгое время он не мог ни двигаться, ни говорить, пытаясь унять сотрясавшее его тело судорожное биение сердца. Наконец, он кивнул и прошептал:
      — Все в порядке.
      Ферру всю дорогу следовала за ними, держась немного позади. Тенар подошла к девочке и, обменявшись с ней парой слов, вернулась к Огиону.
      — Она принесла одеяло.
      — Мне не холодно.
      — Зато я замерзла.
      На ее лице мелькнула тень улыбки.
      Девочка подошла, сунула Тенар одеяло из козьего пуха, что-то шепнула ей на ухо и опять убежала.
      — Она поможет Хифер подоить коз, а та присмотрит за девочкой, — сказала Тенар Огиону. — Поэтому я могу остаться с тобой.
      — У тебя всегда было полно забот, — сказал старик хриплым свистящим шепотом — жалким подобием его некогда звучного голоса.
      — Ты прав, — сказала она. — Но сейчас я целиком в твоем распоряжении.
      Он кивнул.
      Долгое время старик молча сидел с закрытыми глазами, привалившись спиной к стволу дерева. Всматриваясь в лицо мага, Тенар видела, как его выражение медленно меняется по мере того, как солнце клонится к горизонту.
      Наконец Огион открыл глаза и сквозь прореху в густой кроне уставился на пламенеющее на закате небо. Казалось, он наблюдал за неким действием, разворачивающимся на далеком светло-золотистом полотне. Как-то раз маг неуверенно, словно сомневаясь, шепнул:
      — Дракон…
      Солнце село, ветер стих.
      Огион взглянул на Тенар.
      — Кончено, — ликующе прошептал он. — Все изменилось!.. Изменилось, Тенар! Жди… жди здесь, пока не…
      Спазм сотряс его тело, и старый маг задрожал, словно ветвь дерева на ураганном ветру. Он задыхался, глаза его открывались и закрывались, глядя сквозь Тенар. Огион взял ее за руку, она склонилась над ним, и он прошептал ей свое Имя, которое при его жизни было известно лишь ему одному.
      Старый маг судорожно сжал ее руку, закрыл глаза и вступил в последнюю схватку за глоток воздуха, в которой он так и не смог одержать победу. Он лежал, сливаясь с корнями дерева, а в вечернем небе, видном сквозь кроны деревьев, одна за другой загорались звезды.
      Сгустились сумерки, затем пришла ночь, а Тенар все сидела у тела Огиона. Женщина разделила с мертвецом шерстяное одеяло, но рука ее, по-прежнему сжимавшая ладонь старика, онемела от холода, будто прикоснулась к заиндевевшему камню. Наконец Тенар прижалась на прощанье лбом к щеке Огиона, встала, пошатнувшись от внезапно охватившей ее тело слабости и головокружения, и пошла навстречу двигавшемуся по полю светлячку лампы, чтобы встретить и проводить до места тех, кто шел сюда.
      Эту ночь соседи Огиона провели подле него, и он не отослал их прочь.
 
      Поместье Лорда Ре Альби стояло на скальном выступе над Обрывом. Утром, задолго до того, как солнце обрисовало контуры Горы, в деревню спустился волшебник, состоящий на службе у Лорда, и сразу вслед за ним из Порт-Гонта пришел другой чародей, судя по всему, пустившийся в путь еще затемно. Вероятно, до них дошли слухи о том, что Огион при смерти, или же сам уход из жизни великого мага не прошел незамеченным для окрестных волшебников.
      В деревушке Ре Альби Огион был единственным магом. Всю работу, которую он считал зазорной для себя, выполняла местная колдунья тетушка Мосс — упрямая старуха, одинокая, как и большинство знахарок, вечно грязная, с копной седых спутанных волос, с красными от дыма целебных трав глазами. Это ее лампу увидела тогда Тенар на лугу, и старая колдунья провела всю ночь у тела Огиона вместе с односельчанами. Тетушка Мосс установила там, под деревом, восковую свечу со стеклянным колпаком, и всю ночь жгла на глиняной тарелке благовония. Она произнесла все нужные слова и сделала все, что было необходимо сделать. Когда пришло время готовить тело к погребению, она сперва бросила взгляд на Тенар, словно испрашивая у той разрешения, и только потом приступила к делу. Деревенским колдунам было не привыкать готовить мертвецов к последнему пути.
      Когда к буку подошли волшебники — высокий юноша с серебристым сосновым посохом из поместья и крепкий средних лет мужчина с коротким тисовым посохом из Порт-Гонта — тетушка Мосс склонила голову, не осмеливаясь поднять на них взгляд налитых кровью глаз, и попятилась назад, дабы не помешать им своими примитивными чарами и ведьмовством.
      Ночью, придавая телу то положение, в котором оно будет опущено в могилу, знахарка, опустившись на колени, положила в раскрытую левую ладонь мага крохотный магический узелок — полоску выделанной козьей шкуры, перевитый разноцветными нитками. Увидев этот комочек, маг Ре Альби тут же отбросил его прочь концом посоха.
      — Выкопана ли могила? — спросил волшебник из Порт-Гонта.
      — Да, — ответил волшебник из Ре Альби. — На кладбище моего властелина, — и он махнул рукой в сторону поместья.
      — Понятно, — сказал портгонтиец. — Но мне кажется, нашего мага следует похоронить со всеми почестями в городе, который он спас от землетрясения.
      — Мой повелитель настаивает на том, чтобы эта честь была предоставлена ему, — не сдавался молодой маг.
      — Но ведь… — начал было портгонтиец и тут же умолк, не найдя достаточно веского аргумента в свою пользу и не желая спорить попусту. Он взглянул на покойного и сказал с сожалением и горечью в голосе:
      — Придется похоронить его безымянным. Я шел всю ночь и все же опоздал. Огромная потеря стала от этого еще больше!
      Молодой маг промолчал.
      — Его звали Айхал, — сказала Тенар. — Он пожелал быть похороненным там, где лежит сейчас.
      Оба мага взглянули на нее. Молодой, увидев средних лет крестьянку, молча отвернулся. Портгонтиец присмотрелся к ней и спросил:
      — Кто ты?
      — Здесь меня знают как Гоху, вдову Флинта, — ответила она. — Кто я, узнай сам, с помощью своего искусства. Мне незачем тебе это говорить.
      Услыхав такие речи, маг из Ре Альби удостоил ее краткого взора.
      — Следи за языком, женщина, когда говоришь с сильным мира сего!
      — Постой-постой, — вмешался портгонтиец, жестом успокаивая своего оскорбленного собрата по профессии и одновременно пристально вглядываясь в лицо Тенар. — Ты была… Ты некогда была его ученицей?
      — И другом, — добавила Тенар и молча отвернулась. Она услыхала гневные нотки в своем голосе, произносящем это слово — «друг». Тенар опустила взгляд на своего друга, потерянного и безмолвного — хладное тело, подготовленное к погребению. Они стояли над ним, живые и полные сил, от них исходили волны гнева, непримиримости и презрения, а отнюдь не дружелюбия.
      — Извините, — сказала она. — Эта ночь вымотала меня. Я была с ним, когда он умер.
      — Не хочешь ли… — начал молодой маг, но его внезапно оборвала на полуслове тетушка Мосс.
      — Она была. Да, она была с ним, — почти что выкрикнула старуха. — Она одна, больше никого не было. Он послал молодого Таунсенда — торговца овцами, чтобы тот передал ей его зов, и Огион не позволял себе умереть, пока она не пришла, и встретил он свою смерть именно там, где желал быть похороненным — здесь, у молодого бука.
      — И он сказал тебе… — начал портгонтиец.
      — Свое Имя. — Тенар взглянула на чародеев и увидела то, что и ожидала увидеть: недоверие старшего и презрение на лице младшего. Это спровоцировало ее на очередную дерзость.
      — Я произнесла вслух это Имя, — сказала она. — Может, мне повторить его для вас?
      По выражению их лиц Тенар, к своему ужасу, поняла, что попала в точку: они и впрямь не обратили внимания на ее слова и не расслышали произнесенное ею Настоящее Имя Огиона.
      — Да-а! — сказала она. — Воистину настали смутные времена. Слыхано ли, чтобы т ак оеИмя было пропущено мимо ушей! Разве умение слушать — не часть Искусства Магии? Ладно, повторяю: его звали Айхал. Его имя во смерти — Айхал. В песнях он будет известен под именем Айхал. Если, конечно, кто-то еще складывает песни. Он был молчаливым человеком. Теперь он замолчал навеки. Быть может, не будет больше никаких песен, наступит мертвая тишина. Не знаю. Я очень устала. Я потеряла отца и лучшего друга.
      Тут у нее к горлу подступил ком, она замолчала и повернулась, чтобы уйти. Тут Тенар увидала на тропинке сделанный тетушкой Мосс амулет. Она подняла его, встала на колени у тела покойного, поцеловала открытую ладонь левой руки мертвеца и положила на нее узелок. Не вставая с колен, Тенар еще раз взглянула на двух чародеев и мягко спросила:
      — Теперь вы понимаете, что его нужно похоронить здесь, у бука, как он сам того пожелал?
      Сначала кивнул зрелый мужчина, затем юнец.
      Поднявшись с колен, женщина отряхнула юбку и пошла обратно через луг в призрачном свете раннего утра.

      «Жди», — сказал ей Огион, теперь уже Айхал, перед тем, как ветер смерти унес его душу. «Кончено… все изменилось, — прошептал он и добавил: — Жди, Тенар…» Но он не сказал, чего она должна дожидаться. Возможно, Изменения, которое он предвидел или предчувствовал. Но какого Изменения? Имел ли он в виду свою смерть, свое расставание с жизнью? Но старый маг говорил об Изменении радостно, торжествуя. И он велел ей ждать.
      — Что мне еще остается делать? — спросила она себя, подметая хижину мага. — Мне всегда только и оставалось делать, что ждать. — И она обратилась к своим воспоминаниям о нем: — Должна ли я ждать здесь, в твоем доме?
      — Да, — кивнул, загадочно улыбаясь, Айхал Молчаливый.
      Она не торопясь подмела дом, вычистила очаг и просушила матрасы. Затем выбросила несколько треснувших тарелок и прохудившуюся кастрюлю, обращаясь с ними, однако, с должным почтением. Тенар даже прижалась щекой к одной из треснувших тарелок, перед тем, как положить ее в мусорную кучу, ибо она была живым примером того, что старый маг в последние месяцы чувствовал себя крайне неважно. Хотя Айхал был аскетом и жил не богаче последнего крестьянина в деревне, он никогда, пока позволяло зрение и здоровье, не стал бы есть с треснувшей тарелки и пользоваться прохудившейся кастрюлей. У Тенар щемило сердце, когда ей попадались на глаза подобные свидетельства его слабости. Она корила себя за то, что не была рядом со старым магом в самые трудные минуты его жизни.
      — Мне это пришлось бы по душе, — взывала она к его образу в своем сознании, но он не отвечал ей. Старик никому бы не позволил приглядывать за собой, кроме себя самого. Неужели он сказал бы ей: «У тебя есть дела и поважнее…»? Она не знала. Маг молчал. Но в одном Тенар была твердо уверена: она должна до поры до времени оставаться здесь.
      Шенди и ее пожилой муж, Клирбрук, который жил на ферме в Срединной Долине много дольше, чем сама Тенар, присмотрят за овцами и огородом. Другая супружеская чета — Тифф и Сис — позаботятся о посевах. Остальное хозяйство не требует каждодневного присмотра и подождет до ее возвращения. Жалко лишь, что соседские ребятишки оборвут всю малину. Тенар так ее любила. Ведь здесь, над Обрывом, постоянно дуют ветры с моря, несущие с собой холод, и малина тут не приживается. Но на старом персиковом дереве Огиона, что росло в укромном уголке дворика, висели восемнадцать бархатистых плодов, и Ферру глядела на них, как кошка на сметану. Однажды она подошла к Тенар и сказала своим хриплым, глухим голоском:
      — Два персика уже совсем созрели.
      — Ага, — сказала Тенар. Они вместе пошли к дереву, сорвали оба спелых персика и вмиг съели их вместе с кожурой. Сок тек у них по щекам. Они с наслаждением облизали липкие пальцы.
      — Можно мне посадить ее? — спросила Ферру, вертя в руках морщинистую косточку своего персика.
      — Можно. Вот хорошее место, рядом со старым деревом. Только не сажай слишком близко. Обоим деревьям должно хватать места для корней и ветвей.
      Выбрав место, девочка выкопала маленькую ямку и осторожно положила туда косточку, присыпав ее землей. Тенар наблюдала за ней, отметив про себя, что за несколько дней, проведенных здесь, Ферру сильно изменилась. Она по-прежнему никак не проявляла своих чувств, не выказывая ни гнева, ни радости, но присущие ей постоянная настороженность, скованность теперь практически исчезли. Ей захотелось персиков. Девочка задумалась над тем, как сделать, чтобы персиков было больше, и решила посадить в землю косточку. На Ферме-под-Дубами Ферру сторонилась всех, кроме Тенар и Ларк; здесь же она легко нашла общий язык с Хифер , пастушкой из Ре Альби, звонкоголосой, мягкой, недалекой двадцатилетней девушкой, которая относилась к девочке как к слабенькому, хворому ягненку. Ферру в ней души не чаяла. Как, впрочем, и в тетушке Мосс, хотя пахло от той весьма неважно.
      Когда почти двадцать пять лет назад Тенар впервые появилась в Ре Альби, Мосс была еще довольно молодой колдуньей. Она беспрестанно кланялась и улыбалась «юной госпоже», «Белокожей Госпоже», ученице Огиона, разговаривая с ней с подчеркнутым уважением. Тенар чувствовала, что ее пресмыкательство лживо, что это всего лишь маска, за которой скрывались зависть, неприязнь и недоверие. Подобные чувства испытывали к Тенар женщины, стоявшие ниже ее в социальной иерархии и считавшие ее выскочкой, не такой, как все. Жрица Гробниц Атуана или служанка-чужеземка Гонтийского Мага, она вынуждена была держаться особняком, в сторонке. Мужчины наделили Тенар властью, передав ей часть своей. Поэтому женщины сторонились Тенар, считая ее соперницей, а порою и подсмеиваясь над ней.
      Она чувствовала себя отрезанным ломтем, отверженной. Тенар сперва бежала от Темных Сил пустынных Гробниц, а затем — от Искусства Магии, которое предложил ей изучать ее друг и наставник Огион. Она отвернулась от всего этого и перешла на другую сторону дороги жизни, туда, где живут простые женщины, чтобы стать одной из них: женой фермера, матерью, домохозяйкой, вняв изначальному предназначению женщины, смирившись с той ролью, что была отведена ей обществом.
      И там, в Срединной Долине, Гоху, жену Флинта, почитали за равную все женщины; без сомнения, чужеземка, кожа слишком белая, и слова выговаривает немного странно, но отличная хозяйка, великолепная пряха, дети хорошо воспитаны и накормлены, ферма процветает — в общем, достойная уважения мать и жена. А для мужчин она была женщиной Флинта, делавшей то, что и надобно делать женщине: рожать, готовить, стирать, прясть, шить, прислуживать. Хорошая женщина, говорили они. Флинт попал прямо в точку, когда выбрал ее. Интересно, как выглядит под платьем белокожая женщина, белая с головы до пят? — вопрошали их глаза, когда мужчины смотрели на нее, но шли годы, Тенар становилась все старше, и, наконец, на нее перестали пялиться.
      Теперь, спустя столько лет, в Ре Альби все изменилось. После того, как они с Мосс бок о бок продежурили всю ночь у тела Огиона, старая колдунья дала понять Тенар, что стоит той только захотеть, и знахарка станет ее верной подругой, последовательницей и служанкой. Нельзя сказать, что Тенар была в восторге от данного предложения, поскольку считала тетушку Мосс непредсказуемой, ненадежной, сумасбродной, вспыльчивой, невежественной, пронырливой и грязной старухой. Но Мосс, судя по всему, поладила с Ферру. Вполне возможно, что именно она была виновницей столь разительных перемен в поведении девочки. Внутреннее напряжение оставило малышку. На первый взгляд Ферру не выделяла тетушку Мосс и держалась с ней так же, как и с другими: безразлично и равнодушно, с бесконечным послушанием, свойственным скорее какому-то неодушевленному предмету вроде камня, чем человеку. Но старуха постоянно крутилась около девочки, дарила ей разные безделушки и сладости, стараясь задабриванием и лестью завоевать ее расположение.
      — Пошли с тетушкой Мосс, дорогуша! Пойдем, тетушка Мосс покажет тебе такое, что ты никогда в жизни не видела…
      Нос старой колдуньи клювом нависал над ее беззубым ртом и тонкими губами; на щеке у нее сидела бородавка размером с вишневую косточку; ее черные с проседью волосы представляли собой причудливую копну всевозможных колечек и завитушек; от нее исходил резкий, богатый оттенками запах, как из лисьей норы.
      — Пойдем со мной в лес, дорогуша! — частенько говаривали старые ведьмы в сказках, которые рассказывали детишкам на Гонте. — Пойдем со мной, и я покажу тебе прелестный уголок!
      А затем старая ведьма засовывала ребенка в свою печь, хорошенько поджаривала его и съедала, или бросала его в колодец, где он превращался в лягушку и вынужден был прыгать и квакать там до конца своих дней безо всяких надежд на спасение, или погружала прелестную девушку в вечный сон, замуровав ее в гигантскую каменную глыбу, пока через много столетий туда не являлся королевич-маг и одним словом не разбивал скалу вдребезги, не пробуждал поцелуем деву ото сна и не расправлялся с вероломной ведьмой.
      — Пойдем со мной, дорогуша!
      И тетушка Мосс вела Ферру на какое-нибудь дальнее поле и показывала ей гнездо жаворонка среди высокой травы, или в глубь топей — собирать там белые лилии, дикую мяту и голубику. Она не пыталась засунуть девочку в печку или превратить ее в чудовище, или замуровать ее в камень. Все это уже было сделано до нее.
      Мосс относилась к Ферру очень тепло, даже немного подобострастно, и когда они были вместе, возникало впечатление, что старуха обсуждает с девочкой нечто очень важное. Тенар не знала, чему Мосс учит Ферру, и она всерьез подумывала над тем, стоит ли позволять старой колдунье забивать девочке голову подобной чепухой. Тенар сотни раз слышала присказку: «С ла бы й, к ак же нс кое к ол до вс тв о, з ло й, как ж ен ск ое ко лд ов ст во», в справедливости которой она не раз убеждалась: колдовство таких ведьм, как Мосс или Иви, частенько оказывалось неэффективным, и порою, по злому умыслу или по неведению, приносило людям боль и страдания. Хотя деревенские знахарки были сведущи в заклятиях и зельях, да еще знали пару-тройку песен о деяниях королей и героев, их никогда не учили Высшему Искусству Магии. Ни одна женщина не могла составить достойной конкуренции мужчинам-магам. Волшебство — удел мужчин, их тайное искусство. Подлинную магию могли творить только мужчины. История не знала ни одной женщины-мага. Женщины, называющие себя чародейками или волшебницами, на самом деле самоучки, обладающие Силой, не подкрепленной знаниями, за ними не было многовекового опыта великих магов, и от этого они вдвойне опасны и непредсказуемы.
      Обыкновенные деревенские колдуньи вроде Мосс обходились десятком-другим слов Древнего Наречия, как величайшее сокровище передаваемых из поколения в поколение или купленных за высокую плату у мужчин-колдунов; годившимися на все случаи жизни заклинания Обретения и Исправления; множеством бессмысленных ритуалов, сопровождавшихся невнятным бормотанием, призванных пустить пыль в глаза заказчику. Они были хорошими акушерками и костоправами, прекрасно разбирались во всевозможных хворях и недугах людей и животных, знали множество целебных трав и вместе с тем свято верили во всякие бредовые суеверия — в основе всего, как правило, лежали природные способности к целительству и наложению заклятий. Подобная адская смесь заклятий могла служить как добру, так и злу. Некоторые ведьмы были жестокими, обозленными на мир женщинами, готовыми по поводу и без повода причинять людям вред и не видящими причин, по которым им не следует этого делать. Остальные (и их большинство) были акушерками и целительницами, которые между делом готовили приворотные зелья и накладывали заклинания плодородия на женщин и мужской силы на их мужей, относясь к своим побочным занятиям с изрядной долей цинизма. И лишь считанные единицы, необразованные, но мудрые, использовали свой дар во имя добра, хотя, как и все начинающие чародеи, не понимали, почему в каждом конкретном случае они поступают именно так, а не иначе, и несли нечто невразумительное о Равновесии и Пути Силы, дабы оправдать свои действия или бездействие.
      — Я следую зову своего сердца, — сказала одна из таких женщин Тенар, когда последняя была служанкой и ученицей Огиона. — Повелитель Огион — великий маг. Обучая тебя, он оказывает тебе великую честь. Но следи за тем, девочка, чтобы то, чему он учит, было, в конечном счете, тебе по сердцу.
      Даже тогда Тенар понимала, что хотя слова мудрой женщины и содержали зерно истины, это все же не вся правда. Что-то она, без сомнения, упустила. Тенар и сейчас так считала.
      Наблюдая за Мосс и Ферру, она решила, что старуха следует велению своего сердца, но черного, неистового, непредсказуемого сердца, подобного дикому вепрю, что бродит ему одному известными тропами. И еще она подумала, что Мосс привязалась к девочке не столько по доброте душевной, сколько из-за ее увечья, вреда, которые ей причинили насилие и огонь.
      Однако Ферру ни разу ни действием, ни словом не показала, что она научилась у тетушки Мосс чему-то большему, чем искусство плести кошачьи колыбельки одной рукой или находить гнезда жаворонков и россыпи голубики. Правая рука Ферру была так обожжена, что после исцеления ран превратилась в культю, напоминавшую из-за уцелевшего большого пальца клешню краба. Ее можно было использовать разве что в качестве пинцета или зажима. Но тетушка Мосс знала забавное заклинание, позволявшее плести кошачьи колыбельки одной рукой. Рифмы словно сплетались в узор:
      Трещи, пламя, трещи!
      Гори, сжигая все, гори!
      Явись, дракон, явись!
      …и нить свивалась в четыре треугольника, которые затем превращались в квадрат… Ферру никогда не пела вслух, но Тенар не раз слышала, как девочка шепчет себе под нос эту присказку, сидя на пороге дома мага и творя всевозможные узоры.
      И Тенар вдруг подумала, а какие, собственно, узы, если не считать сострадания и жалости к калеке, связывают ее и ребенка? Если бы она не взяла девочку, это сделала бы Ларк. Но Тенар удочерила Ферру, даже не спрашивая себя: почему, зачем ей это? Может, она последовала зову своего сердца? Огион не задал ни единого вопроса о девочке, но сказал: «Эту девочку… будут бояться». Тенар добавила: «Ее уже боятся», и она не солгала. Быть может, она сама боялась Ферру, как всегда боялась жестокости, насилия и огня. Не был ли страх той самой нитью, что привязывала ее к девочке?
      — Гоха, — позвала Ферру, сидевшая на корточках перед персиковым деревом и глядевшая на едва заметное углубление в твердой, иссушенной солнцем земле, куда она посадила косточку от персика. — Кто такие драконы?
      — Гигантские создания, похожие на ящериц, — ответила Тенар. — Только длинные, как парусник, и большие, как дом. Они крылатые, словно птицы, и выдыхают огонь.
      — Они залетают сюда?
      — Нет, — сказала Тенар.
      Больше вопросов у Ферру не было.
      — Это тетушка Мосс рассказала тебе о драконах?
      Девочка отрицательно помотала головой.
      — Ты рассказывала, — прошептала она.
      — Понятно, — сказала Тенар и после некоторой паузы продолжила: — Персику, который ты посадила, нужна вода, чтобы расти. Поливай его раз в день, пока не наступит пора дождей.
      Ферру поднялась и вприпрыжку умчалась за угол дома к колодцу. Ее ног и ступней не коснулось пламя костра. Тенар нравилось смотреть, как смуглые, изящные, припорошенные пылью ножки девочки топают по земле, когда она ходит или бегает. Ферру вернулась с лейкой Огиона в руках и, слегка пошатываясь под ее тяжестью, окропила посаженную косточку тонкой струйкой воды.
      — Вспомни предание о том, как люди и драконы были единой расой… Я рассказывала тебе, что люди в незапамятные времена переселились сюда, на восток, а драконы остались на далеких западных островах.
      Ферру кивнула. Казалось, она слушала в пол-уха, но когда Тенар упомянула «западные острова», махнув рукой в сторону моря, повернулась к чистому от облаков горизонту, пламеневшему из-за стеблей бобов и козьего загона.
      Вдруг на крыше загона появилась коза и величаво повернулась к ним в профиль, гордо вскинув рогатую голову; вероятно, она вообразила себя архаром.
      — Опять Сиппи сбежала, — сказала Тенар.
      — Хес-с-с! Хес-с-с! — позвала Ферру, подражая Хифер. Тут к бобовым грядкам подбежала сама Хифер и тоже стала кричать козе «Хес-с-с!», но та не обратила на нее никакого внимания и продолжала задумчиво смотреть вниз на аппетитные бобы.
      Тенар оставила всех троих играть в игру «поймай Сиппи». Она прошла вдоль грядок к краю утеса и пошла вдоль него. Дом Огиона стоял особняком от деревни на испещренном скальными выходами крутом травянистом склоне, где паслись козы, и от него до Обрыва было рукой подать. По мере продвижения на север наклон все увеличивался, пока склон не становился абсолютно отвесным. Сквозь плодородную почву то тут, то там пробивалось гранитное основание, а примерно в миле к северу от деревни Обрыв сужался до узкого выступа из красноватого песчаника, нависавшего над морем, чьи волны бились о его подножье на дне двухтысячефутовой пропасти.
      Ничто не росло на гребне скального выступа, кроме лишайников и раскачиваемых ветром голубых маргариток, что подобно крепко пришитым пуговицам вцепились в грубый, крошащийся гранит. К северу и востоку от утеса возвышалась над узкой полоской заболоченных земель темная громада Горы Гонт, поросшая густым лесом почти до самой вершины. Утес настолько возвышался над бухтой, что с него были видны скалистые берега и обширные низины близ Эссари. За ними, насколько мог видеть глаз, на юге и западе не было ничего, кроме неба над бескрайними просторами моря.
      Тенар правилось бывать здесь в те далекие годы, когда она жила в Ре Альби. Огион, напротив, любил бродить по лесам, но ее детство и юность прошли в пустыне, где на сотни миль вокруг не было ни единого деревца, кроме чахлых груш и яблонь в саду, которые приходилось поливать вручную каждое бесконечно долгое лето, где само по себе ничто не растет, где тебя окружают лишь горы, бесплодные равнины и небо — поэтому Тенар предпочитала скалистый выступ обступавшим человека со всех сторон лесам. Ей не нравилось, когда что-то нависало над ее головой.
      Еще она любила лишайники и маргаритки без стебля. Они были ее старыми знакомыми. Тенар села на валун в нескольких футах от края обрыва и, как обычно, стала всматриваться в морские дали. Солнце палило немилосердно, но свежий ветерок овевал прохладой ее руки и лицо. Тенар откинулась назад, оперевшись на ладони, и выбросила из головы абсолютно все мысли, наслаждаясь солнцем, ветром, небом и морем. Но тут левая рука Тенар напомнила ей о своем существовании, и она оглянулась, дабы посмотреть, что это впилось в ее ладонь. То был проросший в трещине песчаника стебелек чертополоха, робко тянувший свои бесцветные листочки к свету. Крепко вцепившись корнями в скалу, он мужественно боролся с ветром, упруго клонясь под его порывами. Тенар долго не могла оторвать от него глаз.
      Когда она вновь обратила свой взгляд к морю, то увидела там, в голубоватой дымке, где море переходит в небо, синюю полоску острова: Оранэа, восточный форпост Внутренних Островов.
      Тенар смотрела на его туманные, призрачные очертания и думала о чем-то своем, когда ее внимание привлекла летящая над морем с запада на восток птица. Для чайки она летела слишком неторопливо, а для пеликана — слишком высоко. Скорее всего это был дикий гусь, а, может, неутомимый скиталец альбатрос, гигантская птица Открытого Моря, залетел в пролив между островами. Тенар следила за степенными взмахами его крыльев вдалеке, у самого горизонта, в бездонных глубинах пронизанного светом неба. Вдруг она вскочила на ноги, отступила от края утеса и застыла неподвижно, как статуя. Сердце ее бешено колотилось, а дыхание с хрипом вырывалось из груди. Тенар не в силах была оторвать взгляда от причудливых изгибов отливающего сталью тела, которое несли длинные, алые, как пламя, чешуйчатые крылья; от гигантской пасти, от вырывавшихся из его ноздрей клубов дыма, что медленно таяли в воздухе.
      Он летел к Гонту, прямо к Обрыву, прямо к ней. Тенар видела, как мерцают багрово-красные чешуйки на его теле, видела огонь в его огромных глазах, и еще длинный красный язык, казавшийся ей языком пламени. Ветер донес до нее запах гари и рев огнедышащего дракона, готовящегося приземлиться на скалистый выступ.
      Когти клацнули о камень. Заскрипел по мягкому песчанику извивающийся шипастый хвост, забили багровые на просвет крылья, и через мгновение с шелестом сложились, прижавшись к закованным в броню бокам. Гигантская голова медленно повернулась, и дракон посмотрел на женщину, стоявшую в пределах досягаемости его острых как бритва когтей. Женщина смотрела на дракона, ощущая жар его тела.
      Тенар рассказывали, что люди не должны глядеть драконам в глаза, но раньше эти слова были для нее пустым звуком. Дракон пристально разглядывал ее широко расставленными, защищенными массивными веками, пронзительно желтыми глазами, сверкавшими над узким носом и курящимися ноздрями. Темные глаза Тенар на маленьком, беззащитном личике, в свою очередь, внимательно изучали гигантскую рептилию.
      Никто из них не проронил ни слова.
      Дракон слегка повернул голову, чтобы не испепелить женщину, и с оглушительным «Ха!» выдохнул язык оранжевого пламени, то ли поприветствовав Тенар, то ли посмеявшись над ней.
      Затем он лег животом на скалу и заговорил, обратившись, однако, не к ней.
      —  Ах ай ве ра йх, Г ед, — выпустив клуб дыма, негромко пророкотал дракон и склонил голову.
      И тут Тенар вдруг заметила, что на загривке дракона, меж гигантских, похожих на сабли, шипов спускавшегося от головы к хвосту гребня, у самого основания крыльев сидит человек. Его голова покоилась на основании шипа, и он, казалось, крепко спал, но руки мужчины были накрепко сомкнуты вокруг закованной в ржаво-красную броню шеи дракона.
      —  Ах ай ве ра йх, Г ед! — сказал, повысив голос, дракон. Его широкая пасть, казалось, была растянута в вечной улыбке, показывая желтые клыки длиной с предплечье Тенар.
      Мужчина даже не шелохнулся.
      Дракон повернул свою гигантскую голову и посмотрел на Тенар.
      —  Со бр ио ст, — его шепот напоминал скрежет металла об металл. Это слово Древнего Наречия было ей знакомо. Огион научил ее всем словам этого наречия, которые она смогла усвоить. Дракон приказал: «Лезь наверх!» И тут она увидела ступени, по которым следовало подниматься. Когтистая лапа, согнутый локоть, плечевой сустав, основание крыла: всего четыре ступени.
      Тенар тоже сказала «Ха!», но то была не насмешка, а лишь попытка перевести внезапно спертое дыхание. Она на миг опустила голову, чтобы справиться с приступом слабости и головокружения. Затем Тенар шагнула вперед и, миновав когти, огромную безгубую пасть и пронзительно желтые глаза, вскарабкалась на спину дракона. Она положила руку мужчине на плечо, но тот даже не шелохнулся, хотя, несомненно, был еще жив, иначе дракон не принес бы его сюда и не разговаривал бы с ним.
      — Пойдем, — сказала Тенар. Расцепив судорожно сжатые пальцы левой руки человека, она, наконец, увидела его лицо. — Пойдем, Гед. Пойдем…
      Он слегка приподнял голову и посмотрел на нее невидящим взором. Ей пришлось обойти Геда со спины, обдирая в кровь ноги об горячую, шершавую шкуру дракона, чтобы оторвать его правую руку от рогового выступа у основания саблевидного шипа. Крепко обхватив Геда руками, она полустащила-полуснесла его вниз, на землю, по тем же четырем невероятным ступенькам.
      Гед уже почти очнулся и пытался помочь ей, но силы покинули его. Он сполз с дракона на скалу, словно мешок с костями, и так и остался лежать.
      Дракон повернул свою исполинскую голову и по-звериному обнюхал тело человека.
      Затем он поднял голову, крылья его наполовину раскрылись с пронзительным металлическим скрежетом, и дракон степенно отошел от тела Геда к краю утеса. Затем он повернул голову на шипастой шее и, еще раз пристально взглянув на Тенар, произнес гулким голосом, напоминающим рокот пламени в плавильной печи.
      —  Фе ссе К ал ес си н.
      Морской бриз свистел в полуоткрытых крыльях дракона.
      —  Фе ссе Т ен ар, — громко сказала женщина слегка дрожащим голосом.
      Дракон устремил свой взор на запад, в открытое море. Его огромное тело подобралось, клацнув железными чешуйками, затем гигантские крылья внезапно раскрылись, дракон присел и прыгнул с утеса, словно подхваченный порывом ветра. Волочившийся за ним хвост пропахал борозду в песчанике. Багровые крылья опали, взметнулись вверх и вновь опустились, и вот Калессин уже вдалеке от острова стрелой летит на запад.
      Тенар смотрела ему вслед, пока его удаляющийся силуэт не стал размером с дикого гуся или чайку. Холод пробирал до костей. Пока дракон был здесь, он испускал живительное тепло, ибо внутри его пылал огонь. Поежившись, Тенар села на скалу подле Геда и заплакала. Она рыдала навзрыд, пряча лицо в ладонях.
      — Что мне делать? — причитала она. — Что мне теперь делать?
      Наконец она успокоилась, вытерла рукавом платья глаза и нос, откинула руками назад непослушные волосы и повернулась к мужчине, что лежал подле нее. Он был так спокоен, так безмятежен, что казалось, будто он может пролежать здесь, на голом камне, целую вечность.
      Тенар судорожно вздохнула. Нужно было что-то делать, хотя сама она нести его была не в силах.
      Ей нужно было позвать кого-то на помощь. Но это означало оставить его одного. На ее взгляд, Гед лежал слишком близко к краю утеса. Он может упасть вниз, если, несмотря на свою слабость, все же попытается встать. Сможет ли она перетащить его? Когда Тенар звала и трясла его, Гед не отзывался. Она взяла мужчину подмышки и попыталась сдвинуть его с места. К ее величайшему удивлению, ей это удалось: Гед повис у нее на руках мертвым грузом, но он весил меньше, чем она думала. Собравшись с силами, Тенар оттащила Геда на десять-пятнадцать футов от края пропасти, с голой скалы на каменистую почву, где сухой кустарник хоть как-то укрывал от солнца. Здесь она была вынуждена оставить его. Тенар не могла бежать — у нее подгибались колени, и дыхание с хрипом вырывалось из груди. Она, насколько могла быстро, зашагала к дому Огиона, а когда подошла к нему достаточно близко, стала звать Хифер, Мосс и Ферру.
      Девочка выбежала из-за угла козьего загона, явившись на зов Тенар, но, по своему обыкновению, остановилась на некотором отдалении, не подбегая, чтобы приласкаться.
      — Ферру, беги в деревню и позови кого-нибудь, кто посильнее… Там на утесе раненый человек.
      Ферру не сдвинулась с места. Она никогда не ходила одна в деревню, и теперь в ее душе боролись страх и послушание. Заметив это, Тенар сказала:
      — Тетушка Мосс дома? А Хифер? Мы втроем сможем поднять его. Быстрее, быстрее, Ферру!
      Тенар чувствовала, что если беспомощный Гед полежит там еще немного, он неминуемо умрет. Возможно, его не окажется на месте, когда она вернется за ним — упадет с обрыва или драконы унесут его. Всякое может случиться. Поэтому она должна была спешить изо всех сил. Флинт умер от удара посреди своих полей, и ее не было рядом с ним. Он скончался в одиночестве. Пастух нашел его, бездыханного, у ворот. Огион тоже умер, и она не смогла уберечь его от смерти, помочь ему дышать. Гед вернулся домой умирать, и это был конец всему, ничего нельзя было поделать, но она обязана была попытаться.
      — Быстрее, Ферру! Приведи всех сюда!
      Она пошла было на подгибающихся ногах к деревне сама, но тут увидала старую Мосс, которая спешила к ней через пастбище, опираясь на массивную клюку из боярышника.
      — Ты звала меня, дорогуша?
      При виде Мосс у Тенар словно гора с плеч свалилась. Она перевела дыхание, и в голове у нее прояснилось. Мосс не стала тратить время на расспросы. Узнав лишь, что близ края утеса лежит раненый мужчина, которого нужно перенести сюда, она схватила тонкое покрывало, которое Тенар повесила проветриться и заковыляла к краю Обрыва. Они с Тенар закатали Геда в покрывале и волоком потащили его к дому. Вскоре к ним присоединилась Хифер, а затем Ферру и Сиппи. Хифер была молода и сильна, и с ее помощью они без труда занесли Геда в дом.
      Тенар и Ферру спали в алькове, вырезанном в западной стене единственной комнаты дома. В дальнем конце комнаты стояла кровать Огиона, укрытая теперь плотной льняной простыней. Там они и пристроили мужчину. Тенар укрыла его одеялом Огиона, пока Мосс суетилась около кровати, бормоча какие-то заклинания, а Хифер и Ферру стояли и пялились на незнакомца.
      — А теперь давайте оставим его в покое, — сказала Тенар и вытолкала всех в переднюю часть дома.
      — Кто он такой? — спросила Хифер.
      — Что он делал у Обрыва? — поинтересовалась Мосс.
      — Ты знаешь его, Мосс. Когда-то он был учеником Огиона… Айхала.
      Ведьма покачала головой.
      — То был парень из Тэн Алдерс, дорогуша, — сказала она. — Теперь он Верховный Маг на Рокке.
      Тенар кивнула.
      — Нет, дорогуша, — возразила Мосс. — Этот похож на него, но все же это не он. Этот человек не маг. Он даже не колдун.
      Заинтригованная Хифер переводила взгляд с одной на другую. Она зачастую не понимала, о чем говорят люди, но тем не менее была благодарной слушательницей.
      — Но я узнала его, Мосс. Это — Сокол.
      Когда Тенар произнесла прозвище Геда, волна нежности охватила ее, и тут она окончательно и бесповоротно уверовала в то, что это действительно он, и что все эти годы, с тех пор, как она впервые встретила его, их связывали неразрывные узы. Давным-давно она увидала во мраке подземелья мерцавший, словно звезда, огонек, и его лицо, освещенное пламенем свечи.
      Тенар улыбнулась.
      — Я узнала его, Мосс.
      Затем она улыбнулась еще задорнее.
      — Еще бы, он же был первым мужчиной, которого я увидела в жизни.
      Мосс что-то бормотала себе под нос и переминалась с ноги на ногу. Старухе крайне не хотелось перечить «госпоже Гохе», но доводы Тенар ни капельки ее не убедили.
      — Все это фокусы, маскировка, подделка, — упорствовала она. — Будь поосторожнее с ним, дорогуша. Интересно, как он попал туда, где вы его нашли? Как он смог пройти незамеченным через деревню?
      — Разве никто из вас не видел?..
      Все выжидающе смотрели на нее. Она попыталась произнести слово «дракон» и не смогла. Ее язык отказался повиноваться ей. Но вдруг нужное слово сформировалось само собой, помимо ее воли, и тяжким вздохом вырвалось наружу.
      — …Калессина, — вымолвили непослушные губы.
      Ферру смотрела на нее широко раскрытыми глазами. От ее тела, казалось, повеяло жаром, словно она горела в лихорадке. Она молчала и лишь шевелила губами, словно повторяя услышанное имя, и жар волнами исходил от нее.
      — Фокусы! — упорствовала Мосс. — Стоило нашему магу умереть, как всякие шарлатаны слетелись сюда как мухи на мед.
      — Я плавала с Соколом в открытой лодке с Атуана на Хавнор, затем с Хавнора на Гонт, — раздраженно возразила Тенар. — Ты видела его, Мосс, когда он привел меня сюда. Тогда он еще не был Верховным Магом. Разве это не тот самый человек? Таких шрамов нет больше ни у кого во всем Архипелаге.
      Встретив такой отпор, старуха замолкла, собираясь с мыслями.
      — Что правда, то правда, — начала она, взглянув на Ферру. — Но…
      — Ты думаешь, я обозналась?
      Мосс скривила рот, нахмурилась и принялась разглядывать свои ногти.
      — Наш мир наполнен злом, госпожа, — сказала она. — Некоторые твари могут иметь человеческий облик, но души у такого существа нет… она съедена…
      — Геббеты?
      Услыхав это слово, Мосс поежилась, но кивнула.
      — Говорят, что когда-то давным-давно маг Сокол приезжал сюда. Это было еще до твоего появления здесь. И за ним сюда явилось порождение тьмы, преследуя его по пятам. Быть может, эта тварь еще жива. Быть может…
      — Дракон, что принес его сюда, — перебила ее Тенар, — назвал Сокола его Настоящим Именем. Ибо мне известно это Имя.
      Гнев на чересчур подозрительную колдунью заставил ее голос звенеть.
      Мосс не стала ей возражать. Но молчание ее было красноречивее любых аргументов.
      — Быть может, тень на его челе предвещает близкий приход смерти, — сказала Тенар. — Возможно, он умирает. Я не знаю. Если бы Огион…
      При мысли об Огионе слезы вновь хлынули у нее из глаз. Если бы Гед появился пораньше! Тенар утерла слезы и сходила к поленнице за растопкой для очага. Затем она послала Ферру наполнить чайник, нежно коснувшись при этом лица девочки. Зарубцевавшиеся шрамы были горячими на ощупь, но жара у девочки не было. Тенар опустилась на колени, чтобы разжечь огонь. Каждый в этом уютном доме — знахарка, вдова, калека и слабоумная — занимался своим делом, не ноя и не жалуясь. Раз дракон улетел, что еще могло явиться сюда, кроме смерти?

      Он выглядел, как мертвец, но был еще жив. Где он побывал? Откуда он явился? Ночью, при свете очага, Тенар сняла с него грязную, рваную, пропитанную потом одежду и обнаженным положила на льняную простыню, укрыв сверху мягким одеялом из теплого козьего пуха. Несмотря на небольшой рост и хрупкое телосложение, он всегда был жилистым и сильным. Сейчас от него остались лишь кожа да кости — так он исхудал и ослаб. Даже шрамы, что бороздили его плечо и левую сторону лица от лба до челюсти, казалось, ссохлись, побелели. И он был седой, как лунь.
      «Я устала скорбеть, — подумала Тенар. — Устала скорбеть, устала печалиться. Я не буду горевать о нем! Разве он не прилетел ко мне на спине дракона?!»
      «Когда-то я хотела убить его, — думала она. — Теперь я выхожу его, если смогу». Отныне, когда она глядела на него, в ее глазах не было жалости, один лишь вызов.
      — Кто из нас кого спас тогда в Лабиринте? Гед?
      Безразличный ко всему, он спал мертвым сном. Она очень устала. Искупавшись в той воде, что они согрела для Геда, Тенар скользнула в кровать за спину маленькому, теплому, молчаливому комочку — спящей Ферру. Заснув, Тенар очутилась посреди бескрайнего, наполненного ветром и розовато-золотистой дымкой пространства. Она летела. Ее голос звал: «Калессин!» И чей-то голос отвечал ей из омытых светом далей.
 
      Когда она проснулась, на полях и на крыше дома звонко чирикали птицы. Сев на кровати, Тенар увидела в выходящем на запад оконце с неровным стеклом, что уже рассвело. В глубине ее души зародилось какое-то новое чувство, слишком слабое пока, чтобы изучить его и осмыслить. Ферру еще спала. Тенар сидела возле нее и смотрела в маленькое окошко на подсвеченные солнцем тучи, пытаясь вспомнить, как выглядела ее дочь Эппл в детстве. В памяти всплыл лишь смутный обрывок воспоминаний, моментально растаявший, стоило ей только попытаться за него ухватиться: крохотное пухлое тельце, содрогавшееся от звонкого смеха, редкие мягкие волосенки… После Эппл Тенар родила мальчика, которому, шутки ради, назло Флинту дали прозвище Спарк . Она не знала его Настоящего Имени. В отличие от Эппл, которая отличалась завидным здоровьем, он в детстве много болел. Рожденный раньше срока, мальчик в первые два месяца жизни не раз находился на волосок от смерти, а в течение последующих лет сильно смахивал на едва оперившегося воробьишку-заморыша. Никто не мог поручиться, что он доживет до следующего утра. Но мальчик выжил, крохотная искорка не погасла. Когда Спарк подрос, он превратился в жилистого паренька, из которого фонтаном била энергия. На ферме пользы от него не было никакой, поскольку мальчик был нетерпелив и невнимателен к работникам и к животным. Разговаривал он с другими людьми лишь по необходимости, а не ради удовольствия или из тяги к знаниям.
      Огион заглянул к Тенар во время своих очередных странствий по острову, когда Эппл сравнялось тринадцать, а Спарку — одиннадцать. Именно тогда старый маг дал Эппл среди родников, питавших Кахеду, в горловине долины, ее Настоящее Имя, Хейя. Когда девушка пересекала водоем с зеленоватой водой, от нее просто нельзя было оторвать глаз — так она была прекрасна. Огион, остановившись на ночлег в Ферме-под-Дубами, спросил мальчика, не желает ли тот побродить с ним по лесам. Спарк в ответ лишь отрицательно покачал головой. «А каково твое самое заветное желание?» — спросил его маг, и мальчик поведал ему то, что никогда бы не осмелился сказать отцу или матери: «Уйти в море». Три года спустя, после того, как Бич дал ему Настоящее Имя, он записался в матросы на торговое судно, плававшее из Вальмута на Оранэа и Северный Хавнор. Время от времени Спарк навещал родителей, но не слишком часто и никогда не оставался надолго, хотя ферма после смерти отца переходила в его собственность. Он был белокож, как Тенар, и узколиц, но ростом пошел в отца. Спарк не счел нужным сказать родителям свое Настоящее Имя. Впрочем, скорее всего, он не сообщил его никому. Тенар уже три года не видела сына. Возможно, он и не знал о смерти отца, а, может, и его самого уже не было в живых, пошел, например, ко дну вместе с судном, но Тенар почему-то так не думала. Спарк был способен пронести искру своей жизни через все шторма.
      В глубине ее души сейчас тоже тлела искра. Там скрывалась некая перемена, нечто новое. Что бы там ни было, она к этому не стремилась. Но иногда и не нужно просить. Никто же не спросит у другого человека, каково его Настоящее Имя. Его вам говорят… или не говорят.
      Тенар встала с постели и оделась. Для столь раннего часа было довольно тепло, и она не стала разжигать огонь в очаге. Тенар села в дверном проеме выпить чашечку молока и понаблюдать за тем, как тень Горы отступает от моря. Легкий бриз, дувший почти постоянно на этом открытом всем ветрам каменном уступе, был наполнен ароматами трав. В воздухе чувствовалась особая сладость, неуловимая перемена.
      — Все изменилось! — радостно прошептал, умирая, старик. Он умер, сжимая в своей руке ее руку, преподнеся ей перед смертью бесценный дар — свое Имя, отторгнув его от себя.
      — Айхал! — прошептала она. В ответ заблеяли в сарае козы, ожидавшие прихода Хифер.
      — Бе-е, — блеяла одна, а другая вторила ей более низким, с мсталлическим оттенком, голосом:
      — Бла-а! Бла-а!
      «Доверили козе», — говорил Флинт, когда кто-то чего-то портил. Флинт пас овец, а коз не любил. Но Сокол в детстве пас именно коз по ту сторону Горы.
      Тенар вернулась в дом и нашла Ферру наблюдавшей за спящим мужчиной. Она обняла одной рукой девочку, и та, вопреки обыкновению, не отстранилась и не осталась безучастной, а даже слегка прижалась к Тенар.
      Гед был погружен в глубокий, но спокойный сон. На его повернутом к ним лице отчетливо выделялись четыре белых шрама.
      — Его обожгли? — шепотом спросила Ферру.
      Тенар ответила не сразу. Она сама не знала, откуда у него эти шрамы. Когда-то давно, в Раскрашенном Зале Гробниц Атуана, она спросила у него с издевкой:
      — Дракон поцарапал?
      — Нет, это был не дракон, а один из ближайших родственников Безымянных. Правда, в конце концов я узнал его.
      Больше Тенар ничего об этом не знала. Но она понимала, как важно для ребенка, чтобы то были шрамы от ожогов, и поэтому ответила:
      — Да.
      Ферру продолжала рассматривать его, склонив при этом чуть набок голову, дабы лучше видеть своим единственным зрячим глазом. Это делало ее похожей на крохотную птаху — воробышка или зяблика.
      — Пойдем, пичужка моя, ему необходим сон, а ты, я думаю, не откажешься от персика. Интересно, появился ли на дереве этим утром спелый персик?
      Ферру побежала взглянуть на персиковое дерево. Тенар не спеша последовала за ней.
      Наслаждаясь сочным персиком, девочка внимательно разглядывала ямку, куда она вчера посадила косточку. Она, без сомнения, была разочарована тем, что за ночь не выросло новое дерево, но промолчала.
      — Полей его, — сказала Тенар.
 
      Ближе к полудню пришла тетушка Мосс. В число ее талантов входило умение плести корзины из болотного тростника, и Тенар попросила старуху научить ее этому искусству. Еще ребенком на Атуане она показала себя способной ученицей. Будучи чужеземкой на Гонте, Тенар открыла, что людям нравится учить другим людей. Она с готовностью училась у местных жителей всему новому, и они прощали ей за это ее непохожесть на других.
      Огион учил ее одному, Флинт — другому. Всю свою жизнь Тенар только и делала, что училась. Оказалось, что в мире есть уйма вещей, которые просто необходимо знать, много больше, чем она представляла себе, будучи юной жрицей или ученицей мага.
      Прутья уже отмокли, и этим утром они принялись расщеплять их — нетрудное, но требующее большой аккуратности занятие, оставлявшее вдоволь времени дли разговоров.
      — Тетушка, — спросила Тенар, когда они уселись на крыльцо, положив перед собой охапку вымоченных прутьев и циновку, на которую следовало класть расщепленные. — Каким образом ты определяешь, маг тот или иной мужчина, или нет?
      Мосс, по своему обыкновенно, начала издалека, напустив должную толику тумана.
      — Рыбак рыбака видит издалека, — заметила она проникновенным голосом, и рассказала Тенар притчу о муравье, который поднял с пола во дворце тоненький волосок и отнес его в свой муравейник; той же ночью подземные туннели озарились призрачным светом, похожим на свет звезд, ибо волосок тот был с головы Великого Мага Броста. Но только мудрый замечал, что муравейник светится. Для всех остальных ничего не изменилось.
      — Словом, нужен наметанный глаз, — заключила Тенар.
      Может так, а может и нет — такова была суть мрачного ответа Мосс.
      — Некоторые рождаются с этим даром, — сказала она. — Он всегда при них, даже когда они сами того еще не осознают. Настанет время, и их дар засияет, как волосок мага в темной норке.
      — Да, — сказала Тенар. — Теперь мне все ясно. — Она аккуратно расщепляла тростинки и клала лубок на циновку. — Но как ты узнаешь, что тот или иной мужчина — н е маг?
      — По отсутствию, — ответила Мосс, — по отсутствию в нем Силы, дорогуша. Дело вот в чем. Коли у меня есть глаза, я безошибочно определю, слепая ты или зрячая, один ли у тебя глаз, как у малышки, или целых три. Я ув иж у это, не так ли? Но если бы я была слепа, как крот, то ничего не заметила бы, пока ты мне сама не сказала бы. Но я-то зрячая. Я знаю, я вижу — третьим глазом!
      Она коснулась пальцем своего лба и громко, отрывисто кудахтнула, словно курица, снесшая яйцо. Мосс была явно довольна тем, что сумела подобрать нужные слова и удачно выразила свои мысли. Тенар решила, что несмотря на браваду и излишнюю образность, в словах старой колдуньи содержалась немалая толика истины. Никто же не учил Мосс ясно выражать свои мысли. Ведь к ее словам никто никогда не прислушивался. Невнятное бормотание — все, что от нее ожидали и требовали. Она была ведьмой и никто не пытался разобраться, почему она поступает так, а не иначе.
      — Я поняла, — сказала Тенар. — Выходит — возможно, на этот вопрос ты не захочешь отвечать — выходит, ты глядишь на человека третьим глазом и с помощью своей силы определяешь, обладает он аналогичной силой или нет. Я правильно ухватила?
      — Зрение тут не при чем, — ответила Мосс. — Нельзя сказать, что я «вижу» эти способности, как я вижу тебя, этот тростник, Гору за нашими спинами. Я просто з на ю. Знаю, что у тебя эти способности есть, а у бедной пустоголовой Хифер их нет. Знаю, что у девочки они есть, а у лежащего в доме мужчины их нет. Знаю…
      Она не стала продолжать, лишь что-то пробормотала себе под нос и сплюнула.
      — Любая колдунья, в коей есть хоть капля Силы, признает другую колдунью! — почти выкрикнула она, не в силах сдержать своих чувств.
      — Вы распознаете себе подобных.
      — Да, так и есть, — кивнула Мосс. — Вот нужное слово. Распознаем.
      — Ну, а чародей распознает твою силу, поймет, что ты — колдунья?..
      Но Мосс в ответ лишь улыбнулась темным провалом рта в паутине морщин.
      — Дорогуша, — сказала она. — Ты имеешь в виду мужчину-чародея? Какой маг захочет иметь дело с нами, ведьмами?
      — Но Огион…
      — Повелитель Огион был добрым человеком, — без тени иронии в голосе сказала Мосс.
      Некоторое время они работали молча.
      — Не обрежь о стебель пальцы, дорогуша, — предостерегла Мосс.
      — Огион учил меня, словно я была парнем, а не девушкой. Словно я была его учеником, таким, как некогда был Сокол. Он учил меня Древнему Наречию, Мосс. Когда я спрашивала его, он всегда отвечал мне.
      — Другого такого мага нет во всем Архипелаге.
      — Это я не захотела учиться и покинула его. К чему мне его книги? Что они могли мне дать? Я хотела жить полнокровной жизнью: выйти замуж и рожать детей.
      Тенар ловко и быстро расщепляла стебли ногтем.
      — И я получила то, что хотела.
      — Бери стебель правой рукой, бросай на циновку левой, — посоветовала ей ведьма. — Что ж, дорогуша, кто спорит? Кто спорит. Тяга к мужчинам и меня не раз втравливала в жуткие неприятности. Но у меня и в мыслях никогда не было выйти замуж! Нет, нет. Это не для меня.
      — Почему? — поинтересовалась Тенар.
      Застигнутая врасплох, Мосс ответила прямо и честно:
      — Какой мужчина возьмет в жены колдунью?
      А потом, подвигав челюстью, словно корова, жующая жвачку, добавила:
      — И какая, интересно, колдунья выйдет замуж за мужчину?
      Они продолжали работать.
      — А чем вам, колдуньям, не угодили мужчины? — осторожно спросила Тенар.
      Мосс ответила так же осторожно, понизив голос до шепота:
      — Не знаю, дорогуша. Я думала над этим. Частенько думала. И вот что надумала. Понимаешь, мужчина похож на орех в скорлупе. — Мосс развела свои длинные, кривые, влажные пальцы, словно держала в них грецкий орех. — Его скорлупа тверда и прочна, она наполнена им до отказа. Наполнена плотью мужчины, а также его личностью, его «я». И это все. Он весь там, внутри. Наружу ничто не высовывается.
      Тенар поразмыслила над ее словами и, наконец, сказала:
      — Но если он чародей…
      — То вся его сила там же, внутри. Понимаешь ли, мужчина и его Сила — это единое целое. Она постоянно с ним. И когда Сила покидает его, он абсолютно опустошен и умирает.
      Мосс раздавила воображаемый орех и выкинула скорлупки.
      — Не остается ничего.
      — Ну, а женщина?
      — Эх, дорогуша, женщина слеплена из другого теста. Кто знает, где начинается и где кончается женщина? Знаешь, госпожа, у меня есть корни, что уходят глубоко в недра этого острова, ниже дна морского. Они старше, чем сам Архипелаг. Я веду отсчет от первозданного мрака!
      Испещренные красными прожилками глаза Мосс горели странным огнем, ее голос звенел, как натянутая струна.
      — Я веду отсчет от первозданного мрака. Я старше, чем Луна. Никто не знает, никто не может сказать, кто я, что есть женщина, обладающая Силой; что есть женская Сила, чьи корни уходят в лоно земли глубже, чем корни островов; она существовала до Сотворения, она старше Луны. Кто осмелится задавать вопросы мраку? Кто испросит у мрака его Имя?
      Старуха долго тряслась и бормотала что-то себе под нос, завороженная собственными речами. Тенар сидела прямо, как струна, и ногтем большого пальца расщепляла точно посередине одну тростинку за другой.
      — Я осмелюсь, — сказала, наконец, она и, расщепив еще один стебель, добавила: — Я много лет прожила во мраке.
 
      Время от времени Тенар заглядывала в дом, дабы убедиться, что Сокол по-прежнему спит. Сделав это в очередной раз, она вновь уселась рядом с Мосс и, поскольку настроение у той явно ухудшилось, Тенар решила сменить тему разговора.
      — Когда я проснулась сегодня утром, — сказала она, — у меня было такое чувство, будто в воздухе повеяло свежестью. Произошла некая перемена. Возможно, все дело лишь в погоде. Ты что-нибудь почувствовала?
      Но Мосс ответила уклончиво.
      — Мало ли какие ветры дуют над Обрывом. Среди них есть и благие, и недобрые. Одни несут с собой тучи, другие — ясную погоду; на крыльях третьих прилетают новости, которые расслышат, однако, лишь избранные, те, кто умеет слушать. Разве я, темная старуха, никогда не учившаяся искусству магии, вхожу в их число? Мое знание питают корни, скрытые в мрачных глубинах земли, которую попирают ногами гордые маги и вельможи. К чему им, ученым людям, смотреть себе под ноги? Что может знать старая колдунья?
      Дружить с ней непросто, подумала Тенар, но враждовать — еще хуже, в гневе она страшна.
      — Тетушка, — мягко сказала она, беря в руки очередной стебель. — Я родилась и выросла на Атуане — далеком острове, принадлежащем Каргадской Империи. Маленькой девочкой меня забрали у родителей и привезли в некое священное место посреди пустыни, которое не имело собственного названия и на тамошнем языке именовалось просто «Место». Я стала жрицей. Словом, с раннего детства меня окружали исключительно женщины. Там, были, правда, солдаты-стражники, но они никогда не заходили внутрь Места. А нам, горстке девочек и женщин, запрещено было выходить наружу, за священные стены. Так мы и жили под присмотром евнухов, не имея возможности видеть мужчин даже издалека.
      — Кто вас стерег?
      — Евнухи. — Тенар по привычке, сама того не заметив, использовала каргадское слово. — Кастрированные мужчины, — пояснила она.
      Ведьма недоуменно уставилась на нее, затем возмущенно фыркнула и сделала рукой жест, отвращавший зло. Она не скрывала своего негодования.
      — Один из них заменил мне мать… В общем, тетушка, мужчину я впервые увидела уже в довольно зрелом по каргадским меркам возрасте. Раньше меня окружали лишь девочки и взрослые женщины. Но тогда меня это нисколько не смущало, потому что кроме женщин я там не видела никого. То же самое происходит с мужчинами, которые живут в ограниченном, исключительно мужском мирке — например, с солдатами, с моряками, с магами на Рокке. Что они знают о женщинах, если практически не видят их?
      — Они что, хватают их и кастрируют, словно баранов или козлов, особым ножом? — спросила Мосс.
      Ужас с оттенком мстительного удовлетворения взял в ней верх над гневом и здравым смыслом. Теперь Мосс не могла говорить ни о чем другом, кроме евнухов.
      Тенар трудно было просветить ее, поскольку она никогда особо не задумывалась над этим вопросом. Девочкой, на Атуане, она имела дело с евнухами. Один из них был добр к ней, и она отвечала сну взаимностью. Он пытался помешать ей бежать, и Тенар убила его. Живя на Гонте, где не было евнухов, она постепенно забыла об их существовании, похоронив их во тьме вместе с телом Манана.
      — Я могу предположить, — сказала Тенар, пытаясь удовлетворить болезненное любопытство Мосс, — что они берут маленьких мальчиков и… — Она смолкла и прекратила работать.
      — Совсем как Ферру… — продолжила Тенар после долгой паузы. — Как только люди могут так обращаться с детьми? Использовать их. Насиловать, кастрировать… Слушай, Мосс. Люди поступали так в полных мрака местах, где я жила раньше. Но когда я попала сюда, то думала, что, наконец, вырвалась на волю, к свету. Я выучила язык, нашла себе мужчину, родила детей. Я жила, не зная забот, в царстве света. И вдруг, средь бела дня, кто-то сделал такое… с ребенком. На лугу у реки — той самой реки, у истоков которой Огион дал Имя моей дочери. Средь бела дня! Я хочу отыскать место, где я смогу жить спокойно. Ты понимаешь меня, Мосс? Понимаешь, что я хочу этим сказать?
      — Дорогуша, — ответила ее старшая подруга, — мир полон страданий и отчаяньи, куда не пойди — от них не скрыться.
      И увидев, что руки Тенар дрожат, когда та пытается расщепить стебель тростника, Мосс добавила:
      — Смотри, не порежь пальцы, дорогуша.
 
      На следующий день Гед впервые пришел в себя. Мосс, которая была превосходной, хотя и неряшливой сиделкой, удалось скормить ему несколько ложек мясного бульона.
      — Исхудал до крайности, — сказала она, — а лихорадка высосала из него всю воду. Откуда бы он не явился, ему там нечасто удавалось нормально поесть и попить.
      Окинув его оценивающим взглядом, она добавила:
      — Мне кажется, он не выживет. Человек в таком состоянии не в силах даже пить, хотя вода — спасение для него. Я видела, как высокие, сильные мужчины сгорали, словно свечки, всего за несколько дней превращаясь в бледные тени самих себя.
      Но, благодаря своему бесконечному терпению, Мосс все же заставила его проглотить несколько ложек своего мясного бульона, сдобренного целебными травами.
      — Теперь поглядим, что из этого выйдет, — сказала она. — Боюсь, что дело зашло слишком далеко. Он угасает.
      В ее голосе сквозило нескрываемое удовлетворение. Жалости она не испытывала. Этот мужчина не значил для нее ничего, а его смерть — какое-никакое, а все же событие. Раз ей не позволили похоронить Огиона, так хоть этого мага она, быть может, предаст земле.
      Когда на следующий день Тенар перевязывала Геда, он вдруг пришел в себя. Во время долгого полета на спине Калессина он так крепко сжимал стальные чешуи, что содрал всю кожу с ладоней и до кости изрезал пальцы. Даже во время сна Гед не ослабил хватки, словно по-прежнему держался за воображаемого дракона. Тенар пришлось силой разжать ему пальцы, дабы промыть и смазать его раны. Когда она разжала его пальцы, Гед закричал и начал хватать воздух руками, словно ему почудилось, будто он падает, а потом открыл глаза. Тенар тихо позвала его. Он посмотрел на нее.
      — Тенар, — прошептал он без тени радости в голосе, просто констатируя факт. Произнесенное вслух Имя доставило ей не меньшее удовольствие, чем сладкий аромат цветка, ибо после смерти ее мужа, из всех мужчин только Гед знал ее Настоящее Имя.
      Тенар наклонилась и поцеловала его в щеку.
      — Лежи спокойно, — сказала она. — Дай мне закончить.
      Он подчинился и вскоре вновь погрузился в пучину сна. Напряжение покинуло его, мышцы рук расслабились.
      Позже, лежа в постели рядом со спящей Ферру, она вдруг подумала: «А ведь я никогда его раньше не целовала!» Эта мысль потрясла ее. Сперва она усомнились и стала перебирать в памяти события давно минувших дней. В Гробницах?.. Нет. Может, потом, когда они вместе карабкались по горам… В «Ясноглазке», когда они плыли на Хавнор… Когда он привез ее на Гонт?..
      Нет. И Огиона она тоже никогда не целовала, впрочем, как и он ее. Старый маг любил ее, звал дочкой, но ни разу не приласкал ее. А она, взращенная как далекая ото всех, неприкасаемая жрица, не искала ласки, возможно, просто не зная, что это такое. Хотя порою она прижималась на миг лбом или щекою к ладони Огиона, и тот неуловимым движением проводил рукой по ее густым волосам.
      Но Гед никогда не позволял себе даже такого.
      «Неужели я никогда не д ум ал а об этом?» — недоверчиво спрашивала она себя, охваченная каким-то благоговейным ужасом.
      Тенар не знала. Когда она попыталась вспомнить, ее с новой силой охватили страх и угрызения совести, но вскоре они ушли, исчезнув без следа. Ее губы помнили слегка шершавую, сухую и прокладную кожу его щеки чуть правее рта, и только это было важным, только это имело смысл.
      Тенар уснула. Ей снилось, что чей-то голос зовет ее: «Тенар! Тенар!», и она отвечает ему, крича словно чайка и паря в пронизанной светом вышине. Но Тенар никак не могла понять, кого она зовет.
      Сокол разочаровал тетушку Мосс. Он выжил. Через день-другой она смирилась с этим. Старуха приходила и, заботливо поддерживая голову Сокола, поила его своим бульоном из козьего мяса и целебных трав обдавая больного ядреным ароматом своего тела. Бормоча что-то себе под нос, она, ложка за ложкой, вливала в него жизнь. Несмотря на то, что он узнал ее и назвал по имели, она не желала признавать его, хотя и не отрицала его сходства с человеком, которого звали Сокол. Он ей не правился. По ее словам, в нем все было неправильно. Тенар тоже беспокоилась, ибо была достаточно высокого мнения о проницательности старой колдуньи, но ее вера в Геда оставалась непоколебимой. Она ощущала лишь радость от его присутствия здесь и от его постепенного возвращения к жизни.
      — Вот увидишь, скоро он станет самим собой, — сказала она Мосс.
      — Самим собой! — фыркнула та и сделала вид, будто она раскалывает орех и отбрасывает прочь скорлупу.
      Вскоре он спросил об Огионе. Тенар боялась этого вопроса. Она почти убедила себя в том, что Гед не задаст его, ибо он уже догадался обо всем сам, как и положено магу. Ведь даже маги из Порт-Гонта и Ре Альби почувствовали, что Огион умер. Но на четвертое утро, когда она подошла к нему, увидев, что он проснулся, Сокол посмотрел на нее и сказал:
      — Это дом Огиона.
      — Дом Айхала, — поправила его она слегка дрогнувшим голосом. Ей все еще нелегко было произносить вслух Настоящее Имя мага. Она не была уверена в том, что Гед знал его. Наверное, знал. Скорее всего, Огион поведал ему обо всем, а может, в том не было необходимости.
      Некоторое время Гед молчал, а затем сказал без тени эмоций в голосе:
      — Значит, он умер.
      — Десять дней назад.
      Он лежал, глядя перед собой невидящим взором, словно погрузившись в какие-то свои, ему одному ведомые мысли.
      — Когда я появился здесь?
      — Четыре дня назад, вечером.
      — Там, в Горах, я никого не встретил, — сказал он. Затем его тело содрогнулось, пронзенное болью или невыносимым воспоминанием о былой боли. Он закрыл глаза, нахмурился и тяжело вздохнул.
      Силы мало-помалу возвращались к Геду. Тенар привыкла к постоянно угрюмому выражению на его лице, затрудненному дыханию, часто стиснутым в кулаки руками. Возвращались силы, но не здоровье и покой.
      Однажды теплым летним утром Гед вышел на крыльцо дома. Дальше от постели он пока еще не отходил. Он сел на пороге и уставился невидящим взором куда-то вдаль. Возвращавшаяся с бобовых грядок Тенар остановилась у угла дома, не в силах оторвать от него глаз. Он по-прежнему оставался бледной, призрачной тенью самого себя. Дело было не столько в седых волосах, сколько в мертвенном оттенке туго обтягивающей кости кожи. Былой огонь в его глазах угас. И все же эта тень, этот выгоревший изнутри человек был тем самым могучим магом, чье лицо она впервые увидела когда-то во всем блеске его величия; лицо сильного мужчины с ястребиным носом и резко очерченным ртом, красивое лицо. Он всегда был гордым, красивым мужчиной.
      Тенар подошла к нему и сказала:
      — Солнечный свет тебе сейчас необходим.
      Тот согласно кивнул, но руки его дрожали от напряжения, словно он ехал верхом, оседлав поток летнего зноя.
      Гед не промолвил ни слова, и она подумала: может, ее присутствие сковывает его. Возможно, он теперь не мог быть с ней, как раньше, на короткой ноге. В конце концов, он же Верховный Маг… она совсем забыла об этом. Уже четверть века минуло с тех пор, как они бродили по горам Атуана и плыли вдвоем на «Ясноглазке» по восточным морям.
      — Где «Ясноглазка»? — внезапно спросила она, сама удивленная тем, что вспомнила про нее, и тут же подумала: «Какая же я глупая! Прошло столько лет, теперь он Верховный Маг, и ему не к лицу плавать на крохотной лодке.»
      — На Селидоре, — ответил Гед. На лице его застыла маска невыразимого отчаяния.
       «Д ав ны м- пр ед ав но, к ак ве чн ос ть, да ле ко —п ре да ле ко, к ак Се ли до р…»
      — Самый далекий остров, — сказала она с оттенком вопрос в голосе.
      — Западный край света, — прошептал он.
 
      Поужинав, они задержались за столом. Ферру вышла во двор поиграть.
      — Значит, ты с Селидора прилетел сюда на Калессине?
      Когда она собиралась произнести Имя дракона, оно вновь сорвалось с ее губ непроизвольно, как бы само по себе, согрев ее дыхание своим огнем.
      Услыхав знакомое Имя, Гед пристально взглянул на нее, — тут она вдруг поняла, что он, по возможности, старается не встречаться с ней глазами, — и утвердительно кивнул. Затем, в порыве вымученной честности, поправился:
      — С Селидора на Рокк. А затем с Рокка на Гонт.
      Тысяча миль? Десять тысяч миль? Тенар понятия не имела. В сокровищницах Хавнора она видела огромные карты, но никто не помог ей разобраться в нанесенных на них шкалах и цифрах. «Д ал ек о- пр ед ал ек о, к ак Се ли до р»… Да и можно ли полет дракона измерить в милях?
      — Гед, — сказала она, называя его Настоящим Именем, поскольку они были одни, — я знаю, ты был на волосок от смерти и перенес невероятные страдания. И если ты не хочешь, а, может, не смеешь или не должен рассказывать мне об этом — не говори… Но если я хоть что-то узнаю о том, через чего тебе пришлось пройти, возможно, я смогу тебе чем-то помочь. Мне бы хотелось быть тебе полезной. Ведь вскоре за Верховным Магом с Рокка пришлют корабль, да что я говорю, они пришлют за тобой дракона! И ты снова уедешь. И нам с тобой может больше не представится случая поговорить по душам.
      Она даже сжала руки в кулаки — настолько фальшиво прозвучали произнесенные ею слова. А шутка про дракона столь же вымучена, как оправдания неверной жены, застигнутой на месте преступления!
      Гед не отрывал взгляда от стола. Он был мрачен и угрюм, словно фермер, вернувшийся после тяжелого дня с поля домой, где его пытаются втянуть в мелочную перепалку.
      — Думаю, никто с Рокка за мной не приедет, — сказал он. Это признание отняло у него столько сил, что прошло немало времени, прежде чем он добавил:
      — Не торопи меня.
      Решив, что он больше ничего не добавит к сказанному, она сказала:
      — Да, ты прав. Извини, — и поднялась, собираясь вытереть стол, но тут он едва слышно прошептал, по-прежнему не поднимая глаз:
      — Теперь времени у меня в достатке.
      Затем он тоже встал, положил свою тарелку в мойку и закончил вытирать стол. Потом Тенар счищала с тарелок остатки пищи, а Гед мыл их. Это было для нее внове. Она невольно сравнила его с Флинтом. Тот ни разу в жизни не вымыл за собой тарелку, считая сне женской работой. Однако когда Гед жил у Огиона, они вели хозяйство без помощи женщин. Да и впоследствии Гед делал все сам. Ему и в голову не приходило делить работу на «женскую» и «мужскую». Печально, подумала она, если он начнет задумываться над этим, если решит, что такая работа недостойна его.
      Никто и не думал приплывать за ним с Рокка. К тему времени, когда они впервые заговорили об этом, обычный корабль еще не успел бы добраться до Гонта, если, только, конечно, в его паруса на протяжении всего пути не дул магический ветер. Но шло время, а с Рокка не-прежнему не было никаких вестей. Тенар показалось странным, что их, судя по всему, ничуть не обеспокоило отсутствие Верховного Мага. Должно быть, Гед запретил посылать за ним, а, может, он окружил себя непроницаемой магической стеной, так что они просто не знали, где его искать. Да и жители деревни, вопреки своему обыкновению, практически не обращали на него никакого внимания.
      То, что никто не пришел сюда из поместья Лорда Ре Альби, не вызывало особого удивления. Его владельцы никогда не были дружны с Огионом. В деревне шептались, что женщины в той семье не чурались темных сил. Ходили слухи, что одна из них вышла замуж за знатного лорда с севера, и тот замуровал ее заживо. Другая наложила чары на дитя в своем чреве, желая превратить его в могущественнейшего волшебника, и стоило тому родиться, как он уже умел говорить, но в теле его не было ни единой кости.
      — Точь —в-точь как кожаный бурдюк с глазами, — рассказывала деревенским кумушкам акушерка, — даже сосать не умел, зато разговаривал на каком-те непонятном языке, и вскоре умер… — Была в тех историях толика правды или нет, но Лорды Ре Альби всегда держались особняком. Будучи соратницей мага Сокола, ученицей мага Огиона, героиней, вернувшей Кольцо Эррет-Акбе на Хавнор, Тенар, судя по всему, могла бы, когда она впервые появилась в Ре Альби, если бы захотела, остановиться в поместье — стоило ей только попросить. Но она не стала этою делать. Тенар тогда с удовольствием остановилась в маленьком домике, который принадлежал деревенскому ткачу Фану и был предоставлен в ее полное распоряжение, а людей из поместья она видела лишь изредка и издалека. Теперь, по словам Мосс, в доме не было хозяйки. Там жили старый Лорд, уже древний старик, его внук и молодой волшебник по имени Аспен, окончивший Школу на Рокке, который работал на них.
      Тенар не видела Аспена с тех пор, как Огиона похоронили под буком у горной тропинки с талисманом тетушки Мосс в руке. Казалось странным, что молодой маг не почувствовал присутствия Верховного Мага Земноморья в окрестной деревушке, хотя, возможно, у него были причины держаться в стороне. Однако и чародей из Порт-Гонта, который так же присутствовал на похоронах Огиона, тоже больше не возвращался. Даже если он и не знал, что Гед здесь, ему, без сомненья, было известно, что она — та самая Белая Леди, некогда носившая Кольце Эррет-Акбе на своем запястье и воссоединившая Руку Мира… «Вспомни, сколько лет прошло с тех пор, старуха! — одернула она себя. — А ты все по-прежнему задираешь нос.»
      Как бы то ни было, именно она сообщила им Настоящее Имя Огиона. Хотя бы из-за этого с ней следовало обращаться учтиво.
      Но от чародеев ей учтивости не дождаться. Они — люди, наделенные властью, которые воспринимают всерьез лишь себе подобных. А обладает ли она сейчас какой-либо властью? И обладала ли она ей когда-либо? В детстве, будучи жрицей, она служила проводником темных сил, которые струились по ее телу, использовали его и бесследно уходили, не затрагивая ее сущности. В юности Тенар училась у искуснейшего мага могущественнейшему искусству, но не приняла его, отвернулась от него. Она подчинилась власти женского начала, была хорошей женой и матерью, но и это уже в прошлом. В ней не осталось ничего, ни капельки силы, способной внушить кому-либо уважение.
      Но дракон разговаривал с ней.
      — Я — Калессин, — сказал он ей, и она ответила:
      — Я — Тенар.
      — Кто такие Повелители Драконов? — спросила она Геда во тьме Лабиринта, пытаясь унизить его, заставить подчиниться ей. И он ответил с обезоружившей ее честностью:
      — Люди, с которыми драконы разговаривают.
      И она стала женщиной, с которой разговаривают драконы. Было ли это той новой чертой, скрытым знанием, непроросшим семенем, что она почувствовала в себе, проснувшись на кровати под маленьким окошком, смотрящим на запад?
      Прошло несколько дней после того короткого разговора за столом. Тенар пропалывала на огороде Огиона заросший летними сорняками лук, который старый маг посадил весной. Из калитки в высокой изгороди, защищавшей огород от коз, появился Гед и сразу принялся полоть с другого конца грядки. Поработав немного, он выпрямился и посмотрел на свои руки.
      — Дай им еще немного поджить, — мягко сказала Тенар.
      Он кивнул, соглашаясь.
      На соседней грядке зацвели поддерживаемые колышками высокие бобы, распространяя вокруг приторный аромат. Гед сидел на корточках, упираясь исхудалыми руками в колени, и пристально всматривался в залитую солнечным светом путаницу лоз, цветов и стручков. Тенар сказала, не прекращая работы:
      — Когда Айхал умирал, он прошептал: «Все изменилось…» С тех пор я не перестаю горевать и оплакивать его, но что-то все же не дает мне упасть духом, поскольку нечто новое родилось… освободилось от оков. Я тогда проснулась утром и почувствовала: что-то в мире переменилось.
      — Да, — сказал он. — Зло ушло. И…
      Гед продолжил лишь после долгий паузы. Он по-прежнему избегал ее взгляда. Но голос мага впервые был таким, каким она его помнила — мягким, тихим, с заметным гонтийским акцентом.
      — Помнишь, Тенар, как мы с тобой припыли на Хавнор?
      «Как я могла забыть такое?» — ответило ее сердце, но она промолчала, боясь, что спугнет его, к он вновь замкнется в себе.
      — Привязав «Ясноглазку», мы стали подниматься по мраморным ступеням на набережную. Там собрался весь город… и ты подняла руку, чтобы показать им Кольцо…
      — А другой рукой цеплялась за тебя, потому что была вне себя от страха: лица, голоса, буйство красок, белоснежные башни, флаги и знамена… но видела я только одного тебя, идущего рядом со мной…
      — Слуги из Королевского Дворца отвели нас по запруженным народом улицам к подножию башни Эррет-Акбе. Но по ее высоким ступеням поднялись лишь мы вдвоем. Ты помнишь это?
      Она кивнула и прижала ладони к земле, ощущая ее животворную прохладу.
      — Я открыл дверь. Она была жутко тяжелой и поддалась не сразу. И мы вошли. Помнишь?
      Казалось, его обуревали сомнения: не приснилось ли мне все это? Не подводит ли меня память?
      — Мы очутились в огромном зале с высоким потолком, — продолжила она за него. — Это заставило меня вспомнить о том Зале, в котором я ела, хотя походили они друг на друга лишь гигантскими размерами. Свет падал из окон, прорезанных где-то на невообразимой вышине в куполе башни. Солнечные лучи скрещивались, словно шпаги.
      — И там был трон, — напомнил Гед.
      — Да, огромный, пурпурно-золотистый трон. Но пустой, как и трон в Зале на Атуане.
      — Но теперь все переменилось, — сказал Гед и взглянул на нее поверх зеленых побегов лука. На его лице лежала печать задумчивости и скрытого напряжения, словно его переполняла радость, которую он не мог выразить словами.
      — На троне в Хавноре, в центре мира, сидит Король, — сказал он. — Пророчество сбылось. Руна восстановлена, и Архипелаг вновь стал единым целым. Междоусобице пришел конец.
      Гед замолчал и, опустив глаза, сжал руки в кулаки.
      — Он вернул меня к жизни. Аррен с Энлада. В песнях, которые сложат о нем, он будет известен под своим Настоящим Именем — Лебаннен, Король Земноморья.
      — Значит, вот откуда, — сказала она, не сводя с него глаз, — эта радость, этот свет, рассеявший тьму.
      Он промолчал.
      Король на Хавноре, подумала она, и произнесла вслух:
      — Король на Хавноре!
      Перед ее мысленным взором встал образ прекрасного города с широкими улицами, башнями из мрамора, покрытыми черепицей и бронзой крышами, сверкающими белизной парусов кораблями в гавани; величественным тронным залом, где солнечные лучи падали, словно копья. Там сам воздух был пропитан богатством, достоинством и гармонией. Она представила себе, как из этого ослепительного средоточия власти во все стороны, словно круги на воде, со стремительностью влекомого попутным ветром корабля распространяются закон и порядок, неся с собой мир. Все постепенно встает на свои места.
      — Ты на славу потрудился, друг мой, — сказала Тенар.
      Гед протестующе взмахнул рукой, словно призывая ее замолчать, затем отвернулся и прижал ладонь к губам. Тенар не в силах была вынести его слез и поспешно вернулась к работе. Она выдернула один сорняк, рванула другой, но глубоко сидящий корень сломался. Тенар принялась раскапывать руками неподатливую почву, пытаясь нащупать в темных глубинах земли оставшийся там обломок.
      — Гоха, — тихо позвала своим хриплым голоском появившаяся в калитке Ферру, и Тенар подняла голову. С изуродованного лица девочки на нее, казалось, смотрели оба глаза — слепой и зрячий. Тенар подумала: «Должна ли я сказать ей о том, что на Хавноре вновь появился Король?»
      Она встала и подошла к калитке, дабы девочка излишне не напрягала голос. Когда Ферру металась в лихорадке, Бич сказал, что она надышалась огня.
      — Пламя выжгло ей голос, — объяснил он.
      — Я пошла проведать Сиппи, — прошептала Ферру, — но ее в ракитнике не оказалось. Я не смогла найти ее.
      Это была, наверное, самая длинная речь за всю короткую жизнь девочки. Малышка вся запыхалась от бега и с трудом сдерживала слезы. Сейчас мы все тут хором разревемся, — сказала себе Тенар. Как глупо, этого им только не хватало!
      — Сокол! — крикнула она, обернувшись. — Коза пропала.
      Гед тут же поднялся и подошел к калитке.
      — Посмотрите у колодца, — сказал он.
      Гед взглянул на Ферру так, словно не замечал ее шрамов, словно она был для него просто маленькой девочкой, у которой потерялась коза, а он должен найти ее, и только.
      — Или она прибилась к деревенскому стаду, — добавил он.
      Ферру уже со всех ног мчалась к колодцу.
      — Она твоя дочь? — спросил он Тенар. Прежде Гед никогда не спрашивал ее о ребенке, и Тенар невольно подумала, что за странные создания все же эти мужчины.
      — Нет, и даже не внучка. Но это мой ребенок, — ответила Тенар. Кто она, в конце концов, такая, чтобы насмехаться над ним?
      Стоило ему отойти от калитки, как мимо вихрем промчалась белая в коричневых подпалинах Сиппи, преследуемая далеко отставшей Ферру.
      — Хай! — внезапно выкрикнул Гед и прыгнул навстречу козе, направляя ее к открытой калитке и прямо в руки Тенар. Та ухитрилась поймать Сиппи за свободный кожаный ошейник. Коза тут же послушно замерла, одним желтым глазом косясь на Тенар, другим — на зеленые побеги лука.
      — Прочь, — сказала хозяйка и повела ее из козьего рая к каменистому пастбищу, где той и следовало находиться.
      Гед, хватая ртом воздух, присел на землю, вымотанный не меньше, если не больше, чем Ферру. У него дико кружилась голова. Но по крайней мере он не плакал. Происшествие с козой затмило все.
      — Хифер не просила тебя присматривать за Сиппи, — сказала Тенар девочке. — За ней никому не уследить. Если она вновь убежит, не волнуйся и расскажи обо всем Хифер. Хорошо?
      Ферру кивнула, не сводя глаз с Геда. Она крайне редко столь пристально рассматривала людей, в особенности мужчин, но сейчас малышка, нахохлившись как воробышек, не отрывала от него глаз. Означало ли это рождение ее героя?

      После дня солнцестояния прошло уже больше месяца, но сумерки на краю смотрящего на запад Обрыва по-прежнему тянулись долго, и тьма опускалась не скоро. Ферру весь день собирала с тетушкой Мосс целебные растения и так умоталась, что не в силах была даже есть. Тенар уложила ее в постель и, сев рядом, стала петь ей песни. Когда Ферру так выбивалась из сил, что не могла уснуть, она свертывалась клубком, как домашний зверек, и погружалась в полудрему, постепенно переходившую в полное кошмаров забытье, из которого ее потом было крайне трудно вывести. Чтобы предотвратить это, Тенар держала девочку за руку и пела ей песни. Исчерпав запас песен, которым она научилась в Срединной Долине, Тенар переходила к Каргадским балладам, которые она выучила, будучи юной жрицей Гробниц Атуана, убаюкивая Тенар заунывными и слащавыми молитвами Безымянным Силам и Пустому Трону, наполненному теперь пылью и обломками разрушенного землетрясением Зала. Тенар не взывала к могучим силам, а просто пела, наслаждаясь звуками родного языка, поскольку она не знала, какие песни поют матери своим детям на Атуане, какие песни ее мать пела ей.
      На этот раз Ферру уснула быстро. Тенар сняла голову девочки со своих коленей, подложила под нее подушку и подождала немного, дабы убедиться, что малышка уснула крепко. Затем, оглянувшись вокруг и убедившись, что никто ее не видит, она поспешно, словно совершая нечто зазорное, но получая от этого подлинную радость, превеликое наслаждение, положила свою узкую, белокожую ладонь на лицо девочки, туда, где глаз и щека были съедены безжалостным огнем, оставившим после себя безобразный гладкий рубец. После ее прикосновения он исчез. Плеть круглого, нежного лица спящего ребенка казалась неповрежденной, словно прикосновение руки Тенар исцелило ее.
      Затем она осторожно, с большой неохотой отняла руку и увидела глубокие рубцы, залечить которые не удастся никогда.
      Солнце медленно погружалось в плотную молочно-белую дымку на горизонте. Все куда-то разошлись. Сокол, скорее всего, пропадал в лесу. Последнее время он часто приходил на могилу Огиона и часами сидел под буком в этом уединенном месте, а когда достаточно окреп, стал бродить по лесным тропинкам, по которым так любил гулять Огион. Про еду Сокол постоянно забывал, и Тенар приходилось напоминать ему, чтобы он поел. Ища уединения, он избегал общества других людей. Столь же молчаливая Ферру, не мешая ему, ходила за ним по пятам, но Сокол был неутомим, и когда малышка уставала, он отсылал ее домой, а сам продолжал бродить по лесам уже в одиночку. Что он там искал, Тенар не знала. Он возвращался домой поздно, неслышно укладывался спать, и частенько уходил вновь прежде, чем просыпались Тенар и Ферру, взяв с собой хлеб и мясо, которые сну оставляли на ужин.
      Тут Тенар увидала Сокола, идущего к дому по петлявшей по лугу тропинке, которая показалась ей бесконечной, усеянной рытвинами дорогой в ту ночь, когда она помогла Огиону преодолеть ее в последний раз. Сокол отрешенно шагал среди колышущейся от ветра травы, сквозь светящуюся предзакатную дымку, безразличный ко всему, с головой погруженный в свое несчастье.
      — Не последишь ли ты за домом? — спросила она, когда он подошел поближе. — Ферру спит, а я хочу немного прогуляться.
      — Хорошо. Иди, — ответил он, и она ушла, удивляясь про себя, насколько безразличны мужчины к побудительным мотивам женщин. Ведь кто-то же должен был присматривать за спящим ребенком. Свобода одного не обходится без закрепощения другого, если только не удастся добиться некоего равновесия, подобного четкому взаимодействию ног при ходьбе. Раз-два, левой-правой, идет она сейчас, ни секунды не задумываясь над тем, какое это великое искусство — сохранять равновесие при ходьбе… Затем пронзительная красота предзакатного неба и мягкое дуновение ветерка завладели ее вниманием. Выбросив из головы все метафоры, она продолжала шагать, пока не пришла к песчаным утесам. Там Тенар остановилась и некоторое время наблюдала за тем, как солнце медленно опускается в безмятежную розоватую дымку.
      Она опустилась на колени и нашла глазами, а затем и нащупала подушечками пальцев длинную размашистую борозду на камне у самого края обрыва — след от хвоста Калессина. Тенар вновь и вновь проводила по нему пальцами, задумчиво всматриваясь в сумеречные дали и о чем-то грезя. Она произнесла вслух лишь одно слово. Имя с шипением и свистом сорвалось с ее губ, на этот раз не обдав огнем горло:
      — Калессин…
      Она посмотрела на восток. Возвышавшиеся над лесами склоны Горы Гонт отливали багрянцем, ловя последние лучи заходящего солнца. Они тускнели у нее на глазах. Тенар на миг отвела взгляд, а когда посмотрела на Гору вновь, ее склоны уже приобрели тускло-серый оттенок, переходивший внизу в темень лесов.
      Она дождалась появления первой звезды. Когда та засияла над дымкой, Тенар нехотя побрела к дому.
      К дому, но не д ом ой. Почему она торчит здесь, в доме Огиона, и присматривает за его козами и огородом, вместо того, чтобы жить на собственной ферме, работать на своем огороде и пасти свои стада?
      «Жди», — сказал старый маг, и она ждала. И дождалась прилета дракона. Гед теперь уже достаточно окреп. Она выполнила свою миссию. Нужда в ней отпала. А ей необходимо было присматривать за фермой. Настало время уходить отсюда.
      И все же Тенар не могла без боли в сердце думать о том, чтобы покинуть этот утес, это ястребиное гнездо, и вновь спуститься в низины, к плодородным полям, не знающим безжалостных ветров. Что за мечты будоражили ее разум у крохотного окошка, глядящего на запад? Что за дракон прилетал к ней сюда?
      Дверь дома, как всегда, была распахнута, чтобы внутри было светлее и легче дышалось. Сокол сидел, не зажигая лампы, на табуретке у потухшего очага. Он частенько сидел здесь. Тенар решила, что это было его любимое место в те далекие дни, когда он, будучи еще мальчишкой, учился у Огиона. Когда Тенар сама была ученицей Огиона, она тоже любила сидеть там холодными зимними днями.
      Гед услышал, как она вошла, но не оторвал глаз от темного угла справа от двери. Там стоял дубовый посох Огиона, тяжелый и длинный, в рост человека, отполированный до блеска там, где его касалась рука старого мага. Рядом с ним Ферру поставила свой ореховый прутик и ольховый посох Тенар, которые та срезала, когда они шли в Ре Альби.
      Тенар подумала: «А где, интересно, его посох, буковый посох волшебника, который дал ему Огион?..» И тут же: «Почему я вспомнила об этом только сейчас?»
      Из-за царящей в доме темноты воздух в комнате казался спертым. Тенар чувствовала себя подавленной. Она надеялась, что Сокол еще не лег и поговорит с ней, но вот он сидит там, а им нечего сказать друг другу.
      — Я подумала, — начала, наконец, она, поправляя тарелки на дубовой полке, — что мне пора возвращаться на свою ферму.
      Гед промолчал. Возможно, он кивнул, но Тенар не смотрела в его сторону.
      Она вдруг почувствовала жуткую усталость и захотела лечь спать, но еще не совсем стемнело, а он сидел посреди комнаты, и она не могла раздеться у него на глазах. Покраснев от стыда, Тенар разозлилась и уже готова была попросить его выйти на минуту из дома, когда он, вдруг прочистив горло, нерешительно заговорил.
      — Книги Огиона. Книги Рун и две книги Заклинаний. Возьмешь ли ты их с собой?
      — Я?
      — Ты же была его последней ученицей.
      Она подошла к очагу и села напротив Геда на треногий стул Огиона.
      — Я научилась писать руны Хардика, но, скорее всего, уже забыла большинство из них. Огион еще учил меня языку, на котором говорят драконы. Некоторые слова я помню до сих пор. И это все. Я не стала волшебницей. Ты же знаешь, я вышла замуж. Разве Огион оставил бы свои мудрые книги жене фермера?
      После некоторой паузы Гед ответил безразличным тоном:
      — А кому же тогда он их оставил?
      — Тебе, конечно.
      Сокол промолчал.
      — Ты был его лучшим учеником, его гордостью и другом. Он ничего не сказал, но они, конечно, теперь принадлежат тебе.
      — И что мне с ними делать?
      Она изумленно уставилась на него в полумраке комнаты. Сквозь западное окно еще сочился призрачный свет. Неприкрытая, необъяснимая ярость, прозвучавшая в его голосе, вывела ее из себя.
      — И это ты, Верховный Маг, спрашиваешь меня? Почему ты, Гед, хочешь сделать из меня большую дуру, чем я есть на самом деле?
      Он вскочил на ноги. Голос его дрожал.
      — Но разве… ты не видишь, что все кончено… все исчезло без следа!?
      Она ошеломленно смотрела на него, пытаясь разглядеть в темноте выражение его лица.
      — Я полностью утратил магическую силу. Я отдал ее… истратил всю без остатка. Чтобы закрыть… Что сделано, то сделано.
      Тенар попыталась осмыслить его слова, не не смогла.
      — Я будто выплеснул чашку воды на песок, — сказал он. — На иссушенную землю. Я вынужден был сделать это. Но теперь мне нечем напиться. Но что изменилось? Что такое чашка воды для необъятной пустыни? Разве пустыня исчезла?.. Прислушайся!.. Кто-то шепотом звал меня из-за порога вот этой самой двери: «Прислушайся! Прислушайся!» — и я смолоду отправился в безводную страну. Там и встретил свою Тень, я слился с ней, породнился с собственной смертью… Я выжил благодаря воде, животворной влаге. Я был журчащим фонтаном, родником, источником. Но там не бегут ручьи. В конце концов у меня осталась последняя чашка воды, и мне пришлось выплеснуть ее на черный песок у истока пересохшей реки. И вот вода кончилась, истрачена до последней капли… Что сделано, то сделано.
      Благодаря тому, что она узнала от Огиона и от самого Геда, Тенар понимала, о какой стране идет речь. Гед оперировал образами, но те являлись не иносказательным отражением истины, а голой, неприкрытой правдой, как он ее понимал. Тенар также было абсолютно ясно, что она должна отрицать сказанное им, независимо от того, правда это или нет.
      — Ты просто не успел еще восстановиться, Гед, — сказала она. — Возвращение к жизни — очень долгий путь, даже если лететь верхом на драконе. Это займет какое-то время. Тебе необходимы лишь тишина и покой. Ты был ранен. Тебя вылечат.
      Гед долго стоял и молча смотрел на нее. Она решила, что попала в точку, и у него слегка отлегло от сердца. Но тут он вдруг сказал:
      — Так же, как вылечат Ферру?
      Ее словно ударили столь острым ножом, что она даже не почувствовала, как он вошел в ее тело.
      — Я не знаю, — продолжил он тем же тихим, равнодушным голосом, — зачем ты взяла девочку, отлично понимая, что ее не вылечить, зная, какая жизнь ее ждет. Мне кажется, причина кроется в том времени, в котором мы жили — смутном времени, веке упадка. Я думаю, ты взяла ее по той же причине, какой руководствовался я, когда шел навстречу врагу — мы просто не могли поступить иначе. Итак, мы с тобой вступили в новую эру, обогащенные плодами нашей победы над злом. Тебе достался обожженный ребенок, а я вот остался ни с чем.
      Его ровный, тихий голос дрожал от отчаяния.
      Повернувшись, Тенар взглянула на магический посох, стоявший в тени справа от двери. Он был пропитан тьмой. В дверном проеме тускло мерцали первые две звезды. Она посмотрела на них. Ей вдруг захотелось узнать, какие они носят имена. Дымка еще не рассеялась, и остальные звезды пока не были видны. Одну из тех двух звезд, что горели сейчас в дверном проеме, Тенар узнала. Это была яркая летняя звезда, которую на Атуане называли Техану. Она не знала, как звалась Техану на Хардике, а, может, это было ее Настоящее Имя, данное ей драконами. Она лишь знала, что так звала эту звезду ее мать. Техану, Техану. Тенар, Тенар…
      — Гед, — спросила она, не отводя глаз от дверною проема, — кто заботился о тебе в детстве?
      Гед подошел я встал рядом с ней, глядя на затянутые легкой дымкой море, звезды и темную громаду Горы.
      — Да, в общем-то, никто, — ответил он. — Моя мать умерла, когда я был совсем малышом. У меня были старшие братья. Я их совсем не помню. Отец мой был кузнецом. А тетка, сестра матери, была деревенской колдуньей.
      — Как тетушка Мосс? — спросила Тенар.
      — Та была моложе, но обладала той же силой.
      — Как ее звали?
      Гед помолчал, а затем прошептал:
      — Я не помню.
      После паузы он добавил:
      — Она показала мыс, как звучат Настоящие Имена сокола, сокола-странника, орла, пустельги, ястреба-тетеревятника, ястреба-перепелятника…
      — А как вы зовете вон ту белую звезду?
      — Лебединое Сердце, — ответил он, посмотрев туда, куда показывала Тенар. — В моей родной деревне ее называли Стрелой.
      Но Гед не произнес Имени звезды на Древнем Наречии, как не назвал он раньше Настоящих Имен ястреба, сокола и других птиц, которым его научила деревенская колдунья.
      — Вес, что я наговорил тоща, — неправда, — тихо сказал он. — Мне вообще не следовало открывать рот. Прости меня.
      — Если бы ты все время молчал, я давно бы ушла, оставив тебя одного.
      Тенар повернулась к нему.
      — Почему ты думаешь только о себе? Всегда только о себе? Выйди на минуту за дверь, — рявкнула она на него. — Я хочу раздеться и лечь в постель.
      Ошеломленный, он вышел из дома, бормоча себе под нос какие-то извинения. А она подошла к алькову, быстро разделась и скользнула в постель, уткнувшись лицом в теплый шелковистый затылок Ферру.
      «Зная, какая жизнь ее ждет…»
      Ее злость на него, глупое отрицание очевидного, были следствием глубокого разочарования. Хоти Ларк постоянно твердила ей, что ничего нельзя поделать, она все же в глубине души надеялась, что Тенар сможет исцелить раны девочки. Да и сама Тенар, несмотря на все свои слова о том, что даже Огион не смог бы ничего поделать, надеялась, что Гед вылечит Ферру — просто положит свою руку на шрам, и тот затянется, ослепший глаз прозреет, изувеченная рука заживет, и пошедшая наперекосяк жизнь войдет в свою колею.
      «Зная, какая жизнь ее ждет…»
      Перекошенные от отвращения лица; жесты, призванные отогнать нечистую силу; страх и любопытство, унизительная жалость и неприкрытая враждебность
      — зло всегда тянет за собой новое зло… К ней никогда не прикоснется ни один мужчина. Ей не на кого будет опереться, кроме Тенар. Да, Гед был прав, лучше бы девочка умерла тогда. Мы — она, Ларк и Иви, вечно сующие нос не в свои дела, мягкосердечные и, одновременно, жестокие старухи, — должны были позволить малышке уйти в безводную страну. Он был прав, он всегда оказывается прав. Но тогда и те мужчины, что использовали ее, и та женщина, что позволила им сделать это — они тоже поступили правильно, когда избили ее до потери сознания и бросили в костер на верную гибель. Только они не довели дело до конца. Они струсили и не добили ее. Вот в чем была их ошибка. А вот она, Тенар, с самого начала пошла по ложному пути. Она безропотно позволила темным силам, скрывающимся под личиной ребенка, обмануть себя, и была съедена ими. Неужели она всерьез рассчитывала на то, что, переплыв море, выучив чужой язык, выйдя замуж и родив детей, она сумеет зажить собственной жизнью, навсегда забыть те времена, когда она была их покорной служанкой, их пищей, безвольной игрушкой? Уничтожив Гробницы, она унесла частицу похороненного под их обломками зла с собой, став его невольным носителем.
      Густые, теплые волосы Ферру издавали приятный аромат. Девочка спала, свернувшись калачиком в объятиях Тенар. Разве может малышка причинить кому-то вред? Да, ее изуродовали, изуродовали на всю жизнь, но она не озлобилась, не потеряна навеки. Тенар еще крепче обняла девочку и погрузилась в светлую пучину сна. Ей снился бездонный океан пронизанного светом неба, а в ушах звучали Имя дракона и Ими звезды — Лебединое Сердце, Стрела, Техану.
      Тенар вычесывала гребнем из шкуры черной козы густой подшерсток. Опытный ткач превратит его в пушистую шелковистую ткань, которой издавна славится остров Гонт. Старую козу расчесывали уже несчетное число раз, и ей это жутко нравилось. Она всем телом подавалась навстречу движениям жесткой проволочной щетки. Серо-черный пух собирался в мягкие облачка на полу, которые Тенар по окончании работы затолкала в мешочек. Затем она в знак благодарности несколько раз провела гребнем за ушами козы и дружески похлопала ее по мясистому боку.
      — Бе-е! — проблеяла коза и отбежала в сторону. Тенар вышла из загона и, обойдя кругом дом, бросила взгляд на луг, дабы убедиться, что Ферру по-прежнему играет там.
      Мосс в свое время показала ей, как плести из травы корзиночки, и теперь она осваивала эту премудрость, работая настолько ловко, насколько позволяла ей искалеченная руки. Сейчас Ферру сидела на лугу с недоделанной корзинкой на коленях, но вместо того, чтобы работать, наблюдала за Соколом.
      Он стоял вдалеке, у самого края утеса, спиной к ним, и не подозревал, что за ним кто-то наблюдает. Он следил за молоденькой пустельгой, а та, в свою очередь, высматривала в траве добычу. Она шумно била крыльями, надеясь, что какая-нибудь мышка испугается и в панике выскочит из норки. Человек стоял, впившись в птицу таким же нетерпеливым, голодным взглядом. Затем он медленно вытянул вперед правую руку, держа ее ладонью вверх и, похоже, что-то проговорил, хотя ветер унес его слова прочь. Пустельга метнулась в сторону, издав высокий пронзительный крик, набрала высоту и полетела в сторону леса.
      Человек опустил руку и замер, глядя вслед птице. Ребенок и женщина тоже не сдвинулись с места. Лишь пустельга свободно парила в вышине.
 
      — Однажды он явился ко мне в облике сокола-странника, — обмолвился одним холодным зимним днем Огион, когда они сидели у очага, и он рассказывал Тенар о заклинаниях Изменения, о перемене облика, о маге Борджере, который превратился в медведя.
      — Сокол прилетел откуда-то с запада и сел на мое запястье. Я внес его в дом и посадил у огня. Он не говорил на языке людей, но я узнал его и потому смог помочь. Он сбросил с себя оперение сокола и вновь стал человеком. Но в нем навсегда осталось что-то от птицы. В родной деревне Геда прозвали Соколом потому, что крылатые хищники прилетали к нему по первому его зову. Кто мы такие? Что это за создание такое, человек? Прежде, чем Гед получил свое Имя, свои знания, свою силу, в нем уже было что-то от сокола, так же, как и от человека, и от мага… Больше того, в нем скрывалось нечто, что мы не в силах выразить словами. То же можно сказать и обо всех нас.
      Сидевшая тогда у огня девушка вся обратилась в слух. Она всматривалась в языки пламени и видела ястреба; видела юношу; видела, как птицы, названные их Настоящими Именами, слетаются на его зов и, хлопая крыльями, садятся на его руку, осторожно обхватывая ее грозными когтями; видела себя в облике ястреба, вольной птицы.

      Однажды вечером в дом мага заглянул Таунсенд — скупщик овец, который в свое время доставил послание Огиона на ферму в Срединной Долине.
      — Теперь, когда господина Огиона не стало, не продашь ли ты его коз?
      — Возможно, — уклончиво ответила Тенар. Она уже задумывалась над тем, на что они будут жить, если решат остаться в Ре Альби. Огиона, как и любого другого волшебника, содержали люди, которым он служил верой и правдой, отдавая им все свои силы и все мастерство. А старого мага почитал весь Гонт. Стоило ему только попросить, и он тут же получил бы все, в чем нуждался. Люди с радостью исполнили бы любую его просьбу, ибо расположение мага дорого стоит, да ему никогда и не приходилось просить. Более того, он вынужден был отсылать обратно горы пищи, одеяний, инструментов и всевозможной домашней утвари всех видов и расцветок, которые ему приносили или просто оставляли на пороге его дома.
      — Что же мне со всем этим делать? — растерянно спрашивал он, держа в руках выводок негодующе пищащих цыплят, рулоны материи или горшочки с маринованной свеклой.
      Но у Тенар, в одночасье собравшейся и покинувшей Срединную Долину, не было времени на то, чтобы собраться с мыслями и подумать, как долго она собирается отсутствовать. Тенар даже не захватила с собой заначку Флинта — семь кусочков кости. В их деревне за деньги покупали лишь землю и домашний скот, а также рассчитывались ими с торговцами из Порт-Гонта, снабжавшими мехом пеллави и шелками с Лорбанери богатых фермеров и знать Гонта. Ферма Флинта полностью обеспечивала ее и Ферру едой и одеждой, в отличие от шести коз и маленького огорода, которые Огион завел скорее ради собственного удовольствия, чем по суровой необходимости. До сих пор Тенар жила за счет кладовой, щедрости жителей деревни, подкармливающих ее из уважения к памяти старого мага, и великодушия тетушки Мосс. Не далее, как вчера, старая ведьма сказала:
      — Дорогуша, у моей несушки вылупились цыплята. Я дам тебе троечку, когда они подрастут. Маг ас держал кур, говорил, что от них много шума и мало толку, но дом не дом, если у дверей не копошатся куры, разве не так?
      И впрямь, дверь дома Мосс всегда была открыта для кур, они спали на ее кровати, и ими пропахла и без того вонючая, задымленная комната.
      — Тут есть одна годовалая белая в пятнах козочка, которая, когда подрастет, будет давать хорошие надои, — сказала Тенар остролицему человечку.
      — Я имел в виду все стадо, — уточнил он. — Если это возможно. У вас же всего пять или шесть коз, не так ли?
      — Шесть. Если вы хотите взглянуть на них, то они пасутся вон там, на лужку.
      — Я так и поступлю.
      Но он не сдвинулся с места. Со стороны хозяйки особого рвения тоже, конечно, не наблюдалось.
      — Вы не видели, как в бухту входил большой корабль? — спросил он.
      Окна дома Огиона глядели на северо-запад и оттуда были видны лишь Боевые Утесы — скалы, защищавшие вход в гавань. Но в самой деревне с нескольких мест просматривалась извилистая тропинка, ведущая в Порт-Гонт, а также доки и вся гавань. Наблюдение за кораблями велось в Ре Альби с завидной регулярностью. На скамеечке у кузницы, с которой открывался самый лучший вид, всегда сидели несколько стариков, и хотя те за всю свою жизнь, возможно, ни разу не преодолевали пятнадцать миль извилистой тропинки, ведущей к Порт-Гонту, они воспринимали прибытие и отплытие кораблей как странный, но привычный спектакль, разыгрываемый исключительно для того, чтобы развлечь их.
      — Сынишка кузнеца утверждает, что корабль с Хавнора. Мальчонка спускался в Порт прикупить заготовок и вернулся вчера поздно вечером. Говорит, что видел огромный корабль из Великого Порта Хавнора.
      Возможно, он заговорил об этом, дабы у нее не было времени подумать над тем, какую цену запросить за коз, а лукавинка в его взоре объяснялась просто природной хитростью торговца. Но Великий Порт Хавнора практически не торговал с Гонтом — отдаленным, нищим островом, знаменитым лишь своими козами, пиратами, да волшебниками. К тому же было в этих словах — «огромный корабль», нечто, что встревожило и испугало ее, хотя она и не понимала, почему.
      — Парень сказал, будто по, их словам, на Хавноре теперь есть Король,
      — продолжил торговец скотом, искоса глядя на нее.
      — Что ж, это благая весть, — сказала Тенар.
      Таунсенд кивнул.
      — Может, теперь всякое иноземное отродье не будет лезть к нам почем зря.
      Чужестранка Тенар вежливо кивнула.
      — Но многие там, в Порту, возможно, этому кораблю не слишком рады.
      Он имел в виду гонтийских пиратов, чье господство в северо-западных морях значительно укрепилось за последние годы, так что многие старые торговые пути, связывающие Гонт с центральными островами Архипелага, оказались перерезанными. Из всех жителей острова из этого извлекали выгоду лишь сами пираты, от чего они, однако, не переставали выглядеть героями в глазах многих гонтийцев. Насколько Тенар было известно, ее сын служил матросом на пиратской шхуне. Возможно, это безопаснее, чем плавать на торговом корабле. Недаром говорят, что л уч ше бы ть ак ул ой, чем с ел ьд ью.
      — Что бы ни случилось, всегда потом кто-то оказывается недоволен, — заметила Тенар не слишком заинтересованным тоном — просто чтобы поддержать нить разговора — и тут же торопливо добавила:
      — Я покажу вам коз. Вы можете на них взглянуть, но я пока не знаю, будем ли мы их вообще предавать.
      Она отвела торговца к воротам загона и оставила его там одного. Он ей не нравился. В том, что он уже дважды приносил ей дурные новости, его вины, конечно, не было. Тенар просто не хотела иметь никаких дел со столь скользким типом. Она не продаст ему ни одной козы Огиона. Даже Сиппи.
 
      После того, как он ушел ни с чем, Тенар чувствовала себя неловко. Она ведь сказала ему:
      — Не знаю, будем ли мы их вообще предавать.
      С ее стороны было глупо говорить м ы вместо я, поскольку Таунсенд не только не пожелал переговорить с Соколом, но даже ни разу не упомянул в разговоре его имя, будто мужчинам не привыкать заключать сделки с женщинами, в особенности нарываться на отказ.
      Тенар не знала, что болтали о Соколе в деревне. Молчаливый отшельник Огион, вызывающий в их душах благоговейный страх, все же был местным магом, соседом по деревне. Они могли гордиться тем, что Сокол, который какое-то время жил в Ре Альби, стал Верховным Магом и совершил уйму замечательных деяний: отвадил дракона от Девяноста Островов, вернул утерянное Кольцо Эррет-Акбе и так далее; но они не знали его как человека. А он, в свою очередь, не знал их. С тех пор, как Сокол появился здесь, он ни разу не ходил в деревню, только в лес, на природу. Она как-то не замечала этого раньше, но он, подобно Ферру, держался в стороне от деревни.
      Наверное, они хотели бы поболтать с ним. Люди в деревне любят почесать языки. Но они никогда не заходили слишком далеко в обсуждении деяний и поступков колдунов и магов. Говорить об этом было как-то жутковато; жизнь людей, обладавших волшебной силой, уж слишком отличалась от их собственной жизни.
      — Оставь его в покое, — говорили жители Срединной Долины, когда кто-то из них начинал излишне раскованно обсуждать заезжего колдуна или местного волшебника Бича. — Оставь его в покое. У него своя дорога, у нас
      — своя.
      Что касается ее самой, раз уж она решила стать сиделкой и служанкой мага, значит так тому и быть. Своя рука — владыка. Тенар не слишком часто показывалась в деревне. Жители деревни не питали к ней ни дружеских, ни враждебных чувств. Она жила когда-то в домике ткача Фана, была в свое время служанкой старого мага, тот сам послал за ней Таунсенда к подножию Горы. Тут все было в порядке. Но зачем она привела с собой столь ужасного с виду ребенка, с которым никто не хотел бы столкнуться нос к носу даже средь бела дня? Что она за человек, коли смогла стать ученицей мага и его сиделкой? Наверняка ведьма, да к тому же, чужестранка. Но в то же время она была женой богатого фермера — там, внизу, в Срединной Долине — хотя он недавно умер, и она овдовела. Да и кто поймет этих ведьм? Лучше оставить их в покое…
      Она встретила Верховного Мага Земноморья у садовой изгороди.
      — Говорят, прибыл корабль из столицы Хавнора.
      Он остановился, и мышцы его напряглись. Казалось, Гед готов был развернуться и бежать без оглядки, подобно мыши, преследуемой коршуном. Но он мгновенно взял себя в руки.
      — Гед! — встревожилась она. — В чем дело?
      — Я не могу, — прошептал он. — Я не могу встречаться с ними.
      — С кем?
      — С людьми Короля.
      Его лицо стало пепельно-серым, совсем как в тот день, когда он впервые появился здесь. Он озирался по сторонам, ища место, где можно было спрятаться.
      Гед выглядел таким беспомощным и напуганным, что Тенар не могла думать ни о чем другом, кроме как о его спасении.
      — Тебе не нужно встречаться с ними. Если они придут сюда, я их отошлю прочь. А теперь иди в дом. У тебя сегодня во рту не было ни крошки.
      — Тут был какой-то мужчина, — сказал Гед.
      — Таунсенд, он приценивался к козам. Я о то сл ал а его. Пошли!
      Он пошел за ней. Когда они вошли в дом, она плотно прикрыла дверь.
      — Эти люди не причинят тебе никакого вреда, Гед. Или они что-то против тебя имеют?
      Он сел у стола и вяло покачал головой.
      — Нет, ничего.
      — Им известно, что ты здесь?
      — Не знаю.
      — Чего же ты боишься? — участливо спросила она с покровительственной ноткой в голосе.
      Он спрятал лицо в ладонях.
      — Я… Я не… — только и выдавил он из себя.
      — Ну ладно, ладно, — прервала она его.
      Тенар не осмеливалась прикоснуться к нему, боясь, что любое проявление жалости только усугубит охватившее его чувство самоуничижения. Она злилась и на него и на предполагаемых визитеров.
      — В конце концов, какое им дело до того где ты, кто ты, и что собираешься или не собираешься делать! — взорвалась она. — Если они пришли совать свой нос в чужие дела, то им придется уйти ни с чем.
      Она повторила слова Ларк. Тенар сейчас особенно не хватало этой простой, доброй женщины.
      — Кроме того, не исключен вариант, что приход корабля вообще никак не связан с твоим присутствием здесь. Возможно, они хотят разогнать пиратов по домам. Хорошо, что у Короля, наконец, дошли до этого руки… Я тут нашла пару бутылей вина в дальнем углу буфета Огиона. Кто знает, сколько они простояли там? Мне кажется, нам обоим не помешает пропустить по стаканчику. Тут осталось еще немного хлеба и сыра. Малышка уже пообедала, и они с Хифер побежали ловить лягушек. Возможно, у нас на ужин будут лягушачьи лапки. Но сейчас давай перекусим хлебом с сыром и выпьем вина. Интересно, что это за вино, сколько ему лет и как оно попало к Огиону?
      Она болтала без умолку, тем самым не позволяя Геду вставить хоть слово и не давая ему ни секунды передышки до тех пор, пока он не перестал испытывать муки стыда и не поел немного, запив скудный обед бокалом приятного на вкус старого красного вина.
      — Будет лучше, Тенар, если я уйду, — сказал он. — До той поры, пока не пойму, кем я стал теперь.
      — Уйдешь куда?
      — Наверх, в горы.
      — Скитаться… как Огион?
      Тенар пристально посмотрела на Сокола, вспоминая, как она спросила его, когда они карабкались по горам Атуана:
      — Часто ли приходится попрошайничать магам?
      Тогда он ответил ей так:
      — Да, часто, но волшебники умеют расплачиваться за гостеприимство.
      Тенар вновь наполнила его бокал и осторожно спросила:
      — Ты можешь хоть немного управлять погодой и излагать заклятия?
      Гед покачал головой, отпил из бокала и уставился куда-то вдаль.
      — Нет, — ответил он. — Не могу. Забыл все подчистую.
      Она не поверила ему. Ей хотелось протестовать, отрицать услышанное, сказать ему: «Как это могло случиться? Как у тебя язык повернулся сказать такое… Неужели ты мог забыть то, что знал, все, чему научился у Огиона, на Рокке и за долгие годы странствий!? Ты не в силах забыть все заклинания, жесты и Имена, которыми столь искусно владел. Своим трудом ты заслужил ту власть, которой обладал!»
      Но сдержав свой порыв она прошептала лишь:
      — Я не понимаю, как можно все это…
      — Чашка воды, — сказал он, слегка наклонив свой бокал, словно выливая его содержимое на землю. И, помолчав немного, продолжил:
      — Вот чего я никак не могу понять, так это зачем он вытащил меня оттуда? Иногда молодые поступают крайне жестоко, руководствуясь при этом самыми лучшими побуждениями… Итак, я здесь, я вынужден жить с этим, пока не придет время вернуться.
      Тенар так до конца не поняла, что он имел в виду, но его тон, одновременно жалобный и обличительный, потряс и разозлил ее.
      — В конце концов, тебя принес сюда Калессин, — отрезала она.
      Тенар не могла различить выражение его лица, поскольку дверь была закрыта, в комнате царил полумрак и лишь сквозь крохотное окошко, глядевшее на запад, пробивался призрачный свет заходящего солнца. Внезапно Гед отсалютовал ей бокалом и, невесело улыбнувшись, выпил его до дна.
      — Это вино, — сказал он, — должно быть, подарил Огиону какой-нибудь богатый торговец или пират. Мне не доводилось пробовать ничего подобного даже на Хавноре.
      Гед покатал бокал между ладонями, задумчиво глядя на него.
      — Я возьму себе какое-нибудь другое имя, — сказал он, — и отправлюсь через горы в Восточный Лес, к истокам Ара, туда, где я родился. Вскоре начнут заготавливать сено, а во время сенокоса и сбора урожая всегда нужны рабочие руки.
      Она не знала что и ответить. Человека столь хрупкого телосложения н болезненного вида мог нанять на подобную работу только крайне жестокий или чрезмерно жалостливый фермер. Но даже получив ее, Гед все равное ней не справится.
      — Обстановка на дорогах в последние годы уже не та, что прежде, — сказала она. — Повсюду рыскают банды разбойников и грабителей. Иноземное отребье, как выражается мой друг Таунсенд. Ходить по дорогам в одиночку теперь небезопасно.
      Она пристально вглядывалась в полумраке в его лицо, дабы понять, как он воспринял ее слова, и тут ее вдруг осенило: Геду, должно быть, неведом страх. Ему придется научиться бояться других людей.
      — Огион продолжал скитаться до… — начал он и тут же прикусил язык, вспомнив, что Огион был магом.
      — В южной части острова, — сказала Тенар, — много скота. Овец, коз, крупного рогатого скота. Стада загоняют в горы перед Долгим Танцем и пасут их там до наступления сезона дождей. Им всегда нужны пастухи.
      Она сделала большой глоток. Вино обожгло ей рот, точно Имя дракона.
      — Но почему ты не можешь остаться здесь?
      — Только не в доме Огиона. Тут будут искать в первую очередь.
      — Ну, придут они, и что из этого? Что им от тебя нужно?
      — Чтобы я и дальше оставался тем, кем был.
      Прозвучавшее в его голосе отчаяние охладило ее пыл. Она помолчала, пытаясь вспомнить, что чувствовала Съеденная, могущественная Первая Жрица Гробниц Атуана, когда лишилась всего, распрощавшись с прежней жизнью, став просто самой собой, Тенар. Она подумала о том, каково женщине в самом расцвете сил, любимой мужем к детьми, утратить все но, превратиться в старую немощную вдову. Но даже будучи не в силах поставить себя на его место, она могла понять, как ему стыдно, как глубоко он унижен. Вероятно, такие чувства мог испытывать только мужчина. Женщинам не привыкать к стыду и унижению.
      А, может, тетушка Мосс права — ядрышко исчезло, и осталась лишь одна скорлупа.
      Ведьмовские мысли, подумала она. Мягкое, восхитительное вино прояснило ее разум и развязало язык, и она решила перевести разговор на другую, менее болезненную для них обоих, тему.
      — Знаешь, — сказала она со смехом. — Мне тут пришла в голову мысль… Огион учил меня, а я не захотела продолжать учебу, ушла, нашла себе фермера и вышла за него замуж… В день нашей свадьбы я подумала: «Вот Гед рассердится, когда прослышит об этом!»
      — Так и случилось, — сказал он.
      Она ждала.
      — Я был разочарован, — добавил Гед.
      — Зол, — возразила Тенар.
      — Зол, — согласился он и вновь наполнил ее бокал.
      — В те времена и мог распознать Силу в другом человеке, — сказал Гед.
      — А ты… ты просто-таки излучала ее в том ужасном месте, в Лабиринте, во тьме…
      — Что ж, тогда скажи мне, что я должна была сделать с этой своей Силой и с теми знаниями, которые пытался дать мне Огион.
      — Применить их на практике.
      — Каким образом?
      — Так же, как применяют Искусство Магии.
      — Кто применяет?
      — Волшебники, — сказал он с болью в голосе.
      — По магией подразумевается искусство и сноровка волшебников и чародеев?
      — А что же еще?
      — И никогда ничего сверх этого?
      Он погрузился в размышления, пару раз подняв на нее задумчивый взгляд.
      — Когда Огион учил меня, — продолжала она, — здесь, у этого самого очага, говорить на Древнем Наречии, слова срывались с моих губ так же легко и уверенно, как и с его собственных. Словно я учила язык, на котором я говорила до того, как появилась на свет. Но все остальное — предания, руны власти, заклинания, правила — было для меня пустым звуком, чужим мне языком. Мне часто приходила в голову следующая мысль: да, на меня можно нацепить доспехи воина, дать мне копье, меч и шлем с плюмажем, но разве из этого выйдет толк? Что я буду делать с мечом? Неужели он превратит меня в героя? Хорошо, если я вообще смогу переставлять ноги в этом абсолютно неподходящем для меня наряде.
      Тенар пригубила вино.
      — Словом, сбросила я доспехи, — закончила она, — и надела свою собственную одежду.
      — Что сказал Огион, когда ты решила уйти от него?
      — А что обычно говорил Огион?
      По губам Геда вновь скользнула грустная улыбка. Он промолчал.
      Тенар кивнула.
      Выдержав паузу, она продолжила с большей теплотой в голосе:
      — Он принял меня, потому что меня привел к нему ты. После тебя он не хотел брать новых учеников и уж никогда не взял бы девушку, если бы ты его об этом не попросил. Но он полюбил меня. Он оказал мне честь. И я тоже любила и уважала его. Но Огион не мог дать мне того, к чему я стремилась, а я не могла принять то, что он стремился мне дать, и он это знал. Но когда за день до смерти он увидел Ферру, его реакция была совершенно иной. Как говорите вы с Мосс, Сила узнает другую Силу. Не знаю, что Огион разглядел в ней, но он сказал:
      «Учи ее!» И еще добавил…
      Гед ждал.
      — Он сказал: «Эту девочку… будут бояться». И еще: «Учи ее вс ем у!.. Не на Рокке». Я не знаю, что он имел в виду. Да и откуда мне знать? Если бы я осталась здесь с ним, я смогла бы понять, смогла бы научить ее. Но я решила: придет Гед, уж он-то наверняка знает, чему ее следует учить, что нужно знать моей бедняжке.
      — Я не знаю, — прошептал Гед. — В ребенке я вижу только… уродство. Зло.
      Он допил свое вино.
      — Мне нечего дать ей, — сказал он.
      Кто-то тихонько поскребся в дверь. Гед тут же встрепенулся и стал беспомощно озираться, ища место, где можно было спрятаться.
      Тенар подошла к двери, чуть-чуть приотворила ее и по запаху поняла, что это Мосс, даже прежде, чем увидела старую знахарку.
      — Люди в деревне, — прошептала старуха трагичным тоном. — Видные такие люди. Пришли из Порта. Говорят, они с того самого большого корабли, что приплыл из столицы Хавнора. Говорят, что они пришли за Верховным Магом.
      — Он не желает видеть их, — слабо возразила Тенар. Она понятия не имела, что делать.
      — Я дерзнула утверждать, будто его тут нет, — сказала ведьма и, выждав мгновение, спросила: — Так где же он?
      — Здесь, — ответил Сокол, подойдя к двери и распахнув ее. Мосс молча уставилась на него.
      — Они знают, где я?
      — Только не от меня, — ответила Мосс.
      — Если они явятся сюда, — сказала Тенар, — отошлешь их прочь, только и всего… В конце концов, ты же Верховный Маг…
      Ни Сокол, ни Мосс не обратили на ее слова никакого внимания.
      — В м ойдом они не заявятся, — сказала Мосс. — Пойдем, если ты не против.
      Бросив взгляд на Тенар, Гед молча пошел за старухой.
      — Но что мне сказать им? — спросила Тенар вдогонку.
      — Ничего, дорогуша, — ответила знахарка.
 
      Хифер и Ферру вернулись с болот с семью мертвыми лягушками в сетке, и Тенар принялась готовить ужин охотницам, обдирая кожу с лягушачьих лапок. Едва закончив с этим, она услышала чьи-то голоса, доносившиеся снаружи и, подняв глаза, увидела сквозь открытую дверь группу мужчин в изысканных шляпах, расшитых сверкавшей на солнце золоченой вязью…
      — Госпожа Гоха? — спросил вежливый голос.
      — Входите! — крикнула она. Вошли пятеро мужчин. Из-за низкого потолка комнаты казалось, что их, по меньшей мере, вдвое больше, а сами они выглядели выше и представительнее, чем в действительности. Вошедшие огляделись, и она представила, что они увидели.
      Они увидели женщину, стоящую у стола с длинным и острым ножом в руке. На столе лежала разделочная доска. На одном ее краю — горстка ободранных зеленовато-белых лягушачьих ножек, а на другом — кучка жирных окровавленных тушек лягушек. В тени за дверью притаилось какое-то существо
      — увечный, с обезображенным лицом и похожей на клешню рукой, ребенок. На кровати в алькове под единственным окном сидела высокая костистая молодая женщина и, открыв рот, пялилась на них. Ее руки были заляпаны кровью и грязью, а платье все промокло и провоняло болотной жижей. Когда та поняла, что на нее смотрят, она попыталась укрыть лицо подолом платья, обнажив при этом бедра.
      Они отвели взоры от нее и от ребенка, и им не оставалось ничего другого, как вновь уставиться на женщину с дохлыми лягушками.
      — Госпожа Гоха? — переспросил один из них.
      — Так меня зовут, — подтвердила она.
      — Мы приплыли с Хавнора, от короля, — продолжил вежливый голос. Против света она не могла толком разглядеть лица говорившего.
      — Мы ищем Верховного Мага, Сокола с Гонта. Король Лебаннен взойдет на престол на исходе осени, и он ищет Верховного Мага, своего друга и повелителя, чтобы тот помог ему подготовиться к церемонии и, если пожелает, короновал его.
      Мужчина говорил с ней официальным тоном, словно с придворной дамой, четко выговаривая каждое слово. Он был едет в строгого покроя кожаные брюки и льняную куртку с вышитым золотом воротом, порядком запылившиеся за время долгого подъема из Порт-Гонта, но не утратившие своей элегантности.
      — Его здесь нет, — сказала Тенар.
      Парочка мальчишек из деревни заглянули в дверь, отпрянули назад, заглянули вновь и с гиканьем умчались прочь.
      — Может, вы сможете подсказать нам, Госпожа Гоха, где он сейчас, — настаивал мужчина.
      — Нет.
      Тенар обвела гостей взглядом. Сперва она, поддавшись панике Сокола, или, возможно, просто из-за глупого волнения при виде чужеземцев, побаивалась их, но теперь страх улетучился. В конце концов, она находилась в доме Огиона, а тот, насколько ей было известно, никогда не испытывал трепета перед сильными мира сего.
      — Должно быть, вы устали после долгой дороги, — сказала Тенар. — Не желаете ли присесть? Выпейте вина. Сейчас, я только вымою бокалы.
      Она убрала разделочную доску в буфет, сложила лягушачьи ножки в кастрюлю, бросила тушки в ведро с помоями, которые Хифер потом отнесет свиньям ткача Фана, сполоснула руки и нож в тазу, налила туда чистой воды и вымыла бокалы, из которых пили они с Соколом. В буфете нашелся еще один бокал и две чашки без ручек. Она выставила всю посуду на стол и налила гостям вина. Того, что оставалось в бутылке, как раз хватило. Мужчины переглянулись и не стали присаживаться, сославшись на нехватку стульев. Правила приличия обязывали их, однако, отведать предложенное ею вино. Бормоча себе под нос слова благодарности, мужчины разобрали бокалы и чашки. Отсалютовав хозяйке, они пригубили вино.
      — Ого! — воскликнул один из них.
      — Андрадское «Поздняя жатва», — сказал другой, выпучив глаза.
      Третий покачал головой.
      — Андрадское «Год Дракона», — восхищенно пробормотал он.
      Четвертый кивнул и с благоговением вновь пригубил вино.
      Тот, кто первым издал возглас, вновь отсалютовал своей чашкой Тенар, сказав:
      — Вы угостили нас вином, достойным самого Короля, Госпожа.
      — Оно принадлежало Огиону, — сказала она. — А это — дом Огиона. Дом Айхала. Вам это известно, милорды?
      — Да, госпожа. Король послал нас сюда, в надежде на то, что Верховный Маг появится здесь. Его уверенность в этом только возросла, когда до Рокка и Хавнора дошли слухи о кончине учителя Верховного Мага. Но Сокола унес с Рокка дракон. И с тех пор ни Король, ни чародеи с Рокка ничего о Верховном Маге не слыхали. Для Короля, да и для всех нас, крайне важно было бы знать, что он здесь и с ним все в порядке. Он появлялся здесь, Госпожа?
      — Этого я не могу вам сказать.
      Двусмысленность ее ответа была налицо, и по выражению их лиц Тенар поняла, что гости тоже это заметили. Она поднялась из-за стола.
      — Я вам ничего не скажу — вот что я имела в виду. Мне кажется, если Верховный Маг захочет увидеться с вами, он придет. Если же он не желает ни с кем встречаться, вам его не найти. Ведь не будете же вы искать с ним встречи против его воли?
      Старейший и самый представительный вельможа заметил:
      — Мы исполняем волю Короля.
      Предыдущий оратор добавил примирительным тоном:
      — Мы лишь посланники. Какие бы отношения не связывали Короля и Верховного Мага Архипелага, нас это не касается. Мы ищем его, чтобы передать послание и получить ответ.
      — Я сделаю все возможное, чтобы ваше послание дошло до него.
      — А как быть с ответом? — поинтересовался пожилой вельможа.
      Она промолчала, и тогда в разговор вновь вступил его более молодой спутник.
      — Мы остановимся на несколько дней в поместье Лорда Ре Альби, который, услыхав о приходе нашего судна, предложил нам пожить у него.
      Неизвестно, откуда у нее возникло чувство, будто она попала в ловушку и вокруг ее шеи затягивается петля. Уязвимость Сокола, испытываемое им чувство собственного бессилия передалось и ей. Сбитая с толку, она попыталась играть роль недалекой, не первой молодости вдовушки-домохозяйки… Но удалось ли ей провести их? В этой маске была изрядная толика правды, и игра здесь шла более тонкая, чем все уловки магов, связанные с изменениями облика.
      Она склонила голову и сказала:
      — Там вам будет удобнее, вы же привыкли к комфорту. А мы здесь, вы сами видите, живем просто, как жил старый маг.
      — И пьете андрадское вино, — добавил светлоглазый, красивый мужчина с располагающей улыбкой, который верно определил урожая какого года было вино. Продолжая играть свою роль, Тенар не подняла глаз. Но она трезво оценивала ситуацию и прекрасно понимала, что даже если они уйдут сейчас ни с чем, так и не догадавшись, что она — Тенар, Спасительница Кольца, правда все равно вскоре выплывет наружу. Тогда посланники поймут, что она лично знает Верховного Мага и может направить их к нему, если они всерьез намерены разыскать его.
      Когда посетители ушли, она вздохнула с облегчением. Хифер последовала ее примеру и захлопнула, наконец, рот, который оставался открытым на протяжении всего визита чужеземцев.
      — Я — никогда, — сказала она с ноткой глубокого удовлетворения в голосе и вышла взглянуть, как там козы.
      Ферру выбралась из темного закоулка за дверью, где она заслонилась от чужеземцев посохом Огиона, ольховым прутом Тенар и своим ореховым прутиком. Она двигалась скованно, выставив вперед одно плечо и прижав изуродованную щеку к другому. Она не ходила так с той поры, как они перебрались в дом Огиона.
      Тенар подошла к девочке, опустилась перед ней на колени и обняла ее.
      — Ферру, — сказала она. — Они не причинят тебе никакого вреда. Они не злые.
      Малышка упорно смотрела в сторону. Она не противилась объятиям Тенар, но держалась напряженно и скованно, словно вязанка хвороста.
      — Стоит тебе пожелать, и я больше ни под каким видом не пущу их в дом.
      Спустя несколько мгновений девочка пошевелилась и спросила своим хриплым голоском:
      — Что они сделают с Соколом?
      — Ничего, — ответила Тенар. — Пальцем не тронут! Они пришли… чтобы воздать ему почести.
      Но Тенар начинала понимать, что они, со своими попытками воздать ему должное, не берут в расчет то, что он опустошен, скорбит о своей утрате. Они пытаются заставить его играть роль, справиться с которой он уже не в состоянии.
      Тенар, наконец, отпустила девочку. Та побежала к кладовке и, достав метлу Огиона, тщательно подмела пол там, где стояли посланники с Хавнора, вышвырнув принесенную ими пыль за дверь, далеко за порог.
      Наблюдая за ней, Тенар собралась с мыслями.
      Она подошла к полке, на которой стояли три огромных книги Огиона, и пошарила там. Она нашла несколько гусиных перьев и полупустой пузырек чернил, но там не было ни клочка бумаги. Тенар стиснула зубы, поскольку терпеть не могла наносить какой-либо вред столь священной вещи, как книга, но все же оторвала тоненькую полоску от чистого листа в конце Книги Рун. Она села за стол, наточила перо и принялась за дело. Слова, впрочем, как и чернила, ложились на бумагу с трудом. Ей не часто приходилось брать в руки перо с тех самых пор, как четверть века назад, за этим самым столом, Огион, поглядывая через плечо Тенар, учил ее рукам Хардика и Великим Рунам Власти. Она написала:
      иди фермаподдубами в срдиной длине к клербруку скажи гоха прислала тебя приглядывать за содом и овцами
      Читала она свою записку едва ли не столько же, сколько писала ее. Тут Ферру закончила подметать и выжидающе посмотрела на нее.
      Тенар добавила еще два слова:

      — Где Хифер? — спросила она девочку, попутно дважды сложив записку. — Я хочу, чтобы она отнесла вот это в дом тетушки Мосс.
      Ей очень хотелось пойти самой, повидаться с Соколом, но она не осмеливалась. Вдруг они следят за ней, рассчитывая, что она приведет их к нему.
      — Я сама схожу, — прошептала Ферру.
      Тенар пристально взглянула на нее.
      — Тебе придется идти одной, Ферру. Через всю деревню.
      Девочка кивнула.
      — Отдашь записку прямо ему в руки!
      Малышка снова кивнула.
      Тенар сунула записку в карман Ферру, обняла ее и поцеловала. Ферру ушла, ступая прямо, свободно, а не скрючившись в три погибели. Тенар подумала, следи за тем, как ее фигурка растворяется в сгущающихся за порогом сумерках, что Ферру парит свободно, как птица, как дракон,

      Ферру вернулась быстро и передала ответ Сокола:
      — Он сказал, что уйдет сегодня же вечером.
      Тенар было приятно это услышать. Хорошо, что Гед принял ее план. Скоро он будет далеко от посланников и их посланий, нагонявших на него страх. Пока Тенар кормила Хифер и Ферру поджаренными лягушачьими лапками, укладывала малышку в постель и пела ей колыбельную, все было ничего, но стоило ей остаться одной в темной комнате с потухшим очагом, как сердце ее судорожно забилось. Он ушел. Он слаб, напуган, неуверен в собственных силах и нуждается в поддержке друзей. А она оторвала его от тех, с кем он был дружен. Он ушел, а она вынуждена остаться, дабы сбить гончих с его следа или, по крайней мере, быть в курсе всех их передвижений, дожидаясь отплытия корабля на Хавнор.
      Она подумала, что ее паника столь же беспричинна и нелогична, как и его стремление бежать как можно дальше. Если бы Гед пораскинул мозгами, то он просто бы продолжал прятаться в хижине тетушки Мосс. Это последнее место во всем Земноморье, где Король стал бы искать Верховного Мага. Лучше бы ему оставаться там, пока посланники Короля не покинут остров. Затем он вернулся бы обратно в ставший ему почти что родным дом Огиона, и все бы шло своим чередом. Она приглядывала бы за ним, пока он окончательно не окреп, деля с ним все радости и невзгоды.
      В дверном проеме появилась чья-то фигура, загородив собой звезды:
      — Тс-с-с! Не спишь?
      Вошла тетушка Мосс.
      — Ну, он ушел, — ликующе прошептала она. — По старой лесной тропе, сказал, что сократит путь к Срединной Долине, если пойдет через Родники-Под-Дубами.
      — Хорошо, — сказала Тенар.
      Вопреки обыкновению тетушка Мосс уселась на стул без приглашения.
      — Я дала ему с собой в дорогу ломоть хлеба и кусок сыра.
      — Спасибо, Мосс. Ты очень добра.
      — Госпожа Гоха.
      Доносящийся из темноты голос Мосс вдруг обрел ту напевность, с которой старуха произносила заклинания и заговоры.
      — Я хочу кое-что сказать тебе, дорогуша, не взирая на то, что я знаю о тебе, а мне известно, что ты жила среди сильных мира сего и сама была одной из них. Стоит мне подумать об этом, и слова тут же застревают у меня в глотке. Но все же о некоторых вещах, насколько я знаю, ты не имеешь ни малейшего представления, несмотря на все твое знание рун, Древнего Наречия и всего того, чему ты научилась у мудрецов далеких стран.
      — Ты права, Мосс.
      — Да уж, наверное. Помнишь, мы разговаривали с тобой о том, как ведьмы распознают себе подобных, и я сказала тогда, — о том, кто сегодня ушел — что кем бы он ни был в прошлом, теперь он не маг, а ты все не соглашалась со мной… Но я была права, не так ли?
      — Да.
      — Конечно, я была права.
      — Он сам в этом признался.
      — Ясное дело, признался. К чему ему лгать, называя белое черным, а черное — белым, пока ты окончательно не запутаешься, если мне все про него известно. Он не из тех, кто пытается стронуть с места телегу без вола. Но, если говорить начистоту, я рада, что он ушел, так больше продолжаться не могло, ведь он стал совершенно другим человеком, и ничего тут не поделаешь…
      Болтовня старухи показалась Тенар лишенной всякого смысла, если не считать той фразы, где говорилось о тщетности попыток сдвинуть с места телегу без вола.
      — Я не могу понять, почему он так напуган, — сказала она. — Но на этот счет у меня все же есть кое-какие соображения. А вот чего он так стыдится, я понять никак не могу. Насколько я могу рассудить, смысл жизни каждого человека в том, чтобы найти занятие по душе и иметь возможность посвятить себя ему. Это доставляет радость и, одновременно, приносит славу. И если ты не можешь больше заниматься любимым делом, если его забрали у тебя, тебе ничего не остается, кроме как найти что-то взамен…
      Мосс слушала и кивала, будто во всем соглашалась с Тенар, но после короткой паузы добавила:
      — Старику, без сомненья, нелегко вновь стать пятнадцатилетним мальчишкой!
      У Тенар с губ едва не сорвался вопрос: «О чем ты, Мосс?», но что-то остановило ее. Она вдруг поймала себя на том, что прислушивается, ожидая возвращения Геда домой из его странствий по склонам Горы, прислушивается, надеясь услышать его голос, что всем своим существом не верит в его отсутствие, Тенар внезапно подняла глаза и посмотрела на ведьму — бесформенный сгусток тьмы, притулившийся на стуле Огиона подле погасшего очага.
      — Ага! — воскликнула она, и мириады мыслей вдруг пронеслись за доли секунды в ее сознании.
      —  Та к в отпочему, — сказала она. — Т ак во т почему я никогда…
      Спусти некоторое время Тенар спросила:
      — Неужели они… неужели волшебники… неужели это заклятие?
      — Конечно, дорогуша, — ответила тетушка Мосс. — Они околдовывают сами себя. Кое-кто болтает, будто они подписывают обязательство, нечто вроде брачного договора, только наоборот, и дают клятву, и только затем обретают свою силу. Но я во все это не верю, как и в то, что истинная ведьма может зайти слишком далеко, имея дело с Древними Силами. Да и старый маг мне ни о чем таком не рассказывал. Хотя, насколько мне известно, некоторые ведьмы занимались этим, и ничего страшного с ними не приключилось.
      — Те, кто воспитывал меня, проповедовали непорочность.
      — Ах да, ты рассказывала мне, одни женщины вокруг, если не считать евнухов. Жуть!
      — Ну почему… Я ни разу даже не п од ум ал а…
      Ведьма громко расхохоталась.
      — Это их рук дело, дорогуша. Ты даже и думать об этом не могла! Как, впрочем, и они, раз уж наложили на себя подобное заклятие. Разве они могли делиться с кем-то собственной мощью? Этого просто не могло произойти. Нельзя брать, ничего не давая взамен. Это непреложная истина. Колдуны, как люди, обладающие властью, осознают это яснее, чем кто-либо. Но, знаешь ли, мужчине нелегко перестать быть мужчиной, даже если само солнце повинуется его приказам. Поэтому они с помощью своих заклятий выбрасывают из головы подобные мысли. Навсегда. Даже в наше смутное время, когда чары действуют из рук вон плохо, до меня не доходили служи о том, чтобы какой-то колдун разорвал путы заклятия и использовал искусство магии для удовлетворения собственной похоти. Даже самых злобных магов удерживает страх. Конечно, они могут творить иллюзии, дурача при этом прежде всего самих себя. И лишь некоторые колдуны самого мелкого пошиба, чародеи-ремесленники и иже с ними, пытаются одурачить своими трюками деревенских простушек, но, насколько я могу судить, эти заклятия немногого стоят. Словом, ни одна из двух великих сил не превосходит по мощи другую, и они текут каждая по своему руслу. Вот как я все это вижу.
      Тенар долго молчала, обдумывая услышанное. Наконец она сказала:
      — Они держатся особняком.
      — Да. Колдуны вынуждены так поступать.
      — Но ты же не сторонишься людей.
      — Я? Я всего-навсего старая ведьма, дорогуша.
      — Насколько старая?
      После минутной паузы Мосс ответила из темноты с легкой насмешкой:
      — Достаточно старая, чтобы стараться держаться подальше от неприятностей.
      — Но ты говорила… Ты же не давала обет безбрачия.
      — Что, дорогуша?
      — Ну, как мужчины-колдуны.
      — А, нет. Нет-нет! Нечасто я этим занималась, но стоило мне взглянуть на мужчину по-особому… никакого ведьмовства, ты знаешь, дорогуша, что я имею в виду… в общем, по-особому, и он начинал ошиваться у моей хижины, как кот у крынки со сметаной: «Мне нужна мазь от чесотки для моей собаки», «Мне нужен отвар для больной тетушки», но я-то знала, что ему на самом деле было нужно, и если мужчина мне нравился, то порою он получал, что хотел. А любовь… знаешь, я не из тех ведьм, что делают это за деньги. По мне, так они порочат наше искусство. Я так скажу: я беру плату за свою работу, а любовью занимаюсь ради собственного удовольствия. А совсем не ради як удовольствия. Когда-то давным-давно я была без ума от одного мужчины, видного такого мужчины, но с жестоким, холодным сердцем. Он давно умер. Это был отец Таунсенда, ты знаешь его. О, я была так влюблена в этого мужчину, что призвала на помощь все свое искусство. Я наложила на него несметное множество заклятий, но все напрасно. Вес без толку. Крови из репы не выжмешь. А сюда, в Ре Альби, я попала еще совсем девчонкой, потому что связалась с одним парнем из Порт-Гонта. Я не могла болтать об этом, так как он происходил из богатой и влиятельной семьи. Сила была на их стороне, а не на моей! Его родные не хотели, чтобы их сын путался с простой девчонкой, с неряшливой дурехой, как они меня называли, и решили убрать меня с дороги. Если бы я не дала деру, они прихлопнули бы меня как муху. Но мне и впрямь правился тот паренек с его пухленькими ручками и ножками и большими темными глазами. Даже спустя столько лет он как живой стоит у меня перед глазами…
      Они долго сидели молча в темноте.
      — Когда у тебя были мужчины, Мосс, разве не приходилось тебе делиться своей силой?
      — Ни единой каплей, — самодовольно ответила ведьма.
      — Но ты же говорила, что нельзя брать, ничего не давая взамен. Значит, к женщинам это не относится?
      — А что тебя смущает, дорогуша?
      — Не знаю, — сказала Тенар. — По-моему, мы сами выдумали большую часть различий между женщинами и мужчинами, чтобы в случае надобности все свалить на них. Я не понимаю, почему Магическое Искусство, сила колдуна и сила ведьмы, должны отличаться друг от друга. Если только отличие не кроется в самой природе этих сил. Или искусства.
      — Мужчина отдает, дорогуша. А женщина — берет.
      Такой ответ не убедил Тенар, но она промолчала.
      — Наша сила по сравнению с их — ничтожна, — сказала Мосс. — Но у нее более глубокие корни. Она смахивает на старый куст ежевики. А сила чародеев больше похожа на ель. Она высока и величественна, но ей не устоять в жестокую бурю. А ежевичный куст не вырвет с корнем никакой ураган.
      Старуха хихикнула, довольная удачно подобранным сравнением.
      — Вот так-то! — воскликнула она. — Поэтому, может, оно и к лучшему, что он ушел прежде, чем люди из деревни начали молоть языками.
      — Молоть языками?
      — Тебя считают порядочной женщиной, а неподмоченная репутация — это, дорогуша, капитал.
      — Капитал, — повторила Тенар безразличным голосом. — Мой капитал. Мое сокровище. Мое достояние. Мое богатство…
      От долгого сидения у нее затекли руки и спина, и она встала.
      — Совсем как у драконов, что находят пещеры или строят крепости для своих сокровищ и спят на них, оберегая свое богатство. Брать, брать, и никогда ничего не отдавать!
      — Ты узнаешь, чего стоит доброе имя, — сказала Мосс сухо, — когда потеряешь его. Свет клином на нем не сошелся. Но его утрату трудно восполнить.
      — Будучи ведьмой, ты уже не надеешься стать почтенной женщиной, Мосс?
      — Не знаю, — задумчиво ответила Мосс после некоторой паузы. — Узнать бы как. Может, дело в тем, что нельзя получить и то и другое одновременно.
      Тенар подошла к ней и взяла ее за руки. Удивленная таким проявлением чувств, Мосс слегка отстранилась, но Тенар привлекла ее к себе и поцеловала в щеку.
      Старуха протянула руку и, робко коснувшись волос Тенар, приласкала ее, как это обычно делал Огион. Затем она отстранилась, пробормотала, что ей пора домой, и уже от самой двери спросила:
      — Или мне лучше остаться, раз чужеземцы где-то поблизости?
      — Иди, — сказала Тенар. — К чужеземцам мне не привыкать.
 
      В эту ночь, уснув, Тенар вновь очутилась в наполненной светом и ветром бездне без конца и края, но теперь свет потускнел и приобрел оранжево-красный, янтарный оттенок, словно пылал сам воздух. Она будто очутилась в своей стихии: парила по ветру, сама становилась ветром, его не знающим преград дуновением. И никакой голос не окликал ее.
      Утром она сидела на пороге и расчесывала волосы. Несмотря на белизну кожи Тенар, ее волосы были иссиня-черными, а не светлыми, как у большинства каргадцев. Они до сих пор оставались такими, если не считать редких седых прядей. Тенар вымыла волосы, воспользовавшись водой, что согрела для стирки. Она решила, что раз уж Гед ушел и ее репутации теперь ничего не угрожает, самое время заняться грязным бельем. Тенар расчесывала волосы, просушивая их на солнце. В это теплое ветреное утро искры так и били из-под расчески, срываясь с кончиков развевающихся волос.
      Подошла Ферру и встала неподалеку, наблюдая за ней. Когда Тенар обернулась и увидела ее, она даже вздрогнула от неожиданности.
      — Что случилось, воробышек?
      — Пламя… — сказала девочка со страхом или торжеством в голосе. — По всему небу!
      — Это всего лишь искры сыплются с моих волос, — поправила ее Тенар, слегка подавшись назад. Ферру улыбалась, а Тенар никак не могла вспомнить, видела ли она когда-нибудь улыбку на лице малышки. Ферру вытянула перед собой обе руки, здоровую и обожженную и сделала вид, будто пытается поймать что-то, вьющееся вокруг распущенных, развевающихся на ветру волос Тенар.
      — Искорки. Так и летят, — повторила она и засмеялась.
      В эту секунду Тенар впервые задала себе вопрос: какой Ферру видит ее? Каким ей видится мир… и вдруг поняла, что не знает ответа. Да и откуда ей знать, что видит тот, у кого выжжен один глаз. Ей вспомнились слова Огиона: «Э ту де во чк у б уд ут бо ят ьс я», но она не испытывала страха перед ребенком. Тенар вновь принялась расчесывать волосы, так что искры забили фонтаном, и опять она услышала тихий, с хрипотцой, смех.
      Тенар выстирала простыни, кухонные полотенца, свое нижнее белье и платья, одежду Ферру, и оставила сохнуть (предварительно убедившись, что все козы в загоне) на теплой траве луга, прижав их камнями, дабы уберечь от резкого порывистого ветра позднего лета.
      Ферру подросла. Ей было что-то около восьми, и хотя девочка была слишком мала и худа дли своего возраста, за последние пару месяцев ее болячки поджили, и боль ушла. Ферру стала гораздо подвижнее и ела намного больше. Она быстро вырастала из своей одежды, большую часть которой составляли платьица младшей, шестилетней дочери Ларк.
      Тенар подумала, что ей стоит сходить в деревню и навестить ткача Фана, дабы узнать, сможет ли он дать ей пару отрезов сукна за те помои, что она регулярно посылает его свиньям. Ей хотелось сшить что-нибудь для Ферру. Да и проведать старика Фана тоже не помешало бы. Смерть Огиона и болезнь Геда вынудили Тенар держаться в стороне от деревни и от живущих там старых знакомых. Последние события вырвали ее из привычной среды, из выбранного ею мира — мира, где нет королей и принцесс, могучих магов, властителей и кудесников, путешествий и приключений (убедившись, что Хифер присматривает за Ферру, Тенар отправилась в деревню, и сейчас размышляла по дороге), не обычные люди совершают обычные поступки: женятся и выходят замуж, заводит детей, пашут, сеют, поливают. Ее мысли приобрели некий оттенок мстительности, ибо Гед сейчас, по расчетам Тенар, был на полпути к Срединной Долине. Она представила его бредущим по дороге где-то неподалеку от лесистой лощины, в которой они с Ферру провели ночь. Перед ее глазами возник образ худощавого седого мужчины, шагавшего с краюхой хлеба, что дала ему ведьма, в кармане, и с бременем отчаяния на душе.
      — Возможно, настало время обрести себя, — подумала Тенар о Геде. — Время понять, что на Рокке тебя научили далеко не всему.
      Пока она мысленно спорила с ним, другой образ всплыл в ее сознании: Тенар увидела рядом с Гедом одного из тех людей, что поджидали ее с Ферру тогда на дороге. Тенар непроизвольно крикнула: — Осторожно, Гед! — беспокоясь за него, ибо в его руках не было даже посоха. Она увидела не волосатого здоровяка-предводителя, а более молодого члена банды, человека в кожаной шапочке, который пристально разглядывал тогда Ферру.
      Тут Тенар подняла глаза и увидела маленький домик по соседству с домом Фана, где она жила много лет назад. Между ним и ей прошел человек. Это был тот самый человек, о котором она только что вспомнила — молодой мужчина в кожаной шапочке. Он прошел мимо дома ткача, не заметив ее. Она видела, как он, не сбавляя шага, удаляется по деревенской улочке. Он направлялся к развилке, где одна из дорог вела вниз, другая — к поместью.
      Ни секунды не раздумывая, Тенар последовала за ним, дабы проследить, куда тот свернет. Он выбрал дорогу, ведущую вверх, к поместью Лорда Ре Альби, а не ту дорогу, по которой ушел Гед.
      Она развернулась и зашагала к домику старика Фана.
      Живущий почти что затворником, как большинство ткачей, Фан был трогательно добр к каргадской девочке, но бдителен. Сколько же людей, подумала она, пеклись об ее добром имени?! Теперь Фан почти ослеп, и большую часть работы выполняла его ученица. Старик был рад гостье. Он сидел в массивном резном кресле под предметом, которому Фан был обязан своим прозвищем: гигантским раскрашенным веером, семейной реликвией Люди говорили, что столь щедрый дар преподнес деду Фана некий морской пират, для судна которого в критический момент был соткан с невероятной быстротой парус. Открытый веер висел на стене. На нем рукой мастера были выписаны мужчины и женщины в великолепных розовых, нефритовых и лазурных одеждах; башни, мосты и стяги Великого Порта Хавнора. Стоило Тенар взглянуть на веер, как она тут же узнала до боли знакомый рисунок. Гости Ре Альби всегда приходили взглянуть на него. По всеобщему мнению, это была главная достопримечательность деревни.
      Тенар полюбовалась веером, желая сделать приятное старику, к тому же он и в самом деле был великолепен.
      — Ты где-нибудь видела что-либо подобное во время своих странствий? — спросил Фан.
      — Нет-нет, равного ему нет во всей Срединной Долине, — ответила она.
      — Когда ты жила в соседнем доме, показывал ли я тебе обратную сторону веера?
      — Обратную сторону? Нет, — ответила Тенар, у которой и в мыслях не было, что веер вообще когда-либо снимают со стены. Поскольку Фан видел неважно и не мог взобраться на кресло, ей пришлось сделать это самой и, следуя несколько нервным указаниям старика, снять веер. Она вложила его в руки старика. Тот поднес полуоткрытый веер к подслеповатым глазам, дабы убедиться, что ребра ходят свободно, затем полностью закрыл, перевернул и протянул его Тенар.
      — А теперь медленно открой его, — сказал он.
      Она так и поступила. По мере того, как расправлялись складки веера, перед ее взором представали драконы. Искусно выписанные на желтоватом шелке розовые, синие, зеленые драконы расправляли крылья, в то время как фигуры, изображенные на другой стороне, терялись меж облаков и горных вершин.
      — Посмотри его на просвет, — посоветовал старый Фан.
      Она подчинилась и увидела, как обе картины слились воедино благодаря струившемуся сквозь шелк свету, так что тучи и вершины превратились в башни города, мужчины и женщины обрели крылья, а драконы взглянули на нее человеческими глазами.
      — Видишь?
      — Вижу, — прошептала Тенар.
      — А я уже ничего не вижу. Но эта картина так и стоит передо мной. Я немногим ее показывал.
      — Она великолепна!
      — Я хотел показать ее старому магу, — сказал Фан, — но так и не собрался.
      Тенар опять перевернула веер, держа его против света, затем повесила вещицу на место. Драконы скрылись во тьме, а мужчины и женщины гуляли при свете дня.
      Затем Фан сводил ее во двор взглянуть на пару великолепных свиней, нагуливавших жир, дабы осенью превратиться в колбасу. Они обсудили недостатки Хифер как носильщицы помоев. Тенар поведала ему, что мечтает о куске полотна для детского платьица, и он с радостью наделил ее полновесным отрезом великолепного льняного полотна, которое его ученица — молоденькая женщина, коей он передал вместе с ремеслом умение отрешиться от внешнего мира — с сосредоточенным видом ткала на станке.
      По дороге домой Тенар мысленно представила Ферру за ткацким станком. По правде говоря, неплохая перспектива. Работа эта по большей части нудная и однообразная, но ткачей уважают, более того, их считают своего рода привилегированной кастой. Люди хотят видеть ткачей застенчивыми, зачастую одинокими отшельниками, с головой ушедшими в свою работу и потому заслуживающими уважения. Если Ферру будет целыми днями работать на станке за закрытыми дверьми, никто не увидит ее лица. Но как же изувеченная рука? Сможет ли она толкать ею челнок и направлять нить?
      И сможет ли Ферру всю жизнь прятаться?
      Но что ей оставалось делать? «Зная, что ее жизнь будет…»
      Тенар заставила себя думать о чем-либо другом. Например, о платье, которое она сошьет. Платья дочери Ларк были сшиты грубо и примитивно. Тенар могла бы выкрасить половину рулона в желтый или красный цвет красильной мареной, растущей на болоте, а затем смастерить белый передник с оборочками. Неужели девочка обречена прятаться во мраке за станком и никогда не надевать платья с оборочками? А если она раскроит материал аккуратно, его хватит еще и на рабочее платье и еще на один передник.
      — Ферру! — позвала Тенар, подходя к дому. Когда она уходила, Хифер и Ферру прибирались в загоне. Она позвала снова, желая показать девочке материал на платье. Из-за колодца вышла, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, Хифер, таща за собой на веревке Сиппи.
      — Где Ферру?
      — С тобой, — ответил Хифер с такой убежденностью в голосе, что Тенар невольно огляделась вокруг, ища глазами девочку, и лишь потом до псе дошло, что Хифер не имеет ни малейшего представления о том, где Ферру. Она просто убедила себя в том, во что ей хотелось верить.
      — Где ты оставила ее?
      Хифер не могла вспомнить. Раньше она никогда не подводила Тенар, казалось, понимая, что за Ферру все время нужно приглядывать, как за козой. А, может, в том была заслуга Ферру, которая сама старалась держаться на виду? На том Тенар и порешила. Не добившись толка от Хифер, она принялась разыскивать и звать Ферру, но та не отвечала.
      Тенар, пока это было возможно, старалась не приближаться к краю утеса. Она в первый же день объяснила Ферру, что та ни в косм случае не должна гулять одна по крутым террасам у дома или по скальному выступу к северу от него, ибо одним глазом трудно точно оценить расстояние. Малышка ни разу не ослушалась. Она вообще была послушна. Но дети забывчивы. А, может, она и не забыла, а просто случайно оказалась у края обрыва. Но, скорее всего, Ферру пошла навестить Мосс. Прошлым вечером она ходила туда одна и, возможно, пошла вновь. Конечно же, так оно и было.
      Но Ферру там не оказалось. И Мосс ее не видела:
      — Я найду ее, я найду ее, дорогуша, — уверяла старуха, но вместо того, чтобы подняться к лесной тропинке, куда, как надеялась Тенар, забежала Ферру, и поискать девочку там. Мосс начала завязывать узелком свой волос, готовясь произнести заклинание поиска.
      Тенар со всех ног бросилась к дому Огиона, вновь и вновь выкрикивая имя девочки. На этот раз она тщательно осмотрела сверку крутые террасы у дома, надеясь увидеть маленькую фигурку играющей среди валунов девочки. Но она ничего там не обнаружила. Лишь темная гладь моря морщинилась у подножия крутого Обрыва. Беспокойство Тенар достигло апогея.
      Она сходила к могиле Огиона, прошла немного вверх по лесной тропинке, ни на минуту не прекращая звать Ферру. Возвращаясь обратно через луг, Тенар увидела пустельгу, охотившуюся примерно там же, где и тогда, когда за ней наблюдал Гед. В тот самый миг птица вдруг резко спикировала, нанесла удар и вновь воспарила, сжимая в когтях какого-то зверька. Затем она упорхнула к лесу. Наверное, кормит птенцов, подумала Тенар. Вереница разнообразных мыслей, живых и ярких образов, вихрем пронеслась у нее в голове, пока Тенар шла мимо разложенного на траве белья. Оно высохло, и она должна вечером собрать его. Ей следует тщательно обшарить двор дома, загон и колодец. Во всем виновата лишь она одна. Стоило Тенар подумать о том, как бы сделать из Ферру ткачиху, запереть ее на веки вечные во тьме, дабы дать ей возможность завоевать своим трудом уважение людей, как тут же случилась беда. Недаром Огион говорил: «Учи ее, Тенар. Учи ее всему!..» Теперь она поняла, что потерю, которую нельзя восполнить, необходимо искупить, что она обманула надежды девочки, отданной ей на воспитание, утратила ее доверие, потеряла ее, растратила свое единственное бесценное достояние.
      Тщательно обыскав все сараи и пристройки, Тенар вернулась в дом и вновь заглянула в альков и под другую кровать. Во рту у нее было сухо, как в пустыне, и она налила себе воды.
      Стоявшие за дверью прутья — посох Огиона и их дорожные палки — шевельнулись в полумраке, словно говоря: — Здесь.
      Девочка свернулась калачиком в этом темном углу, словно маленькая собачонка, уткнувшись головой в плечо, крепко обхватив руками прижатые к груди колени и зажмурив единственный глаз.
      — Пташка, воробышек, искорка, что с тобой? Что случилось? Что с тобой сделали?
      Она плакала, и слезы ее орошали личико девочки.
      — О, Ферру, Ферру, не покидай меня!
      По скованным судорогой конечностям малышки пробежала дрожь, и напряжение медленно спало. Ферру пошевелилась, и вдруг повисла на Тенар, уткнувшись лицом в ложбинку между ее грудью и плечом. Она прижалась к Тенар настолько крепко, насколько у нее хватило сил. Ферру не плакала. Она никогда не плакала. Возможно, огонь выжег все ее слезы без остатка. Она лишь протяжно стонала, жалобно всхлипывая.
      Тенар тихонько укачивала ее. Постепенно, крайне медленно, мертвая хватка ослабла. Голова Ферру лежала, как на подушке, на груди Тенар.
      — Расскажи мне, — прошептала женщина, и девочка едва слышно ответила своим хриплым голоском.
      — Он приходил сюда.
      Тенар сперва подумала на Геда, и ее подстегнутый страхом разум ухватился за эту мысль, невольно показав, что «он» значил дли нее, но тут же с кривой ухмылкой отмел данную возможность и вновь насторожился.
      — Кто приходил сюда?
      Тело девочки содрогнулось, но она промолчала.
      — Мужчина, — тихо сказала Тенар, — мужчина в кожаной шапочке.
      Ферру кивнула.
      — Я видела его, когда возвращалась из деревни.
      Молчание.
      — Помнишь четверых мужчин… я тогда на них жутко рассердилась? Он был одним из них.
      Но тут Тенар вспомнила, что при виде чужаков Ферру тут же опускала голову, пряча обожженную щеку, и старалась не смотреть на них.
      — Ты знаешь его, Ферру?
      — Да.
      — Он жил с вами на стоянке у реки?
      Кивок.
      Руки Тенар крепче обняли девочку.
      — Он заходил в дом? — спросила она. Леденящий душу страх вдруг испарился, его сменил жуткий гнев, ярость, что бушевала в ее теле, словно огонь в печи. Она издала короткий смешок: «Ха!», — вспомнив в тот миг, как смеялся Калессин.
      Но человеку, тем белее женщине, непросто вторить дракону. Не хватает пламени в утробе. И нужно успокоить девочку.
      — Он тебя видел?
      — Я спряталась.
      Тенар прошептала, гладя девочку по волосам:
      — Он и пальцем не посмеет тебя тронуть, Ферру. Выслушай меня и поверь: он никогда больше не притронется к тебе. Отныне когда бы ты ни встретила его, всегда рядом с тобой буду я, и ему придется иметь дело со мной. Ты слышишь меня, родная моя, сокровище мое? Тебе не нужно бояться его. Ты не должна бояться его. Он хочет, чтобы ты боялась его. Он питается твоим ужасом. Мы заставим его голодать, Ферру. Мы будем морить его голодом, пока он не начнет рвать зубами собственную плоть. Пока он не обглодает до костей собственные руки… Ох, не слушай меня, малышка, я просто разозлилась, жутко разозлилась… Я покраснела? Стала краснокожей, как гонтийка? Красной, как дракон?
      Она пыталась развеселить девочку, но Ферру, подняв голову, обратила к ней свое изуродованное огнем лицо и сказала:
      — Да, ты — красный дракон.
 
      Мысль о том, что этот человек побывал в ее доме, рыскал вокруг него, дабы взглянуть на дело рук своих, возможно, намереваясь довести его до конца, по-прежнему терзала Тенар, но сейчас все затмила внезапно скрутившая ее желудок судорога. Но ярость одержала верх над приступом рвоты.
      Они оторвались друг от друга, умылись, и тут Тенар обнаружила, что больше всего ее сейчас беспокоит пустота в желудке.
      — У меня живот прилип к позвоночнику, — сказала она Ферру, и на скорую руку состряпала ужин из холодных бобов в масле с приправой из трав, нарезанного ломтиками репчатого лужа, копченой колбасы и хлеба с сыром. Ферру съела немало, а Тенар и того больше.
      Когда они покончили с едой, Тенар сказала:
      — С сегодняшнего дня, Ферру, мы ни на секунду не должны терять друг друга из виду. Понятно? А сейчас мы с тобой пойдем навестим тетушку Мосс. Она пытается найти тебя с помощью заклинания поиска, и хотя надобность в нем теперь отпала, Мосс может и не знать об этом.
      Остановившись на полдороге, Ферру бросила взгляд на открытую дверь и отпрянула от нее.
      — Нам нужно еще собрать белье на обратном пути. А когда мы вернемся домой, я покажу тебе материал, что мне дали сегодня. Ка платье. На твое новое красивое платье. Красное платье.
      Девочка стояла, не в силах сдвинуться с места.
      — Если мы будем прятаться, Ферру, он будет сосать из нас соки. Нет, мы будем есть сами, а его — заморим голодом. Идем.
      Проем ведущей наружу двери наводил ужас на Ферру. Казалось, ей не преодолеть этого барьера. Она старалась держаться от него подальше, прятала лицо, дрожала, как осиновый лист. Было жестоко заставлять ее во что бы то ни стало преодолеть этот барьер, не позволять ей спрятаться в каком-нибудь темном углу, но Тенар была беспощадна.
      — Идем! — приказала она, и девочка пошла с ней…
      Они шли, держась за руки, через поля к домику Мосс. Раз-другой Ферру заставляла себя поднять глаза.
      Завидев их, Мосс нисколько не удивилась, но вид у нее был крайне встревоженный. Она сразу отослала Ферру в дом взглянуть на недавно вылупившихся цыплят кривошеей несушки и выбрать себе парочку. Девочка тут же исчезла.
      — Она все это время пряталась в доме, — сказала Тенар.
      — Ну, этого и следовало ожидать, — пробормотала Мосс.
      — Почему? — взорвалась Тенар. Она была не в настроении ходить вокруг да около.
      — Всякие… всякие люди бродят вокруг, — уклончиво ответила Мосс.
      — Всякие мошенники! — рявкнула Тенар. Мосс взглянула на нее и подалась немного назад.
      — Да, дорогуша, — сказала она. — Воздух вокруг тебя того гляди вспыхнет. От твоих волос искры просто фонтаном брызжут. Чтобы найти девочку, я произнесла заклинание, но оно сработало не так, как ожидалось. Оно потекло по какому-то новому руслу, и я пока что не знаю, закончилось его действие или нет. Я напугана. Мне привиделись гигантские создания. Я искала маленькую девочку, а увидела их, парящих среди гор и облаков. А теперь мне чудится, будто твои волосы объяты пламенем. В чем дело? Что случилось?
      — Человек в кожаной шапочке, — сказала Тенар. — Молодой, довольно симпатичный мужчина. У него еще на плече рубашка порвалась по шву. Бродил здесь поблизости такой?
      Мосс кивнула.
      — В поместье наняли его на работу на время сенокоса.
      — Я рассказывала тебе, что она, — Тенар указала глазами на дом, — жила с женщиной и двумя мужчинами? Он — один из тех двоих.
      — Ты хочешь сказать, он — один из тех, кто…
      — Да.
      Мосс застыла, как громом пораженная, напоминая в тот миг вырезанную из дерева статую погруженной в свои мысли сурового вида старухи.
      — Не знаю, — прошептала она. — Я думала, что мне известно все или почти все. Но я ошибалась. Что… Зачем… Неужели он пришел, чтобы… вз гл ян ут ь на нее?
      — Если он — ее отец, возможно, он пришел потребовать назад девочку.
      — Потребовать назад?
      — Она — его по праву.
      Тенар отвечала на вопросы бесстрастным тоном, рассеянно разглядывая вздымающиеся перед ней склоны Горы Гонт.
      — Но мне кажется, ее отец не он, а тот, другой. Ведь именно этот парень в кожаной шапочке пришел в деревню и сказал моей подруге, что девочка «поранилась».
      Мосс никак не могла оправиться от испуга, вызванного ее собственными заклинаниями и видениями, неистовством Тенар, тем, что поблизости бродит столь мерзкий подонок. Полностью опустошенная, она покачала головой.
      — Я думала, что знаю достаточно. Зачем он вернулся?
      — Утолить голод, — ответила Тенар. — Утолить голод. Я больше не отпущу ее от себя ни на шаг. Но завтра, Мосс, присмотри за ней с утра часок-другой, покуда я схожу в поместье.
      — Конечно, дорогуша. Конечно. Если хочешь, и наложу на нас защитное заклинание. Но… Но они же там, высокие гости из Столицы.
      — Ну что ж, им не помешает посмотреть, как живут простые люди, — отрезала Тенар, и Мосс вновь отшатнулась, ибо ей в лицо будто ударил сноп искр, вырванный ветром из жаркого пламени.

      На обширном лугу Лорда люди косили траву, двигаясь цепочкой поперек склона под яркими лучами утреннего солнца. Там работали три женщины и двое мужчин, причем один — насколько Тенар могла судить с такого расстояния — совсем мальчишка, а другой — сутулый и седой, как лунь, старик. Она прошла вдоль ровного ряда стожков и спросила одну из женщин о человеке в кожаной шапочке.
      — А, тот, что пришел снизу, из Вальмута, — вспомнила та. — Не знаю, где его и искать-то.
      К ним подтянулись остальные косари. Они были рады немного передохнуть. Никто из них не знал, где сейчас человек из Срединной Долины, и почему он не косит траву вместе с ними.
      — Таких типов отовсюду гонят, — заметил старик. — Неумеха и лентяй. Вы его знаете, госпожа?
      — Имею несчастье, — ответила Тенар. — Он крутился у моего дома… напугал ребенка. Я даже не знаю, как его зовут.
      — Хэнди, так он себя назвал, — встрял паренек. Остальные промолчали, уставившись на нее или гляди куда-то в сторону. Они начинали догадываться, что она, должно быть, та самая каргадка, что живет в доме старого мага. Будучи батраками Лорда Ре Альби, они искоса смотрели на жителей деревни и старались держаться как можно дальше от Огиона. Они подхватили косы, повернулись к ней спиной и, вновь выстроившись в цепь, продолжили работу. Тенар спустилась с поля по склону холма, мимо рощицы ореховых деревьев, обратно на дорогу.
      Там стоял, поджидая ее, какой-то мужчина. У Тенар защемило сердце. Она направилась прямо к нему.
      Это был Аспен, придворный волшебник Лорда Ре Альби. Он поджидал ее в тени придорожного дерева, грациозно опираясь на свой высокий сосновый посох. Когда Тенар вышла на дорогу, он спросил:
      — Ты ищешь работу?
      — Нет.
      — Моему господину требуются рабочие руки. Жара вот-вот спадет, и надо торопиться с заготовкой сена.
      Для вдовы Флинта в этом предложении не было ничего оскорбительного, и Гоха ответила ему вежливо:
      — Без сомнения, в ваших силах не дать дождю пролиться на поля, пока не будет убрано сено.
      Но он знал, что она — та самая женщина, которой Огион, умирая, открыл свое Настоящее Имя, и в свете этого знания его слова прозвучали оскорбительно фальшиво, в них сквозила явная угроза. Она не стала расспрашивать его о человеке по имени Хэнди. Вместо этого она сказала:
      — Я пришла сообщить управляющему, что человек, которого он нанял на время сенокоса, известен в моей деревне как вор и разбойник, и не стоит позволять ему находиться здесь. Но тот человек, похоже, уже покинул владения Лорда.
      Под ее пристальным взглядом Аспен с трудом выдавил из себя:
      — Мне ничего не известно о наемных работниках.
      В то утро, когда умер Огион, Аспен показался ей высоким, закутанным в серый плащ смазливым юнцом с серебристым посохом в руке. Теперь маг не выглядел таким уж молодым. Он жутко осунулся и помрачнел. Судя по всему, что-то вымотало его до предела. В его взгляде и в голосе по-прежнему сквозило явное презрение, и она сказала голосом Гохи:
      — Я в этом не сомневаюсь. Прошу меня извинить.
      Тенар не хотелось с ним связываться. Она развернулась и зашагала было обратно в деревню, но Аспен вдруг крикнул:
      — Подожди!
      Она остановилась.
      — «Вор и разбойник», — сказала ты и грязно солгала. Женские язычки страшнее любого кинжала. Ты пришла сюда сеять драконье семя наветов и клеветы среди работников. Думаешь, я не знаю, что ты — ведьма? Думаешь, мне не известно, кто породил это мерзкое существо, что жмется к твоим ногам, и для каких целей? Человек, который пытался уничтожить эту тварь, поступил верно, но дело должно быть доведено до конца. Ты уже раз встала на моем пути, у тела старого мага, но я не покарал тебя тогда из уважения к нему, да и столько свидетелей мне ни к чему. Но сейчас ты зашла слишком далеко, женщина, и я предупреждаю тебя: чтоб ноги твоей больше не было во владениях Лорда! Если ты вновь пойдешь наперекор моей воле, осмелишься перечить мне, я вышвырну тебя из Ре Альби, затравлю тебя собаками. Поняла?
      — Нет, — ответила Тенар. — Я никогда не понимала таких людей, как ты.
      Она отвернулась и зашагала вниз по дороге.
      Вдруг что-то словно ударило ей в спину, и волосы у нее на голове зашевелились. Тенар живо развернулась и увидела, что маг наставил на нес окруженный грозными молниями посох и двигает губами, произнося заклинание. В тот миг ей в голову пришла мысль: Я ре ши ла, р аз Гед ут ра тил с вою с ил у, то и все м уж чи ны у тр ат или е е, но я ош иб ла сь!
      — Ну, ну, и что же здесь происходит? — осведомился чей-то приятный голос.
      Из вишневого сада, что рос по ту сторону дороги, вышли двое посланцев с Хавнора. Они недоуменно уставились на Аспена и Тенар, словно понимая, что им следует остановить чародея, собирающегося наложить проклятие на почтенную вдову, но все же до конца не веря, что подобное может произойти.
      — Госпожа Гоха, — сказал мужчина в расшитом золотом камзоле и вежливо поклонился ей.
      Другой, ясноглазый юноша, так же отсалютовал Тенар, дружелюбно улыбаясь.
      — Госпожа Гоха, мне кажется, из тех, — сказал он, — кто, подобно Королю, может без опаски носить свое Настоящее Имя. Живя на Гонте, она, возможно, предпочитает, чтобы ее звали Гонтийским именем. Но я сочту за честь преклонить колени перед ней, ибо она — единственная женщина со времен Эльфарран, носившая Кольцо.
      Юноша преклонил перед ней колено так, словно делал это тысячи раз; быстро, но очень нежно, взял Тенар за руку, и на миг прижался лбом к ее запястью. Затем он отпустил Тенар и поднялся на ноги, улыбаясь ей доброй, слегка заговорщицкой улыбкой.
      — Ох, — вырвалось у вмиг зардевшейся Тенар, — вот уж не чаяла, не гадала!.. Благодарю вас.
      Окаменевший чародей не отрывал от нее взора. Он закрыл готовый извергнуть проклятие рот и опустил посох, но вокруг его головы по-прежнему клубилось черное облако.
      Тенар не знала, было ли ему известно, кто она такая, или нет, да это и не имело никакого значения. Он и без того ненавидел ее сверх всякой меры. Ее вина состояла в том, что она родилась женщиной. На его взгляд, в мире не было преступления страшнее. Наказания, достойного такого проступка, просто не существовало. Он целиком и полностью одобрял то, что сделали с Ферру.
      — Господин, — обратилась она к более зрелому мужчине, — я не могу ждать от Короля, от чьего имени вы говорите и действуете, ничего, кроме искренности и открытости. Я с удовольствием воздам все почести Королю и его посланникам. Но я буду молчать, пока мой друг не освободит меня от клятвы. Это дело чести. Я не сомневаюсь, господа, что он даст о себе знать. Только, молю вас, дайте ему время на раздумье.
      — Конечно, — ответил один, а другой продолжил: — У него будет столько времени, сколько ему понадобится. Ваше доверие, госпожа, крайне ценно для нас.
      И вот, наконец, она спускалась по дороге в Ре Альби, еще не отойдя от перенесенного щека и от крутых поворотов событий. Слепая ненависть чародея; ее собственное гневное презрение; страх перед неожиданными для нее желанием и способностью мага причинить ей вред; внезапное избавление от ужаса в лице посланников Короля — людей, что приплыли на стоящем сейчас в гавани корабле с белоснежными парусами от самой Башни Меча и Трона, центра правопорядка. Тенар переполняла благодарность к ним. Воистину на троне теперь был Король, и величайшим сокровищем его короны являлась Рука Мира.
      Ей понравилось умное и дружелюбное лицо юноши и то, что он преклонил перед ней колени, словно она была королевой, а также его улыбка с умело скрытой хитринкой. Она обернулась. Посланники поднимались по дороге к поместью вместе с чародеем Аспеном. Казалось, они по-дружески беседовали с ним, как будто ничего не случилось. Это слегка уменьшило ее безграничную веру в них. Прежде всего, они были придворными. Данная ссора их не касалась. И не им было судить, кто тут прав, а кто виноват. Кроме того, он был чародеем, причем состоявшим на службе их гостеприимного хозяина. И все же, подумала она, им не следовало так беспечно прогуливаться и дружелюбно болтать с ним.
 
      Люди с Хавнора гостили у Лорда Ре Альби еще несколько дней, вероятно, надеясь, что Верховный Маг передумает и заглянет к ним, но они не пытались его искать и не докучали Тенар вопросами о его вероятном местонахождении. Когда они, наконец, покинули поместье, Тенар сказала себе, что пришла пора принять решение. Здесь ее ничто не удерживало, а причин для ухода отсюда было целых две, и весьма веских: Аспен и Хэнди. Ни один из них не оставит их с Ферру в покое.
      И все же Тенар нелегко было принять решение, ибо уходить ей не хотелось. Покинув Ре Альби, она навеки теряла Огиона, поскольку пока она жила в его доме и полола его лук, потеря почти не ощущалась.
      — Там, внизу, мне никогда не снилось, что я парю в облаках, — подумала она.
      Здесь, куда прилетал Калессин, она была Тенар. Внизу, в Срединной Долине, она вновь станет Гохой. Она медлила, уговаривала себя: «Стоит ли мне бояться этих негодяев, убегать от них со всех ног? Ведь этого они и добиваются. Разве можно позволять им помыкать мной?»
      В конце концов она решила:
      — Ладно, вот только закончу делать сыр.
      Тенар не отпускала Ферру от себя ни на шаг. А время шло.
      Когда Мосс заглянула к ней поболтать, Тенар спросила ее о чародее Аспене, не открыв ей, впрочем, всей правам, но упомянув, что он порядком напугал ее — хотя, возможно, маг только этого и добивался. Мосс обычно обходила стороной владения старого Лорда, но она всегда интересовалась тем, что там происходило и никогда не отказывалась переброситься словечком-другим с работавшими там товарками: бабкой, что учила ее принимать роды, и женщинами, которых она время от времени лечила и оказывала разные другие услуги. Знахарка с готовностью выслушивала их сплетни о том, что творилось в поместье. Они все как одна ненавидели Аспена и поэтому всегда были не прочь посудачить о нем. Однако эти рассказы немногого стоили из-за пропитавших их страха и злобы. И все же среди гор домыслов встречались зерна истины. По воспоминаниям самой Мосс до того, как три года назад здесь появился Аспен, молодой господин, внук владельца поместья, хотя и был застенчив и замкнут, — «словно мешком пришибленный», как выразилась Мосс, — но на здоровье не жаловался. Вскоре после смерти его матери старый Лорд послал слугу на Рокк за волшебником: «Зачем? Разве поблизости не жил Огион? К тому же они все там колдуны в этом поместье».
      Но, так или иначе, явился Аспен. Он нанес визит вежливости к Огиону, но не более того, и, по словам Мосс, больше носа не казал из поместья. С той поры внука видели все реже и реже, а теперь, говорят, он и вовсе не встает с постели. Одна из женщин, выполняя какое-то поручение, побывала в доме и болтала, будто он «слаб, как младенец, и все время дрожит». Но старый Лорд, по прикидкам Мосс ему было «лет сто или что-то около того» — старуха не испытывала ни уважения к цифрам, ни страха перед ними — просто расцвел на глазах, как они говорили: «налился соком». А один из слуг — среди челяди в поместье не было ни одной женщины — болтал своей подружке, будто старик нанял чародея для того, чтобы тот дал ему бессмертие, и, по словам мужчины, волшебник делает свое дело, кормя Лорда жизненной силой внука. Причем тот слуга не видел в этом ничего дурного, говоря: «Кто не хочет жить вечно?»
      — Что ж, — вымолвила Тенар, откидываясь на спинку стула. — Мерзкая история. А что на этот счет говорят в деревне?
      Мосс пожала плечами. Вновь срабатывал принцип «наша хата с краю». Деяния сильных мира сего неподсудны черни. Сказывалась еще и слепая преданность, местная солидарность: старик был и х господином, Лордом Ре Альби, и кому какое дело, чем он занимается… Мосс, в общем, была согласна с ними.
      — Подобный трюк, — сказал она, — связан с огромным риском.
      Однако в ее словах не было осуждения.
      Хэнди по-прежнему в поместье не появлялся. Желая удостовериться в том, что он покинул Обрыв, Тенар спросила нескольких крестьян, не видели ли они его, но те отвечали крайне неохотно и уклончиво. Они не желали лезть не в свое дело. «Наша хата с краю…» Один лишь старик Фан считал ее своим другом… Возможно, все дело было в том, что видел он неважно и не мог как следует разглядеть Ферру.
      Теперь Тенар, нужно ли ей было сходить в деревню или просто на два шага отойти от дома, постоянно брала девочку с собой.
      Ферру это нисколько не тяготило. Она не отходила от Тенар ни на шаг, будто была совсем малышкой, играла около нее и как могла помогала по хозяйству. Ее любимыми игрушками были кошачья колыбелька и пара вырезанных из кости фигурок, что Тенар нашла в сплетенной из травы сумочке на одной из полок шкафа Одна из фигурок, скорее всего изображала собачку или овцу, другая — мужчину или женщину, Тенар чувствовала, что они не обладают какой-либо магической силой, а, значит, не опасны, да и Мосс утверждала, что это всего лишь игрушки. Но Ферру считала их могучими талисманами. Она могла часами возиться с ними, разыгрывая какие-то сценки. Ферру всегда играла молча. Иногда она строила своим любимцам домики из мха и соломы с каменным полом. Фигурки хранились в сплетенном из травы мешочке, который Ферру постоянно таскала в кармане. Еще девочка научилась прясть. Она приспособилась держать прялку в обожженной руке и крутить колесо другой рукой. Все время, пока они жили здесь, Тенар с Ферру регулярно расчесывали коз, и отличной шелковистой шерсти у них было в достатке.
      — Но я должна буду учить ее, — эта мысль не давала Тенар покоя. — «Учи ее в се му», — сказал Огион, а чему я могу ее научить? Готовить и прясть!
      Тут другая часть ее «Я» возразила голосом Гохи:
      — А что в этом зазорного? Всякий труд почетен и уважаем, разве не так? Неужели мудры лишь те, у кого хорошо подвешен язык?
      Однако эта проблема по-прежнему волновала Тенар, и однажды вечером она сказала Ферру, которая перебирала и чистила вместе с ней козий пух:
      — Малышка, наверное пришло время тебе учить Настоящие Имена вещей. Существует язык, который все вещи в мире называет их Настоящими Именами, а это означает, что поступок и слово становятся единым целым. Сегой звуками этого языка поднял острова Земноморья из морской пучины. На этом языке говорят драконы.
      Девочка молча внимала ей.
      Тенар отложила в сторону чесальные гребни и подняла с пола камушек.
      — В том языке, — сказала она, — этот камень зовется «т ол к».
      Ферру, не спускавшая с Тенар глаз, повторила за ней: «т ол к», но беззвучно, одними губами, чуть впалыми на правой, изуродованной шрамами щеке.
      Камешек мирно покоился на ладони Тенар.
      Они обе молчали.
      — Нет, — сказала вдруг Тенар, — начинать твое обучение нужно не с этого.
      Она уронила камушек на пол, вновь взяла в руки гребни и пригоршню воздушного козьего пуха, что разобрала для нее Ферру.
      — Наверное, в свое время ты получишь от колдуна свое Настоящее Имя. Когда-нибудь, но не сейчас. А теперь слушай меня внимательно. Настало время рассказать тебе истории, которые необходимо знать каждому. Я познакомлю тебя с преданиями об Архипелаге и об островах Империи Каргад, перескажу легенду, что поведал мне когда-то мой друг Айхал Молчаливый. А сейчас послушай-ка сказку, которую моя подруга Ларк любит рассказывать своим детям. Это история об Андаре и Авад. Давным-давно, на далеком, как Селидор, острове, жил дровосек по имени Андар, который в одиночку бродил по холмам. Однажды в лесной чащобе он срубил огромный дуб. Упав, тот вскричал человеческим голосом…
      Этот вечер понравился им обоим.
      Но ночью Тенар, лежа рядом со спящей девочкой, никак не могла уснуть. Она ворочалась с боку на бок — не давали покоя разные мелочи, всплывавшие одна за другой: закрыла ли я ворота загона, болит ли моя рука от гребня или это уже начинают болеть суставы, и так далее. Затем ей послышалось, будто по двору кто-то бродит, и Тенар почувствовала себя неуютно. А не завести ли мне собаку, подумала она. Глупо не иметь собаки. В наше неспокойное время одинокой женщине с ребенком собака просто необходима. Но это же дом Огиона! Никто не войдет сюда со злым умыслом. Но Огион умер и похоронен меж древесных корней на краю леса. И никто не придет мне на выручку. Сокола тоже нет, он сбежал. Да в нем ничего и не осталось от прежнего Сокола — жалкое, ни на что не годное подобие человека, мертвец, силящийся сойти за живого. Во мне нет Силы. Слова Творения для меня пустой звук. Они умирают, не успев сорваться с моих уст. Я — женщина, старая слабая глупая женщина. Все мои усилия тщетны. Все, к чему я прикасаюсь, обращается в прах, в призрачную тень, в бездушный камень. Я — порождение тьмы, на мне ее отметина. Только огонь даст мне очищение. Только огонь в силах поглотить меня, выжечь…
      Она села и крикнула во весь голос на своем родном языке:
      — Да обратится проклятие вспять! — и сделала правой рукой отвращающий зло жест, указывая на запертую дверь. Затем, вскочив с постели, Тенар подошла к двери, распахнула ее и выкрикнула во мрак ночи:
      — Ты опоздал, Аспен! Я была съедена еще много лет назад. Возвращайся и очисть от скверны свой собственный дом!
      Ответа не последовало, лишь откуда-то потянуло горьким, смрадным дымком от паленых волос или одежды.
      Тенар захлопнула дверь, подперла ее посохом Огиона и, оглянувшись, увидела, что Ферру по-прежнему крепко спит. Сама она в эту ночь так и не смогла уснуть.
 
      Утром Тенар отправилась вместе с Ферру в деревню — спросить у Фана, нужна ли ему та пряжа, что они спряли для него. Это был удобный предлог уйти из дома и побыть немного среди людей. Старик был рад их приходу, они поболтали с ним малость, сиди под огромным раскрашенным веером, пока не вошла хмурая ученица и с треском не уселась за ткацкий станок. Когда они вышли из дома Фана, кто-то юркнул за угол домика, где некогда жила Тенар. Вдруг что-то принялось жалить шею и лицо Тенар, словно рой ос или пчел, по земле забарабанило, будто пошел дождь, но на небе не было ни облачка… Камни. Она увидела, как мелкие камушки поднимают фонтанчики пыли. Ферру остановилась и стала недоуменно оглядываться по сторонам. Стайка мальчишек, пригибаясь, выбежала из-за домика и умчалась прочь, хохоча и перешучиваясь на ходу.
      — Пойдем, — сказала ровным голосом Тенар, и они зашагали к дому Огиона.
      Тенар била дрожь, которая все усиливалась по мере того, как они удалялись от деревни. Она хотела скрыть свой страх от Ферру, которая была встревожена, но не напугана, поскольку так и не поняла, что же, собственно, произошло.
      Стоило им войти в дом, как Тенар сразу же поняла, что пока они ходили в деревню, здесь кто-то побывал. Пахло палеными волосами и горелым мясом. Покрывало на кровати было смято.
      Когда она попыталась обдумать случившееся, то сразу поняла, что на нее наложено заклятие. Оно поджидало ее здесь. Тенар по-прежнему била дрожь, а мысли в ее голове смешались и замедлили свой бег. Она была не в состоянии сосредоточиться, Тенар произнесла вслух Настоящее Имя камня, и ее забросали камнями, швырнули их ей в лицо — в лик зла, в ужасный лик… Она осмелилась произнести… Теперь она не могла вымолвить ни слова…
      Тенар подумала на своем родном языке: «Я не мо гу ду ма ть на Х ар ди ке. Я не до лж на…»
      Но она могла думать на каргадском. Не слишком быстро. Словно она была вынуждена советоваться с явившейся из мрака и думавшей за нее девочкой Аркой, которой Тенар была когда-то давным-давно. Явившейся, чтобы помочь ей, как она помогла Тенар прошлой ночью, повернув проклятие чародея против него самого. Арка не знала многого из того, что знали Тенар и Гоха, но ей было не привыкать накладывать проклятья, и еще она знала, как выжить в кромешной тьме и умела молчать.
      Молчать было нелегко. Ей хотелось кричать во весь голос. Ей хотелось поговорить с кем-нибудь… сходить к Мосс и объяснить, что случилось, объяснить, почему она должна покинуть Ре Альби, попрощаться, в конце концов. Тенар хотела сказать:
      — Козы теперь твои, Хифер. — И она попыталась произнести это на Хардике, чтобы та могла ее понять, но Хифер с недоумением взглянула на нее и хихикнула.
      — О, все козы принадлежат господину Огиону! — сказала она.
      — Тогда… ты… — Тенар хотела сказать: «сбережешь их для него», но ее тело охватила внезапная слабость, и она вдруг услышала собственный визгливый голос: «Идиотка, полоумная придурковатая баба!» Хифер перестала смеяться и изумленно уставилась на нее. Тенар зажала рукой собственный рот. Она взяла Хифер за плечо, развернула ее к зреющим в сарае сырам, указала пальцем на них, потом на Хифер, и так несколько раз, пока та понимающе не закивала и вновь не захихикала, поскольку Тенар вела себя жутко смешно.
      Тенар кивнула Ферру — пошли! — и вошла в дом, где неприятный запах усилился, заставив девочку испуганно съежиться.
      Тенар вытащила из шкафа их пожитки и дорожную обувь. В свою поклажу она положила сменное платье и белье, два старых платьица Ферру и наполовину законченное новое, а также два веретена, что она вырезала для себя и для Ферру, немного еды и глиняную бутыль с водой в дорогу. В сумку Ферру были сложены лучшие корзинки девочки, костяные фигурки в сплетенном из травы мешочке, несколько перышек, маленький коврик с причудливым рисунком, что подарила ей Мосс, а также мешочек с орехами и изюмом.
      Тенар хотела сказать: «Полей персиковое деревце», но не рискнула вновь открыть рот. Она вывела девочку наружу и знаками объяснила, что от нее хочет. Ферру обильно полила тоненький прутик.
      Они дружно всхлипнули и вернулись в дом, где молча принялись за работу.
      Тенар поставила кувшин обратно на полку и тут увидела в дальнем ее углу три больших книги, некогда принадлежавшие Огиону.
      У Архи эти большие кожаные шкатулки, битком набитые бумагой, никаких ассоциаций не вызывали.
      Но Тенар не могла оторвать от них глаз, и, покусывая от напряжения костяшки пальцев, пыталась решить, как ей поступить: взять их с собой или оставить здесь. Тенар просто обязана была взять их с собой, хотя ноша и без того была тяжела. Их нельзя было оставлять в оскверненном доме, там, где побывало зло. Они принадлежали им всем: Огиону, Геду, ей. Знание. Учи ее всему! Тенар вытащила из дорожной сумы всю шерсть и пряжу, что она хотела взять с собой, и, положив на освободившееся место одна на другую книги, туго перевязала горловину сумы кожаным ремешком. Затем она сказала:
      — Нам пора, Ферру.
      Тенар говорила по-каргадски, но имя девочки осталось прежним, поскольку это было каргадское слово, означавшее пламя, горение. И девочка, не спрашивая ни о чем, пошла за ней, закинув свой кожаный мешок за плечо.
      Они взяли с собой свои дорожные посохи — ореховый прут и ольховую ветвь. Посох Огиона так и остался стоять в темном углу за дверью. Они оставили входную дверь распахнутой настежь навстречу морскому бризу.
 
      Животный инстинкт уводил Тенар прочь от возделанных полей и горной дороги, по которой она пришла сюда. Держа Ферру за руку, она шагала напрямик через крутые террасы к тропе, которая, причудливо изгибаясь, спускалась к Порт-Гонту. Тенар понимала, что если она столкнется лицом к лицу с Аспеном, то пиши пропало, а он наверняка поджидает ее где-то на дороге. Но, возможно, не на этой.
      Прошагав примерно милю вниз по склону, Тенар вновь обрела способность размышлять здраво. Первой же мыслью, пришедшей ей в голову, было: «Я выбрала правильную дорогу». К ней вернулось знание Хардика, а чуть позднее и слов Древнего Наречия. Она тут же остановились, подняла с земли камушек и, держа его в руке, произнесла про себя: «т ол к», а затем опустила камень в карман. Затем Тенар обратила взор на бескрайние просторы неба, где степенно плыли тучи, и сказали про себя один-единственный раз: «К ал ес си н». И в голове у нее тут же прояснилось, словно там повеяло свежим ветерком.
      Они ступили в длинную тенистую расщелину с поросшими густой травой склонами, испещренными выходами скальных пород, и тут Тенар вдруг стало не по себе. За поворотом открылся вид на раскинувшуюся внизу иссиня-черную гладь бухты, в которую на всех парусах входил меж Боевых Утесов прекрасный корабль. В прошлый раз Тенар испугалось подобного корабля, но сейчас она была готова со всех ног бежать по дороге навстречу этому паруснику.
      Но она не могла — приходилось подлаживаться под шаг Ферру. Сейчас девочка шла быстрее, чем пару месяцев назад, да и под гору идти было легче. Корабль мчался им навстречу, влекомый магическим ветром. Он резал воды гавани, словно лебедь — воздух. Парусник причалил к пристани прежде, чем Тенар и Ферру дошли до следующего поворота дороги.
 
      Города, сколь бы маленькими они не были, оставались для Тенар сущей загадкой. Она никогда не жила в них. Однажды, давным-давно, Тенар побывала в самом большом городе Земноморья, на Хавноре, да еще, в свое время, они с Гедом причалили на лодке к пристани Порт-Гонта, но на улицах не задержались, а сразу двинулись вверх по этой самой дороге к Обрыву. Третьим и последним городом, в котором она побывала, был Вальмут, где жила ее дочь — сонный, прогретый солнцем городок, раскинувшийся на берегу бухты, заход в которую торгового корабля с Андрад считался выдающимся событием, и все разговоры его жителей вертелись вокруг засолки и копчения рыбы.
      Они ступили на улицы Порт-Гонта, когда солнце стояло уже довольно высоко в западной части неба. Ферру прошагала все пятнадцать миль без жалоб и нытья, хотя порядком утомилась. Тенар тоже устала, поскольку ночью она не сомкнула глаз, а утром на ее долю так же выпало немало испытаний. Да и книги Огиона совсем не облегчили ее поклажу. На полпути Тенар переложила их в заплечный мешок, а еду и одежду сунула в дорожную суму. Стало легче, но ненамного. Так они добрели мимо загородных домов до входных ворот города, где дорога, пройдя меж двух высеченных из камня драконов, переходила в улицу. Там их поджидал грозного вида мужчина — страж ворот. Ферру склонила голову на бок, прижав обожженную щеку к плечу и спрятав искалеченную кисть руки под передних платья.
      — Вы идете в гости к кому-нибудь в городе, госпожа? — спросил стражник, косясь на девочку.
      Тенар не знала, что и ответить. Она не предполагала, что у ворот города стоит стража. Ей нечем было заплатить хозяину гостиницы или постоялою двора. У нее не было ни единого знакомого в Порт-Гонте… если не считать, припомнила вдруг она, волшебника, который приходил на похороны Огиона. Тенар не имела ни малейшего понятия, где он живет и как его зовут. Она стояла и, открыв рот, смотрела на стражника, как две капли воды походя в тот момент на Хифер.
      — Проходи, проходи, — раздраженно бросил тот и отвернулся.
      Тенар хотела спросить его, где тут дорога, ведущая на юг, через мыс и вдоль побережья к Вальмуту, но не решилась вновь привлекать к себе внимания, дабы страж не решил, что она попрошайка или ведьма, словом, одна из тех, кого он и каменные драконы должны отваживать от города. Итак, они миновали драконов — Ферру подняла глаза, чтобы взглянуть на них — и зашагали по булыжникам мостовой, все глубже и глубже погружаясь в пучины удивления, смущения и страха. Насколько могла судить Тенар, вряд ли кого-либо или что-либо в мире не пускали за ворота Порт-Гонта. Их окружали высокие каменные дома, повозки, фургоны, подводы, коровы, ослы, шумные базары, лавки и везде толпы людей — чем дальше в город, тем больше людей встречалось им на пути. Ферру намертво вцепилась в руку Тенар и скособочилась, пряча лицо под завесой волос. Тенар крепко сжимала ладонь Ферру.
      Остановиться где-то на ночь не представлялось возможным. Единственное, что им оставалось делать — отправляться прямиком на юг и идти до захода солнца, который был уже не за горами, рассчитывая заночевать в лесу. Тенар заметила на другой стороне улицы рослую женщину в широком белом фартуке, которая закрывала ставнями окна лавки, и перешла дорогу, надеясь узнать у нее, как им найти дорогу из города, ведущую на юг. Женщина с полным, раскрасневшимся лицом, казалось, была настроена довольно дружелюбно, но Тенар пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы решиться заговорить с ней. Однако не успела она открыть рот, как Ферру до боли вывернула ее руку, пытаясь спрятаться у нее за спиной. Оглянувшись, Тенар увидела, что по улице идет, приближаясь к ней, человек в кожаной шапочке. В этот миг он также заметил ее и остановился.
      Тенар схватила Ферру за предплечье и силой развернула ее кругом.
      — Пошли! — сказала она и потащила девочку вниз по улице мимо мужчины. Миновав его, Тенар прибавила шагу, стараясь как можно быстрее достичь пламеневшей внизу в лучах предзакатного солнца в конце крутой улочки, воды с доками и причалами. Ферру бежала за ней, хватая ртом воздух так же, как в тот день, когда ее нашли на пепелище костра.
      На фоне оранжево-красного неба вздымался лес высоких мачт. Корабль со спущенными парусами покачивался на волнах у каменною пирса рядом с весельной галерой.
      Тенар оглянулась назад. Мужчина, не отставая, следовал за ними. Он не торопился.
      Она метнулась к пирсу, но тут Ферру запнулась и остановилась, не в силах перевести дыхание. Тенар подхватила ее на руки, и девочка всем телом прижалась к ней, уткнувшись лицом ей в плечо. Но Тенар с такой ношей сама едва могла передвигать ноги. Она сделала шаг, затем еще один и еще. Она дошла до деревянных сходней, перекинутых с пирса на палубу корабля, и ухватилась рукой за их перила.
      Стоящий на палубе морях — остриженный наголо жилистый парень — уставился на нее.
      — Что случилось, госпожа? — спросил он.
      — Это… это корабль с Хавнора?
      — Да, он из столицы.
      — Позвольте мне взойти на борт!
      — Я не могу, — ответил, ухмыляясь, парень, но тут его внимание привлек выросший за спиной Тенар мужчина.
      — Тебе не надо убегать, — обратился к ней Хэнди. — Ты не так меня поняла. Я и пальцем тебя не трону, не обижу ничем. Разве не я спас ее тогда, позвав на помощь? Мне действительно жаль, что все так обернулось. Я хочу помочь ей.
      Он протянул руку, чтобы беспрепятственно дотронуться до Ферру. Тенар застыла, как статуи. Она обещала Ферру, что он никогда больше к ней не притронется, а сейчас она лишь бессильно наблюдала за тем, как его рука касается беззащитной, дрожащей ручки ребенка.
      — Чего тебе от нее нужно? — вмешался новый голос. Другой морях, совсем еще юноша, встал на место бритого. Тенар показалось, что это ее сын.
      Хэнди за словом в карман не лез.
      — Она забрала… моего ребенка. Мою… племянницу. Видите, эта женщина околдовала ее и убежала с ней…
      Тенар не могла вымолвить ни слова. Она вновь утратила дар речи. Его опять забрали у нее. Молодой морях не имел ничего общего с ее сыном. У него было тонкое лицо с резкими чертами и ясными, умными глазами. Глядя на него, она сумела выдавить из себя:
      — Позвольте мне подняться на борт. Пожалуйста!
      Молодой человек протянул руку. Тенар ухватилась за нее и буквально взлетела по сходням на палубу корабля.
      — Жди там, — бросил он Хэнди, а затем обратился к ней: — Пойдемте со мной.
      Но ноги уже не держали ее. Она тяжело опустилась на палубу, уронив тяжелый мешок, но не выпустив девочку.
      — Не отдавайте ее ему, ох… нельзя, чтобы они вновь заполучили ее, только не снова, только не снова!

      Она ни в коем случае не должна отпускать девочку, нельзя позволить им забрать ее — здесь на корабле одни мужчины. Прошло немало времени, прежде чем до нее стало доходить, что ей говорят и что вообще происходит вокруг. Когда Тенар, наконец, поняла, кто на самом деле тот молодой человек, которого она приняла за своего сына, ей показалось, что она всегда это знала, только никак не могла осмыслить. Ей тогда вообще ничего не шло в голову.
      Он вернулся из доков на корабль, и теперь разговаривал, стоя у сходней, с седовласым мужчиной, судя по всему, капитаном корабля, время от времени поглядывая на Тенар с Ферру, которые приткнулись в углу палубы между перилами и массивным брашпилем. Испытания минувшего дня до предела вымотали девочку, и она, забыв про свои страхи, крепко прижалась к Тенар и быстро заснула, подложив под голову дорожный мешок я укрывшись своим плащом, как одеялом.
      Тенар медленно поднялась на ноги, и молодой человек тут же подошел к ней. Она расправила юбку и попыталась зачесать назад волосы.
      — Я — Тенар с Атуана, — сказала она. Он молча смотрел на нее. — А ты, я думаю, Король.
      Он был совсем еще юн, моложе даже ее сына Спарка. Ему едва сравнялось двадцать. Но он выглядел старше своих лет, что-то в его взгляде заставляло подумать: этот человек прошел сквозь огонь и воды.
      — Меня зовут Лебаннен с Энлада, моя госпожа, — представился он и попытался поклониться ей или даже преклонить колено. Она успела удержать его, схватив за руки, так что они стояли вплотную, лицом к лицу.
      — Ни ты передо мной, — сказала она, — ни я перед тобой!
      Удивленный, он рассмеялся и пристально посмотрел на Тенар, держа ее за руки.
      — Откуда ты узнала, что я искал тебя? Ты шла ко мне, когда этот мужчина?..
      — Нет-нет. Я спасалась… от него… от… от бандитов… я хочу вернуться домой, вот и все.
      — На Атуан?
      — О, нет! На свою ферму в Срединной Долине. Здесь, на Гонте. — Тенар тоже рассмеялась, но в глазах у нее блестели слезы. Теперь можно было плакать, и она плакала. Чтобы утереть слезы, Тенар выпустила ладони Короля.
      — А где она, Срединная Долина? — спросил он.
      — К юге-востоку отсюда, нужно обогнуть пару мысов. Там есть порт, Вальмут.
      — Мы доставим тебя туда, — сказал юный Король, обрадованный тем, что может чем-то помочь ей, что-то сделать для нее.
      Она улыбнулась и согласно кивнула головой, вытирая слезы.
      — Выпей стакан вина, поешь, отдохни и уложи спать своего ребенка, — сказал он. Капитан корабля, уловивший последнюю фразу, отдал соответствующие распоряжения. Бритый наголо матрос, возникший, как ей показалось, из далекого уже, покрытого туманной дымкой, прошлого, подошел и хотел взять Ферру на руки. Тенар встала между ним и девочкой. Она не могла позволить ему прикоснуться к ребенку.
      — Я отнесу ее сама, — отрезала она. Ее голос звенел, как струна.
      — Там ступеньки, госпожа, — сказал матрос, и Тенар поняла, что он добрый малый, но она не могла позволить ему прикоснуться к Ферру.
      — Позволь мне, — сказал молодой Король и, взглядом испросив у нее позволения, опустился на колени, взял на руки спящую девочку, отнес ее к люку и осторожно спустился с ней вниз по трапу, Тенар следовала за ним.
      Он неуклюже, но крайне бережно положил девочку на койку в маленькой каюте и укрыл ее плащом, Тенар не препятствовала ему.
      Затем они прошли в более просторную каюту, протянувшуюся вдоль кормы судна, с огромным окном, глядящим на погрузившуюся в сумерки бухту. Король предложил ей присесть за дубовый стол, принял от юнги поднос с едой, наполнил тяжелые хрустальные бокалы красным вином, предложил ей фрукты и печенье.
      Тенар попробовала вино.
      — Очень хорошее, но это не «Год Дракона», — заметила она.
      Он удивленно посмотрел на нее, похожий сейчас на растерявшегося мальчишку.
      — Оно энладское, а не андрадское, — тихо сказал он.
      — Отличное вино, — уверила его Тенар, вновь отпив из бокала. Затем она попробовала пышное, немного пресноватое песочное печенье. Отливающий янтарем терпкий виноград был сладок, как мед. Разнообразные кушанья и вино, словно швартовы корабля, стянули Тенар с небес на землю, прояснили ее разум.
      — Я очень испугалась, — сказала она извиняющимся тоном. — Думаю, я скоро приду в себя. Вчера… нет, сегодня, этим утром… меня… околдовали…
      Следующую фразу она выдавила из себя с большим трудом:
      — На меня наложили… за-заклятие. Оно лишило меня дара речи, спутало мои мысли. И мы бежали от него, но чуть не попали в руки к человеку, который…
      Не в силах продолжать, Тенар посмотрела на внимавшего ей юношу. Сосредоточенное выражение его лица подбодрило ее, и она заставила себя закончить рассказ.
      — Он был одним из тех, кто изуродовал девочку. Это сделал он и ее родители. Они надругались над малышкой, избили ее до полусмерти и бросили в костер. Вот как было дело, милорд. Вот что вытворяют порой с детьми. И он продолжал преследовать девочку, домогаться ее. И…
      Она прервала свой рассказ и пригубила вино, наслаждаясь его изысканным букетом.
      — Итак, спасаясь от него, я попала сюда. В небесные чертоги.
      Она окинула взглядом низкий резной потолок каюты, полированный стол, серебряный поднос и остановила свой взор на тонком, спокойном лице юноши. У него были темные мягкие волосы и чистая, отливающая бронзой, кожа. Он одевался изысканно, но просто, не носил золотых цепочек и перстней или каких-либо иных символов власти. Но выглядел он именно так, как должен был выглядеть Король, подумала она.
      — Прости, что я отпустил мужчину, — сказал он. — Но его могут разыскать. Кто наложил на тебя заклятие?
      — Волшебник.
      Ей не хотелось называть имя. Она вообще не желала больше вспоминать о случившемся. Пусть все останется в прошлом. К чему кого-то преследовать, кому-то метить? Оставим этих людей наедине с их совестью, забудем о них. Что было, то было, да быльем поросло.
      Лебаннен не стал настаивать, но все же спросил:
      — Будете ли вы в безопасности от этих людей на своей ферме?
      — Думаю, что да. Если бы не жуткая усталость и вся эта… мешанина в голове, которая затуманила мне разум, я не испугалась бы Хэнди. Что он мог со мной сделать посреди многолюдной улицы? Мне не следовало сломя голову убегать от него. Но меня ослепил ее страх. Она такая беззащитная, что не может не бояться его. Ей необходимо научиться пересиливать свой страх. Я должна научить ее этому…
      Погрузившаяся в свои мысли Тенар поймала себя на том, что думает по-каргадски. Неужели она и говорит на каргадском? Он мог подумать, что она — выжившая из ума, что-то бубнящая себе под нос старуха. Тенар украдкой взглянула на Короля. Его темные глаза смотрели не на нее. Он задумчиво разглядывал яркий неподвижный язычок пламени подвешенного низко над столом стеклянного светильника. Его лицо было омрачено не по возрасту глубокой печалью.
      — Ты явился сюда, чтобы отыскать его, — сказала она. — Верховного Мага, Сокола.
      — Геда, — поправил ее он с тенью улыбки на лице. — Ты, он и я выступаем под нашими Настоящими Именами.
      — Ты и я, да. А он — только для нас с тобой.
      Юный Король кивнул.
      — Ему грозит опасность со стороны завистников и людей с черной душой, а он теперь… беззащитен. Тебе это известно?
      Тенар не смогла заставить себя высказаться более откровенно, но Лебаннен понял ее.
      — Он говорил мне, что утратил магическую силу, отдав ее всю без остатка, чтобы спасти меня… и всех нас. Но в это трудно поверить. И я не хотел ему верить.
      — Я тоже. Но это правда. Вот почему он… — Она вновь запнулась.
      — Ему хочется побыть одному, пока его раны не затянутся, — наконец осторожно закончила она.
      — Мы, Верховный Маг и я, умерли одновременно и рука об руку вошли в царство тьмы, в безводную страну, — сказал Лебаннен. — Мы вместе перевалили горный хребет. Из безводной страны можно вернуться лишь через горы. Там есть тропа. Он знал ее. Но те горы недаром зовутся Горами Страданий. Камни… камни там остры, как бритвы, и порезы долго не заживают!
      Он посмотрел на свои ладони. Она вспомнила искромсанные руки Геда, что сжимались в кулаки, дабы сомкнуть порезы.
      Ее рука стиснула в кармане маленький камушек — слово, поднятое ею на горной тропе.
      — Почему он прячется от меня? — в отчаянии выкрикнул юноша. Затем продолжил уже более спокойным тоном. — Я и впрямь надеялся повидаться с ним, но если он того не хочет, я, конечно же, не буду настаивать на своем.
      Тенар оценила проявившиеся в этих словах вежливость, такт и чувство собственного достоинства, свойственные всем посланцам столицы Земноморья, но полюбила она юного Короля за его отчаяние.
      — В конце концов он явится к тебе. Только дай ему время прийти в себя. Его поразили в самое сердце… он лишился всего… Но когда он говорит о тебе, когда он произносит твое Имя… О, в этот краткий миг он на моих глазах превращается в прежнего Геда… в того, кем он рано или поздно станет вновь… в гордого человека!
      — Гордого? — переспросил, судя по всему, удивленный Лебаннен.
      — Да. Конечно, гордого. Кто, если не он, должен быть горд за себя?
      — Я всегда считал его… Он никогда не выказывал своих чувств, — сказал Лебаннен и улыбнулся, думая о своей непрозорливости.
      — Теперь от его былой выдержки не осталось и следа, — сказала она, — и это угнетает Геда больше всего прочего. Как мне кажется, все, что мы можем для него сделать — это дать ему возможность идти своей дорогой и, как говорят на Гонте, самому распутать клубок…
      Свой клубок Тенар, похоже, только что распутала, поскольку почувствовала вдруг страшную усталость.
      — Думаю, мне необходимо немного отдохнуть, — сказала она.
      Он тут же поднялся из-за стола.
      — Леди Тенар, так вышло, что вы бежали от одного врага и наткнулись по пути на другого; я явился сюда, чтобы отыскать одного друга, а взамен обрел себе другого.
      Тенар улыбнулась, отдавая должное его остроумию и доброте. «Славный мальчуган», — подумала она.
 
      Когда Тенар проснулась, жизнь на корабле била ключом. Трещали и стонали палубы, сверку доносились крики матросов, топот ног и скрип снастей. Ей с трудом удалось вырвать Ферру из пелены сна. Та выглядела вялой, возможно, из-за жары. Тело девочки всегда было горячим, и Тенар трудно было рассудить, есть ли у нее лихорадка или нет. Полная раскаяния за то, что заставила больного ребенка прошагать шестнадцать миль и вообще за все события вчерашнего дня, Тенар пыталась развеселить девочку, рассказав ей о том, что они плывут на корабле, на борту которого находится настоящий Король, а та комнатка, в которой они сейчас находятся — личные покои Короля; что корабль везет их домой, на ферму, где их ждет не дождется тетушка Ларк. Сокол, наверное, тоже там. Но даже это не заинтересовало Ферру. Она по-прежнему оставалась вялой и безразличной ко всему.
      На ее маленькой тонкой ручке Тенар увидала метку — багровый отпечаток четырех пальцев, похожий на клеймо, словно кто-то изо всех сил стиснул руку девочки, хотя Хэнди лишь дотронулся до нее и не более того. Тенар уверила Ферру, что тот никогда больше не прикоснется к ней, но не смогла сдержать своего обещания. Ее слова оказались пустым звуком. Но что она могла противопоставить грубой силе?
      Тенар наклонилась и поцеловала отметину на ручке Ферру.
      — Надеюсь, у меня будет время закончить твое красное платье, — сказала она. — Наверное, Королю оно понравится. Но, мне кажется, даже короли не носят свои лучшие одежды на корабле, не говоря уже о всех остальных.
      Ферру молча сидела на койке, понурив голову, Тенар расчесала ей волосы. Они, наконец, отросли как следует, прикрыв шелковистым черным занавесом обожженные участки кожи на голове.
      — Ты не проголодалась, воробышек? Ты же вчера не ужинала. Наверное, Король покормит нас завтраком. Он угощал меня вчера вечером печеньем и виноградом.
      Ответа не было. Когда Тенар сказала, что пора выходить из комнаты, девочка подчинилась. На палубе Ферру стояла неподвижно, как статуя, склонив голову на плечо. Она не глядела на белые паруса, наполненные утренним ветром, на сверкающее море, на величественно вздымающуюся за кормой махину Горы Гонт, покрытую вековыми лесами, на вонзавшиеся в небо пики утесов. Она не подняла глаза, даже когда с ней заговорил Лебаннен.
      — Ферру, — мягко сказала Тенар, присев рядом с ней на корточки, — когда Король спрашивает что-то у тебя, ты должна отвечать ему.
      Девочка промолчала.
      Когда Лебаннен смотрел на Ферру, его лицо становилось непроницаемым. Возможно, под этой вежливой маской скрывались отвращение и шок. Но его темные глаза оставались спокойными. Он легонько прикоснулся к ручке девочки и сказал:
      — Должно быть, ты удивилась, когда проснулась посреди моря.
      Ферру съела лишь немного фруктов. Когда Тенар спросила ее, не желает ли она вернуться обратно в каюту, девочка утвердительно кивнула. Разочарованная Тенар оставила ее свернувшейся калачиком на койке, а сама вновь поднялась на палубу.
      Корабль проходил меж Боевых Утесов, чьи угрюмые стены, казалось, нависали над парусами. Лучники, сидящие в маленьких фортах, которые, точно ласточкины гнезда, прилепились к скалам, глазели на корабль и весело перешучивались с матросами.
      — Дорогу Королю! — кричали последние. Ответные возгласы, когда они доходили донизу, были не громче криков чаек в поднебесье:
      — …королю!
      Лебаннен стоял на высоком мостике вместе с капитаном и худощавым мужчиной в летах со слегка раскосыми глазами, закутанным в серый плащ мага с острова Рокк. На Геде был такой же великолепный плащ в тот день, когда они с ним вернули Кольцо Эррет-Акбе в Башню Меча. Подобный же плащ, только поношенный и испачканный за время долгих странствий, спасал его от пронизывающего холода Гробниц Атуана и пыльных бурь в горах, которые они с ним преодолевали бок о бок. Пока она предавалась воспоминаниям, высокие утесы остались за кормой, а в борт корабля, пенясь, ударили волны открытого моря.
      Когда парусник миновал последние рифы и взял курс на восток, трое мужчин сошли с мостика и подошли к ней. Лебаннен сказал:
      — Моя госпожа, перед вами Мастер Ветров с острова Рокк.
      Маг поклонился ей. В его проницательных глазах читалось уважение, смешанное с любопытством. «Мужчина, который предпочитает знать, в какую сторону дует ветер», — подумала она.
      — Теперь я не столько уповаю на то, что погода не испортится, сколько уверена в этом, — сказала она ему.
      — В такой день, как сегодня, я всего лишь никчемный балласт, — возразил маг. — Кроме того, когда за штурвалом такой бывалый морской волк, как Мастер Серратен, кому нужны услуги повелители ветров?
      «Как все мы — Господа, Дамы и Мастера — вежливы и галантны, — подумала она. — Кланяемся друг другу, расточаем комплименты». — Она бросила взгляд на молодого Короля. Он смотрел на нее с легкой улыбкой на устах.
      Когда она девчонкой попала на Хавнор, то чувствовала себя точно так же, как сейчас: неуклюжей дикаркой среди лощеных щеголей. Но будучи теперь зрелой женщиной, Тенар не стушевалась, а лишь подивилась тому, с каким упорством мужчины превращают свою жизнь в сплошной маскарад, и насколько легко женщины подлаживаются под них.
      Они сообщили ей, что корабль прибудет в порт Вальмут этим же вечером, если паруса по-прежнему будет наполнять попутный ветер.
      Еще не до конца оправившись от тягот и испытаний дня минувшего, она с благодарностью опустилась в импровизированное кресло, сделанное для нес бритым матросом из соломенного матраца и куска парусины, и стала наблюдать за волнами и чайками, а также за тем, насколько меняются затуманенные синеватой дымкой полуденного марева очертания Горы Гонт по мере того, как корабль удаляется от скалистых берегов острова. Тенар заставила Ферру подняться на палубу, чтобы та погрелась на солнышке, и теперь девочка дремала рядом с ней, изредка бросая взгляд на море.
      К ним подошел загорелый дочерна беззубый матрос, чьи огрубевшие от мозолей босые ноги с причудливо искривленными ногтями смахивали на копыта, и положил что-то на парусину рядом с Ферру.
      — Для девчушки, — сказал он хриплым голосом и сразу отошел, хотя и недалеко. Взявшись за какую-то работу, он то и дело украдкой поглядывал в их сторону, чтобы понять, понравился Ферру его подарок или нет. Но та даже не прикоснулась к маленькому свертку, и Тенар самой пришлось развернуть его. Внутри лежала прелестная фигурка дельфина величиной с ее большой палец, вырезанная из кости.
      — Он будет жить в травяном мешочке, — сказала Тенар, — вместе с остальным костяным народцем.
      Девочка слегка оживилась и, достав мешочек, положила туда дельфина. Но Тенар пришлось самой благодарить застенчивою матроса, Ферру не вымолвила ни слова и даже не взглянула на него. Вскоре она попросилась обратно в каюту. Тенар отвела ее туда и оставила в компании костяных человечков и животных.
      «Как легко, — подумала она, охваченная гневом, — Хэнди забрал у нее теплое солнце, парусник, Короля и само детство, и как трудно будет вернуть их ей обратно! Целый год я мало-помалу возвращала Ферру к жизни, а Хэнди одним прикосновением свел на нет весь мой труд. Но что это дало лично ему… какова его корысть? А, может, он состоит на службе у… хаоса, пустоты?»
      Она присоединилась к стоящим на мостике Королю и магу. Солнце ослепительно сияло на безоблачном небе, и корабль словно парил в океане света, что напомнило Тенар тот ее сон, где она летала вместе с драконами.
      — Леди Тенар, — сказал Король. — Я не буду передавать с вами послание моему другу, поскольку, как мне кажется, это доставит неудобство вам и свяжет руки ему. Я этого не хочу. Меня коронуют через месяц. Если именно его руки возложат на меня венец, то лучшего начала своего правления я не мог бы и желать. Но будет он там или нет, я все равно всем обязан ему. Он сделал меня Королем. Я никогда этого не забуду.
      — Я знаю, что ты не забудешь, — с теплотой в голосе сказала Тенар. Он был предельно серьезен, скованный высотой своего положения, и в то же время так пылок и уязвим в своей искренности и душевной чистоте. Она тянулась к нему всем своим существом. Он думал, что познал боль, но ему еще не раз придется испытать ее за свою жизнь, сохранив все до мельчайших подробностей в глубинах своей памяти.
      Причина крылась в том, что он не шел, подобно Хэнди, по пути наименьшего сопротивления.
      — Я охотно передам послание, — сказала она. — Это нисколько меня не затруднит. Все, что вы скажете, будет передано ему-слово в слово.
      Мастер Ветров усмехнулся и сказал:
      — Так было всегда. Ничто не могло поставить его в тупик.
      — Вы знакомы с ним давно?
      — Даже дольше, чем-вы, миледи. Я учил его, — ответил маг. — Всему, что знал сам… Как вам известно, он явился в Школу на Рокке совсем еще мальчишкой с письмом Огиона в руке, в котором тот сообщал нам, что этот парень обладает огромной силой. Но когда я в первый раз посадил его в лодку и научил заговаривать ветер, он поднял целый шторм. Тут я понял, с кем имею дело. Я подумал тогда: «Или он утонет прежде, чем ему минет шестнадцать, или он станет Верховным Магом, прежде чем ему минет сорок…» А может, память подводит меня, и я ни о чем таком в то время не думал.
      — Он все еще Верховный Маг? — спросила Тенар. Вопрос был довольно глупый, а если судить по наступившему вслед за ним гробовому молчанию, он еще и задел за живое.
      Наконец маг ответил, тщательно подбирая слова:
      — На Рокке нет сейчас Верховного Мага.
      Тенар не осмелилась уточнить, что он имел в виду.
      — Мне кажется, — сказал Король, — что человек, восстановивший Руну Мира, имеет право войти в любую структуру власти этого королевства. Разве вы не такого же мнения?
      Маг помедлил и затем с некоторым трудом выдавил из себя:
      — Конечно.
      Король ждал, но тот ничего не добавил к сказанному.
      Лебаннен устремил взгляд на сверкавшую на солнце водную гладь и заговорил так, будто рассказывал предание:
      — Когда мы с ним прилетели на Рокк с Селидора верхом на драконе…
      Он сделал паузу, и Имя дракона само возникло в мозгу Тенар, словно удар колокола: К ал ес си н.
      — Дракон ссадил меня там, а его унес прочь. Мастер Привратник сказал тогда: «Он сделал все, что мог, и полетел домой». А до того — на пустынном берегу Селидора — Гед запретил мне брать с собой его посох, сказав, что он больше не маг. И тогда Мастера Рокка собрались, чтобы избрать нового Верховного Мага.
      — Они взяли меня с собой, дабы я узнал все, что мне, как Королю, нужно знать о Совете Мудрых. Я оказался среди них еще и потому, что должен был заменить одного из них — Ториона, Мастера Вызова. То самое великое зло, которое обнаружил и которому положил конец милорд Сокол, обратило против Ториона его искусство. Когда мы были там, в безводной стране, между стеной из камней и горами, я видел Ториона. Милорд разговаривал с ним, убеждая его перешагнуть стену и вернуться к жизни. Но тот не послушался. Он так и не вернулся из царства мертвых.
      Изящные, но сильные пальцы юноши мертвой хваткой вцепились в ограждение мостика. Он по-прежнему не отрывал глаз от глади моря. Помолчав немного, Король продолжил свой рассказ.
      — Итак, со мной их стало девять, тех, кто пришел избрать нового Верховного Мага.
      — Они… мудрые люди, — сказал он, бросив взгляд на Тенар. — Сведущие не только в своем искусстве. Мне до этого приходилось видеть, как они сводили различные подходы к проблеме разных членов Совета воедино, принимая абсолютно верное решение. Но на этот раз…
      — Случилось так, — продолжил за него Мастер Ветров, видя, что Лебаннен, судя по всему, не хочет критиковать Мастеров Рокка, — что мнения наши разошлись, и решение принято не было. Мы так и не пришли к единому мнению. Ведь Верховный Маг не умер… он жив, но больше не маг… хотя, кажется, по-прежнему может повелевать драконами… В довершение всего Мастер Изменений, который сам еще не отошел от потрясения, перенесенного им, когда его искусство обратилось против него, продолжает верить в то, что Мастер Вызова восстанет из мертвых. Он горячо убеждал нас дождаться его возвращения… А Мастер Образов вообще не раскрывал рта. Он — карг, как вы, миледи. Вы знали об этом? Он прибыл на Рокк с Карего-Ат.
      Проницательные глаза мага изучали ее, как бы желая узнать, откуда дует ветер.
      — Словом, мы зашли в тупик. Когда Мастер Привратник попросил нас назвать имена тех, из кого будет сделан выбор, не было названо ни единого имени. Мы глядели друг на друга и молчали…
      — Я глядел в землю, — вставил Лебаннен.
      — Наконец, мы обратили свои взоры на того, кто знает об Именах больше других — на Мастера Имен. Тот, в свою очередь, посмотрел на молчавшего до сих пор Мастера Образов, который сидел среди своих деревьев, как истукан. Как тебе известно, мы собрались в его Роще, ибо корни ее деревьев, согласно преданию, доходят до невиданных глубин. Был уже поздний вечер. Иногда меж листьев пробивается свет, но в ту ночь небо над рощей было затянуто облаками, через которые не пробивался свет звезд. И тут мастер Образов встал и заговорил — не на Древнем Наречии, не на Хардике, а на своем родном каргадском. Немногие из нас были знакомы с этим языком, и мы не знали, что и думать. Но Мастер Имен перевел нам его слова. Мастер Образов сказал: «Ж ен щи на на Го нт е».
      Маг замолчал. Он больше не смотрел на нее. Спустя секунду Тенар спросила:
      — И это все?
      — Ни слова больше. Когда мы набросились на него, он лишь смотрел на нас пустыми глазами, не в силах ответить нам. Наверное, у него было видение… Он видит очертания предметов, различные образы. Лишь малую часть увиденного он может выразить словами, и еще меньшую — осознать. Объяснить собственные слова он мог не лучше нашего. Его слова — это все, что у нас было.
      В конце концов, Мастера Рокка были прежде всего учителями, а Мастер Ветров был прекрасным учителем. Но и он не мог изложить свою историю более доходчиво. А может, просто не хотел. Он вновь пристально взглянул на Тенар, и опять отвел глаза.
      — Что ж, всем стало ясно, что поездки на Гонт не избежать. Но какова ее цель? Кого там искать? «Женщину»… задача не из легких!
      Возможно, женщина направит нас каким-то образом, укажет, где искать Верховного Мага. И мы сразу, как вы могли догадаться, миледи, вспомнили о вас… ни о какой другой женщине с Гонта нам слышать не приходилось. Остров невелик, что нельзя сказать о вашей славе. Тут один из нас сказал: «Она отведет нас к Огиону». Но мы все знали, что Огион давным-давно отказался от поста Верховного Мага, и вряд ли примет наше предложение сейчас, когда он стар и болен. Я думаю, в ту минуту, когда мы заговорили о нем, Огион был уже при смерти. Тогда другой предложил: «Но она может отвести нас и к Соколу». Тут все вокруг погрузились во тьму.
      — Стало темно, хоть глаз выколи, — согласился Лебаннен. — Поскольку вдруг пошел дождь.
      Он улыбнулся.
      — Я жутко обрадовался, поскольку уж не чаял вновь услышать шум дождя.
      — По крайней мере один из десяти промокших до нитки людей был счастлив, — вставил Мастер Ветров.
      Тенар рассмеялась. Она ничем не могла помочь этому человеку, но он ей нравился. Маг держал себя с ней настороженно, и ей приходилось отвечать ему тем же. Однако по отношению к Лебаннену и в присутствии Лебаннена можно было высказываться лишь прямо.
      — Только ваша «женщина с Гонта» не может быть мною, поскольку я ни за что не отведу вас к Соколу.
      — Я тоже считаю, что это не вы, миледи, — сказал маг с тенью вызова в голосе, видимо, и впрямь не кривя душой. — Дело в том, что он, без сомнения, назвал бы ваше имя, если бы увидел вас в своем видении. Немногие осмеливаются носить свои Настоящие Имена! Но я уполномочен Советом Рокка спросить у вас: не знаете ли вы гонтийку, которая может быть той, кого мы ищем — сестрой или матерью обладающего силой, или даже его наставницей, ведь многие ведьмы по-своему мудры. Может, Огион знал ее? Говорят, за время своих скитаний по глуши он повидался чуть ли не с каждым жителем Гонта. Как бы я хотел, чтобы он был сейчас жив и направил нас к целен!
      Тенар вновь подумала о рыбачке из рассказа Огиона. Но та женщина уже тогда, много лет назад, когда Огион встретил ее, была стара. Она, наверное, давно умерла. Хотя драконы, подумала Тенар, говорят, живут очень долго.
      Она помолчала, а затем сказала:
      — Я не знаю ни одной такой женщины.
      Тенар почувствовала, что Мастер Ветров ей не верит. «Что она скрывает? Чего добивается?» — несомненно гадал он. А Тенар не могла понять, какой ей резон о чем-либо умалчивать. От его полнейшей глухоты она утратила дар речи, и даже не смогла объяснить магу, в чем его ошибка.
      — Что ж, — наконец выдавила она из себя, — Верховного Мага у Земноморья нет, но есть Король.
      — На нем зиждутся все наши чаяния и надежды, — сказал маг с теплотой, которая делала ему честь. Следивший за их разговором Лебаннен улыбнулся.
      — В последние годы, — неуверенно начала Тенар, — люди пережили много бед и страданий. Моя… малышка… Их уже принимают как должное. Мне приходилось слышать, как обладающие магической силой мужчины и женщины рассказывают о ее ослаблении, переменах к худшему.
      — Тот человек по имени Коб, которого милорд Верховный Маг одолел в безводной стране, наделал много бед. Нам еще предстоит возродить наше искусство, исцелить магов и вернуть им их силу, — сказал Мастер Ветров уверенным тоном.
      — Боюсь, одним восстановлением и исцелением не обойтись, — сказала она, — хотя они, конечно, необходимы… Но не могло ли так случиться, что… что Коб обрел такую власть потому, что мир уже переменился… Кто-то изменил привычный порядок вещей, или он изменился сам. В результате происшедшей перемены у Земноморья вновь есть Король… Возможно, Верховный Маг теперь и не нужен.
      Мастер Ветров взглянул на нее так, словно увидел вдали грозовую тучу. Он даже поднял руку, собираясь разбудить ветер и очистить небосвод, но опомнился, принял прежнюю позу и улыбнулся.
      — Не бойтесь, миледи, — сказал он. — Рокк и искусство магии выстоят. Наше достояние под надежной охраной!
      — Расскажите это Калессину, — не выдержала Тенар, которой до смерти надоела его самодовольная снисходительность. Маг недоуменно уставился на нее, услышав Имя дракона, но это не заставило его прислушаться к ее словам. Впрочем, она ничего другого и не ожидала от человека, ни разу не прислушавшегося к словам женщин с тех самых пор, как мать спела ему последнюю колыбельную.
      — Она права, — поддержал Тенар Лебаннен, — Калессин приземлился на Рокке, который считался надежно защищенным от драконов… и тому причиной не заклинания Сокола, поскольку он к тому времени уже утратил магическую силу… к тому же, я не думаю, Мастер Ветров, что леди Тенар боится за себя.
      Маг предпринял героическую попытку исправить допущенный им просчет.
      — Извините меня, миледи, — сказал он. — Я разговаривал с вами, как с простой женщиной.
      Тенар с трудом сдержала рвущийся наружу смех. Ей хотелось взять мага за плечи и хорошенько встряхнуть. Но вместо этого она сказала безразличным тоном:
      — Обычные женские страхи.
      Бесполезно. Мастер Ветров опять пропустил ее слова мимо ушей.
      Чего нельзя сказать о не встревавшем в их разговор молодом Короле.
      Вдруг из ходящего ходуном поднебесья мачт, парусов и оснастки послышался крик юнги:
      — Прямо по курсу город!
      И в ту же минуту стоящие на палубе увидели горстку черепичных крыш с курящимися голубым дымком трубами, пускающие блики окна, а также доки и причалы Вальмута, раскинувшегося на берегу тихой бухты с кристально чистой, голубоватой водой.
      — Мне завести корабль в гавань самому, или за это возьметесь вы, милорд? — спросил невозмутимый капитан, на что Мастер Ветров ответил:
      — Лучше правьте вы, капитан. Я не хочу толкаться среди этих лоханок!
      Он махнул рукой в сторону десятков снующих туда-сюда рыбачьих лодок. Вскоре королевский флагман степенно, словно лебедь посреди выводка утят, вошел в бухту, приветствуя каждое встречавшееся по пути суденышко.
      Тенар окинула взглядом доки, но не заметила там ни одного корабля, способного бороздить открытое море.
      — Мой сын — морях, — сказала она Лебаннену. — Я подумала, может, его судно стоит здесь.
      — Как называется его корабль?
      — Он плавал матросом на «Эскельской чайке», но то было два года назад. С тех пор он мог сменить не один корабль. Ему не сидится на одном месте.
      Она улыбнулась.
      — Когда я впервые увидела тебя, я приняла тебя за своего сына, хотя внешнего сходства между вами нет никакого, разве что вы оба высокие худощавые молодые люди. Но я тогда была перепугана до смерти и плохо соображала… Обычные женские страхи.
      Маг удалился в капитанскую каюту на корме, и она осталась наедине с Лебанненом.
      — Что-то слишком много женских страхов, — заметил он.
      Это был ее единственный шанс поговорить с ним с глазу на глаз, и она заговорила быстро и сбивчиво:
      — Я хочу сказать… я ничем не могу помочь… я не знаю, не имею представления, где искать эту «женщину с Гонта», но, если такая женщина существует… разве не может такого случиться, что они ищут именно ее… что им нужна она сама… эта женщина?
      Лебаннен выслушал ее. Он не был глух к словам Тенар, но явно понимал ее с большим трудом, как будто она говорила на иноземном наречии.
      — Не исключено, — наконец выдавил он из себя.
      — Откуда вы? — окликнула их рыбачка на утлой лодчонке.
      — Из Столицы! — крикнул ей в ответ ломким фальцетом юнга с мачты.
      — А как называется этот корабль? — спросила Тенар. — Мой сын обязательно спросит меня, на каком паруснике я плавала.
      —  Де ль фи н, — улыбнувшись, ответил Лебаннен.
      «Мой сын, мой Король, мой милый мальчик, — подумала она. — Как мне не хочется расставаться с тобой!»
      — Мне надо сходить проведать малышку, — сказала она.
      — Как вы доберетесь до дома?
      — Пешком. Долина всего в нескольких милях отсюда.
      Она указала пальцем поверх города, вглубь острова, где меж двух горных отрогов раскинулась обласканная солнцем Срединная Долина.
      — Деревня стоит на берегу реки, а моя ферма — в полумиле от нее. Это прелестный уголок твоего королевства.
      — Но будете ли вы в безопасности?
      — О, да. Здесь, в Вальмуте, я остановлюсь у своей дочери. А в деревне все держатся друг за друга. Я не останусь одна.
      На миг их глаза встретились, но никто не произнес вслух имя, которое им обоим пришло на ум.
      — Нагрянут ли сюда опять посланцы с Рокка? — спросила она. — Чтобы найти «женщину с Гонта»… или его?
      — Только не его. Если они вновь заговорят об этом, я решительно воспротивлюсь, — успокоил ее Лебаннен, даже не догадываясь, какой груз снял он этим с души Тенар. — Что же касается поисков нового Верховного Мага или женщины из видения Мастера Образов, да, это может привести их сюда. Возможно, даже к тебе.
      — Посланцы Рокка будут желанными гостями на Ферме-под-Дубами, — сказала Тенар. — Хотя и не столь желанными, как ты.
      — Я приеду, когда смогу, — пообещал он и с легкой грустью добавил: — Если смогу.

      Едва ли не все жители Вальмута столпились на пристани, чтобы своими глазами увидеть корабль с Хавнора, на борту которого, по слухам, был сам Король, новый Король, юный Король, о ком уже начали слагать песни. Новых песен они пока не слышали, но знали наизусть старые. Старик Релли пришел со своей арфой и спел несколько строф из «Д ея ний М ор ре да», ибо Король Земноморья, без сомнения, продолжит дело Морреда. Наконец и сам Король вышел на палубу, молодой, стройный и красивый, как и подобает Королю. С ним были маг с Рокка, а также похожие на нищенок женщина и девочка в поношенных плащах, с которыми обращались как с королевой и принцессой, коими, возможно, они и являлись.
      — Наверное, это его мать, — сказала Шенди, поднимаясь на цыпочки, чтобы глянуть поверх голов стоящих перед ней мужчин, но тут ее подружка Эппл стиснула ей руку и сдавленно всхлипнула:
      — Это… Это мама!
      — Чья мама? — переспросила ее Шенди.
      — Моя, — прошептала Эппл. — А с ней — Ферру.
      Однако она не стала проталкиваться сквозь толпу вперед, даже когда на берег спустился офицер с корабля и пригласил старого Релли подняться на борт и сыграть для Короля. Эппл ждала вместе с остальными. Она смотрела, как Король приветствует первых лиц Вальмута, и слушала, как поет для него старый Релли. Она видела, как Король попрощался со своими гостями, поскольку, как говорили люди, корабль собирался покинуть бухту до наступлении темноты и взять курс на Хавнор. Последними подошли к сходням Ферру и Тенар. Каждую Король обнял на прощание, прижавшись щекой к щеке, причем ему пришлось преклонить колено, чтобы обнять Ферру. Толпа на причале дружно ахнула. Солнце погружалось в золотистую дымку, расстилая огненную дорожку по глади бухты, когда женщина с девочкой сошли по обнесенным перилами сходням. Тенар несла тяжелый дорожный мешок и сумку; Ферру шла, опустив голову, и густая копна волос скрывала ее лицо. Сходни были убраны, матросы сновали по вантам, офицеры выкрикивали команды. Парусник «Дельфин» развернулся, ложась на курс. Тут Эппл, наконец, протолкалась сквозь толпу.
      — Привет, мама, — сказала она.
      — Привет, дочка, — ответила Тенар, и они поцеловались. Эппл взяла девочку на руки и воскликнула:
      — Как ты выросла, Ферру! И поправилась! Пойдем, пойдем ко мне домой.
      В этот вечер Эппл в прелестном домике ее молодого мужа-торговца чувствовала себя немного неловко в присутствии матери и время от времени бросала на нее задумчивые, даже боязливые взгляды.
      — Знаешь, мама, — сказала она, стоя в дверях спальни Тенар, — у меня до сих пор все это не укладывается в голове… Ну, Руна Мира… то, что именно ты вернула Кольцо в Хавнор. Это напоминает мне какое-то древнее-древнее предание! Но ведь это и впрямь была ты, а?
      — То была девчонка с Атуана, — ответила Тенар. — И прошла с тех пор не одна сотня лет. Мне кажется, я сейчас усну и не проснусь до скончания времен.
      — Тогда ложись.
      Эппл направилась к двери, затем вдруг остановилась и обернулась, держа лампу в руке.
      — Любимица Королей, — съехидничала она.
      — Ступай отсюда, — шутливо прикрикнула Тенар,
 
      Тенар погостила у Эппл и ее мужа пару дней и засобиралась домой, на ферму. Эппл взялась проводить ее, и сейчас они вместе с Ферру шагали вдоль берега степенно несущей свои серебристые воды Кахеды. Лето сменилось осенью. Солнце по-прежнему припекало, но ветер пронизывал до костей. Листья деревьев пожухли и потускнели, с полей почти повсюду бью убран урожай.
      Эппл говорила о том, как окрепла Ферру, насколько уверенней стала ее походка.
      — Видела бы ты ее в Ре Альби, — не удержалась Тенар, — до того, как…
      Она умолкла, вспомнив, что решила не рассказывать дочери о случившемся, чтобы не расстраивать ее.
      — Что стряслось? — спросила Эппл таким решительным тоном, что Тенар сдалась и, понизив голос, ответила:
      — Один из н их.
      Длинноногая в своем не по росту коротком платьице, Ферру семенила в нескольких ярдах впереди них, выискивая в придорожном кустарнике ягоды черники.
      — Ее отец? — спросила Эппл, холодея при одной мысли об этом.
      — Ларк говорила, что тот, кто, по всей видимости, был ее отцом, звал себя Харком. Этот — моложе. Именно он тогда пришел и сказал Ларк о девочке. Его зовут Хэнди. Он… крутился вокруг Ре Альби. И когда мы бежали в Порт-Гонт, нас угораздило столкнуться с ним там нос к носу. Но Король прогнал его. Теперь я здесь, а Хэнди — там, вот и вся история.
      — Но Ферру жутко перепугалась, — мрачно заметила Эппл.
      Тенар кивнула.
      — Но почему вы бежали из Ре Альби?
      — Ну, этот Хэнди работал на одного человека… на чародея из поместья Ре Альби, который невзлюбил меня…
      Она попыталась вспомнить прозвище волшебника и не смогла. Ей приходило на ум лишь каргадское слово Т уа хо. Так называлось какое-то дерево, она уже не помнила, какое.
      — И?..
      — Ну я и решила, что лучше вернуться домой.
      — Но с чего это волшебник так тебя невзлюбил?
      — В основном за то, что я — женщина.
      — А-а, — протянула Эппл. — Старый козел.
      — В данном случае, молодой.
      — Тем хуже. Что ж, насколько мне известно, никто с тех пор не видел ее родителей. Но если они до сих пор шатаются где-то поблизости, то тебе не стоит жить одной на ферме.
      Приятно, когда дочь проявляет материнскую заботу, иногда так хочется вновь стать маленькой девочкой.
      — Все будет в полном порядке! — отрезала Тенар.
      — По крайней мере, могла бы завести собаку.
      — Я думала об этом. Кто-нибудь в деревне даст мне щенка. Спросим Ларк, когда придем домой.
      — Не щенка, мамочка. Собаку.
      — Но молодую… чтобы Ферру могла с ней играть, — не сдавалась Тенар.
      — Маленького щеночка, который будет лизать ноги грабителям, — посмеялась над матерью пышущая здоровьем сероглазая Эппл.
      Они пришли в деревню около полудня. Ларк встретила Тенар и Ферру круговертью объятий, поцелуев, вопросов и лакомств. Тихий муж Ларк и другие жители деревни пришли поздороваться с Тенар. Она в полной мере ощутила, как здорово вернуться домой.
      Ларк вместе с двумя младшими из своих семи детей проводила их до фермы. Дети, естественно, знали Ферру с тех самых пор, как она впервые попала в дом Ларк, и привыкли к ней, хотя два месяца разлуки не прошли бесследно, и они сперва немного стеснялись. Однако ни сверстники, ни даже Ларк не расшевелили девочку. Она оставалась такой же безразличной ко всему, как в старое недоброе время.
      — Все эти странствия вымотали ее до предела. Ты не успеешь оглянуться, как Ферру придет в себя, вновь вернется к жизни, — уверяла Тенар подругу, но Эппл не позволила ей так легко уйти от ответа.
      — Один из н ихвернулся и напал на Ферру и маму, — сообщила она.
      Мало-помалу, слово за слово, дочь и подружка совместными усилиями в первый же день вытянули из Тенар всю подноготную, пока они все вместе отпирали выстуженный, с застоявшимся воздухом и толстым слоем пыли на мебели, дом, приводили его в порядок, проветривали постель, пополняли запасы пищи в кладовой, то и дело задевая головами связки сушеного лука и ставили на плиту большую кастрюлю с супом на ужин. Тенар рассказала им все без утайки, опустив лишь то, чего сама не понимала. Например, что сделал с ней волшебник? «Наложил заклятие», — неопределенно сказала она. Возможно, он и натравил на нее Хэнди. Но когда Тенар заговорила о Короле, слова хлынули потоком.
      — И тут появился он — Король!.. Словно гром среди ясного неба… Хэнди задрожал и отпрянул назад… Я сперва подумала, что он — это Спарк! Я и впрямь на секунду поверила в это, настолько я была… не в себе…
      — Что ж, — сказала Эппл, — в этом нет ничего удивительного, раз уж Шенди решила, что ты — его мать. Ну, когда мы стояли на пристани и смотрели, как причаливает твой великолепный парусник… Знаете, тетушка Ларк, она поцеловала его. Поцеловала Короля… вот так. Я подумала, что следующим она поцелует мага. Но она не стала этого делать.
      — Мне такая мысль и в голову бы не пришла.
      — Какого еще мага? — спросила Ларк, заглядывая в шкаф. — Где мешочек с мукой, Гоха?
      — У тебя под носом. Маг с Рокка, ищущий нового Верховного Мага.
      — Здесь?
      — А почему бы и нет? — спросила Эппл. — Последний был родом с Гонта, разве не так? Они что-то не больно долго искали. Высадили маму на берег и отправились прямиком на Хавнор.
      — Точно подмечено.
      — Он сказал, что ищет женщину, — объяснила им Тенар. — «Женщину с Гонта». Хотя подобное занятие ему вряд ли по душе.
      — Чародей ищет женщину? Ну, это что-то новенькое, — изумилась Ларк. — Я думала, ее давно жучки съели, ан нет, словно вчера смололи. Я испеку пару пресных лепешек, ладно? Гас у тебя масло?
      — Отлей сколько нужно из кувшина в кладовой. О, Шенди! Здравствуй! Как дела? Как Клирбрук? Все ли в порядке? Продала ли ты ягнят?
      Около девяти они сели ужинать. В мягком желтоватом свете весеннего солнца, струившегося через окна кухни с каменным полом, сидя за длинным столом, Ферру немного распрямилась и даже перебросилась несколькими словами с другими детьми. Но страх до сих пор не оставил ее, и когда сгустились сумерки, она села так, чтобы видеть здоровым глазом окно. Тенар подождала, пока Ларк с детьми ушла домой, а Эппл пошла укладывать Ферру, напевая ей колыбельную, и лишь тогда спросила Шенди, которая осталась мыть с ней посуду, о Геде.
      Ей не хотелось, чтобы при этом разговоре присутствовали Ларк и Эппл. На то было много причин. До сих пор Тенар ни словом не обмолвилась о его пребывании в Ре Альби. Каждый раз, как она вспоминала об этом, ее мозг словно заволакивало черной пеленой.
      — Не заглядывал ли сюда в прошлом месяце мужчина с поручением от меня… помочь тебе по хозяйству?
      — Ах, напрочь вылетело из головы! — воскликнула Шенди. — Ты имеешь в виду Ястреба… у него еще шрамы на лице?
      — Да, — подтвердила Тенар. — Ястреба.
      — Конечно, он сейчас в горах, у Горячих Ключей, над Лиссу, по-моему, с старой Серри. Он пришел сюда и сказал, что вы его послали, но, знаете, здесь дли него работы не нашлось. Мы с Клирбруком присматриваем за овцами, я дою коз, да и старый Тифф с Сис помогают нам, когда в этом есть нужда, так что я призадумалась, но Клирбрук тут ему и говорит: «Сходи спроси работников Серри, он сам сейчас наверху, у Кахеданана, не нужны ли ему пастухи для высокогорных пастбищ?» Ястреб так и сделал, получил работу, и на следующий день его уже здесь не было. «Сходи спроси работников Серри»,
      — посоветовал ему Клирбрук, он послушался и попал в точку. В общем, Ястреб, скорее всего, спустится с гор вместе со стадом перед наступлением холодов. С высокогорных пастбищ у Больших Вырубок над Лиссу. Кажется, они наняли его пасти коз. Язык у парня хорошо подвешен. То ли овец, то ли коз, я точно не помню. Надеюсь, ты не сердишься, Гоха, что мы не оставили его на ферме, но здесь и вправду нет такой работы, с которой не справились бы мы с Клирбруком и старым Тиффом, да и Сис помогает нам, чем может. К тому же Ястреб сказал, что пас коз там, за горой, где-то над Армутом, откуда он пришел, хотя, по его словам, он никогда не имел дело с овцами. Должно быть, ему поручили пасти коз.
      — Скорее всего, — согласилась Тенар. Она почувствовала одновременно разочарование и облегчение. Она была рада узнать, что он жив, здоров и в безопасности, но в то же время Тенар надеялась встретить его здесь.
      Вполне достаточно, убеждала она себя, просто очутиться наконец, дома… может, даже к лучшему, что его здесь нет, что канули в прошлое, остались позади все разочарования и мечты, колдовство и страхи Ре Альби. Она была дома, на ферме с каменными полами и стенами, тихими чистыми комнатками с узкими окнами, за которыми чернели на фоне звездного неба могучие дубы. Тенар долго не могла уснуть этой ночью. Ее дочь легла спать в соседней комнате, в детской, вместе с Ферру, а Тенар легла одна в свою постель, которую она некогда делила с мужем. Она уснула, а когда проснулась, не помнила, что ей снилось.
 
      После нескольких дней на ферме Тенар и думать забыла о лете, проведенном у Обрыва. Это было давно и далеко отсюда. Несмотря на заверения Шенди, работы по хозяйству было невпроворот: нужно было наверстать упущенное за лето, а также закончить уборку полей и дела в маслодельне. Тенар трудилась от зари до зари, а если выдавался свободный часок, она шила и вязала для Ферру. Красное платье было, наконец, закончено и вышло премиленьким: с белым фартучком на праздники и с оранжево-коричневым — для будней.
      — Тебе оно очень идет! — воскликнула Тенар, любуясь творением рук своих, когда Ферру впервые примерила его.
      Ферру отвернулась.
      — Тебе оно очень идет, — повторила Тенар изменившимся голосом. Подойди ко мне, Ферру. Выслушай меня. С тобой поступили мерзко, безжалостно, на твоем лице остались уродливые шрамы. Люди видят твои шрамы. Но они видят и тебя, и ты не уродлива. Ты — не живое воплощение зла. Ты — Ферру, и ты — прекрасна. Ты — Ферру, девочка, которая может работать, гулять, бегать и танцевать; тебе так идет твое красное платье.
      Девочка слушала Тенар внимательно, но здоровая половина ее лица оставалась столь же безжизненной, как и изуродованная шрамами, огрубевшая маска другой половины.
      Ферру посмотрела вниз на ладони Тенар и внезапно коснулась их своими пальчиками.
      — Красивое платье, — сказала она тихим хриплым голосом.
      Когда Ферру ушла, Тенар принялась собирать разбросанные обрезки материи, глотая катящиеся по щекам слезы. Хотя упрекнуть себя ей было не в чем, Тенар, разговаривая с девочкой, ни разу не солгала ей. Она действительно вложила душу в платье, но этого было недостаточно, чтобы заполнить разверзшуюся пропасть, бездну. Любовь, ее любовь к Ферру и любовь девочки к ней, перекинули паутину места через пропасть, но даже любовь не могла заполнить ее. Ничто не могло. И Ферру понимала это лучше, чем кто-либо.
      Наступил день равноденствия. Яркое осеннее солнце утонуло в туманной дымке. В зеленых кронах дубов появилась первая позолота. Скребя подойники в маслобойне с открытыми настежь навстречу свежему ветру окнами и дверью, Тенар вдруг вспомнила, что ее юный Король будет коронован этим вечером на Хавноре. Вельможи и придворные дамы будут щеголять в голубых, зеленых и малиновых одеждах, но он, решила она, будет во всем белом. Он поднимется в Башню Меча по ступеням, по которым некогда ступали они с Гедом. На его голову наденут корону Морреда. Он повернется под звуки фанфар и сядет на трон, пустовавший многие столетия, и окинет свое королевство взглядом темных глаз, которые видели и страдания, и страх.
      «Правь долго и справедливо, бедный мальчик!» — подумала она. И еще: «Именно Гед должен был короновать его. Он должен был быть там».
      Но Гед в это время пас не то коз, не то овец богатого фермера на высокогорных пастбищах. Осень обещала быть теплой и не дождливой, так что стада вернутся с гор лишь когда там выпадет снег.
      Отправившись в деревню, Тенар решила заглянуть по дороге в домик Иви, что стоял в конце Мельничного Переулка. Подружившись с Мосс в Ре Альби, Тенар хотела познакомиться с Иви поближе. Для этого требовалось добиться расположения подозрительной и завистливой ведьмы. Тенар скучала по Мосс, хотя здесь у псе была Ларк. Она многому научилась у старой ведьмы, к тому же Мосс давала им с Ферру что-то, в чем они нуждались. Тенар надеялась найти ей замену в лице Иви. Но та, хоть и была намного чистоплотнее и рассуждала более здраво, чем Мосс, даже не пыталась преодолеть свою неприязнь к Тенар. Иви отвергала все попытки к сближению с презрением, которого они, как признавала сама Тенар, возможно, и заслуживали.
      «Иди своей дорогой, а я пойду своей», — читалось во всем ее поведении, не обращаясь, однако, в слова. Тенар смирилась с поражением, хотя продолжала при встрече приветствовать Иви с подчеркнутым уважением. Она считала, что приставала к знахарке слишком долго и бесцеремонно, и теперь, как могла, заглаживала свою вину. В общем разделявшую ее мнение Иви все это, тем не менее, жутко раздражало.
      В один из погожих осенних дней Долину посетил колдун Бич, которого позвал богатый фермер, дабы тот вылечил его подагру. Бич, как всегда, остановился на постой в одной из деревень Срединной Долины, а когда выдалась свободная минутка, заглянул на Ферму-под-Дубами проведать Ферру и поболтать с Тенар. Он хотел узнать у нее как можно больше о последних днях Огиона. Бич был учеником Огиона и испытывал неподдельное уважение к старому магу. Тенар нашла, что говорить об Огионе не так тяжело, как о других жителях Ре Альби, и рассказала ему все, что знала. Когда она закончила, он осторожно спросил:
      — А Верховный Маг… он появлялся?
      — Да, — ответила Тенар.
      Вес еще неплохо выглядевший для своих сорока лет, немного полноватый Бич, с темными кругами под глазами, которые не шли к его добродушному лицу, пристально взглянул на нее, но промолчал.
      — Он пришел после смерти Огиона. И ушел, — сказала она. Затем добавила:
      — Он больше не Верховный Маг. Вам это известно?
      Бич кивнул.
      — Слышно ли что-нибудь о выборах нового Верховного Мага?
      Колдун покачал головой.
      — Недавно заходил корабль с Энлада, но его матросы только и говорили, что о коронации. Их просто распирало от восторга! Судя по всему, судьба благоволит ему. Если доброе расположение магов хоть чего-нибудь стоит, наш Король — сказочно богатый человек… И, похоже, он не сидит сложа руки. Перед тем, как я покинул Вальмут, из Порт-Гонта доставили приказ, разосланный по всему острову. Мэру города надлежало собрать совет, пригласив на него всю знать и богатых торговцев, и избрать на должности окружных судебных исполнителей уважаемых и ответственных людей, ибо они отныне состоят на службе у Короля и призваны были исполнять его волю и твердо следовать букве закона. Что ж, можешь себе представить, как встретил эту весть Лорд Хено!
      Хено считался покровителем пиратов. Большинство судебных исполнителей и морских шерифов Южного побережья плясали под его дудку.
      — Но теперь люди, заручившись поддержкой Короля, не побоялись выступить против Хено. Они сместили его ставленников и избрали пятнадцать новых судебных исполнителей, достойных людей, которым платит жалованье городская казна. Хено рвал и метал, грозя всех стереть в порошок. Наступила новая эпоха! Не все сразу, конечно, но лед тронулся. Как я хотел бы, чтобы Мастер Огион мог видеть это.
      — Он видел, — сказала Тенар. — Перед тем, как испустить последний вздох, он улыбнулся и сказал: «Все изменилось…»
      Бич спокойно воспринял ее слова. Он кивнул и медленно повторил:
      — Все изменилось.
      Помолчав немного, он сказал:
      — Малышка просто расцвела.
      — Да, дела идут на поправку… Хотя порою мне кажется, что недостаточно быстро.
      — Госпожа Гоха, — сказал чародей, — если бы я или любой другой колдун или ведьма, или — дерзну предположить — даже волшебник с Рокка, взяли бы девочку к себе и лечили бы ее все эти месяцы, используя всю живительную силу магического искусства без остатка, мы не добились бы большего. А, может, и того меньше. Вы сделали осе, что было в человеческих силах, госпожа. Вы совершили чудо.
      Тенар тронула его искренняя похвала, и все же он не рассеял ее печали. Она объяснила ему, в чем причина.
      — Этого недостаточно, — сказала она. — Я не могу исцелить ее. Она… Что ей делать? Что с ней станет?
      Тенар закрепила нить, которую она наматывала на колено веретена, и добавила:
      — Я боюсь.
      — За нее, — сказал Бич, скорее утверждая, чем задавая вопрос.
      — Мне страшно, потому что ее ужас притягивает к ней тех, кого она боится. Мне страшно, потому что…
      Тенар не могла подобрать слова, чтобы выразить свои чувства.
      — Если Ферру будет жить в страхе, она натворит немало бед, — сказала, наконец, она. — Этого я боюсь больше всего.
      Чародей задумался.
      — Я вот что думаю, — сказал он уже другим тоном, — если у нее есть дар, а мне кажется, он у нее есть, наверное, лучше будет обучить ее азам Искусства. Если она станет ведьмой… внешность, возможно, будет не такой уж помехой в ее жизни.
      Он откашлялся и добавил:
      — Многие ведьмы пользуются заслуженным уважением.
      Тенар пропустила немного пряжи между пальцами, пробуя ее гладкость и прочность.
      — Огион просил меня стать ее наставницей. «Учи ее всему!..» — сказал он и добавил: «Не на Рокке.» Я не знаю, что он имел в виду.
      Чародею не составило труда сделать это.
      — Огион хотел сказать, что обучение на Рокке — Высшим Искусствам — не для девочки, — объяснил он. — Она там будет белой вороной. Но раз он просил обучить ее всему, не посылая на Рокк, значит он тоже прочил ей карьеру ведьмы.
      Бич вновь задумался, но на душе у него полегчало, поскольку мнение Огиона совпадало с его собственным.
      — Через год-другой, когда она подрастет и немного окрепнет, вы можете попросить Иви научить Ферру чему-нибудь. Не слишком многому, конечно, с остальным лучше повременить, пока она не получит свое Настоящее Имя.
      Сердце Тенар немедленно взбунтовалось против этого решения, но она не подала виду, поскольку Бич был крайне обидчив.
      — Иви упрямая женщина, — сказал он, — но дело свое знает и работает на совесть. Что нельзя сказать о многих ведьмах. Сами знаете: «С ла бы й, к ак же нс кое к ол до вс тв о; зл ой, как ж ен ск ое ко лд ов ст во "! Но я знавал ведьм, обладающих настоящей целительной силой. Эта сила приличествует женщине. Она плоть от плоти ее. И девочка сможет исцелять людей… ведь она сама жестоко пострадала.
      Тенар подумала, что он невинен в своей доброте.
      Она сердечно поблагодарила его, сказав, что как следует обдумает все сказанное им. И она не покривила душой.
      В конце того же месяца жители Срединной Долины собрались у Круглого Амбара, в Содеве, чтобы назначить новых судебных исполнителей и стражей порядка, а также определить размер налога, из которого тем будут платить жалованье. Таково было распоряжение Короля, которое довели до сведения мэров и старейшин всех городков и деревень. Те охотно подчинились, поскольку всем надоело засилье заполонивших дороги банд воров и разбойников, и мирные горожане и фермеры мечтали, наконец, зажить в покое и безопасности. Правда, поговаривали о том, что Лорд Хено сформировал Совет Мошенников и стал сколачивать из окрестного отребья банды, призванные рубить головы ставленникам Короля. Но большинство собравшихся у Амбара решило: «Пусть только попробует!», и все разошлись по домам, уверяя друг друга, что честные люди могут теперь спать спокойно, что Король поступил правильно, хотя налоги невыносимо высоки, и им придется снять с себя последнюю рубашку, чтобы уплатить их.
      Узнав обо всем со слов Ларк, Тенар порадовалась вместе с ней, но не придала случившемуся большого значения. Она трудилась не покладая рук. Весь дом держался на ней, и она без лишних сомнений решила, что не стоит отравлять себе жизнь, думая о разных там головорезах вроде Хэнди. Она не могла все время держать девочку при себе, потакая, тем самым ее страху, постоянно напоминая ей о том, что та хотела бы забыть. Ферру должна расти с сознанием того, что она — вольна, как ветер и может бродить где угодно.
      Малышка мало-помалу перестала путаться собственной тени и теперь ходила по всей ферме и даже в деревню одна. Тенар не препятствовала ей, хотя порой с трудом сдерживала себя. Ферру была в безопасности на ферме и в деревне, никто не причинит ей здесь вреда — в этом не было никакого сомнения. Тенар и впрямь нечасто задумывалась над этим. Она сама, Шенди и Клирбрук присматривали за фермой, Сис и Тифф — за ее окрестностями, семья Ларк — за деревней, да и что, в конце концов, могло случиться с ребенком теплой осенью в Срединной Долине?
      Тенар все же завела собаку. Она ни секунду не раздумывала, когда ей предложили то, что она хотела: щенка большой серой гонтийской пастушьей собаки с умной, кудрявой головой.
      Раз за разом приходила Тенар в голову мысль, которая не давала ей покоя в Ре Альби: «Я должна учить девочку! Так сказал Огион». Но чему она могла ее научить, если не считать работы по ферме, да старинных преданий, которые Тенар рассказывала Ферру вечерами, когда за окнами темнело, и они, поужинав, сидели у очага на кухне перед тем, как лечь спать. Наверное, Бич был прав, и Ферру следовало отдать на обучение ведьме. Это все же лучше, чем отдать ее в ученицы ткачу, о чем Тенар в свое время всерьез подумывала. Хоти ремесло ведьмы — не такая уж блестящая перспектива. К тому же девочка была еще слишком мала. Дело даже не в возрасте. Нельзя забывать, что ее ничему не учили, покуда она не попала на Ферму-под-Дубами. Ферру походила на маленького зверька, который едва-едва научился разговаривать на языке людей, но совсем не знал, как они живут. Она жадно впитывала в себя знания и была вдвое усидчивее и прилежнее, чем взбалмошные дочки и ленивые сыновья Ларк. Она научилась стирать, убирать дом, прясть, немного готовить и шить, приглядывать за домашней птицей, ухаживать за коровами, делать прекрасные масло и сыр. Старый Тифф в шутку звал ее «фермершей». Тенар не раз замечала, как он украдкой делал знак, отвращающий зло, когда Ферру проходила мимо него. Как и большинство людей, Тифф свято верил, что судьба человека неразрывно связана с его натурой. Богатые и сильные люди наверняка добродетельны, а тот, с кем случилось несчастье, несомненно, мерзкий тип, и за это справедливо наказан.
      Поэтому даже если бы Ферру стала лучшей фермершей на Гонте, это не слишком бы ей помогло. Никакое богатство не заставит людей позабыть, что случилось с ней, не сотрет клейма с ее лица. Недаром Бич пророчил ей карьеру ведьмы, тут ее недостаток мог обернуться достоинством. Не это ли имел в виду Огион, когда говорил: «Не на Рокке», и «Эту девочку… будут бояться»? Только ли это?
      Однажды, когда по воле случая они встретились на деревенской улице, Тенар спросила у Иви:
      — Я хотела бы спросить вас кое о чем, госпожа Иви. Это касается вашего ремесла.
      Ведьма злобно уставилась на нее.
      — Моего ремесла?
      Тенар утвердительно кивнула.
      — Что ж, спрашивайте, — пожав плечами, сказала Иви, направляясь по Мельничному Переулку к своему домику.
      Он не был похож, в отличие от дома Мосс, на грязный курятник, но, тем не менее, это было жилище ведьмы: с балок свисали гирлянды сухих трав, в сером пепле погасшего очага тускло мерцал, словно красный глаз, одинокий уголек, на полке мирно дремал толстый черный кот с седыми усами, повсюду стояли всевозможные горшочки, коробочки, противни, кувшинчики и закупоренные бутылочки, испускавшие странный, сладковато-едкий аромат.
      — Чем я могу вам помочь, госпожа Гоха? — сухо спросила Иви, когда они вошли вовнутрь.
      — Скажите мне, если это вас не затруднит, обладает ли, на ваш взгляд, моя питомица, Ферру, неким даром… какой-то магической силой?
      — Она? Конечно! — воскликнула ведьма.
      Тенар слегка ошеломил ее прямой и недвусмысленный ответ.
      — Что ж, — сказала она. — Бич, судя по всему, тоже так считает.
      — Даже слепой котенок это разглядит, — отрезала Иви. — Все?
      — Нет. Мне нужен ваш совет. Вы сообщите мне цену вашего ответа на мой вопрос после того, как я его задам. Договорились?
      — Договорились.
      — Должна ли я отдать Ферру в ученицы ведьме, когда девочка немного подрастет?
      Иви некоторое время молчала, — наверное, подумала Тенар, прикидывает, сколько ей запросить за совет.
      — Я ее не возьму, — наконец ответила она.
      — Почему?
      — Я боюсь, — ответила ведьма, бросив на Тенар полный злобы взгляд.
      — Боитесь? Кого?
      — Ее! Кто она?
      — Ребенок! Покалеченный ребенок!
      — Это не вся правда.
      Черная волна гнева затопила Тенар, и она выпалила:
      — Может, дело в том, что ученица ведьмы обязана быть девственницей?
      Иви опешила.
      — Я не это имела в виду, — ответила она после секундного замешательства.
      — Тогда что?
      — Я не знаю, кто она, — вот что я имела в виду. Когда она смотрит на меня как зрячим, так и слепым глазом, я не знаю, что она видит. Когда я вижу, что ты относишься к ней как к любому другому ребенку, я думаю: «Кто они? Какой же силой обладает эта женщина, коли она, не будучи дурой, играет с огнем, забавляется с грозным вихрем?» Говорят, госпожа, что вы ребенком жили среди Древних, Черных, Властелинов Недр, что вы повелевали этими силами и служили им. Возможно, именно поэтому вы не боитесь ее. Какой силой она обладает, я не могу сказать, поскольку сама не знаю. Однако ясно, что это за пределами не только моих знаний, но также знаний Бича, знаний любого известного мне колдуна или чародея! Я дам вам совет, госпожа, причем бесплатный: будьте настороже. Опасайтесь ее, ибо придет день, когда она проявит свою силу! Больше мне сказать нечего.
      — Я благодарю вас, госпожа Иви, — ледяным тоном сказала Тенар в лучших традициях жриц Гробниц Атуана, и вышла из темной комнаты на улицу, где гулял сильный, пронизывающий ветер поздней осени.
      Ярость все еще клокотала в ней. Никто не в силах помочь мне, думала она. Тенар и без их советов понимала, что ей самой не справиться… но никто из них не в силах был помочь ей. Огион умер, старая Мосс только и могла, что болтать языком, Иви ощетинилась, Бич остался в стороне, а единственный, кто действительно мог помочь, Гед, — удрал. Удрал, как побитая собака, ни разу не дав о себе знать, ни разу не вспомнив о ней с Ферру. Кроме «священных» мыслей о своем позоре для него ничего не существовало. Он холил и лелеял их, словно собственного ребенка. Ни о чем другом он думать уже не мог. Его никогда не интересовала сама Тенар, его заботила лишь Сила — ее Сила, его Сила, какую пользу он мог извлечь из нес, как ему подчинить себе еще большую Силу. Дабы слить воедино половинки разорванного Кольца, дабы восстановить Руну, посадить на трон Короля. И когда Сила покинула его, он уже ни о чем другом думать не мог, кроме того, что она ушла, оставив его наедине с самим собой, с собственным позором и пустотой.
      «Ты несправедлива к нему», — сказала Гоха Тенар.
      «Справедлива! — возразила Тенар. — Разве он играл по правилам?»
      «Да, — ответила Гоха. — По крайней мере, он пытался».
      «Что ж, теперь он может забавляться с козами, которых пасет. Меня это нисколько не волнует», — отрезала Тенар, бредя по направлению к ферме под порывами резкого ветра и редкими каплями холодного дождя.
      — Наверное, ночью выпадет снег, — сказал старый Тифф, встретившийся ей по дороге у лугов близ Кахеды.
      — Снег, так скоро? Надеюсь, этого не случится.
      — По крайней мере, заморозков не избежать, уж будьте уверены.
      Когда солнце село, и впрямь ударил морозец: лужи и желоба для стока воды подернулись ледком; стебли травы на берегах Кахеды подернулись инеем; даже ветер стих, словно не в силах пошевелиться из-за сковавшей его стужи.
      У огня очага — чей дым был ароматнее, чем у очага Иви, поскольку на дрова пустили срубленную весной старую яблоню — сидели Тенар и Ферру, суча пряжу и болтая после сытного ужина.
      — Расскажи мне сказку о кошачьих призраках, — попросила Ферру своим хриплым голоском. Темная масса темной шелковистой козьей шерсти в ее руках на глазах превращалась в превосходную пряжу.
      — Это летняя сказка.
      Ферру насупилась.
      — Зимой люди рассказывают друг другу великие предания. Этой зимой ты выучишь «С от во ре ние Эа», чтобы ты могла ее петь во время Долгого Танца, когда наступит лето. Этой зимой ты так же выучишь «Д ея ния Ю но го Ко ро ля», чтобы петь ее на Празднике Возвращения Солнца, который знаменует приход весны.
      — Я не могу петь, — прошептала девочка.
      Тенар ловкими, уверенными движениями смотала в клубок сбегающую с прялки нить.
      — Поет не только голос, — сказала она. — Поет еще и разум. Что толку обладать прекраснейшим голосом в мире, если ты не знаешь ни единой песни.
      Она смотала в клубок остаток прями.
      — У тебя есть Сила, Ферру, и если не обращать на нее внимания, она может натворить бед.
      — Как у тех, кто не способен учиться, — сказала Ферру. — У диких.
      Тенар не поняла, что та имела в виду и вопросительно посмотрела на девочку.
      — Тех, что живут на Западе, — пояснила Ферру.
      — А-а… драконы… из песни Женщины из Кемая. Да. Ты права. Итак, с какого предания мы начнем? С того, что повествует о том, как острова поднялись из пучины моря, или ты хочешь узнать, как Король Морред разбил Черный Флот?
      — С островов, — прошептала Ферру. Тенар в глубине души надеялась, что девочка выберет «Д ея ния Ю но го Ко ро ля», ибо Морред для нее означал Лебаннена. Но выбор ребенка был однозначен.
      — Очень хорошо, — сказала Тенар и бросила взгляд на стоящие на полке книги Огиона, подбадривая себя тем, что если она забудет нужные слова, то найдет их там. Глубоко вздохнув, она начала рассказ.
      Когда пришло время ложиться спать, Ферру знала, как Сегой поднял острова из пучины Времени. Уложив девочку в постель, Тенар, вместо того, чтобы спеть ей колыбельную, тихо повторила с ней первые строфы песни Сотворения.
      Тенар отнесла маленькую масляную лампу обратно в кухню, вслушиваясь в царившую в доме абсолютную тишину. Мир был скован морозом. Ни единая звездочка не мерцала в темноте за единственным окном в кухне. От каменного пола веяло холодом.
      Тенар вновь подсела к огню, поскольку ей было уже не уснуть. Величественные слова песни разбередили ей душу, где тлели еще гнев и тревога, появившиеся после разговора с Иви. Тенар взяла кочергу, чтобы поворошить поленья. Когда она сунула кочергу в очаг, с заднего двора дома понесся какой-то шум.
      Тенар выпрямилась и прислушалась.
      Опять: тихий, глухой стук или удар… снаружи дома… окно маслобойни?
      По-прежнему сжимая в руке кочергу, Тенар прошла через погруженную во тьму прихожую к двери, что вела в кладовую. За кладовой находилась маслобойня. Дом стоял на склоне невысокого холма, и обе эти комнаты уходили вглубь последнего, словно пещеры, хотя и находились на одном уровне с другими комнатами. В кладовой были только отверстия для воздуха; в наружной стене маслобойни имелись дверь и окно, низкое и широкое, как в кухне. Стоя у дверей кладовой, она слышала, как скрипит окно и перешептываются мужские голоса.
      Флинт был хорошим хозяином. На всех дверях, кроме одной, в этом доме имелись надежные железные щеколды, которые регулярно смазывали. Ни одна из них не была сейчас задвинута.
      Тенар закрыла изнутри дверь в кладовую. Длинная щеколда беззвучно скользнула в массивное стальное ушко, укрепленное на дверном косяке.
      Она услышала, как открылась наружная дверь маслобойни. Один из них, в конце концов, додумался проверить ее, прежде чем ломиться в окно, и обнаружил, что она не заперта. Тенар вновь услыхала гул голосов. Затем наступила тишина, и она услышала стук собственного сердца, барабанной дробью отдающийся в ушах. Тенар испугалась, что он заглушит все остальные звуки. Она чувствовала, как у нее задрожали ноги, а холод от каменного пола, словно бесстыдная рука, пробрался ей под платье.
      — Открыто, — прошептал совсем рядом мужской голос, и сердце чуть было не выпрыгнуло из ее груди. Тенар положила руку на засов, думая, что он открыт — она отодвинула, а не задвинула щеколду… Она уже хотела вернуть ее в первоначальное положение, когда вдруг услышала, как скрипит, открываясь, дверь между маслобойней и кладовой. Она знала, что это скрипит верхняя петля. А еще Тенар узнала голос говорившего.
      — Это чулан, — сказал Хэнди, и тут заходила ходуном дверь, перед которой она стояла.
      — Эта дверь заперта.
      Дверь дернули снова. Между ней и косяком пробился тонкий, не толще лезвия нежа, лучик света. Он коснулся ее груди, и она отпрянула назад, будто тот мог порезать ее.
      На дверь вновь нажали, но она не поддалась. Это была массивная дверь с прочными петлями и надежным засовом.
      Они навалились на дверь все вместе. Она поняла, что теперь они решат обойти дом кругом и попытать счастья с парадной дверью. Тенар вдруг обнаружила, что стоит перед парадной дверью и запирает ее, совершенно не помня, как она здесь оказалась. Наверное, ей просто снился страшный сон, в котором какие-то люди пытались проникнуть в ее дом, стараясь отодвинуть щеколду узкими лезвиями ножей, просунутых в зазор между косяком и дверью. Двери… не могут ли они войти через какую-нибудь другую дверь? Окна… ставни на окнах спальни… у нее сразу перехватило дыхание. Тенар подумала, что ей ни за что не добраться до комнаты Ферру, но вот она уже там, закрывает массивные деревянные ставни. Из-за тугих петель они сошлись со стуком. Теперь эти люди знают. Теперь они придут. Они придут к окну в следующей комнате, ее спальне. Они будут там прежде, чем она успеет закрыть ставни. И они пришли.
      Тенар увидела расплывчатые очертания их лиц, появившиеся в темноте за окном, когда пыталась высвободить левый ставень из его крепления. Тот застрял. Она не могла сдвинуть его с места. К стеклу прикоснулась рука, белым пятном расплющившись на нем.
      — Вот она.
      — Впусти нас. Мы не причиним тебе вреда.
      — Мы только хотим поговорить с тобой.
      — Он лишь хочет взглянуть на свою малышку.
      Она освободила ставню и закрыла ее. Но если они разобьют окно, то почти наверняка смогут открыть ставни снаружи, поскольку те запирались только на крючок, который можно было выбить из дерева сильным ударом.
      — Впусти нас, и мы не причиним тебе вреда, — уверяли они.
      Тенар слышала, как под их ногами хрустят прихваченные морозцем спавшие листья. Не проснулась ли Ферру? Стук закрываемых ставен вполне мог разбудить ее. Она не должна была отходить от малышки ни на шаг. Тенар готова была сражаться за Ферру. У нее в руках была кочерга, где она? Тенар положила ее на пол, когда закрывала ставни, и теперь никак не могла ее найти. Кочерга утонула во мраке комнаты, у которой, казалось, не было стен.
      По парадной двери, ведущей в кухню, забарабанили. Она тряслась, но держалась.
      — Сюда! — крикнул один из них, и Тенар тут же поняла, что он обнаружил. Человек увидел большое, не защищенное ставнями окно кухни, в которое было легко забраться.
      Она пошла — ей казалось, что она еле волочит ноги — к двери комнаты. Теперь тут жила Ферру, но когда-то здесь была детская. Поэтому она и не запиралась изнутри — чтобы дети случайно не задвинули щеколду и не испугались, если ее заест.
      По другую сторону холма, в глубине сада, в своем домике спали Клирбрук и Шенди. Если она позовет, Шенди, наверное, ее услышит. Но для этого ей нужно открыть окно спальни и крикнуть… или разбудить Ферру, вылезти вместе с ней в окно и бежать через сад, но снаружи их поджидали бандиты.
      Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Тенар. Поднявшаяся волна гнева растопила сковывавший ее ужас, и она с горящими от ярости глазами вбежала в кухню, схватила со стола длинный и острый разделочный нож, отодвинула щеколду и встала в дверном проеме.
      — Ну, я жду вас! — сказала она.
      Вдруг раздался чей-то вопль, перешедший в протяжный стон, и какой-то мужчина крикнул:
      — Смотри!
      — Сюда! Сюда! — вопил другой.
      Затем наступила тишина.
      Свет из открытой двери отражался в темном льду луж, блестел на голых ветвях дубов и серебрил спавшие листья. Когда в глазах у Тенар прояснилось, она увидела, как что-то темное ползет к ней по тропе, жалобно скуля. Внезапно в круг света ворвалась черная тень, ощетинившаяся блестящими лезвиями.
      — Тенар!
      — Стой, где стоишь, — приказала она, поднимая нож.
      — Тенар! Это же я… Ястреб. Сокол!
      — Оставайся на месте, — сказала она.
      Стремительная черная тень замерла рядом с лежащей посреди тропы темной массой. Тусклый свет из дверного проемы высветил тело, лицо, острые вилы, которые он держал вертикально. Как посох чародея, подумала она.
      — Это действительно ты? — спросила она.
      Он опустился на колени у темной массы на тропе.
      — Кажется, я убил его, — сказал он и, поднявшись, оглянулся через плечо. Остальных бандитов и след простыл.
      — Куда они делись?
      — Убежали. Помоги мне, Тенар.
      Держа в одной руке нож, она взялась за предплечье человека, лежащего на тропинке. Гед взял его за другую руку, и они затащили тело в дом. Оно лежало на каменном полу кухни, и кровь хлестала из его живота и груди, как вода из дырявого кувшина. Верхняя губа задралась в предсмертном оскале, глаза закатились.
      — Запри дверь, — приказал Гед, и она подчинилась.
      — Белье в стенном шкафу, — сказала Тенар. Он взял простыню и разорвал ее на бинты, которыми она принялась обматывать грудь и живот раненого, куда со всего размаху вошли острия вил, оставив три страшных раны, из которых фонтаном била кровь. Пока она накладывала повязку, Гед поддерживал торс мужчины.
      — Как ты сюда попал? Ты пришел вместе с ними?
      — Да. Но они об этом не подозревали. Больше мы для него ничего сделать не можем, Тенар.
      Гед опустил бесчувственное тело мужчины на пол и сел рядом, тяжело дыша и вытирая лоб тыльной стороной своей испачканной кровью руки.
      — Кажется, я убил его, — повторил он.
      — Неверное, убил, — сказала Тенар, посмотрев на алые пятна, медленно проступавшие на плотной ткани, которой была обмотана худосочная, заросшая волосами грудь и живот мужчины. Она поднялась с пола и едва не упала — так у нее вдруг закружилась голова.
      — Подсаживайся к огню, — сказала она. — Ты, должно быть, продрог до костей.
      Тенар сама не понимала, как она узнала его в темноте. По голосу, наверное. На нем был мешковатый зимний пастуший тулуп из выделанной овчины, вывернутый кожей наружу, и теплая шерстяная шапочка, надвинутая на самые брови. Лицо обветрилось, тронутые сединой волосы отросли до плеч. От него веяло холодом горных ночей, дымом костров и смрадом овечьих стар. Он дрожал всем телом, не в силах согреться.
      — Подсаживайся к огню, — повторила Тенар. — Подложи дров.
      Он так и сделал. Тенар налила воды в чайник и повесила его над пламенем.
      Ее платье было запачкано кровью, и она, намочив край простыни, как могла отчистила его. Затем Тенар передала тряпку Геду, чтобы тот стер кровь со своих рук.
      — Что ты имел в виду, — спросила она, — когда сказал, что пришел с ними, оставшись при этом незамеченным?
      — Я спускался с гор. По тропе. От истоков Кахеды.
      Он говорил ровным голосом, словно выдыхал слова, но из-за колотившей его дрожи Тенар понимала его с трудом.
      — Услышал за спиной мужские голоса и сошел с тропы. В лес. Не хотелось с ними встречаться. Сам не знаю, почему. Что-то в них было такое. Я испугался их.
      Тенар понимающе кивнула и села напротив него по другую сторону очага, слегка подавшись вперед, чтобы лучше слышать, и сцепив руки на коленях. Влажное платье прилипло к ногам, и она стали мерзнуть.
      — Когда они проходили мимо, я слышал, как кто-то из них упомянул «Ферму-под-Дубами». Тоща я пошел за ними. Один из них говорил о девочке.
      — Что именно?
      Гед помолчал, затем ответил:
      — Что он собирается вернуть девочку. Сказал, что накажет ее и примется за тебя. За то, что ты, по его словам, украла ее.
      Гед замолчал.
      — …накажет и меня тоже.
      — Они все поддержали его.
      — Это не Хэнди.
      Она кивнула на лежащего на полу человека.
      — Он случайно не…
      — Он говорил, что девочка — его.
      Гед тоже взглянул на мужчину, затем вновь уставился в огонь.
      — Он умирает. Мы должны сходит за подмогой.
      — Он не умрет, — сказала Тенар. — Утром я пошлю за Иви. Остальные все еще болтаются где-то неподалеку… сколько их?
      — Двое.
      — Если ему суждено умереть, он умрет, если суждено выжить — выживет. Никто из нас не выйдет наружу.
      Она вдруг вскочила на ноги, охваченная ужасом.
      — Ты взял с собой вилы, Гед?!
      Он ткнул пальцем в сторону двери. Они стояли там, прислоненные к стене, и языки пламени играли на их грозных лезвиях.
      Тенар вновь уселась у очага, но теперь ее тоже била дрожь. Гед протянул руку над пламенем и коснулся ее плеча.
      — Все в порядке, — сказал он.
      — А что, если они все еще здесь?
      — Они убежали.
      — Они могли вернуться.
      — Двое на двое? И у нас есть вилы.
      Она испуганно прошептала:
      — В амбаре полным-полно кое и серпов.
      Он покачал головой.
      — Они убежали. Они видели… его… и тебя в дверях.
      — Что ты сделал?
      — Он бросился на меня, а я — на него.
      — Нет, до того. По дороге сюда.
      — Они замерзли, пока шли. Начался дождь, они продрогли до костей н начали обсуждать, зачем идут сюда. Перед этим только один из них не переставая говорил о тебе и о девочке, о том, что нужно… преподать урок…
      Он закашлялся и прохрипел:
      — У меня во рту пересохло.
      — У меня тоже. Но чайник еще не вскипел. Продолжай.
      Гед перевел дыхание и продолжил рассказ, стараясь не перескакивать с одного на другое.
      — Остальные двое слушали его вполуха. Наверное, слышали все это уже не один раз. Они очень спешили. Торопились добраться до Вальмута. Словно их кто-то преследовал. Гнался за ними. Но тут резко похолодало, и когда тот мужчина вновь упомянул «Ферму-под-Дубами», другой его поддержал, сказав:
      — Что ж, может нам и вправду заглянуть сюда и провести ночку с…
      — …с вдовой.
      Гед спрятал лицо в ладонях. Тенар терпеливо ждала.
      Уставившись в огонь, он нехотя продолжил:
      — Затем я на какое-то время потерял их из виду. Тропа свернула в Долину, и я больше не мог следовать за ними по пятам, прячась в придорожных зарослях. Мне пришлось идти в обход, через поля, чтобы не попасться им на глаза. Я не знаком с местностью, и поэтому боялся, что заблужусь среди полей и не найду дом. Начало темнеть. Я решил, что прошел мимо дома. Я вернулся на дорогу и чуть не столкнулся с ними… у того поворота. Они увидели какого-то старика в саду и решили, что стоит подождать, пока совсем не стемнеет, и они не будут уверены в том, что им никто не помешает. Они спрятались в амбаре. Я остался снаружи. Прямо через стенку от них.
      — Ты, наверное, замерз, — прошептала Тенар.
      — Было не жарко.
      Он протянул руки к огню, как будто одно воспоминание об этом заставило его поежиться от холода.
      — Я взял прислоненные к стене амбара вилы. Когда стемнело, они вышли и тут же отправились к задней двери дома. Мне следовало бы подкрасться к парадной двери дома и предупредить тебя, я просто обязан был это сделать, но у меня тогда в голове крутилась только одна мысль — я должен застать их врасплох. Я решил, что это мое единственное преимущество, мой единственный шанс… Я думал, что дверь заперта и им придется ломать ее. Но тут я услышал, что они вошли внутрь, там, через заднюю дверь. Я вошел… в маслобойню… вслед за ними. Только я вошел, как они уперлись в запертую дверь.
      Гед издал нечто вроде смешка.
      — В темноте они прошли в шаге от меня. Я мог бы дотронуться до них… У одного из бандитов было огниво, и он поджег кусочек трута, чтобы разглядеть замок. Затем они обогнули дом. Я слышал, как ты заперла ставни, и понял, что ты знаешь о них. Они видели тебя через окно и заспорили — вышибать его или нет. Тут тот, что в шапочке, увидел другое окно… вон то…
      Гед кивнул в сторону кухонного окна с широким и глубоким подоконником.
      — Он сказал: «Дайте мне камень, и я расколочу его». Они встали, как он велел, и подсадили его… Тут я завопил, он прыгнул на землю, а один из бандитов — этот вот — бросился на меня.
      Мужчина на полу застонал, словно понял, что Гед говорит о нем. Гед поднялся и подошел к нему.
      — Кажется, он умирает.
      — Нет, не умирает, — возразила Тенар. Полностью унять дрожь ей пока не удалось, но теперь та ушла вглубь тела. Пока заваривался чай, она грела ладони о теплые бока заварного чайника. Затем она разлила чай в три чашки, причем в последнюю добавила немного холодной воды.
      — Чай еще слишком горячий, — сказала она Геду, — не пей сразу, подожди, пока малость остынет. А я попробую напоить его.
      Она села на пол у изголовья мужчины, свободной рукой приподняла ему голову и попыталась напоить его охлажденным водой чаем, упершись краем чашки в стиснутые зубы. Теплая жидкость наполнила рот мужчины. Он судорожно сглотнул.
      — Он не умрет, — сказала Тенар. — Пол холодный, как лед. Помоги мне перенести его поближе к огню.
      Гед хотел взять со скамьи, что стояла у стены между дверью и дымоходом, плед, но Тенар остановила его.
      — Не надо, — сказала она. — Это работа мастера ткацкого дела.
      Она подошла к шкафу, достала оттуда ветхий плащ из войлока и расстелила его по полу. Они положили на него бесчувственное тело, тщательно укутав его полами плаща. Проступившие на повязках красные пятна больше не увеличивались в размерах.
      Тенар выпрямилась и вдруг замерла, как громом пораженная.
      — Ферру, — прошептала она.
      Гед огляделся, но девочки в комнате не увидел. Тенар стрелой вылетела из кухни.
      В детской было темно и тихо. Тенар ощупью добралась до кровати и положила руку на укрытое теплым одеялом плечо малышки.
      — Ферру?
      Девочка дышала ровно и глубоко. Она не проснулась. Стоя в холодной комнате, Тенар чувствовала, как от ее тельца исходит тепло.
      Выходя, она провела рукой по комоду и ее пальцы наткнулись на холодный металл — вот куда она положила кочергу, когда закрывала ставни. Тенар отнесла кочергу обратно на кухню и, переступив через неподвижное тело на полу, повесила ее за ручку у дымохода. Затем она задумчиво уставилась в огонь.
      — Я ничего не могла поделать, — сказала она. — Может, мне следовало выбежать на улицу и вопить во весь голос, зовя на помощь Клирбрука и Шенди? Бандиты просто не успели бы добраться до Ферру.
      — Они оказались бы в доме вместе с ней, а ты — снаружи, вместе со стариком и старухой. Или они схватили бы девочку и спокойно удрали бы, прихватив ее с собой. Ты сделала все, что было в твоих силах. И вовремя. Свет в доме, ты на пороге с ножом, я снаружи — тут они заметили вилы в моих руках — и его ранение. Поэтому бандиты и бежали без оглядки.
      — Те, кто смог, — заметила Тенар. Она повернулась и дотронулась до ноги мужчины носком своей туфли так, словно он ее мало интересовал, скорее вызывал легкое отвращение, как дохлая жаба.
      — Это т ы действовал, как надо, — сказала она.
      — Я не думаю, что он видел вилы. Он мчался прямо на них. Словно…
      Гед так и сказал, на что это было похоже.
      — Пей свой чай, — сказал он и добавил себе немного горячей заварки из чайника, стоящего на теплых камнях очага.
      — Все в порядке. Садись, — сказал Гед, и она послушалась.
      — Когда я был мальчишкой, — сказал он после некоторой паузы, — карги напали на мою деревню. У них были пики… длинные, с перьями на древке…
      Тенар кивнула.
      — Воины Богов-братьев, — сказала она.
      — Я сотворил… туманную завесу с помощью заклинаний. Чтобы запутать их. Но несколько воинов все же добрались до деревни. Я видел, как один из них бросился прямо на вилы… совсем как он. Только солдата они пронзили насквозь. Ниже пояса.
      — Ты ударил в ребро, — сказала Тенар.
      Он кивнул.
      — Это была твоя единственная ошибка, — заметила она. Ее зубы выбивали дробь. Она отпила глоток чая.
      — Гед, — спросила Тенар, — а что, если они вернутся?
      — Они не вернутся.
      — Они могли поджечь дом.
      — Этот дом?
      Гед окинул взглядом каменные стены.
      — Сеновал…
      — Они не вернутся, — стоял на своем он.
      — Ты прав.
      Они осторожно прихлебывали чай из чашек, грея о них озябшие ладони.
      — Она все проспала.
      — Ничего лучшего она сделать не могла.
      — Но она же увидит его… здесь… утром…
      — Если я убил его… если он умрет, — с яростью в голосе сказал Гед,
      — я сам похороню его, закопаю в саду…
      — Сделай это.
      Он яростно замотал головой.
      — Но почему? Почему мы не можем этого сделать?! — настаивала Тенар.
      — Не знаю.
      — Как только начнет светать…
      — Я увезу его из дома. На тележке. Старик мне поможет.
      — Ему нельзя ничего поднимать. Я сама помогу тебе.
      — И все же я отвезу его в деревню. Там есть какой-нибудь знахарь?
      — Ведьма, Иви.
      На Тенар вдруг накатила такая слабость, что она едва могла держать чашку в руках.
      — Там еще остался чай, — сказала она, едва ворочая языком.
      Он налил себе вторую чашку.
      В ее зрачках плясал огонь. Языки пламени плыли по воздуху, вспыхивая и угасая, вновь разгораясь на фоне закопченных камней, на фоне черного неба, на фоне розовеющего неба, бездонных глубин сумерек, безбрежного океана воздуха и света. Языки пламени отливали желтым, оранжевым, алым, кроваво-красным… другими оттенками, которые Тенар не могла описать словами.
      — Тенар.
      — Мы называем рту звезду Техану, — сказала она.
      — Тенар, дорогая. Пойдем. Пойдем со мной.
      Они не ступили в огонь. Они очутились во тьме — в темном зале. В темном коридоре. Они уже бывали здесь раньше, поочередно указывая друг другу путь в темноте подземелья.
      — Нам — вон туда, — сказала она.

      Она проснулась, сама не желая того. Сквозь узкие щели между ставнями струился призрачный серый свет. Почему окна закрыты ставнями? Тенар вскочила с постели и прошла на кухню. У очага никого не было, никто не лежал на полу. Не было никаких признаков того, что здесь кто-то побывал, если не считать чайника и трех чашек в мойке.
      Ферру встала с рассветом, и они вместе позавтракали. Умываясь, девочка вдруг спросила:
      — Что случилось?
      Она вынула из стоявшего в углу чулана таза мокрый лоскут ткани. Вода в тазу была бурой от крови.
      — Ах, мой цикл наступил слишком рано, — воскликнула Тенар, тут же устыдившись собственной лжи.
      Ферру какое-то время стояла неподвижно, вытянув шею и жадно принюхиваясь, словно собака, взявшая след. Затем она бросила тряпку обратно в таз и отправилась кормить цыплят.
      Тенар чувствовала себя разбитой. Все тело ныло. На улице было все так же холодно, и она старалась по возможности не выходить во двор. Она пыталась и Ферру загнать в дом, но вышло из-за туч солнце, подул свежий ветерок, и девочке захотелось побыть на улице.
      — Помоги Шенди в саду, — сказала Тенар.
      Ферру молча ускользнула.
      Обожженная сторона ее лица превратилась в неподвижную маску из-за поражения лицевых мышц и появления глубоких рубцов. Однако постепенно шрамы разглаживались, да и Тенар со временем научилась видеть перед собой не уродливую маску, а лицо, на котором, в определенной степени, отражаются чувства девочки. Когда Ферру была испугана, обожженная сторона, как подметила Тенар, словно бы «закрывалась», сжималась, твердела. Когда она радовалась или была целиком погружена во что-то, слепой глаз, казалось, прозревал, рубцы краснели и становились горячими на ощупь. Но сейчас, перед тем, как она выбежала во двор, на ее лице застыло странное выражение
      — ее лицо скорее напоминало в тот миг морду какого-то животного, молчаливого чешуйчатого, поблескивающего единственным глазом зверька, спасавшегося бегством.
      Тут Тенар поняла, что в ответ на ее первую ложь девочка впервые готова была пойти наперекор ее воле. В первый, но не в последний раз.
      Тяжело вздохнув, она села у очага, и некоторое время неподвижно сидела, уставившись в одну точку.
      Стук в дверь: Клирбрук и Гед — нет, она должна звать его Ястребом — Ястреб стояли на пороге. Старик Клирбрук чуть не лопался от важности и важных новостей, Гед, казавшийся грузным в своем овчинном полушубке, был мрачен и задумчив.
      — Входите, — сказала она. — Выпейте чаю. Какие новости?
      — Они пытались бежать к Вальмуту, но за ними по пятам шли судебные приставы из Кахеданана и взяли их в амбаре на выгоне Серри, — выпалил Клирбрук, возбужденно жестикулируя.
      — Он убежал?
      Сердце Тенар сжалось от страха.
      — Не он, — сказал Гед. — Остальные двое.
      — В общем, они нашли тело в старой бойне на Круглом Холмс, просто жуть как изуродованное, там, в старой бойне на холмах, и сразу десять, нет, двенадцать мужчин объявили себя судебными приставами и погнались за ними. Прошлой ночью они прочесали все деревни и наутро, перед самым рассветом, их обнаружили в амбаре Серри. Они там чуть не околели от холода.
      — Так он мертв? — испуганно спросила Тенар.
      Гед снял свой тяжелый полушубок и теперь стягивал, сидя на плетеном стуле у двери, кожаные гетры.
      —  Онжив, — спокойно сказал Гед. — С ним Иви. Я отвез его к ней утром на тачке. Люди на рассвете прочесывали местность, искали всех троих. Они убили женщину на холмах.
      — Ту самую женщину? — шепотом спросила Тенар.
      Ее глаза встретились с глазами Геда. Он легонько кивнул.
      Клирбрук не захотел ни с кем делиться лаврами рассказчика и громко продолжил:
      — Я говорил с некоторыми из тех, что спустились с холмов, и они рассказали мне, что эти четверо шатались близ Кахеданана, время от времени посылая женщину побираться в деревню. У бедняжки все тело было покрыто синяками, ссадинами и пятнами ожогов. Словом, мужчины посылали ее побираться, и она говорила людям в деревне, что если она вернется ни с чем, они еще сильнее изобьют ее, а когда ее спрашивали, зачем ей возвращаться к ним, она отвечала, что сели она не вернется, они придут за ней, к тому же ей, видишь ли, некуда больше идти. Но как-то раз они перегнули палку и забили ее насмерть, тогда они спрятали ее тело в старой бойне, где до сих пор вонь стоит еще та, и, наверное, думали, что надежно замели следы. Прошлой ночью они спустились с холмов сюда, в Долину. Почему ты не позвала на помощь, Гоха? Ястреб сказал, что они шатались вокруг дома, прежде чем он прогнал их. Если бы ты позвала нас, я наверняка услышал бы, или Шенди проснулась бы, у нее слух поострей моего. Ты еще не рассказала ей обо всем?
      Тенар покачала головой.
      — Тогда я сам пойду и расскажу ей, — сказал старик, обрадованный тем, что первым поведает супруге столь захватывающие новости, и заковылял через двор.
      — Никогда бы не подумал, что ты так искусен в обращении с вилами! — крикнул он Геду, хлопнул себя по ляжке, и, посмеиваясь, ушел.
      Гед снял тяжелые гетры и заляпанные грязью ботинки, и в носках подошел к огню. Шаровары, жилет и свитер были из теплой шерсти домашней вязки: ни дать ни взять гонтийский пастух с суровым лицом, ястребиным носом и темными, ясными глазами.
      — Скоро сюда придут люди, — сказал он. — Дабы рассказать тебе обо всем и узнать, что случилось здесь. Теперь они посадят тех двух беглецов в пустой винный погреб, поставят человек пятнадцать-двадцать охранять их, а двадцать-тридцать мальчишек будут пытаться хотя бы одним глазком взглянуть на пленников…
      Он зевнул, потянулся, чтобы размять затекшие руки и плечи, и взглядом спросил у Тенар разрешения присесть к огню.
      Она жестом указала на стул у очага.
      — Ты, должно быть, вымотан до предела, — прошептала Тенар.
      — Я прикорнул немного здесь ночью, не смог больше бороться со сном.
      Он снова зевнул. Затем оценивающе посмотрел на нее, чтобы понять, как она себя чувствует.
      — Это была мать Ферру, — все так же шепотом, будучи не в силах повысить голос.
      Гед кивнул. Он сидел, слегка подавшись вперед, упершись руками в колени, как некогда любил сидеть Флинт, и задумчиво глядел на огонь в очаге. Они были одновременно очень похожи и совсем не похожи, как не похож вросший в землю валун на парящую в вышине птицу. У нее защемило сердце, заныли кости, ее одолевали дурные предчувствия и горечь, давние страхи и мертвящая апатии.
      — Ведьма взяла к себе того мужчину, — сказал Гед. — Связала его, на случай, если он вдруг разгуляется. Заткнула зияющие в нем дыры паутиной и кровеостанавливающими заклятиями. Говорит, он доживет до виселицы.
      — До виселицы?
      — Уж как решит Королевский Суд. Или виселица, или каторжный труд…
      Она нахмурилась и покачала головой.
      — Нельзя же просто отпустить их, Тенар, — мягко сказал ей Гед, глядя на нее.
      — Нельзя.
      — Их необходимо наказать, — добавил он, продолжая смотреть на нее.
      — «Наказать». Именно так о н говорил. Наказать девочку. Она — плохая. Ее нужно наказать. Наказать также и меня, за то, что взяла ее к себе. За то…
      Она с трудом выдавливала из себя слова.
      — Я не хочу, чтобы кого-то наказывали!.. Этого не должно случиться… Лучше бы ты убил его!
      — Я сделал все, что мог, — сказал Гед.
      После долгой паузы она рассмеялась немного нервным смехом:
      — Ты и впрямь сделал все, что мог.
      — Подумай, как все было легко, — сказал он, снова уставившись на угли, — когда я был волшебником. Не успели бы они глазом моргнуть, как я наложил бы на них там, на дороге, нужное заклятие а погнал бы их прямиком в Вальмут как стадо овец. Или, представь себе, какую заварушку я устроил бы им этой ночью! Они так никогда и не узнали бы, что обрушилось на них.
      — Они и сейчас не знают, — сказала она.
      Гед посмотрел на нее. В его глазах блеснул робкий, едва заметный огонек триумфа.
      — Да, — подтвердил он. — Не знают.
      — Что ты так искусен в обращении с вилами… — промурлыкала она.
      Он зевнул во весь рот.
      — Почему бы тебе не пойти и не вздремнуть немного? Вторая комната по коридору. Если, конечно, тебе не хочется быть в центре внимания. Я вижу, сюда идут Ларк и Дэйзи с детьми.
      Услышав голоса, она встала и выглянула в окно.
      — Так я и сделаю, — сказал он и вышел из комнаты.
 
      Ларк с мужем, жена кузнеца Дэйзи, и другие жители деревни, как и предсказывал Гед, приходили, сменяя друг друга, в течение всего дня, чтобы сообщить ей новости и услышать ее рассказ. Тенар нашла, что их общество благотворно действует на нее, напряжение, вызванное ужасными переживаниями прошедшей ночи, мало-помалу отпускало ее, пока она наконец не нашла в себе силы взглянуть на происшедшее как на закрытую страницу своей жизни — что случилось, то случилось, горевать больше не о чем.
      Этому необходимо было научиться и Ферру, подумала она, но не за одну ночь: на это порой уходит вся жизнь.
      Тенар сказала Ларк, когда все остальные ушли:
      — Я злюсь на саму себя, когда вспоминаю, как глупо я себя вела.
      — Я же говорила тебе, что нужно запирать двери на ночь.
      — Нет… А может… Да, говорила.
      — Уж я-то помню, — сказала Ларк.
      — Однако я имела в виду нечто другое… Когда они явились сюда, мне следовало бежать со всех ног и разбудить Шенди и Клирбрука… возможно, прихватив с собой Ферру, или самой сходить в амбар и взять вилы. Или секатор для яблонь. У него острые, как бритва, лезвия в семь футов длиной. Я содержу его в порядке, как это делал Флинт. Почему я этого не сделала? Почему я ничего не предприняла? Почему я лишь заперла двери и закрыла ставни? Если бы он… Если бы Ястреб не пришел на выручку… Все, что я сделала — соорудила западню для себя и Ферру. В конце концов я выскочила за дверь с разделочным ножом в руках и заорала на них. Я просто ополоумела. Они вряд ли бы бежали без оглядки, едва увидев меня.
      — Не знаю, не знаю, — протянула Ларк. — Это выглядит безумием, но, быть может… Не знаю. Что ты могла сделать кроме как запереть дверь? Похоже, мы всю жизнь только тем и занимаемся, что запираем дверь дома, в котором живем.
      Они оглядели каменные полы, стены и дымоход, освещенные лучами солнца, бьющими сквозь широкое окно кухни Фермы-под-Дубами, усадьбы фермера Флинта.
      — Та девушка, женщина, которую они убили, — сказала Ларк, глядя Тенар прямо в глаза. — Она тоже попалась в ловушку.
      Тенар кивнула.
      — Мне сказали, что она была на четвертом-пятом месяце беременности.
      Они обе замолчали.
      — Попалась, — шепотом повторила Тенар.
      Ларк откинулась на спинку стула, положив руки на свои полные бедра, ее красивое лицо застыло.
      — Страх, — сказала она. — Чего мы так боимся? Почему мы даем им это понять? А чего боятся о ни?
      Она вновь взяла чулок, который перед этим штопала, некоторое время молча вертела его, затем, наконец, сказала:
      — Почему они боятся нас?
      Тенар промолчала.
      В дом вбежала Ферру, и Ларк запричитала:
      — Вот и моя лапушка пришла! Ну, обними меня, моя девочка!
      Ферру торопливо обняла ее и тут же спросила своим хриплым, невыразительным голоском, всматриваясь в лица Ларк и Тенар:
      — Что за мужчин они поймали?
      Тенар положила веретено и нехотя ответила:
      — Один из них — Хэнди. Другого зовут Снаг. Того, кого ранили, зовут Хейк.
      Ее глаза задержались на лице Ферру. Оно горело огнем, шрамы побагровели.
      — Женщину, которую они убили, звали, кажется, Сенни.
      — Сенини, — прошептала девочка.
      Тенар кивнула.
      — Они убили ее до смерти?
      Тенар опять кивнула.
      Девочка оглядела комнату, как это сделали перед этим женщины, но ее взгляд, казалось, видел дальше этих каменных стен.
      — Вы их убьете?
      — Возможно, их повесят.
      — Насмерть?
      — Да.
      Ферру почти безразлично кивнула и вновь выскользнула во двор, присоединившись к игравшим у колодца детям Ларк.
      Обе женщины не проронили ни слова. Они молча пряли и штопали, сидя у очага в доме Флинта.
      Затянувшееся молчание прервала Ларк.
      — Что стало с тем парнем, пастухом, который следовал за ними до самой Фермы? Ты вроде говорила, что его зовут Ястреб?
      — Он спит там, — сказала Тенар, кивком головы указав в глубь дома.
      — А-а, — протянула Ларк.
      Колесо прялки взвизгнуло.
      — Я знала его и до вчерашней ночи.
      — Ага. По Ре Альби, не так ли?
      Тенар кивнула. Колесо вновь взвизгнуло.
      — Для того, чтобы преследовать тех троих и напасть на них в темноте с вилами, нужно обладать немалым мужеством. Он уже не молод, ведь так?
      После некоторой паузы Тенар продолжила:
      — Он перенес тяжелую болезнь, и ему нужна была работа. Я послала его сюда, чтобы он помог Клирбруку. Но старик думает, что все еще в силах сам справиться с работой по ферме, и поэтому он отослал его в горы, к Истокам, пасти овец. Ястреб как раз возвращался оттуда.
      — Думаешь теперь оставить его здесь?
      — Если он захочет, — сказала Тенар.
 
      Очередная группа жителей деревни пришла на Ферму-под-Дубами, желая услышать рассказ Гохи и поведать о своем участии в поимке убийц, взглянуть на вилы и мысленно соотнести их грозные острия с тремя кровавыми пятнами на повязках человека по имени Хейк, а затем вновь обсудить случившееся. Когда, наконец, наступил вечер, Тенар облегченно вздохнула, позвала со двора Ферру и захлопнула дверь.
      Она подняла было руку, чтобы задвинуть засов, но усилием воли заставила себя опустить руку и отойти от двери, оставив ее незапертой.
      — Сокол — в твоей комнате, — сообщила ей Ферру, принеся на кухню яйца из кладовой.
      — Я забыла сказать тебе, что он здесь… Извини.
      — Я знала это, — сказала Ферру, умываясь и моя руки. А когда в комнату вошел еще до конца не проснувшийся, с всклокоченными волосами, Гед, она тут же бросилась к нему.
      — Ферру! — воскликнул он и подхватил ее на руки. Она на миг прижалась к нему, но тут же отстранилась. Гед опустил ее на пол.
      — А я знаю начало « Со тв ор ен ия», — сообщила она ему.
      — Ты споешь его мне?
      Бросив взгляд на Тенар и получив разрешение, он сел на свое место у очага.
      — Я могу только рассказать его с выражением.
      Он кивнул и весь обратился в слух. Лицо его посуровело.
      Создание ли проистекает из небытия,
      Конец ли — из начала, Кто знает наверняка?
      Единственное, что нам известно — дверь между ними, которую мы проходим поодиночке.
      Первым явился оттуда Сегой,
      Привратник…
 
      Голос девочки напоминал скрежет металла, трущегося о металл, шелест сухих листьев, потрескивание дров в костре,
 
      И тогда из светлой пены показалось Эа.
 
      Гед одобрительно кивнул.
      — Очень хорошо, — сказал он.
      — Вчера вечером, — сказала Тенар. — Она выучила песню вчера вечером. Теперь кажется, что это было год назад.
      — Я могу выучить еще, — похвасталась Ферру.
      — Верно, — сказал Гед.
      — Пойди вымой тыкву, пожалуйста, — попросила Тенар, и девочка подчинилась.
      — А что мне делать? — спросил Гед. Тенар изумленно посмотрела на него и ответила не сразу.
      — Нужно наполнить чайник водой и вскипятить его.
      Он кивнул и, взяв чайник, пошел к крану.
      Они приготовили ужин, поели и вымыли посуду.
      — Расскажи мне «Созидание» до туда, до куда ты его знаешь, — попросил Гед Ферру, когда они уселись у очага, — и мы продолжим с того места.
      Девочка повторила вторую строфу один раз вместе с ним, другой — вместе с Тенар, и еще раз — сама.
      — Спать, — сказала Тенар.
      — Но ты еще не рассказала Соколу о Короле.
      — Расскажи ему сама, — разрешила Тенар, удивленная тем, какой предлог был выбран для того, чтобы лечь спать позже.
      Ферру повернулась к Геду. На ее лице, изуродованном и невредимом, со зрячим и незрячим глазом, застыло сосредоточенное, вдохновенное выражение.
      — Король приплыл на корабле. У него был меч. Он дал мне костяного дельфина. Его корабль летел, но я тогда болела, потому что Хэнди дотронулся до меня. Но Король тоже дотронулся до меня, и отметина исчезла.
      Ферру показала на свою кругленькую ручку. Тенар изумленно уставилась на нее. Она и думать забыла об отметине.
      — В один прекрасный день я хочу полететь туда, где он живет, — сказала Ферру Геду. Он кивнул.
      — Я обязательно это сделаю, — сказала она. — Ты знаком с ним?
      — Да, знаком. Мы с ним совершили далекое путешествие.
      — Куда?
      — Туда, где не восходит солнце, и где звезды светят вечно. И обратно.
      — Вылетали?
      Он покачал головой.
      — Я могу лишь ходить по земле.
      Девочка поразмыслила и, судя по всему, удовлетворенная его ответом, сказала:
      — Спокойной ночи.
      И ушла в свою комнату. Тенар пошла за ней, но Ферру на этот раз не захотела, чтобы ей пели на ночь.
      — Я прочитаю в темноте сама себе «Сотворение», — сказала она. — Обе строфы.
      Тенар вернулась на кухню и вновь села у очага напротив Геда.
      — Как она изменилась! — сказала Тенар. — Я уже с ней не справляюсь. Я слишком стара, чтобы воспитывать малышку. И она… Она слушается меня, но только потому, что сама этого хочет.
      — Это только видимость послушания, — заметил Гед.
      — А что мне делать, если она вообще перестанет меня слушаться? В ней словно дремлет дикий зверь. Временами она вновь становится моей милой Ферру, но порой превращается в непостижимое, странное существо. Я спросила Иви, не хочет ли она взять девочку в ученицы. Это предложил Бич. Иви отказалась наотрез. «Почему нет?» — спросила я. «Я боюсь ее!» — ответила она… Но ты ее не боишься. И она тебя тоже. Вы с Лебанненом — единственные мужчины, которым Ферру позволила прикоснуться к себе. Я позволила… Хэнди… Я не хочу вспоминать об этом. Ох, как я устала! Я окончательно запуталась…
      Гед подбросил хворост в приугасший очаг, и некоторое время они оба наблюдали за пляской языков пламени.
      — Я хотела бы, чтобы ты остался здесь, Гед, — сказала она. — Если ты не против.
      Он медлил с ответом.
      — Может, ты собираешься плыть на Хавнор… — начала она.
      — Нет, нет. Мне некуда идти. Я ищу работу.
      — Что ж, здесь ее невпроворот. Хоть Клирбрук и хорохорится, но старика с его ревматизмом хватает лишь на сад. Я не перестаю думать о помощнике с тех пор, как вернулась на Ферму. Я даже говорила старому упрямцу, что ему следует послать за тобой кого-нибудь в горы, но ему хоть кол на голове теши. Он не желает ничего слушать.
      — Мне там было совсем неплохо, — сказал Гед. — Мне надо было отдохнуть.
      — Ты пас овец?
      — Коз. На самых высокогорных пастбищах. Мальчик, которого для этого наняли, заболел, и Серри послал меня туда сразу же, как только принял на работу. Они пасут их в горах до первых холодов, чтобы подшерсток был погуще. Этот месяц в горах благотворно подействовал и на меня самого. Серри дал мне этот полушубок и немного припасов и попросил загнать стадо так высоко в горы, как только смогу, и пасти его там столько, скольку сам выдержу. Так и и сделал. Там, наверху, было просто здорово.
      — Полное одиночество, — сказала Тенар.
      Гед кивнул, улыбнувшись уголком рта.
      — Ты всегда был одиночкой.
      — Да.
      Она промолчала. Гед посмотрел на нее.
      — Мне понравилось трудиться там, — сказал он.
      — Теперь стада загнали под крышу, — сказала она.
      — По крайней мере, на зиму, — добавила она после некоторой паузы.
      К вечеру ударил морозец. В доме царила абсолютная тишина, лишь потрескивали дрова в очаге. Молчание становилось невыносимым. Наконец Тенар подняла голову и посмотрела на Геда.
      — Что ж, — сказала она, — в какую постель мне ложиться, Гед? В твою или Ферру?
      У него перехватило дыхание.
      — В мою, если хочешь, — с трудом выдавил из себя он.
      Вновь воцарилась тишина. Тенар видела, каких сил стоило ему нарушить ее.
      — Если ты будешь терпелива со мной, — прошептал он.
      — Я терпелива с тобой вот уже двадцать пять лет, — сказала она и, взглянув на него, рассмеялась. — Ничего, ничего, дорогой мой… Лучше поздно, чем никогда! Я всего лишь старая женщина… Что не происходит, все к лучшему. Ты сам меня этому учил.
      Она встала, и он тоже встал. Она взяла его руки в свои, и они обнялись. Их объятия становились все крепче, все страстнее, все нежнее. Они полностью отрешились от окружающего мира, сосредоточившись друг на друге. Им не нужна была постель. Они провели всю ночь на теплых камнях у очага, где она учила Геда премудростям, которым его не смог бы обучить могущественнейший из магов.
      Он еще раз подбросил дров в огонь и взял искусно сотканный коврик со скамьи. На этот раз Тенар не возражала. Ее плащ и его овчинный полушубок заменили одеяла.
      Они проснулись на рассвете. Первые лучи восходящего солнца посеребрили ветви с полуоблетевшей листвой растущих за окном дубов. Тенар вытянулась в полный рост, ощущая тепло лежащего рядом с ней тела Геда. Минуту спустя она прошептала:
      — Он лежал здесь. Хейк. В точности там, где мы лежим…
      Гед издал протестующий стон.
      — Теперь ты и впрямь мужчина, — сказала она. — Наделал дырок в другом мужике, раз, и переслал с женщиной, два. Одно за другим, причем, я полагаю, в правильном порядке.
      — Замолчи, — повернувшись к Тенар, пробормотал Гед и положил голову ей на плечо. — Не надо.
      — Хорошо, Гед. Бедняга! Во мне нет ни капли милосердия, только праведный гнев. Меня не научили миловать. Любовь — это единственная милость, которой я могу удостоить. О, Гед, не бойся меня! Ты уже был мужчиной, когда я впервые увидела тебя! Ни женщина, ни грозное оружие, ни власть, ни даже магия — никто и ничто, кроме него самого, не может сделать из человека настоящего мужчину.
      Они лежали в тепле и блаженной тишине.
      Он что-то сонно пробормотал.
      — Как ты умудрился подслушать их разговор? Хейка, Хэнди и того, третьего. Как ты умудрился оказаться в нужное время в нужном месте?
      Гед приподнялся на локте, чтобы заглянуть ей в глаза. На его открытом лице застыло такое уязвимое, беззащитное выражение, что Тенар невольно потянулась и дотронулась до его губ, прикоснувшись к тому месту, куда она впервые поцеловала его несколько месяцев назад. Он мгновенно обнял ее, и слова им были уже не нужны.
 
      Требовалось соблюсти некоторые формальности. Самым важным было объявить Клирбруку и другим наемным работникам Фермы-под-Дубами, что она официально заняла место «старого хозяина». Она выложила им все прямо и открыто, поскольку это никак не отражалось на их положении, да и поделать с этим они ничего не могли. К вдове переходила вся собственность мужа, если у того не было наследников мужского пола. Прямым наследником Флинта был их сын, морях, и вдова просто поддерживала порядок на Ферме до его появления. Если она умрет, заботы о Ферме лягут на плечи Клирбрука. Если Спарк так никогда и не появится, Ферма отойдет к дальнему родственнику Флинта из Кахеданана. Две семейные пары, которые не владели землей, но обрабатывали ее и жили плодами своего труда, что практиковалось сплошь и рядом на Гонте, могли не беспокоится, что их выгонит новый избранник вдовы, даже если та выйдет за него замуж. Но Тенар боялась, что они сочтут ее поведение недостойным памяти Флинта, которого они, ко всему прочему, знали дольше, чем она. К ее величайшей радости, они не возражали. «Ястреб» одним ударом вил завоевал их уважение. Кроме того, считали они, женщине совсем не помешает мужчина-защитник в доме. Если она, к тому же, делит с ним свою постель, что ж, аппетиты вдовушек общеизвестны. И, в довершении всего, она была чужеземкой.
      Жители деревни, в общем, считали точно также. Посудачили, помыли ей косточки, но не больше. Оказалось, что оставаться порядочной женщиной в глазах соседей проще, чем думалось Мосс. А может, все дело было в том, что подержанные вещи стоят недорого.
      Тенар была бы меньше уязвлена их праведным гневом, чем этой безучастностью. Одна лишь Ларк щадила ее чувства и никогда не поднимала больной вопрос, не судачила о «вдове и чужеземце», а просто смотрела на них с Ястребом с интересом, любопытством и некоторой завистью.
      Поскольку Ларк не смотрела на Ястреба сквозь дымовую завесу таких слов, как «пастух», «наемный работник», «вдовушкин сожитель», многое в нем удивляло ее. Его достоинство и простота в обращении были несколько иного свойства, чем у большинства знакомых ей мужчин. Он был выдающимся человеком, но на благодаря гигантскому росту или ширине плеч, но доброй душе и острому уму. Она как-то сказала Иви:
      — Этот человек в своей жизни повидал не только коз. Он знает о мире гораздо больше, чем простой фермер.
      — Если хочешь знать мое мнение, он — волшебник, по той или иной причине утративший свою силу, — сказала знахарка. — Такое порой случается.
      — А-а, — протянула Ларк.
      Однако титул «Верховный Маг» для Ларк был неразрывно связан с блеском роскошных дворцов на далеких островах, и ей в голову не могло прийти соотнести его с темноглазым, седым мужчиной с Фермы-под-Дубами. Хотя мысль о том, что он когда-то был волшебником, сперва смутила ее, но всякое смущение исчезло без следа, стоило ей вновь увидеть его. Он сидел в развилке одной из старых яблонь и спиливал высохшие сучья. Завидев пришедшую на ферму Ларк, он радостно приветствовал ее. Его имя подходит ему как нельзя лучше, подумала она, помахала Ястребу в ответ рукой и улыбнулась, когда проходила мимо.
      Тенар не забыла о вопросе, заданном ею Геду на теплых камнях у очага под овчинным полушубком. Она вернулась к тому разговору через несколько дней или месяцев спустя — для них время летело быстро и незаметно в каменной усадьбе посреди укрытой снежным одеялом Фермы.
      — Ты так и не ответил мне, — сказала она, — как тебе удалось подслушать их разговор тогда, на дороге.
      — Мне казалось, что я все объяснил тебе. Услышав приближающиеся мужские голоса, я сошел с дороги я спрятался.
      — Почему?
      — Я был один, а вокруг, сама знаешь, сколько бандитов.
      — Да, конечно… Значит, когда они проходили мимо тебя, Хейк заговорил о Ферру?
      — Кажется, он упомянул «Ферму-под-Дубами».
      — Что ж, это вполне возможно. И выглядит вполне правдоподобно.
      Понимая, что она ему не верит, Гед промолчал.
      — Нечто подобное порой случается с волшебниками, — сказала она.
      — И со многими другими.
      — Возможно.
      — Дорогая, не пытаешься ли ты сказать…
      — Нет, совсем нет. Может, это все твое предчувствие? Будь ты волшебником, ты ведь не остался бы здесь?
      Они лежали на большой дубовой кровати под горой выделанных овечьих шкур и пуховых покрывал, поскольку в комнате не было очага, а ночью здорово подморозило и выпало много снега.
      — Но вот что мне хотелось бы знать. Существует ли что-то помимо того, что ты зовешь Силой… возможно, то, что предшествует ей? Или сама Сила — лишь одно из проявлений некоего скрытого дара? Я вот о чем. Огион сказал о тебе однажды, что ты был волшебником еще до того, как научился азам магического искусства. Маг от рождения, говорил он о тебе. Я себе это так представляю: Силу может получить лишь тот, у кого есть для нее некое вместилище. Пустота, которую необходимо заполнить. Чем больше ниша, тем больше Силы туда поместится. Но если Силу туда не поместили, или она иссякла, или ее забрали у тебя… по-прежнему останется на месте…
      — Та пустота, — закончил он.
      — Пустота — это не самое подходящее слово.
      — Вероятно, возможность? — предложил он, и тут же покачал головой. — Это предполагает возможность… восстановления.
      — Мне кажется, что ты очутился тогда, на дороге, в нужное время и на нужном месте потому, что… из-за того, что это должно было случиться. И твои «Сила» здесь ни при чем. Это просто случилось с тобой. Из-за твоей… пустоты.
      Помолчав немного, он сказал:
      — Все это не слишком противоречит тому, чему меня учили на Рокке, когда я был еще мальчишкой: истинная магия заключается в том, чтобы делать только то, что ты должен делать. Но ты говоришь о большем. Не поступать, а быть вынужденным поступить…
      — Не думаю, что ты совершенно прав. Правильно ли ты поступишь или нет, зависит все же, прежде всего, от тебя самого. Разве ты не пришел и не спас мне жизнь… разве ты не воткнул вилы в Хейка? Вот это и впрямь «поступок», ты действительно сделал то, что должен был сделать…
      Он опять задумался, а затем спросил ее:
      — Неужели этому тебя научили, когда ты была Жрицей Гробниц?
      — Нет.
      Она слегка поежилась, уставившись в темноту.
      — Арку учили, чтобы быть сильной, нужно жертвовать. Собой и другими. Простая сделка: даешь и получаешь что-то взамен. Не могу утверждать, что в этом нет смысла. Но моя душа задыхалась в этих тисках: одно за другое, зуб за зуб, смерть за жизнь… Хотелось вырваться на свободу. Никаких платежей, долгов и выкупов… никаких сделок и расчетов — вот что такое свобода.
      —  Дв ерь м еж ду ни ми, — тихо сказал он.
      Этой ночью Тенар приснился сон. Ей снилась дверь из «С от во ре ни я Эа». Она представлялась ей во сне маленьким окошком с неровным, мутным толстым стеклом. Оно было врезано в западную стену старого дома на берегу моря. Окно было закрыто на задвижку. Она хотела открыть его, но существовало некое слово, ключ, который она забыла, слово, ключ, Имя, без которого она не могла открыть его. Она пыталась отыскать его в комнатах с каменными стенами. Комнаты мало-помалу уменьшались в размерах, постепенно погружаясь во мрак… Тут она почувствовала, что Гед сжимает ее в объятиях, пытаясь разбудить и успокоить, приговаривая:
      — Успокойся, любимая, все хорошо, все в порядке!
      — Я не могу вырваться на свободу! — плакала она, прижимаясь к нему.
      Он успокоил ее, гладя по волосам. Наконец, они оба откинулись на подушки.
      — Взгляни-ка, — прошептал Гед.
      Взошла полная луна. Ее призрачный свет, переливаясь на густых хлопьях падающего снега, сочился в окно, от которого веяло холодом — Тенар не закрыла ставни. Ночное небо мягко светилось. Они лежали в густой тени, однако казалось, что потолок — всего лишь легкая вуаль, отделяющая их от бездонного, безмятежного океана серебристого света.
 
      Эта зима на Гонте выдалась долгой, с обильными снегопадами. Урожай был собран отменный, и ни люди, ни животные не испытывали недостатка в пище. Они ели и сидели в тепле — больше заняться было нечем.
      Ферру выучила «Сотворение За» до конца. Ко Дню Зимнего Солнцестояния она разучила Зимнюю Песнь и «Д ея ния Ю но го Ко ро ля». Она научилась печь пироги с румяной корочкой, прясть и варить суп. Она знала название каждого не скрытого снегом растения, а также впитала в себя уйму других сведений, которые остались в голове у Геда после его короткого ученичества у Огиона и долгого — в Школе Рокка. Но он ни разу не снимал с полки Книги Рун и не научил девочку ни единому слову Древнего Наречия.
      Он обсудил этот вопрос с Тенар. Она рассказала ему, как научила Ферру одному слову, т ол к, и на этом остановилась, поскольку ей показалось, что этого делать не стоит, хотя она толком не знала, почему.
      — Думаю все из-за того, что и никогда не разговаривала на этом языке, не использовала его в магических заклинаниях. Я решила, что пусть уж лучше ее научит тот, кто знает его в совершенстве.
      — Не один мужчина не может этим похвастаться.
      — Самой мудрой женщине известно вполовину меньше.
      — Я хотел сказать, что лишь драконы знают его в совершенстве, поскольку это их родной язык.
      — Но они учатся ему?
      Ошарашенный вопросом, Гед медлил с ответом, перебирая в памяти все, что он читал или слышал о драконах.
      — Я не знаю, — ответил он наконец. — Да и что мы вообще знаем о драконах? Учат ли они друг друга, как мы: мать — ребенка, старший — младшего? Или они, подобно животным, могут научиться лишь немногому, получая большинство знаний при своем появлении на свет? Даже этого мы не знаем. Но мне лично кажется, что язык драконов неотделим от них самих. Они вместе составляют единое целое.
      — И они не говорят ни на каком другом языке.
      Гед кивнул.
      — Они не способны учиться, — сказал он. — Такова их природа.
      Через кухню прошла Ферру. В ее обязанности входило следить за тем, чтобы ящичек для растопки был всегда полон, и сейчас она была занята тем, что, нацепив жилет и шапочку из телячьей кожи, таскала в кухню щепки из дровяного сарая. Свалив очередную порцию в ящичек у дымохода, Ферру вышла.
      — Что это она напевает? — спросил Гед.
      — Ферру?
      — Когда остается одна.
      — Но она никогда не поет. Она не может петь.
      — Ну, на свой лад. «Далеко-предалеко на западе…»
      — А-а! — воскликнула Тенар. — Эту песню! Разве Огион не рассказывал тебе о Женщине из Кемая?
      — Нет, — ответил он, — расскажи мне.
      Тенар поведала ему эту историю под аккомпанемент поскрипывания колеса прялки. Закончив, она сказала:
      — Когда Мастер Ветров сказал мне, что они ищут женщину с Гонта, я сразу подумала о ней. Но она, наверняка, давно уже умерла. Да и виданное ли дело, чтобы рыбачка, будь она хоть трижды дракон, стала Верховным Магом!
      — Что ж, Мастер Образов и не утверждал, что женщина с Гонта станет Верховным Магом, — заметил Гед. Он штопал порядком порванные штаны, примостившись на подоконнике, поскольку день был пасмурный, и в комнате царил полумрак. Прошло едва ли не полмесяца со дня Зимнего Солнцестояния, и зима была в самом разгаре.
      — Тогда что же он сказал?
      — «Женщина с Гонта». Ты же мне сама рассказывала.
      — Но они же спрашивали, кто же будет новым Верховным Магом.
      — И не получили ответа на свой вопрос.
      —  До во дам м аг ов не сть ч ис ла, — заметила Тенар довольно язвительным тоном.
      Гед перекусил нитку и намотал излишек нити вокруг двух пальцев.
      — Я научился на Рокке играть словами, — согласился он. — Но это, как мне кажется, не тот случай. «Женщина с Рокка» не может стать Верховным Магом. Среди них никогда не было женщин. Этого просто не может быть, потому что не может быть никогда. Маги Рокка — мужчины… их сила — мужская сила, их знания — мужские знания. У мужского начала и у магии — общие корни. Власть — удел мужчин. Правь миром женщины — кем были бы мужчины, если не женщинами, не способными рожать детей? А кем были бы женщины, если не мужчинами, способными на это?
      — Ха! — воскликнула Тенар, и тут же возразила с хитринкой в глазах: — А как же королевы? Кто они, если не женщины, обладавшие властью?
      — Королева — это всего лишь женщина-король.
      Тенар фыркнула.
      — Я хочу сказать, что своей властью она обязана мужчинам. Они позволяют ей использовать частицу собственной власти. Но в этом нет ее заслуги, понимаешь? Королева могущественна не потому, что она женщина, а вопреки этому.
      Тенар кивнула. Она выпрямилась и отодвинулась от прялки.
      — В чем же тогда сила женщины? — спросила она.
      — Не знаю.
      — Интересно, кем же тогда правит женщина именно потому, что она — женщина? Наверное, своими детьми. До поры до времени…
      — Своим домом, наверное.
      Тенар окинула взглядом кухню.
      — Только двери плотно закрыты, — сказала она. — И заперты на замок.
      — Потому что ты имеешь определенную ценность.
      — О, да. Мы бесценны. До тех пор, пока мы бессильны… Я помню, как я впервые познала это! Кессил притесняла меня — меня, Первую Жрицу Гробниц. Тогда я поняла, что бессильна перед ней. Мне оказывались почести, а у нее была власть, данная ей Божественным Королем, мужчиной. О, как я тогда разозлилась! И в то же время испугалась… Мы с Ларк как-то обсуждали эту проблему. Она спросила меня: «Почему мужчины б оя тс я женщин?»
      — Если ваша сила основана лишь на слабости других, вы живете в вечном страхе, — ответил Гед.
      — Да, но женщины, похоже, страшатся собственной силы, боятся самих себя.
      — Научатся ли они когда-нибудь доверять самим себе? — спросил Гед, и в эту минуту в кухню вновь вошла занятая своим делом Ферру. Его глаза встретились с глазами Тенар.
      — Нет, — ответила она. — Доверию нам не научиться.
      Тенар наблюдала за тем, как девочка складывает щепки в ящик.
      — Если власть подразумевает доверие, — продолжила она. — Мне это слово нравится. Если только за ним не стояли бы — один над другим — все эти короли, властители, маги и богачи… Наверное, без этого можно обойтись. Подлинная власть, истинная свобода, должны быть основаны на доверии, а не на силе.
      — Подобно тому, как дети доверяют своим родителям.
      Они оба замолчали.
      — Случается, — сказал Гед, — что доверие предают. Маги на Рокке доверяют самим себе и друг другу. Их власть целомудренна, ничем не запятнана, поэтому они принимают эту чистоту за мудрость. Они даже представить себе не могут, что можно поступить неправильно.
      Тенар удивленно посмотрела на него. Он никогда еще не говорил о Рокке так бесстрастно, как сторонний наблюдатель.
      — Может, им стоит принять туда несколько женщин, чтобы те раскрыли им глаза на истинное положение вещей, — сказала она, и он рассмеялся.
      Она опять придвинула к себе прялку.
      — Я никак не могу понять: если были женщины-короли, почему не может быть женщин — верховных магов?
      Ферру вся обратилась в слух.
      —  Го ря чий с не г, с ух ая во да, — напомнил им Гед гонтийскую поговорку. — Королей возводят на трон другие люди. Маг обязан своей Силой и влиянием самому себе… и никому больше.
      — И это — мужская сила. Потому что мы так и не выяснили, в чем заключается женская сила. Хорошо. Понятно. Тогда вернемся к тому, с чего начали: почему они никак не могут найти нового Верховного Мага — мужчину?
      Гед внимательно изучал прореху на штанине.
      — Что ж, — сказал он, — если Мастер Образов не ответил на заданный ему вопрос, возможно, он ответил на вопрос невысказанный. И тогда все, что им нужно сделать — задать этот вопрос.
      — Это как загадать загадку? — спросила Ферру.
      — Да, — ответила Тенар. — Только мы не знаем, как звучит сама загадка. Нам известна лишь отгадка: «Женщина с Гонта».
      — Женщин на Гонте много, — сказала Ферру, поразмыслив немного. Вероятно, удовлетворив свое любопытство, она ушла за следующей порцией растопки.
      Гед задумчиво посмотрел ей вслед.
      — Все изменилось, — сказал он. — Все… Иногда мне кажется, Тенар, что возведение на трон Лебаннена — это лишь начало. Дверь… А он — привратник. Не пускающий никого внутрь.
      — Он выглядит совсем юным, — сказала Тенар с нежностью в голосе.
      — Морред был так же молод, когда встретил Черные Корабли. Не больше лет было и мне, когда я…
      Он умолк, уставившись в окно, где сквозь частокол голых ветвей величественных дубов виднелись серые, замерзшие поля.
      — Или ты, Тенар, в том мрачном месте… Когда юность сменяется зрелостью? Я не знаю ответа на этот вопрос. Порою я чувствую себя так, будто прожил не одно тысячелетие. Иногда мне кажется, что моя жизнь подобна ласточке, видной сквозь щель в стене. Я не единожды умирал и вновь воскресал — и в безводной стране, и здесь, под солнцем. В «С от во ре ни и» говорится, что мы всегда возвращаемся, вечно возвращаемся к некоему истоку, который не подвластен тлену, «И т ол ько в см ер ти жи зн и…» Я много думал над этим, когда пас коз там, наверху, где день длится вечно: не успевает наступить вечер, как над Горой снова восходит солнце… Я научился у коз их мудрости. Я подумал тогда: чего, собственно, я горюю? Кого я оплакиваю? Верховного Мага Геда? Почему Ястреб, козий пастух, должен испытывать горечь и стыд за него? Чего я натворил такого, чтобы не находить себе места от стыда?
      — Ничего, — подхватила Тенар. — Абсолютно ничего!
      — О, да, — согласился Гед. — Основа величия человека — его способность испытывать стыд. Итак, Ястреб-пастух оплакал Геда — Верховного Мага и вернулся к своим козам, как и подобает мальчишке его возраста…
      Тенар улыбнулась, хотя и не сразу, и немного застенчиво сказала:
      — Мосс говорила мне, что тебе не больше пятнадцати.
      — Похоже, что-то около этого. Огион дал мне Имя осенью. Следующим летом я отправился на Рокк… Кем был тот мальчик? Чистой страницей… Свободным, как ветер, мечтателем…
      — Кто такая Ферру, Гед?
      Он медлил с ответом. И лишь тогда, когда она уже решила, что оно промолчит, Гед, наконец, сказал:
      — Вопрос в том… Насколько она здесь свободна и раскована?
      — Но мы-то с тобой свободны?
      — Я думаю, да.
      — С твоей властью, ты, казалось, был свободен, как никто на свете. Но какой ценой? Что делало тебя свободным? А я… Я словно глиняная фигурка, вылепленная руками женщин, что служат Древним Силам или людям, которые стоят за всеми этими обрядами и храмами, я уж сама не знаю, кому именно. Убежав, я на миг обрела свободу, общаясь с тобой и с Огионом. Но это не стало м ое й свободой. Мне всего лишь предоставили возможность выбора, и я сделала его. Тот бесформенный кусок глины, коим я являлась, принял форму предмета, необходимого в хозяйстве фермера и его детей — форму горшка. Я свыклась с этим, хоти все мое нутро протестовало. Жизнь играла мною. Я знаю правила игры. Но я не знаю, кто их устанавливает.
      — А она, — сказал Гед после долгой паузы, — что будет, когда она включится в игру…
      — Ее будут бояться, — прошептала Тенар. Тут вернулась девочка и разговор пошел о пекущемся в духовке хлебе. Так она проводили большую часть коротких зимних дней: разговаривали обо всем и ни о чем, часто перескакивая с одного на другое, сплетая свои судьбы воедино рассказами о годах, проведенных вдали друг от друга, о своих думах и испытаниях, выпавших на их долю. Затем они умолкали, погружаясь в работу, раздумья и мечты, а молчаливая девочка не отходила от них ни на шаг.
      Так прошла зима, ночи становились все короче, а дни — длиннее, начали появляться на свет ягнята, и работы стало невпроворот. Затем с теплых островов южного Предела, над которыми сияет звезда Гобардон из созвездия, образующего Руну Конца, вернулись ласточки, неся миру весть о приходе новой эпохи.

      Подобно ласточкам, с приходом весны между островами вновь засновали корабли. Из Вальмута в Долину поползли слухи, что королевские парусники гоняются за пиратскими судами, берут их на абордаж и забирают корабли вместе с добычей, вконец разоряя некогда преуспевающих пиратских баронов. Сам Лорд Хено снарядил три самых быстрых своих корабля, поручив им устроить засаду у Оранэа и потопить королевские суда. Во главе своего флота он поставил старого морского волка, колдуна Талли, которого боялись, как огня, все торговцы от Солеа до Андрад. Однако вскоре в бухту Вальмута вошел один из королевских парусников с закованным в цепи Талли на борту. У команды был приказ арестовать Лорда Хено за пиратство и убийства и препроводить его в Порт-Гонт. Хено забаррикадировался в своей каменной усадьбе, расположенной среди холмов за Вальмутом, но, поскольку на дворе стояла теплая весенняя погода, он не зажег огонь в камине, так что пять или шесть молодых ратников Короля пробрались в дом через дымоход. В цепях, с вооруженным эскортом, Лорда пиратов провели по улицам Вальмута и посадили на корабль, чтобы после передать его в руки правосудия.
      Услыхав об этом, Гед сказал с любовью и гордостью в голосе:
      — Все, за что ни возьмется Король, он делает на совесть.
      Вскоре Хэнди со Снагом отправили по дороге на север, в Порт-Гонт, а когда раны Хейка немного поджили, его отправили туда же с попутным кораблем, чтобы и он мог ответить перед судом за убийство. Весть о том, что их приговорили к галерам, вызвала в Срединной Долине бурю восторга, но Тенар с Ферру остались равнодушными к многочисленным поздравлениям соседей.
      Один за другим приходили корабли с посланцами Короля на борту, причем некоторых из них горожане и фермеры своенравного Гонта совсем не рады были видеть: королевские шерифы, призванные выслушать доклады судебных исполнителей и офицеров органов правопорядка, а также жалобы и пожелания простых людей; сборщики налогов; знатные визитеры, чьей задачей было тактично подвести мелких властителей Гонта к мысли о необходимости присягнуть на верность Короне; и разного рода маги и колдуны, которые разбрелись по острову, крайне редко во что-либо вмешиваясь и еще реже вступая в разговоры.
      — Я думаю, они скорее всего ищут нового Верховного Мага, — сказала Тенар.
      — Или выискивают тех, кто использует искусство магии в корыстных целях, — предположил Гед. — Сейчас подобное случается сплошь и рядом.
      Тенар собралась сказать: «Ну, тогда им следует заглянуть в поместье Лорда Ре Альби!», но ее язык словно присох к гортани, «Что же это я собиралась сказать?» — подумала она. «Говорила ли я Геду о том… что я становлюсь забывчивой? О чем это я собиралась попросить Геда? Ах, да. Нам следует починить ворота на нижнем пастбище, прежде чем коровы разбредутся».
      У нее всегда на первом месте стояла ферма. «Ничто не затмит ее в твоих глазах», — бывало, говаривал Огион. Несмотря на то, что ей во всем помогал Гед, она денно и нощно думала о ферме. Да, Гед помогал ей в работе по дому, чего никогда не делал Флинт, но Флинт был фермером до мозга костей, чего нельзя было сказать о Геде. Он быстро учился, но учиться надо было слишком многому. Они работали, не покладая рук. Времени для разговоров теперь почти не оставалось. Вечером они садились вместе ужинать, ложились в постель, засыпали, поднимались на рассвете — и так день за днем, словно белки в колесе.
      — Привет, мать, — сказал худенький паренек, стоявший у ворот фермы.
      Тенар решила, что это старший сын Ларк, и сухо спросила:
      — Чего тебе, мальчик?
      Затем она пригляделась к нему, атакуемая со всех сторон пищащими цыплятами и крякающими утками.
      — Спарк! — вскрикнула она и бросилась к нему, насмерть перепугав домашнюю птицу.
      — Ладно, ладно, — сказал он. — Только не надо нежностей.
      Он позволил ей обнять себя и погладить по лицу. Затем он вошел в дом и уселся за стол в кухне.
      — Ты обедал? Виделся ли ты с Эппл?
      — Я, пожалуй, поел бы.
      Она стала рыться в избитой продуктами кладовой.
      — На каком корабле ты плаваешь? По-прежнему на «Чайке»?
      — Нет.
      Пауза.
      — Моего корабля больше нет.
      Она в ужасе обернулась к нему.
      — Затонул?
      — Нет.
      Он невесело улыбнулся.
      — Команда распалась. Ее разогнали люди Короля.
      — Но… это же не было пиратское судно…
      — Нет.
      — Тогда почему…
      — Говорят, они хотели отобрать какие-то товары, а капитан воспротивился, — неохотно ответил Спарк. Он всегда был таким тощим, однако сейчас выглядел старше своих лет из-за продубленной солнцем кожи и длинных прямых волос, обрамлявших узкое длинное лицо, похожее на лицо Флинта, только еще уже и жестче.
      — Где отец? — спросил он.
      Тенар окаменела.
      — Ты не заходил к Эппл?
      — Нет, — сказал он безразлично.
      — Флинт умер уже три года назад, — объяснила она. — От удара. Среди полей… прямо на тропинке, ведущей к овечьему загону. Его нашел Клирбрук. Прошло уже три года.
      Спарк промолчал. Он либо не знал, что сказать, либо ему просто нечего было сказать.
      Тенар поставила перед ним тарелку с едой. Он так набросился на пищу, что она тут же подставила еще одну тарелку.
      — Когда ты в последний раз ел?
      Он пожал плечами, продолжая жевать.
      Она села за стол напротив него. Мягкий свет теплого весеннего солнца, струившийся сквозь низкое окошко, освещал стол и играл на начищенной медной решетке очага.
      Наконец Спарк отодвинул тарелку.
      — Так кто приглядывал за фермой? — спросил он.
      — А почему это тебя интересует, сынок? — вежливо, но довольно сухо переспросила Тенар.
      — Она же моя, — ответил он ей так же сухо.
      Через пару минут Тенар поднялась и убрала со стола грязные тарелки.
      — Да, это так.
      — Ты, конечно, можешь остаться, — сказал явно смущенный Спарк, довольно неуклюже пытаясь обратить все в шутку. Однако он был не из породы шутников. — Старик Клирбрук все еще здесь?
      — Они все здесь. И еще мужчина, которого зовут Ястреб, и ребенок, которого я взяла к себе. Эти двое живут здесь, в доме. Тебе придется спать на чердаке. Я приставлю лестницу.
      Она вновь повернулась к нему лицом.
      — Ты ведь будешь жить теперь здесь?
      — Может быть.
      Именно так Флинт отвечал на многие ее вопросы все двадцать с лишним лет их совместной жизни. Он специально не говорил ни «да», ни «нет», отрицая тем самым ее право задавать вопросы, а также считая, что ее неведение развязывает ему руки. Однако это выхолощенная, вымученная свобода, подумала она.
      — Бедненький, — сказала Тенар. — Команду твоего судна разогнали, отец твой умер, а в доме — незнакомцы, и все в один день. Тебе нужно какое-то время, чтобы привыкнуть ко всему этому. Извини меня, сынок. Ко я на самом деле рада, что ты вернулся. Я часто думала о тебе, особенно долгими зимами, или когда за окном бушевала гроза.
      Спарк промолчал. Ему нечего было предложить ей, а принять от нее что-то он был не в состоянии. Он отодвинул стул и собрался было встать, но тут в кухню вошла Ферру. Спарк так и замер, уставившись на нее.
      — Что с ней случилось? — выдавил он из себя.
      — Она обожглась. Это мой сын, я рассказывала тебе о нем, Ферру. Моряк, Спарк. Это твоя сестра, Спарк.
      — Сестра!?
      — Я удочерила девочку.
      — Сестра!? — вновь вскричал он и обвел кухню взглядом, словно желая призвать кого-то в свидетели, а затем впился глазами в мать.
      Она выдержала его взгляд.
      Он выскочил из кухни, как ошпаренный, шарахнувшись по дороге от неподвижной, как статуя, Ферру, и громко хлопнул дверью.
      Тенар хотела что-то сказать Ферру, но слова застряли у нее в горле.
      — Не плачь, — сказала девочка, которая сама никогда не плакала, подойдя к ней и коснувшись ее руки. — Он сделал тебе больно?
      — О, Ферру! Дай я обниму тебя!
      Подхватив девочку на руки, Тенар присела на стол, хотя держать на руках порядком выросшую девочку было нелегко, да и не привыкшая к такому обращению Ферру чувствовала себя неловко. Но Тенар, плача навзрыд, продолжала обнимать Ферру, а та прижалась своим израненным лицом к лицу Тенар, так что оно вскоре тоже стало мокрым от слез.
 
      Когда сгустились сумерки, с противоположных концов фермы явились Гед и Спарк. Последний наверняка успел поговорить с Клирбруком и обдумать сложившуюся ситуацию. Поставленный перед фактом Гед, напротив, пытался получить о ней хоть какое-то представление. За ужином они говорили мало, тщательно подбирая слова. Спарк, казалось, спокойно воспринял то, что ему не вернули его собственную комнату. Покончив с ужином, он тут же взлетел, словно по трапу, по приставной лестнице на чердак и, судя по всему, его вполне устроила та постель, что приготовила ему мать, поскольку он спустился оттуда лишь поздним утром.
      Спарк сразу же потребовал, чтобы ему подали завтрак. Его отец никогда не начинал есть, пока к нему не присоединялись мать, жена и дочь. Может, Спарку просто недоставало отцовского такта? Должна Тенар указать ему на его просчет или нет? Она накормила его, вымыла за ним тарелку и вышла в сад, где вместе с Ферру и Шенди принялась окуривать ядовитым дымом расплодившихся гусениц, грозивших уничтожить листву на саженцах плодовых деревьев.
      Спарк присоединился к Клирбруку с Тиффом. И все последующие дни проводил, большей частью, в их обществе. Всю тяжелую и требующую немалого мастерства работу по севу зерновых и уходу за овцами выполняли Гед, Шенди и Тенар, а два старика, прожившие всю жизнь на ферме я работавшие еще на его отца, вертелись вокруг Спарка, рассказывая ему, что они тут всему голова. Похоже, старики искренне верили в то, что именно они здесь всем заправляют, заставив и Спарка поверить в это.
      В доме Тенар не находила себе места. Лишь на свежем воздухе, работая во дворе или в поле, она забывала о гневе и стыде, что поднимались в ней в присутствии Спарка.
      — Я вне себя, — с горечью призналась она Геду, лежа в пронзаемой светом звезд темноте их комнаты. — Я вне себя, ибо потеряла того, кем гордилась больше всего на свете.
      — Кого ты потеряла?
      — Своего сына. Я не смогла воспитать его настоящим мужчиной. Я упустила, упустила его.
      Она закусила губу, уставившись в темноту сухими глазами.
      Гед не стал спорить с ней или уговаривать ее не впадать в отчаяние. Он лишь спросил:
      — Думаешь, он останется?
      — Да. Он побоится вновь выйти в море. Спарк не сказал мне всей правды о своем корабле. Он был вторым помощником капитана и, я полагаю, помогал укрывать награбленные товары. Тоже как пиратство. В этом нет ничего страшного. Все гонтийские моряки немного пираты. Но он солгал мне. Солгал! К тому же, он завидует тебе. Бесчестный, завистливый человечишка!
      — До смерти перепуганный, как я погляжу, — сказал Гед. — Но он не злодей. И это его ферма.
      — Так пусть забирает ее! Она воздаст ему сполна за…
      — Не надо, милая, — сказал Гед, удерживая ее рукой и словами. — Не желай ему зла!
      Призыв его был столь искренен и страстен, что гнев ее вновь обратился в любовь, породившую его, и Тенар воскликнула:
      — Я и не собиралась проклинать его или эту ферму! У меня и в мыслях этого не было! Мне так стыдно, я чувствую себя такой виноватой! Жутко виноватой, Гед!
      — Не надо, не надо, милая, мне плевать на то, что мальчишка думает обо мне. Но он крайне неприветлив с тобой.
      — И с Ферру. Он обращается с ней как с… Он сказал, он спросил у меня: «Почему она так выглядит, что она натворила?» Что о на н ат во ри ла!..
      Гед несколько раз медленно и нежно провел рукой по ее волосам, как он часто делал, и они оба испытали сладостную истому.
      — Я мог бы опять отправиться пасти коз, — сказал он наконец. — Это бы немного разрядило ситуацию. Если не считать работы по ферме…
      — Тогда я отправлюсь с тобой.
      Гед, похоже, задумался, поглаживая ее по волосам.
      — Думаю, мы могли бы уйти вместе, — сказал он. — Там, над Лиссу, овец пасли две женатые пары. Но когда наступит зима…
      — Возможно, какой-нибудь фермер приютит нас. Я могу готовить… приглядывать за овцами… а ты — за козами… и вообще, у тебя в руках работа спорится…
      — Ловко обращаюсь с вилами, — прошептал он, и она невольно рассмеялась.
      На следующее утро Спарк встал рано, поскольку собрался идти на рыбалку со стариком Тиффом, и завтракал вместе со всеми. Встав из-за стола, он сказал более приветливым, чем обычно, тоном:
      — Я наловлю к ужину свежей рыбы.
      За ночь Тенар набралась решимости.
      — Постой, — сказала она. — Помоги мне убрать со стола, Спарк. Положи тарелки в мойку и залей их водой.
      Он изумленно посмотрел на нее и, надев шапку, буркнул:
      — Это женская работа.
      — Это работа всякого, кто ест на кухне.
      — Только не моя, — отрезал он и вышел.
      Тенар пошла за ним и остановилась на пороге дома.
      — Хороша для Ястреба, но не для тебя? — крикнула она.
      Он небрежно кивнул, шагая через двор.
      — Слишком поздно, — сказала она, вернувшись на кухню. — Момент упущен, упущен.
      Тенар вдруг почувствовала каждую морщинку на своем обветренном лице, их мелкую сеточку в уголках губ и на переносице.
      — Камень можно поливать, — сказала она, — но он не прорастет.
      — Нужно начинать, когда они юны и невинны, — заметил Гед. — Как я.
      На этот раз она не улыбнулась.
      Возвращаясь домой после трудового дня, они увидели Спарка, разговаривающего с каким-то мужчиной у входных ворот.
      — Не из Ре Альби ли тот малый? — спросил Гед, отличавшийся отменным зрением.
      — Не отставай, Ферру, — попросила Тенар приостановившуюся девочку. — Какой еще малый?
      Она была слегка близорука, и ей пришлось прищуриться.
      — А-а, это же торговец овцами, как его там… Таунсенд. Что здесь надо этому стервятнику?
      Тенар весь день пребывала в скверном настроении и Гед с Ферру благоразумно промолчали.
      Она подошла к стоящему в воротах мужчине.
      — Пришел за ягнятами, Таунсенд? Ты опоздал ровно на год. Хотя в загоне, пожалуй, еще остались несколько ягнят этого помета.
      — Хозяин уже сказал мне об этом, — заметил Таунсенд.
      — Неужели? — съязвила Тенар.
      Лицо Спарка налилось кровью от ее пренебрежительного тона.
      — Тогда не буду мешать твоим переговорам с хозяином, — бросила она и было развернулась, чтобы уйти, но тут Таунсенд сказал:
      — У меня для тебя есть послание, Гоха.
      — Вот как?
      — Знаешь, старая ведьма, Мосс, совсем плоха. Узнав, что я собираюсь в Срединную Долину, она попросила меня: «Скажи Госпоже Гохе, что я хочу повидаться с ней перед смертью, пусть придет, если сможет».
      Стервятник, подумала Тенар, с неприязнью глядя на человека, принесшего дурные вести.
      — Она больна?
      — Она умирает, — сказал Таунсенд, натянуто улыбнувшись, словно испытывал к старухе симпатию. — Прихворнула зимой, потом ей делалось все хуже и хуже, и вот Мосс попросила меня сказать тебе, что она хочет повидаться с тобой перед смертью.
      — Спасибо, что передал послание, — сухо поблагодарила его Тенар, повернулась и зашагала к дому. Таунсенд со Спарком отправились к овечьим вагонам.
      Тенар сказала Геду и Ферру, когда они все вместе готовили обед:
      — Я должна сходить к ней.
      — Конечно, — согласился Гед. — Мы пойдем с тобой, если ты не против.
      — Правда?
      В первый раз за этот день лицо ее просветлело, словно ветер развеял грозовые тучи.
      — Ох, как… как я рада… мне не хотелось просить, я подумала, может… Ферру, ты не возражаешь против того, чтобы какое-то время вновь пожить в домике Огиона?
      Ферру задумалась.
      — Я смогу проведать свое персиковое деревце, — сказала она.
      — Да, а также Хифер… и Сиппи… и Мосс, бедняжка Мосс! Ох, мне так давно хотелось навестить их, но как то не случалось. Да и за фермой необходимо было присматривать…
      Ей показалось, что существовала еще одна, более веская причина, по которой они не могла вернуться, более того, сама того не осознавая, она даже думать себе не позволяла о возвращении. И не подозревала до сегодняшнего дня, что ей так хочется вернуться. Но Тенар никак не могла вспомнить, что это была за причина, разгадка все время ускользала от нее, словно тень или забытое слово.
      — Надеюсь, за Мосс присматривают, и кто-нибудь додумался послать за лекарем. Она единственная знахарка на всем Обрыве, но внизу, в Порт-Гонте, наверняка есть люди, которые могут ей помочь. Ах, бедняжка Мосс! Мне хочется выйти прямо сейчас, но уже слишком поздно. Завтра, рано утром. И хозяину придется самому готовить себе завтрак!
      — Он научится, — сказал Гед.
      — Нет, не научится. Он найдет какую-нибудь дурочку, которая будет делать это за него.
      Тенар окинула взглядом кухню. Лицо ее раскраснелось, глаза метали молнии.
      — Я скоблила этот проклятый стол последние двадцать лет. Надеюсь, она это оценит!
      Таунсенд принял приглашение Спарка поужинать с ними, но на ночь торговец овцами не остался, хотя ему, конечно, по законам гостеприимства, был предложен кров. В противном случае ему пришлось бы уступить одну из кроватей, а Тенар эта мысль не нравилась. Она была рада видеть, как он уходит по тропинке в деревню, к своим знакомым, в голубоватых сумерках теплого весеннего вечера.
      — Мы на рассвете уйдем в Ре Альби, сынок, — сказала она Спарку. — Ястреб, Ферру и я.
      Он выглядел слегка испуганным.
      — Просто, вот так уйдете, и все?
      — Как ты пришел, как ты явился сюда, — сказала его мать. — Теперь взгляни-ка сюда, Спарк. Это шкатулка с деньгами твоего отца. Здесь семь костяных пластинок и долговые расписки старого Бриджмана, но он никогда не расплатится по ним, ему печем платить. Эти четыре Андрадских пластинки Флинт выручил, продав овечьи шкуры в Вальмуте какому-то чужеземному торговцу четыре года назад. А тремя Хавнорианскими Толи расплатился с нами за ферму у Высокогорного Ручья. Я заставила твоего отца купить эту ферму, помогла ему привести ее в порядок и продать ее. Я возьму эти три пластины, они принадлежат мне по праву. Остальные, так же, как и ферма — твои. Ты теперь хозяин.
      Высокий, худощавый юноша будто оцепенел, уставившись на шкатулку с деньгами.
      — Возьми все деньги. Мне они ни к чему, — прошептал он.
      — Мне они тоже не нужны. Но спасибо, что предложил, сынок. Сбереги эти четыре пластинки. Когда женишься, подари их от моего имени своей жене.
      Она убрала шкатулку туда, где Флинт всегда держал ее — на самую верхнюю полку серванта, за большую тарелку.
      — Ферру, собери свои вещи сейчас, потому что завтра мы выйдем из дома очень рано.
      — Когда ты вернешься? — спросил Спарк. Его тон напомнил Тенар, каким беспокойным, болезненным ребенком он был когда-то. Но она ответила лишь:
      — Не знаю, дорогой мой. Если во мне возникнет нужда, я приду.
      Тенар занялась дорожными мешками и походной обувью.
      — Спарк, — сказала она. — Сделай кое-что для меня.
      Он сидел у очага, угрюмый и встревоженный.
      — Не откладывая в долгий ящик, сходи в Вальмут и повидайся с сестрой. Скажи ей, что я вернулась на Обрыв. Если я ей понадоблюсь, скажи, пусть сразу даст мне знать.
      Он кивнул, наблюдая за Гедом, который уже упаковал свои нехитрые пожитки с быстротой и уверенностью опытного путешественника, и теперь расставлял тарелки, чтобы оставить кухню в полном порядке. Покончив с этим, он сел напротив Спарка и стал вдевать новый шнур в петли на горловине своего дорожного мешка.
      — Для этого используют особый узел, — сказал Спарк. — Морской узел.
      Гед молча протянул ему через очаг мешок, и Спарк так же молча продемонстрировал нужный узел.
      — …и вверх. Понятно? — спросил он. Гед кивнул.
      Они вышли из дома ранним утром, когда было еще темно и холодно. Лучи солнца добираются до западного склона Горы Гонт в последнюю очередь, и они согревались лишь быстрой ходьбой, пока, наконец, солнце не обогнуло громаду южного пика и не окатило теплом их спины.
      Ферру могла идти раза в два быстрее, чем прошлым летом, но за один день им все равно было не дойти. Около полудня Тенар спросила:
      — Не заглянуть ли нам по дороге в Родник-под-Дубами? Там есть что-то вроде постоялого двора. Помнишь, Ферру, как тебя напоили там молоком?
      Гед смотрел вверх, на склон Горы, с отрешенным выражением на лице.
      — Мне знакомы эти места…
      — Вот и отлично, — сказала Тенар.
      Немного не доходя до крутого изгиба тропы, с которого впервые открывался вид на Порт-Гонт, Гед свернул с дороги в лес, покрывавший крутые склоны высившихся над тропой утесов. Клонящееся к западу солнце косыми, отливающими червонным золотом лучами пронзало царивший под густыми кронами деревьев полумрак. Они карабкались вверх полмили или около того, причем Тенар показалось, что никакой тропинки не было и в помине, пока не вышли, наконец, на небольшой уступ или террасу на склоне Горы — крохотный, поросший травой пятачок, укрытый от ветра утесами и окружающими деревьями. Отсюда были видны горные хребты на севере, а меж вершин двух гигантских слей на западе открывался прекрасный вид на море. Воздух был абсолютно спокоен, лишь иногда легкий ветерок шелестел среди елей. Горный жаворонок рассыпал свои трели в омытой солнцем синеве неба, пока не упал камнем к своему скрытому в нескошенной траве гнезду.
      Они втроем перекусили хлебом с сыром и стали наблюдать за тем, как от моря вверх по склону Горы карабкается черная тень. Сделав себе из плащей постели, они уснули: Ферру посередине, Тенар и Гед — по бокам. Посреди ночи Тенар вдруг проснулась. Неподалеку ухал, словно бил в гулкий колокол, филин, а где-то высоко в горах ему отдаленным набатом вторила самка, Тенар подумала: «Надо посмотреть, как звезды будут садиться в море», — но тут вновь со спокойной душой провалилась в сон.
      Проснувшись на рассвете, она увидела, что Гед сидит рядом с ней, закутавшись в свой плащ, и смотрит сквозь прогалину на запад. На его смуглом лице, отмеченном печатью спокойствия и задумчивости, застыло то самое выражение, что Тенар видела на нем лишь однажды — много лет назад, на берегу Атуана. Только на этот раз он не потупил взор, а устремил его в бескрайние просторы неба на западе. Проследив за его взглядом, она увидела прочертившую небо золотисто-красную зарницу занимающегося дня.
      Он повернулся к ней, и она сказала ему:
      — Я влюбилась в тебя с первого взгляда.
      — Ты подарила мне жизнь, — прошептал он и, наклонившись, поцеловал ее в грудь и в губы. Она на мгновение прижала его к себе. Затем они встали, разбудили Ферру и продолжили свой путь. Но когда они вступили под сень деревьев, Тенар обернулась и бросила прощальный взгляд на крошечную поляну, как бы желая запечатлеть в памяти тот краткий миг счастья, который она испытала здесь.
      Весь первый день своего похода они провели в дороге. К вечеру второго дня они рассчитывали добраться до Ре Альби. Поэтому Тенар не могли думать ни о ком другом, кроме Мосс, о том, что за ведут ее свалил, действительно ли она умирает. Но мало-помалу усталость вытеснила из ее головы мысли о Мосс, да и вообще все мысли. Ей до смерти надоело шагать по пыльной дороге. Они миновали Родник-под-Дубами, спустились в ущелье, потом вновь начали карабкаться в гору. На последнем долгом подъеме к Обрыву Тенар уже с трудом переставляла ноги, мысли в голове путались, цепляясь за какое-нибудь слово или образ до тех пор, пока они не теряли всякий смысл — образ серванта в доме Огиона и словосочетание «костяной дельфин», что всплывало у нее в мозгу через образ сплетенного из травы мешочка для игрушек, принадлежащих Ферру, появлялись особенно часто и настойчиво.
      Гед шагал уверенной поступью опытного путешественника, Ферру не отставала от него ни на шаг — та самая Ферру, которая еще год назад на этом самом подъеме окончательно выбилась из сил и Тенар пришлось нести ее на руках. Правда, тогда они за день прошли гораздо большее расстояние, да и девочка в то время еще не вполне оправилась от болезни.
      А вот Тенар постарела, стала слишком старой, для того, чтобы ходить так быстро и на такие расстояния. Старухе следовало оставаться дома, у теплого очага. Костяной дельфин, костяной дельфин. Кость, связывающий, опутывающее заклинание. Костяной человек и костяной зверек. Они поджидали ее там, впереди. Тенар отстала от них. Она очень устала. Собрав волю в кулак, Тенар преодолела последние метры подъема и присоединилась к своим спутникам там, где дорога вышла на один уровень с Обрывом. Слева виднелись полого сбегавшие к краю утеса крыши Ре Альби. Справа дорога сворачивала к усадьбе Лорда Ре Альби.
      — Туда, — сказала Тенар.
      — Нет, — возразила девочка, указывая влево, на деревню.
      — Туда, — повторила Тенар и свернула направо. Гед последовал за ней.
      Они шли между ореховых рощ и зеленеющих полей. Уже давно перевалило за полдень, и в воздухе ощущалось теплое дыхание наступающего лета. Повсюду во фруктовых садах пели птицы. По дороге, ведущей к величественному особняку, им навстречу шел человек, чье имя она не могла вспомнить.
      — Добро пожаловать! — воскликнул он, улыбаясь им.
      Они остановились.
      — Какие великие люди почтили своим присутствием поместье Лорда Ре Альби, — сказал он. Нет, его звали не Туахо. Костяной дельфин, костяной зверек, костяной ребенок.
      — Милорд Верховный Маг!
      Мужчина низко поклонился, и Гед поклонился ему в ответ.
      — И миледи Тенар с Атуана!
      Он поклонился еще ниже, и она упала на колени. Ее голова клонилась все ниже и ниже, пока Тенар не уперлась сначала ладонями, а потом и лицом в дорожную пыль.
      — Теперь ползи, — приказал он, и она поползла к нему.
      — Прекрати, — и она остановилась.
      — Вы можете говорить? — спросил он. Тенар молчала. В ее мозгу царила пустота, поэтому ни единого слова не сорвалось с ее уст. Гед ответил своим обычным ровным голосом:
      — Да.
      — Где чудовище?
      — Не знаю.
      — Я думал, ведьма захватит свою любимицу с собой. Но она взяла вместо нее тебя, лорд Верховный Маг Сокол. Приятная неожиданность! Я собираюсь очистить мир от ведьм и чудовищ, и с ними церемониться не намерен. Но с тобой, кто когда-то был мужчиной, я поговорить не прочь. По крайней мере, ты способен связно излагать свои мысли, а также понять, за что ты будешь наказан. Я полагаю, ты думал, что бояться тебе нечего, раз твой Король на троне, а мой повелитель, наш повелитель, сгинул. Ты думаешь, что навязал свою волю и похоронил мечту о вечной жизни, не так ли?
      — Нет, — ответил голос Геда.
      Тенар не могла их видеть. Она видела одну лишь придорожную пыль, и та скрипела у нее на зубах. Она услышала голос Геда, который сказал:
      — В смерти заключена жизнь.
      — Давай, давай, рассказывай сказочки, Мастер Рокка — книжный червь! Умора, да и только — Верховный Маг превратился в козьего пастуха, в котором магии не осталось ни на грош, ни единого словечки. Эй, Верховный Мат, можешь ты произнести хоть одно заклинание? Ну, хоть самое простейшее, дабы сотворить крохотную иллюзию? Нет? Ни одною словечка? Мой повелитель перехитрил тебя. Надеюсь, теперь ты это понимаешь? Тебе не удалось одолеть его. Его Сила не исчезла! Я уничтожу тебя не сразу. Сперва дам тебе возможность увидеть эту Силу. Мою Силу. Увидеть старика, которого я вытащил из лап смерти, если понадобится, я использую твою жизненную силу для поддержания его жизни — увидеть, как строит из себя дурака твой Король со своими пустоголовыми придворными и глупыми чародеями, сбивающимися с ног в поисках какой-то там женщины! Женщины, что призвана править нами! Но подлинные повелители судеб мира находятся здесь, в этом поместье. Весь последний год я собирал в этом доме тех, в ком живет истинная Сила. Некоторые из них явились с Рокка, улизнув из-под носа у своих наставников. Другие — с Хавнора, они улизнули из-под носа так называемого Сына Морреда, который желает, чтобы им помыкала женщина, твоего Короля, который даже не скрывает своего Настоящего Имени, так он уверен в собственной безопасности. А известно ли тебе мое Имя, Верховный Маг? Помнишь ли ты имя юнца, поступившего в школу на Рокке четыре года назад, когда во главе ее стоял ты, величайший Мастер из всех Мастеров?
      — Тебя звали Аспен, — ответил величавый голос.
      — А каково мое Настоящее Имя?
      — Я не знаю твоего Настоящего Имени.
      — Что? Ты не знаешь его? Разве ты не в силах вычислить его? Разве магам не известны все Имена?
      — Я не маг.
      — А ну, повтори-ка.
      — Я не маг.
      — Мне нравится, когда ты это говоришь. Повтори еще раз.
      — Я не маг.
      — Зато я — маг!
      — Да!
      — Повтори!
      — Ты — маг!
      — Ох! Действительность превзошла самые смелые мои ожидания! Хотел поймать селедку, а в сети попал кит! Теперь, пошли со мной, встретимся с моими друзьями. Ты можешь идти. А ты — ползи.
      Они поднялись по тропинке к усадьбе Лорда Ре Альби и вошли внутрь дома. Тенар проползла на карачкак всю дорогу до дома, вскарабкалась по мраморным ступеням к входной двери и ступила на мраморный пол коридора и комнат.
      В доме царила тьма. Она словно просочилась в мозг Тенар, и разговоры окружавших ее людей становились все более и более непонятными, Тенар улавливала только отдельные слова и узнавала некоторые голоса. Она понимала, что говорит Гед, поскольку при звуке его голоса в ее мозгу всплывало его Имя, и она цеплялась за него. Но он говорил крайне редко, лишь отвечая на вопросы того, чье имя было не Туахо. Этот человек часто обращался к ней, называя ее Сучкой.
      — Это моя новая любимица, — говорил он другим людям, что скрывались в тени за пределами освещенного свечами пространства.
      — Видите, как я ее выдрессировал? Крутись, Сучка!
      Она крутилась волчком, и мужчины хохотали.
      — У нее есть щенок, — сказал он, — которого я хотел добить после того, как его не удалось поджарить. Но вместо него она принесла мне пойманную ею птицу — Сокола. Завтра мы будем учить его летать.
      В разговор вступили другие голоса, но она не могла разобрать слов.
      Что-то стиснуло его шею, и ей пришлось вновь карабкаться по ступенькам, пока она не попала в комнату, где пахло мочой, гниющим мясом и цветами. Послышались чьи-то голоса. Холодная, как камень, немощная рука похлопала ее по голове, кто-то рассмеялся: «Хе, хе, хе» — тихим, скрипучим голосом. Затем ее выпихнули из комнаты и заставили ползти на карачках по длинным коридорам. Она не могла ползти быстро, и ее подгоняли ударами по лицу и груди. Наконец, за ней захлопнулась дверь, и она очутилась в кромешной тьме. Она услышала, как кто-то плачет, и подумала, что это ребенок, ее ребенок. Она хотела, чтобы ребенок замолчал. Наконец, плач стих.

      Девочка повернула налево, зашла за цветущую живую изгородь и лишь тогда обернулась.
      Человек, которого звали Аспен, чье Имя было Ерисен — он представлялся ей сгустком пульсирующей тьмы — пленил ее мать и отца, продев одну узду через язык Тенар, другую — через сердце Геда, и теперь вел их к своему логову. От смрада его берлоги у нее кружилась голова, но она пошла за ними, держась на безопасном расстоянии, чтобы увидеть, что он предпримет. Он втолкнул их внутрь и захлопнул за ними дверь. Дверь была из камня. Здесь ей не войти.
      Если бы она умела летать! Но она не была одной из крылатых.
      Она бросилась бежать со всех ног через поля, мимо домика тетушки Мосс, мимо хижины Огиона и загона для коз, по тропинке, ведущей к краю утеса, где она еще ни разу не была, поскольку могла видеть только одним глазом. Она была настороже и ни разу не оступилась. Она стояла на самом краю. Далеко внизу шумело море, в бездонной глубине неба сияло солнце. Она посмотрела на запад другим глазом и выкрикнула другим голосом Имя, к которому ее мать взывала во сне.
      Не дожидаясь ответа, она повернулась и поспешила обратно — сперва к хижине Огиона, чтобы посмотреть, насколько подросло ее персиковое деревце. Старое дерево стояло все усыпанное маленькими зелеными персиками, но саженца нигде не было видно. Вероятно, его съели козы. Или он засох, потому что она его не поливала. Она постояла там еще немного, надеясь обнаружить на земле хоть ямку от него, затем тяжело вздохнула и отправилась через поля к дому тетушки Мосс.
      Цыплята кинулись врассыпную с громким кудахтаньем и писком, протестуя против ее вторжения. В наполненной резкими ароматами хижине было темно.
      — Тетушка Мосс! — позвала она голосом, предназначенным для людей.
      — Кто здесь?
      Старуха пряталась в своей кровати. Она была жутко напугана и пыталась отгородиться от незванных гостей горсткой камней, выложенных в ряд, но без толку — у нее не хватило на это сил.
      — Кто это? Кто здесь? Ой, дорогуша… моя маленькая девочка, моя красавица, что ты здесь делаешь? Где она, где твои мать, ох, неужто она тоже здесь? Она пришла? Не входи, не входи, дорогуша, на мне лежит проклятие, он проклял старуху, не приближайся ко мне! Не приближайся!
      Она заплакала. Девочка протянула руку и коснулась ее плеча.
      — Ты — холодная, — сказала она.
      — А ты горячая, как огонь, малышка, твоя рука обожгла меня. Ох, не смотри на меня! Из-за него моя плоть гниет и ссыхается, но он не дает мне умереть. Он сказал, что я приведу вас сюда. Я пыталась умереть, пыталась, но он держит меня, не позволяет расстаться с жизнью, не дает мне умереть, ох, позволь мне умереть!
      — Тебе не надо умирать, — сказала, нахмурившись, девочка.
      — Малышка, — прошептала старуха, — дорогуша… назови меня по Имени.
      — Ната, — сказала девочка.
      — Ах. Так я и знала. Освободи меня, дорогуша!
      — Я должна подождать, — сказала девочка. — Пока они не придут.
      Ведьма перестала дрожать и задышала легко и свободно.
      — Пока кто не придет, дорогуша? — прошептала она.
      — Мой народ.
      Девочка крепко сжимала в своей руке большую, прохладную, похожую на вязанку хвороста, ладонь ведьмы. Теперь снаружи хижины было так же темно, как внутри нее. Ната, которую все звали Мосс, уснула. Вскоре и девочка, что сидела на полу у ее матраца в окружении несушек, тоже заснула.
 
      Мужчина вошел вместе со светом.
      — Вставай, Сучка, вставай! — рявкнул он.
      Она встала на четвереньки.
      Он рассмеялся и сказал:
      — Вставай на ноги! Ты же умная Сука, ты ведь умеешь ходить на задних лапах, не так ли? Правильно. Сделай вид, будто ты — человек! А теперь давай-ка прогуляемся. Пошли!
      Он дернул за поводок, прикрепленный к сжимающему ее горло ошейнику, и она пошла за ним.
      — Ну вот, теперь ты веди ее, — сказал он, и поводок взял в руки тот, кого она любила, но чьего Имени больше не помнила.
      Тут из тьмы возникли остальные. Каменный зев открылся и, выпустив их, снова захлопнулся.
      Он ни на шаг не отходил от нее и от того, кто держал поводок. Остальные, их было трое или четверо, шли за ними.
      Поля седели от росы. Гора черным силуэтом выделялась на фоне розовеющего небосвода. В садах и в кустарниках одна за другой начали заводить свои трели птицы. Они подошли к краю мира и зашагали вдоль него. Наконец, они остановились на узком, голом каменном выступе. На камне была прочерчена борозда, и она уставилась на нее.
      — Ястреб столкнет ее, — сказал он. — А затем «полетит» сам.
      Он расстегнул ошейник и снял его.
      — Встань на край, — приказал он. Следуя за бороздой в камне, она приблизилась к обрыву. Внизу бушевало море. Вокруг раскинулись бескрайние просторы неба.
      — Теперь Соколу достаточно лишь слегка подтолкнуть ее, — сказал он. — Но сперва давайте выясним, не желает ли она что-нибудь сказать нам напоследок. Ей, наверняка, не терпится высказаться. Женщины любят молоть языком. Не хотите ли что-нибудь сказать нам, леди Тенар?
      Она не смогла вымолвить ни слова, я лишь указала пальцем на небо над морем.
      — Альбатрос, — сказал он.
      Она громко рассмеялась. В безбрежном океане света, лившемся из дверного проема неба, парил дракон, оставляя всполохи пламени за своим причудливо изогнутым, закованным в броню телом.
      — Калессин! — крикнула она, затем повернулась и, схватив Геда за руку, повалила его на голый камень скалы, так что огненный язык прошел над ними. Мелькнуло чешуйчатое тело дракона, засвистел ветер в поднятых крыльях, заскрежетали о камень острые, как бритва, когти.
 
      Налетел ветер с моря. Крохотный побег чертополоха, проросший в трещине скалы у ее ладони, клонился под его порывами.
      Гед был рядом с ней. Они лежали, прижавшись друг к другу, на крохотном пятачке между морем и драконом.
      Тот искоса посмотрел на них большим желтым глазом.
      Гед произнес хриплым, дрожащим голосом какую-то фразу на драконьем языке. Тенар поняла ее без труда: «Благодарим тебя, Старейший».
      Глядя на Тенар, Калессин спросил гулким, словно удар гонга, голосом:
      —  Аро Т ех ан у?
      Девочка, вдруг вспомнила Тенар. — Ферру!
      Она вскочила на ноги, готовая броситься искать свою малышку. Тут Тенар увидела, что девочка идет по узкой каменной тропке между морем и горой, направляясь к дракону.
      — Не беги, Ферру! — крикнула она, но девочка увидела ее и со всех ног кинулась к ней. Они стиснули друг друга в объятьях.
      Дракон повернул свою гигантскую, охряно-красную голову и взглянул на них обеими глазами. Бездонные ямы ноздрей курились дымом, в их глубинах клокотал огонь. Несмотря на холодный морской бриз, от тела дракона веяло теплом.
      — Техану, — сказал дракон.
      Девочка повернулась и посмотрела на него.
      — Калессин, — сказала она.
      Тут, наконец, с колен с трудом, опираясь на руку Тенар, поднялся Гед. Он улыбнулся и сказал:
      — Теперь я знаю, кто позвал тебя, Старейший!
      — Это я его позвала, — сказала девочка. — Иного выхода у меня не было.
      Продолжая глядеть на дракона, она говорила на его языке, на Древнем Наречии.
      — Ты правильно поступила, малышка, — сказал дракон. — Я так долго тебя искал.
      — Можем мы отправиться туда прямо сейчас? — спросила девочка. — Туда, где «мой народ танцует на ином ветру»?
      — Ты хочешь бросить этих людей?
      — Нет, — ответила она. — Разве они не могут отправиться со мной?
      — Нет, не могут. Их дом — здесь.
      — Тогда я останусь с ними, — сказала девочка после секундной запинки.
      Калессин отвернулся, чтобы выпустить огненную струю в приступе смеха или радости, разочарования или гнева: — Ха! — Затем он вновь обратил свой взор на девочку.
      — Хорошо. Тебе придется здесь многое сделать.
      — Я знаю, — сказала она.
      — Я вернусь за тобой, — пообещал Калессин, — когда настанет время.
      И, обращаясь к Тенар и Геду, добавил:
      — Я отдаю вам своего ребенка с условием, что вы отдадите мне своих.
      — Когда настанет время, — сказала Тенар.
      Калессин слегка склонил свою громадную голову и улыбнулся уголком ощетинившегося острыми клинками зубов рта.
      Гед и Тенар отошли вместе с Ферру в сторону, дракон развернулся, скрежеща бронированным брюхом по камням и осторожно переступая когтистыми лапами, присел, как кот, на задние лапы, и взмыл в воздух. Раскрылись отливающие пурпуром полотнища крыльев, шипастый хвост заскользил по скале, дракон воспарил и исчез — чайка, ласточка, воспоминание.
      На каменистом выступе остались лежать лохмотья одежды и бренные останки.
      — Пойдемте, — сказал Гед.
      Но женщина и девочка стояли и смотрели на эти предметы.
      — Они были костяными людьми, — прошептала Ферру, отвернулась и зашагала прочь. Следом за ней по узкой тропинке поспешили мужчина и женщина.
      — Ее родной язык, — заметил Гед. — Язык ее матери.
      — Техану, — прошептала Тенар. — Ее зовут Техану.
      — Это Имя ей даст тот, кто дает Имена.
      — Она была Техану с самого начала. Она всегда была Техану.
      — Пойдемте же! — обернувшись, крикнула девочка. — Тетушка Мосс больна.
 
      Они вынесли Мосс из душной темной хижины на свежий воздух, омыли ее язвы и сожгли пришедшие в негодность простыни, пока Ферру сбегала за чистой постелью в дом Огиона. Она еще привела с собой пастушку Хифер. С помощью Хифер они удобно устроили старуху на ее постели в окружении любимых цыплят. Хифер пообещала раздобыть для них какой-нибудь еды.
      — Кто-то должен сходить в Порт-Гонт, — сказал Гед, — за местным волшебником, дабы тот осмотрел Мосс. Ее можно вылечить. Нужно еще заглянуть в поместье. Старик теперь умрет, но внук может выжить, если привести дом в порядок…
      Он уселся на пороге домика Мосс на самом солнцепеке, привалился спиной к дверному косяку и прикрыл глаза.
      — Почему мы поступаем именно так, а не иначе? — спросил он.
      Умывшись и вымыв руки в бочонке с чистой водой, накачанной из колонки, Тенар огляделась. Вымотанный до предела Гед уснул, спрятав лицо в тень. Она села на порог рядом с ним и положила голову ему на плечо.
      Тенар взглянула на расслабленную руку Геда, лежащую ладонью вверх на земляной ступеньке. Она вспомнила крохотный росток чертополоха, сгибающийся на ветру, и отливающую червонным золотом когтистую лапу дракона. Тенар начало клонить в сон, но тут пришла девочка и села рядом с ней.
      — Техану, — сонно пробормотала она.
      — Маленькое деревце погибло, — сообщила малышка.
      Погруженная в полудрему Тенар не сразу сообразила, о чем это она, и отреагировала лишь после изрядной паузы:
      — А на старом дереве есть персики?
      Они разговаривали шепотом, чтобы не разбудить спящего.
      — Совсем крохотные и зеленые.
      — Они созреют после Долгого Танца. Уже недолго осталось.
      — Мы посадим новую косточку?
      — И не одну, если захочешь. С домом все в порядке?
      — Там пусто.
      — Будем там жить?
      Тенар уселась поудобнее и обняла рукой девочку.
      — У меня есть деньги, — сказала она. — Их хватит на то, чтобы купить стадо коз и зимний загон Тарби, если он по-прежнему продается. Гед знает, как и где коз надо пасти летом в горах… Наверное, шерсть, которую мы спряли, все еще там?
      Сказав это, она вдруг вспомнила: — Мы забыли взять книги Огиона! Они остались стоять на полке, на Ферме-под-Дубами… А ведь Спарк, бедный мальчик, совершенно не умеет читать!
      Однако это больше не имело никакого значения. Нет сомнений, им придется учиться чему-то новому, абсолютно иному. К тому же, она может послать кого-нибудь за книгами, если она зачем-то понадобятся Геду. И за ее веретеном. А, может, она как-нибудь осенью сходит туда сам, повидает сына, навестит Ларк и поживет немного у Эппл. Им нужно порядком потрудиться в огороде Огиона, если они хотят получить какие-то овощи этим летом. Тенар вспомнила запах цветущих бобов, рассаженных по всему огороду. Она вспомнила маленькое окошко, смотрящее на запад.
      — Думаю, мы сможем там жить, — сказала она.