 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Эллисон Харлан :: Горький Максим :: Раззаков Федор :: Громов Дмитрий :: Азимов Айзек :: БСЭ :: Толстой Лев Николаевич :: Картленд Барбара :: Ламур Луис Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Влюбленный опекун :: Чумные псы :: Повесть об отплате за добро :: Тайна неудачного выстрела :: Полюбить никогда не поздно :: Господство женщин :: Безрассудство :: Хопалонг приходит на помощь |
Развитие ДушиModernLib.Net / Религия / Лайтман Михаэль / Развитие Души - Чтение (стр. 21)
(Баба 2 из четвертой) Утвердил букву Цади в чревоугодие, привязал к ней Кетер, сочетал их один с другим и сформировал ими Водолея в мире, Шват в году, кишечник в душе мужчины и женщины. (Баба 3 из четвертой) Утвердил букву Куф в легкомыслии, привязал к ней Кетер, сочетал одно с другим и сформировал ими Рыб в мире, Адар в году, селезенку в душе мужчины и женщины. Сделал их в сплетении, расположил как стену, устроил войну. 5.6 Часть 10 Мишна 1: Вот они три праматери Алеф – Мэм – Шин. Из них три праотца. Они воздух, вода, огонь. Из праотцов потомки, три праотца и их потомки, и семь звезд, и их армии, и двенадцать ребер по диагонали. Мишна 2: Три праматери Алеф – Мэм – Шин – воздух, вода, огонь. Огонь наверху, вода внизу, воздух дух, закон склоняющий между ними. Знак тому огонь, поддерживающий воду. Мэм молчащая, Шин свистящая, Алеф воздух дух, закон склоняет меж ними. Мишна 3: В мире как на троне, кругооборот в году как царь в государстве, сердце в душе как царь на войне. Мишна 4: Также одно против другого создал Творец: добро против зла, зло против добра, добро из добра, зло из зла, добро различает зло и зло различает добро, доброта хранится для хороших и зло для злых. Мишна 5: Трое, каждый из них самостоятельно стоит: один защищает, и один обвиняет, и один склоняет меж ними. Семь, трое против троих и закон один склоняет меж ними. Двенадцать стоят в войне: трое любят, трое ненавидят, трое оживляют и трое умерщвляют. Трое любящих – сердце и уши, трое ненавидящих – печень, желчный пузырь и язык, трое оживляющих – две ноздри и селезенка, трое умерщвляющих – два отверстия и рот. Творец, Царь верный, управляет всеми из места святого Его навечно. Один над тремя и трое над семью, семь над двенадцатью, все связаны плотно друг с другом. Мишна 6: Вот двадцать две буквы:  
которыми отпечатал и создал три книги, из них весь свой мир сотворил, сформировал ими всех сформированных и всех будущих сформированных. Мишна 7: Когда пришел Авраам, посмотрел, увидел, понял, исследовал, установил и вырубил – получилось у него творение, как сказано: «И душу, которую сделал в Харане». Немедленно открылся ему Господин всего, Благословенный – навсегда Его имя, усадил его у Себя, поцеловал в голову, назвал именем Авраам, мой любимец, установил с ним и с потомством его союз навечно, как сказано: «И поверил в Творца и засчиталась ему праведность». Установил с ним союз между десятью пальцами рук – это союз языка. И между десятью пальцами ног – это союз крайней плоти. Привязал двадцать две буквы Торы к языку его, открыл Аврааму тайну свою, очистил водой и поджег их огнем, развеял ветром и сжег семью (7), распределил их между двенадцатью созвездий. Конец книги «Сефер Ецира» 6. Сказка о печальном волшебнике или «Как тоскливо одному…» Это сказка для взрослых о печальном волшебнике. Я написал ее, надеясь, что читатель, раскрыв свое сердце сказке, позволит заодно войти в него и чему-то большему… Волшебник может все, только чтобы не быть одному… Знаете ли Вы, почему сказки рассказывают только старики? Потому что сказка – это самое мудрое в мире! Ведь все проходит, и только истинные сказки остаются… Сказка – это мудрость. Чтобы рассказывать сказки, надо очень много знать, Необходимо видеть то, что не видно другим, А для этого нужно долго жить. Поэтому только старики умеют рассказывать сказки. Как сказано в главной, древней и большой книге волшебства: «Старец – это тот, кто обрел мудрость!» А дети… Они очень любят слушать сказки, Потому что есть у них Фантазия и ум думать обо всем, А не только о том, что видят все. И если ребенок вырос, но все же видит То, чего не видят другие, Он знает, что фантазия – это истина! И остается ребенком, мудрым ребенком, «Старцем, познавшим мудрость», Как сказано в большой древней книге волшебства - Книге Зоар. Жил-был волшебник. Большой, особенный, красивый и очень-очень добрый. Но он был один, и не было никого, Кто был бы рядом с ним, Не было никого, с кем бы мог он играть, К кому мог обратиться, Кто бы тоже обратил на него внимание, С кем бы мог он поделиться всем, Что есть у него. Что же делать?… Ведь так тоскливо быть одному! Задумался он: «А что, если создам я камень, Хотя бы очень маленький, но красивый? Может, этого будет достаточно мне? Я буду его гладить и чувствовать, Что есть кто-то рядом со мной, И тогда вдвоем нам будет хорошо, Ведь так тоскливо быть одному…» Сделал он «Чак!» своей волшебной палочкой, И появился рядом с ним камень, Точно такой, как задумал. Глядит он на камень, обнимает его, Но тот никак не отвечает, не двигается, Даже если ударить камень или погладить его - Он остается, как и был, бесчувственным! Как же дружить с ним? Начал пробовать волшебник делать еще камни, Другие и разные, Скалы и горы, земли и суши, Земной шар, солнце и луну. Заполнил камнями всю вселенную - Но все они, как один камень - Нет от них никакого ответа. И как прежде, он чувствует, Как тоскливо быть одному… Подумал волшебник: «Может быть, вместо камня создам я растение - Допустим, красивый цветок? Я полью его водой, Поставлю на воздух, на солнце, Я буду ухаживать за ним - Цветок будет радоваться, И вместе нам будет хорошо, Ведь очень тоскливо быть одному…» Сделал он «Чак!» волшебной палочкой, И появился перед ним цветок, Точно такой, как хотел. Начал он от радости танцевать перед ним, А цветок не танцует, не кружится, Почти не чувствует его. Он реагирует только на то, что волшебник дает ему: Когда волшебник поливает его – он оживает, Не поливает – он умирает. Но как можно так скупо отвечать такому доброму волшебнику, Который готов отдать все свое сердце! Но некому… Что же делать? Ведь так тоскливо быть одному!… Начал волшебник создавать всякие растения, Большие и малые, сады и леса, рощи и поля… Но все они, как одно растение - Никак не отвечают ему. И по-прежнему очень тоскливо быть одному… Думал волшебник, думал и придумал: «А если я создам какое-нибудь животное? Какое именно? – Лучше всего собаку. Да, собаку! Такую маленькую, веселую, ласковую. Я все время буду с ней играть, Мы пойдем гулять, и моя собачка будет бегать И впереди, и позади, и вокруг меня. А когда я буду возвращаться домой, в свой замок, Так вот, когда я буду возвращаться в наш замок, Она уже заранее выбежит навстречу мне, И так хорошо будет нам вместе, Ведь так тоскливо быть одному!» Сделал он «Чак!» своей палочкой, И появилась рядом с ним собачка, Точно как хотел. Стал он заботиться о ней, Давал кушать и пить, обнимал ее, Мыл и водил гулять - Все делал для нее. Но любовь собачья… Вся она только в том, Чтобы быть рядом с ним, Лежать у ног, ходить за ним. Увидел волшебник с сожалением, Что даже собака, С которой он так хорошо играет, Все-таки не способна вернуть ему ту любовь, Которую он дает ей. Она просто не способна быть его другом, Не способна оценить, Что он делает для нее! А ведь этого так желает волшебник! Начал он создавать вокруг себя Рыб и ящериц, птиц и животных - Но стало только хуже: Никто не понимает его, И по-прежнему тоскливо ему одному… Долго думал волшебник и понял: «Настоящим другом может быть только тот, Кто будет очень нуждаться во мне И будет искать меня везде. Это должен быть кто-то, Кто сможет жить, как я, Кто все сможет делать, как я, Сможет любить, как я, Понимать, как я. Только тогда он поймет меня! Но быть как я?… Кто же может быть таким, как я? Чтобы оценил то, что я даю ему, Чтобы смог ответить мне тем же, Ведь и волшебник нуждается в любви. Кто же может быть таким, Чтобы вместе нам было хорошо, Ведь так тоскливо быть одному!…» Подумал волшебник: «Может быть, это человек? И, правда… а вдруг именно он Сможет стать близким и другом мне, Волшебник может все, только чтобы не быть одному… Знаете ли Вы, почему сказки рассказывают только старики? Потому что сказка – это самое мудрое в мире! Ведь все проходит, и только истинные сказки остаются… Сказка – это мудрость. Чтобы рассказывать сказки, надо очень много знать, Необходимо видеть то, что не видно другим, А для этого нужно долго жить. Поэтому только старики умеют рассказывать сказки. Как сказано в главной, древней и большой книге волшебства: «Старец – это тот, кто обрел мудрость!» А дети… Они очень любят слушать сказки, Потому что есть у них Фантазия и ум думать обо всем, А не только о том, что видят все. И если ребенок вырос, но все же видит То, чего не видят другие, Он знает, что фантазия – это истина! И остается ребенком, мудрым ребенком, «Старцем, познавшим мудрость», Как сказано в большой древней книге волшебства - Книге Зоар. Жил-был волшебник. Большой, особенный, красивый и очень-очень добрый. Но он был один, и не было никого, Кто был бы рядом с ним, Не было никого, с кем бы мог он играть, К кому мог обратиться, Кто бы тоже обратил на него внимание, С кем бы мог он поделиться всем, Что есть у него. Что же делать?… Ведь так тоскливо быть одному! Задумался он: «А что, если создам я камень, Хотя бы очень маленький, но красивый? Может, этого будет достаточно мне? Я буду его гладить и чувствовать, Что есть кто-то рядом со мной, И тогда вдвоем нам будет хорошо, Ведь так тоскливо быть одному…» Сделал он «Чак!» своей волшебной палочкой, И появился рядом с ним камень, Точно такой, как задумал. Глядит он на камень, обнимает его, Но тот никак не отвечает, не двигается, Даже если ударить камень или погладить его - Он остается, как и был, бесчувственным! Как же дружить с ним? Начал пробовать волшебник делать еще камни, Другие и разные, Скалы и горы, земли и суши, Земной шар, солнце и луну. Заполнил камнями всю вселенную - Но все они, как один камень - Нет от них никакого ответа. И как прежде, он чувствует, Как тоскливо быть одному… Подумал волшебник: «Может быть, вместо камня создам я растение - Допустим, красивый цветок? Я полью его водой, Поставлю на воздух, на солнце, Я буду ухаживать за ним - Цветок будет радоваться, И вместе нам будет хорошо, Ведь очень тоскливо быть одному…» Сделал он «Чак!» волшебной палочкой, И появился перед ним цветок, Точно такой, как хотел. Начал он от радости танцевать перед ним, А цветок не танцует, не кружится, Почти не чувствует его. Он реагирует только на то, что волшебник дает ему: Когда волшебник поливает его – он оживает, Не поливает – он умирает. Но как можно так скупо отвечать такому доброму волшебнику, Который готов отдать все свое сердце! Но некому… Что же делать? Ведь так тоскливо быть одному!… Начал волшебник создавать всякие растения, Большие и малые, сады и леса, рощи и поля… Но все они, как одно растение - Никак не отвечают ему. И по-прежнему очень тоскливо быть одному… Думал волшебник, думал и придумал: «А если я создам какое-нибудь животное? Какое именно? – Лучше всего собаку. Да, собаку! Такую маленькую, веселую, ласковую. Я все время буду с ней играть, Мы пойдем гулять, и моя собачка будет бегать И впереди, и позади, и вокруг меня. А когда я буду возвращаться домой, в свой замок, Так вот, когда я буду возвращаться в наш замок, Она уже заранее выбежит навстречу мне, И так хорошо будет нам вместе, Ведь так тоскливо быть одному!» Сделал он «Чак!» своей палочкой, И появилась рядом с ним собачка, Точно как хотел. Стал он заботиться о ней, Давал кушать и пить, обнимал ее, Мыл и водил гулять - Все делал для нее. Но любовь собачья… Вся она только в том, Чтобы быть рядом с ним, Лежать у ног, ходить за ним. Увидел волшебник с сожалением, Что даже собака, С которой он так хорошо играет, Все-таки не способна вернуть ему ту любовь, Которую он дает ей. Она просто не способна быть его другом, Не способна оценить, Что он делает для нее! А ведь этого так желает волшебник! Начал он создавать вокруг себя Рыб и ящериц, птиц и животных - Но стало только хуже: Никто не понимает его, И по-прежнему тоскливо ему одному… Долго думал волшебник и понял: «Настоящим другом может быть только тот, Кто будет очень нуждаться во мне И будет искать меня везде. Это должен быть кто-то, Кто сможет жить, как я, Кто все сможет делать, как я, Сможет любить, как я, Понимать, как я. Только тогда он поймет меня! Но быть как я?… Кто же может быть таким, как я? Чтобы оценил то, что я даю ему, Чтобы смог ответить мне тем же, Ведь и волшебник нуждается в любви. Кто же может быть таким, Чтобы вместе нам было хорошо, Ведь так тоскливо быть одному!…» Подумал волшебник: «Может быть, это человек? И, правда… а вдруг именно он Сможет стать близким и другом мне, Сможет быть, как я. Только надо помочь ему в этом. И тогда уж вместе нам будет хорошо, Ведь так тоскливо быть одному!… Но чтобы вместе было нам хорошо, Он должен прежде ощутить, Что значит быть одиноким, без меня, Ощутить, как я… без него, Насколько тоскливо быть одному!…» Снова сделал волшебник «Чак!» - И появилось далеко от него место, И в нем – человек… Но человек настолько далек от волшебника, Что даже не чувствует, что есть волшебник, Который создал его и все для него: Камни, растения, животных и птиц, Дома и горы, поля и леса, Луну и солнце, дождик и небо, И еще много чего… весь мир… Даже футбол и компьютер! Все это есть у человека… А вот волшебник так и остался один… А как тоскливо быть одному!… А человек… Он даже не подозревает, Что существует волшебник, Который создал его, Который любит его, Который ждет и зовет его: «Эй, неужели ты не видишь меня?! Ведь это я,…я все тебе дал, Ну, иди же ко мне! Вдвоем нам будет так хорошо, Ведь тоскливо быть одному!…» Но как может человек, которому и так хорошо, У которого есть даже футбол и компьютер, Который не знаком с волшебником, Вдруг пожелать найти его, Познакомиться с ним, Сблизиться и подружиться с ним, Полюбить его, быть другом его, Быть близким ему, Так же сказать волшебнику: «Эй!… Волшебник!… Иди ко мне, вместе будет нам хорошо, Ведь тоскливо быть без тебя одному!…» Ведь человек знаком лишь с такими, как он, И только с тем, что находится вокруг, Знает, что надо быть, как все: Делать то, что делают все, Говорить так, как говорят все, Желать того, чего желают все. Больших – не злить, красиво просить, Дома – компьютер, в выходные – футбол, И все, что хочет, есть у него, И зачем ему вообще знать, Что существует волшебник, Которому тоскливо без него?… Но волшебник – он добр и мудр, Наблюдает он незаметно за человеком… И вот в особый час… Тихо-тихо, медленно, осторожно Делает… «Чак!» своей палочкой, И вот уже не может человек Жить как прежде, И ни футбол, ни компьютер теперь Не в радость ему, И хочет, и ищет он чего-то, Еще не понимая, что это Волшебник проник маленькой палочкой В сердце его, говоря: «Ну!… Давай же, Иди ко мне, вместе будет нам хорошо, Ведь теперь и тебе тоскливо быть одному!…» И волшебник – добрый и мудрый - Вновь помогает ему: Еще один только «Чак!» - И человек уже ощущает, Что есть где-то волшебный замок, Полный всяких добрых чудес, И сам волшебник ждет его там, И только вместе будет им хорошо… Но где этот замок? Кто укажет мне путь к нему? Как встретиться с волшебником? Как найти мне его? Постоянно в его сердце «Чак!»… «Чак!», И уже не может он ни есть и ни спать, Везде видятся ему волшебники с замками, И совсем уж не может быть один, А вместе будет так хорошо им!… Но чтобы стал человек, как волшебник, Мудрым, добрым, любящим, верным, Он должен уметь делать все, Что умеет делать волшебник, Должен во всем быть похожим на него, Но для этого «Чак!» уже не годится, - Этому человек должен сам научиться. Но как?… Поэтому волшебник незаметно… осторожно, Медленно… нежно… «Чак – Чак»… «Чак – Чак»… Тихонько ведет человека К большой древней книге волшебства, Книге Зоар… А в ней все ответы, весь путь, Чтобы было в конце хорошо, Сколько ж можно быть одному… И человек торопится быстро-быстро Пробраться в замок, встретиться с волшебником, Встретиться с другом, быть рядом с ним, Сказать ему: «Ну!… Вместе нам будет так хорошо, Ведь так плохо быть одному…» Но вокруг замка высокая стена, И строгие стражники на ней, И чем выше взбирается на стену человек, Тем грубее отталкивают его, Тем больнее падает он, Обессилен и опустошен Кричит он волшебнику: «Где же мудрость твоя, Зачем мучаешь ты меня, Зачем же звал ты меня к себе, Потому что плохо тебе одному? Зачем сделал ты так, Что плохо мне без тебя?…» Но… вдруг чувствует «Ча…ак!» – и снова Он стремится вперед, вверх по стене. Обойти стражников, взобраться на стену, Ворваться в закрытые ворота замка, Найти своего волшебника… И от всех ударов и неудач Обретает он силу, упорство, Мудрость. Вдруг из разочарования растет желание… Он учится сам делать все чудеса, Которые делает волшебник, Он сам учится создавать то, Что мог только волшебник! Из глубин неудач растет любовь, И желает он больше всего и только одного: Быть с волшебником, видеть его, Все отдать ему, ничего не прося взамен. Ведь только тогда будет ему хорошо, И совсем невозможно быть одному!… И когда уже вовсе не может без него, Открываются сами большие врата, И из замка навстречу ему Спешит волшебник, говоря: «Ну! Где же ты был! Иди ко мне! Как нам будет теперь хорошо, Ведь мы оба знаем как плохо, Как тоскливо быть одному!» С той минуты они уже вместе всегда, Верные, неразлучные и любящие друзья, Нет выше и глубже их чувств, А любовь заполняет настолько сердца, Что не может даже припомнить никто, О том, как тоскливо быть одному!… Если чувствует кто-то в сердце своем Тихо-тихо: «Чак… Чак…» (Прислушайтесь внимательно, каждый), Услышите, что главное в жизни - Встреча с волшебником, Соединение с ним, слияние с ним, И только тогда будет Вам хорошо, А пока так грустно и плохо… Обратитесь к группе помощников волшебника «Бней Барух»… Мы ждем… Ваши: «Чак-Чак»… 7. Пылающий терновник в Коцке 7.1 Траурные дороги в Польше …По заснеженным дорогам Польши идут люди и едут телеги. Их путь ведет к Коцку. Коцк – это маленькое местечко в Люблинском воеводстве Великой Польши. Неказисты домики Коцка. Низкие и грустные, они стоят в большой тесноте, как будто кто-то специально прижал их друг к другу. Тонкие белые струи дыма поднимаются над трубами. В маленьких бедных лавочках и за покосившимися прилавками базара стоят евреи в надежде продать бутылку керосина, селедку или другую мелочь крестьянам из окрестных деревень. Но сегодня, 22 швата 5619 (1859) года, в местечке остановилась повседневная жизнь, оно затаило дыхание. И нет сегодня ни одного человека, обсуждающего с крестьянами или домочадцами проблемы доходов, прибыли, торговли. Мысли всех обращены к праведнику, прикованному к постели. Сердца всех жителей местечка тревожно бьются, и их губы шепчут молитву с просьбой продлить жизнь. Жизнь рабби Менахем-Мендла. Известие о болезни рабби Менахем-Мендла быстро распространилось по всей Польше. Оно ворвалось и в большие города, в которых живут десятки тысяч евреев, и в полузаброшенные деревни, где живут лишь одна-две еврейские семьи. В какое бы место ни приходило это известие, евреи немедленно прерывали обычный ход жизни. Изучающие Тору прекращали свою учебу, праведные торопились закончить свои молитвы, торговцы закрывали двери своих магазинов, ремесленники прекращали работу в своих мастерских. Длинные колонны евреев трогаются в путь. Все они идут в одном направлении – в Коцк. Движутся по дорогам великие мудрецы Торы в белых капотах и чулках, в черных шляпах, богатые, бедные – все. Большинство бедных идет пешком. Городской базар и улицы Коцка уже запружены телегами и каретами, но дороги, ведущие в местечко, все еще черны от огромного количества людей, карет, телег, приближающихся к Коцку. Прибывающие люди обходят постоялые дворы, в которых они раньше обычно останавливались. Исчезло обычное радостное возбуждение паломничества – ведь Коцк был признанным местом паломничества евреев. Эта радость возникала у каждого еврея по мере приближения к Раву. Казалось, что даже окрестные поля как будто прекратили песнь восхваления и начали петь грустную мелодию. Траурные дороги Польши… Глаза всех были устремлены к одной комнате, в которой Рабби провел значительную часть своей жизни. 7.2 Великие в своей смерти Духовный вождь – его личность проявляется даже во время его ухода из жизни. Он воплощается в завещании, в том, что он передает в последние минуты своей жизни. Великие духа подводят итоги перед смертью. Ученики, которые были близки учителю при жизни, собираются вокруг него перед его смертью, когда он передает из своих уст в их уста квинтэссенцию своего учения и повторяет его основы перед тем, как физически отделиться от них навеки. В день своей смерти великие учителя говорят обычно о жизни. Последние слова учителя отпечатываются в сердцах учеников как духовное завещание, как инструкция для жизни. Большинство великих царства духа умерли со словами своего учения на устах. Они ушли из этого мира с чувством, что они выполнили свою миссию. Чувство страха не омрачило их смерти. Они закрыли свои глаза с чувством удовлетворения, их учение захватило сердца людей, и их работа не пропала даром. В последнем взгляде учителя на учеников отражается его духовное удовлетворение. Он знает, что ученики сохранят его учение, которому он отдал без остатка всю свою жизнь. Ученики, окружающие своего рава в его последние минуты, также чувствуют слияние своих душ с душой рава, которая поднимается ввысь. Некоторые из духовных руководителей собирали своих учеников на лоне природы – на вершине горы, на берегу реки. Другие шептали слова своего духовного завещания, лежа на постели, с которой они уже не поднялись. Иногда бывало, что учитель, уходя из жизни, назначал вместо себя кого-либо из учеников и вручал ему свое духовное наследие и венец духовного вождя. В таких случаях ученики чувствовали лишь смену караула – караул ушел, новый караул заступил на его место. Много рассказов и легенд существуют о смерти великих людей, о том, как они оставляли наш мир. 7.3 Чтобы поднять небеса Но о кончине рабби Менахем-Мендла из Коцка рассказывают совершенно другое. Старым и успокоившимся ушел рабби Мендл из этого мира. В затуманенной комнате, в которой он жил жизнью отшельника, лежит он прикованный к постели. На маленьком столике возле стены, недалеко от его кровати стоят в беспорядке пузырьки с лекарствами. Рабби не обращался к врачам и не принимал их лекарств. Даже когда боли были особенно сильными, рабби не принял снотворное, чтобы ослабить страдания: «Снотворное, – сказал рабби, – мешает ясности ума». Когда состояние рабби ухудшилось, его ученик, помогавший ему рабби Цви из Томашова, по настоянию врачей попробовал сам влить лекарство в рот больному. Но рабби Мендл прикрикнул на него и сказал: «Так? Меня заставляют?! Ты помнишь, что когда силы еще не покинули меня, ни один человек не смел указывать, что я должен делать. Никто не смел что-нибудь сделать против моей воли. Сейчас, когда силы оставили меня, тоже ничего не должно измениться». Рабби Мендл постепенно угасал. Уже несколько дней его трясло в лихорадке, и он лежал на постели с закрытыми глазами. Все стремились прийти сюда, чтобы быть возле своего рава в его последний день. В бейт-мидраше, находившемся рядом, зажгли свечи, но не слышно было обычной молитвы. С затаенным дыханием следили люди за комнатой рава, за его последними вздохами. Внутри комнаты собралась маленькая группа самых близких ему учеников, бывших постоянно рядом с ним, находившихся в его тени. Они служили раву при жизни, и теперь они уединяются с ним в его последние минуты перед кончиной. Но даже они, самые близкие ученики, не осмеливаются подойти к постели рава, а только издали смотрят на его лицо. Они стоят в полной тишине, без единой слезинки. Они молятся. Они молятся в сердце, внутри себя, без слов. Творец слышит их молитвы и так, ведь настоящая молитва – она в сердце. Так учил их рабби Мендл. С немой скорбью прощаются они со своим равом. Время от времени рабби Мендл приходит в себя, открывает глаза и смотрит на лица своих учеников. В его взгляде – благодарность тем, кто не оставил его в самые тяжелые минуты его бурной жизни. Его уста бормочут несколько слов, смысл которых непонятен даже самым близким ученикам. Постепенно физические силы оставляют его. Телесные страдания терзают его, но с его духом не произошло никаких изменений. Его сознание, как и раньше, не замутнено ничем. Рабби Мендл всю свою жизнь стоял на пороге, соединяющем этот мир и мир вечности. Еще немного, и он окончательно переступит через этот порог. Рабби поднял руку, показывая, что он хочет, чтобы они подошли к нему. Он слышит их скорбные вздохи и говорит: «Весь мир не стоит того, чтобы по нему вздыхать». Приближаются последние минуты, по мере их приближения тишина все больше сгущается. Последние слова рабби Мендла: «Я буду говорить с Ним лицом к лицу… Открыто, а не загадками… И образ Творца увидит»… С этими тремя словами: «И образ Творца увидит» душа Рабби Менахем-Мендла поднялась ввысь. 7.4 В начале дней Рабби Менахем-Мендл, которого называли «Старым Мудрецом из Коцка», не был коронован сверкающей короной, и его образ не окутан шлейфом легенд вроде тех, что рассказывают о Бааль-Шем Тове. Из рассказов о Бааль-Шем Тове прорывается волшебство весны, в них слышится пение маленьких детей-учеников, которых Бааль-Шем Тов ведет по переулкам местечка, прорываются из них трели пастушеских дудок, свист кнута в руках извозчика. В рассказах же о рабби Мендле сквозит грусть, они похожи на осенний день, на тучи, предвещающие бурю… В жизни рабби Мендла четко выделяются три периода. Первый – период Люблина и Пшиски. В то время он нес в себе предвидение освобожденного мира и человека. Он был уверен, что он сможет воспитать учеников, которые, исправляя себя, поднимутся в духовные миры, триста человек, которых не будут интересовать ценности материального мира, которые поднимутся вместе с ним на вершины мира и провозгласят: «Творец – Ты наш Создатель!» Второй период – в местечке Томашов и первые годы в Коцке – годы внутренней борьбы и внутренней бури, в которых он искал разгадку тайны жизни, годы душевных страданий, когда душа то взлетает на духовные высоты, то проваливается в бездну. Третий период – это двадцать последних лет, когда он уединяется в комнате, скрывается от людей и скрывает от них свою Тору. Рабби Мендлу было 53 года, когда он скрылся от внешнего мира и закрылся в комнате, но фактически, это его уединение было лишь последовательным шагом, вытекавшим из его предыдущей жизни, из его духовных качеств, которые отпечатались в нем со времен детства и отрочества. Образ рабби Мендла навсегда останется связан с годами его затворничества, с детских лет ему были присущи мятежность и склонность к уединению. Эти свойства развились и привели к своему логическому завершению, когда он прервал контакты со своими учениками. В жизни рабби Мендла ничего не шло гладко. Вся его бурная жизнь состояла из взлетов и падений. 7.5 Мои сердце и плоть возрадуются Рабби Мендл родился в 1787 году в местечке Гураи, родился с крыльями, крылья воображения возносили его ввысь. Часто маленьким убегал он от ватаги своих сверстников на песчаный холм. Там он строил из песка здания. Строил – и разрушал, как будто он создавал миры, а потом разрушал их. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27 |
|||||||