Глава 12

От мысли, что кто-то другой доберется до нее первым, у меня помутилось в голове. Бог с ним, с мальчишкой. На него мне глубоко начхать. Но девчонка — моя.

Я хотел ее всеми порами своего тела, а они просто убьют ее при первой же возможности.

Вдруг я остро ощутил, как мало остается у меня времени. Усилием воли заставил себя успокоиться. Даже если Том с компанией уже узнали, где беглецы, они не будут действовать опрометчиво.

Они хоть и чокнутые, но не фанатики — не станут лезть на рожон из принципа. Все, что им надо, — так это острые ощущения, которые можно получить, убивая других.

Я стоял под душем, мылился, смывал мыло и вновь мылился, пока не почувствовал себя совершенно чистым. Затем вышел из душевой кабинки и вытерся пушистым мягким полотенцем. Когда я снимал его с вешалки, оно уже было влажноватым. Должно быть, ему предназначалось попасть в стирку вместе с другим бельем. Но, возможно, Хиллари планировала отправить его туда со следующей партией.

Хотелось надеяться, что это она намочила его.

Мысль о том, что я вытирался ее полотенцем, показалась мне очень трогательной. Какое место она вытирала этим краем? А этим?

Когда же я представил, что это могло быть полотенце ее мужа, меня чуть не стошнило. Что, если он вытирал свой член или задницу как раз тем местом, которым я сейчас тру лицо?

Гадкая мысль.

Я стал разглядывать полотенце в поисках какой-нибудь подсказки. Даже понюхал его. Обыскал каждый дюйм в поисках характерных волосков.

Где бы мы ни были, мы всегда оставляем какую-то частицу себя.

Именно поэтому полицейские так тщательно осматривают место преступления, подбирая все, что им встречается, даже пылесосят. Ищут то, что осталось после нас. Не просто отпечатки пальцев или следы обуви, но кусочки нас самих. Им нужны клочки материи с нашей одежды, образцы нашей слюны, крови и спермы. Выковыривают кусочки нашей кожи из-под ногтей наших жертв. И, — о, да, — им очень нужны наши волосы.

Все это вещественные доказательства, а именно на вещественных доказательствах и строится обвинение.

Наш небольшой коллектив желает оставаться неопознанным, и еще меньше мы хотим на скамью подсудимых, поэтому мы очень стараемся не оставлять никаких улик. Несмотря на то, что мы никогда не надеваем перчаток (они как презервативы и лишают всякого удовольствия), мы всегда вытираем предметы, которых касались. Повседневную одежду мы оставляем в фургоне. Если не считать обуви, мы ходим на дело нагишом или в том, что сшили из чьей-либо кожи. В костюм входит скальп или кожа с лобка одной из жертв. Как я уже говорил, кроме бровей и ресниц, мы сбриваем все свои волосы. Так что любые другие волосы, которые могут после нас остаться, принадлежат не нам.

Чтобы не оставалось никаких следов, мы просто увозим тела наших жертв в фургоне. Есть и другие причины забирать их с собой, но в конце концов все сводится к одному: их не оставляют, чтобы не предоставить о нас никакой информации.

И последнее. По порядку, но не по важности. Мы поджигаем место преступления. Обычно используем устройства замедленного действия. Так удается уйти задолго до приезда пожарных.

Ничто не очищает так, как огонь.

Но на случай, если огонь вдруг потухнет, или его слишком быстро потушат, или по каким-то иным причинам огонь не уничтожит место преступления, мы стараемся оставить после себя как можно меньше или даже совсем ничего. То же, что оставляем, если такое случается, скорее сбивает полицию с толку, чем помогает в расследовании.

Например, пучки волос с головы одного бродяги, которого мы подобрали в местном парке в прошлом году. Или отпечатки пальчиков одной миленькой воспитательницы детского сада, которую в последний раз видели, когда она шла к своей машине после полуночного представления «Шоу ужасов Рокки». (Трюк с легендарными перчатками-пальчиками Тома. )

Понимаете, у нас все как в НАСА: масса дублирующих систем, срабатывающих в случае отказа основных — аварийное резервирование!

Мы не оставляем за собой ничего, на чем можно было бы построить обвинение.

«Разве что пару свидетелей на сей раз!»

Ну что ж, о них позаботятся. (Надеюсь, это сделаю я. ) О девчонке, по крайней мере. Как я уже сказал, мальчишку они могут взять себе. Пара наших ребят, несомненно, отдадут ему предпочтение. Понимаете, о чем я? За нами не водится никакой сексуальной дискриминации. Мы — убийцы, верящие в равные возможности.

Ладно, ближе к делу. В полотенце, которым я воспользовался после душа, застрял согнутый колечком коричневый волосок. Похоже, он принадлежал Хиллари. Хотя, к сожалению, не знаю, какого цвета волосы у Бенедикта.

Да и знать не хочется, если откровенно. Просто сказал себе, что это волосок Хиллари, а значит, ее полотенце, и баста.

После этого почистил свою юбку. Перед душем я ее снял. Вам должно быть известно, что от горячей воды хорошая кожа портится. Раньше я чистил ее шампунем с гигроскопическим лосьоном. Сейчас у меня не было ничего, кроме влажной тряпочки, но кровь и грязь в основном отчистились.

Юбку, конечно, я больше не надел. Чтобы никто не остановил по пути домой, мне понадобится что-то чуточку менее вызывающее.

Самая обычная одежда. И волосы, если возможно.

Копы уже должны были узнать о моей бритой голове. Возможно, уже разослали бюллетень — «искать яйцеголовых». Не исключено, что на дорогах уже выставлены кордоны.

Можно возразить, что это бритье голов — просто глупость. Столько разговоров о том, чтобы не оставлять никаких следов, а потом расхаживаем, пуская зайчики лысыми черепами, хотя чем, как не этим, можно вызвать нездоровое любопытство.

На самом деле причина для бритья голов лежит гораздо глубже. И она не имеет ничего общего с осторожностью в отношении вещественных доказательств. Я еще вернусь к этому, если будет время. Это не объяснишь в двух словах.

Пока что замечу, что бритые головы не доставляли нам ни малейших неудобств. Это потому, что мы всегда заботились о том, чтобы никого из тех, кто видел нас в деле, не осталось в живых.

Хотя на этот раз свидетели были живы. Так что моя лысая башка могла стать моим смертным приговором.

И это привело меня в спальню хозяев. Я хотел найти парик. Не тут-то было.

Впрочем, в ящике ночного столика я обнаружил «кольт» 45-го калибра. Это был черный (вороненый, как говорят служаки) армейского образца полуавтоматический «кольт» модели «Марк IV». Рядом лежали два полных магазина к нему.

Но я бы предпочел найти парик.

Огнестрельное оружие производит слишком много шума. И убийство из пистолета, хотя и не лишено приятности, не так уж и безопасно, не обеспечивает подлинного удовольствия и удовлетворения, которое получаешь, используя другие средства.

У всех нас есть свои любимые способы И только Прах предпочитает огнестрельное оружие.

Однако случай был, на мой взгляд, экстремальный. Меня вроде как загнали в угол, и пушка могла стать моим пропуском.

Если бы еще шевелюру поприличнее.

Не могу сказать, чтобы мне в голову часто приходили оригинальные мысли, но ужастиков я перечитал немало. Как правило, они все не очень страшные. В сущности, одни претензии на ужас — мы своими руками делали такое, после чего большая часть подобной литературы — женские романы. Но они привлекают нас совсем по другой причине — мы черпаем из них новые идеи. Как я уже говорил, сама идея нашего товарищества заимствована из одного старого триллера. И сегодня решение проблемы с волосами подсказала мне одна книга, которую я прочел в прошлом году.

Ответом, конечно, была Хиллари.

И я отправился со своим ножом в гости к Хиллари.

Она еще не замерзла.

Я срезал скальп, чтобы его можно было надеть как пляжную шапочку.

Самое время снова принять душ. Я взял с собой свой новый парик и помыл его шампунем. Протерев слегка полотенцем, я примерил его на голову. Слишком тесный. Сделав пару надрезов по бокам, я снова попробовал надеть его. Теперь он, быть может, был несколько великоват, но лучшего не предвиделось.

Затем подсушил его на голове феном, расчесал и взлохматил. Прическа получилась великолепной и почти без усилий.

Во всяком случае, на девчонке она бы смотрелась сногсшибательно. Меня же она делала похожим на какого-нибудь педика — что-то вроде рок-звезды или одного из тех панков-трансвеститов — любителей шокировать обывателей.

Парень с такой шевелюрой не мог бы пройти незамеченным по улице.

Ладно, если я решил поносить волосы Хиллари, почему бы мне не примерить ее одежду?

Копы наверняка не будут искать женщину.

Значит, я превращусь из Саймона в Саймону.

И хотя ощущения от парика были довольно неприятные, я не стал его снимать, отправившись на поиски подходящей одежды. Волосы были сухими, чего нельзя было сказать о скальпе. Словно содрал кожу с сырого цыпленка и прилепил на макушку. Крайне неприятно. Но я опасался, что, если его сниму, он может пересохнуть и сесть, или даже задубеет настолько, что я не смогу его потом надеть. К тому же теперь я был Саймоной. А у Саймоны пышная каштановая шевелюра.

Скоро она станет неотразимой. Или, по крайней мере, не столь очевидно смахивающей на мужика.

Как оказалось, одежда Бенедикта все равно была бы мне не впору Он был намного крупнее Хиллари, тогда как мы с ней были почти одного размера.

Трусики, которые я нашел, были очень даже ничего. Ярко-синие и блестящие, размером не больше набедренной повязки стриптизерши. В таких трусиках и с такими волосами вид у меня был определенно волнующий.

После того, как к моему костюму прибавились колготки, я стал похож на парня, которого видел однажды на сцене, когда одна моя давнишняя подружка вытащила меня на «Лебединое озеро». О, как жизнерадостно он тогда подскакивал и выделывал ногами разные па.

Захотелось швырнуть стулом в зеркало. Но разбитые зеркала, по поверью, приносят неудачу. Это зеркало было размером с дверь шкафа и наверняка тянуло больше чем на обычные семь лет. А мне нужно было все мое везение, поэтому я решил его не трогать.

Конечно, я мог просто отвернуться от него. Но я этого не сделал. Как бы мне не по душе ни были его насмешки, отражаемые им карикатуры меня чем-то притягивали.

После того как я надел бюстгальтер, оно неожиданно стало моим другом. Лифчик хорошо гармонировал с трусиками. Скомкав пару салфеток, я затолкал их под ажурные чашечки. Больше я не походил на солиста балета. Теперь я был женщиной.

Саймоной.

В какой-то миг я даже почувствовал сексуальное возбуждение. А почему я должен это скрывать? Сегодня я уже успел и не в таком признаться, черт побери.

Мне понравилось, как она выглядела. Я становился в разные позы перед зеркалом, изучая ее в разных ракурсах. Даже начал ее ласкать. Конечно, это был я — я ведь не сумасшедший. Но у меня довольно богатое воображение, так что не составило большого труда притвориться, что передо мной незнакомка. Причем красотка.

Но, когда я стиснул ее груди, сминая элегантные чашечки бюстгальтера, шелест мятой бумаги вмиг охладил мой любовный жар. И я занялся делом.

То есть пошел искать юбку.

Молоденькие девчонки Лос-Анджелеса теперь почти не носят юбок. Предпочитают шорты, джинсы или спортивные трусы. Ну и что. Я не из тех старых пердунов, для которых юбка — первый признак женственности. Хотя тенденция мне самому любопытна. Я вообще человек пытливый.

Самое существенное, можно сказать, ключевое различие между брюками и юбкой, а в солнечном климате единственное, в том, что юбки открыты между ногами, а у брюк в этом месте преграда из ткани.

Может, от юбок отказываются по той лишь причине, что у них нет этого барьера?

Но что это может означать и какой в этом смысл?

Разве девчонки чувствуют себя безопаснее или больше защищенными, ограничивая таким образом туда доступ? Мне самому становится близким чувство уязвимости, когда я надеваю свою юбчонку-конни. Хотя меня это совсем не беспокоит. Только придает большую остроту ощущениям. Но, возможно, в повседневной жизни легче с чувством безопасности, защищенности и закрытости, которое дают штаны?

Впрочем, кому известны действительные причины чего бы то ни было?

Ясно одно — я хотел надеть одну из юбок или одно из платьев Хиллари. И, может, причин было несколько. В конце концов, было бы глупо превращаться в женщину — волосы, колготки, бюстгальтер и т. д. — только для того, чтобы появиться на людях в джинсах или шортах.

Мне нужен был полный, тотальный эффект.

Чтобы никто, кому бы я ни попался на глаза, ни на секунду не усомнился в том, что перед ним девчонка, а не просто какой-то длинноволосый стиляга.

Мой выбор остановился на бледно-голубой расклешенной джинсовой мини-юбке и ярко-желтой блузке. Рукава блузки были чуть ниже локтя и заканчивались широкими манжетами. Ворот застегивался на пуговицы. Верхнюю пуговицу застегивать я не стал — чтобы не показаться чопорной. В зеркале у меня даже появился разрез — вероятно, благодаря бюстгальтеру. Между прочим, он просвечивал сквозь блузку.

Кадык у меня был совсем маленький, так что я решил не уродовать свой облик шарфом. Тем более трансвеститов всегда выдает попытка прикрыть горло. А это так бросается в глаза. Хотя от этого, вероятно, никуда не денешься, если у тебя такой вид, словно ты проглотил Монблан.

Сбрив электробритвой появившуюся за день щетину, я наложил заключительные мазки макияжа.

И напоследок, что, однако, было не менее важно, обул пару ярких белых теннисок.

Затем подошел к зеркалу. Шикарно! Не Саймона, а произведение искусства. Красивая, уверенная в себе, беззаботная и обеспеченная. Из тех женщин, которые, сыграв поутру пару сетов в теннис, выезжают в город прошвырнуться по магазинам, прежде чем отправиться пообедать с «девчонками» в закрытый клуб.

Хотя на Саймону она была мало похожа. Скорее какая-нибудь Доррис или Джун. Что, однако, было совсем не важно.

Довольный своим новым видом, я зарядил «кольт». Затем перенес его и запасную обойму на кухню. Еще раньше за стойкой бара перед радиоприемником я заметил сумочку Хиллари.

Внутри были ключи от машины и бумажник. Всунув туда револьвер и обойму, я перекинул ремешок через плечо и вышел через заднюю дверь к гаражу.

На воротах гаража мне не удалось обнаружить никаких следов замка с дистанционным управлением, но они легко открылись, когда я потянул за ручку.

Но машины Хиллари внутри не оказалось.

Более того, в двухместном гараже, по-видимому, хранили все что угодно, кроме автомобилей.

Не было машин и на подъездной аллее.

Спокойно, сказал я себе. Она, вероятно, на улице.

Войдя в дом, я выглянул в окно, выходящее на улицу. Перед домом Западонов был очень большой и хорошо ухоженный газон. Сразу за газоном начиналась площадка, на которой вполне могли разместиться четыре автомобиля. Так оно, впрочем, и было. Парковочная площадка на противоположной стороне улицы была пуста — верный признак, что сегодня убирали ту сторону улицы. Поэтому машины поспешили перегнать сюда.

Замечательно.

Четыре автомобиля перед домом Хиллари.

Один из них или даже несколько обязательно должны были принадлежать чете Западонов.

Впрочем, скорее всего только один. Остальные, вероятно, были соседские.

И я должен буду с первой попытки подойти к нужной машине.

На кольце, которое я достал из сумочки Хиллари, было восемь ключей, в том числе два комплекта автомобильных. На автомобильных были выбиты названия производителей: «Крайслер» и «Ягуар».

Среди автомобилей, припаркованных перед домом Западонов, насколько я мог судить, глядя из окна, не было ни единого «Ягуара». Значит, «яг» был машиной Бенедикта, на которой он уехал на работу.

Из всей четверки я смог распознать «Порше» и «Вольво». Марки остальных двух определить было невозможно. Я не специалист по машинам, но мне тогда казалось, что один из этих автомобилей просто обязан был быть «Крайслером» Хиллари.

Сгорая от нетерпения, я вышел из дому и скорым шагом направился к ним прямо по газону. Дойдя до тротуара, я увидел, что таинственными автомобилями были «Хонда» и «Тойота».

Ближайший «Крайслер» стоял по другую сторону от подъездной аллеи Западонов, не только за их подъездной аллеей, но и за «Тойотой», «Фольксвагеном» и «Фордом»-пикапом.

Блестящий синий «Крайслер-Империал» был припаркован так, что его передний бампер находился всего в каком-то ярде от подъездной аллеи соседей.

Могла ли Хиллари поставить свою машина так далеко от дома?

Едва ли, черт побери.

Особенно если учесть, что их собственная такая замечательная подъездная аллея была совершенно пуста.

Так что это почти наверняка была не ее машина.

Хотя это был единственный стоящий недалеко от их дома «Крайслер». Может, у Хиллари была какая-нибудь причина поставить его там. Она могла купить что-нибудь в магазине для соседей, подъехать к ним, чтобы выгрузить это «что-нибудь», а затем пойти домой, не утруждая себя лишними хлопотами по перегонке автомобиля.

Что-то в этом роде. Жизнь странная штука. Кто знает.

Если это ее машина, то через несколько секунд я мог бы быть уже в пути. Если нет, то кто-нибудь мог бы заметить женщину, пытающуюся открыть чужой автомобиль. Или могла сработать звуковая сигнализация.

Все же я решил рискнуть.

Держа ключи на изготовке, я обошел «Крайслер» сзади, подошел по улице к водительской двери и всунул ключ в замок. Он вошел без проблем. Но не поворачивался. Я попробовал другой ключ с надписью «Крайслер». Он тоже подошел, но не шелохнулся, когда я попытался его провернуть.

Пока что сигнализация не нарушила утреннего покоя. И никто не окликнул меня.

Вынув ключ, я отступил назад, затем нахмурился и сокрушенно покачал головой. На тот случай, если за мной кто-нибудь следил в окно из одного из домов. Затем я зашел уже сзади машины, посмотрел на номерные знаки, снова покачал головой и пошел прочь, стараясь выглядеть озадаченным.

Пришлось вернуться в дом Западонов.

И здесь я до сих пор.

Глава 13

Где же, черт побери, машина Хиллари?

В мастерской. Может, арестовали из-за неисправных тормозов или каких-то других неполадок. Или кто-то ее украл. А может, одолжила подруге.

А может, Господь Бог решил сыграть со мной злую шутку и унес на небеса эту чертову машину?

Как бы там ни было, но я не смог ее найти.

Поэтому сейчас я сидел на диване в гостиной и шевелил мозгами.

Во-первых, я хотел выбраться из этого квартала. Во-вторых, выследить девчонку и сделать это раньше других. Но больше всего я хотел, чтобы меня не поймали копы.

Если это случится, я покойник.

Не потому, что они могли просто пристрелить меня на месте и глазом не моргнув. Ничего подобного Что бы ни говорили о департаменте полиции города Лос-Анджелеса, они никогда не убивают или не избивают людей просто так. Если ты не оказываешь сопротивления, арест производится без лишней грубости.

Другое дело, что мне придется их спровоцировать.

Если я начну стрелять, они ответят тем же.

Понимаете, главное правило нашей небольшой группы состоит в том, чтобы не сдаваться живыми. Причина проста: попавший в лапы фараонов мог выдать других.

А кто хочет, чтобы его выдавали?

Поэтому никто не должен попадаться живым. Если нет возможности скрыться, мы обязаны отстреливаться до конца или совершить самоубийство.

Наказание за сдачу живым слишком суровое.

Умрет вся твоя семья. Родители, жена, дети. Подружка, если ты еще не женат.

В моем случае они убьют мою невесту, Лизу, моих сестер, Сэнди и Дору, возможно, их мужей, Стива и Гарри, и почти наверняка мою племянницу Сью и племянников Рэнди и Дэна.

Думаете, это чересчур, да?

На то и рассчитано. Чтобы заставить нас умереть в случае необходимости.

Впрочем, чтобы вы успокоились, скажу, что до этого еще не доходило.

Пока достаточно было угрозы.

Потому что никто не сомневается, что они это сделают. Причем с большой радостью. А кому, как не тебе самому, знать, на что они способны и какое при этом получают удовольствие (потому что ты и сам принимал в этом участие), так что от одной мысли о том, что объектом их экзерсисов может стать твоя мать, подружка или ребенок, волосы встают дыбом. Лучше умереть самому, чем позволить тем, кого ты любишь, испытать хоть малую толику этих ужасов.

Билл Петерсон единственный из нашего окружения, перед кем встал этот выбор.

Это произошло несколько лет назад, в Нью-Мехико. Всем нам удалось смотаться, а Билла поймали. Его загнали в тупик, и он потерял оружие. Так что копы просто надели на него наручники и зачитали ему его права. Я тогда затаился на противоположной стороне улицы и видел, как его сажали в машину. Мне стало его жалко. Но в глубине души я надеялся, что он не решится принести себя в жертву. Потому что, если бы он сдрейфил, мне бы пришлось заняться его сестричкой, Донной. А этого я страстно хотел уже давно.

Но Билл сделал правильный выбор. Когда в участке они сняли с него наручники, чтобы взять отпечатки пальцев, он словно обезумел. Бросился на полицейского, и его, естественно, тут же изрешетили пулями.

После его смерти я много времени проводил с Донной. Утешал и все такое. Завязалась дружба, и скоро я начал ее трахать. Хотя удовольствие — ниже среднего. Так оно почти всегда. Если нет всего остального — просто тоска.

Так или иначе, но Билл был единственным из нас, кому довелось, так сказать, испить всю горечь.

Становиться вторым у меня не было ни малейшего желания.

А это означает, что я должен держаться подальше от копов.

От исчезновения «Крайслера» Хиллари мои перспективы на будущее не становились радужнее.

Сидя на диване, я перебирал в уме все возможности. Их было не густо: можно было попытаться уйти пешком, вызвать такси или угнать соседский автомобиль.