Глава 8

Вот уже год разрушенный Эл Маритас покоился на дне отравленного участка моря. О нем не говорили и почти забыли. А новый и прекрасный Эл Маритас, как сияющая жемчужина, оставленная на Атрине богами, расположился в шестистах метрах от прежнего места, на прочном скалистом выступе. Жизнь, несмотря ни на что, продолжалась. Рейт занялся литературой и историей в старой доброй школе; Соландер в Исследовательском центре делал первые шаги к будущему, о котором так давно мечтал; Велин проводила с Рейтом каждую свободную минуту; а Джесс завершила обязательное образование.

Луэркас ходил от одного мага-врачевателя к другому, а от него отправлялся к третьему целителю, желая поскорее залечить раны. Дафрил погрузился в изучение старой магии и темных путей.

Империя росла и крепла — прекрасная, удивительная и постоянно жаждущая энергии. Ее властители обеспечивали своих граждан всем необходимым. Никто не испытывал голода, всем вполне хватало жилья. Однако для своего удобства и своих нужд Империя изменила определение «гражданин». Те, кто не отвечал ее предпочтениям, платили дань, но не только деньгами: они расплачивались своими жизнями. И душами.

Грат Фареган закончил разговор со своим кеппином — непосредственным начальником в Департаменте Дознания. Его кеппин получил повышение и стал Магистром, а он, Грат Фареган, станет новым кеппином со своей командой помощников и возможностью руководить огромным количеством сотрудников, которые выполнят любой его приказ без лишних вопросов.

Он успешно продвигался к вершине карьерной лестницы.

В состоянии сильной задумчивости Грат вернулся в комнату развлечений, спрятанную на верхнем этаже его личных апартаментов в Доме Фареганов, где хранилась его коллекция. Он подумал, что, пожалуй, мог бы… Но впервые за многие годы коллекция нисколько не тронула и не возбудила его. Все его куклы, застывшие в специфических от воздействия магии позах, ожидая, когда он выберет кого-нибудь из них для своих утех, казались ему скучными и обыденными. Грат окинул взором хлысты, цепи, клещи, тавро, ножи, но его мысли занимала прекрасная молодая девушка с праздника. Джесс Ковитач-Артис.

Она непременно стала бы жемчужиной коллекции. Он бы украсил ее, придумал ей особую позу и поместил в центре своей галереи. Фареган закрыл глаза и представил себе шедевр, который мог бы получиться. Он мог бы постоянно ощущать ее страх. Он жаждал, неистово и страстно жаждал ее.

Но она жила в крепости, куда он не мог попасть — он даже не мечтал пробиться в Дом Артисов. Эта крепость не имела общих коридоров, как сектор семейства Артис в Эл Маритасе. Один из соглядатаев доложил ему, что девушка всегда в компании друзей и никогда не выходит из дома одна.

Фареган был уверен, что не подберется к ней силой. Оставалось применить хитрость.

Он придумал заклинание, которое позволит ему наблюдать за ней, когда она будет за пределами Дома Артисов. Он решил завоевать ее доверие.

— Мне не нужно появляться в Академии целую неделю, — сказал Соландер, — у нас неожиданный праздник. Магистр Подсознательных наук должен принять клятвы вместе с гариной из Бейнджата, и у них полно работы. Нас пригласят, но поскольку она бейнджати, всю неделю они будут проводить ритуалы очищения, медитировать и все проверять перед знаменательным днем. В этом должны принять участие все Магистры, поэтому с нас, учеников, ничего не требуют.

Юноша усмехнулся.

— Так что у меня впервые за эти месяцы есть немного времени, чтобы поработать над моими проектами. Как продвигаются твои?

Рейт вздохнул и встал из-за стола.

— Я зашел в тупик, дружище. Моя голова раскалывается. Я могу сочинять плохие стихи хоть весь день, но как только хочу написать что-нибудь стоящее, то теряюсь и не нахожу нужных слов. Я написал пьесу, но она просто ужасна.

— Дай почитать.

— Лучше не надо. Хочу, чтобы и завтра ты меня по-прежнему уважал.

Соландер взглянул на друга и засмеялся.

— Предлагаю сделку. Я покажу тебе свои наработки, но только если ты покажешь мне, что сделал.

— Ты сильно продвинулся вперед? — спросил Рейт.

Соландер улыбнулся.

— Сначала покажи ты.

Рейт подошел к шкафу и выдвинул нижний ящик. Из него он достал стопку бумаг.

— По крайней мере не скажешь, что я бездельничал.

Он отдал бумаги Соландеру и снова сел.

В этом ведь и заключается опасность дружбы с тем, кто считает себя писателем? Соландера не прельщала идея прочитать пьесу, не важно, в каком стихотворном размере она была написана и на каком языке воспевала богов, а потом заставить себя найти слова похвалы. Как только он представлял себе актеров, которые на сцене ставили произведения какого-нибудь известного драматурга, ему хотелось убежать как можно дальше — а уж если труды известных писателей вызывали у него такую реакцию, то можно представить, какое впечатление оставит творение его друга-любителя. Но он не смог придумать вежливую отговорку. В конце концов это он уговорил Рейта начать литературную карьеру после нескольких лет изнурительного экспериментирования. Поэтому с видом приговоренного он принялся читать.

«Человек снов. Пьеса в трех действиях».

После непродолжительного описания действующих лиц и простых декораций Рейт начал повествовать о ребенке из Нижнего Города, который бродил по улицам с корзиной за спиной, пытаясь продать нечто, что он назвал даффиа-беджон — приблизительный перевод «плоды снов». Мальчика встретил молодой чародей и спросил, действительно ли сны будут хорошими. Мальчик ответил, что если его душа и сердце чисты, то сны будут добрыми, но он ни при каких условиях не должен есть плоды, если хранит в себе страшный секрет вины.

— Хм…

Соландер слегка озадаченно взглянул на Рейта.

— Когда я увидел первую страницу и понял, что пьеса написана на общем разговорном, а не на акренианском языке, то решил, что ты намерен восхвалять твоих богов на общем. Но, кажется, у тебя вообще нет богов…

— Богов нет, — ответил Рейт. — Читай дальше.

— Вообще нет. Ух ты. Я думал, восхваление богов в самом начале — это требование.

— Я не придерживался нормы. Читай.

Неожиданно для самого себя Соландер заинтересовался и продолжил читать о мальчике, торговавшем снами. Сказав, что лишь виновный не должен покупать его плоды, мальчик заставил чародея купить один — потому что кто признает, что скрывает тайну вины, когда остальные проходят мимо, слушая, что он говорит, и смотрят на него?

Чародей принес плод снов домой и попытался избавиться от него, закопав в землю. Но на этом месте за считанные секунды выросло дерево, на ветвях которого висело много плодов, и они уговаривали чародея съесть их. Их голоса преследовали его день и ночь, приводя в отчаяние и изматывая. Когда он попытался срубить дерево, на его месте выросло два, а когда попытался сжечь их, пламя разбросало семена, и в его саду вырос целый лес деревьев. Некогда светлое и прекрасное место стало темным и навязчивым миниатюрным лесом, который постоянно стонал, завывал и не давал бедному чародею покоя.

Чародей прибегнул ко всем возможным заклинаниям, чтобы не съесть плоды дерева, — но даффиа-беджон стояли на своем. Наконец, не в состоянии этого выдержать, он пал на колени и поклялся роще, что съест один плод, если она просто даст ему поспать.

Деревья согласились.

Во втором действии чародей съел плод и заснул, но во сне его «я» столкнулось с призраками проклятых, которые жаждали возмездия за пытки и страдания, причиненные им. Далее Соландер прочитал, что чародей изобрел заклинание, которое превращало заключенных в особую молодильную воду. Но когда у него не осталось больше преступников, он оказался перед выбором: либо использовать для получения энергии тела и души невинных людей, либо сказать своим клиентам, что они больше никогда не будут молодыми.

Он решил и дальше обслуживать своих клиентов, потому что они сделали его очень богатым, усаживали в центр стола на больших праздниках и аплодировали ему на улицах. Но души тех которых использовали в этих целях, не обрели покоя и преследовали его в виде магических плодов даффиа-беджон.Во сне те, которых он убил, восстали против такого обращения. Они сводили его с ума, уверяли его, что он никогда не проснется, пока не раскается в содеянном зле и не прочитает особое заклинание, которое вызволит их из преддверия ада, куда они попали.

В третьем действии измученный и раскаявшийся чародей прочел заклинание и освободил мертвых. Все призраки невинных жертв явились перед ним и начали преследовать его, утверждая, что он еще не расплатился с ними. Другие чародеи открыли секрет его заклинания и тоже продавали заколдованную воду. Чтобы освободиться от мертвых, он должен продать один плод снов другому виновному чародею. Пьеса заканчивалась на том, как чародей возил по улицам тележку, нагруженную даффиа-беджон,которые собрал со своих деревьев, и продавал их ничего не подозревающим чародеям, которые также скрывали его тайную вину.

Соландер сидел и долго смотрел на последнюю страницу — он не читал, а просто размышлял о душах проклятых в пьесе и о душах вдвойне проклятых в Уоррене, душах, у которых нет даже возможности потребовать мщения. Наконец он отложил пьесу и посмотрел на Рейта.

— Если судить по тому, как ты написал, то можно легко представить твою пьесу на сцене. Она понравится людям. И не одним только стольти. Готов поспорить, что если ты предложишь более дешевые билеты для чадри или муфери, то и они придут. Это хорошая история, и даже они ее поймут, тем более что она написана на общем языке. Кроме того, она написана прозой…

Соландер пожал плечами, не находя логичного объяснения тому, почему проза лучше, чем поэзия.

— Конечно, она была бы более художественной, если бы ты написал ее стихами, и ты бы выглядел более искусным писателем. Но я сомневаюсь, что ты действительно стал бы более искусным писателем, потому что люди проспали бы всю пьесу, как они спят на постановках так называемых великих драматургов, я полагаю, что если публика заинтересуется тем, что происходит на сцене, а не тем, в чем или с кем пришли другие, то ты можешь стать настоящим писателем. То, что в твоей пьесе не появляются боги, вовсе не помешает успеху — в конце концов, кто сейчас в них верит? А что касается общего языка… мне кажется, это к лучшему.

Он помолчал.

— Герои звучали естественно — только говорили гораздо интереснее, чем большинство людей.

Рейт улыбнулся.

— Значит, это не худшее из того, что ты читал. Это уже обнадеживает.

Но Соландер почти не слышал Рейта. Им овладело неожиданное, смешное, но одновременно прекрасное воодушевление. Если бы он захотел, то, возможно, поставил бы «Человека снов». После смерти отца он получал ежемесячное пособие, которое выплачивал Совет Драконов, — поддержка, основанная на том, что его отец умер на службе Империи, и будь он жив, он бы продолжил заботиться об образовании и благополучии своего сына. Эти деньги шли помимо вкладов, которые оставил отец, помимо доли Соландера в деньгах семьи — которая была значительной — и помимо юношеских сбережений самого Соландера. Поскольку в момент смерти его отец был не кем иным, как Почетным Магистром Совета Драконов городов Эл Артис и Эл Маритас, стипендия была более чем щедрой.

Разумеется, сам Соландер не мог финансировать постановку. Чтобы продолжить обучение в Академии и не отстраниться насовсем от Магистров, чьи рекомендации ему понадобятся при получении звания Дракона, он не мог позволить себе оказаться замешанным в том, что явно ставило под сомнение неприкосновенную природу магии чародеев. Если он хочет изменить Драконов изнутри, сначала нужно туда попасть. Но он никогда не добьется этого, если станет меценатом пьесы, которая допускала, что чародей, причем стольти, мог быть убийцей.

И, разумеется, Рейт, или Геллас, — ученик Базовой школы и уважаемый член высшего общества, не должен быть известен как автор столь огнеопасного произведения. Впрочем, Рейту лучше отрицать любую связь с этой пьесой. Он может приписать ее другому драматургу и представить в качестве дипломного проекта за Базовую школу.

Соландер мог спокойно финансировать постановку через третьих лиц, которым будет трудно или невозможно его проследить. Это будет… он улыбнулся. Это будет непросто, но в то же время забавно. Что касается актеров для таких интересных ролей — поскольку пьеса написана на общем разговорном языке, не придется нанимать специальных актеров, которые бегло говорят на полудюжине мертвых языков, но, без сомнения, потребуют нового размера стиха и баснословный гонорар. Рейт сможет набрать людей всех слоев — любой, кто говорил на общем языке, был потенциальным актером.

Вдруг Соландер понял, что Рейт разговаривает с ним.

— Что?

— Где ты витал? Минуту назад мы обсуждали мою жалкую пьесу, а потом ты словно улетел в другой мир и не слышал ни слова.

— Я собираюсь профинансировать «Человека снов».

— Что ты собираешься сделать?

— Я собираюсь профинансировать твою пьесу. Я хочу вложить деньги через надежных людей, чтобы никто не догадался, что я в этом замешан, а ты поставишь ее. Ты уверен, что никто не знает, что это ты ее написал?

— Абсолютно уверен.

— Отлично. Выдай ее за чужое произведение. В случае, если возникнут проблемы, ты всего лишь тот, кто посчитал ее интересной и решил вдохнуть в нее жизнь. Вся сила удара достанется воображаемому автору.

— Думаешь, люди не станут задавать вопросы?

— Надели своего писателя жизнью. Создай его, как ты создаешь персонаж пьесы, — придумай, где и как он живет, кого знает. Установи способ платить ему и никогда не забывай делать это. Посылай ему послания с курьером и непременно читай его ответы. Сделай его умным, осторожным, аскетичным. И никогда не забывай, что он и ты — разные люди. Никогда. Даже со мной.

Рейт задумчиво кивнул.

— Чтобы меня не выдворили из Империи или не отправили в шахты.

— Как ты его назовешь?

— Не знаю. Придумаю что-нибудь такое, чтобы задеть Империю за живое.

Рейт закрыл глаза и задумался. Наконец он покачал головой.

— Пока не знаю. Но рано или поздно придумаю.

Соландер покачал головой и скрестил руки на груди.

— Этот таинственный писатель должен появиться сегодня, потому что я дам тебе денег на финансирование театра, и какая-то их часть должна пойти ему в качестве гонорара.

Рейт вдруг рассмеялся.

— Кое-что придумал. Почему бы и нет? Назовем его Винкалис. Для кого-то это будет иметь значение.

— Винкалис?

— Это название ворот, через которые я прошел вместе с прекрасной и ничего не подозревающей Шайной, когда впервые понял сущность уорренцев. Ворота, через которые пришли вы с Велин, чтобы забрать меня и Джесс. Ворота, через которые однажды выйдет моя семья.

— Не похоже это на имя человека.

— Это не важно. Винкалис хочет остаться анонимным. Никто ведь не поверит, что это его настоящее имя.

— Пусть будет Винкалис.

Соландер поднял бокал.

— За то, чтобы он нас не подвел.

Рейт поднял бутылку, из которой пил, и проговорил:

— Твои бы слова да богам в уши.

Они выпили.

— Теперь скажи, на какое продвижение ты намекал?

Соландер ухмыльнулся.

— Вообще-то у меня их два.

— Хвастун.

Они оба засмеялись, и Соландер продолжил:

— Сначала личное или профессиональное?

Рейт широко раскрыл глаза.

— Разумеется, личное.

— Ты такой же сплетник, как и все ковил-оссеты. — Он нагнулся к нему и тихо сказал: — Но это хорошо.

— Так все-таки, что ты имел в виду?

— Джесс и я — пара. Точнее, мы станем ею завтра, когда она официально станет совершеннолетней.

Рейт встал, поднял бутылку и воскликнул:

— Молитва услышана.

Он допил все содержимое одним большим глотком и вытер рот тыльной стороной ладони. Затем швырнул бутылку в мусорное ведро и разбил ее.

— За твое счастье и мое.

— Ты забыл о Джесс.

Рейт посмотрел на Соландера из-под бровей, но ничего не ответил.

— Тогда еще одна новость.

— Давай говори. Но я не уверен, что мое сердце ее выдержит.

— Я думаю, что понял, почему ты такой, какой есть.

— Ты шутишь.

— Я же не сказал, что научился этим пользоваться. Благодаря документам, которые ты достал, я составил уравнения, пытаясь вывести влияние всех этих заклинаний, которые постоянно льются в Уоррен. Заклинания на пищу, заклинания на щит вокруг этого места, контрольные заклинания, которые поступают от ежедневных уроков и молитв. И я кое на что наткнулся.

— Передозировка токсичной магии.

Соландер ткнул в Рейта пальцем.

— Близко. Ты почти прав. Я пользовался школьным оборудованием после занятий, проверял все уравнения на разных уровнях мощности. И вдруг получил то, что считал артефактом. Все волны выровнялись. Я сделал распечатку и увидел, что это вовсе не артефакт. Все заклинания, вся энергия, которая пронизывает Уоррен, и вся энергия, которую забирают обратно из Уоррена, — все эти уровни постоянно саморегулируются. Я думаю, однажды… или несколько раз, но как бы то ни было, эта волна задела и тебя. Я не уверен, но думаю, что в твоем родном Уоррене, когда ты был зачат, все подверглось воздействию этой ровной одиночной волны, которую я открыл. В результате в решающий момент ты получил облучение всеми возможными формами магии. Судя по всему, ты не должен был выжить. Дети, зачатые в тот момент — если таковые были, кроме тебя, — скорее всего умерли.

— Выходит, мне крупно повезло.

Соландер взглянул на Рейта и покачал головой.

— Ты так думаешь? По-моему, я нашел механизм, который сделал тебя таким, — но сам факт, что ты пережил то, что должно было тебя убить, вероятно, это судьба. Наивысшее предназначение.

— Боги? — засмеялся Рейт. — В любом случае интересно. Тогда теоретически я могу быть не единственным.

— Верно. Похоже, ты один такой. Я не нашел другой комбинации уровней мощности с таким же результатом. Я прошелся по шкале снизу вверх, насколько мог — насколько мог воспользоваться школьным оборудованием, не вызвав подозрений.

Соландер вздрогнул, вспоминая, как больше месяца по ночам он использовал каждый прибор для проверки заклинаний в студенческой лаборатории, все время прислушиваясь, нет ли шагов за дверью. Он знал, что если кто-нибудь войдет, он не успеет все вовремя свернуть. Знал, что заклинания, которые он проверял, были государственной тайной, и наказание за доступ к ним — смерть. Плохие воспоминания. Наконец он решил, что нашел все его интересующее.

— Твое открытие даст тебе все, что ты искал все эти годы? — немного позже спросил Рейт. — Это ключ к магии без рево?

— Не знаю. Но думаю, это начало.

Пока Соландер навещал Рейта, у Джесс появилось много времени для размышлений и много идей, над которыми следовало хорошенько подумать. Она медленно шла по Мемориальному Звездопарку Рона Артиса, наблюдая, как рабочие меняли сезонные экспозиции звездного неба по обе стороны от узкой прозрачной дорожки, которая вела вокруг звездного пруда. Следующий день ознаменует конец ее детства, согласно поддельным документам, и конец ее работы в Доме Артисов.