И в порядке благодарности за оказанные им приятные услуги, которые и ему тоже доставляли явное удовольствие, Галвеи получили исключительное право торговли с островами и вдобавок долю всей выращиваемой в архипелаге каберры. А потом, когда первая из рожденных от Дугхалла дочерей достигла зрелости, островитяне обнаружили, что она может рожать детей и от имумбарранца. И другие его дочери тоже могли. Дугхалл совершил настоящее чудо. Тогда-то его и объявили богом. - Кейт пожала плечами. - У него сотни детей. Возможно, даже тысячи. И несчетное количество внуков. Пройдет поколение или два, и почти все жители островов станут его родственниками. И похоже, все они унаследовали галвейскую плодовитость.
      - Значит, размножаются как кролики.
      - Да. - Кейт вздохнула. - Еще несколько лет, и их можно будет обнаружить в любом уголке Матрина.
      - Интересно, как отреагируют островитяне, когда Дугхалл вернется к ним молодым человеком? - усмехнулся Ри.
      Кейт рассмеялась, отрицательно качнув головой:
      - Ему уже не придется возвращаться туда. В Калимекке нет больше Дома Галвеев, и ему некого представлять на островах.
      - Он может вернуться к своей семье.
      - Мне никогда не казалось, что он воспринимает это подобным образом... что при исполнении своих... обязанностей он ощущает себя семейным человеком. Он охотно говорит о своих детях, и я знакома со множеством своих кузин и кузенов, которых привозили к нам погостить, но Дугхалл никогда не был им настоящим отцом. Их матери были замужем, и мужья эти воспитывали детей как своих собственных. Приезжая к нам, мои кузены называли Дугхалла отцом, но много лет спустя я узнала, что они пользовались при этом официальным имумбарранским словом ибимурр, а папа там звучит почти как у нас - пеба.
      Закончив одеваться, Кейт торопливо причесалась.
      - Так что пебой его там не звали. И я думаю, что всю свою жизнь он ощущал нехватку детской ласки.
      - Печально.
      - Печально. Я всегда подозревала, что он видит во мне дочь, которой не могли стать для него настоящие его дочери.
      Несколько мгновений спустя оба они уже стучались в дверь каюты Дугхалла. Он приветствовал их с самым серьезным выражением на лице и, торопливо впустив внутрь, пригласил сесть. Сам он был бледен, глаза его покраснели, и от него исходил запах горя и отчаяния.
      Отведя взгляд от роскошных украшений каюты, Кейт посмотрела на расстеленную на столе занду Дугхалла, с лежащими на ней монетами, расположение которых ничего не говорило ей, и почувствовала, как дрогнуло ее сердце.
      - Простите, что оторвал от других дел, - начал Дугхалл. Выглядел он сейчас как человек, которому сообщили, что завтра ему суждено умереть. - У вас осталось совсем немного времени, чтобы побыть вместе, но моя весть не может ждать.
      Когда они заняли места за столом, он отвернулся от них и выглянул в крошечное окошко каюты.
      Кейт не сводила глаз с Дугхалла, ошеломленная исходившим от него ощущением обреченности.
      - Значит, ты наконец получил ответ на свои вопросы? - спросила она.
      - Да.
      - И теперь ты знаешь, какой выбор тебе придется сделать, когда настанет нужный момент?
      - Да.
      Кейт потянулась под столом к руке Ри и крепко стиснула ее.
      - Кейт говорила мне о том, что ты ищешь ответа в гадании. И о неясном ответе, который ты получил, - сказал Ри.
      Дугхалл повернулся лицом к ним:
      - Ответ более нельзя назвать неясным. Теперь все очевидно - и эта ясность ужасна.
      - И...
      - Я - меч Водора Имриша. Я поклялся отдать свою жизнь, служа своему богу, служа Соколам и всему доброму в мире. И теперь я делаю этот выбор.
      Кейт ощутила легкое жжение на подъеме ступни - в том месте, где была печать Соколов. Разум ее ощущал их прикосновение - как вода чувствует невидимую, но сильную руку луны, вздымающую приливную волну. Она тоже была Соколом, пусть и непохожим на всех остальных, она тоже давала клятву служить. Слушай, говорили они ей. Слушай.
      По-прежнему глядя в иллюминатор, Дугхалл произнес:
      - Луэркас приближается к нам со столь огромными полчищами, что от поступи их сотрясается вся земля. Он вооружен чарами, отточенными за тысячу лет ожидания, и способен уничтожить весь мир. Каждый раз, когда я гадал на занде в эти последние дни, становилось ясным одно: мы не можем победить Луэркаса в открытом бою. Даже если бы мы собрали всех Соколов вместе и вышли против него - сила на силу, - даже в этом случае ему было бы несложно уничтожить нас.
      - Мы подозревали это, - кивнула Кейт. - А теперь скажи нам, что ты узнал.
      - Что мы умрем, - спокойно сказал Дугхалл. - Но сделать это придется так, чтобы мир уцелел.
      После этих слов в каюте воцарилось гнетущее безмолвие. Кейт даже дышать перестала и не слышала дыхания Ри. Она не знала, способны ли они умереть ради блага мира. Оба они ждали продолжения, подробностей, которые дали бы им хоть какую-нибудь надежду, хоть как-то смягчили бы это безжалостное предсказание близкой смерти. Однако Дугхалл молчал.
      - Ты хотел сказать, что мы можем погибнуть, так? - спросил наконец Ри. - Конечно, нельзя быть уверенным в исходе сражения до тех пор, пока оно не состоится...
      Но Дугхалл лишь покачал головой:
      - Я уверен в этом. Я просил самого Водора Имриша, чтобы он указал мне путь, который не приведет нас к неизбежной смерти... и путь этот так и не открылся мне. Даже если весь наш мир будет спасен, нам троим все равно придется умереть.
      Крепче стиснув руку Ри, Кейт почувствовала, как напряглись его пальцы. Повернувшись к нему, она сказала:
      - Прости, что попусту потратила последние дни, которые мы могли провести вместе.
      Обойдя стол, она опустилась на колени перед ним, припав головой к его груди. Она слышала, как колотится возле ее щеки сердце Ри, слышала, как ровно движется воздух, входя в его легкие и оставляя их. Она ощущала его боль, горе, его желание быть с нею. Ри притянул ее к себе одной рукой, другой прикоснулся к ее волосам.
      - С той поры, как мы узнали о Луэркасе, ясно было, что нам не миновать роковой встречи с ним. Теперь мы просто узнали, что он может погубить нас. И не трать оставшееся у нас время на пустые сожаления, Кейт. Ты виновата не больше, чем я. Я жалею, что оставил тогда Калимекку.
      Кейт вытерла щеки, вдруг оказавшиеся мокрыми, - она и не заметила, что плачет. Ей уже казалось, что она оставила свое тело и движется по направлению к Вуали и к следующей жизни.
      Ри взял ее за подбородок и ласково приподнял голову любимой.
      - Мы умрем вместе, - сказал он. - И там, в Вуали, мы вновь будем вместе. Не за тем я отыскал тебя после стольких мытарств, чтобы позволить такому пустяку, как смерть, разлучить нас. Мы с тобой навсегда останемся вместе.
      Она зажала его ладони в своих руках.
      - Обещай мне, - яростно произнесла Кейт. - Обещай, что больше никогда не оставишь меня.
      - Обещаю. Ни в жизни, ни в смерти, ни в вечности.
      - Я тоже обещаю.
      С Дугхаллом было что-то не так. Кейт чувствовала это. А когда повернулась к нему, увидела это собственными глазами. Лицо его было мокрым от слез, глаза не смели смотреть на нее, ладони тискали друг дружку, как если бы сражались за свою жизнь. Он что-то скрывал от них, и это "что-то" было ужасным.
      - Ты сказал нам не все? - спросила она.
      - Принесение в жертву... наших жизней... это только начало, - произнес Дугхалл дрогнувшим голосом.
      Кейт тряхнула головой:
      - Разве боги могут потребовать у человека что-то большее, чем жизнь?
      - Чтобы у нас был шанс победить Луэркаса, мы должны завлечь его в Вуаль и там сразиться с ним. Любой Сокол, находясь в Доме Галвеев, может создать щит над всей Калимеккой. Но мы сами останемся незащищенными. Лишь я один обладаю силой, достаточной для того, чтобы затащить Луэркаса в Вуаль, но я не смогу одновременно удерживать его там и биться с ним. Тебя и Ри соединяет связь, выходящая за пределы моего понимания, вы можете общаться друг с другом без всяких усилий, без слов, без обращения к чарам. Поэтому лишь вы двое можете заманить его в ловушку, которую я построю для этой цели. - Дугхалл опустил взгляд в пол и прошептал: - Но эта ловушка такова, что вы должны будете войти в нее вместе с ним.
      - В ловушку?
      Дугхалл кивнул.
      - И что же будет в этой ловушке? - спросил Ри. - Как мы спасем наши души, попав туда?
      - Спасения не будет. - Дугхалл вздохнул. - Внутри ловушки вас ждет забвение.
      Он дернул головой, и руки его вновь принялись тискать друг друга.
      - Луэркас найдет выход из любой ловушки, если только в ней будет этот выход. Рано или поздно он вернется в мир, чтобы уничтожить Матрин вместе со всеми, кто живет в нем. Поэтому душа его должна умереть.
      - Но уничтожение душ - это дело Драконов, - сказала Кейт.
      - Да, - согласился Дугхалл. - И в то же время - нет. Драконы пользуются душами других людей для своих чар. Но Соколы не могут идти этой тропой.
      - Ты хочешь сказать, что мы заплатим за наши чары собственными душами? - спросил Ри.
      - Таков путь Соколов, - ответил Дугхалл. Кейт наконец поняла страшный смысл его слов.
      - Если мы сделаем то, о чем ты просишь, и вместе с Ри войдем в ловушку, заманивая туда Луэркаса, то вместе с ним навсегда перестанем существовать.
      На сей раз Дугхалл набрался сил посмотреть ей в глаза:
      - Если вы сделаете это, никакой новой встречи в Вуали, никакого возрождения в будущем у вас не будет.
      Он опустился на свою койку неловким и неуверенным движением - скорее просто рухнул на нее, чем сел. Сильно ссутулившись и обхватив колени руками, Дугхалл крепко зажмурил глаза.
      - Так гласит последнее, чудовищное предсказание. Я не могу отдать свою душу, чтобы выиграть эту битву, - если бы я мог сделать это сам, то не просил бы вас идти туда. Только вы, лишь вы двое способны совершить поступок, который спасет наш мир. Две души - хорошая цена за миллионы рожденных и нерожденных, за миллиарды заточенных душ, томящихся в неволе и охваченных тысячелетним безумием.
      - А как насчет того, что мы оба Карнеи? - резко спросил Ри. - И что от нас требуется пожертвовать жизнью и самой вечностью ради людей, которые охотно убили бы нас - и радовались бы при этом, - если бы только знали, кто мы на самом деле?
      - Если ты хочешь отомстить всем, кто преследовал Карнеев, то тебе нужно всего-навсего отказаться сделать то, о чем я прошу вас, - печально отозвался Дугхалл.
      - Я не могу так просто расстаться с мыслью о вечности, разделенной с Кейт, - с горечью сказал Ри.
      - Понимаю. И если вы откажетесь, то, быть может, и обретете ее. Возможно, у вас получится скрыться от Луэркаса. И в этом случае вы будете обладать друг другом намного дольше, чем если исполните мою просьбу.
      Кейт заглянула в глаза Ри и увидела в них отражение своей собственной боли, своего горя и недоверия. Они вновь оказались перед лицом гибели... конечно, ей самой не привыкать чувствовать костлявую руку смерти на своем плече. Но полное уничтожение...
      Разум Ри прикоснулся к ее сознанию. Тонкая связующая их нить, окрепшая за время разлуки, передала ей любовь Ри и еще ехидное напоминание: она-то, эта их связь, и стала причиной, по которой они окажутся обречены на забвение - в случае если решат сразиться с Луэркасом. Никто больше не способен сделать то, что по силам лишь им обоим. Никто не сможет заменить их. И если они откажутся, никто не шагнет вперед, чтобы занять их место.
      Она ответила на его мысли, нарисовав в уме все, от чего им придется отказаться, и притом не на одну только жизнь, а насовсем - на всю вечность.
      От смеха и музыки, от ласкового ветерка, играющего в воздухе над согретым солнцем лугом, от прикосновения теплых капель дождя к коже, от вкуса свежей, с куста, ягоды. У них никогда не будет детей, они не состарятся вместе, им не придется бороться за что-то вместе, не доведется испытать радости созидания. Для них все эти вещи перестанут существовать. Навсегда исчезнут и они сами! Это было немыслимо... И тем не менее они должны были пойти именно этим путем.
      Некогда Дугхалл процитировал Кейт слова Винсалиса, как нельзя более уместные в данном случае: "Люди куют мечи из стали и пламени, боги куют свои мечи из плоти и крови, смешав их с трагедией".
      Ри прочел эту фразу в ее мыслях, и оба одновременно заговорили: Мы были избраны для этого мгновения с самого рождения. Мы рождены, чтобы встать на эту тропу и сделать именно этот выбор. Каждая схватка, каждое пережитое испытание лишь закаляли нас и готовили к этому дню.
      Наконец они отстранились друг от друга, встали перед Дугхаллом, и снова их руки сами собой соприкоснулись и соединились.
      Ри смотрел на Кейт.
      - Прежде я сомневался в том, что существует ад, о котором говорят философы, - сказал он. - Я ошибался. Истинный ад - это знать, что вечность существует, и отказываться от нее ради того, чтобы она не умерла для всех остальных.
      Кейт улыбнулась, хотя губы ее дрожали, а по щекам текли соленые слезы.
      - Ты откажешься от вечности не один. Я буду с тобой... каждое мгновение, пока мы еще дышим, я буду рядом с тобой.
      - Так вы сделаете это? Кейт повернулась к дяде.
      - Я из рода Галвеев, - сказала она. - А Ри - Сабир. Мы рождены в Семьях. И мы знаем о своем долге перед Семьями, перед Калимеккой, перед Матрином. И перед богами. Только сейчас я наконец поняла истинный смысл девиза Галвеев: Каитаерас таван.
      - Ради других, - повторил за ней Ри.
      - И сами боги не смогут сказать, что я дрогнула, исполняя этот великий долг. - Голос ее пресекся, и Кейт уткнулась лицом в плечо Ри, пытаясь остановить слезы.
      - Мы сделаем то, что должны сделать, - сказал Ри Дугхаллу. И негромко, обращаясь лишь к Кейт, добавил: - У нас есть еще немного времени, пока мы не достигли Калимекки. Если вечность закрыта для нас, надо постараться вместить целую жизнь в эти оставшиеся нам дни.
      Ри направился к двери каюты, и Кейт, не глядя на Дугхалла, потупив глаза, последовала за ним.
      - Как бы сделать так, чтобы эти короткие дни продлились вечно? спросила она.
      Он улыбнулся, покачал головой и поцеловал ее.
      - Мы не сумеем остановить время, - прошептал Ри. - Мы можем заставить его лишь быстрее бежать.
      Ян на мгновение остановился возле двери карцера, а затем вошел внутрь. Прикованная к стене Ррру-иф ожгла его яростным взором. Он глубоко вздохнул. Никто на корабле не знал, где сейчас находится капитан, а если кто-то и видел его, то не догадывался, зачем он пришел сюда.
      - Ты явился, чтобы назвать день, когда меня повесят? - зло спросила она.
      - Нет. - Ян спокойно смотрел на нее. Ррру-иф, как всегда, была прекрасна и, как всегда, привлекала взгляд своей нечеловеческой красотой. Когда-то он заботился о ней, доверял ей свою жизнь, считал своим другом, а потом она предала его. Но он сам сделан из другого теста - Ян не мог предать прошлое. - Я пришел поговорить с тобой о нашей дружбе.
      Ррру-иф фыркнула:
      - Мы с тобой не друзья.
      - Когда-то были ими.
      - Когда-то. И однажды мы могли бы вновь стать ими. Я любила тебя.
      - Ты тоже не была мне безразлична.
      - Но ты не любил меня. Я думала, это потому, что я Шрамоносная, и могла пережить это. Я была Увечной, а ты нет, и это возвело стену между нами.
      - Дело не в этом.
      Ррру-иф повернулась лицом к стене:
      - Конечно же, не в этом. Просто появилась она, тоже Шрамоносная, как и я, но ты полюбил ее, а не меня. Все очень просто... просто ты не любил меня.
      - Мы были друзьями, - напомнил ей Ян. - Добрыми друзьями.
      Ррру-иф с холодной яростью посмотрела ему в глаза:
      - Не столь уж добрыми, как могло тебе показаться. Ян, глядя в пол, пытался подобрать нужные слова:
      - Я отпущу тебя, Ррру-иф. Я не хочу, чтобы тебя повесили. Я не имею права простить тебя: мятеж на борту карается без всякой пощады. Но я могу устроить тебе побег, могу спасти тебя. Мы поплывем вдоль западной оконечности архипелага Малой Летней Цепи. Там около дюжины островов... на них вполне можно жить, и корабли время от времени заходят туда. Ты можешь остаться там, пока не подыщешь для себя подходящий корабль.
      - Я не хочу твоей помощи. Я не хочу ничего от тебя.
      - Если ты останешься на судне, Ррру-иф, мне придется повесить тебя. Законы корабельной дисциплины не оставляют мне другого выбора.
      - Тогда вешай. Пусть моя смерть запятнает твои руки и моя душа отяготит твою совесть. Я знаю, что она будет преследовать тебя и в этой жизни, и во всех следующих, проклиная каждый сделанный тобой шаг. - Она плюнула в него, но промахнулась.
      Качая головой, Ян отступил назад.
      - Если в течение трех следующих стоянок ты переменишь свое решение, дай знать охраннику. Он знает, как найти меня, если я понадоблюсь тебе. Если же нет... - Он отвернулся. - Тогда ты умрешь, но смерть твоя не запятнает ничьих рук, потому что ты сама выберешь этот путь.
      Глава 49
      В Костан-Сельвире, последнем городе, стоящем на пути армии Тысячи Народов перед Калимеккой, звякнули, закрываясь, главные ворота, и жители, предупрежденные Рененом о приближении орды, поднялись на стены, где их уже ждали запасы взрывчатки, факельных обойм, ядовитого порошка для катапульт чтобы свивать ткань в фитили для метательных снарядов, натягивать новые тетивы на луки, оперять стрелы, затачивать мечи и пики. Немногие из горожан, еще остававшиеся за стенами, прочищали рвы, вбивали в них последние колья, разбрасывали шипастые "ежи" - делали все то, что могло хоть как-то сдержать натиск врага. После битвы дети долго не смогут играть за стенами города, подумал Ренен, - если в Костан-Сельвире еще будут когда-нибудь дети.
      Всех детей отсылали из города прочь вместе с их матерями, стариками, слабыми или больными, неспособными сражаться - три корабля должны были поднять паруса и отплыть к крошечным прибрежным островкам, чтобы там ждать вестей об исходе битвы. Если новости окажутся плохими или их не будет вообще, капитаны судов без промедления возьмут курс на Калимекку. И если в столице действительно свирепствует мор, они поведут свои корабли дальше на север.
      Стоя наверху стены, Ренен смотрел вниз вдоль склона холма, на котором был построен город, и следил за последними приготовлениями его людей и жителей Костан-Сельвиры к схватке с ордой Увечных. Он то и дело поглядывал на уходившую на юг дорогу. Если Шрамоносные прибегнут к прежней схеме нападения, скоро со всех сторон к городу повалит разведка, но главное войско подойдет именно с юга.
      Дороги находились в хорошем состоянии, и если только внезапный дождь не превратит их в сплошное месиво, они вынесут такое количество ног без особого ущерба для себя.
      На краю равнины вдруг мелькнуло красное пятно, и из джунглей появился верховой - человек, за которым гналась пара чудовищ, имевших по дюжине ног, но тем не менее бежавших в полный рост, как люди.
      Пара Шрамоносных разведчиков. Ренен поежился и указал на врагов двум арбалетчикам и двум лучникам. Длинные и короткие стрелы тут же улетели в сторону приближавшихся врагов. Преследователи остановились, а человек поскакал дальше. Ренен торопливо спустился со стены к воротам, чтобы встретить его. Лазутчик появился через несколько мгновений. Покрытый пылью конь его дрожал, свесив голову ниже колен. Разведчик выглядел немногим лучше. На теле его были заметны несколько кровоточащих ран, и хотя ни одна из них в отдельности не могла быть смертельной, Ренен подумал, что посланцу его повезет, если он не умрет от потери крови.
      - Джунгли задержали боковые колонны - всех, кроме крылатых бойцов. Все войско теперь идет по дороге. Если разделить наши силы на передовую и фланговые части, противник быстро сомнет нас, и все будет потеряно. Нужно лишь оставить стрелков на флангах, чтобы отразить атаку летучих тварей. Ренен кивнул: - Что еще?
      - Их катапульты, осадные машины и тараны движутся впереди. Летуны поднялись целой тучей и полетели над лесом, с чем-то непонятным в руках...
      - Далеко они от города? - спросил Ренен.
      - Вот-вот будут здесь.
      Значит, армия Шрамоносцев нападет на город в выгодное для врага время суток - при ярком солнечном свете, хотя, судя по тому, что Ренен узнал об Увечных, особой разницы для них между дневным и ночным штурмом не было. Среди них есть и такие, что не нуждаются в свете. В ущелье, наблюдая за передвижением Увечных, он заметил среди них существ без глаз, а также странных созданий со столь огромными и сложно устроенными ушами и носами, что Ренен не сомневался: зрение имело для них лишь вспомогательное значение - ну, как, например, для него самого обоняние. Кроме того, он видел там тварей, испускавших неяркое голубоватое свечение, что весьма удивило его. Сейчас им предстояло генеральное сражение, а он до сих пор не знал, на что еще способен враг. До самого последнего дня его люди вели партизанскую войну: атаковали с флангов, по мере возможности утомляли противника частыми, стремительными нападениями, пытались спасти население крошечных городков, оказывавшихся на пути вражеских полчищ, и дать людям возможность бежать в более спокойные места. Но теперь он собрал достаточно солдат, чтобы рискнуть на открытое столкновение с врагом. Ренен повернулся к сигнальщику:
      - Передай на корабли, пусть уходят из гавани.
      - Но ведь они еще не закончили погрузку.
      - Я знаю. Но если они не уйдут сейчас, их могут атаковать летуны.
      - А как быть с теми, кто не успел погрузиться на корабли?
      - Отошли их по домам, и пусть молятся, чтобы нам удалось отразить сегодняшний натиск.
      Войско Тысячи Народов продвигалось вперед со всей возможной скоростью, крылатые защищали главные силы Увечных с воздуха, и три колонны противника - три живых острия, направленных на Костан-Сельвиру, неотвратимо приближались к городу.
      Даня ехала на своем лорраге рядом с Луэркасом - во главе наземных сил. Вот я почти и дома, думала она. Сопротивления они до сих пор почти не встречали. Армия, нанесшая Шрамоносцам значительный удар в ущелье, более не причинила им существенного ущерба. Несколько раз противник нападал на их войско с боков, убивая при каждой такой атаке то две дюжины, то сотню Увечных, но плохо вооруженные и малочисленные враги не имели никакой возможности пробиться в центр походного строя и уничтожить тщательно оберегаемые припасы и огромные повозки с осадными и другими орудиями. Ну а против Шрамоносных летунов люди и вовсе были беспомощны. И жалкой горстке солдат, все еще пытавшейся преградить путь воинству Шрамоносцев, оставалось лишь подкарауливать, преследовать и нападать исподтишка. Но среди ее Увечных хватало существ, которые подкарауливали, преследовали и нападали исподтишка значительно лучше людей. Поэтому враги ее за последние недели понесли большие потери.
      Но теперь они как будто бы решили оставить Увечных в покое. И это хорошо - они уже начинали досаждать Дане, она была готова растерзать их собственными руками.
      Передний край колонны выдвинулся из зарослей джунглей на большое поле. Костан-Сельвира казалась Увечному воинству сундуком с сокровищами - еще не разграбленным и вселяющим алчность. Шрамоносцы, испытавшие разочарование в Брельсте и Гласверри-Хала - оставленных жителями, которые прихватили с собой большую часть своих богатств, - увидели в этом белостенном городе, закрывшем перед ними ворота и выславшем своих солдат на башни и стены, долгожданный дар богов. Войско Увечных разразилось радостными воплями.
      - Тараны вперед, - приказал Луэркас.
      Огромные колесные тараны отделились от главной колонны и медленно поползли вперед. Существа, которые толкали их, были защищены от стрел металлическими щитами, прикрывавшими тараны, поэтому они без помех, осторожно, но уверенно продвигали свои боевые машины все ближе и ближе к городским воротам.
      Даня медлила с сигналом к наступлению. В Калимекке жили люди, которых она ненавидела. У нее были причины желать пролития их крови, стремиться их уничтожить, стереть с лица земли. Но здесь... жители этого города ничем не виноваты перед ней. Что ей до них... зачем ей столько крови?
      Стиснув зубы и прищурясь, она смотрела на городскую стену, различая силуэты людей, в свой черед пристально разглядывавших ее. Отсюда шла дорога на Калимекку... и если они не возьмут этот город, не убьют его защитников и оставят вооруженных врагов за своей спиной, то окажутся зажатыми в гигантском капкане. И Даня, решившись, подняла руку:
      - Лестницы вперед!
      За таранами побежали толпы Шрамоносцев с лестницами, им было приказано, приставив лестницы, подняться на стены и ворваться в город во что бы то ни стало и невзирая ни на что. Возле каждой лестницы бежали по двадцать стрелков, которые должны были засыпать стрелами любого из врагов, кто посмеет высунуть голову из-за стены или попытается столкнуть лестницу вниз.
      - Кротов вперед! - И к городу двинулись роющие Шрамоносцы - в войске их называли Кротами, - скрывавшие свои крошечные глазки от дневного света за кругляками полированного обсидиана. Они шли следом за лестницами и стрелками и, оказавшись неподалеку от стен, вне пределов досягаемости стрел, уткнулись носами в землю и начали рыть. Они проникнут в город снизу: пророют широкие ходы, по которым потом побегут воины, вынюхают арсеналы, где Увечные могут пополнить свое вооружение и тем самым лишить оружия и боеприпасов людей - защитников города.
      Подняв золотое с красным знамя, Даня взмахнула им, давая знак двум отрядам летунов, которым предстояло облететь город кругом и напасть на защитников с тыла. Летуны несли с собой мешки с ядовитой пылью, которую Шрамоносцы со всеми предосторожностями собрали в ущелье, где она покрыла скалистую поверхность словно снег. Как это справедливо, подумала Даня, убивать врага его же собственным оружием.
      Она сощурилась, увидев, как оба отряда летунов направились к уходившим из гавани кораблям. Даня едва различала темные силуэты крылатых, но не сомневалась в том, что всем, кто находится на судах, жить осталось считанные мгновения.
      Надеюсь, они будут страдать, думала она. Надеюсь, они будут рыдать и просить милосердия. Надеюсь, им будет больно не меньше, чем мне.
      Но их страданий слишком мало для нее. Никаких страданий этих людишек не хватит, чтобы искупить ее боль - сколько бы ни мучились они. Впрочем, теперь она знала, что ей более не придется страдать в одиночестве.
      Дым поднимался кверху от руин Костан-Сельвиры, сотни мелких уличных стычек еще оглашали ночную тьму, а дотлевавшие пожарища еще вспыхивали то тут, то там огоньками глаз адских охотников. Израненный и окровавленный Ренен подозвал Хара, находившегося возле него все последние стоянки битвы.
      - Беги, отнеси весть отцу в Кишмекку. Пусть узнает, что мы разбиты.
      Младший брат доберется до Дома Галвеев, если только сумеет живым уйти из Костан-Сельвиры. Он известит Дугхалла о том, что ничто теперь не препятствует Шрамоносцам на их пути к Калимекке.
      Хар кивнул. Ренен снял кольцо с пальца и, надев его на руку брата, сказал:
      - Передай отцу, пусть он отдаст это моей матери. И скажи ему, что мы сделали все, что могли. Беги же.
      Хар бросился вниз по ступеням Центральной башни, откуда Ренен руководил последними уличными боями. Темный и длинный туннель вел от башни за город, и Хар старался двигаться в этом мраке по возможности бесшумно, не смея даже зажечь свечу, чтобы не выдать себя.
      Он шел, ощупывая влажные каменные стены, скользкие и поросшие мхом, не отрывая пальцев от стены, чтобы не терять ориентира. Хар шагал быстро, но не переходил на бег. До слуха его доносились тысячи звуков, каждый из которых мог создавать преследовавший его Шрамоносец. Ему казалось, что в любой момент какое-нибудь затаившееся впереди уродливое когтистое чудовище могло протянуть к нему лапу и вырвать его глаза или раскроить одним ударом череп. Какая-нибудь тварь могла даже повиснуть на потолке, поджидая, когда он окажется под нею, и тогда напасть сверху и высосать жизнь из его плоти.
      Он видел таких страхолюдин, стоя возле Ренена на башне. Он видел, как двигались по улицам эти чудовища, видел, как падали люди, умиравшие страшной смертью, которая не могла бы представиться ему даже в кошмарном сне. Чудовища не знали пощады. Они никого не брали в плен, они не щадили никого живого. Погибли дети, которые были на кораблях, погибли их матери, больные, старики и старухи... свершилась месть за учиненное в ущелье побоище. Погибли дети. Погибли невинные. Так-то обходятся друг с другом разумные существа.
      Ужас едва не парализовал Хара, и только мысль о том, что чудовища скорее всего могут находиться позади него, а не впереди, преследуя, а не поджидая, заставляла его двигаться дальше.
      В Калимекку, думал он, в Калимекку, к Дугхаллу, тот должен узнать горькие вести.
      В Калимекку. В Калимекке безопасно, если я только сумею добраться до нее. В Калимекку.
      Хар не знал, сколько времени он провел под землей и как далеко зашел, но внезапно туннель резко пошел вверх, и он оказался в лесу - в самом сердце джунглей. Он заплакал, когда свежий воздух коснулся его мокрых щек, а потом посмотрел вверх и увидел над головой звезды, подмаргивавшие ему сквозь просветы между ветвями.
      Хар понял, что никогда в жизни больше не сможет войти в тесное, мрачное подземелье, ни за что в мире не согласится вновь ощутить скользкое прикосновение мха и сырого камня, а звуки редкой капели и стоны ветра, завывающего в каменном коридоре, заставят его с удвоенной силой стремиться к свету, очагу, к людям.
      Он бежал через джунгли на север, на север, к обетованной безопасности Калимекки.
      Вся Костан-Сельвира досталась ей. Даня объезжала улицы на своем лорраге и, разглядывая мертвых людей, грудами лежавших на земле, размахивала своей увечной рукой и с восторгом указывала на трупы.
      - Вы убили бы меня, - кричала она. - Я никогда не смогла бы стать одной из вас, ведь так? Но я жива, а вы умерли! Умерли!
      Мертвецы смотрели на нее немигающими глазами, на лицах их отражались пережитые ими ужас, боль и страдания, и чем дальше она углублялась в город, тем меньше радости ей приносило это. Наконец на одной из улиц она увидела детей - похожих друг на друга девочек, конечно сестер, одинаково подстриженных и одетых... Они лежали на земле аккуратным рядком. Их было восемь, самой младшей не исполнилось, наверное, и трех лет, самой старшей едва ли было больше шестнадцати. Мертвые дети были облачены в нарядные платья, их цвета и кружева выдавали принадлежность к Семье.