Твердо буду стоять я
      За Соландера правое дело,
      Чтоб любовь всех людей единила
      Отныне на вечные веки.
      В сердце моем Паранна,
      Наша мечта и преданье,
      Навсегда да пребудет
      Путеводной звездою.
      Новые слова, новые образы в голове, новое ответвление реки, и когда она договорила до конца, комнату наполнило ослепительное сияние, в котором растворилось все вокруг, и река подхватила ее и понесла этим новым путем, в новые края, омываемые, как и те, прежние, морем. Жизнь, море... В мозгу ее, ослепленном тысячелетием рождений, жизней и смертей, сменялись картины кровопролития и рождения нового, парадов, сражений и мирного домашнего очага. Тело ее ощущало и нежные поцелуи, и приливы страсти, и удары клинка, и хлесткое прикосновение кнута, в ушах звенели песни, крики и шепот, и ложь в них смешивалась с правдой; язык ее различал вкус и яда, и пиршественных блюд, и жидкой кашицы бедных; сердце ее наполнялось то яростью и гневом, то требовало мести, то отдавалось утешению и любви.
      Ее приняли к себе. Теперь она не была одна. И никогда впредь не останется в одиночестве. Она ощущала себя частицей жизни и знала, что всегда была ею; но теперь она была рекой, а не берегом. Теперь она придавала форму, а не изменялась сама под чьим-то воздействием. Теперь она наконец нашла себя, а ведь до сих пор она даже не представляла, насколько безнадежно затерялась в коридорах и тупиках собственного ума.
      Ты - это мы, мы - это ты.
      Кровь ее превратилась в огонь, дыхание обрело оттенки боевого пурпура и мирной зелени, сердце ее распустилось словно бутон розы, и каждый даже самый слабый шорох теперь был для нее чьим-то топотом, неспешным шагом или скольжением на брюхе и являлся ей в обличье, цвете, запахе и вкусе, присущем живой твари.
      И в этой буре, в этом стремительном течении посреди этого чуда единственный крик боли:
      Нет! Не оставляй меня.
      И затем - как грохот морской волны громче падения одной-единственной капли воды на лист в мокром от дождя лесу - громогласный шепот поглотившего ее тела реки. Ты - это мы, мы - это ты. Бессловесный, беззвучный и тем не менее оглушительный, растворяющий кости, опаляющий, уничтожающий разум... И удивительный. Невероятный.
      Ты - это мы.
      Мы - это ты.
      И желание, словно голодный, слепой, ищущий на ощупь, тычущийся носом, просящий зверек... невыразимо острое желание быть частью всего этого... частью того, и частью этого, и частью другого... тем, чем она никогда прежде не была, о чем не имела ни малейшего представления, о существовании чего никогда не догадывалась. Частью группы, частью стада, частью народа. Одной из многих, никогда не ведающей одиночества. Теперь она никогда не будет одинокой. И сможет забыть об утрате - потере Семьи, родных, умершего детства, о боли, которую причиняло ей существование в качестве Шрамоносной, и, наконец, о горькой разлуке с Ри.
      Но та маленькая капля воды все-таки упала на тот единственный влажный листок в дальнем, шелестевшем на ветру лесу, и Кейт заново ощутила ее движение, услышала негромкий звук падения и увидела переливы света внутри этой частички дождя. Капля говорила ей: ты не была одна, ты была со мной.
      И Кейт поднялась из глубин... медленно, словно пробуждаясь от сладкого, восхитительного сна. Она восстала, стряхивая с души и кожи слои окутавшего ее тепла. Она оставляла позади чуждые ей объятия десяти прошедших веков, ласковые прикосновения незнакомых сестер и братьев, нежные баюкающие волны этого не знающего времени, наполненного не водой, а жизнью моря. Она оставила все это, потому что один-единственный негромкий голос звал ее - наперекор векам, наперекор приливам и отливам вечности, вопреки ее собственному желанию, - напоминая ей о ее истинной сути. Она слышала этот зов, и он разрывал ее на части, делал непохожей на всех остальных, придавал исключительность и отделял от обычных людей.
      Она по-прежнему - Карнея... одинокая охотница. Защитница... или хищник. Но только не часть стада.
      Тихое и убаюкивающее утешение, дарованное ей душами Соколов, полностью покинуло ее; она словно вознеслась над ними, взлетев над поверхностью этого всепоглощающего моря. Она по-прежнему могла погрузиться в эту бурю воспоминаний, мыслей, надежд и страхов, но никогда впредь не станет ее частью. Теперь она не была ни речным берегом, ни рекой, она стала мореходом, плывущим по воде, но не сливающимся со стихией.
      Зрение ее прояснилось, и она поняла, что все еще стоит на коленях в тесной и темной комнате, напротив своего дяди, на твердых плитках пола. Колени ее болели, а спина ныла. Правую ступню с внутренней стороны жгло, и ей хотелось изогнуться и переменить позу, чтобы посмотреть, чем вызвана эта боль.
      Дугхалл покачал головой и улыбнулся ей.
      - Я должен был догадаться, - сказал он.
      Она подождала пояснений, но их не последовало. Ощутив укол раздражения, она не стала сдерживать себя:
      - О чем ты должен был догадаться?
      - О том, что Соколы не смогут поглотить тебя. Ты способна удовлетвориться утешением, получаемым от других душ, не в большей мере, чем я могу научиться летать.
      - Ри звал меня, когда я была там, - сказала она. Дугхалл покачал головой:
      - Он не мог этого сделать. Ничто не может пробиться сквозь эту многоголосицу, когда она владеет тобой... - Он опустил взгляд. - Ты не такая, как я. И их песня привлекает тебя не так, как меня.
      - Значит, это и есть то самое место, откуда ты вернулся? - спросила Кейт. - Когда Возрожденный умер и ты погрузился в транс, ты был там?
      - Да... но тогда там было не так тепло и уютно. Напротив, все были полны отчаяния. Казалось... - он покачал головой, подыскивая нужные слова, - что это море стремится окончательно, без остатка раствориться в самом себе. В мире Соколов царил ад, и я тогда потерялся в нем.
      Кейт на мгновение задумалась, а затем сказала:
      - Но тебе хватило сил вырваться оттуда.
      - Хватило. Большим соблазном, чем жалость к себе самому, может стать лишь та же жалость к себе, но разделенная с другими людьми. Ты поступила очень разумно, добившись моего внимания.
      - Так как... стала я Соколом или нет? - задумчиво спросила Кейт.
      - Стала. Ты получила печать, - ответил Дугхалл.
      Он показал на серебряные иглы, лежавшие возле занды, когда они приступили к совершению обряда. Теперь они были искорежены и изогнуты до неузнаваемости.
      - Соколы оставили на твоем теле серебряную отметину. Местоположение печати у каждого разное, но сами отметины одинаковы.
      Вспомнив о боли в ноге, Кейт спросила:
      - А теперь мне можно сесть?
      - Теперь можно.
      Кейт с облегчением переменила позу и, скрестив ноги, принялась рассматривать место над правой ступней. Отметина на коже была синего цвета, глубокая и четкая. В круге размером с ноготь большого пальца ноги она увидела изображение сокола. Пернатый хищник падал вниз с раскрытым клювом и распростертыми крыльями, выставив вперед когти, чтобы не упустить добычу.
      Изогнув ногу, Кейт показала дяде полученную метку. Бросив на нее короткий взгляд, Дугхалл негромко ругнулся, а после внезапно расхохотался. Стянув с себя рубашку, он поднял левую руку и повернулся к ней боком. Кейт увидела небольшой синий кружок, в котором сидел на ветви, стискивая ее своими когтями, изображенный сбоку сокол.
      - Вот печать, которой отмечен каждый Сокол. У тебя другая - значит, Соколы признали, что ты не такая, как все они. Так сказать, новая разновидность.
      - И к какой же разновидности Соколов я теперь принадлежу?
      - Этого я не знаю.
      - Но зачем нужна такая отметина? - спросила Кейт. - Ведь по ней врагам легко опознать Сокола и приговорить к казни. А если учесть, что мы можем ощущать друг друга внутри этого... - Она так и не сумела подыскать подходящее слово для моря душ, в котором она побывала.
      - Соколы называют это ша-оббея, Наша Душа.
      - Тогда... зачем тогда нужна эта отметина, раз мы можем соприкоснуться друг с другом через ша-оббею?
      - По нескольким причинам. Во-первых, большинство Соколов не умеют выделить одну единственную нужную им душу внутри ша-оббеи. Во-вторых, даже те Соколы, которые способны на это, почти всегда вынуждены прятаться внутри экрана, чтобы не подвергнуться внезапному магическому нападению. Даже когда мы встречаемся - и в этом случае особенно, - мы не смеем погрузиться в ша-оббею, ибо эта опасность неразлучна с нами. А отметина... скажи, ты чувствуешь сейчас жжение в ноге?
      - Да.
      - Это потому, что рядом с тобой находится другой Сокол. Отметина не слишком чувствительна, жжение не становится сильнее, когда ты приближаешься к Соколу, и не ослабевает, когда ты удаляешься от него. Оно либо есть, либо его нет, и все равно оно всегда казалось мне слишком сильным. В моей жизни бывали времена, когда я, находясь в городе, месяцами ощущал присутствие другого Сокола и искал его - но без всякого успеха. Возможно, мы жили на одной и той же улице, в одном и том же квартале, но наши пути так и не пересеклись.
      - Выходит, у нас нет способа безопасно связаться друг с другом?
      - Почему же, есть. Эти способы достаточно неудобны, но в условиях крайней опасности, когда щит нельзя опустить, работают достаточно хорошо. Надпись, нацарапанная на углу общественного здания, глашатай, нанятый, чтобы отыскать потерянную любовницу, и повторяющий в своих криках кодовую фразу "я сгораю по тебе". И в любом случае при встрече мы приветствуем друг друга особыми словами. Обычно этого хватает. В случае сомнения можно показать друг другу отметины.
      - Все достаточно просто, - подытожила Кейт. - И по-моему, печать на теле несложно подделать.
      - Поднеси свою ступню к моей руке.
      - Что?
      - Поднеси свою ступню к моей руке.
      Кейт вытянула ногу по направлению к знаку на теле Дугхалла. И вдруг, когда между обеими отметинами расстояние оказалось меньше ладони, их соединила друг с другом ослепительная молния. Взвизгнув, Кейт отдернула ногу, а Дугхалл расхохотался:
      - Не так уж просто подделать, как тебе кажется.
      - Но ведь на улице подобную проверку не проведешь.
      - Это невозможно. Одежда, обувь и все такое не пропускают искру.
      Дугхалл принялся собирать свои принадлежности и укладывать их в сумку. Кейт обратила внимание на то, как он почистил монетки, прежде чем сложить их обратно в мешочек: после совершения обряда они почернели, хотя перед этим ярко блестели. И еще она отметила, что, закончив с чисткой, он не побросал их в мешочек, а аккуратно положил внутрь него. Посмотрев на Кейт, Дугхалл заметил внимательный взгляд племянницы и улыбнулся:
      - Хорошие инструменты - большая ценность. - Подобрав искривленные серебряные иглы, он передал их Кейт. - Из этих игл ты сделаешь серебряные монеты для занды. И над нею тебе тоже придется потрудиться. Я могу помочь тебе советами и указаниями, но твоя занда будет только твоей, двух похожих на свете не отыщешь. Никто другой не может воспользоваться знаниями, полученными от Сокола, или использовать твои принадлежности, или исказить сообщение твоей занды. Но об этом потом, - добавил он. - А сейчас нас ждет Алариста.
      Лишь сейчас Кейт поняла, что Дугхалл не обо всем сказал ей. Она догадалась, что теперь им троим предстоит отправиться к Зеркалу Душ.
      Глава 29
      - Мне не нравится это место, - сообщил Джейм, опуская руку на свой меч и с самым решительным видом оглядываясь по сторонам. Облик его в этот момент мог бы показаться грозным, если бы он не чихнул. - Адская дыра и свинарник одновременно.
      Они сошли на берег Новых Территорий в Хеймаре, приморском торговом городишке, где правили Хеймарские Галвеи, о которых было известно, что они отчаянные пираты и головорезы. Через Хеймар протекали большие деньги, однако, на взгляд Ри, они не задерживались в этом городке.
      Почти все дома здесь были построены из глиняных кирпичей и покрыты соломой, а не дранкой; улицы же были, так сказать, "замощены" либо просто грязью, либо грязью глубокой и лишь через бездонные омуты вели дорожки из нескольких досок, чтобы ничего не подозревающий пешеход не свалился туда ночью и не утонул. Воздух же откровенно повествовал о повседневной жизни города, не утаивая и того, что здесь предпочитают выливать помои на улицы или прямо на головы беспечных прохожих. Женщины казались или очень грязными, или невероятно уродливыми, лица мужчин в лучшем случае можно было назвать неприятными. Однако у всех них имелся меч или меч вместе с кинжалами, и хотя здешнее оружие было неважного качества, тем не менее в остроте его и пригодности для убийства сомневаться не приходилось.
      Кроме того, на улицах им часто попадались Шрамоносные, с изувеченными телами, невыразительными лицами и глазами, не упускавшими ничего вокруг.
      - По-моему, нужно побыстрее найти место для ночлега, - сказал Ри. - И завтра же утром убраться отсюда.
      При сходе с корабля он обмотал платком рукоять своего меча, чтобы скрыть герб Сабиров... Этот знак вполне мог вызвать опасную стычку в городе со столь грубыми нравами. Одежду Ри подобрал себе самую простую: грубые домотканые штаны и плотная шерстяная рубаха, ужасно раздражавшая кожу. Он шел вперевалку, стараясь скрыть походку и мускулы бойца. Еще на судне он перекрасил волосы, сделав их бурыми, но ничто не могло спрятать его бледные глаза, изменить выражение лица и черты его. Даже в таком виде он имел внешность Сабира, и знал об этом.
      Янф холодно улыбнулся, и шрамы на щеках его побелели.
      - Мы могли бы без особых усилий найти здесь для себя кое-какие развлечения. Мой клинок давно не пил ничьей крови, кроме моей собственной.
      Взглянув на него, Ри сочувственно произнес:
      - Если ты думаешь, что найдешь здесь партнера, который согласится драться с тобой развлечения ради, то ты безумнее, чем бедняга Валард.
      Воспоминание о пропавшем друге, который, оказавшись во власти какого-то демонического духа, перешел на службу к матери Ри, стерло улыбку с лица Янфа.
      - Я не настолько безумен, - ответил он спустя мгновение. - Мне просто надоела вся эта беготня, прятки, прятки и новая беготня. Мне нужен враг, с которым я мог бы сразиться.
      - Я понимаю тебя, - кивнул Ри. - Мне тоже хотелось бы увидеть на этих улицах хоть какое-нибудь знакомое лицо. Скажем, Доннаука или Кизмиджера.
      Он говорил о соперниках, с которыми ему и его друзьям часто приходилось скрещивать клинки на улицах Калимекки в те дни, когда мир еще казался им нормальным.
      Янф повернулся к Ри и, глядя в пространство, голосом негромким и как будто сонным процитировал:
      Ты говоришь, что я ничего не сделаю ради тебя? Ложь! Ибо тысячу сжечь младенцев с няньками буду рад, Чтобы осветить тебе, дорогой мой, дорогу в ад. Запомни меня, и если такому попечению ты не рад, Ну что ж, заботою меньше, заботою больше...
      Ри, задумавшись, смотрел вниз, на утопавшие в грязи собственные сапоги. Губы его изогнулись, и наконец он пожал плечами:
      - Что-то отдаленно знакомое. Янф приподнял бровь:
      - Так говорит Осеппе своему первейшему врагу Йоурулю в "Пляшущих клинках Уивара". Мы дважды видели эту пьесу, пока актеры были в городе... разве ты не помнишь? Особенно хорошо им удавалось фехтование, например, та сцена, когда капитан стражи перелетает через подмостки на занавесе и... ладно, не важно. Я запомнил эти строчки, потому что хотел сказать их Дон-науку при следующей встрече... которая так и не состоялась. Я репетировал свою речь перед зеркалом.
      - В самом деле? - удивился Ри.
      - Да, чтобы убедительно произнести эти слова. Знаешь, таким холодным и в меру гневным тоном, и еще чтобы не запнуться где-нибудь, испортив все впечатление. Я бы сказал их, вынимая клинок, но еще до того, как началась бы честная драка.
      Джейм фыркнул:
      - Я так и вижу, как ты стоишь перед зеркалом и решаешь, какого цвета рубашка лучше сочетается с кровью Доннаука, а потом делаешь выпады рукой. А теперь, Доннаук, выслушай стишок, прежде чем я вспорю тебе брюхо.
      Он принял изящную фехтовальную позу и расхохотался.
      - Если бы ты не был моим другом, я бы вспорол тебе брюхо, - ответил Янф, побагровев.
      - Тогда слава богам за то, что счастье не изменило мне и я до сих пор хожу невыпотрошенным. - Джейм вздохнул. - Я не жажду крови, но мне бы хотелось услышать какой-нибудь план.
      - А план у нас такой, - усмехнувшись, ответил Ри. - Находим на ночь гостиницу, набиваем там животы, а утром возвращаемся в гавань...
      - А точнее, плывем по грязи, - пробурчал Янф.
      - ...и садимся на любой корабль, где согласятся принять нас на борт.
      Говоря это, он думал совсем о другом - о том, что находится слишком далеко от Кейт, на другой стороне моря, и ноги его ступают по земле иного континента. Притяжение, существующее между ними, влекло его назад. Словно неутихающая чесотка, оно тревожило его сон, не давало покоя в часы бодрствования. Всего лишь несколько поспешных слов, сказанных в пылу раздражения, разделили их, вырвали Кейт из его рук, и теперь он должен снова завоевать ее, одолевая великие муки и страхи.
      Он почти потерял ее. И теперь должен вернуть. Если последние проведенные ими вместе недели были мучительными, разлука оказалась настоящим кошмаром. И Ри собирался позаботиться о том, чтобы первым же судном, которое возьмет их, оказался бы корабль, плывущий в Иберу, если уж не в саму Калимекку.
      Но сейчас им нужна была гостиница. Они шли по городу под холодным моросящим дождем, мешавшим определить время дня, держась середины улицы, чтобы избежать дождя более отвратительного, чем даже вода, струившаяся с балконов и подоконников над их головами, - никто из них не хотел оказаться под ливнем помоев. Все трое молчали, и по дороге с ними никто не заговаривал, но они чувствовали, что люди неотступно следят за ними, оценивают состояние, которым они могут располагать, и сопоставляют его с длиной их мечей и шириной плеч. Хеймар, похоже, был чужд доброты и милосердия по отношению к незнакомцам.
      Кони, козы, коровы, быки и прочая живность, прежде них проходившая по центральной улице городка, обильно разбавили липкую грязь своими пахучими лепешками и иными следами жизнедеятельности. Многочисленные повозки, проехавшие здесь, превратили это отвратительное месиво в жидкую кашицу, и к тому времени, когда трое друзей добрались до ближайшей гостиницы, ноги их покрылись грязью почти до колен и несло от них как из стойла.
      Распахнув тяжелую дверь, они услышали звон колокольчика. Гостиница называлась "Долгий отдых", и внутри здесь было достаточно светло, хоть и дымно. Приветливый огонь горел в очаге и начищенные до блеска медные лампы со стеклянными трубками восполняли недостаток окон. Пол был покрыт толстым слоем благоухавших кедром и сосной опилок, столы, выкрашенные красной краской, и стены сияли после недавней чистки.
      - Занимайте пока места, - крикнул им кто-то издалека. - Я сейчас подойду.
      - Значит, сперва поедим? - спросил Янф.
      Ри показал на отгороженные стенками отдельные комнатки:
      - Они вполне устраивают меня. А потом поищем место, где можно помыться.
      Они заняли комнатку подальше от двери, устроившись так, чтобы можно было видеть и вход в гостиницу, и лестницу на второй этаж. Мечи были наготове, однако друзья старались не смотреть на них, чтобы не вызвать этим раздражения уже опьяневших постояльцев. Среди здешней публики, впрочем, попадались и достаточно экзотичные экземпляры, которые сами по себе притягивали взгляд. В "Долгом отдыхе" явно не брезговали и Шрамоносцами, ибо за одним из столов сидели сразу трое Увечных созданий в компании еще троих людей.
      Двое из Шрамоносцев были покрыты плотной, как у гремучей змеи, чешуей, тела их были приземисты; они сидели, застыв как изваяния, но когда меняли позу, движения их оказывались настолько быстрыми, что глаз не успевал проследить за ними. Ри знал и название, и репутацию этого народа, носившего имя Кеши; все, кто имел дело с ними, утверждали, что эти существа великолепные мореходы и опасные противники и что убить их столь же трудно, как и змею. Третий же из Шрамоносцев не был похож ни на одно из известных Ри существ.
      Ее - судя по изяществу облика, Ри определил, что это особа женского пола, - кожа была темной, как беззвездная ночь, но тем не менее переливалась, подобно черному перламутру. Каждый раз, когда она поворачивала голову, ее лицо вспыхивало то аметистом, то сапфиром, то изумрудом, а то и рубином. Белые волосы ее казались пухом, а выбившиеся из прически волоски окружали голову нимбом, отдающим в свете очага золотом. Невероятно длинные, они были заплетены в толстую косу, которую она заправила за пояс, словно простую веревку. Если их распустить, они наверняка достали бы до пола. Однако Ри сомневался в том, что земное притяжение могло вынудить их опуститься вниз: скорее всего даже расплетенные волосы этой женщины парили бы в воздухе белым облаком. Огромные и бездонные глаза ее казались колодцами, наполненными тьмой. Над ними изгибались белоснежные и такие же пушистые брови; ближе к вискам волоски их удлинялись, и она заплетала их, украсив косички бусинами, мелкими раковинками и перьями, направленными в сторону от щек. Большие, как у оленя, уши двигались независимо друг от друга. Одно из них было обращено к ее собеседникам, другое же находилось в постоянном движении. Когда она засмеялась, Ри заметил ее белые остроконечные зубы. Невзирая на белизну волос, она казалась совсем молодой. Ри никогда не видел существа, даже отдаленно похожего на нее, тем не менее где-то в глубинах его памяти что-то настойчиво твердило ему о том, что он каким-то образом знаком с ней.
      Взгляд ее упал на него, мгновенно оценив и отвергнув. Ри тотчас вернулся к разговору с Джеймом и Янфом, чтобы ненароком не нажить неприятностей.
      В этот момент из задних комнат появился хозяин, руки его были заняты подносами с пищей. Взглянув на тройку приятелей, он на ходу сказал им:
      - Сей момент, сейчас подойду к вам.
      Он поставил принесенные блюда перед компанией, которую перед тем изучал Ри, и тот вновь заинтересовался - на сей раз тем, что им подали. От блюд исходил вкусный запах, умело разложенные порции были довольно большими. Оторвав взгляд от тарелок, Ри вдруг без всякой радости заметил, что Шрамоносная женщина рассматривает его с невозмутимым, но тем не менее волнующим выражением лица.
      - Ну, - сказал поспешивший к их столу хозяин, на ходу вытирая руки о белый фартук. - Я - Боскотт Шраббер, владелец этой гостиницы. Моя жена Келджи готовит. Вы хотите перекусить? И переночевать?
      С ровной интонацией вилхенского обывателя Ри ответил:
      - Нам нужно и то и другое. Начнем с еды. Потом нам нужна одна комната с тремя кроватями: денег у нас немного, и приходится экономить. Неплохо бы и в баньку сходить, если это не слишком дорого.
      Он внимательно рассматривал Шраббера. Невысокий, жилистый, легкий и быстрый, тот явно провел большую часть своей жизни в трудах и лишениях. Лицо его обрамляла борода, обе щеки были украшены яркими татуировками, одна из которых маскировала шрамы, оставленные клеймом. Часть клейма была удалена, и место это покрывала плотная татуировка, но тем не менее Ри узнал остальное. Клеймо прежде изображало два дерева, а это означало, что Боскотт Шраббер некогда был рабом Сабиров. Обнаружив это, Ри тотчас постарался забыть о клейме, ибо время и обстоятельства меняют людей. Если Шраббер прежде являлся чьей-то собственностью, то теперь он перестал быть ею. И если Ри прежде владел собственностью, ныне ему ничего уже не принадлежало.
      Шраббер кивнул:
      - У нас есть хорошая комната на чердаке: две кровати и крепкая дверь с прочным замком. Я могу устроить там третью постель, если не возражаете против тесноты. Остановиться на неделю у меня выгоднее, чем на день, а на месяц выгоднее, чем на неделю. И если вы поможете мне с тяжелой работой, я предоставлю вам еще большую скидку. - Он вздохнул и продолжил: - Если вам нужна временная работа, Галвеи принимают желающих в своем большом доме. Они набирают людей, чтобы валить деревья в лесах и паковать грузы для отправки на юг. Только что гонцы доставили весть, что очередной торговый караван прибудет через два дня. И тогда у всех нас будет много работы - на неделю или даже больше.
      - Мы - моряки, - сказал ему Ри, - и ищем место на хорошем корабле.
      Шраббер еще раз вздохнул и отвел глаза в сторону.
      - Моряки всегда ищут корабль. И те, у кого крепкая спина, всегда находят, а здесь остаются лишь надорвавшиеся. - Он вновь посмотрел на них. - А раз моряки, тогда слушайте: никаких шлюх в моем доме, никаких азартных игр, никаких воплей и полная тишина по ночам. Если вы желаете как следует повеселиться на берегу, поближе к гавани найдутся заведения, более подходящие для подобных развлечений.
      Когда он исчез в кухне, Джейм расхохотался:
      - Ты разочаровал его, хозяин явно уже видел в нас своих постоянных гостей.
      - Но мы сразу разонравились ему, когда ты назвал нас моряками, продолжил Янф. - Кстати, почему ты...
      Ри прикоснулся к его руке и, предостерегая, покачал головой. Янф собирался спросить, почему Ри назвал их моряками, если они таковыми не являлись, как раз в тот момент, когда ухо Шрамоносной женщины было обращено в их сторону, и Ри видел, что она заинтересовалась ими.
      Янф мгновенно понял намек и тут же переменил тему:
      - Кстати, почему ты не попросил для каждого из нас по комнате? Уж на одну-то ночь денег у нас хватило бы.
      - Мы же не можем быть уверенными в том, что пробудем здесь только одну ночь. Корабль, на который нас возьмут, может прийти через неделю или даже через месяц. Так что лучше нам быть поэкономнее. - Легким движением головы он указал им на Шрамоносную женщину, после чего Янф и Джейм по очереди мельком посмотрели на нее.
      Когда Шраббер принес пиво, Джейм выплеснул немного жидкости на стол и пальцем написал: "Они следят за нами. Почему?"
      Ри пожал плечами. Слух Карнея позволял ему уловить из их разговора куда больше, чем могли предположить их соседи, однако те обсуждали состояние дел на корабле, ничем не выдавая причин своего интереса к молодым людям. Наконец, когда ее спутники ожидали заказанный ими пудинг, женщина сказала им:
      - Он, кажется, мне знакомым.
      - Похож на Яна. То же сложение, тот же рост.
      - По-моему, ты прав, - ответила Шрамоносная женщина. - Я вижу несомненное сходство.
      - Но это не Драклес. Обыкновенный бандит.
      Желудок Ри сжался в комок, и аппетит у него внезапно пропал.
      - Конечно же, нет. - Острием кинжала женщина сковырнула со стола кусочек красной краски. - Он похож на моего Яна, но осанка совсем другая.
      - Твоего Яна? Как бы не...
      Разговор вдруг прервался звучным ударом в лодыжку, и Шрамоносная женщина пристально посмотрела на человека, едва не осмелившегося перечить ей. В следующее мгновение все шестеро дружно поднялись. Они подозвали хозяина, расплатились, отказались от пудинга, объяснив, что забыли кое-что важное на своем корабле, и поспешили к двери. Уходу своему они старались придать непринужденный вид, и тем не менее это скорее походило на бегство.
      Когда они ушли, Ри обратился к Джейму и Янфу:
      - Вы что-нибудь поняли?
      - Из того, что эта шестерка шустро убралась? Мне это показалось странным, но я не понимаю, что заставило их так спешить.
      - Я знаю что, - сказал Ри. Он прикусил губу. Моряки эти могли и не быть теми, за кого он их принял, однако Кейт не однажды - и с горечью рассказывала ему о прислуживавшей ей на борту "Кречета" Шрамоносной женщине. Особа, которую он только что видел, в точности соответствовала ее описанию. Кстати, она ведь сама упомянула о Яне Драклесе, причем в прошедшем времени, и подметила сходство Ри с бывшим капитаном. Ри готов был посчитать это простым совпадением, однако, если именно эта девка виновата в том, что Кейт со своими спутниками осталась на берегах Новтерры без корабля, он просто обязан убить ее. - По-моему, это члены экипажа корабля Яна, которые подняли мятеж против него и бросили их с Кейт на том краю света.
      - Ты шутишь, - недоверчиво заметил Джейм.
      - Это легко проверить. Если "Кречет" стоит в порту, можно будет поклясться, что это они и есть.
      Янф сначала застыл словно камень, а затем посмотрел на Ри и улыбнулся:
      - Ну, теперь мой клинок, похоже, утолит свой голод.
      - Если именно эти ублюдки бросили Кейт на верную смерть, клинку твоему достанется больше пищи, чем он способен поглотить. И если это действительно та самая стерва, она будет моей. Клянусь, я перегрызу ей глотку собственными зубами.
      - Учитывая, что нас здесь только трое, а противником нашим является целый экипаж, полагаю, что мы умрем задолго до того, как твои зубы вонзятся ей в глотку, - заметил Джейм. - И я говорю это не из пустой надежды, что ты послушаешь меня. Просто мне приятно думать, что боги слышали, как я даю тебе разумный совет и я смогу оправдаться перед ними после того, как погибну в затеянной тобой дурацкой стычке.
      Ри негромко рассмеялся:
      - Не сомневаюсь, что боги сейчас дружно качают головами в знак согласия.
      Глава 30
      Кейт вошла в комнату Аларисты; та сидела в кресле, в котором проводила теперь почти все свое время. Одеяло прикрывало ее тело, а голова запрокинулась назад. Она дремала. Сейчас Алариста совсем не была похожа на себя прежнюю: кожа ее сделалась тонкой, почти прозрачной; седые волосы поредели, ничем не напоминая ту густую рыжую гриву, что была у нее до того, как она отдала свою молодость Дугхаллу.
      Кейт опустила ладони на плечи старой женщины и настолько отчетливо ощутила под кожей ее хрупкие кости, что едва не отдернула руку назад.
      - Алариста! Алариста! Проснись. Пора.
      Глаза на старушечьем лице медленно открылись - подернутые дымкой, тусклые, помертвевшие.
      Алариста закашлялась и, поежившись, села прямо:
      - Пора?
      - Теперь я Сокол, - ответила, кивнув, Кейт.
      Старуха улыбнулась, и улыбка на мгновение стерла возраст с ее лица.
      - Катарре кайти гомбри; хай аллу ниш ? - так звучало ритуальное приветствие Соколов, произносимое на языке, целую тысячу лет хранившемся в тайне. "Сокол предлагает свои крылья, ты полетишь?" - говорило оно.