Ри ушел, и Кейт молча страдала, не выходя из комнаты, что в иной ситуации позволило бы Яну надеяться на изменения к лучшему в его собственном случае, в его отношениях с ней, однако он не имел права обманывать себя. Кейт не любила его и полюбить не могла, хотя он считал, что все-таки небезразличен ей. Небезразличен, но и только. Даже если Ри никогда не вернется, даже если она решит снова сойтись с ним, Яном, ему не добиться от нее полноты ответного чувства. Он способен любить ее вечно, но если Кейт не ответит на его любовь с такой же страстностью и ненасытностью, его судьбой окажется участь вечно голодного за пиршественным столом. Вожделенная трапеза всегда будет перед его глазами, он даже получит возможность изредка притронуться к ней, однако же насытиться ему не позволят.
      Он уже сделал все возможное, чтобы помочь Кейт в ее делах, но теперь никакой помощи от него не требовалось. Здесь, в Доме, он был бесполезен. Он остался из верности или тщетной надежды на то, что какие-то обстоятельства или чары вдруг сделают его желанным для Кейт. Но вполне возможно, его держало здесь еще и то самоубийственное чувство мрачного удовлетворения, которое он испытывал каждый день, встречаясь с Кейт и понимая, что ему никогда больше не суждено обладать ею.
      Ян взялся за окопанное растение, с корнем вырвал его и бросил в груду сорняков, которые надлежало сжечь. Пора уходить отсюда. Здесь его присутствие стало бессмысленным, а впереди у него еще целая жизнь. Быть может, ему стоит подыскать себе новый корабль или попытаться найти мятежников, похитивших у него "Кречет" и бросивших на верную гибель на другом краю мира? Что ему делать здесь - среди кудесников, оборотней, членов тайных обществ и древних богов?
      В саду вдруг появилась Алви. Девочка подошла к Яну и присела возле него. И молча, не сказав ни слова, принялась выдирать сорняки.
      Взглянув на нее, Ян заметил, что лицо ее очень бледно, нижняя губа прикушена, а глаза полны невыплаканных слез. И так же молча он указал ей на еще не прополотое место, а сам приготовился ждать.
      Девочка долгое время ничего не говорила и просто занималась работой. Наконец она посмотрела на Яна и произнесла:
      - Только что он опять убил человека, который помог ему, пусть даже и ради собственной выгоды. Он сделал это, не защищая себя, не из страха... он убил просто ради забавы, потому что ему нравится убивать и потому что ему легко это сделать. Он нарушил данную им клятву.
      Прикусив губу, Ян искоса взглянул на нее:
      - Твой отец?
      - Да.
      Ян подумал о собственном отце... Мать Яна была всего лишь его любовницей, однако отец искренне любил ее и заботился о своем сыне, и тем не менее он был, как свидетельствовало все, что удалось узнать Яну, человеком злым, рвущимся к власти и готовым на все, чтобы заполучить и удержать ее в своих руках.
      - Ты хочешь, чтобы он был хорошим человеком, - сказал наконец Ян. - Он - твой отец, и ты хочешь, чтобы он был достоин твоей любви и восхищения?
      - Он любит меня. Я знаю, что любит. И я надеялась, что в душе его найдется что-то доброе. Что он может стать хорошим.
      - Ты надеялась на то, что твоя любовь изменит его? Она кивнула.
      - Он не изменится, Алви, - ответил Ян. - Он любит себя - таким, какой он есть. Я знаю его. Мы были знакомы в детстве, хотя он старше меня.
      - Все мои ощущения, связанные с ним, просто ужасны. За исключением тех мгновений, когда он думает обо мне. Я прикасаюсь к дороге и могу ощутить его любовь. Она реальна, я ее чувствую. - Алви притронулась к руке Яна и посмотрела ему в глаза. - Как могло случиться, чтобы посреди целого моря зла в его душе сохранилась капля добра?
      Отряхнув землю с ладоней, Ян повернулся лицом к Алви. Взяв ее руку, он произнес:
      - Я должен сказать тебе кое-что неприятное. Но тебе придется понять меня. Ты согласна выслушать и позволишь мне договорить до конца?
      Девочка смотрела на него своими большими, почти что круглыми глазами:
      - Да.
      - Тогда слушай. Дочь, которую любит Криспин, - это крошечное, беспомощное создание, которое он давным-давно отослал прочь от себя. Такой ты представляешься ему, и прошедшие после твоего отъезда годы не внесли в эту картину никаких изменений. Это... что-то вроде воспоминания о каком-нибудь понравившемся тебе дивном уголке, который ты посетила один раз, но так и не сумела забыть. Тебе известны подобные места?
      Она кивнула.
      - Отлично. Этот образ хранится в твоей памяти, и ты наслаждаешься им, потому что для тебя то место всегда идеально. Там всегда светит ясное солнце, там не холодно и не жарко - словом, все как надо и все прекрасно. Поэтому и ты тоже любишь его. - Ян вздохнул. - Но если бы ты смогла вернуться в свой заветный утолок прямо сейчас, он показался бы тебе совсем другим, и чем дольше ты задержалась бы в нем, тем больше заметила бы различий. Рано или поздно похолодает, цветы увянут, пойдет дождь, бури обломают ветки на деревьях. В лесу может вспыхнуть пожар, и все переменится. Твой уголок останется тем же самым, но он уже не будет казаться тебе таким привлекательным и манящим к себе. Прежнее воспоминание уйдет в небытие. И новый образ в твоей памяти будет зависеть только от тебя. Но ты хороший человек и поэтому скорее всего научишься любить реальность так же, как и воспоминания.
      Алви впилась взглядом в его лицо, словно ястреб, выслеживающий мышь:
      - Но мой отец нехороший человек.
      - Ты права. Его нельзя назвать добрым.
      - Я больше не младенец.
      - Конечно, теперь ты большая.
      - Я уже совершала поступки, которые не понравятся ему.
      - В самом деле?
      Она изогнула бровь, чуть улыбнулась и на мгновение показалась ему очень взрослой и умудренной годами.
      - Я позволила Ри привести меня к вам, хотя без всякого труда могла бы укрыться от него и дождаться, пока мой отец придет за мной. Но я тогда не была готова встретиться с ним. И до сих пор не готова. Почему-то мне кажется, что наша встреча не принесет ему много радости.
      - Наверное, ты права.
      Алви встала, и на лице ее проступила почти пугающая решимость.
      - Жизнь полна трудных решений, так, наверное? - спросила она.
      Ян едва не усмехнулся, вспомнив о том, какой вопрос он обдумывал, прежде чем Алви составила ему компанию.
      - Не то слово, жизнь полна адски трудных решений.
      - Ян, скоро он придет за мной. Отец вернулся домой, но не потому, что проиграл. Я могу ощутить его... ярость. Он отправился домой, потому что надеется найти там помощь. Он думает о брате и кузене... людях, которые способны помочь ему... магическими средствами. Чтобы найти меня, он не побрезгует ничем. Он собирается уничтожить всех, кто встанет у него на пути.
      Ян почувствовал, как при этих словах кровь в его жилах похолодела.
      - У меня есть здесь дела, - продолжила Алви. - Но дела есть и у тебя. Ты нужен им больше, чем они сами предполагают.
      И она ушла, не сказав более ни слова, а Ян тревожно смотрел ей вслед. Она совсем еще дитя - но пугающее дитя, пусть не способное читать мысли, но обученное читать тропу. Она отыскала его в этом заброшенном уголке, что, по мнению Яна, было почти невозможно. Она знала, что он хочет уйти, но не решается на это, и отыскала его не для того, чтобы найти утешение в его обществе, а потому, что должна была сказать ему нечто, способное переменить его планы.
      Она была одинока в этом мире, как может быть одинок только ребенок. Мать этой девочки умерла, одна только мысль об отце вселяет в нее страх, и все же она умудряется оставаться отважной и сильной. А еще доброй.
      Кроме того, она его родственница. Кровная. Быть может, он сумеет стать ей отцом, заменить то чудовище, которое она уже не смела любить. Ян вернулся к своим сорнякам, но мысли его устремились многочисленными путями в будущее, разыскивая знаки, которые могут подсказать ему правильное направление действий.
      Глава 25
      - Он послушался тебя? - Алариста осторожно отвернулась от окна и опустилась в мягкое кресло.
      - По-моему, он останется. - Алви кивнула.
      - Хорошо. Занда говорит, что мы не должны отпускать его. - Алариста закрыла глаза и сжала свои хрупкие руки, ощущая ненависть к этой точно бумажной коже и крови, не спешившей течь по жилам даже сейчас, когда она грелась на солнце у окна, выходящего в безветренный уголок сада.
      Алви принесла Аларисте одеяло, помогла закутаться в него.
      - А сейчас ты чувствуешь своего отца?
      - Не очень четко; он сошел с дороги, как и я сама, и она уже не соединяет нас.
      - Тогда нам придется вернуться на дорогу. Я должна знать, придет ли сюда хотя бы один из Соколов. Еще мне нужно знать, что делает твой отец, и... - Алариста умолкла. Если бы не это тело, сделавшееся таким хрупким и беспомощным, так что даже простая прогулка вне Дома была ей теперь не по силам...
      - Если ты хочешь вздремнуть, я подожду, - сказала Алви. - Или я могу встать на дорогу, а потом вернуться к тебе с новостями. Я уже знаю, какова на ощупь магия Соколов. И если к нам направляются не защищенные экранами Соколы, я смогу почувствовать их приближение.
      - Прошу тебя. Боюсь, у нас осталось слишком мало времени. А я пока... отдохну здесь, до твоего возвращения.
      - На обратном пути я прихвачу тебе что-нибудь поесть, - кивнув, сказала Алви.
      - Я не голодна.
      - Я знаю, но Дугхалл настаивает на том, чтобы ты ела побольше.
      - Тогда принеси мне каких-нибудь фруктов. Они не вредят моему желудку, как все остальное.
      - Я найду для тебя что-нибудь повкуснее. - Алви приветливо улыбнулась старой женщине и выбежала из комнаты.
      Алариста с завистью посмотрела ей вслед; находясь в обществе Алви, она начинала жалеть об утраченной молодости, о той прежней неистощимой энергии, неослабевающей надежде, вере в то, что она как-нибудь да отыщет решение любой проблемы. Старость бросала мрачную тень на этот юношеский оптимизм, к тому же в данный момент Алариста размышляла над делом, которое может погубить ее. Если никто из Соколов не ответит на зов - причем в самое ближайшее время, - ей придется стать третьей в зацбунде Дугхалла и Кейт, и столь непомерное для нее усилие убьет ее.
      Алариста не страшилась смерти... За пределами этого мира ее ждал Хасмаль, и она мечтала о возвращении к нему с нетерпением, о котором не говорила здесь никому. Однако она опасалась, что если умрет слишком скоро, то так и не завершит дела, ради которого вернулась в мир из-за пределов смерти, дела, порученного лишь ей одной и никому другому. И тогда жизнь ее закончится неудачей.
      Только вот что именно она должна совершить? Там, в Вуали, все казалось ей таким ясным. Тогда она была совершенно уверена в том, что, вернувшись в мир, справится с любыми трудностями. Но как только душа ее оказалась в этой непривычно дряхлой, умирающей плоти, кристальная ясность мысли, обретаемая в ином мире, за воротами смерти, исчезла в дымке перепутанных воспоминаний, нужд, горестей и боли. Что же она должна сделать? Занда не объясняла этого. Призванные Говорящие молчали, и напряженное общение с ними утомило ее настолько, что Алариста решила воздержаться от дальнейших попыток. Дугхалл тоже не мог помочь ей, чары его не дали ей ответа.
      Она закрыла глаза, чтобы легче думалось, а жаркое солнце согревало ее тело под мягким одеялом, накинутым на ее плечи. Алариста попыталась отыскать в своей памяти некогда известную ей тайну. Но плоть опять одолела ее.
      Алариста уснула.
      Глава 26
      - Ты утверждаешь, что ее можно считать образцом упрямства и глупости, но ушел от нее все-таки ты, - сказал Янф, повернувшись к Ри.
      - Съешь, что тебе дали, пока еда не испортилась, - посоветовал Джейм. - Мне не доставляет никакого удовольствия смотреть на то, как ты мечешься взад и вперед по комнате, словно зверь в клетке, и таешь буквально на глазах.
      Позеленевший за эти дни Ри нервно ходил по комнате, изредка бросая на своих товарищей помертвевший взгляд.
      - Я отдал все, чтобы быть с ней. Я отказался от положения, от Семьи, от будущего. Но ей все мало. Она захотела, чтобы я откатался от себя, только это уж слишком.
      - Она ошиблась, - уверенно ответил Янф. - Мы уже не один раз обсуждали эту тему, и я сыт ею по горло. Она ошибалась, а ты был прав... но ушел-то именно ты. И этим сказал ей: прощай, я не хочу тратить на тебя свое время и уверен в том, что мы не можем помириться. Поэтому не жалуйся теперь, что она не бросилась за тобой. Если бы она была небезразлична тебе, ты бы остался.
      - Она мне небезразлична, - буркнул Ри.
      - Ты нашел превосходный способ доказать это, - прокомментировал Янф.
      - Заткнитесь оба. Ри, садись и ешь. Янф, не серди его. Меня уже тошнит от этих разговоров. И от ваших ссор. А если говорить откровенно, меня тошнит от вас обоих.
      Ри и Янф повернулись к Джейму.
      - Тогда можешь убираться, если говорить откровенно, - сказал Ри. Дверь не заперта.
      - Могу показать тебе выход, если ты не знаешь, где он, - добавил Янф.
      - Я не принадлежу к Семье, и я не барзанн, - спокойно ответил Джейм. Меня не преследует толпа. Никто не потащит меня на площадь, чтобы подвергнуть публичным пыткам в течение одного или трех дней, а потом разорвать меня на куски и прибить их гвоздями к городской стене просто за то, что я оказался в этом проклятом городе. Посмотрите туда. - Он махнул рукой в сторону полуприкрытого ставнями окна, из которого видна была гавань. - Там стоят корабли. Корабли. Мы можем подняться на один из них и отправиться куда угодно, вместо того чтобы торчать здесь и не высовываться на улицу просто потому, что ты не смеешь показать там свою физиономию.
      - Я не уеду из города.
      - Почему? Потому что думаешь, что она придет к тебе и скажет, что ошиблась и что жалеет об этом? - Джейм встал и пристально посмотрел на своего друга. - Она не сделает этого. Она была не права до тех пор, пока ты не ушел. Но раз ты вышел за ворота и не вернулся, можешь считать, что все кончено. Теперь ей не за что извиняться перед тобой. Ты сам продемонстрировал ей, что все, что она могла бы сказать тебе, в твоих глазах не имеет никакого значения. Поэтому, если ты все-таки хочешь услышать то, что она может сказать, тебе нужно самому вернуться и выслушать ее.
      Ри притих, на время погрузившись в размышления.
      - Я не могу вернуться, - произнес он наконец. Янф фыркнул:
      - Ноги у тебя не отнялись, и мы вполне в состоянии подняться на проклятую гору и постучать в поганые ворота. Ты просто не хочешь этого делать, потому что тогда настанет ее черед решать, хочет ли она открывать тебе чертовы двери. И ты боишься, что она не захочет этого делать.
      Наверное, Янф прав, подумал Ри. Он бросил Кейт, оставив ее почти что в одиночестве заниматься этим адским делом, уничтожением Зеркала Душ, и к тому же дал понять, что не пошевелит даже пальцем, чтобы помочь ей. А еще он отказался стать Соколом вместе с ней. Он не понимал, что произошло с ним тогда... Кейт и в самом деле расстроила его, но ведь он не хотел, даже и не думал говорить ей тех слов, что прозвучали в конце их разговора.
      Это отнюдь не значило, что такие мысли не приходили ему в голову. Приходили. Однако, если она была не права в своем внезапном желании, чтобы он перестал быть Сабиром, сам он, возможно, тоже ошибался, полагая, что его присутствие в Доме никак не может оскорбить чудом спасшуюся сестру Кейт. Порвав со своим собственным Семейством, он не счел нужным уделить должное внимание отношениям Кейт с ее родней. И все его поведение в Доме носило низменный и продиктованный ревностью характер.
      Впрочем, к воротам его подтолкнуло, вынудив принять окончательное решение, то обстоятельство, что Кейт даже не попыталась остановить его. Ри понимал теперь, что ошибся и поторопился с уходом. Но если она действительно любит его и относится к нему так же, как он к ней, то почему же позволила покинуть Дом, почему не захотела удержать в своей жизни и не предприняла хотя бы одной-единственной попытки изменить его намерения.
      Голова его раскалывалась от боли, тело ныло, как после двухдневного пребывания в Трансформированном состоянии. Ри повернулся к Янфу и Джейму, всей душою мечтая о том, чтобы прямо сейчас сюда, в эту комнату, вошла Кейт, но прекрасно зная при этом, что она находится в Доме Галвеев и не собирается идти к нему. Она не станет бороться за их общую судьбу.
      - Мы покидаем Калимекку, - твердо сказал Ри. - Подумайте, как это лучше сделать.
      Джейм и Янф обменялись настороженными взглядами, и Янф спросил:
      - Куда же ты хочешь ехать?
      - Какая разница. - Ри повернулся к ним спиной. - Мне совершенно все равно. Просто устройте наш отъезд отсюда.
      Тихо зазвякали полные монет кошельки, негромко хлопнула дверь. И стало тихо. Когда Ри обернулся, друзей в комнате уже не было.
      Глава 27
      Войско Тысячи Народов хлынуло на север, в теплые земли, лишь на короткое время в году уступавшие натиску снега, льда и зимней темноты. Полчища Увечных миновали уже несколько Кругов Чародеев, оставшихся на месте великолепных городов погибшей цивилизации, которые превратились в ровные и гладкие как стекло круглые моря, из глубин которых не обретшие покоя мертвецы кликали живых. Изначально путь войска лежал прямо на запад, потом армия свернула на север, вбирая в себя все новые и новые отряды Шрамоносцев, увлекая с собой молодых, крепких и полных надежды воинов. Войско становилось огромным. И алчущим сражений.
      Армия Тысячи Народов сделалась язвой земли. Она казалась ратью ядовитых прыгунов, которые через каждые семь лет поднимаются в воздух точно облака - настолько густые, что подчас твари эти затмевают солнце. Там, где проходила армия Увечных, оставался ее след - нагая земля, с которой исчезло все съедобное, способное расти, жить и двигаться. Войско увеличивалось десять тысяч превратились в пятнадцать, а потом и в двадцать - и неотвратимо продвигалось вперед.
      Но вот полчища остановились - у скалистых берегов Гласбургского моря, своей тяжестью придавившего древний город Гласбург, где тысячу лет назад миллионы людей наполняли ароматно пахнущие улицы или гуляли по травянистым лужайкам между сверкающих белых арок и изящных шпилей. Солдаты Увечного войска добывали себе пропитание в рыдающем море и на жестоко искореженной земле. Армия выжидала. Терпеливо, как умеет ждать только голодный. Они вплотную подошли к южным границам Иберы, к своей обетованной земле.
      Они ждали последнего, еще не свершившегося чуда.
      Глава 28
      Кейт стояла на коленях в темной капелле, рядом с ней находился Дугхалл. Она была в простой серой блузе с длинными рукавами, серых брюках и - по настоянию Дугхалла - без туфель. Дядя объяснил Кейт, что на ней не должно быть никаких драгоценностей, никакого металла и что волосы ее следует заплести в косу и уложить на затылке без помощи тех серебряных шпилек и заколок, которыми она обычно пользовалась. Кейт завязала концы волос кожаными шнурками и свернула в узел длинную косу, укрепив ее на голове двумя деревянными палочками, пытаясь при этом понять, почему ее прическа имеет столь большое значение в предстоящем обряде.
      Дугхалл, одетый сходным образом, но не босой, легко опустился на пол и сел перед ней, скрестив ноги.
      - Ты уверена в том, что действительно хочешь этого?
      Она кивнула.
      Он начал извлекать из особой сумки различные принадлежности, порошки и тонкие иглы. Потом достал из нее черный шелковый платок и расстелил на полу между ними. В центре платка серебряной нитью был вышит круг, разделенный на сектора, каждый из которых содержал свой знак.
      - Это занда, - пояснил он, передавая Кейт горсть тяжелых серебряных монет. - Когда я скажу тебе, бросишь их на круг - примерно с такого вот расстояния.
      Дугхалл вытянул руку перед собой, показывая движение, которое ей надлежало повторить. Кейт снова кивнула. Бросив на нее испытующий взгляд, он снова предостерег ее:
      - Если ты не вполне уверена в собственных намерениях, мы с тобой лишь попусту потратим время. Ты не сможешь стать Соколом, если не будешь искренне хотеть этого.
      - Я хочу этого всей душой, - тихо произнесла она.
      - Но?
      Звякнули монеты - Кейт с закрытыми глазами перекладывала их из руки в руку.
      - Он оставил Калимекку, - ответила она. - И сейчас находится на корабле, плывущем к Новым Территориям. Теперь он далеко от меня, и я навсегда потеряла его.
      Монеты звенели уже не переставая. Дугхалл опустил ладонь на руки Кейт:
      - Осторожно, не испорть их. Я пользуюсь этими монетками уже долгое время.
      Открыв глаза, она посмотрела на него и спросила:
      - Ты слышал меня?
      - Конечно, слышал. А ты рассчитывала на то, что он останется в Калимекке? Подумай и представь себе, что с ним будет, если его обнаружат в городе.
      - Но он уплыл.
      - На время. Все меняется, Кейт. Ты жива, жив и он, а жизнь неразлучна с надеждой.
      Она расправила плечи:
      - Ты прав. Я уже готова.
      - Надеюсь, - усмехнулся Дугхалл, взглянув на нее. - Надеюсь, что готова. Мне бы не хотелось, чтобы ты испытала чересчур сильное потрясение.
      - С чего бы? Ты ведь обо всем предупредил меня.
      - Слова - это слова, а не само испытание. Если бы было иначе, жизнь стала бы намного проще. - Он снова усмехнулся. - Хорошо, можем приступить к делу. Закрой глаза и дыши глубоко. И не звени монетами. Этот звук сводит меня с ума.
      Она постаралась взять себя в руки и зажала в кулаке потеплевшие от ее ладоней монетки.
      - Не разжимая век, погляди вверх, как будто смотришь на свой лоб изнутри черепа.
      Исполнив указания, она вдруг почувствовала головокружение. Кейт даже показалось, что она падает вперед лицом. Пульс ее участился, а мир отодвинулся куда-то вдаль.
      - Сейчас ты находишься на перекрестке, - говорил Дугхалл. - И на этой развилке ты должна решить, ради кого будешь отныне жить, ради себя или других. Потом от твоей дороги будут ответвляться тропы, которые приведут тебя в это же самое место, если ты захочешь этого. Есть много различных способов служить людям, но как только ты ступишь на путь Соколов, возврата назад не будет. Прислушайся к голосу своего сердца, спроси свою душу, хочешь ли ты идти этим путем.
      Ей было неудобно стоять на коленях на жестком каменном полу. Заболела поясница, заныли плечи, ей хотелось пошевелиться, но Дугхалл заранее предупредил ее, что коленопреклоненную позу придется сохранять в течение всего обряда и что это очень важно.
      - Так тебе не будет больно, - пояснил он, и Кейт до сих пор не понимала, что он имел в виду и как надо понимать эти слова. Все еще не привыкшая обращаться к Водору Имришу, она коротко помолилась богам Иберы, чтобы они послали ей знак, подтверждающий правильность ее выбора. Она напряженно вслушивалась в тишину, однако мысли ее не желали успокаиваться, и если боги и даровали ей ответ, он остался незамеченным из-за путаницы, царившей в ее голове.
      После долгого и томительного промежутка времени, показавшегося ей бесцельно потраченным, Дугхалл произнес:
      - Не открывая глаз, протяни руку вперед, брось монетки на занду и проси при этом, чтобы Водор Имриш просветил тебя.
      Кейт подняла руку и уронила монетки на занду; падение их сопровождалось мелодичным звоном. Она приготовилась ждать. Дугхалл надолго умолк. А потом наконец заговорил:
      - У Судьбы на тебя большие планы, вне зависимости от того, какой дорогой ты направишься. Ты избрана, чтобы преобразить мир, изменить жизни окружающих тебя людей, соединить новую эру со старой, оставаясь при этом никому не известной. Народ никогда не назовет тебя героиней, ты не будешь править от своего имени, никто не одобрит твои поступки и не будет превозносить за принесенные тобой многочисленные жертвы, хотя ты в действительности станешь героиней и фактически будешь править и жертвы, принесенные тобой за всю твою жизнь, будут достойны преклонения и восхищения.
      Твоя жизнь, вне зависимости от избранного тобой пути, будет обильна трудностями и нуждой, болью, утратами и великой скорбью. Ты утратишь очень близкого друга и вновь обретешь истинную любовь. - Он вздохнул. - И, судя по тому, что я вижу здесь, Соколы нуждаются в тебе гораздо больше, чем ты в них. Водор Имриш следит за тобой - внимательно и даже с некоторым восхищением, - потому что ты решила никогда не полагаться на обещания богов и не искать у них утешения, и иногда тебе действительно удается поступать по собственной воле. Не все жизни тесно связаны с богами, и твоя является одной из них - хотя ты можешь оказаться среди последователей Водора Имриша, тебе позволено быть другом богов, а не их покорным слугой.
      Сохраняя прежнюю позу и пытаясь закрытыми глазами разглядеть изнутри собственный череп, Кейт после слов Дугхалла попробовала разобраться, следует ли ей давать клятву Соколов или нет. Он сказал, что они нуждаются в ней больше, чем она в них. Она рождена для того, чтобы править - но втайне. Ей предстояло стать другом, а не исполнителем воли богов. Она потеряет близкого человека и обретет утраченную любовь.
      Предсказания всегда смущали ее. Она предпочла бы получать прямые и не столь завуалированные ответы. Уж лучше бы Дугхалл, ознакомившись с тем, что выпало на занде, сказал ей: боги предписывают тебе принять посвящение в Соколы или, напротив, возражают против этого. Четко, просто и понятно.
      - Я предпочитаю идти путем Сокола, - произнесла она наконец. Предсказание не требовало от нее этого, ни один бог не нашептывал ей своего совета на ухо, даже разум Кейт не мог предъявить убедительных доводов в пользу того или иного решения. В конечном итоге ее выбор объяснялся тем, что Соколы, на ее взгляд, могли многое предложить миру, даже если в будущем его теперь не ждет обетованная Паранна, а посему Кейт была бы рада разделить с ними их труды.
      - Тогда открой глаза и повтори это еще раз, ибо путь нельзя выбирать с закрытыми глазами.
      - Я выбираю путь Соколов.
      - Тогда повторяй за мной, - велел Дугхалл.
      Свое я в дар предлагаю:
      Волю свою, ка-эрею,
      Кровь свою, ка-ашуру,
      Плоть свою, ка-амию,
      Дыханье свое, ка-эннаду,
      И душу свою, ка-оббею.
      Дугхалл умолк, и Кейт повторила за ним эти слова. Закончив с последним ка, она вдруг ощутила чье-то присутствие в помещении - из теней на нее смотрели глаза, и чьи-то уши слушали ее в том мире, вне времени.
      Дугхалл продолжал:
      Свое лишь тебе предлагаю,
      Свое отныне и ввеки.
      Ка у других не возьму я,
      Чужого ка мне не надо.
      Злых чар вершить я не буду,
      Действием иль попущеньем.
      Но если вред неизбежен,
      Стараньем моим наименьшим
      Будет ущерб живущим,
      Польза же наибольшей.
      Знаю, что я небезгрешна,
      Что путь не всегда очевиден,
      И право свое на ошибку
      Сегодня я закрепляю.
      Каждый раз, когда Дугхалл делал паузу и она повторяла за ним, ощущение постороннего присутствия становилось все сильнее. Кейт чувствовала сырой запах свежевыпавшего снега и видела, как перед внутренним взором ее разворачивается просторная равнина, где она никогда не бывала и о существовании которой даже не догадывалась, равнина с хорошо утоптанными тропами, разбегающимися во все стороны, к неизведанным и непонятным судьбам... судьбам, отмеченным опасностью.
      За тяжесть своих ошибок
      Отвечу своею душою,
      Приму за них наказанье,
      Какое назначат мне боги,
      Отвечу и собственной плотью.
      В этих словах и заключалась вся горечь клятвы. Ибо расплата за ошибки, даже совершенные по неведению, с самыми лучшими намерениями, падет на ее же голову. Она не могла не признать вину или не принять наказание, спрятаться от него не было никакой возможности. Ответственность за свои грехи и ошибки несет лишь она сама.
      Она была готова согласиться с этим. Всю ее жизнь Кейт приходилось считаться с последствиями собственных поступков, далеко не всегда приятными для нее; впрочем, клятва не требовала от нее, чтобы она радовалась наказанию. Она была готова принять на себя любую кару, не перелагая ее на ни в чем не повинных людей.
      Медленно и глубоко дыша, Кейт повторяла слова, ощущая языком их словно бы металлический привкус. Когда она произнесла последнее слово, между ней и Дугхаллом вспыхнуло пламя, холодное, ясное, отражавшееся в каждом металлическом предмете капеллы, отбрасывавшее длинные пляшущие тени.
      Брови Дугхалла приподнялись, и он продолжил:
      Чары свои во имя рабства
      Не стану употреблять я,
      Помогу тому, кто страдает,
      А не его властелину.
      Даже если придется
      Заплатить всем, что имею,
      И всем, что собой представляю.
      Буду чтить жизнь священной,
      Жизнь плоти и вечного духа.
      Когда следом за Дугхаллом Кейт повторила это обещание, огонь сделался ослепительным, и хотя цвет его не изменился и от него не исходил ощутимый телом жар, свет этот стал более теплым. Запах снега все еще наполнял комнату, кожу Кейт покалывали ледяные иглы, но где-то на задворках ее ума что-то нашептывало о весне, о пробуждении почек на раннем утреннем ветерке, о белой лепестковой вьюге, когда осыпаются яблони на зеленые луга, о набегающих на берег волнах, о соленом морском воздухе, пощипывающем лицо... а там уж и о пышных, буйно разросшихся, полных тления и возрождения, любимых ею лесных джунглях, обильных плодами и величественных. Ее сущность и ее воспоминания сливались со странным и пугающим потоком чужих жизней и образов памяти, душа ее соединялась с этим потоком, становясь его частицей, одной из множества составляющих его капелек, - и как каждая капля воды меняет собой русло реки, ее жизнь, ее облик, подтачивает берега, уносит с собой в дельту малюсенькие песчинки, питает собой корни деревьев, каждый раз умирая и заново преображаясь, так и душе Кейт предстояло пройти свой путь.
      Все это она ощущала с каждым своим вдохом и выдохом - вместе с наполняющим ее грудь воздухом в нее вливалось чувство общности с незнакомыми ей жизнями, доселе чуждое ее душе.
      Ты - это мы, мы - это ты.
      Дугхалл прокашлялся, умолк и снова продолжил с болью и удивлением на лице... конечно, он чувствовал то же самое, что и она, ощущал это прикосновение реки, приглашавшей ее в путь вместе с собой. Перемены уже происходили. Она чувствовала их кожей, кровью, улавливала их даже в едва различимых движениях ушных хрящей, подрагивавших, когда она произносила слова клятвы: