- Спасибо.
      - Тогда ты готова идти за вещами, мыться, а потом обедать?
      - Почти. Но сперва назови мне свое имя.
      - Пассажиры обычно зовут меня Девчушкой.
      - Но это же не твое настоящее имя.
      - Нет. Мое трудно произнести.
      Кейт выжидала.
      Девушка просвистела свое имя. Низкая нота сменилась высокой и закончилась негромким пришепетыванием.
      Кейт всегда удачно воспроизводила звуки, а годы, потраченные на изучение других языков Иберы, отточили ее слух и придали гибкость языку.
      - Ррру-иф?
      Девушка засмеялась, и смех этот был столь же музыкальным, как и ее имя.
      - Именно так. Именно. Даже Джейти не произносит его настолько точно.
      - Джейти?
      - Мой любовник. Он - диага, чудесный парень. Рано или поздно ты встретишь его; он - один из матросов.
      Кейт внезапно подумала, что сексуальная связь нормального мужчины и Шрамоносной женщины повлекла бы за собой мучительную, под пыткой смерть и Ррру-иф, и Джейти, если б только известие о ней и ноги их вместе коснулись Иберской земли. Итак, не она одна хранит на этом корабле смертельно опасные секреты.
      Они отправились в кладовую, и Кейт отыскала для себя вполне приемлемую рабочую одежду: простую, но крепкую, вполне подходящую для ее нынешних нужд - пусть и не столь элегантную, чем привычные ей одеяния. Взяла смазку для меча, точильный камень. Личные вещи. Собрав все необходимое, она отправилась следом за Ррру-иф в крошечный душ, помылась под скудными струйками холодной воды, вымыла волосы и переоделась в чистое. А потом они вернулись в ее каюту и довольно долго раскладывали пожитки по ящикам, устроенным под койкой и на полках в ее изножье. Потом Ррру-иф отвела Кейт на камбуз, где уже собирался к обеду экипаж во главе с капитаном.
      И тут Кейт узнала, что чудеса все-таки свершаются иногда... и самое главное - нечто подобное может случиться с нею самой. Хасмаль, сын Хасмаля, сидел за длинным, устроенным на козлах столом между мореходом из Шрамоносцев, таким изувеченным, что Кейт не смогла даже определить, мужчина или женщина перед нею, и худощавой жесткоглазой женщиной; положив ладонь на его предплечье, она потчевала своего собеседника какой-то историей, явно не интересной ему.
      Услышав вздох Кейт и заметив восторженное выражение на ее лице, Ррру-иф спросила:
      - Прежний любовник?
      - Просто знакомый, причем такой, которого я хотела узнать получше до того, как... обстоятельства моей жизни переменились. Я думала, что никогда более не увижу его. Однако... - Она не могла скрыть улыбку. - Прости, я на мгновение.
      Хасмаль не замечал ее присутствия до тех пор, пока, встав за спиной его, Кейт не проговорила:
      - Хасмаль, сын Хасмаля, если я могла когда-либо подумать, что боги благоприятствуют мне, то такой момент настал именно сейчас. Надо же случиться такому, чтобы ты оказался именно здесь.
      Тот повернулся, и Кейт поняла, что Хасмаль попросту не узнает ее. Впрочем, это нетрудно было понять: он видел ее лишь какой-то миг, в нарядном платье, в компании юной и красивой кузины. Кейт решила, что не смогла произвести на него впечатления. Однако через секунду в глазах его зажегся огонек понимания, а лицо вдруг побелело.
      - Ты! - выкрикнул он тоном, каким, по мнению Кейт, надлежало общаться разве что с восставшим из могилы трупом.
      Глаза Хасмаля выкатились из орбит, даже стал виден белесый ободок. А потом мышцы его расслабились, и, сложившись как детская тряпичная кукла, он скользнул под стол прежде, чем кто-либо успел его поймать.
      Ничего не понимающая Кейт уставилась на бледное, бесчувственное лицо под столом, потом на экипаж, отовсюду взиравший на происходящее. Капитан, безусловно, видел всю сценку и, судя по его лицу, испытывал весьма сложные чувства, главным из которых все-таки было предельное изумление.
      Протянув к нему руки, Кейт пыталась отыскать нужные слова. Однако их не было.
      Подошедший Ян Драклес извлек Хасмаля из-под стола и удостоверился в том, что он дышит. После капитан обернулся к Кейт:
      - Вот уж не думал, что ты и есть она. Когда мы закончим трапезу, прошу тебя сразу пройти в мою каюту. Нам с тобой есть о чем поговорить.
      Кейт кивнула - по-прежнему не имея сил произнести хоть слово. Что это означает: и есть она? Какая еще она? И почему Хасмаль отреагировал с таким... таким ужасом - другого слова подобрать было нельзя - на ее появление? А она так обрадовалась встрече! Приятно было увидеть на борту человека не то чтобы знакомого, хотя бы просто встречавшегося ей. К тому же она не переставала надеяться, что он научит ее окружать себя той стеной покоя и мира, какую воспроизвел и Дугхалл перед тем, как разразилось несчастье.
      Она нахмурилась, когда несколько мореходов понесли Хасмаля из камбуза, и села возле капитана. Обед прошел в молчании.
      Пасмурным вечером в длинной палате лежали еще цеплявшиеся за жизнь Волки, отделенные друг от друга холодными белыми рядами узких пустых постелей. Ри стоял возле матери, так и не расставшейся с жизнью; однако теперь она ничего не видела, а Шрамы ее - увидь он их прежде - снились бы юноше в жутких кошмарах. А может, и будут еще сниться, подумал он невзначай, стараясь при разговоре с ней изгонять из голоса ужас и отвращение.
      - Кто еще живет? - спросила она. - Твой отец?
      - Нет, мать. Мне очень жаль, но он не выжил. Как и Одрай.
      Она была его старшей сестрой.
      - А Элен?
      - Ну конечно. Она прекрасно себя чувствует и, если хочешь, я скажу ей, что к тебе можно прийти.
      Элен моложе его на семь лет и достигнет возраста, позволяющего ей учиться Волчьему делу, лишь через два года. В тот день она не входила в круг, а потому, как и сам Ри, осталась совершенно невредимой.
      Утрата мужа и старшей дочери - равно как и спасение младшей - не вызвали в матери его ни горя, ни радости. Она никогда не изображала глубокой привязанности к Люсьену и к детям, не стала кривить душой и в этот момент. Ее заботила преемственность и направление действий Волков после смерти Люсьена; этой сфере и было уделено ее внимание.
      - Кто, по-твоему, имеет больше шансов стать во главе Волков?
      - Чтобы ты признала его? - Ри еще не был готов дать точный ответ, хотя спрашивала она не об этом. Он вздохнул, оглядывая почти пустые ряды. Так много мертвых. Павших без пользы и цели. - Скоро поправится Томи.
      - Томи глуп и слаб.
      - Томи гибок. Он не дурак. И, получив твою поддержку, может развернуться в приемлемом направлении.
      "Приемлемом", естественно, с точки зрения матери. Все годы правления Люсьена над Волками слово это обычно толковалось подобным образом, и Имогена не собиралась допускать перемен перед концом своей жизни.
      - Он глуп и никогда не примет бремени власти.
      А вот это, наверное, правильно. Томи ни в коей мере не являлся дураком, просто был наделен отменным чувством самосохранения, позволявшим ему держаться подальше от всякой борьбы за власть. Ри пожал плечами и попытался представить, какие еще кандидатуры не вызовут возражений у его матери.
      - Жизеаль получила тяжелые увечья, почти такие же тяжелые, как у тебя. Она будет жить, но ей необходимо время, чтобы поправиться.
      - Она может вполне претендовать на власть.
      - Возможно. Но скорее всего она поддержит притязания своего брата.
      Втянув сквозь зубы воздух, мать прошипела:
      - Эндрю жив?
      - Как и вся поганая Тройка. Эндрю процветает. Полученные им Шрамы оказались минимальными, он уже вернулся в свои покои. Криспин каким-то образом не изменился внешне, однако лекапевты утверждают, что он получил внутренние увечья. Анвин жив, но находится в тяжелом состоянии. Из всех уцелевших он получил самые тяжелые Шрамы, несмотря на то, что носил наихудшие среди Волков еще до случившегося несчастья.
      Прикрыв слепые глаза увечной рукой, мать застонала. Не имевшая достаточной поддержки при жизни его отца, Тройка - точнее Адская Тройка, как называли их за спиной, - могла теперь заручиться достаточным числом сторонников среди оставшихся в живых слабейших членов Семьи. Особенно если учесть, что все Волки высшего ранга погибли либо получили тяжелейшие увечья.
      - Тебе придется заявить собственные претензии, - сказала мать.
      Ри знал, что разговор повернет в эту сторону. Тема была неизбежной как рассвет, как летний дождь, как смерть. Прежде чем навестить мать, он долго размышлял над тем, каким образом можно уклониться от обсуждения этого вопроса, однако не смог ничего придумать. Судьба его решилась в тот самый миг, когда скончался отец, а Тройка уцелела; теперь либо мать обяжет его следовать нежелательным курсом, либо он воспротивится ей и воле Семьи и окажется в конце концов посрамленным. Быть может, Семья даже отречется от него.
      - Это ты хочешь властвовать, - сказал он негромко. - Ты честолюбива, ты всем сердцем стремишься к власти, ты умеешь быть во главе. Почему ты не хочешь лично претендовать на власть?
      - Я не рождена среди Сабиров.
      - Ты возглавляла Семейство - на деле, не по названию - в течение двадцати лет. Ты стала Сабиром по имени. Большая часть Волков последует за тобой. Тех немногих, кто не захочет этого, ты заставишь подчиниться. Или уйти.
      Она вынудила себя сесть, и Ри передернуло. Простыни свалились, и уродство матери предстало во всей своей ужасной очевидности.
      - Если б я осталась прежней, не изувеченной - зрячей, сильной, красивой, - даже тогда они не последовали бы за мной. Волками всегда руководил рожденный Сабиром. И другого не может быть. Эту истину я познала за долгие годы, познала и возненавидела... придется и тебе смириться с нею. Лишь я из всех Волков способна руководить Семьей так, как надо. И ты должен находиться рядом со мной и исполнять роль вождя. Тебя, Ри, они примут - в отличие от меня. Твое место - во главе Волков. Твое время пришло.
      Он крепко охватил грудь руками.
      - Как же быть с твоим настойчивым желанием, чтобы я наплодил целую кучу детей, прежде чем становиться в круг?
      Лицо ее напряглось.
      - Теперь тебе уже поздно жениться. Я всегда твердила, чтобы ты думал о будущем. Впрочем, это уже не важно.
      Твои бастарды наверняка носятся по всей Калимекке. Признай самых одаренных, а матерей введи в Семью. Если женщины не из благородных, будем держать их подальше от глаз, пока не сможем избавиться окончательно; если они приемлемы, пусть станут паратами. В любом случае мы признаем детей и объявим их твоими наследниками.
      Ри улыбнулся, понимая, что она не сможет увидеть его лицо, однако же распознает улыбку по голосу.
      - Мать, у меня нет бастардов. Нет никаких детей - законных или незаконных.
      Гнев молнией промелькнул на ее лице; промелькнул и исчез, готовый вернуться в любое мгновение. Гнев, безразличный ему.
      - Ты бесплоден?
      Он улыбнулся еще шире.
      - Насколько мне известно, нет. Я просто вел себя осторожно.
      Мать комкала простыни руками. Изуродованное лицо ее потемнело от ярости... ярости на него - за то, что он погубил все ее планы, не вспахав плодородное лоно хотя бы одной женщины из тех, кого ему предлагали; быть может, ярости на вселенную, одним ударом лишившую ее красоты, силы и власти.
      - Тогда детей будет рожать Элен, чтобы продолжить наш род... чтобы она или они могли занять твое место, когда ты больше не сумеешь удерживать его. Теперь у нас нет времени, чтобы позволить тебе заводить детей, которых ты не хотел раньше. Место главы Семейства свободно, и займет его самый быстрый, самый сильный и толковый. А именно - ты.
      - И ты будешь поддерживать меня.
      - Да. Ты не обладаешь опытом, достаточным для того, чтобы удержать положение собственными силами.
      У него вообще нет достаточного опыта, и он не похож на своего отца, с удовольствием прожившего под началом жены всю свою жизнь. Даже если б он никогда не встретил эту девушку из Семейства Галвеев, то все равно сопротивлялся бы попыткам поставить его во главе Сабиров. Теперь, думая лишь о ней, он даже не мог представить себе такого.
      - Нет, - вымолвил он, - я не могу.
      - Я не спрашивала тебя, можешь ли ты, сын. Я сказала тебе, что ты должен сделать. Мы не можем позволить, чтобы Тройка захватила власть над Волками, а ты в любом случае будешь располагать моей поддержкой, да и репутация отца подкрепит твои претензии.
      - Я не могу. - Он вздохнул и сказал правду: - И не буду этого делать.
      А потом прибег ко лжи, примешав к ней капельку правды.
      - Карнея Галвеев уплыла на северо-восток. Поговаривают, будто она задумала поднять войско Шрамоносных против нашей Семьи. Я намерен остановить ее.
      Мать откинулась назад в постели, и все эмоции исчезли с ее лица.
      - Ты не можешь сделать для Семьи ничего более важного, чем занять место собственного отца.
      - Я не спрашиваю твоего разрешения, - продолжал он. - Я пришел попрощаться с тобой. И только.
      Имогена оставалась недвижной и спокойной, и Ри мог только догадываться, чего стоил ей подобный самоконтроль. Она не принадлежала к людям, умеющим скрывать свои чувства. Он ожидал, зная, что она не отпустит его, не сказав последнего слова... ожидал еще и потому, что уважал свою мать, хотя не мог сказать, что любил ее. Он был обязан выказать ей то почтение, которое она заслужила своим высшим по сравнению с ним положением - и как его мать, и как предводительница Волков. Он ждал, и она позволила ему ждать.
      Наконец она произнесла:
      - Итак, ты все-таки решил уехать?
      - Да, решил.
      - И ты, вне сомнения, возьмешь с собою друзей.
      Он вновь солгал ей - невзирая на уважение, невзирая на заслуженный ею почет, невзирая на собственное стремление быть честным. Одна ложь подстегивала другую.
      - Мои друзья погибли в бою у Дома Галвеев. Я отправлюсь в одиночестве.
      На ее жестком лице не отразилось никаких чувств.
      - Они погибли, выполняя свой долг перед Семейством. Их семьи сохранили свое достоинство. А ты...
      Опять воцарилось молчание.
      Ри стоял, ощущая напряжение в плечах. Он сделал все что мог для своих лейтенантов; они сами пожелали вместе с ним преследовать его наваждение. Позор его не ляжет на них; месть его матери не коснется их семей. Однако, если все наказание за неповиновение и измену падет на одни лишь его плечи, оно будет еще тяжелее.
      Имогена закашлялась, прочистила горло.
      - Что касается тебя... Если ты уедешь, не возвращайся. Сабиры отразят натиск любой ничтожной армии Увечных - если девчонке удастся собрать ее - и без твоей помощи. Уехав, ты станешь барзанном, и вся Семья и ее союзники повернутся против тебя. Имя твое будет удалено из Списка Рожденных, и ты перестанешь быть Сабиром. Далее, я прокляну тебя и выйду с моим проклятием в круг; все проклянут тебя: ты станешь живым покойником... мы сокрушим твой дух, отнимем у тебя жизнь, но труп твой не будет знать упокоения. В этом, сын мой, я тебе клянусь: если ты не останешься и не займешь подобающее тебе почетное место в этой Семье, ты перестанешь существовать.
      На подобное он не рассчитывал. Худшего нельзя было и вообразить. Стать барзанном означало быть извергнутым из рода людского. Он предполагал, что она отречется от него... и в известной степени был готов к этому. Однако оказаться лишенным права на существование в любой части Иберы - быть, по сути дела, объявленным желанным объектом для всякого убийцы, грабителя и искателя трофеев, - и все потому, что он не склонился перед ее волей... Мысль эта ошеломляла. Он попытался представить себя меченым. Предметом охоты. Или бегущим за пределы Иберы, чтобы никогда не вернуться назад.
      Насколько ему было известно, ни одна мать в истории Иберы никогда не объявляла своего сына барзанном. Подобное проклятие необратимо. После того как слово это будет произнесено вслух, он станет живым мертвецом - пока его не захватят и не убьют. А потом - если Имогена завершит последнюю часть своего проклятия - живым трупом.
      Ри закрыл глаза, и девушка вновь появилась перед его мысленным взором. Он уже ощущал соленую пыль на губах, вдыхал морской воздух.
      Обращенное к небу лицо его согревало вечернее солнце, и палуба покачивалась под ногами. Прислушавшись, он мог уловить ее сочный голос, хотя и не различал слов, которые она произносила. И теперь она удалялась от него с каждым новым вздохом, и тело его сгорало, жаждая ее. Ум его рвался к ней.
      Но... барзанн.
      Прежде он считал себя храбрым и неудержимым.
      Я ошибался, понял Ри.
      - Я останусь, - пообещал он Имогене, - и сделаю то, что ты велишь.
      Корабль уже стоял в гавани, друзья ожидали, были погружены припасы. Теперь судно не выйдет в море; но если это все-таки произойдет, корабль отплывет без него.
      Глава 20
      Капитанская каюта, небольшая и удобная, была изысканно украшена, обставлена мебелью из редких и экзотических пород дерева, инкрустированной костью и полудрагоценными камнями, и задрапирована тончайшими шелками. Всюду поблескивало золото: небольшой идол - кот с глазами из драгоценных камней - гнул спину в углу письменного стола; с крючка из эбенового дерева на тяжелой, плотно сплетенной цепи свисал медальон; три перстня с печатками выглядывали из приоткрытой шкатулки. Бесконечные знаки процветания и успеха бросались в глаза, однако говорили много меньше, чем ряд книг, опрятно выстроившихся над постелью на полке: "Две сотни сказок Калины" в роскошном переплете покоились возле перевода "Философий и Медитаций" Уурпаталя; тут же выстроились жизнеописания Брейлера, Минон Драклес, Гахлена и Шотокара.
      Окинув комнату опытным взглядом, Кейт сделала некоторые выводы; они наверняка встревожили бы капитана, если б тот мог догадаться о ее открытии. Она заключила, что он родом не из простой семьи... быть может, даже принадлежит к Семейству; что перед нею бунтарь - хорошо образованный враг привилегированного мира, к которому принадлежит по праву рождения; что он тщеславен и честолюбив и за отсутствием праведных занятий не гнушается иногда и пиратства.
      - Я не могу допустить, чтобы мой корабельный мастер пребывал в подобном расстройстве, - говорил капитан, расхаживая по небольшому пространству перед креслом, в которое он усадил Кейт. Руки его были заложены за спину, пальцы переплетены, голова опущена. - В долгом путешествии этот человек жизненно необходим нам. Здесь, в море, приходится производить всякий ремонт... оснастки корабля, вещей экипажа...
      Он пожал плечами.
      - Иногда необходимо изготовить несколько предметов, требующихся в конкретной ситуации. И я не могу позволить, чтобы Хасмалю угрожали или тревожили - ни при каких обстоятельствах. Я не уверен в том, что ваши прежние взаимоотношения были...
      Кейт подняла руку.
      - Минуточку, капитан.
      Тот остановился и поглядел на нее.
      - Я даже не могу утверждать, что по-настоящему знакома с Хасмалем. Я знаю о нем совсем немногое: он торговал редкими и древними вещами... он оказался на светском приеме и помог там мне и моей кузине. До того вечера я его вообще не встречала. И ни разу не видела потом - до сегодняшнего момента. Я всего лишь хотела поблагодарить его за помощь, потому что кузина моя напилась и вела себя дурно; Хасмаль же помог мне вывести ее из дома, не привлекая внимания к ее виду.
      Пусть и не совсем правда, однако Кейт не слишком уклонилась от нее.
      Опустив руки в карманы, капитан привалился спиной к шкафу.
      - Так почему же он обеспамятел, едва ты заговорила с ним? Я думал, ты пыталась принудить его к браку. Быть может, ты стремилась достичь своей цели, обвинив его в покушении на свою девичью честь?
      У нее вырвался невольный смешок.
      - Моя девичья честь! Дорогой мой капитан, покушение на нее было предпринято и забыто очень давно.
      Несколько раз вздохнув, она захихикала и, недоверчиво покрутив головой, изрекла:
      - Моя девичья честь, если выражаться столь деликатно, была утрачена добровольно и при полном согласии с моей стороны; с тех пор память о ней меня не тревожила. Уверяю тебя, что никогда не испытывала потребности угрожать тому, кто избавил меня от нее, и еще менее стремлюсь утратить свою самостоятельность в браке. Слишком уж дорогой ценой досталась мне свобода.
      Веселье улеглось, уступая место недоумению.
      - Что касается обморока Хасмаля... - Повернув руку ладонью вверх, она передернула плечами. - Мне известно ничуть не больше, чем тебе.
      Пытаясь нащупать разгадку, они обменялись взглядами.
      - Его реакция встревожила меня, - сказал капитан, - и до сих пор тревожит.
      - Естественно. Я лично была просто потрясена. Однако я не знаю, что могло вызвать ее.
      - Твой вид.
      Кейт вздохнула.
      - Если только Хасмаля не отравили в этот самый момент - что кажется маловероятным, - я готова согласиться с тобой. Но я действительно не понимаю причины.
      Драклес вдруг нахмурился.
      - А тот... манускрипт, который ты упомянула... ты сказала, что Хасмаль торговал древностями?
      - Так он сам сказал мне на приеме.
      - А ты случайно не... приобрела его у Хасмаля?
      - Нет.
      - Торговец древностями... - Лицо его посуровело. - Хасмаль показал мне, какой он кузнец, прежде чем я согласился взять его. Великолепный мастер. Однако он утверждал, что ходил на корабле. И у меня не было причин сомневаться.
      Капитан глядел под ноги, обращаясь скорее к себе, нежели к ней. Наконец он поднял глаза, чтобы задать вопрос:
      - Где ты познакомилась с ним?
      Кейт какое-то время обдумывала ответ. Она не хотела слишком откровенничать о своем прошлом; ее поездка в Халлес - если Драклес следил за событиями, - позволила бы ему в точности установить, кем она является. Однако ложь всегда может подвести, к тому же лгать относительно места знакомства с Хасмалем было рискованно: ведь она не знала, почему он отреагировал подобным образом на ее появление.
      - В Халлесе, - ответила она.
      - В Халлесе? Далековато от берега.
      - Там мы и повстречались. Он сказал мне, что работает у отца - продает и покупает раритеты. Вот и все, что мне известно о нем... ах да, и он, и отец оба носят имя Хасмаль.
      Драклес опустился на край своей койки и посмотрел на нее сурово.
      - Так, значит, в Халлесе. А почему ты задумалась, прежде чем сказать мне об этом.
      - Я не знаю, сколь много мне следует рассказывать о себе. И пыталась понять, не проболтаюсь ли, если открою, что была в Халлесе. И в конце концов решила, что могу сказать это.
      Он фыркнул.
      - По крайней мере ты откровенна.
      - Да.
      - В таком случае мы не сразу подружимся, если ты не станешь доверять мне.
      Кейт приподняла бровь.
      - Если я не буду доверять тебе! Капитан, по-моему, у тебя куда больше тайн, чем у меня.
      Она окинула взглядом каюту и остановила его на выставленных сокровищах.
      - И мне кажется, что вообще какое-то время каждому из нас придется довольствоваться собственными тайнами. Не думаю, что ты поведаешь мне свои секреты охотнее, чем я - мои.
      Слова эти она сопроводила улыбкой, капитан тоже улыбнулся в ответ, однако от нее не укрылась озабоченность, промелькнувшая в его глазах. Убедившись, что попала в цель, Кейт поднялась.
      - Если мы закончили разговор...
      Драклес тоже поднялся.
      - Мне бы хотелось стать твоим другом, Кейт. Похоже, друг еще понадобится тебе.
      - Вполне возможно. Однако говорить об этом пока еще рано. Будем... приятелями. По крайней мере пока. - Взвесив слово, Кейт решила, что оно вполне отвечает ее нуждам. - Да, приятелями. У нас общая цель, быть может, мы кое в чем и похожи. Ну а дружба... увидим. Дружба требует долгого знакомства.
      Он открыл перед ней дверь каюты, Кейт вышла на палубу. И на всем пути к себе ощущала затылком его взгляд - пока не закрыла дверь и не заперла ее за собой.
      Скрючившись в своей каюте, Хасмаль яростным взглядом жег Говорящую, явившуюся на его зов.
      - Она здесь. Здесь. Ты знала, что это случится. И солгала мне. Окруженная стеной голубого пламени, Говорящая усмехнулась.
      - Тебе отвечала моя сестра, и она поведала чистейшую истину.
      - Она сказала, что я могу избежать судьбы.
      - Нет. Она сказала тебе, что ты можешь попытаться сделать это.
      - Если б я остался дома, то был бы сейчас в безопасности. А теперь по ее вине я проехал через всю Иберу и оказался в ловушке - на корабле вместе с женщиной, встречи с которой так старался избежать.
      - Если б ты ничего не сделал, то оставался бы в безопасности. Однако твоя личная безопасность не имеет отношения к более крупным вопросам. Пока ты пытался спрятаться от своей судьбы, но - против желания - лишь глубже погрузился в нее, в начинающуюся битву вступили целые миры.
      Хасмаль крепко сжал кулаки, однако заставил себя дышать помедленнее, а свой гнев - утихнуть.
      - Почему твоя сестра обманула меня? Почему уверила меня в необходимости бегства.
      - Потому что у тебя есть кое-какие дела, Хасмаль ранн Дорхан; совершив их, ты изменишь свой мир и отчасти наш, а быть может, одновременно с ними и другие, еще глубже погруженные в Вуаль. Если ты уклонишься от своей судьбы, миры эти сделаются еще хуже. От тебя слишком много зависит, смертный; тебе дано оставить такой глубокий след, как никому другому... и хотя никто и ничто не в силах направить тебя по верному пути, моя сестра сумела хотя бы указать тебе тропу, показавшуюся нам наиболее благоприятной.
      - И чего же от меня ожидают?
      - Ты спрашиваешь не так. Твоя тропа не отлита из железа... твое будущее навсегда останется неопределенным. Вопрос в другом; что тебе позволено сделать? Но и на него я не смогу ответить, и не потому, что хочу подразнить тебя, а просто потому, что не знаю. Я вижу лишь ветвящиеся тропы, по которым может пойти человек... вижу, как они сливаются и разделяются. Еще я вижу, что тебя и Кейт Галвей, женщину, которую ты боишься, ждет огромное будущее - если вы останетесь вместе, - и что вдвоем вы можете совершить и великое добро, и великое зло; однако порознь вам не удастся добиться чего-то значительного.
      - Но она погубит и меня, и тех, кого я люблю.
      - Твоя связь с ней сулит печаль, боль и горе, великую победу... и, возможно, твою смерть. Однако все люди смертны, Хасмаль, но живут немногие, - ответил дух.
      Хасмаль молча смотрел, как растворяется в Вуали призванный им дух, как гаснут на поверхности зеркала последние следы холодного пламени.
      Овладевший им холод распространялся изнутри - от сердца, внутренностей, духа - к пальцам рук и ног. По коже забегали мурашки, и Хасмаль невольно поежился, хотя в каюте было душно и жарко. Говорящая процитировала Винсалиса преднамеренно - он в этом не сомневался. Целиком отрывок звучал так:
      "Все люди смертны, Антрам. Все они стареют, дряхлеют и, наконец, переползают в темные могилы, а оттуда в адское пламя либо в холод забвения - в соответствии с исповедуемым теологическим учением. Но лишь немногим из них боги дают задание, возлагают на них особое бремя, открывают перед ними дорогу к величию, которая - если пойти по ней - возвысит их над густыми облаками самодовольства, ослепляющими большинство глаз и туманящими большую часть ушей. Лишь немногим боги дают испытать истинную боль, способную уничтожить надутую мягкую подушку, позволяя ощутить остроту и драгоценную суть жизни, возносящей героев и во всей наготе позорящей трусов перед толпой. Ты, Антрам, совершишь великое. Ты будешь видеть, будешь ощущать, будешь дышать и наслаждаться всяким дарованным тебе мигом. И ты претерпишь великую боль. А однажды - рано или поздно - умрешь.
      Все люди смертны, Антрам. Но живут немногие".
      В Калимекке, в центре дома Сабиров, в тихой комнате, выходившей на благоухающий жасмином сад, беспокойно расхаживал Ри Сабир. Комнату окутывала тьма - не горела даже свеча, - однако мрак не беспокоил его; Ри прекрасно видел там, где обычный человек счел бы себя слепым. Он ходил вдоль ряда застекленных дверей, не замечая сладких ночных ароматов, не обращая внимания на ветерок, колышущий прозрачные шторы.
      Он томился в темнице собственных мыслей, возле позорного столба из слов - и сказанных им, и оставшихся непроизнесенными. И он не мог обрести мира.
      - Ждите меня, - сказал он Янфу. - Я должен побывать у матери; нужно хотя бы попытаться уговорить ее. Но, даст ли она мне свое благословение или нет, мы отплываем сегодня ночью.
      А потом Треву, вечно опасавшемуся за сестер:
      - Обещаю, твои сестры не претерпят никакого бесчестья от нашего поступка. Я не допущу этого.
      А потом капитану принадлежавшего Сабирам судна:
      - Я выплачу тебе два годовых жалованья и прибавлю еще подарок, если ты доставишь меня вместе с моими лейтенантами, куда мне потребуется, доставишь в целости и сохранности и не будешь задавать вопросов. Дело опасное, касается интересов Семьи, и вот тебе мое слово Сабира: ты будешь удостоен почестей всей Семьи за добрую службу.
      А потом своей матери:
      - Мои друзья погибли в бою у Дома Галвеев. Я отправлюсь один.
      И вновь матери:
      - Я останусь и сделаю то, что ты велишь.
      Кругом предательство, клятвоотступничество, гибель его чести у полудюжины скалистых берегов... Стоит ему только открыть рот - и он обманет кого-нибудь. Трев, Валард, Карил, Джейм и Янф сделались по его слову мертвецами, не имеющими права вернуться в собственный дом под своим именем; мать сдержит свое слово, и к семьям их станут хорошо относиться, если только спутники его никогда не будут замечены в Калимекке. Перед путешествием в неизведанные края, осмелившись не покориться матери, он мог прибегнуть только ко лжи - чтобы выполнить свое обещание и не навлечь бесчестья на их семьи. Впрочем, он надеялся вернуться со славой - чтобы все было забыто.
      А как быть с капитаном, ожидавшим сейчас его прибытия и уверенным в собственном будущем, потому что он находился на службе у Сабира, обещавшего ему... как поступить с ним? Ри посулил ему общесемейные почести, и если капитан проговорится о его планах кому-нибудь из Сабиров, те, безусловно, обойдутся с ним как с предателем.
      Только безумный успех путешествия, предпринятого неведомо куда и неизвестно зачем, мог дать этому человеку обещанное мною, подумал Ри. И я готов был выполнить свое обещание. Но как это сделать теперь?