Глава 18

Я летел в юго-западном направлении, по основной трассе в Швецию, с полными огнями, так, чтобы с диспетчерской вышки видели это ложное направление ясно и четко.

Спустя четверть часа я спустился на триста футов, выключил огни и на самых малых оборотах повернул на север.

Была тихая, почти безветренная ночь с редкими рваными перистыми облаками и молодой луной, блистающей на западе. Клочья тумана стелились по озерам и речным руслам, но пока ничего серьезного не намечалось.

Я пересек арктическую трассу как раз южнее Инари, и дальше следовал над озером, на этот раз набрав высоту, чтобы никто не услышал звука мотора.

Затем я повернул обратно, еще сбавил обороты и начал скользящее планирование к югу, в направлении огней Ивайло, мерцающих в дымке милях в пятнадцати впереди. Я искал семидесятифутовый трейлер.

Это было не таким трудным делом, как может показаться. Такое сооружение далеко от основной дороги не отгонишь. А между Ивайло и Инари не было других дорог достаточной ширины. Такой фургон не спрятать под деревьями, как невозможно спрятать большой дом.

При слабом лунном свете он должен был выглядеть как собор Парижской Богоматери. И я его нашел. Примерно в сотне ярдов от дороги, на просеке, быть может, старой лесовозной трассе, за полосой деревьев, которая его скрывала от шоссе. Я пытался запомнить местоположение, затем направился к озеру.

Ближайшее пригодное место нашлось в миле с лишним в стороне, но даже там посадка оказалась нелегким делом. Это был узкий залив с натыканными там и сям островами. Зато острова помогали мне определить высоту, о которой трудно было судить из-за гладкой воды и слабого освещения. Я ориентировал машину так, чтобы острова оказались на одной линии и в стороне от линии пробега, затем отдал вперед штурвал и плюхнулся, вздымая брызги.

Инерция движения кончилась раньше, чем самолет достиг берега, и так как не хотелось перезапускать мотор, пришлось вытаскивать резиновую лодку и последние тридцать ярдов буксировать самолет к берегу.

Закончил я это развлечение промерзший и промокший сверху и насквозь вспотевший изнутри. И тут нахлынули сожаление и удивление, почему я и впрямь не отправился в Швецию. Но я был трезв и дальнобойное орудие Вейко торчало у меня за поясом.

Я был готов к беседе с человеком в крепости на колесах, построенной по специальному заказу.

Привязав, как мог, "Бобра" под деревьями, я зашагал сквозь чащу и валуны к дороге. После одиннадцати вечера она была совершенно пуста, ни единой машины в обе стороны.

Достигнув просеки, я шел по лесу в стороне от нее, с пистолетом в руке, в полном неведении, с чем могу встретиться, и буду ли я готов стрелять, когда это случится. Но, во всяком случае, оружие предоставляло мне какой-то шанс.

В темноте стоявший поперек небольшой прогалины прицеп очень походил на длинное низкое бунгало. Все окна были темны. "Facel Vega" расположился вплотную к выезду на просеку. Я стоял, привалившись к дереву, некоторое время изучая все сооружение. Но оно по-прежнему оставалось только чертовски огромным автоприцепом, стоявшим в финском лесу.

Очень осторожно я двинулся вокруг прогалины среди деревьев, собираясь подойти к нему сзади. Но все, чего я добился – это позиция вплотную к углу трейлера и гадкое ощущение, что я намереваюсь вломиться к некоему благородному господину посреди его абсолютно легального ночного отдыха. Все это выглядело таким солидным, респектабельным выездом на природу...

Теперь мне нужно идти, нажимать на звонок и говорить:

– Послушайте, я в высшей степени, просто ужасно сожалею, но...

Но я медлил, томимый неопределенностью: если тот, с кем я желаю побеседовать, здесь, без револьвера мне не обойтись, то ли его нет, и в таком случае мне следует тихонечко исчезнуть в Швецию не нажимая никакого звонка.

Что-то легонько ткнулось в мою ногу. Я подскочил на месте и приземлился уже с взведенным пистолетом, готовый отчаянного защищать свою жизнь.

Однако после столь волнующих мгновений все, что обнаружилось в ближайших пределах – серый кот, оскорблено взирающий на меня.

Медведь или росомаха удивили бы меня куда меньше: лапландские леса не слишком подходили для домашнего кота. Затем мне пришла мысль, что если можно себе позволить таскать за полярный круг целый прицеп всякого барахла ради комфорта, то можно себе позволить и кота.

Я выдавил приветливую улыбку и дружелюбно протянул левую руку. Кот продолжал подозрительно присматриваться. Вдруг хлопнула дверь автомобиля. Мы с котом вздрогнули и замерли. От дальнего конца прицепа послышались шаги. Я опустился на землю и спрятался между корней в благостной надежде, что теперь выгляжу столь же невинно, как серый кот. Неясная фигура обошла трейлер и зашагала сквозь деревья в мою сторону. Что-то тускло блеснуло в ее правой руке – и теперь я был уверен, что попал куда надо.

Человек остановился примерно в трех ярдах, и я уже собрался начать то ли переговоры, то ли к стрельбе, когда нервы у кота не выдержали и он стремительно рванулся в глубокие заросли. Человек обернулся.

Я тихо произнес:

– Мой револьвер направлен на тебя, Клод.

Он замер.

Пришлось продолжить мирные переговоры:

– Брось пистолет, Клод.

На решение ему понадобилось довольно много времени. Что впрочем и понятно, ведь нужно было победить свою гордость. Но само решение было уже принято в момент, когда он не выстрелил при первом звуке моих слов.

– Шагай-ка внутрь.

Он двинулся, разумеется после секундной задержки.

Я подошел сзади и подобрал его пистолет. Это был "браунинг Н-Р" калибра 9 миллиметров. Это я смог определить по толщине рукоятки – магазина, в котором помещалось тринадцать патронов. Какое облегчение – стать обладателем пистолета, который заведомо не взорвется в руках при попытке выстрелить! Курок я взвел вплотную к спине Клода.

Он бросил через плечо:

– Вас ждут большие неприятности, мистер Кери.

– Друг мой, сегодня я уже имел неприятностей выше головы. И дополнительные проблемы ничего не изменят.

– Я вам не друг, мистер Кери.

– Наши отношения можно считать просто дружескими по сравнению с тем, что мне довелось пережить за сегодняшний вечер. Ну а теперь, где тут у вас парадный вход – открывайте. И без шуточек.

Он понял, что я имел в виду, поднялся по небольшой лесенке к ближайшей двери, открыл ее – та открывалась внутрь – наклонился вперед и включил свет.

Никаких сюрпризов. Ничего, что могло бы спровоцировать выстрел в спину.

Я прокомментировал:

– Замечательно. Теперь проведи меня внутрь.

Я последовал за ним. Когда я за собой пяткой захлопывал дверь, серый кот прошмыгнул в помещение мимо нас.

Мы миновали тесный холл и плотные шторы на молнии, и Клод зажег свет в жилой комнате. Для трейлера помещение было довольно обширным, и специально меблировано так, чтобы казаться еще больше. На полу от стены до стены раскинулся ковер из шкуры молодых оленей, стоял комплект изящных кресел светлой березы с сиденьями, обитыми цветной кожей, несколько маленьких кофейных столиков и даже пара искусственных растений, взбирающихся из черный стеклянных горшков по занавешенному окну.

Все светильники скрыты, так что свет был рассеянным. Такая манера их использования превращала стены в источник теплого и нежного освещения и оставляла центр комнаты в полутьме. На противоположной стене висел коврик, расписанный бледно-голубыми и зелеными квадратами.

– Ну-ну. Это циновка Раиджи? – комментировал я. – Это, конечно, способ их сохранить. Не будете же вы платить такие деньги, чтобы целый день топтаться на них, верно?

Легкая насмешка промелькнула по лицу Клода.

– Вы стоите на такой же, мистер Кери.

И будь я проклят, в самом деле я стоял на таком же уникальном образце, только в красных и коричневых тонах.

– Конечно, – заметил я, – подлинный Рембрандт смотрелся бы здесь лучше, но, полагаю, вы посчитали, что это будет слишком вызывающе. Только не кажется ли вам, что искусственные растения в этом году не в моде? Почему не просто орхидеи? – и сел.

– Прошу прощения, у меня был напряженный вечер с весьма закрученным сюжетом. Впервые в жизни мне пришлось вырубил на время полицейских. Лучше пойди и разбуди босса. Мне нужно поплакаться ему в жилетку.

– Мистер Кери, я здесь один. И босс здесь я.

На нем была приталенная, оливково-зеленая кожаная куртка, желтый шелковый шарф, заметно мятые черные брюки и коричневые мокасины.

Я покачал головой.

– Вся та фантасмагория возле моста имела целью нам внушить, что ты и есть та загадочная личность, которая в состоянии притащить сюда это передвижное чудо просто ради собственного удовольствия. Но тогда ты переиграл. Теперь буди его.

– Мистер Кери, уверяю, я здесь один.

– Боссы не спят в кабинах и тем более одетыми. Давай его сюда, водила!

Его лицо совсем окаменело, потом он повернулся и пошел к двери справа от циновки.

Я добавил:

– И оставайся все время на прямой видимости. Стенки здесь, должно быть, не слишком толстые.

Клод вполне понял мою точку зрения: пуля девятого калибра способна пробить десять дюймов прочнейшей сосны, так что выстрел прошьет прицеп из конца в конец.

Он осторожно постучал в дверь и приоткрыл ее. Похоже, разговор шел по-немецки.

Я встал с кресла и переместился таким образом, чтобы держать его в поле зрения.

В комнате зажегся свет, и через некоторое время времени вышел худой, сутулый человек с взъерошенными седыми волосами, одетый в полосатый, красно-желтый с черным халат. В руках его ничего не было и ничто не оттягивало карманы халата. Похвальная нейтральность.

Мимо него я смотрел на Клода. Тот задержал взгляд внутри комнаты несколько дольше, чем того требовало пустое помещение, затем мягко закрыл дверь.

Я приказал:

– Открой. Пусть она тоже придет.

Несколько бесконечно долгих секунд сгустившаяся атмосфера подсказывала, что эти двое готовы на меня прыгнуть. Я сделал шаг назад, чтобы за спиной была только стена, и большим пальцем снял револьвер с предохранителя.

– Вы, ребята, решили сыграть со мной злую шутку, я прав? У меня в магазине тринадцать зарядов, так что если дойдет до стрельбы, экономить не буду.

Человек в халате повернул голову и резко крикнул:

– Komm her, Ilse.[1]

Казалось, что сама комната перевела дух.

Он вытащил из кармана деревянный резной портсигар, достал сигарету и закурил.

Мы напряженно смотрели друг на друга через табачный дым. Из широких рукавов халата были видны длинные тонкие руки китайского мандарина. Его лицо сходилось клином к острому, маленькому подбородку, Кожа лица туго обтягивала кости черепа. Большие голубые беспокойные глаза и губы с сигаретой все время были в движении, и казалось, что этим процессом хозяин не управляет. Лицо было аскетичным и сладострастным одновременно, выразительное лицо, способное на любое выражение, кроме счастья.

Это было лицо человека, понимающего неотвратимость смерти, характерное для людей прошлых веков, рисовавших черепа на дне своих кубков. Лицо свидетельствовало, что его хозяин желает взять от жизни все: власть, наркотики, спиртное, женщин, – иначе он просто рехнется.

Я сказал:

– Ты бы лучше нас представил друг другу, Клод.

Клод обратился к хозяину:

– Das ist der Pilot.[2]

– Что, у него нет имени? – спросил я.

Человек передернул тощими плечами, показывая, что имя не имеет значения.

– Кениг, если вам угодно.

У него был легкий немецкий или швейцарско-немецкий акцент.

Затем появилась она, в длинном стеганом халате с розовой вставкой. Середина ночи явно не была для нее лучшим временем. Женщина была высока и хорошо сложена в наиболее важных, традиционных для оценки местах. Лицо начинало оплывать, растрепанные волосы казались светлыми, серые глаза, вероятно, были большими, если бы она окончательно проснулась. Но сейчас настроение у нее было не лучше, чем у мокрого кота.

Она повернулась к Кенигу:

– Сигарету.

Тот достал портсигар и передал ей одну.

Затем она обратилась ко мне:

– И что же вы от нас хотите?

Я, двигаясь боком, как краб, пробрался к своему стулу и сел.

– Могу я просто искать работу, как вы считаете?

Кениг обнажил зубы в мимолетной ухмылке, сильно напомнив мне улыбающийся скелет.

– Какого рода работу?

– Клод что-то говорил мне несколько дней назад.

Ильза кое-как добралась до стула и плюхнулась на него так, что задрожал весь прицеп.

Кениг снова осклабился, и трудно было уловить смысл этой гримасы.

– Боюсь, эта работа уже сделана, мистер Кери.

– Оскаром Адлером?

Он нахмурился и тоже сел.

Клод остался стоять, я сохранял позицию, в которой револьвер был направлен примерно в его сторону. С такими типами следовало считаться.

Кениг сказал:

– Да, Адлер выполнял для меня кое-какие поручения. Вы полагаете, что раз он мертв, вы можете занять его место? Но чтобы это выяснить, револьвер вроде бы не нужен, мистер Кери?

– Вы посылали его в полет, когда он погиб?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Черт возьми, отвечайте на вопрос.

Он только оскалился.

– Оружие у меня. По правилам игры отвечать вам.

Он продолжал скалиться.

– Виски, – временно отступил я, – есть тут какое-нибудь виски?

– Думаю, виски разыскать можно. Клод...

– Нет, – перебил я, – пусть она займется. Я ей доверяю.

Кениг сказал:

– Ильза, вы ничего не имеете против, чтобы принести мистеру Кери стакан виски?

Она одарила меня взглядом, который мог рассечь человека пополам. Потом заставила себя подняться на ноги и двинулась через комнату к небольшому бару, встроенному в стену рядом с циновкой, откинула его дверцу на петлях, образовавшую столик, и через ее плечо я уловил блеск полудюжины бутылок.

– Итак, полет Оскара, – продолжал я, – я спрашиваю вас о полете Оскара.

– И если я не отвечу, вы нас всех перестреляете?

– Да нет, я просто оставлю вас торчать здесь, северней реки, чтобы полиция вас подобрала. А так, я думаю, мы могли бы кое-что сделать.

В комнате стало тихо. Ильза застыла, прервав движение в мою сторону с большим, высоким стаканом, наполовину полным чего-то, напоминающего виски. Затем она ткнула стакан мне в руки, не пересекая линию прицела.

– Чистый, – прокомментировала она. – Если нужно еще что-нибудь – возьми сам.

И направилась обратно к буфету.

Я понюхал содержимое стакана и попробовал на вкус. Напиток был грубоват, хотя все-таки шотландского происхождения. Но в Лапландии привыкаешь к самым причудливым сортам виски.

Кениг неожиданно спросил:

– У вас неприятности с полицией?

– Верно.

– Тогда что, вы бросились ко мне за помощью?

– Мы оба оказались в сложном положении, – ответил я уклончиво. – Полагаю, можно бы заключить пакт о взаимопомощи.

– Итак, мы в какой-то неприятной ситуации? – вмешалась Ильза. – Никто мне ничего не говорил.

Кениг оглянулся на нее. Она несла бутылку коньяка в одной руке и стакан в другой. Кениг спросил:

– И почему же у нас должно возникнуть желание иметь с вами что-то общее, мистер Кери?

– Потому что полиция стережет мост в Ивайло, и я уверен, что норвежская граница на севере тоже под контролем. Вы не проедете и пяти миль на этом засвеченном автомобиле, даже если бросите трейлер. Добраться отсюда домой можно только на самолете, а у меня такой имеется.

Клод спокойно пояснил:

– Летом он здесь летает и занимается геологоразведкой. Зимой работы найти не может, так что обычно на зиму консервирует самолет.

Кениг проигнорировал его замечание и произнес голосом, столь же твердым и размеренным, как логарифмическая линейка:

– И почему это полиция интересуется нами, мистер Кери?

– Потому что кто-то подстроил Оскару неисправность закрылков, так что он перевернулся и разбился при приземлении.

В результате новой порции информации в комнате воцарилась тишина. Но это была не та тишина, которая воцаряется среди людей, неожиданно охваченных приступом смущения: я оказался не в той компании. Нет, это была тишина быстрой оценки новой ситуации.

Клод еще сильнее прижался к стене, на которую перед тем облокотился, Ильза замерла со стаканом коньяка на полпути ко рту. Кениг осведомился:

– На основании чего вы это заявляете, мистер Кери?

– Я видел саму аварию. Сейчас извлекают обломки. Когда все, что осталось от "чессны" поднимут, эксперты в Хельсинки получат доказательства. И захотят узнать, на кого работал Оскар.

Я энергично наклонился вперед.

– Теперь давайте обсудим наши дела, пока ночь не кончилась. За десять тысяч швейцарских франков я переброшу вас в южную Финляндию. За двадцать тысяч это будет Швеция или Норвегия – что хотите.

Кениг слегка улыбнулся.

– Мне кажется, я смогу убедить полицию, что мистер Адлер в последнем полете не работал на меня.

Я кивнул и продолжил.

– Затем, конечно, убийство Вейко. Ваша машина была там как раз когда это обнаружили.

На этот раз мне удалось вызвать у экипажа самодвижущегося дворца настоящий шок. Даже у Кенига. По его лицу пробежала серия ничего не значащих гримас и улыбок, но из-за всех ужимок в меня упирались глаза, напоминающие стволы дробовика.

– Кто вам это сказал?

– Я видел сам. И рассказал полиции, но теперь у них есть другие свидетели, которые видели, как грузовик мчался через город. Сожалею, конечно, и все такое, но о таком факте умолчать было нельзя. Это ваш парень, Клод, позвонил им и пытался взвалить всю вину на меня.

Покончив с виски, я откинулся в кресле.

– А вы фантазер, мистер Кери.

Но пауза после моего ответа была слишком велика и понадобилась, вероятно, для оценки новой ситуации.

– Давайте спросим его. Ведь только он мог это сделать. Никто другой не видел меня на дороге, никто не видел, что я входил в дом. Только он мог вовремя добраться до телефона и вызвать туда полицию. В округе телефона нет, только в городе. Видимо, слишком я не полюбился Клоду. Так что спросите его.

Кениг медленно повернулся к Клоду. Тот пожал плечами в замедленной французской манере, означающей "ничего-с-этим-неподелаешь". По выразительности плечи в сравнении с его лицом были как солисты на фоне стажера, исполняющего роль паралитика.

Кениг бросил что-то быстрое и нелицеприятное по-немецки.

Клод пытался возразить, но Кениг просто зашипел на него, и Клод заткнулся.

Я бросил свой пустой стакан Ильзе.

– Еще, пожалуйста.

Она удивилась, поймав его, и удивила меня тем, что не швырнула его мне в голову. Но, видимо, теперь она учитывала, что в моем распоряжении есть и другие козыри, кроме револьвера.

Кениг медленно процедил:

– Итак, вы из-за Клода считаете нас замешанными в двух преступлениях. И желаете, чтобы мы заплатили за исчезновение отсюда. Я прав, мистер Кери?

– Совершенно верно.

Он улыбнулся.

– Клод недооценил вас, и, стало быть, я получил от него недостоверную информацию. Вы не просто пилот, занятый авиаразведкой полезных ископаемых, ведь так?

Я покосился на него.

– Во мне есть неизведанные глубины.

Ильза опять принесла полстакана виски и посмотрела на меня сверху вниз с ленивой, томной улыбкой большой кошки.

Только для того, чтобы попрактиковаться, я тоже ответил подобающим взглядом.

Кениг сказал:

– Конечно, мы в состоянии убедительно объяснить небольшую дневную поездку Клода. Учитывая все это, – он обвел длинной рукой окружающую обстановку, – мне представляется, полиция не станет вести себя с нами так же сурово, как, кажется, она отделала вас.

Я провел рукой по щеке. Та распухла и теперь превратилась почто в одну большую опухоль, хотя кровь пульсировать почти прекратила. Затем я посмотрел на часы – половина первого ночи.

– Ну хорошо, – предложил я, – давайте немного поговорим про убийство Вейко. У меня есть время и виски.

Я поудобнее расположился в кресле и пошевелил рукой, в которой был пистолет, чтобы ее не свело. Полностью заряженный "Браунинг Н-Р" весил... сколько? – а, да, сорок одну унцию.

Потом отпил виски и начал все снова:

– Предположим, вы один из своего рода валютных дилеров в Швейцарии. Вся Швейцария занимается или подобной деятельностью, или производством часов. Так что остановимся на валютном бизнесе. Допустим также, что вы продаете соверены. Британские золотые соверены русским. Есть много каналов: через Германию, через Австрию. И один – через Финляндию, через Вейко. Неплохая идея. Граница здесь не так сильно охраняется. Конечно, если исключить русские радарные станции. Перебрасывать желаемое – достаточно солидный груз – можно весной или осенью. Четыреста – пятьсот фунтов веса за один раз – это составит... около тридцати тысяч соверенов. Изумительный фрахт для самолета: маленький объем, высокая цена. Принципы фрахта авиасредств не меняются только потому, что сам бизнес связан с каким-то мошенничеством.

Если рот Кенига с дымящейся сигаретой считать неподвижным центром, то вокруг него царила фантасмагория оскалов, полуулыбок и гримас.