Пятно взбаламученной воды тянулось четверть мили вниз по течению.
Пока я, задыхаясь, бежал по берегу, полицейская машина промчалась мимо меня, подпрыгивая на ходу как плоскодонка, спущенная в реку с переката. Впереди меня бежали к берегу другие. Какой-то человек тащил к воде маленькую лодку. Когда я добрался до места, одна лодка была почти на середине реки, вторую спускали с противоположного берега. Если даже не учитывать мое состояние после забега на четверть мили, не слишком-то я мог помочь, разве что поплыть туда и предоставить им возможность спасать еще одного. Так что я просто стоял, глотая воздух и переводя дух.
Один из поплавков "сессны" отломился и вяло дрейфовал по течению. Конец другого торчал над поверхностью, и это указывало, что самолет так и висит вверх ногами чуть в стороне от него.
Один из полицейских был в лодке. Другой увидел меня, узнал и подошел, кивнув на реку.
– Вы знаете, кто это был?
– Оскар Адлер. Но я не знаю, был ли он один.
– Знаете, что случилось?
– Я видел, как это случилось.
– Но вы не знаете, что там было не так?
– Могу только догадываться. Может быть Адлер вам объяснит.
Толпа вокруг загомонила, и мы уставились на лодки. Над водой были две головы, и эти люди поднимали кого-то в одну из лодок. Кто-то склонился над вытащенным телом. Полицейский, который был там, встал и отрицательно покачал головой, сообщая результаты на берег.
Его партнер на берегу снова повернулся ко мне и хотел что-то сказать.
Я его опередил:
– По-шведски я говорю лучше.
Он мрачно глянул на меня, затем медленным уверенным движением извлек блокнот.
Этот человек все делал подобным образом: медленно, но уверенно, не тратя особых усилий. Крупный мужчина, с обильной плотью на костях и повсюду, с неизбывно усталыми голубыми глазами на бугристом лице. Через несколько лет он обзаведется огромным, как бочка, животом, а сейчас он мог добраться до меня одной рукой и аккуратно перебросить через реку, но ему понадобилось бы слишком много времени, чтобы принять такое решение. Его маленькая лихо заломленная белая фуражка была сильно сдвинута на затылок, и огромные пятна пота растекались подмышками на выцветшей форменной рубашке.
Он сказал по-шведски:
– Если они вытащили Адлера, он нам уже ничего не расскажет. Вы пилот, и вы может быть единственный, кто видел, как это случилось. Можете вообще ничего не рассказывать мне сейчас, через некоторое время вам придется объясняться с шефом или чиновниками из Управления гражданской авиации. Но я бы не хотел, чтобы вы что-нибудь забыли или начали выдумывать. Ясно?
Толпа зашумела опять: на лодку втащили второе тело.
Полицейский на борту проделал тот же ритуал и снова отрицательно покачал головой.
Толпа отозвалась гомоном, как мне показалось, с явным оттенком ужаса. Ныряльщики забрались во вторую лодку.
Полицейский около меня спрятал блокнот и сказал:
– Вы бы лучше помогли их опознать.
И зашагал через толпу. У него это здорово получалось – шагать через толпу.
Лодка причалила к берегу, и пожилой тип в деревянных башмаках, загорелый до черноты, шустро выбрался из нее, придерживая за нос.
Мой полицейский одним движением отмел жаждущих помочь, взялся за корму лодки и просто вытряхнул все ее содержимое на берег в трех футах от воды.
Его напарник едва успел выпрыгнуть. Он был меньше, тоньше, с острым птичьим лицом, наполовину скрытым солнечными очками.
– Кто это? – деловито осведомился он.
Здоровяк ответил:
– Он их может опознать.
Второй снял очки и бросил на меня быстрый, подозрительный и мгновенно оценивающий с головы до ног взгляд, в основном потому, что он был из такого сорта людей.
– Один из них – Адлер, – заявил он. – Другого я видел, но не знаю. А вы?
Я протиснулся вперед и взглянул на трупы.
У Оскара была сломана шея; никому не советую смотреть на человека со сломанной шеей, перед этим специально не подготовившись. Другой был весь в рваных ранах, лицо сильно пострадало, но все же было узнаваемо.
– Я его знаю, – заявил я. – Мика Эскола. Он работал на меня.
– На вас?
Солнцезащитные очки снова были на месте, что сделало его холодным въедливым следователем.
– Вы знали, что он был в этом самолете?
Толстый коп сказал:
– Нет нужды сейчас в этом копаться.
И повернулся ко мне.
– Где вас можно найти?
– У меня сегодня полет.
Маленький фыркнул. Большой сказал:
– Если вы вернетесь к ленчу, можете лететь.
Я кивнул и стал продираться сквозь толпу, которая была занята активным обсуждением, как это случилось, сколько народу погибло и в каком они были состоянии. И все это происходило по крайней мере на четырех языках, так как большинство зевак были постояльцами отеля.
Кто-то осторожно взял меня за руку. Я стряхнул чужую руку, а уже потом взглянул, кто это был.
Александр Джад, толстяк.
– Еще раз приветствую, – улыбнулся он. – У вас все в порядке, и вообще как дела?
Он определенно не выглядел человеком, за день до этого побывавшим в авиационной катастрофе. На нем был новый отглаженный светло-серый костюм, кремовая рубашка и другой полосатый галстук. Теперь он выглядел рассудительным типом, хорошо считающим, холеным и готовым купить Лапландию по сходной цене. Но был он здесь не по этой причине.
– Откуда вы взялись?
– О, моего парня устроили в госпиталь, и надолго. Так как больше я ничего не мог сделать, то вчера вечером последним рейсом прибыл сюда. Что за катастрофа?
– Финский пилот и еще один парень.
– Кто?
Было ли в его голосе беспокойство?
Я ответил:
– Молодой финн. Делал кое-что для меня... прежде.
– А... – он кивнул. – Я уж было подумал, не случилось ли чего с вами.
– Держу пари, это так и было, – угрюмо буркнул я.
Он взглянул на меня в известном замешательстве, проступившем на толстом лице.
– Я не совсем...
– Давайте-ка отойдем в сторонку.
Мы прошли немного по берегу.
– Я хотел бы, чтобы это была наша последняя встреча, Джад. Именно так, я хочу видеть вас в последний раз.
Озадаченное его лицо выглядело презабавно, но однако он не обиделся.
– Я не понимаю, что вы...
– Отлично. Вы вызываете у меня тошноту. Вы – один из парней департамента иностранных дел, который народ называет секретной службой. Я не знаю, что у вас тут за дела, и не хочу знать, но зато я прекрасно знаю, что вы под колпаком у другой стороны, замешанной в этом деле. Если у вас еще есть сомнения, будьте уверены, что вчерашний пожар в моторе отнюдь не случайность. Вернувшись туда, я взглянул, что и как. Никаких сомнений, это не случайность.
Лицо его расползлось в симпатичную открытую улыбку.
– Я ужасно сожалею, мистер Кери, мне бы действительно очень хотелось быть секретным агентом, но я всего лишь бизнесмен, специалист по древесине. Если желаете, могу доказать.
И он захихикал, издавая сочные счастливые звуки.
– Бьюсь об заклад, вы способны это доказать. Департамент иностранных дел можно было бы считать сонными бездельниками, если бы вы не могли. Но вот что доказать невозможно, это что в реальной жизни существует деревообделочная фирма, которая пустилась бы на безумные расходы, переделывая "Остер" в гидроплан, а я-то знаю приблизительно, сколько это стоит. Дороговато для единственной поездки в Финляндию. Так что специальное использование предполагалось заранее. В Британии теперь гидропланы вообще не используют.
Он достал из нагрудного кармана металлический контейнер с парой сигар и предложил одну мне.
Я отрицательно покачал головой.
– Благодарю, сигареты непоправимо испортили мой вкус.
Я наблюдал за ним, пока он вытащил сигару из контейнера, тщательно осмотрел ее и сунул в рот. Подождал, пока он чиркнул зажигалкой, и лишь потом сказал:
– Кроме того, я обнаружил ваш радарный детектор там, где вы его спрятали. У него десятисантиметровая антенна-приемник, а это длина волны, которую русские используют в своей пограничной радарной сети, так что, как я полагаю, вы планируете в одну из ночей пересечь границу.
Пламя зажигалки даже не дрогнуло, он просто поднял на меня глаза, в которых мешались печаль и скрытое удивление, вынул сигару и сказал:
– Сожалею, мистер Кери, но это выше моего понимания.
– Послушайте, Джад, я не пытаюсь вас раскрыть, как агента. Так или иначе вы это сами уже сделали. Когда вы вчера взлетали, ваш масляный бак был полон бензина. Все, что рассказал пилот о том, как вел себя мотор, с этим точно согласуется: в среднем давление низкое, но с прыжками: блокируемое шламом и саморазблокирующееся бензином, как растворителем. Между прочим, когда я открыл бак на вашем самолете, все вокруг провоняло бензином. Трюк старый, но не без недостатков. Он может вызвать заклинивание или пожар мотора, но не гарантирует, что вы погибнете. Так что в следующий раз ваши противники попытаются использовать что-то поэффективнее. Именно это подводит черту нашим коммерческим переговорам: я не хочу из-за вас погибнуть. Все предложения по использованию моего самолета отменяются, и я больше не желаю иметь с вами никакого дела. Никаких персональных отношений – у меня и так предостаточно своих собственных трудностей.
– Уверен, их у вас хватает, мистер Кери.
Сигара отлично тлела, и казалось, это единственное, что его заботило.
– И все-таки, я думаю, экспертиза установит, что у нас просто перегрелся мотор.
– О, да, конечно, – я кивнул и тоже закурил. – Даже отбросив на момент соображения по поводу радарной аппаратуры, Джад, вспомните, что я пилот. У самолетов типа "Остер" двигатели воздушного охлаждения, и практически невозможно перегреть такой мотор лапландской осенью. Но и это можно не принимать во внимание, если вам угодно. Просто я хотел прояснить тот факт, что кто-то вас пытается убить. Мне приходилось прежде встречаться с народом, торгующим лесом. Если бы я доказал одному из них, что его кто-то старается убить, он бы немедленно оказался на верхушке ближайшего дерева и благим матом орал бы "Мама!". Так вот, в следующий раз вас попытаются убить, и нечего, черт возьми, так нахально улыбаться.
Я зашагал по берегу, оставив его отравлять воздух сигарным дымом, и направился в город.
Глава 14
Следующие 20 минут я потратил на приобретение нескольких ярдов проводов и 24-вольтового звонка, затем поймал попутку до аэропорта. Там одолжил на время инструменты и приспособил провод и звонок так, что когда перодержатель самописца магнитометра отклонится на определенную величину, звонок зазвенит у меня над ухом.
Я просто хотел не пропустить момент, когда разбогатею.
Затем я занялся тщательным осмотром самолета. Потратил куда больше времени, чем на обычную утреннюю проверку, зато в итоге был уверен, что в масляном баке именно масло и не подстроено ничего такого, что перевернет меня вверх ногами в десяти футах от земли.
Какие-то резоны кому-то расправляться со мной представить я не мог, но не мог и не принять во внимание, что за последние двадцать четыре часа Лапландия потеряла два гидроплана. Теперь мой оставался единственным. И чувству одиночества нечего было противопоставить.
Утро плавно переходило в полдень, а звонок пока что не сработал. Все, чего я достиг – рубашка, насквозь пропитанная потом, прилипла спереди и сзади, а коллекция окурков вокруг ног походила на первый снег, который символизировал конец контракта с "Каайа". Я теперь был то ли свободным человеком, то ли безработным, как посмотреть.
Приземлился я в Ивайло в час дня и уехал в город со служащим, направлявшимся на ланч. Он все твердил, как сожалеет, что Оскар погиб, и хотел бы видеть это сам.
Я молча выскочил около "Baari" Майнио и уже наполовину справился с вареным мясом и картофелем, когда появился Вейко.
Он осмотрелся вокруг, потом сосредоточился на мне. Видимо, ходили слухи, что Кери всегда готов к интервью во время еды.
– Оскар мертв..., – начал он.
– Говори по-английски, – выговорил я с некоторыми проблемами из-за наличия во рту вареного мяса.
Он сел и сцепил пальцы, чтобы как-то собраться с духом, а ему это было необходимо.
– Оскар разбился и погиб, – повторил он по-английски.
– Я знаю. Видел.
– Ты видел? Как это случилось?
На нем были темно-синий костюм, белая рубашка, серебристый галстук. Лицо явно испуганное. Я пожал плечами.
– Он перевернулся перед самой посадкой.
Пожилая официантка появилась из-за стойки, оглядела Вейко с ног до головы как нечто достойное только презрительного фырканья, и процедила.
– Да?
Вейко заказал кофе. Она прошествовала обратно, весьма надеясь, что кофе у них кончился.
– Откуда он прилетел? – спросил Вейко.
– Не знаю. Он работал на тебя?
Вейко резко выпрямился, словно я выплеснул свой завтрак ему на колени.
– Нет. Кто сказал, что он работал на меня?
Я отодвинул от себя остатки вареного мяса и закурил.
Я жаждал зрелища. Не часто можно видеть Вейко таким испуганным. В жизни не все так прямолинейно. Только чтобы поддержать его крайнее возбуждение, я заметил:
– Да точно не знаю. Так, ходят какие-то слухи.
– Нет, на меня он не работал. Он собирался, – это да.
И вдруг в его глазах промелькнула хитринка.
– А ты на кого работаешь?
– На компанию "Каайа". Да еще случайные приработки. Развожу охотников по округе.
Он внимательно изучал меня. Старая дева принесла ему кофе и осведомилась, не желаю ли я.
– Спасибо, нет.
Когда она ушла, я начал снова:
– Ну, поехали дальше, Вейко. Ты ведь пришел сюда не для того, чтобы пожелать мне счастья в день рождения? Тем паче, что сегодня между прочим не тот день. Или речь все еще о той работе в Швеции, на которую ты хотел меня подрядить?
– В Швеции?.. – затем он вспомнил. – Нет, нет, не то. Я слышал, наняли другого. Но я хочу, чтобы ты отвез меня кое-куда, сегодня днем, но чуть попозже.
Меня вовсе не захлестнула радость до краев от перспективы работать на Вейко, но дело есть дело, тем более сейчас, когда работа для "Каайа" действительно была закончена.
Я кивнул.
– Куда?
– Потом скажу.
С точки зрения Вейко это звучало убедительно и нормально.
Мне пришлось уточнить:
– Все в порядке – если ты будешь иметь в виду, что я могу задробить всю идею, если мне не понравится, куда ты собираешься, и что ты собираешься везти.
Он опять резко выпрямился.
– Что это я должен везти? Почему это я должен что-нибудь везти?
Я затушил сигарету.
– Не знаю. Я просто сказал "если", и это обсуждению не подлежит. Когда?
– В пять часов здесь. Я подброшу тебя на машине.
– Ладно.
Я некоторое время наблюдал за ним. Он мешал свой кофе. Мешал уже дважды.
Как бы между прочим я спокойно заметил:
– Строго между нами, те два подозрительных типа, от имени которых ты предлагал работу в Швеции, – твоя выдумка, верно?
Он кивнул медленно и вовсе не весело.
– Да, это правда.
– Так что ты просто хотел выяснить, что у меня с работой, и не могу ли я на некоторое время покинуть страну?
Он опять кивнул.
Я продолжал:
– И когда ты установил, что это не проходит, то нанял тех бандитов в Рованиеми? Им что, было приказано меня убить?
– Нет-нет! – отреагировал он быстро, слишком быстро.
– Ты на какой вопрос отвечаешь, Вейко?
Он энергично отрицательно замотал головой.
– Не крути со мной, Вейко, ты послал троих юнцов с ножами, но они оказались недостаточно хороши, чтоб справиться со мной. Почему ты их послал?
– Я думал, – его руки разошлись в широком безнадежном жесте – я думал, ты кое на кого работал, но ошибся. А они не должны были убить тебя, а только сделать так, чтобы ты не смог работать неделю или две. Я совершил ошибку.
– Да, точно, ты совершил ошибку, – прорычал я, – а теперь попробуй воспользоваться моими промахами. В баре тебе одолжат нож, а у меня есть свой, – я выхватил Фарберин из ножен на ботинке.
Он затряс головой, толстые щеки и лоб покрылись испариной.
– Пожалуйста, мистер Кери, пожалуйста – только скажите, вы полетите со мной?
Я опять откинулся на стул. Он был сильно напуган, но не моим ножом. Глаза его молили.
– Деньги? – спросил я.
Он кивнул.
– Вперед?
– Будут.
У мня оставалось еще очень много вопросов, таких, например: на кого, по его мнению, я работал, когда он нанял тех бандитов, и кого так боится теперь. Но меня уже могли разыскивать полицейские, и не очень-то хотелось быть обнаруженным за разговором с Вейко. Поэтому, кивнув, я встал.
– Ладно, если мне твоя затея еще будет по душе, то в пять часов.
Я зашагал через площадь в отель, собираясь заправиться шнапсом перед тем, как придется снова встретиться с друзьями из полиции.
Миссис Бикман заканчивала ланч. Она меня увидела и слегка повела головой, что означало – я должен приблизиться для беседы.
Поначалу я думал игнорировать это приглашение, но потом подумал, что вполне в ее возможностях послать кого-то нанять пару грузчиков, чтобы те притащили меня, куда надо, причем вероятность такого поворота событий вовсе не исключалась. Пришлось плыть к ней через зал под собственными парусами.
Выглядела она замечательно. На ней были брюки цвета слоновой кости, такие гладкие, без единой морщинки, что это могли быть только лыжные слаксы, коричневая шелковая блузка и кожаный жилет.
– Садитесь, – пригласила она. – Как сегодня успехи?
– Так себе.
Подошла официантка, принесла мне шнапс и очередной раз скорчила презрительную гримасу по поводу моей летной куртки.
– Кто-то разбился сегодня утром, я не ошибаюсь? – спросила она. – Был момент, я испугалась, что это вы.
– Не я. Я обычно не разбиваюсь.
– Я так понимаю, кто-то погиб?
– Двое.
Она закурила и слегка нахмурилась.
– Когда тот самолет потерпел аварию, вы сказали, что здесь это случается чрезвычайно редко. Новая авария вторая... за два дня.
– Может быть, вокруг что-то происходит.
– Мне не до смеха, мистер Кери, – холодно отрезала она.
– Странно, но и мне тоже.
Она долго смотрела на меня. Затем тихо спросила:
– Они были вашими друзьями?
– Можете понимать и так.
– В общем, это не мое дело?
– Можете понимать и так тоже.
Она просто кивнула.
– Сожалею... Вы, пилоты, чертовски трудный народ. И все же – я чем-нибудь могу помочь?
– Если вы здесь встретите некого типа франко-шведского происхождения, представительного мужчину по имени Клод, мне хотелось бы узнать о нем хоть что-нибудь, и о чем он будет говорить – тоже. Я думаю Оскар – летчик, который разбился – работал на него.
– Он здесь живет?
– У него трейлер, стоящий где-то к северу отсюда. Я хочу попытаться выйти на него еще сегодня вечером.
Она кивнула, а затем последовала длительная пауза, в течение которой она забавлялась балансированием башенкой пепла на своей сигарете. Затем она сказала:
– Вчера я вела себя с вами неправильно. Сегодня собираюсь снова совершить ту же ошибку, только еще крупнее. Но это единственный способ доказать вам, как мне важно увидеться с братом.
Подняв на меня глаза, она спокойно сказала:
– Я думаю, вам нужен новый самолет. Я вам куплю его.
И я его увидел. Я ничего не мог поделать, он сам возник передо мной: серебристый "Бобер" самой последней модели с отчетливыми буквами на хвосте: "Служба Кери". 200 километров в час при 300 лошадиных силах и всего двадцать трех галлонах горючего в час... Точно, как в рекламных брошюрах. А может и новый самописец магнитометра. Она не будет мелочиться при оплате из-за этой великолепной безделицы.
Но сказал я другое.
– Сожалею, миссис Бикман. Мне кажется, что я стою больше, чем новый самолет. Раньше я об этом как-то не догадывался. Да и не было повода выяснять.
Около дверей кто-то забубнил. Два моих приятеля – полицейских стояли у входа в обеденный зал и озирались по сторонам. Тот, который побольше, увидел меня, ткнул рукой в мою сторону и согнул ее, то ли приказывая, то ли приглашая к ним подойти.
Я покончил со шнапсом и встал.
Она взорвалась:
– Чертов проклятый дурак! Ничего ты не понимаешь!
Я кивнул.
– Прошлым вечером мы это уже обсуждали.
Ее лицо вспыхнуло, и она закрыла его руками.
Я подождал несколько секунд, но поскольку она все же не сказала, что такого я не понимаю, двинулся через зал к дверям и полицейским.
Глава 15
Здоровяк кивнул через мое плечо:
– Близкая знакомая?
– Просто новый клиент, миллионерша. Она хочет купить мне новый самолет.
Тот, что поменьше, смерил меня своим быстрым птичьим взглядом и наморщил нос.
– Ты один из этих, да?
Я повернулся к нему, чтобы получить удовольствие, демонстрируя свою почти безграничную неприязнь.
Здоровяк примирительно вмешался:
– Мы не собираемся устраивать здесь скандала.
Положил свою клешню на мое плечо, он его чуть не раздавил.
– Если хочешь честно, то я просто тебе не верю.
Я обдумал это и кивнул.
– Не думаю, что верю и сам.
Мы двинулись из зала.
– Куда направляемся?
– Куда-нибудь, где потише. Кое-кто хочет тебя увидеть.
Мы подошли к конторке в вестибюле. Он облокотился на стойку и спросил дежурную:
– Не могли бы мы получить комнату на пару часов? Просто побеседовать спокойно?
У нее не было особого желания, чтобы отель кишел полицейскими и типами вроде меня, но в конце концов, сверившись с регистрационным списком, она передала ему ключ.
Я воскликнул:
– На пару часов? Я должен пойти прихватить еще выпивки.
Здоровяк кивнул:
– Хочешь выпить – годится. – Он повернулся к дежурной. – И пришлите нам бутылку шнапса.
Она возмутилась:
– Мы не можем доставлять алкогольные напитки в номера. Закон...
Его мягкая улыбка очень напоминала огромный разлом в скале.
– Это только для нашего приятеля. Он перенес сильный шок. Вы же нас знаете, – он распростер руки, как корни огромного дерева. – Мы-то не можем пить на работе, верно?
Он кивнул мне и повел по коридору, затем опять обернулся к девушке:
– И три стакана.
Мы прошли в комнату на первом этаже, маленькую, чистую, чисто выбеленную, с простой новой мебелью и тяжелыми шторами, чтобы можно было отгородиться от полуночного солнца.
В комнате были два кресла и маленький стол. Я уселся на одно. Здоровяк втиснулся во второе, и его зад вылез за подлокотники. Тот, что поменьше облокотился на дверь и выглядел чопорно и официально.
– Ну хорошо, – спросил я, – так кто же хочет меня видеть?
Здоровяк ответил:
– Скоро будет.
Он снял фуражку и пробежал рукой по своим редким рыжим волосам.
– Паршивое дело. Много суеты.
– Чего вдруг? Разве это не просто авиационная катастрофа?
Кто-то постучал.
Маленький коп отпрыгнул в сторону, рванул дверь и открывая ее – и все это одним движением.
Официантка протопала по комнате и с грохотом поставила на стол бутылку шнапса и три стакана. Потом оглядела нас:
– Кто платить будет?
Воцарилась тишина, затем я пробурчал:
– Нужно было догадаться.
Я заплатил, она ушла.
Здоровяк улыбнулся и разлил на троих.
– Kippis.
Все трое залпом опорожнили стаканы. Он заметил:
– Положим, выкорчуем мы напрочь все нарушения сухого закона в округе. Что после этого случится?
– Не знаю. Может быть, полиции придется покупать выпивку самой?
– Ну уж такого никогда не будет. А случится вот что: каждый будет пить втихомолку зелье домашнего приготовления. И наконец правительство установит на это налог. Kippis.
Мы залпом выпили.
– Ты сказал, что это просто авиационная катастрофа. Может быть. Но почему-то тебя желает видеть "SuoPo".
Напарник резко повернулся и опалил здоровяка взглядом.
Я спросил:
– Никонен?
Маленький требовательно осведомился:
– Знаешь Никонена?
– Слегка. И уж конечно хуже, чем он меня.
Я встал и подошел к окну. Река текла величественно и плавно, и в бледном полуденном солнечном свете казалось, поверхность ее была смазана жиром. Маленькие беленькие дома с красными крышами на противоположном берегу выглядели детскими игрушками.
Но справа на берегу вниз по течению видна была небольшая толпа и против нее на середине реки – лодка.
Я прокомментировал:
– К нам! К нам! Великолепный новый аттракцион для туристов! Всего только двадцать финских марок, чтобы лицезреть могилу в пучине реки!
Маленький коп взорвался, выплеснул плотный сгусток выражений, правда по-фински, и выскользнул из комнаты.
Здоровяк мрачно улыбнулся и облокотился на стол, чтобы плеснуть себе шнапса.
– Нервный парень, – сказал он. – Но имея дело с тобой, кроме меня необходим кто-то вроде него. Вот я бы даже никогда не заподозрил, что ты, например, русский шпион.
Я вернулся на свое кресло и произнес:
– Kippis, товарищ.
Никонен появился раньше, чем второй полицейский вернулся. Он просто остановился в дверях и уставился на меня.
– Хелло, мистер Кери, – приветствовал он по-английски. – Как-то так получается, что вы тут как тут, когда что-то случается. В конце концов мы просто обязаны предположить, что это взаимосвязано.
Он одарил меня улыбкой дантиста, такой, которая позволяет надеяться, что больно не будет, но уж если будет, то очень.
– Это ваш шнапс?
– Да, точно.
– Так как не моя задача обеспечивать выполнение сухого закона... я, пожалуй, выпью один.
Полицейский тяжеловато выбрался из кресла, подхватил стакан своего коллеги и ополоснул его в рукомойнике.
Никонен уселся в кресло и поставил на пол кейс тем свертком вверх.
На нем был легкий кремовый плащ поверх темно-серого костюма.
Он выпил без традиционного "Kippis", закурил одну из своих сигарет, напоминающих паяльную горелку. Затем выложил на стол блокнот и шариковую ручку.
– Ну вот, мистер Кери, теперь расскажите мне, пожалуйста, что случилось. У нас есть некоторые показания людей, которые видели катастрофу, а также еще больше весьма волнующих свидетельств от людей, которые ее не видели. Но ни один из них не авиатор. Почему вы ждали мистера Адлера?
– Мне передали из диспетчерской по телефону, что Оскар попросил по радио, чтобы я его встретил.
Никонен уже должен был знать об этом, он должен был проверить последний сеанс связи Оскара с аэропортом. Сейчас он просто пытался заставить меня говорить правду.
Я рассказал ему, как ждал Оскара на мосту. О приближении самолета Адлера, внезапном перевороте вверх шасси и бесконечно долгих секундах, за которые он пытался в таком положении перелететь мост, тех дополнительных экстрасекундах жизни, которые может себе предоставить только пилот высочайшего класса. Затем я рассказал о том, что с Оскаром был Мика.
– В конце недели я собирался рассчитать Мику, – сообщил я. – Должно быть, он вел переговоры с Оскаром насчет работы. Мне он ничего не говорил – прикинулся больным. Пожалуй, это все, что мне известно.
Но отнюдь не все, что мне хотелось узнать. Я все еще не понимал, почему Оскару понадобилось брать с собой Мику. Насколько я знаю, авиаразведкой он не занимался, и кроме того, если нуждался в помощнике, то нанял бы его в начале лета, а не в конце сезона. Если подобные соображения и пришли Никонену в голову, он, тем не менее, не стал меня ими обременять.
Зато он вдруг спросил:
– Есть у вас какие-то соображения по техническим причинам катастрофы?
– Вам это разъяснят эксперты гражданской авиации.
– Мистер Кери, специалисты осмотрят все кусочки, после того, как их достанут из реки. Все тщательно измерят, изучат документацию, нарисуют множество схем и месяцев возможно через шесть почешут в затылках, поскребут подбородки и скажут: "– Имейте в виду, абсолютной уверенности нет, но мы считаем...". И, вероятно, они будут правы. Но я хочу, чтобы вы почесали в затылке сейчас.
Здоровяк сидел на краешке кровати и явно не вникал в то, что слышал, но бессознательно оценивал, как все происходит, то есть вел себя, как прекрасно вышколенный полицейский.
Я начал пояснять:
– Я бы сказал, что один из закрылков не вышел до конца, когда с другим это случилось. Со стороны... правого борта... привод не сработал. Наполовину закрылки были уже выпущены, я это видел, и как раз пришло время выпускать их до отказа. Вот тут он и перевернулся. Невыход одного мог привести к такому результату. Я слышал, что-то подобное случилось в Вискаунте возле Манчестера несколько лет назад. Самолет при посадке перевернулся и все погибли.
Никонен кивнул.
– Закрылки – простите меня за безграмотность – используются для торможения при посадке?
– Нет, это не главная их задача. Они действительно снижают скорость, но основное назначение – обеспечение устойчивости на малых скоростях. С ними можно удержать машину на самой малой скорости до точки касания.
– С какой скоростью мистер Адлер приземлялся?
– Что-то около пятидесяти узлов – примерно девяносто километров в час. Но когда он разбился, скорость была больше, узлов под семьдесят.
– Хорошо, – он сделал пометку в блокноте. – Мог ли он раньше выяснить, что закрылки не работают как надо? – он улыбнулся. – Или это глупый вопрос?