Глава 3

На этот раз Мика снял для нас дешевый пансион. На ужин следовало выбирать или вареное мясо, или голодовку, но так кормили в большинстве пансионов Финляндии. Ужин мы пережили, но позже меня начала мучить жажда.

У Мики была девушка, он захотел с ней встретиться, так что я прогулялся до "Полярного" и принял пару стаканов ликера из морошки.

Улицы были пусты; в Рованиеми почти нет ночной жизни, пока ребята, покинувшие пределы здешнего военного аэродрома, не прибывают на субботний вечер.

Я уже подходил к последнему перекрестку перед пансионом, когда на меня напали. Сразу трое. Один забежал мне за спину, обхватил рукой горло и крикнул двум другим, что пора. Когда они подходили, я уловил блеск "пуукота", одного из этих неприятных маленьких финских ножей с загнутым концом.

Будь у них опыт, все бы закончилось прежде, чем я сообразил, что случилось. Но остановились они слишком далеко, хотя если и были неопытными, то, похоже, страстно желали попрактиковаться.

Тот, что позади, был немного ниже меня. Я как можно сильнее наклонился вперед, чтобы принять его на спину, а затем рванулся в обратную сторону. Он рухнул на тротуар, я на него. Стон его пронесся мимо моего уха как протяжный гудок сирены корабля, а рука бессильно болталась веревкой. Я скатился с него, когда первый тип с ножом "пууко" споткнулся о его ноги, пытаясь достать меня. У меня был нож "Ферберин", прикрепленный к правому ботинку, но не было времени его доставать. Лежа на земле, я пытался ударить ногой ему по лодыжке, и промахивался, но это заставляло его увертываться. Он полоснул ножом сверху вниз, пытаясь достать мою ногу, но тоже промахнулся.

Третий бегал вокруг, пытаясь достать меня сзади.

У меня еще оставалась моя бейсболка. Я сдернул ее, навернул на левую руку и резко выбросил ту навстречу ножу, одновременно силясь подняться на колени. Нож проткнул ее насквозь, но наткнулся на козырек, и увлекаемый движением моей левой, отклонился в сторону. Я двинул противника в солнечное сплетение, поднырнул под его плечом и, оказался сзади, заставил захрипеть и сложиться пополам. Теперь у меня было время. Я отстегнул свой нож от ботинка и помахивал им перед собой, чтобы третий знал, на что идет. Он остановился. Я двинулся вперед. И только чтобы избежать неприятных неожиданностей, пнул первого с ножом по щиколотке, когда проходил мимо. Пнул очень сильно. Он рухнул с грохотом, вздымая тучу пыли.

Третий парень оказался юнцом с длинными светлыми волосами, в темной кожаной куртке, не слишком сильным в поножовщине. Но в его расчеты и не входило участие в серьезной схватке, разве что только в легкой и приятной резне... Свой нож держал он слишком высоко. Я приближался, пригнувшись и выставив левую руку, провоцируя на удар. Он на это попался, и я сделал выпад низким прямым уколом в направлении его промежности. Нож не достал его где-то на полфута, но мысленно он уже представил возможный результат, непроизвольно взвизгнул и отскочил на целый ярд.

Я рассмеялся низко, хрипло и зло, и это не было психологическим воздействием на врага: я сам был груб и злобен. Шок от внезапного нападения превратился в холодную ярость и жажду крови, я боком приближался к нему, низко держа нож острием в него. И он струсил. Кое-как махнув ножом, чтобы отбросить мою руку, если бы та оказалась где-то поблизости, он сбежал.

Вспомнив вдруг о двоих других, я быстро обернулся. Остался лишь один: парень, которого я ударил по щиколотке, все еще пытался подняться, медленно и неуверенно, держась за стену.

Неплохо было бы перекинуться с ним словечком без свидетелей, чтобы выяснить с чего вся эта катавасия, но улица Рованиеми не лучшее для этого место.

Я стащил свой головной убор с лезвия его "пууко", пожелал доброй ночи и направился в наш пансион. Уже почти дойдя до места я вдруг понял, что на голове у меня шапочка с семидюймовой прорехой вместо кокарды и что я продолжаю держать нож перед собой.

Бейсболку пришлось сунуть в карман, нож снова прикрепить к ботинку и шагать прямо в свою комнату к шотландскому виски, которое я привез из Швеции.

Даже после двух внушительных глотков я не пришел к каким-то новым выводам, кроме тех, что были очевидны: на меня напали три начинающих бандита.

Их можно было счесть просто бродячей бандой, если не обращать внимания на то, что они явно поджидали меня в засаде. Но почему? Билл Кери наверно достаточно известен по всяким передрягам, но я определенно не тот тип, который носит с собой большие деньги.

Похоже, кто-то их нанял. Но снова – почему? В число подозреваемых прежде всего попадал Вейко, однако после очередной консультации со скотчем я не нашел мотива. Кто-то еще мог выяснить мой адрес, поскольку я оставил его в контрольной башне с просьбой сообщать всем, кто спросит. Люблю, когда меня находят клиенты...

Спать я отправился с мерзким чувством, которое возникает, когда ты знаешь, что в самолете что-то не в порядке, но не можешь с этим ничего поделать, и в то же время не находишь оправданий, чтобы отложить полет. Если кто-то действительно что-то затевал, схваткой на улице дело не кончится.

Глава 4

Хорошая погода продержалась еще двенадцать дней, и мы успели провести разведку квадрата в 600 миль, прежде чем самописец магнитометра опять сгорел и перестал малевать свои грязные картинки.

Я отвез его с Микой в Рованиеми и заставил копаться с выяснением, что сломалось, а сам провел вечер с графиками магнитометра и сцинтиллометра, пытаясь выяснить, не нащупали ли мы никель.

Я не горный инженер и не ученый-геолог, но мог сносно разобраться в кривых магнитометра, чтобы понять, пролетал я над горой, состоящей на 90 процентов из никеля, или жег бензин там, где не было абсолютно ничего, и все результаты нашей разведки – полный провал.

Графики и крупномасштабную карту я упаковал, предполагая отправить их рейсом в 6. 45 на "Дакоте", чтобы поделиться огорчением с компанией "Каайа".

Утро я провел, делая покупки. Разыскал дробовик 12-го калибра, прошедший через руки как минимум 15 владельцев, за 27 500 финских марок – чуть больше 30 фунтов. Изготовлен он был в Лондоне, и продавец пытался втолковать мне, что некогда тот принадлежал английскому лорду-спортсмену. Он понапрасну терял время, демонстрируя свое красноречие: просто это была самая дешевая двустволка в лавке. Все что я мог еще сказать – стволы казались прямыми и ударники щелкали, когда я нажимал курки. В том, что оно не рванет мне в лицо, убеждало, что похоже им совсем недавно пользовались. Финны не держат ружей или чего-нибудь еще, если не намерены им пользоваться. Затем закупил весь список для Хомера и к полудню вылетел его навестить.

Никаких признаков его за прошедшие 12 дней я не заметил, хотя садился на озеро пять раз. Правда, искать я не ходил. Теперь большая часть обследуемого района была южнее Верийоуки – и я не упоминал об озере Мике.

Не по каким-то особым причинам, а просто из-за неясного ощущения, что поделившись с Хомером моим секретом, я должен быть готов хранить его секрет.

Особых резонов считать, что у него есть какие-то секреты, не было, ну разве что предположение, что он был вынужден был удалиться в пустыннейшую часть Финляндии скорее от желания оказаться подальше от людей, чем ближе к медведям. Перед отлетом я зашел на почту в Рованиеми. Для Фредерика Уэлса Хомера ничего не было.

Стоило мне облететь его хижину, как через десять минут после моей посадки он уже был у озера.

Хомер вышел из сосняка в охотничьей куртке с вставками толстой кожи на плечах, чтобы не изнашивалась от трения ружейного ремня, саржевых бриджах, охотничьих ботинках и разумеется с "Парди 300". Я помахал рукой и крикнул:

– Как дела? Не возражаете, если я задержусь у вас перекусить?

Он улыбнулся так, словно действительно рад был меня видеть, и сказал:

– Буду очень рад, сэр. Пойдемте в мою резиденцию.

– Как поживает хижина?

– В очень приличном состоянии, сэр. В некоторых местах пришлось проконопатить мхом от сквозняков и дождя, но рублена она на совесть. Тут добротно строят.

– Отлично.

Я уже выгрузил на берег коробки с продуктами. Он распаковал их, рассортировал и отложил две.

– Захватим эти, если вы не против мне помочь.

– Сочту за честь.

И тут я вспомнил о своей новой игрушке, влез обратно в "Бобра" и вытащил ее.

– Что Вы думаете об этой штуке, имея в виду, что пользоваться ею будут только в исключительных обстоятельствах?

– Вы из него стреляли?

Я отрицательно покачал головой. Он взял ружье, легко переломил его, заглянул в стволы, защелкнул замок, немного поиграл ружьем в руках, попробовал навскидку. Еще раз повторил все это, затем кивнул.

– Весьма надежное оружие, сэр. Для меня немного длинновато ложе, ружье явно делалось для человека с более широкими плечами, но должен сказать, вам оно как по заказу. Конечно, вы не сможете как следует его почувствовать, пока не обстреляете, но думаю, при крайней надобности оно вас не подведет.

Я уже встретился с одной такой ситуацией, и весьма серьезной, – подумалось мне. Забрав ружье, я сунул его обратно в кабину. Мы взяли по коробке и пошли.

– Следовало спросить с самого начала, – спохватился я, – как дела с антимедвежьей компанией? Я перетащу вас еще куда-нибудь, если ошибался насчет этого места.

– Вы доставили меня точно куда надо, сэр. Я встретился с тремя и добыл одного.

– Что же произошло с двумя другими?

– Первой была медведица, сэр, а ко второму я не смог подобраться достаточно близко, чтобы стрелять наверняка.

После этого мне оставалось только заткнуться и сосредоточился на своем ящике.

До хижины мы добрались минут через двадцать. Ее, должно быть, строили лет пять-десять назад. Простой квадратный сруб из полуошкуренных сосновых бревен, рубленных внахлест. Скат крыши образовывали те же самые нетесанные бревна, плотно проложенные мохом. Теперь эта начинка разрасталась в соответствии с собственными интересами. Дверь располагалась на передней стене хижины, окно – на противоположной. Прочее благоустройство зависело исключительно от здешних обитателей.

Хомер удалился в угол и затеял какую-то возню с ящиком, после чего появился с тарелками, столовыми приборами и примусом. Вдоль стены справа на подстилке лежал свернутый стеганый нейлоновый спальный мешок защитного цвета, под окном сложены четыре чемодана, чтобы образовать стол. Единственное, что еще он сделал за двенадцать дней, проведенных в хижине, – вколотил в стенку над спальным мешком крючки для остальных ружей.

– Что-то не видно вашего медведя, – сказал я. – Может вы хотите, чтобы я отвез шкуру для обработки или еще чего-нибудь? Пару раз я делал это для других охотников.

– Я не храню трофеи, сэр. Это моя особенность. Я считаю, что животное, особенно такое благородное, как медведь, заслуживает, чтобы его должным образом похоронили.

– Вы его похоронили?

– Да, сэр. Вы знаете, что лапландцы, убив медведя, устраивают целую церемонии, обращаясь к отбывающей душе животного с просьбой простить их. Они убивают, добывая пищу и одежду. Конечно, у меня цель иная, но я не чувствую необходимости в каких-то церемониях. Простите, вы, должно быть, знаете о лапландских обычаях гораздо больше меня, сэр.

Он вышел с горой тарелок, ножей, вилок и примусом в руках. Я ничего такого о Лапландии не знал, у местных жителей не было нужды нанимать меня, когда им приспичивало убить медведя. Хомер, видимо, просто начитался книжек о Лапландии.

Но каким образом, черт возьми, вы убедите парней в своем клубе, что добыли медведя, если вы не можете расстелить шкуру перед камином? Может он не придавал этому значения, или просто не нуждался в доказательствах? Размышляя об этом, я обнаружил, что все-таки верю, что одного он подстрелил.

Еще раз огляделся в хижине. Штабель багажа состоял из аккуратно уложенного комплекта изделий ручной работы из лошадиной кожи глубокого зеленого цвета. Такие вещи делают исключительно на заказ, и он положил их друг на друга, чтобы образовалось место для бритья. Наверху были туалетный несессер из темной свиной кожи и футляр с парой так называемых "армейских" расчесок для волос, прозванных так вероятно за то, что обладали едва не двойное количеством ненужных причиндалов и требовали гораздо больше усилий, чем нормальные. Вопреки укоренившемуся во мне за долгие годы отвращению к любому вынюхиванию и подсматриванию, я поднял крышку несессера. Обычная безопасная бритва стоимостью в три шиллинга, крем для бритья, зубная щетка, кисточка для намыливания с ручкой с какими-то неровностями и желтизной, которые могут быть присущи только слоновой кости, и двумя толстыми серебряными пластинами. Может ли серебро окислиться в воде? Скорее всего нет, раз этот тип использует его при бритье.

Я занялся исследованием подноготной Хомера по впечатлению, производимому его вещами. Таким путем немало можно выявить, если знать точно, чему придавать значение, а чему нет. Пока картина складывалась смесью Сент-Джеймс стрит и лесной глуши. Но при более внимательном рассмотрении она становилась куда сложнее. У него все было самое высококачественное, самое отборное. Но все, что можно было сказать об этих вещах, – это что они самые лучшие. Никакой печати личности владельца ни одна из них не несла.

Он явно не был подвержен стремлению к индивидуализации своей собственности, и в то же время не казался эдаким закоренелым холостяком, который лепит свои инициалы на все и вся.

Я вышел наружу. Хомер разжег примус, открывал консервы и ставил в кучу открытые банки.

– Надеюсь, вы не против поесть на свежем воздухе, сэр? – спросил он. – Я пользуюсь противомоскитной пастой.

– Я тоже. Здешние комары не переносят малярию, но очень уж любят вкус крови. Одну вещь вы не упомянули в своем списке, но я ее все-таки привез.

На свет появилась бутылка шотландского виски, по форме как раз для кармана брюк.

Хомер улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Боюсь вас огорчить, сэр, но я не пью. Но вы не смущайтесь, если не возражаете против стакана из консервной банки.

Он передал мне одну. Я пожал плечами и налил себе дозу, соответствующую времени ленча.

Хомер приготовил тушеную солонину, печеные бобы, красный перец, после чего последовали консервированные персики и кофе из кофейника, пережившего гибель Помпеи.

Мы ели молча. Я управился первым и, закуривая, пытался придумать, о чем бы мне заговорить, так чтобы тема оказалась где-то между "Хорошая погода, верно" и, "Черт побери, как это вам удалось так разбогатеть", когда он сказал:

– Мне кажется, вы говорили, что еще не стреляли из вашего ружья?

– Точно.

– Полдень – самое время. Не желаете спуститься к озеру попробовать?

– С огромным удовольствием.

Я осушил посудину. Он сложил чашки и тарелки в парусиновое ведро с водой и вытащил свое ружье, патронташ для дробовика и коробку с пустыми банками. Я взял коробку, и мы двинулись.

Пока я доставал ружье из "Бобра", Хомер выбрал плоскую скалу, которая вдавалась в воду.

У меня было несколько собственных патронов, и я их зарядил, прежде чем он успел предложить свои. Хомер принес все, что были у него для дробовика. Потом поднял обрубок высохшего дерева.

– Не возражаете, если будем стрелять по этому? Может предпочитаете, чтобы вначале я попробовал?

– Но это я нашел его и выбрал. Давайте уж ему позволим рвануть в мое лицо, – возразил я.

Он кивнул и забросил деревяшку ярдов на тридцать. Я напомнил:

– Я говорил вам, что должен быть в городе до захода солнца, верно? – вскинул ружье и нажал первый курок.

Прошло немало времени с тех пор, когда я во что-нибудь стрелял, и теперь поймал себя на том, что наблюдал рывок мушки, вместо того, чтобы смотреть на цель. В результате длинное пятно взбаламученной воды расстилалось гораздо дальше мишени. Я покосился на Хомера. Он сосредоточенно уставился на рябь от дроби, будто пытаясь что-то вычислить. Я вскинул ружье и выстрелил еще раз.

Теперь заряд накрыл деревяшку, рассыпав по воде вдоль линии выстрела рябь с расходящимися кольцами.

Хомер кивнул и сказал:

– Кучность неважная, но я уверен, это то, что надо. Оно... оно, как я полагаю, будет очень эффективно на расстоянии, которое вас интересует. Конечно, вы стреляли прежде, сэр, мне это очевидно.

– Очень давно, далеко отсюда и в несколько иную цель.

– Можно я? – спросил он, и я передал ему ружье, не забыв переломить стволы. Он перезарядил, я бросил банку в воздух, и он ее сшиб. Очень просто. Не было ничего сногсшибательного в том, как он это сделал, ничего такого, что можно было бы назвать стилем стрельбы. Стиль – это для сцены. Настоящий охотник просто прицеливается и стреляет.

Я бросил еще банку, он сбил и ее тоже. Я спросил:

– Где это вы так набили руку? У вас в Вирджинии?

– Так точно, сэр. – Он передал ружье и в свою очередь подбросил банку. Я выстрелил, когда та оказалась на подходящем расстоянии. – Так получилось, что я из семьи, владевшей некоторым количеством земли.

– Теперь ее нет? – я передал ему ружье.

– Мои родители умерли, сэр. Теперь земля принадлежит мне.

– Вы мне рассказывали, что проводите время, охотясь и путешествуя между сезонами охоты. А книги вы не пишете – об этом или чем-нибудь еще?

– Нет, сэр, я не пишу книг. Я люблю только охоту.

Он сделал пару выстрелов.

– Достаточно прямо сказано, – заметил я, – сам я не нахожу в ней особой привлекательности, но кто знает...

– Вы имеете что-нибудь против охоты, сэр?

Я быстро повернулся глянуть на него, так как сказал он это довольно резко – по крайней мере для себя.

– Я? Нет. Я просто никогда не думал об этом.

Он поспешно кивнул.

– Конечно, нет. У всех есть вещи поважней для размышлений. Жизнь, которая тратится на охоту, особой ценности не представляет.

– Сожалею..., – пробормотал я, – я не имел в виду...

Он не был раздражен или рассержен. Он просто стоял и внимательно вглядывался через озеро.

В перерывах между нашими выстрелами стояла мертвая тишина. Ветра не было, и вода лишь плескалась у подножия нашей скалы, на забрызгивая ее. По берегу росли ели – тощие доходяги, чудом находившие скудное пропитание на голой скале; изредка встречались погибшие экземпляры выцветшего серо-зеленого цвета, обвешанные чем-то вроде грибовидной плесени и ожидавшие зимы, чтобы рухнуть окончательно.

Хомер мягко заметил:

– Я вам даже завидую, сэр. Не могу представить, что стать пилотом вам было предписано по наследству. Полагаю, это ваш собственный выбор. Мне никогда не приходилось выбирать. Как оказалось, мое рождение было накрепко связано с ожиданием, что я должен управлять большим куском Вирджинии и некоторым количеством недвижимости.

Может быть я действительно сам выбрал судьбу пилота, но никто не предлагал мне альтернативу обладать половиной Вирджинии. Однако я решил не говорить этого.

Хомер продолжил:

– Я обнаружил, что такая жизнь для меня не представляет интереса, или у меня просто нет способностей к такой жизни. Так что, когда мои родители умерли, я не видел необходимости делать вид, что меня это хоть как-то интересует.

– Вы все продали?

– Нет, сэр. Мне повезло – моя сестра вышла замуж за человека, который по призванию стал специалистом в этом деле. И я предоставил им всем заниматься.

– А сами отправились охотиться.

– Вот именно, сэр. – Он неожиданно улыбнулся. – Полагаю, что для домашних я являюсь источником дополнительных проблем.

– Где вы еще успели побывать?

– В самых обычных местах, где доступна игра по-крупному. В Африке, где есть львы, носороги, водяные буйволы, слоны и некоторые виды крокодилов. Затем в Индии и Непале из-за тигров, на Аляске из-за медведей Кадьака, в Южной Америке. Я очень мало времени провожу в Англии, поэтому...

– Есть что-нибудь, во что вы еще не стреляли?

Он слабо улыбнулся:

– Из животных, входящих в круг так называемой опасной игры, – нет, ну исключая змей и все подобное.

– Отстрел медведей, видимо, округляет этот список? Что дальше?

Хомер уже не улыбался.

– Точно не знаю, сэр, – сказал он мягко. – Мне кажется, я завершаю дело своей жизни.

И передал мне дробовик.

– Берите свое ружье, – сказал я, – и присоединяйтесь к следующему раунду.

Он выглядел наполовину заинтересованным, наполовину сомневающимся, вероятно потому, что это казалось бахвальством. Для кого-то еще может быть и так, но если он достаточно хорош, я готов на это посмотреть.

– Идите вперед, – сказал я и снова закурил, пока он приготовил ружье и еще пару банок.

– Я брошу, – предложил я, – и вы стреляйте первым.

Попасть в летящую банку из тяжелого ружья не так-то легко, как это подают в ковбойских фильмах. Поразить ее при резком изменении траектории – таком, какое будет, если я попаду в нее из дробовика – в тысячу раз сложней. Нужен стрелок один из миллиона.

Я взглянул на него убедиться, что он понял. Хомер одарил меня пустым невинным взглядом и передернул затвор.

Я бросил банку, и он неожиданно сказал:

– Ваш выстрел.

Я чертыхнулся, выстрелил и попал. Банка сбилась со своей дуговой траектории. Он вскинул ружье, повел его за целью долю секунды и выстрелил – банка снова дернулась в сторону.

Один из миллиона.

Дробовик у меня был опущен. Я выстрелил от бедра. Банка замерла в воздухе и рухнула в воду. Эхо выстрелов отдалось по озеру, подобно хлопкам дальней двери в коридоре барака. Клочки дыма от выстрелов висели между нами. Мы скалились через них друг на друга.

В стрельбе было нечто прекрасное, очень простое и мальчишеское. Вы попадаете или промахиваетесь. Неудача, старина, или чертовски хороший выстрел – и вы можете пить чай с герцогиней.

Жизнь должна быть такой.

Я сказал:

– Чертовски хорошая стрельба.

Он ответил:

– Уверен, никогда не видел такого выстрела с бедра.

– Это мой трюк для пикника, – и мы оба опять осклабились.

Эхо затихло, дым рассеялся и растаял, рябь от банок на озере разгладилась. Я сказал:

– Отлично, мы оба молодцы. Не слишком много людей, посвящая свою жизнь чему-нибудь, достигают вот такого совершенства!

Он ответил совершенно серьезно:

– Я часто размышляю, сэр, насколько я сам был бы хорош под огнем. Если бы какой-нибудь лев или медведь вдруг принялся стрелять в ответ. Я понимаю, опасность вызывает у человека трудности с прицеливанием, и он стреляет слишком торопливо.

Я уставился на него.

– Разве не того же эффекта вы достигаете, подпуская медведя на два десятка ярдов?

– Я так не думаю, сэр. В конце концов у вас есть эти двадцать ярдов форы, которой нет, когда вступает в дело пуля.

Он освободил затвор большим пальцем. Гильза выпрыгнула и зазвенела по скале.

– Ладно, на вашем месте я бы не пытался это выяснять, – посоветовал я.

– Вы были под огнем, сэр? – быстро спросил он.

– Я? – резко переспросил я. – С какой стати?

– Я предположил, что вы служили в Королевских воздушных силах, сэр. И судя по тому, как вы стреляли от бедра, решил, что обучались там вести огонь из армейского стрелкового оружия.

Я сказал:

– В Королевских воздушных силах подобных тренировок нет. Это просто трюк для пикника.

– А... – протянул он и кивнул, как будто это все объясняло, и он вдруг вспомнил такого сорта пикники, где можно обучиться этому странному трюку.

Глава 5

Атмосфера школьных каникул словно испарилась. Наша пальба и болтовня затихли, и озеро опять заняло первоначально подобающее место в окружающей природе. Одиночество Севера обтекало нас кругом, словно холодный ветер. Деревья были заняты своими проблемами и думами, мы были просто маленькими шептунами на дне колодца, которых никто не слышит.