Я собрался было открыть рот, когда мисс Хименес сказала:
– На Карибских островах нет радаров, кроме Пуэрто-Рико и Кубы. Вам следовало это знать, если вы собрались помочь.
Лицо Джи Би буквально захлопнулось, словно мышеловка.
– Сеньорита Пенроуз ведет у нас только юридическую работу; она не претендует на то, чтобы быть генералом.
– Она готовила контракты на подпись для моего отца, – насмешливо бросила мисс Хименес.
Снова на выручку поспешил Уитмор.
– Все в порядке, девочки. Пока мы занимаемся только составлением плана. Очередь для боя придет позже – и Карр это сделает. – Он взглянул на меня. – Что-нибудь еще, приятель?
Была еще одна вещь, о которой следовало бы сказать, но мне неудобно было заводить разговор в присутствии мисс Хименес. Поэтому я вытащил свою трубку и стал не спеша набивать ее, чтобы было время подумать. Уитмор вздохнул, что-то проворчал и бросил мне сигарету.
Я закурил, решил, что лучше уж сказать, и начал:
– Еще одно: мы имеем дело со старым самолетом. Он в любое время может выйти из строя – и весьма серьезно. Так что атака может быть отменена в последнюю минуту. – Я повернулся к мисс Хименес. – Если ваш отец полагается на этот рейд, то лучше сказать ему, чтобы он не начинал наступления до тех пор, пока не узнает о том, что атака прошла успешно.
Теперь в ее глазах не было никакого тепла. Взгляд стал жестким и безжалостным.
– Капитан... Атака необходима. Вы должны пойти на любой риск.
В моем взгляде тоже не было особого тепла.
– Я приведу вам цитату, которой вы не знаете: Кейт Карр – не мальчик на побегушках. Источник: Кейт Карр.
– Капитан, вы присоединились к благородному делу, – вскипела она. – Сейчас слишком поздно вспоминать о том, что вы – трус.
– Я ни к чему не присоединялся. Меня просто наняли. Я полечу, если...
– Ради денег! – Она вскочила, широко расставив ноги и уперев руки в бедра, ее черные глаза пылали яростью. – Тогда научите меня летать. Атакую я!
Я с удивлением смотрел на нее: эта блистательная разъяренная охотница стала главной фигурой в комнате и превратила Уитмора в маленького мальчика, скорчившегося в углу.
Тогда я покачал головой и сказал:
– Речь идет не об этом. Может отказать пусковой движок, могут лопнуть шины. В таком случае просто невозможно поднять самолет в воздух – и никто не сможет этого сделать. Просто скажите своему отцу, что мы не можем дать гарантии.
Она продолжала стоять неподвижно. Луис рассудительно заметил:
– Может быть, мы могли бы устроить основательную проверку и тогда... – он обнадеживающе махнул рукой.
– Проверка ничего не даст, – устало бросил я, – Самолет слишком стар – весь целиком. Если мы начнем что-то делать с этим, то выяснится, что нужны новые крылья, фюзеляж, хвост, двигатели... новый самолет. Я проверил его в процессе подготовки к съемкам и починил все, что может отказать, но весь самолет держится благодаря ржавчине и привычке – и даже ржавчина сейчас частично отвалилась. Ну, может быть, он еще продержится достаточно долго благодаря привычке. Если так, то я проведу атаку.
Уитмор кивнул.
– Ладно, звучит достаточно неплохо. – Он взглянул на мисс Хименес. – Вам лучше всего рассказать вашему старику положение вещей. Он сможет начать наступление в тот момент, когда узнает, что Карр вылетел.
Она продолжала смотреть на меня, потом холодно бросила:
– Если капитан держит свою храбрость в кошельке, может быть он хочет, чтобы ему заплатили немного больше за его храбрость.
Уитмор твердо заявил:
– Предварительное совещание окончено. Завтра нам нужно снимать фильм.
Она бросила на меня последний взгляд, объявила:
– Я собираюсь поесть, – и вышла из комнаты.
В тишине был слышен только стук ее каблуков, удалявшихся по коридору к входной двери.
Луис заметил:
– Ей бы нужно было быть на месте брата.
Джи Би недоверчиво и удивленно посмотрела на него.
– Боже мой, с Луисом что-то случилось.
На его лице проступила неожиданная боль, но он тут же улыбнулся и пожал плечами.
– Конечно, только в политическом смысле слова.
После этого он поспешил вслед за ней.
Услышав, как захлопнулась входная дверь, Уитмор покачал головой и сказал:
– Она в самом деле заставит его прыгнуть, верно?
– Вероятно, он репетирует главную роль в пьесе "История Клаузевица", – печально сказала Джи Би.
– Да? А я буду играть маленького толстого парня, которого звали Наполеон?
– Вы можете провести большую часть сцен, сидя верхом на лошади, – заметил я.
Он покосился на меня.
– Спасибо, приятель.
Потом допил свое виски, закурил сигарету и потянулся за одним из желтых листов сценария.
– Итак, – сказал он некоторое время спустя, – если вы за пару дней подготовите самолет, мы можем запланировать съемки с воздуха так, чтобы вы были свободны, когда Хименес позвонит в колокольчик.
– Нам еще нужно подготовить церковь Родди, – напомнила Джи Би. – Она должна быть готова через день или два.
– Вы в самом деле строите испанскую церковь? – спросил я.
Уитмор поднял глаза от сценария. – Конечно. Вы хотите, чтобы мы тащили всю команду в Мексику ради трехминутной сцены?
Вмешалась Джи Би.
– В кино всегда дешевле принести гору к Магомету, особенно если Магомета поддерживают профсоюзы.
Я покачал головой: глупо было бы спрашивать, не дешевле ли просто вычеркнуть церковь из сценария. В любом случае было приятно познакомиться с делом, в котором затраты выше чем в авиации.
Уитмор сделал какую-то пометку в сценарии, затем встал и потянулся.
– Если вы работаете с самолетом на этом конце острова, вам будет лучше остаться здесь. – Он взглянул на Джи Би. – У нас есть забронированный номер?
Она кивнула.
– Если это даст возможность сэкономить деньги, то я не возражаю остаться у Джи Би. У нее здесь хватит места. – Я обвел рукой огромный номер.
– Заткни глотку, Карр, – резко бросила она.
Уитмор усмехнулся.
– Неожиданно все помешались на сексе. – И кивнул мне. – Я не возражаю, приятель. Но если она во сне начнет читать законы о контрактах, то не обижайся на меня и не пытайся ее остановить. Потому что именно для этого ее и наняли.
– Убирайтесь, старый скотовод. – Хотя ее гнев был не совсем искренним.
Он снова усмехнулся, сделал рукой один из своих широких медленных жестов и, насвистывая, зашагал по коридору.
Джи Би взглянула на меня.
– Карр, ваша комната номер 17.
– Прекрасно.
– В гостинице "На плантации".
Я поморщился. Это было всего в нескольких сотнях метров дальше по дороге, но черт побери...
– Вы не доверяете самой себе, оставаясь в одном отеле со мной? – спросил я.
Она просто продолжала смотреть на меня.
– Еще по стаканчику, – предложил я, – перед тем, как неустрашимый пилот вылетит в патрульный полет на заре.
– Если вы собираетесь работать с нами, вам следует нанять настоящего писателя, который сочинял бы вам диалоги. Ладно – виски, совсем немного.
Я смешал виски, нашел для себя бутылку "Ред Страйп" и снова сел. Вечер продолжал мягко катиться дальше; прибой шуршал на пляже за маленьким двориком; ящерицы-часовые дремали на своих постах.
Немного погодя она тихо спросила:
– Карр, зачем вы летите в этот рейд?
– Я хочу получить от этого выгоду – в результате я тем или иным образом получу самолет.
Она нетерпеливо покачала головой.
– Вы же не круглый идиот, Карр. Я знаю, на что вы способны. Я же видела, как вы вычислили нас с Диего и этим бомбардировщиком. Вы же знаете, что могли бы использовать другие пути, чтобы вернуть свой самолет. Дипломатическое давление, передача всей этой истории в газеты, возбуждение судебного дела – во всяком случае я морально должна была бы вам в этом помочь. Но на этом пути вы можете не только не получить обратно ваш самолет, но почти наверняка вас вышвырнут из Карибского бассейна.
Серый список. Я пожал плечами, потом спросил:
– Таково мое положение с юридической точки зрения, верно?
– О, с юридической точки зрения все не так плохо. Вряд ли на Ямайке сочтут преступлением начать войну, пока вы не начнете ее здесь. Они могут подвести вас под закон об иностранных наемниках, но понадобится постановление суда, чтобы привести его в действие. И вас могут привлечь за то, что на борту были бомбы, если вы не поклянетесь, что подобрали их по дороге. Главные неприятности не здесь.
– Я понимаю.
– Летчик всегда легко уязвим. Если захотят до вас добраться, то могут придумать десятки способов причинить вам неприятности: с разрешением на полеты, с нарушением стандартов безопасности... И вышвырнут вас вон.
– Я понимаю.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Вы же не круглый идиот. – Потом швырнула свой пустой стакан на заваленный стол; два других стакана опрокинулись и покатились на пол. Она посмотрела на них и тихо сказала, – Когда вы первый раз пришли сюда, то я подумала, что вы крепкий и независимый человек. Я подумала, что может быть вы сможете сказать боссу, чтобы он залез на дерево. Но потом он позвал команду и все схватили значки заместителей шерифов и вскочили на лошадей, чтобы потом иметь возможность сказать: "Я скакал рядом с Уитмором". Я видела, как это случалось раньше.
– Вы думаете, я делаю это по той же причине?
– А разве не так? Это же не из-за вашего самолета, и вам совершенно нет никакого дела до Хименеса, уж это я знаю наверняка. Ну, так вы присоединились к команде; босс думает, что вы один из его ребят. Восхитительно.
Я встал. Вечер кончился. Также как и многое другое.
– Номер 17, кажется вы так сказали? И портье знает, что я приду?
Она кивнула. Я сам нашел дорогу и ничего при этом не почувствовал. Должен сказать, это было довольно болезненно.
20
На следующее утро я поручил ребятам в Порт-Антонио снять с "митчелла" сидения и топливный бак в бомбовом отсеке, затем выпросил машину компании, чтобы съездить в Кингстон за своим джипом (полицейским наконец-то надоело разыскивать на нем отпечатки пальцев друг друга) и чемоданом грязных рубашек, чтобы сэкономить на стирке, пока компания оплачивает мои расходы.
К тому времени, когда я вернулся в Порт-Антонио, оставив джип в Боскобеле, они почти закончили. Сидения, отопление и топливный бак из бомбового отсека были извлечены наружу, и они уже заваривали концы бензопровода, который, казалось, был рассчитан на котенка, гоняющегося за клубком шерсти.
После этого я отпустил их, расплатившись из той пачки долларов, что вручил мне Уитмор, и предоставил самим своим ходом добираться до Палисадо. После того, как они скрылись из виду, я достал фонарик и забрался внутрь, чтобы еще раз самому осмотреть отсек.
Стоя на земле я оказался внутри почти по бедра: это был раскаленный темный металлический ящик, наполненный запахами старой смазки и горючего. Размеры его были примерно восемь футов в длину, четыре фута в ширину и шесть – в высоту. И при первой же вспышке фонаря я понял, что атака сорвалась: крыша отсека была совершенно пуста.
Я выбрался наружу, чтобы вздохнуть свежим воздухом и подумать. Уж если быть до конца честным, то, как бывший летчик-истребитель я не мог припомнить, что мне когда-либо приходилось видеть направляющие для бомб и спусковое устройство; для меня это были просто слова. Но я был совершенно уверен, что на крыше этого отсека ничего такого не было и точно также я был уверен, что ничего такого для 500 – фунтовой бомбы нельзя собрать за один вечер с помощью ящика от сигар и пары ржавых булавок для волос.
И это была такая штука, о которой нельзя поместить объявление в газете "Дейли Глинер" под заголовком "разыскивается".
Я глубоко вздохнул и снова полез внутрь, чтобы убедиться окончательно.
Крыша отсека была по-прежнему пуста. Но когда я провел лучом фонаря по сторонам, то заметил, что по бокам идут толстые металлические стрингера, слишком мощные для того, чтобы просто поддерживать тонкие металлические стенки отсека – они не были даже внешней обшивкой самолета. И вдоль них были расположены, по два с каждой стороны, четыре узких стальных ящика неправильной формы. Я внимательно посмотрел на них при свете фонаря. Они были примерно в один фут длиной с двумя плоскими защелками на каждом конце.
Я обмакнул палец в лужицу бензина на асфальте, провел им по одному из ящиков. И снова понял, что атака состоится.
На удивление четко, без всяких признаков ржавчины, из-под грязи выступили буквы: пусковое бомбовое устройство номер 5.
– Понимаете, они должны были подвешивать бомбы по бокам отсека, одну над другой, и позволять им выкатываться наружу, – сказал я. – Думаю, мне следовало догадаться: не было нужды иметь отсек высотою в шесть футов, если предполагалось подвешивать их на крышке, и полагаю, это должно было срабатывать, если нажимать кнопки в правильном порядке, однако...
– А сейчас эта штука будет работать? – спросил Уитмор.
Они с Луисом поджидали меня возле взлетной полосы в аэропорту Боскобель, когда я около пяти часов пригнал туда "митчелл". Джи Би отсутствовала, так как видимо отправилась навестить пострадавшего актера, а мисс Хименес после всего того, что произошло вчера вечером, видимо решила, что ей лучше поехать присмотреть за тем, как гроб Диего погрузят в грузовой самолет, вылетающий в Венесуэлу.
– Нужно проделать еще массу работы, – медленно сказал я и поднял спусковое устройство, которое сумел отсоединить от направляющих. – Устройства находятся в прекрасном состоянии, думаю, это объясняется тем, что самолет использовался в Колумбии в качестве бомбардировщика всего пару лет назад. Вы снимаете спусковые устройства с направляющих, цепляете бомбы за два крючка, если не хотите, чтобы они болтались и стукались друг о друга, поднимаете все это с помощью лебедки наверх, снова прикрепляете спусковое устройство к направляющей. Тогда вот эти штуки, – я постучал пальцем по двум маленьким рычажкам, выступавшим из верхней крышки устройства, – приводят в действие что-то вроде расцепляющего механизма.
– Трудность состоит в том, – продолжил я, – что все эти механизмы отсутствуют. В них должны быть электромагниты с катушкой, на которую подается питание, и, скорее всего, они должны быть задублированы, чтобы избежать зависания. И в довершение всего должна существовать электрическая цепь, включающая взрыватели, так как с включенными нельзя взлетать, а установить их изнутри самолета нет возможности.
Уитмор кивнул, вытянул руку и защелкнул крючки. Затем большим пальцем передвинул рычажки. Крючки со зловещим тихим щелчком раскрылись.
Этот холодный звук заставил нас вздрогнуть, несмотря на жаркое солнце. Уитмор посмотрел на Луиса и медленно усмехнулся.
– Выглядит все достаточно просто.
– Просто? – я удивленно посмотрел на него.
– Черт возьми, парень – в каждой съемочной команде есть электрики. Они торчат у нас, как прыщи у того парня из Книги.
– Мешают, – сказал Луис, – и зудят.
Уитмор покачал головой.
– Он однажды играл в картине на библейский сюжет. Во всяком случае, я пошлю парней, чтобы завтра они занялись самолетом. Черт возьми, но ведь он же включен у нас в сценарий, почему бы ему не сбросить несколько бомб? Придумайте какие-нибудь пустышки из банок из-под пива или что-нибудь в этом роде. Сбросьте их вдоль реки – бах – бах – бах: используйте холостые заряды. Мы вставим такую сцену.
Он пошел взглянуть на мой джип.
Луис вздохнул.
– Это будет еще одна сцена, где мне придется промочить ноги.
Я усмехнулся, затем спросил.
– Они действительно смогут это сделать?
– Друг мой, вспомните, что мы уже построили для этой картины церковь высотою в пятьдесят футов. А такая мелочь, как сочинить механизм, отцепляющий бомбы... Они справятся.
– Так это ваш джип, приятель? – спросил вернувшийся Уитмор.
Я сказал "да" прежде чем понял, что совершил ошибку. Им, оказывается, нужен был старый разбитый джип для сцены, происходящей перед церковью. Конечно, пришлось согласиться.
На следующее утро появились электрики. Они были либо хорошими электриками, либо хорошими актерами; в любом случае, они понимали в том, что делали, куда больше меня. Потому я только показал им, где следовало бы установить кнопки для сброса бомб – в нескольких пустых гнездах на приборной доске – и предоставил заниматься своим делом.
Прибыл также и художник-постановщик, без своего пиджака из крокодиловой кожи, но с парой художников-декораторов с тем, чтобы навести "митчеллу" красоту, необходимую для съемки. Это заключалось в том, что они обрызгали его из пульверизаторов серебристой краской, приделали пару метел в носу и в хвостовой части, долженствующих означать пулеметы, а на боках и крыльях нарисовали эмблемы военно-воздушных сил несуществующей Амазонии. Здесь я попытался немного помочь им, указывая, что все комбинации рисунков и цветов, которые они придумывали, уже были использованы в одной из реальных латиноамериканских стран.
Наконец художник-постановщик сказал, что они используют комбинацию малайских и конголезских символов – совершенно прелестную желтую звезду на восхитительном квадрате ультрамаринового цвета (ему следовало бы точно таким образом разукрасить свою ванную комнату, как только он вернется домой). Но когда я высказал все это, он заметил: не буду ли я столь любезен убраться прочь?
Поэтому я поинтересовался прогнозом погоды – там сообщалось о ветре, дующем с максимальной скоростью в 15 узлов с направления в 70 градусов, и о каком-то немного подозрительном круговом вихре к северу от Барбадоса, а потом отправился в таверну "Золотая голова", расположенную неподалеку.
В это время в маленьком баре было тихо и почти пусто. Единственный посетитель сидел у бара спиною ко мне.
Я подошел и заказал бутылку "Ред Страйп". Посетитель спокойно спросил:
– Не позволите ли мне угостить вас?
Крупное загорелое лицо, подстриженные седеющие волосы, костюм цвета кофе с молоком. Мне понадобилось некоторое время, чтобы сообразить кто это, настолько неуместно он здесь выглядел.
Потом я вспомнил.
– Агент Эллис? Не кажется ли вам, что вы находитесь на территории ЦРУ?
Он добродушно улыбнулся.
– Я в отпуске. Но, видите ли, ФБР в свое время несло определенную ответственность за этот район. Карибский бассейн, Южная Америка. Контрразведывательная работа во время войны. До того, как придумали ЦРУ.
Это снова был дружеский разговор в стиле ФБР.
Появилось мое пиво и я сказал:
– Надеюсь, вы не захотите испортить свой отпуск работой.
– Не беспокойтесь. – Он выпил. – Я услышал, что могу найти вас здесь. И вспомнил, что кое-что вам обещал.
Он сунул руку в боковой карман и вытащил небольшой латунный прямоугольник. На нем аккуратными буквами было выгравировано: "Это опозорит меня по всему Карибскому морю". Я вспомнил, что именно эту фразу он сказал в баре отеля "Шератон" в Сан-Хуане.
Я усмехнулся, повертел табличку в руках. В каждом углу было просверлено по небольшому отверстию, что позволяло легко прикрепить ее на приборной доске. И она была сделана значительно тщательнее, чем любая из надписей, которую мне когда-либо приходилось видеть раньше на приборных щитках любого самолета. Это была профессиональная работа и она стоила ему немалых денег.
– Какого черты вы это сделали? – спросил я.
Он посмотрел в свой стакан и, нахмурившись, задумчиво сказал.
– Вы же квалифицированный боевой пилот, Карр. Вы неплохо проявили себя в Корее и, мне хотелось бы думать, что это было важно для вас. Но ваш талант не слишком хорошо оплачивается. Ну, мы научились этому от вас – так что может быть мы вам кое-что должны. – Кивком головы он показал на пластинку. – Ну, хотя бы вот это.
– Конечно, вы не правы, – мягко возразил я. – Хороший боевой летчик никогда не работает ни на кого, кроме самого себя.
– Может быть. Тем не менее вы сделали хорошую работу. И я думаю, что эта штука может немного скомпенсировать это. Конечно, если уже не слишком поздно.
Я удивленно посмотрел на него, подняв брови.
– Что вы хотите сказать?
– Я слышал, что пару недель назад вы потеряли на Либре свой самолет.
– Да, это так.
– И теперь у вас старый бомбардировщик.
– Он принадлежит Уолту Уитмору.
– Но вы летаете на нем.
Я кивнул. Но если новости о "митчелле" распространились так быстро и так широко, то наверное мне следовало выложить карты на стол. По крайней мере, следовало сделать вид. Я спросил:
– Итак, вы думаете, что Уитмор намерен впутаться в политические дела в республике?
Он отхлебнул пива, нахмурился и отхлебнул еще раз.
– Нет, – наконец произнес он. – Это как раз то, чего я не могу себе представить. В его досье ничто не свидетельствует о том, что он может повести себя таким альтруистическим образом. Черт возьми, ничто не указывает в его досье на то, что он даже знает такие длинные слова. И я не могу себе представить, какая же другая причина может заставить его впутаться в это дело. Но...
– У вас есть досье на Уитмора?
– Конечно. У нас есть досье на всех людей с такими большими деньгами – если мы знаем, как они их получили. Существуют две причины для преступления: это когда один хочет получить миллион, а другой уже имеет его.
– Я бы согласился и на меньшую сумму.
– И, быть может, на возвращение вашего самолета? Вам не приходилось иметь дел с Хименесом, верно?
– Мне никогда не приходилось сталкиваться с Хименесом.
– Вы знали его сына.
– Я не знал, что знаком с его сыном – по крайней мере до тех пор, пока его не застрелили. Но в республике люди, кажется, очень его любили.
Эллис задумчиво посмотрел на меня.
– А теперь вот еще какая странная вещь. Дело в том, что политические убийства обычно совершают любители. Для того, чтобы сделать из человека жертву. Вы знаете, на прошлой неделе люди в Санто Бартоломео писали на стенах "Диего"? Что касается меня, то я не думаю, что он этого заслуживал, по крайней мере, из того, что я слышал.
Я просто пожал плечами.
Он продолжал, не обращая на меня внимания.
– Особенно диктаторы не любят убийства. Во всяком случае, со времен Трухильо. Понимаете, они борются за идею. – Он встал со своего стула. – Пожалуй, я продолжу свой отпуск.
Маленькая латунная табличка осталась лежать на стойке. Я передвинул ее к нему.
– Вы кое-что забыли.
Он глянул вниз и вздохнул.
– Я так и думал, что может быть уже поздно.
– Нет... просто у меня уже есть сувенир. – И я бросил на стойку бара пару игральных костей. – Это от генерала Боско. Я готов поиграть с вами на следующее пиво – если не возражаете.
Возле моего плеча внезапно материализовался бармен.
– Сэр, здесь не разрешается играть в кости, вы же знаете это, – укоризненно сказал он.
– Мы не играем. Это игрушечные кости; мой друг купил их в компании, которая их производит.
Это заставило меня снова посмотреть на бармена и на Эллиса. Но немного погодя бармен также подозрительно быстро исчез.
Эллис взвесил кости в руке.
– Игральные кости диктатора, да? Ну, ладно, это меня не удивляет; каждый, кому довелось сыграть с диктатором в кости, сохранил бы их на память. Не делайте из меня дурака, Карр: я не думаю, что Кастильо и Боско святые. Но залитые свинцом кости не убивают, а революции это делают. И они никогда не убивают диктаторов. Те всегда набивают чемодан золотыми слитками и садятся в скоростной автомобиль, чтобы успеть к последнему самолету. А революции убивают бедных голодных парней, которые выходят на улицу, чтобы купить банку фасоли. – Он положил руку на стойку. – Я уже говорил вам, Карр: 150 революций за последние 150 лет... и еще целая куча неудавшихся. И сколько подлинно демократических стран со стабильной экономикой вы можете насчитать к югу от Мехико? Но почти все они кого-то убили.
– Немного мягче сыграйте на скрипке, – печально сказал я, – и на следующей неделе у вас все получится наилучшим образом.
Его лицо стало холодным и жестким.
– Хорошо, Карр, очень хорошо. Я, конечно, всего лишь полицейский. Мне выдали пистолет, так что предполагается, что мне разрешается убивать людей. Но в основном я должен возвращать их живыми. Ну, а вы рассказали мне о летчиках – истребителях.
– Вы забыли еще кое-что сказать о своей работе: она дает право на пенсию – если вы сохраните чистым свое досье. Вы думаете, что сможете остановить революцию в Либре, если будете бродить по Ямайке и Пуэрто-Рико, размахивая своим серым списком? Просто таким образом вы сохраните в чистоте ваше досье.
Какое-то время мне казалось, что он меня ударит. Но он слишком долго проработал в ФБР, чтобы сделать это. Немного погодя он тихо сказал:
– Настоящие убийства выполняют профессионалы, Карр. Дайте парню на улице пистолет, и он не будет знать, собирается он выстрелить в ворота амбара или в следующий вторник. – Он протянул руку и взял металлическую пластинку. – Думаю, уже слишком поздно. Может быть, она пригодится кому-нибудь еще. – Он сунул ее в карман.
Просто для того, чтобы уколоть его, я сказал.
– Конечно, вы можете оказаться и неправы. Если Хименес когда-нибудь сумеет взять верх, то в государственном департаменте могут неожиданно решить, что он хороший малый и что все, кто ему помогали, герои.
– Конечно. Или, возможно, они окажутся достаточно сообразительными, чтобы прийти к выводу, что большинство людей, помогавших ему, будут помогать любой революции. И правительственные департаменты никогда не выбрасывают списки, Карр. Они просто покупают дополнительные шкафы, чтобы их хранить.
Ответить на это было нечего, потому я и не стал отвечать. Он просто еще несколько секунд смотрел на меня, а потом не спеша зашагал прочь на жаркое полуденное солнце.
К тому времени, когда я вернулся в Боскобель, художники – декораторы закончили свою работу и ушли, "митчелл" и сверкал серебром на полуденном солнце и, как это ни странно, выглядел еще более потрепанным, чем прежде. Может быть дело было в том, что краска не так хорошо скрывала трещины и царапины, как это кому-то хотелось. В кино он, очевидно, будет выглядеть новым и чистым; вблизи же на земле он походил на почтенную старую леди, которая раскрасила лицо, как юная вертушка в розовых чулках.
Электрики все еще продолжали работать, так что я ограничился несколькими замечаниями вроде, "Довольно неплохо смотрится – вы, парни, неплохо знаете свое дело" – замечаниями, которыми пользуются обычно все летчики по отношению к наземной команде, когда те делают что-то совершенно непонятное. И снова ушел.
Хотя я на самом деле надеялся, что они знают свое дело. После шестнадцати лет, проведенных в воздухе, единственное и самое важное, что я совершенно точно знал про электричество – что все, связанное с ним, ломается в первую очередь.
Я снова проверил сводку погоды, позвонив на метеостанцию в Палисадо, – они предсказывали на завтра точно такой же ветер, как и сегодня, но круговое возмущение стало еще более круговым и еще больше возмутилось. Однако оно все еще не увеличилось до таких размеров, чтобы получить право на собственное имя.
Но ночью это произошло: оно стало называться ураганом Клара.
21
Это была третья кошмарная сестра в этом сезоне – Аннет и Белинда появились и ушли как обычно; они покрутились пару дней недалеко от Барбадоса и Мартиники, а потом сдвинулись к северо-востоку, чтобы умереть в каком-нибудь необитаемом углу Атлантики.
Клара начала точно также. Но в ту ночь она приблизилась к ближайшей остановке в паре сотен миль к северу от Антигуа, довела себя до состояния бешенства и двинулась на запад. К девяти часам утра, когда я впервые услышал о ней от метеостанции в Палисадо, она находилась к северу от Пуэрто-Рико и продолжала приближаться.
Я выпил еще чашку кофе, размышляя над сложившейся ситуацией, потом подошел к стойке портье и вызвал такси – художник – постановщик накануне конфисковал мой джип – и отправился к церкви, где должна была начаться съемка. Они так и сделали, вернее все собрались там и были погружены в ежедневную болтовню и игру в покер. Там было так тихо, как я и ожидал; единственным звуком было монотонное гудение, наполовину обязанное работе генератора, а наполовину – ругательствам звукооператора, возившегося со своей аппаратурой.
Церковь Родди представляла весьма впечатляющее зрелище: пятьдесят футов высоты, две башни, построенные из камня, насчитывавшего 400 лет, трещины в котором были заполнены мхом. Нужно было подойти на несколько футов, чтобы увидеть, что камень на самом деле представлял грубо раскрашенные ящики, мох был из пластмассы, а сама церковь была всего лишь фасадом, поддерживаемым лесами.
Джи Би, Луис, Уитмор и мисс Хименес сидели вокруг моего джипа в тени пальмы и пили кофе из бумажных стаканчиков. Мне показалось, что Уитмору было приятно меня увидеть; мисс Хименес выглядела так, словно могла обойтись и без этого.
– Так что, самолет готов? – спросил Уитмор.
– Похоже, что так.
Джи Би протянула мне стаканчик с кофе.
– Спасибо. – Я подумал, не рассказать ли им, что агент Эллис крутится поблизости, но потом решил не делать этого. Я подумал, что если он представляет дополнительную опасность, то я всегда смогу об этом сказать – и отменить рейд. Я все еще был свободным человеком, как уже отмечала Джи Би.
– Мне необходимо взглянуть на бомбы, прежде чем я проведу окончательные работы, – сказал я. – Вы о них что-нибудь слышали?
– Предполагается, что их вчера отправили морем. Скорее всего мы должны получить их завтра, – проворчал Уитмор.
– Это будут вполне надежные современные изделия, не проржавевшие, с гарантией, что они взорвутся в нужное время и в нужном месте и не раньше. Я прав?