В северном окне моей палаты жутким светом горит Полярная звезда. Она сияет там в долгие часы адской черноты. И осенью года, когда ветры с севера завывают и клянут все на свете, и рдеющие кроны деревьев перешептываются друг с другом на болоте в короткие утренние часы под рогатым убывающим месяцем. Я сижу у створки окна и смотрю на звезду. Текут часы, и вниз соскальзывает Кассиопея, в то время как Большая Медведица выбирается из-за пропитанных болотными испарениями деревьев, качающихся от ночного ветра.

Перед самым рассветом Арктур красновато мигает над кладбищем, расположенным на невысоком холме, и Волосы Вероники странно мерцают вдали на таинственном востоке, но Полярная звезда продолжает злобно смотреть с того же самого места на черном своде, отвратительно подмигивая, как болезненно вперившийся взгляд, который пытается передать какое-то загадочное сообщение, однако не передает ничего, кроме намека, что этим известием он когда-то обладал. Но иногда, в облачную погоду, мне удается заснуть. Я хорошо помню ночь большого северного сияния, когда над болотом играл потрясающий блеск дьявольского огня. Вслед за этими лучами пришли облака, и я заснул.

И под рогатым убывающим месяцем я впервые увидел город. Тихий и сонный, лежал он на странном плато во впадине между странными горами. Из призрачного мрамора были его стены и башни, его колонны, купола и мостовые. На мраморных улицах возвышались мраморные столпы, на верху которых были изваяны лица бородатых суровых мужей. Теплый воздух был неподвижен. А наверху, всего в десяти градусах от зенита, сияла эта стерегущая Полярная звезда. Долго смотрел я на город, но день все не наступал.