Юлия Латынина

Разбор полетов

(Бандит-3)

Глава 1

Как и большинство «новых русских», а тем более явных бандитов, Валерий Нестеренко любил быструю езду. Тяжелый «паджеро» стлался на рысях по крайней левой полосе проспекта Мира, делая не меньше ста сорока километров в час. Была уже поздняя ночь: вдоль проспекта тянулись разноцветные гирлянды огней, и далеко-далеко, впереди и справа, за вратами ВДНХ, вздымался в небо гигантский шприц Останкинской телебашни.

Летний ветер бил в лицо, запоздавшие легковушки шарахались от дорогой иномарки, как плотвички от щуки. Два бронзовых человека — Рабочий и Колхозница — глядели немигающим суровым взглядом на капиталистическую Москву, и молот и серп в их сплетенных руках вздымался высоко-высоко, словно готовый обрушиться на бандитскую иномарку. На траверзе ВДНХ перед «паджеро» замаячили габаритные огни еще одного запоздавшего путешественника.

Нестеренко пригляделся: это была «мазда», и явно не девяносто восьмого года рождения. «Паджеро» свирепо взмигнул дальним светом. «Мазда» и не подумала уступить дорогу, водитель выжимал из почтенной старушки сто двадцать км в час.

Нестеренко слегка сбавил скорость и с досадой увидел, что сзади его стал догонять еще один автомобиль.

Нестеренко свернул на резервную полосу и утопил педаль газа до упора. Мощный, но тяжелый «паджеро» стал нехотя разгоняться: был у внедорожника этот недостаток, скорость он набирал куда медленнее, чем сухощавый «мере». Третья тачка, не теряя времени, выскочила еще левее, натужно звеня двигателем в обход «мазды» и внедорожника.

В следующую секунду за спущенным стеклом торопыги мелькнул силуэт с непропорционально длинным, увенчанным глушителем автоматом.

Выстрел был бесшумен — с громким хлопком осела словившая пулю шина. Руль вырвало из рук бандита. Тачка встала на дыбы, словно лошадь, которой ткнули в морду факелом. Мир закружился волчком, машину вынесло на встречную полосу, и сквозь покрывающееся трещинами стекло Нестеренко увидел белые от ужаса фары несущегося наперерез трейлера.

Действуя почти автоматически, Валерий вновь поймал руль и крутанул его до отказа вправо, одновременно срывая ручной тормоз и вдавливая педаль газа в пол до упора. Это был классический «полицейский разворот» — заблокированные задние колеса должны были забрать влево и развернуть машину, но вместо этого ничего не случилось. «Паджеро», как волчок с горки, вальсировал навстречу трейлеру.

От опасности соображалка работает куда быстрее, и Нестеренко понял, что случилось, за какие-то доли секунды. «Паджеро» — это же внедорожник. И сейчас у него были блокированы все четыре колеса, а не только два задних.

Валерий сбросил ручник и воткнул вторую передачу. Машина нехотя начала выходить из затяжного вальса, перелетела обратно через резервную полосу и заскользила к обочине, бочком-бочком, словно школьник, пытающийся улепетнуть со скучного собрания. Внедорожник легко перемахнул через высокую бетонную кромку тротуара, боднул зазевавшуюся урну и смачно влепился всей мордой в уголок автобусной остановки, совершенно в эту пору безлюдной. Раздался сильный удар, чугунный столб прогнулся, и по крыше безвинного «паджеро» забарабанил стеклянный дождь. Валерия швырнуло о рулевую колонку, и в груди бандита что-то ощутимо хрупнуло.

Трейлер проскочил мимо, отчаянно скрипя колесами и загребая к обочине.

Валерий рванул дверцу и выкатился наружу, в теплую московскую ночь, на траву, пропитанную за день удушливым автомобильным дымом. Позади, метрах в двадцати, уткнувшись покалеченным носом в бетонный столб, шипела глупая «ма-зда», которая так не хотела уступать дорогу бандитскому «паджеро». То ли ей попало за компанию, то ли водитель просто не справился с управлением.

Но размышлять над судьбой водителя «мазды» у Нестеренко не было времени. Белая «девятка», из которой велась стрельба, с визгом развернулась и полетела обратно по ночному проспекту.

Сазан распластался на обочине, выхватив «ТТ». В открытом окне «девятки» мелькнуло невнятное пятно лица и черный силуэт самого знаменитого в мире автомата, чье изображение украшает государственные гербы шести развивающихся стран.

В следующую секунду «девятка» промелькнула мимо Нестеренко. Град пуль обрушился на заднее крыло невинной «мазды». Нестеренко прицелился и выстрелил. Автоматчик кувырнулся в глубь салона, «девятка» вильнула и полетела в темноту.

И только тогда Валерий Нестеренко по кличке Сазан, глава одной из крупных московских группировок, осознал невероятный, но не подлежащий сомнению факт: стреляли не в него.

Стреляли во фраерка, сидевшего в «мазде».

Редкие машины, ставшие свидетелями ночного киносеанса прямо под открытым небом столицы, разбегались кто куда, вовсе не горя желанием связываться с бандитской разборкой. Наверняка кто-то из них уже вызвал по телефону ментовку.

Валерий бросился к покореженной «мазде». Дверцу машины заклинило, капот оскалился в гротескной улыбке, обнажив беззубую щель, сквозь которую можно было разглядеть потроха двигателя и белый обод воздушного фильтра. В машине что-то тихо потрескивало, пробитый бак, что твой Бахчисарайский фонтан, плакал прозрачными бензиновыми слезами.

Валерий выбил из дверцы остатки стекла и потащил наружу мягкое, как простыня, тело с бессмысленно вытаращенными глазами.

Кто— то рядом рвал заднюю дверцу. Валерий обернулся и сообразил, что это водитель трейлера, едва не расплющившего «паджеро». Единственный среди двух десятков водителей, проехавших сцену кошмарной катастрофы, решившийся остановиться.

Задняя дверца подалась, и ее пассажир полез наружу сам: Валерий увидел краешек мини-юбки и тонкую руку в дешевом деревянном браслете.

— Беги дальше, — закричал Валерий, — сейчас как рванет!

Рвануло и вправду солидно: откуда-то с кормы вдруг взметнулся язык красного, как пионерский галстук, пламени, «мазда» взбрыкнула задом и загорелась, как бенгальский огонь, разбрасывая вокруг себя веселые новогодние искры.

Валерий с дальнобойщиком к этому времени были уже метрах в двадцати. Девушка пришла в себя и истерически всхлипывала, цепляясь тонкой лапкой за клетчатую рубашку водилы. Ее спутник висел на руках Нестеренко обвисшей макарониной.

Нестеренко оглянулся на собственную тачку. Как ни странно, «паджеро» ухайдакался не до смерти.

Внедорожник стоял весь усыпанный стеклом от автобусной остановки, но приваренные на носу штанги отчасти защитили двигатель от удара. Более того, левое переднее колесо, словившее пулю, было хоть и приспущено, но не до конца. Залитый в камеру герметик явно оказался на высоте. Правда, откуда-то из-под капота вытекало темное вязкое пятно — скорее всего, масло. Было полное впечатление, будто испуганный автомобиль обделался по-маленькому. Валерий сунул руку за пазуху и рассеянно выгреб оттуда останки раздавленного рулевой колонкой мобильника.

У Валерия было два выхода. Один — выложить эту парочку на траву и уехать, не дожидаясь, пока нагрянувшая ментовка примется выяснять, не превысил ли господин Нестеренко пределов необходимой самообороны, паля в проезжающую «девятку» из незарегистрированного ствола. У Валерия Нестеренко была хроническая неприязнь к общению с людьми в форме. Другой выход…

— В тачку, быстро! И в больницу! — скомандовал Нестеренко.

Спустя минуту покореженный, но все еще пригодный к передвижению «паджеро» выкатился с обочины на шоссе. Левая передняя камера прихрамывала, но воздух держала. Девушка сидела рядом с Валерием. Парень лежал на заднем сиденье. Валерий убрался как раз вовремя: исчезая в широкой подворотне многоэтажки, он заметил в зеркальце заднего вида всполохи милицейских «синеглазок». Впрочем, его торопливость объяснялась не только нежеланием встречаться с ментами. Еще полчаса — и никуда к черту на этой тачке не уедешь: масло все вытечет и двигатель заклинит на первой же сотне метров.

Минут десять спустя на заднем сиденье что-то зашевелилось, и тонкий мальчишеский голос спросил:

— Куда мы едем?

— Очнулся? — спросил Нестеренко, — в больницу.

— Не надо в больницу, — попросил парень.

Нестеренко с визгом свернул к обочине, заглушил мотор и обернулся.

Только теперь, при свете уличного фонаря и приборной доски, он смог как следует рассмотреть обоих пассажиров незадачливой «мазды». И хотя Валерий Нестеренко был «афганцем» и человеком, привычным ко всякой мерзости и крови, он внезапно почувствовал, как сердце его уходит куда-то вниз, а руки сами собой сжимаются в кулаки.

Перед ним были дети. Мальчишке было лет пятнадцать, не больше: у него были узкие плечи, цыплячья шея и черные большие еврейские глаза. Девочка, которую Нестеренко впопыхах принял за шлюху, явно была его одноклассницей: кокетливая красная мини-юбка, притязающая на сексапильность, была, видимо, куплена на загородной толкучке за пятьдесят рублей, красные же босоножки стоили ненамного дороже, а неловкий и обильный грим был теперь размазан по почерневшему личику.

Шок явно не прошел: девочка кивала головой, как болванчик, и часто дышала. Вот-вот она опомнится и заплачет.

Нестеренко видел много трупов, и некоторые из них были его собственного производства. Но он не помнил, чтобы ему пришло в голову заказать двух пятнадцатилетних детей. И он абсолютно не мог представить себе ситуации, в которой он бы захотел или смог это сделать.

Нестеренко вышел из машины и открыл заднюю дверцу.

— Сам можешь вылезти? — спросил он парня.

— Да, — сказал тот, — только рука болит. Наверное, сломана.Рука его висела под каким-то нелепым углом.

Расположив мальчика на травке, Валерий разрезал рубашку парня и осторожно коснулся локтя. Парень вскрикнул.

— Смещенный перелом, — констатировал Нестеренко.

Дальнейший осмотр выявил наличие парочки сломанных ребер и обширные синяки.

— Твоя очередь, — сказал Валерий девочке.

— А?

— Раздевайся, — ехидно сказал Нестеренко, — буду тебя лапать.

Девочка уткнулась носом ему в подмышку и заплакала. Быстрый осмотр показал, что ей повезло куда больше, чем ее кавалеру. Невосполнимые и окончательные потери понесли только босоножки, у которых в спешке отодрался каблук, да кофточка, разодравшаяся чуть не пополам, пока дальнобойщик вытаскивал ее из покореженной машины. Лифчика под кофточкой не было, и девочка теперь сиротливо сжимала ее на груди, пытаясь прикрыть острые маленькие грудки.

— Как тебя зовут? — спросил Валерий мальчика.

— Мишка. А ее Лера.

— И почему ты не хочешь в больницу?

— Я боюсь. Вдруг они в больницу тоже придут?

— Кто — они?

Мальчик не отвечал. Зато вдруг встрепенулась девочка.

— А почему вы стреляли в эту машину? — спросила она.

— Как — стреляли? — насторожился мальчик.

— Ты не видел, а я видела, — пояснила Лера. — Они нас сначала подстрелили, а потом развернулись и хотели нас добить. Они попали в машину, а потом он, — и девочка ткнула тонкой лапкой в Валерия, — сшиб того, который стрелял, и они нас не добили и поехали прочь.

Девочка опустила руку, и деревянные браслеты на ней легко звякнули. Мальчик уставился на Валерия черными большими глазами.

— Кто вы такой? — спросил он.

— Проезжий, — сказал Валерий. — Считай, что вам крупно повезло. Не люблю, когда на моих глазах мочат людей без моего на то разрешения. Тебе, Миша, сколько лет?

— Пятнадцать. И три месяца.

— И давно у нас с пятнадцати права выдают? — поинтересовался Нестеренко.

— А давно у нас в черте города на ста сорока ездят? — возразил мальчик.

— Почему в тебя стреляли?

— Это, наверное, не в меня. Это в отца. Тачка-то отцовская, — пояснил мальчик.

— А кто отец?

— Генеральный директор «Рыково-АВИА», — сказал мальчик.

— Это что — аэропорт Рыковский?

— Авиакомпания и аэропорт.

— С ума сойти. Он что, еще существует? Я думал, он давно загнулся.

— Так, — проговорил мальчик, — летаем немножко.

— И за что на твоего папашу наехали?

— Не знаю, — сказал мальчик. Черные глаза упрямо сверкнули. Он явно что-то знал, но беседовать на эту тему со случайным проезжим, которому не нравится, когда в людей стреляют без его позволения, не намеревался.

— Не надо в больницу, — попросил мальчик, — отвезите нас домой.

Сазан обошел искалеченный «паджеро», попинал словившее пулю колесо. Сразу за тачкой, ровно посередине дороги, тянулась слабая темная полоса из масляных капель. Сазан с неожиданным беспокойством подумал, что, если найдется какой-нибудь крутой гаишник, он просто отследит подраненную машину по следу, тянувшемуся за ней, как капли крови за тяжелораненым. Н-да. Надо было бы позвонить Мухе, но мобильник приказал долго жить. Что же касается уличных телефонов, тут Валера не питал иллюзий. В поисках живого аппарата он спокойно мог бы исколесить полгорода, и к тому же, говорят, они сейчас работали на каких-то хитрых жетонах, которых Валера никогда в жизни не видел.

— В натуре, — сказал Сазан. — Отвезу. В Рыково. В час ночи. К черту на рога. По незнакомой дороге. Два часа езды. Ты молись, если эта тачка еще полчасика протянет…

Спустя два часа Миша и Лера были уложены спать в гостевых комнатах на даче Сазана в Яблочкове. Ребята, охранявшие дачу, обладали достаточными врачебными навыками, чтобы оказать детям первую помощь и наложить шину на сломанную руку Миши.

Детей вымыли, вычистили и выдали обоим снотворные таблетки в количестве двух штук на душу.

Когда суета улеглась, а часы в гостиной важно пробили три часа ночи. Сазан набрал номер сотового телефона, оставленный ему Мишей. Трубку, несмотря на позднее время, сняли почти немедленно.

— Виталий Моисеевич? — сказал Нестеренко.

— Кто говорит? — с надрывом закричали в трубку.

— Неважно. Я насчет вашего ребенка. Он у меня…

Нестеренко остановился. В трубке послышался странный звук, словно кто-то втянул воздух сквозь зубы и потом выдохнул.

— Ты… — начала трубка.

Дальнейшие произнесенные в эфире слова не значились ни в каком добропорядочном словаре. И если бы эти слова произносились, скажем, не по сотовому телефону, а по пейджеру, то операционистка наверняка отказалась бы их принимать, так как пейджинговые компании не передают сообщений, оскорбительных для клиента по содержанию и матерных по форме.

Нестеренко послушал, любуясь про себя тем, как глубоко овладел великим и могучим русским языком человек с картавым "р" и с отчеством «Моисеевич», а когда его собеседник наконец иссяк, с преувеличенной вежливостью сказал:

— Господин Ивкин, вы меня не так поняли. В вашего сына сегодня стреляли. Беленькая «девятка», водитель и автоматчик. На проспекте Мира. Его тачка сгорела. Я проезжал мимо. Я вытащил его из машины. Его и девочку Леру. Он попросил не везти его в больницу. Я привез его к себе. А за «козла» знаешь что бывает?

Трубка убито молчала.

— Господи, — сказал Ивкин. — Извините, пожалуйста. Я…

— Вы бы лучше пятнадцатилетнему парню тачки не давали.

— Где вы живете? Я сейчас же приеду…

— Не советую. Миша спит сладким сном в мягкой постели с обезболивающим и снотворным. А ночью я бы на вашем месте никуда не ездил. Эти парни в «девятке» были настроены очень серьезно. Приезжайте утром, только с охраной. У вас есть охрана?

Господин Ивкин упавшим голосом подтвердил, что у него есть охрана. Нестеренко дал ему свой адрес и телефон и повесил трубку.

Когда Валерий обернулся, он увидел, что в комнате он не один: у большого мраморного камина стояла девочка Лера. После купания ей выдали белый махровый халат, рассчитанный на увесистого мужика пятьдесят четвертого размера. Полы халата волочились за ней по паркету, а тощая шейка выглядывала из махровых валиков воротника, как улитка из раковины.

Теперь, когда ее отмыли от косметики и грязи, Валерий заметил, что девочка дивно хороша. У нее была маленькая головка с зачесанными назад волосами, большие серые глаза и пухлые, по-детски порочные губки.

Склонив голову набок, девочка рассматривала нежданного «проезжего». Парня лет тридцати, поджарого, с хищным лицом и ослепительно белыми зубами, с глазами цвета топленого леденца, глазами, имевшими неприятную привычку не мигать и смотреть на собеседника словно сквозь оптический прицел. После ночных приключений Сазан переоделся в дорогой тренировочный костюм, и внимательный взгляд мог углядеть на левом запястье, чуть пониже платинового «Ролекса», шрам то ли от пули, то ли от сведенной татуировки.

— Ты чего не спишь? — сказал Валерий, — немедленно марш в постель. И не ходи по полу босыми ногами.

Девочка по-прежнему смотрела на него, склонив головку.

— А вы бандит или бизнесмен? — вдруг спросила она.

— С чего ты взяла, что я бандит?

— Вокруг Мишкиного отца тоже все время крутятся. Они по виду похожи, а так присмотришься, и сразу увидишь, кто есть кто.

Сазан подошел к стоявшему в углу бюро и нашарил в нем визитную карточку.

— Устраивает? — сказал он.

В правом углу карточки значилась завитая эмблема: "Коммерческий банк «Ангара». Чуть ниже стояло: Нестеренко Валерий Игоревич. Член совета директоров.

— Ну и что? — сказала девочка. — Вокруг Мишкиного отца тоже полно таких. Тоже замы и преды. А как посмотришь, так он десять лет отсидел.

Нестеренко хотел было сказать, что он сидел не десять лет, а два, но только махнул рукой и повторил:

— Иди спать, тезка.

Ивкин Виталий Моисеевич явился за своим отпрыском в семь утра.

Это был мужчина лет пятидесяти, с двойным подбородком и большими залысинами на крупной, что твоя тыква, голове. Сазан с удивлением отметил, что костюм сидел на нем мешком и пошит был не у Грекова и не у Версаче. А крупногабаритный мобильник, торчавший из кармашка, был явно предпочтен более удобным моделям за дешевизну.

Отец Миши был, видимо, жутко смущен своим вчерашним монологом по телефону. Он извинялся минут пять, пока невыспавшийся Нестеренко, остро страдавший от отсутствия привычной утренней тренировки, не оборвал его.

— Давай лучше к делу, — сказал он, — кто тебя заказал?

Директор чистосердечно развел руками.

— Не знаю, — сказал он, — это недоразумение. Брови Нестеренко взлетели вверх.

— Я что, похож на мента? — жестко оскалился он.

— Нет, Валерий Игоревич. Вы не похожи на мента. Эта дача, — и директор обвел широким жестом и изысканно отделанную гостиную, и мраморный камин, и широкие окна, сквозь которые виднелись скучающие у ворот охранники в камуфляже, — я бы сказал, что вы похожи очень даже наоборот.

— Тогда зачем гнилой базар? «Недоразумение»!

— Но… в конце концов… это не может быть серьезно! Миша… он почти здоров, они же не стреляли по нему!

— Твоего сына чуть не убили, — сказал ровным голосом Сазан, — он остался жив потому, что наши тачки шли гуськом. И когда эти парни развернулись, чтобы выдать «мазде» добавку, то я принялся по ним стрелять. Понимаешь, у меня рефлекс: если рядом стреляют, значит, стреляют в меня. А если стреляют в меня, то я стреляю в ответ. Такие вот привычки с Афгана. И если бы меня не случилось поблизости, твой сын лежал бы сейчас в морге с повышенным содержанием свинца в различных тканях тела. И девочка лежала бы рядом. Ясно? Не хочешь говорить — ради бога. Я своих услуг не навязываю. Я, знаешь ли, не халдей в кабаке.

Нестеренко поднялся.

— Пойдем кофе попьем, пока дети не встали, — сказал он.

Директор поплелся за ним на веранду, где на крытом белой скатертью столе дымились две чашки с капуччино и стояла целая горка фруктов и плюшек. Пили кофе молча: директор от волнения сожрал добрую стопку плюшек, а Нестеренко скормил плюшку забредшему на террасу павлину.

Директор проводил павлина изумленными глазами.

— Ты вчера вечером из дому выезжал? — спросил Сазан.

— А? Да.

— Куда?

— В Москву. Один друг просил приехать.

— И как друга звать?

— Это неважно. Старый друг, пилот-международник, бывший. Теперь начальник управления в СТК.

— Где-где?

— В Службе транспортного контроля. Есть у нас такое… правительственное агентство.

Показалось это Нестеренко или нет — но слова «правительственное агентство» были произнесены весьма странным тоном. Тоном, подобавшим скорее анархо-синдикалисту или какому-нибудь горячему ненавистнику продажного правительства, чем уважаемому генеральному директору авиапредприятия, даже пускай и ходящему в несколько потрепанном пиджаке.

— И на чем ты поехал?

— А…Э… Я хотел на «мазде» поехать, а тут гляжу — «мазды» нет. Я чуть не подумал, что ее угнали, а потом смотрю, что в Мишкиной комнате пусто. Вызвал водителя и поехал.

— Понятно. И друг твой не был удивлен, что ты приехал?

— Нет.

— И о чем вы таком серьезном говорили, что надо было в Москву переться заполночь?

— Ни о чем особенном. Об акционерном, собрании.

— Каком акционерном собрании?

— Нашем, каком же еще. «Рыково-АВИА». Будет послезавтра. Сазан задумался.

— Я в этих вещах рублю слабо, — сказал он, — но, по-моему, акционерные собрания бывают весной. Поздно в июле для акционерного собрания.

— Это внеочередное.

— И кто его созывает?

— СТК.

— А что они, акционеры?

— Да, у них контрольный пакет. В смысле контрольный пакет у государства, а управляет этим пакетом СТК.

— И чего они хотят?

— Снять меня.

— За что?

— За то, что аэропорт в глубокой заднице.

— А что, у нас кого-то снимают за то, что что-то в глубокой заднице? — выгнул брови Сазан. И добавил:

— Я бы тогда с президента начал.

— Меня снимают.

— И кого хотят поставить?

— Не знаю. Есть у них вроде один — Кагасов, что ли. Если бы Сазан досконально знал законодательство об акционерных обществах, он мог бы с уверенностью сказать, что директор лжет. Потому что по закону кандидатура, предложенная акционерами на пост генерального директора, должна быть внесена в списки для голосования как минимум за сорок пять дней до созыва собрания, и стало быть, «не знать», кого прочат в его преемники, Ивкин не мог. Сазан акционерного законодательства не изучал, но, что Ивкин врет, понял и без того.

— И чем этот Кагасов занимается?

— Тоже аэропорт возглавляет. Где-то на юге.

— А поточнее?

— Ну Еремеевкой он заведует. В Краснодарском крае.

— И что, аэропорт Еремеевка под бдительным надзором господина Кагасова процвел и поразил чиновников СТК своей высокой доходностью и безупречным качеством обслуживания пассажиров?

— Дерьмо, а не аэропорт, — искренне сказал Ивкин. — Внутри Союза три самолета в неделю, и те грузовые. Правда, чартером летают в Турцию, в Грецию. Мешочников возят. Налоги за три года не плачены. Убытки за прошлый год пять миллиардов. У нас хоть налоги заплачены, а то бы нас обанкротили.

— И почему СТК так хочет посадить человека из аэропорта, который не платит налоги, в аэропорт, который налоги платит?

— Не знаю. Говорят, он в СТК кому-то родственник.

— Возможно, — сказал Сазан, — но как-то у тебя концы с концами не сходятся. Ну, родственник. Ну, кому-то ты перешел улицу. Но, как ты совершенно справедливо отметил, эта твоя СТК — правительственная служба. Причем, извини, самая какая-то захудалая: в жизни не слышал, что такая есть… Сидит, небось, на десяти столах в трех комнатах, а остальные двадцать сдает в наем. И вдобавок она тебя послезавтра законно снимет. Не она же тебя заказывала?

— Я и не думаю, что она.

— Тогда почему твой старый друг позвал тебя ночью в Москву и почему «мазду», в которой ты должен был ехать, расстреляли из автомата?

— Не знаю. У компании есть долги. И я в долг тоже давал. Довольно много. Раньше, когда дела у нас были лучше.

— Понятно. А теперь, когда дела компании плохи, а тебя вот-вот вышвырнут из кресла, ты попросил долги вернуть?

— Допустим.

— А твоего старого друга среди твоих должников случайно нет?.

По тому, как сморгнул директор. Сазан внезапно понял, что его вопрос попал точно в цель.

— Ты один к другу ездил?

— Нет. С замом. С Алексеем Глузой.

— А почему это к другу — да с Глузой?

— Потому что он у меня правая рука. Не хотел я один на один встречаться с человеком из СТК.

— То есть когда твой друг тебе позвонил, ты перезвонил Глузе и сказал: «Поехали».

— Да.

— А твоя правая рука не могла тебя заказать?

— Зачем? Уйду я — его вышибут в полминуты. Сазан взглянул на часы: стрелки уже подбирались к восьми, солнечное пятно, лежавшее в начале беседы на самом краю скатерти, незаметно перебралось поближе к середине.

— Ладно, — сказал Сазан, — пошли деток будить. У тебя «крыша» кто?

Застигнутый внезапным вопросом директор замялся. Потом пробормотал:

— Шило. Они у нас ТЗК держат.

— Че-го?

— ТЗК. Топливозаправочный комплекс. Сазан прикинул расклад. Шило был довольно известным подмосковным авторитетом, был причастен к водке и к бензину, и каким образом его ребята попали на топливозаправочный комплекс, было совершенно понятно. Сазан не помнил, чем там точно заправляются самолеты — не то керосином, не то каким-то особым бензином, но в любом случае каким-то розничным углеводородом. А розничный углеводород на северо-востоке Москвы — это Шило.

— Ладно, — сказал Нестеренко, — передай Шиле привет от Сазана и скажи, чтоб он тебя берег пуще зеницы ока. А то он вон с тобой прислал каких-то… одноразовых, — и Сазан с явным презрением кивнул в глубь дачи, туда, где сквозь листву виднелось несколько фигур: ребята Сазана беседовали с охранником и шофером Ивкина.

Было уже десять часов утра, когда Сазан, покончив с утренней разминкой, вышел из душа и, потирая руки, уселся за достархан на веранде.

— Посмотрим, что Бог послал! — радостно проговорил он.

Бог послал бандиту на завтрак яичницу, здоровую, что твой тележный обод, и густо усыпанную ветчиной и зеленью, большой кувшин холодного молока и целую кучу корейской строганной моркови, до которой Сазан был большой охотник. Сазан завтракал не один — напротив него сидел молодой, плотный парень, правая рука Нестеренко, по кличке Муха. Погоняло свое Муха заработал не из-за фамилии (звали его по паспорту Алексей Муханов), а из-за давней истории: года три назад молодой и безусый еще Лешка Клещ, воображая себя парнем крутизны необыкновенной, наехал на одного бизнесмена, отказывавшегося возвращать деньги обратившейся к Лешке структуре. Бизнесмен оказался борзой, Лешку с двумя качками велел спустить с лестницы, и на следующий день Лешка, недолго думая, подъехал на «девятке» к офису бизнесмена и шмальнул по окнам из «мухи». По мысли Лешки, от бизнесмена и его конторы должны были остаться мелкие тряпочки, но так сложилась судьба, что два фраерка, продававшие Лешке и гранатомет, и гранаты, кинули его по-черному, и вместо собственно гранат впарили металлические болванки, употребляющиеся на учениях.

В результате вместо кромешного смертоубийства болванки разнесли стекло и попортили факс.

Самое смешное, что бизнесмен жутко струхнул и деньги выплатил: он-то понял так, что болванки предназначались ему как урок, да и Лешка быстро провернулся мозгой и через пять минут позвонил фраерку из автомата с грозным предупреждением: «В следующий раз шмальнем настоящими!»

Словом, все закончилось хэппи-эндом, но Сазан прослышал об огрехе своего звеньевого и разъяснял ему долго и внятно, что замочить лоха — дело нехитрое, но что на мочилово бабки только тратятся, а его, Лешки, задача — бабки приумножать. Лешка эту мораль накрепко усвоил и с тех пор людей по пустякам не гасил, а вот прежняя его кличка сдохла сама собой, и накрепко прилепилась новая, напоминавшая об истории с гранатометом.

— Там ребята не выяснили, — спросил Сазан, — к кому этот фраерок вчера ночью ездил?

— Некто Петр Алексеич.

— Ладно. Есть такая контора — Служба транспортного контроля. Пробей, кто из ее шишек по профессии пилот-международник, а по имени-отчеству Петр Алексеич. И пристрой за ним хвост, только в темпе.

— Валер, — опасливо спросил Муха, — а мы на чужую делянку не лезем?

Сазан выпятил нижнюю губу. Лицо его на мгновение утратило всякую привлекательность и приобрело странный вид: больше всего оно в этот миг напоминало оскаленную маску демона, вроде тех, которыми расписаны стены храмов в Амритсаре. Потом лицо Сазана расплылось в улыбке.

— Тачку к механикам отвезли? — спросил Сазан.

— Да.

— Что они говорят?

— Двадцать штук, говорят, не меньше. Крылья битые, перед битый, там еще двигатель надо перебирать — чего-то там треснуло, и все масло вылилось, они вообще удивляются, как его по дороге не заклинило. По мне так лучше ее на запчасти продать, все равно порченая. На такой тачке ездить — все равно что на шлюхе жениться.

Нестеренко улыбнулся.

— Вот видишь, — сказал он, — двадцать штук. А ты меня еще спрашиваешь, зачем мне Петр Алексеевич. Надо же знать, кому выставлять счет за ремонт.

Глава 2

Тезка великого царя-преобразователя Петр Алексеевич Воронков, заместитель начальника управления коммерческих перевозок Службы транспортного контроля, прибыл на работу в девять ноль-ноль, как то было заведено у Воронкова вот уже третий год. Утро протекло в хлопотах и заботах, и хотя Петр Алексеевич сочинять бумаги любил и особую страсть испытывал к сложноподчиненным предложениям, все же он не мог не поразмышлять о неисчислимых бумагах, ненужных звонках и о времени, спущенном в унитаз. Особенно раздражил Воронкова один звонок: в час пятнадцать ему позвонил какой-то мужской разбитной голос и стал добиваться Петра Михайловича.

— Петра Алексеевича, может быть? — спросил Воронков.

— Я куда звоню? — непонятно поинтересовался голос.

— Вы попали в Службу транспортного контроля, в кабинет Воронкова, — раздраженно проговорил Петр Алексеевич, — здесь нет никакого Петра Михайловича, и я прошу вас этот телефон больше никогда не набирать. Это правительственный телефон.

На другом конце трубки наступило замешательство, собеседник вздохнул и заткнулся. Петр Алексеевич был доволен. По небрежному тону голоса и некоторым деталям (например, собеседник не поздоровался, а сразу закричал в трубку: «Михай-лыч!») Воронков умозаключил, что имеет дело с особью из простонародья, с похмелья перепутавшей телефон. Воронков надеялся, что упоминанием слов «правительство», «служба» и «кабинет» особь была приведена В состояние надлежащего почтения к крупному чиновнику, ненароком ею обеспокоенному.