ГЛАВА ВТОРАЯ

В КОТОРОЙ НЕВОСТРЕБОВАННЫЙ АРМИЕЙ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ ВЕРТОЛЕТ НАХОДИТ НЕСТАНДАРТНОЕ ПРИМЕНЕНИЕ

Отличительной чертой особнячка на улице Наметкина было полное отсутствие каких-либо опознавательных табличек на дверях кабинетов — при необыкновенном изобилии их снаружи. Двери почти всех комнат (считай, фирм) были распахнуты настежь, меж них бродили сотрудники, и на мамонтообразном ксероксе, стоявшем, к примеру, в АО "Весельный дом «Металлург», снимались копии контракта для фирмы «Интертрейд».

Дефицит табличек объяснялся, разумеется, не скупостью владельцев офиса, а правилами приличия. Дело в том, что в одной комнате нередко сидело по две-три фирмы (зарегистрированных, натурально, в самых разнообразных местах, от Бреста до Анадыря) или один и тот же сотрудник мог быть представителем совершенно разных структур. Если бы какой-нибудь дотошный фининспектор (не дай бог!) вздумал проверять многомиллионный контракт, заключенный, к примеру, между АО «Стальэкспорт» и АО «Феникс», то он обнаружил бы, что представитель «Стальэкспорта» сидит в правом углу комнаты 219 на втором этаже, а представитель «Феникса» — в левом углу этой же комнаты. Или, что того пуще, гендиректор «Стальэкспорта» является одновременно гендиректором «Феникса».

Поэтому, чтобы не вводить случайного посетителя во искушение и не добавлять ему лишней информации, могущей случайно запасть в голову при виде длинных и обстоятельных надписей на дверях, — табличек не было. Случайного визитера охрана брала под ручку и твердо влекла к любезной ему двери, а если посетитель жалобно просился в туалет, то охрана ждала его у дверей туалета и вела дальше. А свой человек и так знал, куда направить стопы.

Николай Заславский обитал на втором этаже особнячка, в отдельном кабинете с секретаршей. Стол с компьютером был заставлен аккуратными стопками документов высотой в полметра. Пластиковый шкаф был забит огромными папками с круглыми дырочками на корешке, и казалось, что документы сквозь эти дырочки подсматривают за людьми.

Сердце Черяги упало. Документы предстояло проверить на вторичную вшивость, — а вы никогда не пробовали проверять на вторичную вшивость документ, изначально состряпанный с упором, так сказать, на первичную вшивость — на то, чтобы обойти налоги и пошлины?

— Мы, на всякий случай, просигналили в Шереметьево, — сказал Брелер, — но если он решил уехать из страны, он не обязательно поедет через Шереметьево. Он может уехать на Украину и улететь из Киева…

— А ты думаешь, он уехал из страны? Брелер развел руками.

— А хрен его знает, — сказал хранитель московского офиса, — он мужик вроде бы приличный, в явном грехе не замечен. С другой стороны, кто у нас других не кидает? Как гласит известный плакат: «Кидняк — основа российского бизнеса».

Черяга едва заметно поднял брови. В ответе начальника таилась некая странность. Странность заключалась в том, что подобную сентенцию о Заславском мог бы изречь любой из его сослуживцев. Брелеру же, по чину, полагалось вместо сентенции извлечь папочку, в которой было бы подробно указано, с кем Коля Заславский разговаривает по телефону, какие блюда предпочитает, с кем спит и каким способом предпочитает это делать… Брелер, вероятно, это почувствовал и сказал извиняющимся тоном:

— Я ведь тут всего месяц. До Коли еще руки не дошли, знаешь…

Черяга знал. Так случилось, что последний месяц служба безопасности работала сразу по двум головоломным делам и оба раза Брелер внес более чем существенный вклад в успех расследования.

— Я как пришел, списки составил, — продолжал Брелер. — Кого в первую очередь проверять, кого во вторую. Он у меня в четвертом списке был. Опять же, — заметил бы, что за ним ходят, начался бы скандал, что я, мол, за следующим замом охочусь…

Черяга кивнул. Человек, который только что посадил первого зама губернатора и сделал это не из мести, а просто в силу избранного им рода занятий, никак не мог желать, чтобы на него нажаловались еще одному первому заму… Тот же Заславский мог поднять шум, побежать к Извольскому, представив дело таким образом, что пригретая на груди жидовская змея опять копает в прежнем направлении, причем на этот раз и под власти, и под комбинат зараз.

На столе Заславского зазвонил телефон. Черяга заколебался, но телефон звонил настойчиво, долго, и Черяга снял трубку.

— Ало! Коля! Ну, слава богу!

— Коля вышел, — сказал Черяга, — я за него.

— Пашка, ты? Это Заславский. Ты вот что скажи этим, комбинатовским: они охамели. Ясно? Заплатили налоги номерками от квартир — знаешь, такие пластмассовые?

— Знаю.

— И притом — по семьсот рублей штучка. Я что — вместо детских пособий номерки будут выдавать? Передашь?

— Передам.

Заславский-старший бросил трубку.

Черяга вздохнул. Ну вот. Платить налоги пластмассовыми номерками, причем по цене, раз этак в сто превышающей рыночную стоимость номерков, конечно, нехорошо. И, по логике вещей, областная власть должна была бы не подписывать такой зачет или, подписав по недомыслию, громко повиниться перед гражданами по телевизору. А коль скоро явка с повинной по телевизору не имеет места быть, а имеет место звонок в контору по обналичке налогов, значит, господину Заславскому-старшему приспичило отделать себе пол особняка каррарским мрамором или оклеить стены, к примеру, вместо обоев зелеными водостойкими долларами.

И это — еще одно осложнение. Если в течение двух дней Заславский не объявится, кто-нибудь наверняка дунет губернатору в уши, что замочили его по приказу Извольского, а губернатор в области недоверчивый и мнительный, что твой Диоклетиан. Половину жизни, между прочим, провел в Узбекистане на высокой партийной должности, а Узбекистан — это вам даже не Россия, там такие бульдоги под ковром дрались с двадцатых годов…

Брелер деликатно отошел в предбанник, а Денис начал дозваниваться кое-куда, отдавая распоряжения, необходимые для вечерней разборки с Камазом. К удовлетворению Дениса, дозвониться удалось быстро и легко, несмотря на паршивую междугороднюю связь, и слова вышли такими корректными, обтекаемыми — если кто посторонний разговоры и пишет, ничего по факту им потом не пришьют. Ну говорил один завод с другим заводом, а потом еще с одним местечком, и что с того?

Денис довольно усмехнулся. Если все выйдет, как задумано — больше ни один носатый урка не сунется к АМК…

Денис оставил телефон и принялся за методичный шмон кабинета. Если поверхность стола, благодаря усилиям секретарши, имела благообразный вид, то в ящиках царил неописуемый бардак. Документы были буквально завалены фантиками от конфет — судя по оберткам, Коля предпочитал «рафаэллу» и «грильяж в шоколаде». На некоторых папках расплылись жирные масляные пятна от унесенного в кабинет cheesecakea, а в среднем ящике обнаружился и сам cheesecake, вернее, половинка от него, окаменевшая и усохшая.

Денис выглянул в предбанник и позвал секретаршу Заславского.

— Это что такое? — спросил Денис, обвиняющим перстом указуя на окаменелость.

— Он никогда в ящиках убираться не велел. Истерику устраивал, — сказала секретарша. — Тараканов развел, я уж не знаю сколько, вон, смотрите, бежит!

Действительно, по пластиковой папке с бумагами бежал огромный рыжий таракан, позоря моральный облик высококлассного офиса. Черяга таракана убил и продолжил обыск. В нижнем ящике стола, помимо бумаг, обнаружились: две страницы из записной книжки на букву "к" и "п", выпавшие из бумажного носителя от частого использования. Несколько неотшлифованных агатов. Белый коралловый кустик с обломанными веточками. Дешевенькая пластмассовая ручка с надписью «Российский кредит», пережившая, несмотря на краткость жизни, горделивого олигарха. Там же валялся старый ежедневник девяносто шестого года. Из щели между дном и задней стенкой ящика Денис выгреб две таблетки, грязные от всякого налипшего сора. Таблетки были маленькие, по полсантиметра диаметром, и весьма бы походили на аспирин или анальгин, если бы не странная маркировка: на таблеточке был вытеснен серп и молот.

Денис полистал старый ежедневник и обнаружил забавную вещь: записи в ежедневнике были сделаны аккуратно, непременно синими чернилами и чуть ли не одной и той же любимой ручкой, каждый день был педантично заполнен. Ежели, например, владелец ежедневника с одиннадцати до двенадцати ни с кем не встречался, то это обстоятельство было отражено в книжке красивым волнистым прочерком, сделавшим бы честь любой паспортистке.

Совсем другое дело — два листка из записной книжки. Они и оказались-то в ящике оттого лишь, что истлели у корешка. Края их были немилосердно обтрепаны, надписи лезли друг на друга, имена-отчества были непременно указаны в сокращенном виде, и видно было, что записывал человек тем пишущим агрегатом, который попался под руку: и синей «роскредов-ской» ручкой, и красным фломастером, и даже нежно-зеленым гигантским маркером, предназначенным для оформительских работ…

Записная книжка была новая, видимо, девяносто восьмого года. За два года что-то непоправимо изменилось в душе Коли Заславского, превратив его из педанта, указывающего в ежедневнике время обеда и сумму, на оный истраченную, в человека, который записывает деловой телефон плакатным маркером и держит в столе веселенькие таблеточки с серпом и молотом.

Черяга отгреб фантики в сторону, взял из стола папку с документами, полистал и обнаружил, что его ощутимо клонит в сон. Лег он вчера в Ахтарске в полтретьего, встал в Ахтарске же в полшестого, но до сих пор как-то особой сонливости не исполнился. А вот полистал пару контрактов — и сразу стал клевать носом.

Ничего он, конечно, с первого раза не нашел. Надо будет завтра вскрывать сейф… Или сегодня? Лучше завтра, а то появится этот же самый Заславский, протрезвевший после запоя или с Кипра вернувшийся, куда он залетел на три дня, забыв переключить мобильник… Бывали и такие случаи, особливо среди «племянников».

Подумаешь — ушел человек из дому и два дня там не был. Ну и что, что ушел? Правда, плащ надел… который никогда не надевал, потому что жена его пилила… Ну и что? Может, забылся и надел. Может, собирался пешком пройтись…

Место, назначенное долголаптевскими для стрелки, было не очень приятное: большой пустырь неподалеку от железной дороги, с полой, до третьего этажа возведенной коробкой долгостроя и осыпавшимся котлованом, наполненным изжелта-серой водой. С той стороны дороги начинался подмосковный лес, слева от пустыря вздымалась одинокая пятнадцатиэтажная «свечка».

Было около часа дня, когда к «свечке» подъехала белая видавшая виды «шестерка», и из нее вылезли двое: молодой паренек с крутыми плечами и безразличным взглядом и массивный кадр с бритой бошкой и в сером плаще. В руках паренек нес футляр от скрипки.

Оба деятеля поднялись на пятнадцатый этаж. На нужной им двери, ведущей на чердак, красовался новенький стальной замок.

— Во, бля, — растерянно сказал тот, что нес футляр со скрипкой, — от бомжей, наверно, повесили.

Тот, что помассивней, вынул из кармана плаща небольшой ломик и, немного повозившись, сковырнул Дужку.

— Ну ты даешь, Камаз! — восхитился спутник, — прям напополам разорвал.

На чердаке было сухо и солнечно, из разбитого окна тянуло холодком, рядом стоял тяжелый шкаф-распределитель и колесо, на которое наматывался шкив старого лифта. Камаз подошел к окну: далеко внизу изгибался китовый ус рельсов, и пустынная площадка стройки вырисовывалась как на ладони. Солнце било в глаза, но к пяти должно было перевалить на противоположную сторону дома.

Если бы любопытствующий архангел, или сильфида, или иное, какое существо, способное подслушивать то, что неведомо смертным, удивилось бы, отчего именно два человека столь неподходящей для лабухов внешности выбрали столь странное место для музицирования, то удивление длилось бы недолго. Паренек распахнул футляр и вытащил из него длинное черное тело винтовки, на которое тут же сноровисто навинтил ствол. Винтовочка, которую он держал в руках, была прелюбопытным изделием. Умелец, тачавший ее частично на родном заводском станке, а частично дома в гараже, не брезговал плагиатом и в целом избрал для подражания изделие Драгунова. Существенная разница заключалась в том, что винтовочку, не долго думая, приспособили под тупорылый АКМ-овский патрон. Это несколько снижало точность выстрела, но Боря Перцов по кличке Перчик, второй месяц, проходящий испытательный срок в составе бригады, и не из таких рогаток в Чечне стрелял.

— Попадешь?

— Угу, — коротко сказал Перчик.

Вчера, когда винтарь пристреливали. Перчик выбил «десятку» со ста метров пять раз подряд. Перчику очень хотелось в бригаду. Это было хорошо, что на Можайском шоссе побилось сразу трое. Как гласит старая народная мудрость, меньше народу — больше кислороду.

— Учти, — дал последние наставления Камаз, — пока хипиш не начнется, не стреляй. Целься в их главного: он у них светловолосый, лет за тридцать, худощавый, в хорошем прикиде. Но раньше нас на курок не нажимай.

— А если вы договоритесь?

Камаз подумал. Зачем Перчику знать весь расклад?

— Если договоримся, не стреляй, — проговорил Камаз. Если бы лицо Камаза не напоминало оскаленный радиатор грузовика, можно было бы считать, что он улыбнулся.

Камаз ушел, а Перчик, припав к прицелу, принялся разглядывать залитый солнцем пустырь. Придумано было здорово. Никто и не заметит во всеобщей свалке, что пуля, убившая мишень, была выпущена не из выхваченного противниками ствола. Единственное неудобство состояло в том, что винтовочку было необходимо вынести из «свечки». Потом ее можно было утопить в ближайшем пруду, но вот на чердаке оставлять никак не полагалось.

Было около половины третьего, когда Денис спустился в столовую, организованную на первом этаже особнячка для ретиво работающих сотрудников. Столовая была вся чистенькая, пластиковая, с длинными судками западных салатов, корейских закусок и аппетитно колышущихся на тарелочках чиз-кейков. Качеством забегаловка не уступала иному крутому кабаку, посетителей чином поменьше охотно водили в нее «попить чай», а среди руководства офиса и вовсе считалось неприличным терять время на сторонний ресторан, если, конечно, в ресторане не была назначена деловая встреча.

Вот и сейчас руководство почти в полном составе — первый зампред банка «Металлург», что на втором этаже, глава вексельного центра «Металлург», что на третьем, и московский представитель фирмы «Ахтарский регистратор» сидели за пластиковым столиком в углу и смеялись какому-то рассказу Димы Неклясова.

Дима Неклясов был человек очень любопытный в своем роде. Генеральному директору «АМК-инвеста» было двадцать семь лет, а выглядел он вообще белокурым и розовощеким студентом. Извольский углядел его на переговорах, когда мальчик в перерыве между университетскими занятиями подрабатывал переводчиком, выпестовал его, вынянчил, свозил на стажировку в США, а в прошлом году посадил свадебным генералом (или, если судить по возрасту — лейтенантом) в самую «заветную» ахтарскую фирму, владевшую контрольным пакетом AM К.

Неклясов внушал Черяге смутное беспокойство. Трудно сказать, в чем было дело. Может быть, в том, что больно уж легко Дима Неклясов достиг всего, чего хотел. Одно дело, если тебя зовут Вячеслав Извольский и ты — пусть в тридцать четыре года, — но своими зубами, руками и ногами дополз до вершины, перервав по пути неисчислимое количество глоток, подставив кучу подножек и выкинув со своего пути и тех, кто тебе мешал, и тех, кто мог помешать. Другое дело, если тебя в младости взяли пальчиками, одели в штанишки от Версаче и отправили в Принстон, а потом на мельхиоровом подносике поднесли ключи от машины, квартиры и хорошего офиса. По жизни, Диме Неклясову надо было весь век ходить пуделем за Извольским, но ведь так легко заболеть звездной болезнью, если тебя в двадцать пять сделали вторым и при том у тебя нет надежды даже к семидесяти стать первым.

Впрочем, возможно, все это были гнусные домыслы, которым не было никакой основы, но которые Черяга в себе не подавлял. Он пес, его поставили лаять, вон он и будет принюхиваться.

Черяга щедро заставил свой поднос салатами, селедкой под «шубой», ухватил полную тарелку душистых щей и к ним свинину на ребрышках, и подошел к обедающим. Дима Неклясов возбужденно рассказывал о том, как на него сегодня наехали:

— Вы представляете, я вылезаю из тачки, и тут возникает такая морда, что твой авианосец. Пальцы веером, цепь золотая…

Слова отскакивали от белых зуб Неклясова, как пингпонговые шарики от стола. Черяга поставил свой поднос на столик:

— Разрешите?

Неклясов мгновенно умолк, потом обернулся, расплываясь в улыбке в двадцать четыре карата.

— О! — сказал Неклясов, — как славный город Ахтарск? Его еще не сдуло в Казахстан?

Собеседники засмеялись. Ребята из московского, «финансового», офиса взяли в привычку подтрунивать над ахтарскими. Для них далекий сибирский город, где дымились трубы, работали домны, и шипел льющийся в чугуноковши металл, — был каким-то глупым пережитком социализма, навсегда заклейменной «комсомольской стройкой», местом, где водились рабочие, медведи и тайга. Ахтарск был непонятным придатком к чистенькому особнячку, где миллионы возникали прямо из воздуха путем перевода энной суммы от «Феникса», занимавшего правую половину комнаты 219, в «Интертрейд», прописанный в левой ее половине.

Ахтарцы же (главный инженер, зам по производству и т.д.) считали именно москвичей паразитами, и Черяга, еще шесть месяцев назад сам обитатель Москвы и следователь Генпрокуратуры, ощущал себя именно ахтарцем. Черт его знает, в чем тут было дело, — может быть, в том, что Денис был по рождению все-таки сибиряком. А может быть, в том, что в Ахтарске Денис был вторым лицом после самого Сляба, полномочным визирем и палачом, а в Москве Денис был просто «новым русским» с банальным «мерсом» и мобильником, из какой-то заштатной комсомольской стройки… «Вы из Ахтарска? Так ваш комбинат же стоит!» — как-то приветствовал Дениса на конференции западный экономический светоч, прилетевший учить русских правильным основам бизнеса. «С чего вы взяли?» — поразился Денис. «Так ведь вся русская промышленность стоит», объяснил светоч.

— Привет российской металлургии! — провозгласил Неклясов, поворачиваясь и поднимая стакан с соком. Он ужасно походил на ди Каприо в роли Артура Рембо. — Говорят, тебя Сляб Заславского послал искать?

— А что, он еще не нашелся? — это спросил кто-то справа от Черяги.

— Найдется, куда денется, — подал голос один из собеседников, сорокалетний толстяк из вексельного центра. — Я ему как-то звоню: привет, говорю, ты не забыл, что завтра нам на Соколовку лететь? «Ой, — говорит, — я не могу». — «Как не могу? Нас Машкевич ждет, так тебя и растак!» — «Да ты понимаешь, я в Таиланде…»

— Он на этот Таиланд у меня две штуки баксов занял, до сих пор не отдал, — пожаловались сбоку.

— А у меня в понедельник пятьсот…

— Много он занимал? — спросил Черяга.

— Он играл много… — ответил Неклясов.

— В «Серенаде»?

— Да. Она тут в трех кварталах, где ближе, тут и ходил.

— Плохо, — сказал Денис.

— Что — плохо? — Казино бандитское, мы на их территории, деньги им не платим.

Дима Неклясов улыбнулся. Он был очень похож на вожака пионерского отряда с шелковым галстуком за двести долларов.

— Это уж, извините, по вашей части, — сказал Дима, — мы не разбираемся, кто кому платит. И почему ко мне на стоянке какие-то упыри подходят.

— Кто-нибудь знал, что Заславский — наркоман? — спросил Денис.

— Что? — Неклясов неподдельно удивился. Черяга вытащил из кармана две таблеточки с серпом и молотом.

— Это что, анальгин? — спросил кто-то.

— МДМА. Экстази. Западногерманское производство. Видите серп и молот? Разновидность называется «горби», в честь супруга Раисы Максимовны. Для прикола.

Неклясов глядел на таблетки с неподдельным любопытством, с каким девственница глазеет в щелку на пенис. Потом осторожно протянул руку, чтобы потрогать.

— Что ж они такие грязные? — растерянно сказал он.

— В ящике завалялись. Коля у нас человек богатый, ханку по притонам не кушает, что ему сотня долларов, которые в щель ухнули… Часто он под кайфом на работу приходил?

Неклясов медленно покачал головой.

— Да нет, Денис Федорыч, — растерянно сказал председатель правления «Металлурга», — никогда б не подумал. Вполне нормальный пацан… Бывали у него, конечно, заскоки, так ведь сейчас жизнь такая, поди разбери, отчего у человека шифер едет, — от дури или оттого, что его партнеры вчистую кинули… От кидняка-то еще круче мозги пробирает.

— А кто ему «колеса» мог доставлять?

— Да господь с тобой, Денис Федорыч! — сказал представитель «Ахтарского регистратора», — откуда ж мы знаем?

— А кстати говоря, — заметил человек из вексельного центра, — ты, вроде бы, бумаги Колины смотрел?

— Да.

Денис взглянул на часы: на часах уже натикало три, пора было уезжать на стрелку, и Черяга торопливо и быстро набивал брюхо.

— Можно узнать, зачем?

— Просто хотел посмотреть, какие контракты он подписывал. И на что «колеса» покупал: на те деньги, которые у нас заработал, или на другие.

— И нашел чего-нибудь?

— Нет.

Дима отправил в рот бледный стебелек спаржи, прожевал и сообщил:

— Сляб завтра приезжает. Правда, что он хочет АЭС купить?

Гигантская недостроенная Белопольская АЭС стояла в сотне километров от Ахтарска.

— Энергетики не продают, — ответил Денис. — Лучше, мол, пусть у нас сгниет, чем ты, буржуй, прибыль получишь.

Поднос Дениса опустел. Черяга торопливо встал, допивая сок.

— Приятного аппетита, — попрощался Черяга. Он уже не услышал, как Неклясов сказал за его спиной вполголоса: