– Поехали, – сказал отец.

– Иди ты вперед, – ответила дочь, – и проверь, хорошо ли накачаны шины.

Спустя минуту они убедились, что, по-видимому, шины даже перекачали, поскольку их велосипеды испарились. Девушка была озадачена, а отец возмущенно воскликнул:

– Проклятые воры!

Более грубых слов он не произносил никогда в присутствии дочери. Но когда Хелли отошла в сторону, учитель со злостью воскликнул:

– Что же нам делать, черт возьми? Надо же было оказаться таким беспечным.

Они искали велосипеды в канавах вокруг сарая и не представляли себе, что шина велосипеда спустила и Йере Суомалайнен чинил ее примерно в пяти километрах на пыльном шоссе. Йере не смущался в выборе сильных слов. Он передал во власть дьявола мыловаренный завод, Сувисумпело, Кафтана и даже философа Ахопалтио, являвшегося первопричиной всего случившегося. Не жалел он и себя. У каждого человека есть право на самовлюбленность до тех пор, пока ему сопутствует успех. Успех Йере продолжался до той поры, пока он не попал в скверную компанию. Он не смог победить в игре, даже имея на руках хорошие карты. Если он выкладывал на стол все козыри, то вынужден был играть в одиночестве. В лучшем случае с двумя украденными велосипедами.

Народный просветитель Пиетаринен постепенно успокоился. Он сидел рядом с дочерью на дорожной насыпи и ожидал рейсового автобуса, который должен был прийти из Выборга. До родной деревни Муйяла оставалось всего полторы мили, но из-за давящей жары совсем не улыбалось топать на своих двоих. Учитель больше не мечтал о романтике свежего сена, а думал лишь о преступлениях, количество которых за годы кризиса возросло до устрашающих размеров. Хваленая финская честность превратилась в миф, который стоило бы поместить в архив народной поэзии.

Пиетаринен посмотрел на часы. До автобуса еще целый час. Минуты казались вечностью. Время нельзя убить, если не заняться какой-нибудь работой. Безделье раздражало его, а лоб и кончик носа обливались потом.

В какой-то момент отец и дочь вскочили на ноги и уставились на Йере, который приближался к ним с двумя велосипедами. На одном он ехал, а другой вез за руль.

– Наши велосипеды! – воскликнула дочь в изумлении, когда Йере подъехал к ним.

Но писатель ничего этого не услышал. Он соскочил с седла и повел велосипеды к сараю. Пиетаринен возмутился. Подбежал к Йере и потребовал возврата своей собственности. Йере измерил оценочно мужчину взглядом, а затем столь же оценочно дочь и покачал головой. Когда учитель повтооил свое требование уже несколько угрожающим тоном, Йере начал перекрестный допрос:

– Вы были ночью в этом сарае?

Пиетаринен посмотрел на дочь и, в свою очередь, задал вопрос:

– Это… это ваш сарай?

– Сначала ответьте: были ли вы этой ночью в са-рае? – наседал Йере.

– Вы имеете в виду этот сарай?

– Да, да… Именно… Других не вижу.

– Но, папа, почему ты не отвечаешь? – Дочь вступила в разговор и продолжила, повернувшись к Йере: – Да, мы были там… Это запрещено законом?

– Сейчас разрешения не спрашивают, – с важностью ответил Йере, – сейчас просто берут и совершают поступки. Люди стали бессовестными, доверять им нельзя. Каждый врет, хотя истину можно скрыть многими другими способами. Значит, вы были ночью в сарае?

– Да, – согласился Пиетаринен и шепотом пояснил, что они были вынуждены где-то переночевать.

Йере без звука поверил объяснению, а про себя остудил свое разыгравшееся воображение. Вот тебе и ночная молодая парочка! Оказывается, отец и дочь искали в сарае ту же кульминацию, что и он сам: сон и отдых!

И Йере поведал страшную историю о собственных приключениях. О том, как с шоссе увидел, что мужчина и женщина приближались к сараю и оставили велосипеды на краю канавы. И только они исчезли из виду, из леса вихрем выскочил неизвестный мужчина, схватил один из велосипедов и потащил его на шоссе.

– Я попытался задержать его, но он буквально вырвался из моих рук, – продолжал Йере. – Тогда я стал преследовать его на другом велосипеде. Жал изо всех сил на педали. В глазах потемнело. В коленях появилась слабость, дыхание сжало, и в ушах зашумел горячий ветер. Я не жалел себя. Во имя права и чести я продолжал преследование, хотя это могло обернуться потерей моей ничтожной жизни. Но вора нужно было задержать любой ценой, славу моей родины спасти, честь отечества сохранить чистой. Я хотел бороться против преступности, помочь официальным властям и всему народу Финляндии. Жал и жал на педали. Промчавшись более трех миль, я задержал вора и передал его в руки полицейских, которые следовали в Хельсинки.

Йере тяжело задышал и стал хватать ртом воздух. Он вжился в роль.

– Сейчас он в верных руках, – закончил он свой рассказ, который по существу своему не очень отличался от той истории, с которой читатель уже знаком.

– Значит, вы агент уголовного розыска? – спросил Пиетаринен с уважением в голосе.

– Просто любитель, – потупился Йере и представился: – Бедный бездомный писатель, ищущий для себя местечка, где можно было бы написать детективный роман.

Йере не лгал. Пиетаринен был в восторге от нового знакомства и возвращенных велосипедов. Он раскрыл свои объятия (как обычно выражаются поэты) и пригласил писателя к себе в гости.

– У нас можете жить бесплатно хоть десять лет.

– Хватит и одного месяца, – ответил автор будущего детектива.

– Нет, нет, поживите хотя бы год.

Так случилось, что Йере Суомалайнен стал спутником учителя Пиетаринена по путешествию. Своим поведением и речью он попытался произвести наилучшее впечатление на своего нового хозяина. Бесхитростный учитель народной школы и подумать не мог, что перед ним тип финского фантазера, который никогда не пытался жить сегодняшним днем, а лишь в прошедшем и будущем времени. Реальность представлялась ему неким сырьем, из которого его фантазия строила иной, куда более уютный мир. Йере честно признался, что у него нет денег, но вместо этого он готов выполнять небольшие работы по дому: колоть дрова, проверять тетради школьников, прогуливать собаку, составить компанию дочери учителя, выбивать пыль из ковров, а по воскресеньям играть на фисгармонии. Однако благодарный хозяин не принял ни одного из предложений Йере:

– Какая чепуха. Я в долгу перед вами, поскольку вы вернули нам велосипеды. И, как я уже сказал, вы можете жить у нас хоть полгода…

Но, когда прошло три недели, Пиетаринен начал осторожно интересоваться, когда же писатель приступит к сочинению романа.

– Жду, когда придет вдохновение, – объяснил Йере. – Оно должно появиться в самое ближайшее время.

В ожидании вдохновения Йере рассказывал сказки дочери учителя. Хелли была в восторге от дяди-сказочника и начала видеть беспокойные сны. Девушка была в том возрасте, когда романтическая интроверсия (определение Ахопалтио) превращалась в кокетливое тщеславие. Она представляла себя женщиной, короткая юбка которой заслуживала пристальных взглядов мужчин. Однако Йере был слишком близорук, чтобы видеть нечто иное, а не курносую девочку в переходном возрасте со светло-пепельными волосами.

Но учитель хорошо знал свою дочь. Он боялся, что девочка, выросшая под постоянной опекой, в один из дней может забраться на колени к дяде-сказочнику и забыть о своем возрасте. Поэтому Пиетаринен начал жаловаться Йере на свою бедность и трудные времена.

– Нужно бы купить демисезонное пальто, а на какие шиши? На мои доходы не приобретешь. Родным тоже надо бы помочь, а нечем. Не на мои же доходы.

Йере понял, что не может дальше существовать за счет бедного учителя народной школы, и в один из осенних дней объявил, что собирается податься в Хельсинки. Он деликатно заметил, что у него с собой нет ни денег, ни бланка векселя. Пиетаринен, в свою очередь, высказал глубокое сожаление, что писатель не может быть дольше его гостем, особенно потому, что он так верно ждал прихода вдохновения. Однако Пиетаринен не дал Йере ни денег в долг, ни векселя, поскольку крепко придерживался принципа: не жаловать писателей, сочиняющих стихи, за которые никто не платит, и заполняющих бланки векселей. Взамен он сунул под мышку отправляющемуся в путь солидный сверток с едой, пожелал Йере счастья и приводил до шоссе.

Когда фигура Йере исчезла на сужающейся впереди дороге, Пиетаринен бросился домой и свободно вздохнул: на доходы учителя народной школы нечего писать детективные романы для финского народа. Их, как и прежде, надо переводить с иностранных языков, подобно шлягерам и меню ресторанов. Пиетаринен позвал Хелли и сухо сказал ей:

– Проверь все комнаты и сообщи мне, если что-нибудь пропало. Наконец-то писатель Хуухкая навсегда покинул наш дом.

Дочь заплакала.

– Ой, мне будет так грустно… Он унес с собой мое сердце.

– А серебряные вещи? – спросил в тревоге учитель и бегом помчался в столовую проверять шкафы.

Начало осени принесло с собой бесконечный дождь. Из всех небесных хлябей капала влага. С полей цвета мокрых ворон исходил запах разлагающейся картофельной ботвы. Поверхность узкой проселочной дороги покрылась скользким слоем глины и слякоти. Места покрепче украшали следы копыт коров, недавно вернувшихся с пастбища. То тут, то там виднелись отпечатки босых ног пастушонка: пять пальцев и проделанная пяткой узенькая ямка.

Но ничто не препятствовало поэтам слагать стихи о густом аромате дождливых вечеров и веселой польке, исполняемой дождевыми каплями. Осень была совместным достоянием, акционерным обществом открытого типа, в котором Йере Суомалайнен состоял одним из верных членов. Правда, он не пел и не слагал стихов, так как тело его, измученное холодом и усталостью, мечтало лишь о тепле и отдыхе.

Снова три дня пешком на запад. Первая половина пути, к счастью, уже осталась позади, да и кусок второй пройден. С едой, данной ему Пиетариненом, Йере разделался еще накануне и сейчас шагал, лишь подкрепившись сайкой, гонимый проливным дождем.

Йере Суомалайнен умел приспосабливаться. На пути он вынужден был играть различные роли, которые рождались в соответствии со сложившимися обстоятельствами. В одном крестьянском доме он столь реалистично сыграл человека, который проповедует во сне, что ему позволили переночевать; в столовой какого-то поселка объявил себя инспектором, проверяющим кулинарное мастерство, и заработал обед. А когда выступал в роли простого человека без запросов, то ничего не получал. Йере смотрел на свое второе «я» со стороны. Некоторые умные люди называют такое явление самокритикой, но на самом деле это лишь оценка ближнего. Сколько раз этот ближний превращался в самого злейшего его врага. Были моменты, когда ему хотелось вонзить топор самому себе в спину.

Йере приближался к небольшой деревушке под названием Потинкорва, где производили медные рога, крепчайшее домашнее пиво и коврики из лоскутков. Деревня была известна своей скаредностью и праведностью. Духовная жизнь ее жителей находилась еще на той исторической фазе, когда наука процветала лишь в монастырях. Население деревни сообща выписывало волостную газету, выходившую два раза в месяц, и альманах, издаваемый раз в год. Несмотря на это, жители шли почти в ногу со временем и добрались уже до 20-х годов нашего столетия. У них были отличные средства информации, поскольку питались они в основном слухами.

Дождь панибратски бил каплями по лицу Йере, застревал в щетине отросшей бороды. Большой палец время от времени с любопытством выглядывал из носка ботинка, где образовалась изрядная дыра для наблюдения за окружающим ландшафтом. Бедные ботинки уже не могли больше впитывать в себя влагу: они были переполнены ею. К счастью, на плечах у него был плащ с пропиткой. Спасибо Пиетаринену, подарившему ему чистое, хотя и заштопанное нижнее белье, а также старую соломенную шляпу. Йере с грустью вспоминал этого своеобразного жмота, школьного воспитателя, в доме которого он на правах его друга провел пять недель, и инстинктивно приподнял напоенную влагой соломенную шляпу. С Печалью подумал он и о дочери учителя, имя которой писалось, как Хели, а произносилось Хелли.

Вечер уже спрятал дождь в темноту. Йере брел по глинистым улицам деревни и остановился возле довольно большого дома. Едва он успел взяться за щеколду калитки, как со двора послышался злобный лай собаки. В дверях дома появился худощавый мужчина и крикнул бродяге:

– Чего надо?

Йере решил, что перед ним хозяин дома, и изложил свою просьбу:

– Можно ли переночевать у вас?

– Нельзя, – отрезал мужчина. – Иди спать в свой дом. А я пойду в свой.

– Мне бы и сарая достаточно или риги…

– Чтобы ночью портить девок? Не выйдет. Убирайся домой!

Йере с покорностью воспринял эту рекомендацию, бросил грустный взгляд на грубияна, стоявшего в дверях дома, повернулся и пошел прочь. Владелец дома крикнул ему из своего надежного укрытия.

– Иди в поселок! Там есть дом для путников и прочих темных людей.

Йере повернулся и спросил:

– А далеко ли до него?

– Не измерял. Узнаешь, когда доберешься. Не наваливайся на забор. Давай, давай, шевели ногами, а то спущу собаку с привязи.

– Спасибо за совет.

– Что?

– Спасибо за совет!

– Не умничай!

– Обходительный финский хозяин, – прошептал Йере. – Наверняка богобоязненный, сделавший все виды прививок и законопослушный. Как бы поступил в такой ситуации артист в жизни Хайстила?

Оборотной стороной ладони Йере вытер влагу с очков и представил себя братом Иисуса Христа.

Сумерки сгущались, а сильный дождь продолжался. Йере почувствовал лихорадочный озноб. Ему необходимо укрыться от дождя, и немедленно. Он направился к небольшой избе и вспомнил песенку, которую обычно напевала ему покойница мать:

Коль обратишься к беднякам, Они тебе всегда помогут.

Коль ты убог и болен Иль немощен и грешен, Они в постель тебя уложат.

Верны Христу они И не откажут в помощи.

Йере пошел к беднякам, пошарил рукой в темных сенях и наконец нащупал дверь. Осторожно постучал, ибо решил сыграть роль нищего. Изнутри послышался мужской рык:

– Через эту дыру и я вхожу!

Йере вошел в избу, которая была освещена на удивление ярко. Мужчина средних лет, напоминавший работника скотобойни, расположился у стола и читал волостную газету. Жена одних лет с мужем сидела рядом со своим властелином и резала ножницами лоскутки для коврика. Йере поздоровался, но никто не ответил на его приветствие. Хозяин бегло взглянул на пришельца и шумно втянул своим носом благоухание черной типографской краски. Жена уставилась на свою работу и лишь изредка воровски бросала взгляды на Йере. В довольно чистой избе было сыро из-за дождливой погоды. Йере попытался наладить беседу, заговорил о дожде, о копке картофеля и, наконец, о ночлеге. Хозяева не слушали его. В заключение жена рассказала мужу, что в адрес некоего председателя объединения раздавались угрозы.

– Эти дьяволы на все способны! – воскликнул муж.

– И протоколисту тоже угрожали, – добавила женщина.

– Да что ты говоришь! Это уж слишком.

– К представителям закона отнесен и письмоводитель.

– Так было и со Стольбергом11. Чертово время! Всегда появляются темные людишки, попрошайничающие по углам. Им, я думаю, надо на лоб ставить печать.

Йере почувствовал себя неловко и, кашлянув в кулак, спросил:

– Простите, нельзя ли у вас переночевать?

– Печать на лоб, говорю я, – повторил хозяин, пропустив мимо ушей вопрос Йере. – Посмотрим, когда они начнут угрожать мне.

– Не верю, – ответила жена.

– Простите, могу ли я помешать вам? – сказал Йере.

– Какого черта они боятся? – произнес хозяин. – Мы все же любим родину и регулярно платим налог на дом.

– Прошу прощения… – Йере снова попытался напомнить о своем присутствии.

Жена тайком бросила взгляд на Йере и продолжила беседу с мужем:

– Высылка этого сапожника тоже дурной поступок.

Хозяин из-за развернутой газеты заметил:

– Один сапожник не в счет.

– А если они его убьют?

– Болтовня. Сейчас убить – дело непростое. Но Стольберг – его следовало бы оставить в покое.

– Они не оставят. Увидишь, отвяжутся ли они и от тебя.

– Пусть появятся в любой момент. Ответ получат. Топором в спину, говорю я.

– Простите, – снова вмешался в разговор Йере, теперь уже громче. – Вы разрешите мне остаться у вас переночевать? Я посплю хотя бы здесь на полу, у порога.

– Да-а. Топором по спине, говорю я, – повторил хозяин дома с ударением, проигнорировав смиренную просьбу гостя.

– У тебя и ружье есть, – заметила хозяйка.

– Оно для зверя.

– Да, это так.

– Ружья и у них имеются…

– Я только подумала, что ты выстрелил бы первым…

Жена и муж продолжали обмениваться словами все на ту же не совсем понятную тему. Йере обнаружил, что хозяин избы читал волостную газету двухлетней давности, в которой говорилось о высылке президента и убийстве сапожника Мяте. В деревне Понинкорва только календарь соответствовал ныне идущему времени. Йере продолжал сидеть на пороге в ожидании ответа. Невероятно раскормленная домашняя кошка, которую, очевидно, питали отменной пищей, переваливаясь, важно прошествовала от очага к гостю, понюхала мокрые ботинки Йере и, радостно мурлыкая, начала крутиться вокруг ног гостя. Она была столь же кротка и дружелюбна, как Хатикакис в Гармонике, аполитичное человеколюбивое животное, по мнению которого люди ведут собачью жизнь. Йере наклонился и погладил теплую шерстку кошки, произнес, обращаясь к животному, ласковые слова и таким путем попытался растрогать сердце хозяев дома. Но в этот момент хозяйка крикнула своей любимице:

– Миссе, Миссе! Отойди от сквозняка!

– Со мной играть опасно, – произнес в этот момент хозяин. – Как я уже сказал, могу и топором врезать по спине…

– Ну, Миссе, иди попей молочка, – произнесла хозяйка, подошла и забрала кошку на руки.

Йере увидел стоявшее рядом с печкой совершенно пустое кошачье блюдце. Он натянул остатки соломенной шляпы на голову, бросил грустный взгляд на дружелюбно настроенную кошку и вышел на улицу. Снова на память ему пришла песня покойницы матери, в которой столь красиво говорилось:

Коль обратишься к беднякам, Они тебе всегда помогут…

Кто-то зарабатывает себе на пропитание сочинением церковных песнопений, другие же – забоем животных.

Ливень нагло ударил прямо в лицо, когда Йере вышел из сеней на улицу. До шоссе он почти бежал бегом, словно убегая от палок и топоров. Счастливы те люди, у которых нет чувства юмора: они могут выслушивать своих ближних, не смеясь над ними.

Вечер уже оделся ночной темнотой. Стало трудно различать лужи, поскольку все вокруг превратилось в единое черное пятно, а очки запотели. Йере сейчас действительно боролся за выживание. Прошлое и будущее не радовали его. Он только мрачно думал о том, где бы можно было прилечь, чтобы плечи оставались сухими, а сердце успокоилось.

Он уже почти дошел до околицы бездушной деревни Потинкорва, когда беспощадное небо открыло все свои водостоки. Казалось, что темные чудовища облаков до этого накапливали воду в своих хранилищах и сейчас предприняли новое изнуряющее наступление на одинокого путника. В темноте мелькнул свет. Йере быстро направился к нему и нырнул в небольшую избушку, где пожилая хозяйка лирически коротала вечер в обществе своей невестки.

– Я доктор Андерссон, – с достоинством произнес Йере, смахнув воду с курточки. – Мой автомобиль завяз в дорожной глине, и я не могу продолжать свою поездку. Вы не могли бы предоставить мне ночлег.

Йере бросил осторожный взгляд на женщин в ожидании ответа. Молодая хозяйка не осмелилась открыть рот, но свекровь встала и подошла поближе к доктору.

– Снимите с себя мокрую одежду. Я посушу ее. Давайте и шляпу.

Старушка повесила плащ и остатки шляпы Йере на выступ печи, предложила гостю сесть и шепотом что-то сказала невестке. Та согласно кивнула головой и принялась готовить кофе. Спустя некоторое время в маленькой избе уже царила добрейшая атмосфера. Доктор Андерссон пил кофе и грыз вкусные сухари. Невестка сходила в комнату и приготовила постель, а свекровь развлекала путника:

– Еще кофейку?

– Пожалуй, капельку…

– Сухарей?

– Пожалуй, немного…

– Не церемоньтесь.

Йере не церемонился. Он жаждал улечься в постель, но его подвергли расспросам. Он обратил внимание, что женщины о чем-то перешептывались весь вечер, и вот свекровь раскрыла тайну этих переговоров:

– Простите, но нельзя ли кое о чем попросить доктора?

Доктор Андерссон готов был даже на мелкие преступления. Конечно. И свекровь обнажила голень, показала ногу с варикозным расширением вен и коротко сказала:

– Такие вот они.

– Ай, ай! Выглядит плохо. Вы много раз рожали?

Старушка попросила помощи у невестки.

– Шестнадцать, – ответила застенчиво молодая хозяйка.

– Пожалуй, больше, – подумав, сказала свекровь. – Не вспомнить.

– Вот они и появились, – убежденно сказал Йере.

– Что с ногами делать? Болят, а иногда совсем немеют.

Йере оставался спокойным и внешне холодным. Он осмотрел голени старухи, на которых были грыжевые кольца – следы, оставленные каждым рожденным ребенком, и медленно произнес:

– Я, к сожалению, доктор не по этой части, но, несмотря на это, могу сказать, что случай весьма серьезный.

– А вы доктор по какой специальности?

– По технике и философии…

– Может, вы все-таки знаете что-нибудь?

– Разбираюсь только в душевных болезнях. Вам немедля нужно обратиться в больницу, где делают операции по удалению грыжи.

– Резать я не дам.

– Грыжеобразные образования можно лечить и с помощью инъекций, то есть впрыскивания.

– Впрыскивания? – воскликнула старуха в ужасе. – А что они впрыскивают?

– Различные препараты, – авторитетно ответил Андерссон, желая лишь одного – чтобы старуха убрала ноги с его коленей и прикрыла свои раздувшиеся вены шерстяными носками.

– А нельзя ли делать такое впрыскивание дома? – поинтересовалась старуха.

Андерссон покачал головой.

– Пожалуй, но у меня нет ни шприца, ни лекарства. И, как я уже сказал, я доктор не в этой области.

– Это ничего не значит, – произнесла старуха. – Матилайнен у нас тоже ведь не человеческий доктор, а все же выписывает рецепты.

Тут невестка робко заметила:

– Конечно, тетя, может, поехать в больницу?

– В больницу? Не дури. Матилайнен никогда ничего не говорил о больнице, а он-то что-нибудь да знает.

– Он ветеринар. Я согласна с доктором…

– Андерссон, – подсказал Йере.

– Я согласна с доктором Андерссоном. Тете необходимо поехать в больницу. Ээро дадут в полиции автомобиль напрокат, чтобы отвезти в Лахти или даже в Хельсинки.

Свекровь наконец сняла ноги с колен Йере и осторожно поинтересовалась, не может ли доктор прописать ей лекарство. Ответ Йере был уклончивым. Он не шарлатан, который приканчивает своего клиента сегодня вместо того, чтобы спасти его от смерти завтра, и не подлый волостной лекарь, завидующий росту заболеваний в соседней волости. Сейчас его интересовал больше Ээро, а не вздутые вены у старухи. Выяснилось, что Ээро – младший сын старухи, полицейский, который сейчас ловит какого-то опасного преступника.

– Тот, говорят, украл душистое мыло и выступает под чужим именем, – усмехнулась старуха и попыталась снова перевести разговор на вздутые вены.

Доктор Андерссон испытывал аллергию к душистому мылу. Он знал, что человек превращается в преступника только после того, как его арестуют. Поэтому разумнее всего сбежать, сохранив свое имя безупречно чистым. Он с ужасом думал о тюрьме, этом государственном салоне красоты, где вьющиеся волосы преступности стригут трехмиллиметровой машинкой.

Когда свекровь спросила невестку, сколько сейчас времени, и удивилась тому, что Ээро задерживается, доктору Андерссону стало не по себе.

– Что это за вор, укравший мыло? – как бы мимоходом поинтересовался Йере.

– Говорят, житель Хельсинки, – ответила невестка. – Но мой муж поймает его. Ээро задерживал и более высоких господ. На прошлой неделе даже одного директора банка. И торговца автомашинами.

Мысли доктора Андерссона помчались к автомобилю. Дверцу он, оказывается, не запер, а в машине его чемодан и множество ценных технических приборов. Надо немедленно пойти и посмотреть, чтобы потом не рвать на себе волосы.

– Беззаботность человека способствует росту преступности, – заключил доктор Андерссон. – Не закрывают дверей, не пользуются замками и позволяют собакам спать по ночам в доме. Честность и доверчивость являются важными факторами в истории преступности.

Он набросил на плечи плащ, прикрыл высохшей грудой соломы свои волосы и поспешил на улицу. Свекровь пошла за ним, остановила в дверях и робко спросила:

– Нет ли у доктора в автомашине шприца? Я подумала, что было бы удобно впрыснуть лекарство здесь, дома.

– Если хозяйка желает, – дружелюбно ответил Андерссон, – то пожалуйста. Идите в комнату и раздевайтесь.

– Совсем?

– Желательно… А затем ложитесь в постель.

Доктор Андерссон исчез в потоке воды, лившейся с неба.

Глаза, успевшие привыкнуть к яркому свету лампы, не различали ни луж, ни глины. Икры ног у него стали ледяными. Но сытый желудок был благодарен исполнителю роли доктора. Только праздная совесть, которой никогда не добыть средств для жизни, завела свою старую, заунывную песню: хорошо выступил, но совершенно бесчестно. К черту, к дьяволу…

Леса, тянувшиеся вдоль дороги с обеих сторон, тяжело вздыхали, словно море в стихах поэта Мериканто. Небо, владеющее бесконечностью, выглядело неприветливым и бесчувственным. Оно сплошь было покрыто свинцовыми тучами, и не было даже крошечной щелочки, позволившей солнышку хотя бы на минуту взглянуть на глинистую поверхность пашен и дорог.