Глава 19

А еще был Эйлса…

Гхемф и я вели долгие разговоры, пока он трудился над моим шестом. Мне приходилось ложиться на пол или прислоняться к стене, в зависимости от того, какую сторону Эйлса обрабатывал. Дело шло медленно: шест изготовили из очень твердого дерева. Когти на ногах гхемфа были крепкими и острыми, но для подобной работы они мало годились. К тому же когда древесина и расщеплялась, отодрать удавалось только совсем маленькие щепочки. Бог знает что это было за дерево, но, на наш взгляд, хуже быть не могло.

Пока Эйлса работал, мы беседовали, и случалось, что при этом я даже радовалась темноте: благодаря ей меня не так смущали наши физические различия.

Я не видела ни уродливого плоского лица, ни серой кожи, ни отсутствия волос; в темноте даже гхемф казался человеком. В темноте даже полукровка могла держаться с достоинством. А мы оставались пленниками в этом аду, казалось важным думать о нашем сходстве, а не о различиях. Я запомнила свой первый вопрос: я поинтересовалась, какого Эйлса пола.

Вопрос вызвал смех. Гхемф перестал на минуту трудиться над шестом и ответил:

— Именно сейчас? Я в переходном периоде — ни то, ни другое. Мы все рождаемся самками, Блейз. Затем, достигнув примерно тридцатилетнего возраста, мы начинаем меняться и к сорока годам становимся самцами. Конечно, мы придаем гораздо меньше значения, чем вы, различиям между полами. Молодые гхемфы могут вынашивать и кормить детей, старшие становятся отцами. С возрастом мы делаемся более умелыми работниками, но в остальном ни в занятиях, ни в образе жизни между самками и самцами различий нет. Может быть, будет лучше, если ты станешь думать обо мне как о существе женского пола. Пройдет еще несколько лет, прежде чем я смогу назвать себя самцом.

Хорошо, что Эйлса не могла видеть моего лица. Стараясь говорить как можно равнодушнее, я, наконец, сказала:

— Все это нам неизвестно.

— Конечно. Мы стараемся по возможности скрывать различия между гхемфами и людьми и обыкновенно не обсуждаем подобные вещи — это считается неблагоразумным.

— Почему? И почему ты теперь открыла все это мне? Сначала мне показалось, что Эйлса не ответит, но после некоторого размышления она сказала:

— Ну, во-первых, не думаю, чтобы ты сообщила новость кому-либо за пределами этой темницы, если я тебя о том попрошу, — а я прошу. Кроме того, может быть, несчастье, которое сейчас обрушилось на нас, позволяет нарушить обычаи. И еще: мне хочется, чтобы ты — именно ты — побольше узнала о нас. Ты была первым человеком, заговорившим со мной, как… как с равной. Тебе что-то было от меня нужно, но ты с уважением отнеслась к моему отказу; ты даже не рассердилась. Ты и представить себе не можешь, какой приятной неожиданностью это для меня оказалось.

Я почувствовала себя очень виноватой, вспомнив, с какой ненавистью относилась к гхемфам. И еще я подумала о том, каково приходится в жизни, если обыкновенная вежливость со стороны человека оказывается таким памятным событием.

Эйлса вздохнула:

— Болтливость не в натуре гхемфов. Даже сейчас говорить обо всем этом мне затруднительно, хотя темнота и помогает. Понимаешь, мы, гхемфы, даже друг с другом разговариваем мало. Нам нет в этом нужды — мы и без слов знаем все, что нужно. Если мать, проходя мимо, коснется своего ребенка, ребенок поймет, что мать его любит. Если кто-нибудь мне что-то дает, я просто благодарно киваю. Движение головы или жест руки значат у нас гораздо больше, чем у людей. Слова мы бережем для самых торжественных моментов.

Кроме того, наша жизнь настолько упорядочена, что очень немногое требует обсуждения. Мы не любим перемен и ненавидим неопределенность. Мы стараемся жить так же, как жили многие столетия; для нас это… необходимо. Нас так мало, а людей так много, и они так нас презирают! Чтобы выжить, мы должны быть абсолютно предсказуемыми. Мы никогда не должны казаться вам, людям, угрозой. Поэтому мы не меняемся, остаемся услужливыми и кроткими. Однако мы не должны никогда оказываться и бесполезными, потому что и это грозило бы нашей расе исчезновением. Вот мы и занимаемся татуировкой знаков гражданства. Мы решительно отказываемся открыть кому-либо секрет нашего искусства, чтобы не оказаться ненужными, и ни разу не нарушили закона ради кого бы то ни было. — Звук, который издала Эйлса, должно быть, у гхемфов обозначал смех. — И этот мой рассказ, несомненно, самая длинная речь, какую я только произносила в жизни.

Я обдумала сказанное Эйлсой, и чем больше я думала, тем большее потрясение испытывала. Я никогда раньше не обращала особого внимания на гхемфов — только злилась на них за несгибаемую верность закону. Теперь же мне открылась вся трагичность их существования — постоянная неуверенность в будущем, понимание того, что мы, люди, в любой момент можем их истребить, — и что мы достаточно глупы и жестоки, чтобы именно так и поступить, стоит нам счесть себя задетыми.

Я постаралась ответить Эйлсе как можно вежливее.

— Я раньше не любила вас, гхемфов. Мне всегда казалось, что если бы не вы, вся система жестоких законов о гражданстве развалилась бы. Без вас такие полукровки, как я, нашли бы способы обойти закон. Я по-прежнему так думаю, но теперь я понимаю, почему вы так поступаете. Я вижу, что дело тут не в консерватизме, и сожалею, что обращалась к тебе с просьбой о татуировке. Я тогда не представляла себе, что значит такая просьба.

— А я сожалею, что была вынуждена тебе отказать. Ты не могла бы немного повернуть руку? Мне мешает цепь. — Я сделала, как она просила, сдержав стон от пронзившей руку боли. Эйлса продолжала: — Мы, гхемфы, прекрасно знаем, насколько несправедливы законы о гражданстве, однако нам не хватает смелости изменить систему. Мы скорбим и стыдимся, но не думаю, чтобы мы когда-нибудь стали другими. Ты права, что презираешь нас: в присутствии полукровки мы можем только мучиться стыдом.

Только ты, Блейз, не нуждаешься в символе, которым является татуировка на мочке уха. Тебе хватает твоего собственного достоинства, ты — личность. Этого никто у тебя отнять не может.

Может быть, и так… Но законы о гражданстве делают жизнь такой трудной! Однако я удержала горькие слова. Эйлса фактически извинилась передо мной за весь свой род, и было бы грубостью с моей стороны сказать ей, что извинение ничего для меня не меняет. Я предпочла переменить тему:

— Откуда вы, гхемфы, появились?

— Появились? Да ниоткуда! Мы жили здесь всегда. Это вы люди, приплыли откуда-то. Больше тысячи лет назад…

Я разинула рот. Вот так новость! Это мы — пришельцы, чужаки?

Тор и Алайн услышали последнюю фразу, и я почувствовала, что они оба повернулись к нам. Для них сказанное Эйлсой тоже было сюрпризом.

— Сколько людей приплыло? — заинтересованно спросил Тор. — И на чем?

— И откуда? — добавил Алайн.

— Из какого-то места на западе, далеко, далеко на западе. А может быть, следует сказать, из многих мест. Было много названий… некоторые должны быть вам знакомы, потому что пришельцы назвали свои новые поселения в честь старых: например, Цирказе и Брет. И вы прибывали волнами — на каноэ, парусных лодках, плотах. Бежали от чего-то на родине… Многие из вас очень гордились своим происхождением и не желали смешиваться с теми, кто прибыл раньше или после них. В конце концов, правда, оказалось, что совсем не поддерживать отношения невозможно: приходилось торговать, потому что каждое островное государство было слишком мало, чтобы производить все для себя необходимое.

Многие годы вы вели разговоры о том, что вернетесь в родные места, когда там не будет келвов, но так и не вернулись. Одно дело — плыть на восток с попутным течением, и совсем другое — обратно, против течения.

— Келвы? Кто такие келвы?

Эйлса пожала плечами. Для нас это слово ничего не значило. Мы были морским народом, а не народом суши.

В то время я не поняла, что она имеет в виду. Только через много лет мне стало известно, о чем говорила Эйлса. Но это совсем другая история…

Алайн удивленно крякнул:

— Келвы! Только не говори мне, что все эти древние легенды о воинственных демонах-келванах — правда! Я вырос, слушая эти сказки, — у меня была старуха няня, которая только и твердила: «Веди себя хорошо, маленький Алайн, не то явятся воины-келвы на своих скакунах и пошлют тебе страшные сны».

— Это многое объясняет, — тихо сказал Тор. — Я думал, мы появились на одном острове, а потом расселились по остальным, и меня всегда удивляло, как получилось, что каждый архипелаг так держится за свое гражданство и преследует смешанные браки. И еще я гадал, откуда взялись физические различия, не говоря уже о лингвистических, несмотря на то, что торговля между островами всегда процветала.

— Лингвистические различия? — сказала я. — Ты имеешь в виду, что овсянку на Мекате называют «муки», а на островах Квиллер — «скунж»? И что жители островов Фен произносят «р» раскатисто, а на Калменте картавят?

— Да. И еще на всех островах по-разному называют свои укрепленные поселения: крепость, замок, цитадель.

— Укрепление, башня… — подхватила я. — Ага. Как это я раньше не задумывалась!

— Получается, мы не были сначала одинаковыми, а различия возникли только потом. Как раз наоборот. Мы изначально отличались друг от друга, а теперь постепенно делаемся более похожими друг на друга.

Алайн задумчиво проговорил:

— И если действительно существуют келвы, которые вытеснили наших предков из родных мест, скоро ли они отправятся в погоню за нами?

Мгновение стояла тишина, потом Тор невесело рассмеялся:

— Почему-то, Алайн, мне кажется, что у нас хватает неприятностей здесь и сейчас, так что можно не думать еще и об этой угрозе. В конце концов, прошла тысяча лет.

Я думала о другом.

— Эйлса, ты говорила, что тебя послали на поиски Мортреда. Кто тебя послал? Твой народ имеет что-то вроде центрального правительства?

Она покачала головой; видеть этого я не могла, но услышала движение.

— Нет. Если возникает серьезная проблема вроде этой, сообщение передается от общины к общине — предостережение, если хочешь. Ничего подобного на протяжении моей жизни еще не случалось. Тревога из-за Мортреда — первая за несколько поколений.

Послание обдумывается, и те, кто хочет что-то предложить, посылают свои ответы тому, от кого исходило предостережение; этот гхемф и начинает действовать на основании тех мнений, которые чаще всего высказывались. В данном случае многие гхемфы сочли разумным попытаться найти Мортреда и следить за развитием событий, чтобы перемены не застали нас врасплох. Понимаешь, мы думаем, что если власть на Райских островах захватит дун-маг, ему не будет нужды в законах о гражданстве и уж тем более не будет нужды в гхемфах.

— Так это ты послала предостережение?

— Нет. Ох! Прошу прощения — занозила палец… Нет, предостережение исходило не от меня. Тревогу поднял мой дед, но он слишком стар для путешествий, так что я предложила, что отправлюсь вместо него.

Должно быть, такое решение далось тебе нелегко — раз вы так не любите любые перемены. Эйлса вздохнула:

— Еще бы… Дома так хорошо и так безопасно! Мы ведь не любители приключений. Впрочем, сказать по правде, я всегда была более беспокойной и более любопытной, чем остальные гхемфы. Это считается серьезным недостатком… А теперь я еще и обнаружила, что мне нравится звук собственного голоса! Дело, наверное, в темноте… Знаете, мне тридцать пять лет, мои женские года закончились, а ни один самец так и не пожелал создать со мной семью. Все они считали меня слишком непредсказуемой. Может быть, это так и есть: ведь вот до чего меня довела моя непоседливая природа!

— А почему Мортред отправил тебя в «забвение»?

— Я слишком много узнала, подобралась слишком близко… он пронюхал об этом и велел меня схватить.

— Но почему он не сделал тебя рабыней, как остальных? — спросил Тор.

Когда Эйлса ответила, я заметила в ее голосе удивление.

— Разве вы не знаете? Он не мог превратить меня в рабыню, потому что на гхемфов магия не действует. В отличие от вас, мы не имеем Взгляда, и все же заколдовать нас нельзя. Вот Мортред и отправил меня сюда. Загадка в другом: почему он не убил меня. — Эйлса снова вздохнула и отодвинулась от меня. — Блейз, мне придется на какое-то время прекратить работу. Мои когти начинают ломаться.

Через некоторое время Эйлса рассказала мне о гхемфах еще кое-что. По ее словам, хотя все они получают при рождении имя, именами они пользуются не так, как люди. Гхемфы называют по имени только тех, о ком говорят в их отсутствие, и никогда не обращаются так к присутствующим. В результате многие гхемфы вообще не знают, как их зовут; Эйлса только случайно узнала свое имя.

С другой стороны, у каждого гхемфа есть так называемое духовное имя, которое они выбирают себе в детстве. Однако духовное имя они открывают только тому, кого любят: это строго охраняемый секрет, который разделяют лишь с самыми близкими. Эйлса рассказала мне о гхемфах еще многое, но к моей истории это отношения не имеет, и я не собираюсь болтать лишнего. Некоторые тайны тайнами и должны остаться.

Конечно, большую часть времени в разговорах участвовали все мы четверо. Чаще всего мы беседовали о политике, особенно о взаимоотношениях островных государств и о влиянии на них хранителей.

Тор и Алайн единодушно проклинали их алчность, стремление к обогащению и власти. Тора особенно беспокоило то, что он называл «растущей аморальностью силвов-хранителей».

— Посмотрите на Датрика, — говорил он. — Датрик — советник, один из правителей Ступицы. Как таковой, он должен строго следовать девизу «Свобода, равенство, закон», но что мы видим на самом деле? Он пытается найти Деву Замка, чтобы против ее воли выдать ее замуж. Вот вам и свобода выбора! Отказывается исцелить Флейм, пока это не станет ему выгодно. Вот вам закон! С радостью помогает Рэнсому, но только потому, что тот — наследник престола. Вот вам равенство! — Я догадывалась, что, говоря это, Тор смотрел в мою сторону. — Силвы, пожалуй, ничуть не лучше дун-магов. Может быть, даже хуже. Злые колдуны, по крайней мере, не притворяются ничем иным. Силв-магия в руках правящей верхушки хранителей скрыта за пеленой лицемерия; с ее помощью укрепляется богатство и власть хранителей-силвов и над собственными согражданами, и над другими островными государствами…

Раньше ты со всех бедах мира винил политику хранителей перебила я Тора. — Теперь ты ополчился на магию как таковую. Уж выбери что-нибудь одно, Тор. Магия-то чем виновата?

— Ну… виновато и то и другое. Их нельзя разделить. Впрочем, хранителей, не являющихся силвами, упрекнуть не в чем: они просто пешки и от высокомерия силвов страдают ничуть не меньше, чем жители других островов. И злоупотребляют своей магией не только силвы-хранители. Так поступают все силвы, просто на других островах их мало. Всего, я думаю, несколько тысяч — меньше, чем даже гхемфов. В глубине души я уверен, что мы, обладающие Взглядом, должны стремиться положить конец всякой магии, а не только злому колдовству. Она приносит больше вреда, чем пользы. И уж именно магии мы обязаны тем, что острова Хранителей и их правители стали тем, чем стали.

Я обратила внимание на то, что Тор не уточнил, как он собирается избавить людей от врожденного дара к магии, — по-моему, это было все равно что пытаться искоренить большие носы или, скажем, кривые зубы.

— Я никогда не замечала, чтобы Флейм использовала силв-магию во зло, — сказала я. — С этого, пожалуй, можно начать список благодеяний силв-магии: исцеления, драматическое искусство с использованием иллюзий…

— Да, да, мы знаем, — перебил меня Тор. — Но теперь нам еще известно, что силвы могут быть превращены в дун-магов; так можем ли мы продолжать смотреть на магию столь же благодушно? За последние годы исчезло столько силвов… и все они появились снова — но уже дун-магами.

Алайн поддержал Тора:

— Он прав, Блейз. Главное, силв-магия дает власть, и все чаще оказывается, что эта власть безответственна. Власть с очень сомнительной моралью — зло. А бывает, что магия используется в безнравственных целях: я видел, как силвы меняли цвет глаз, чтобы он оказался в тон их костюму! Они растрачивают свою силу на подобные глупости, отказывая при этом в исцелении тем, кто может заплатить. А теперь само существование силв-магии явилось угрозой для Райских островов: могущественный колдун обращает в дун-магов всех силвов, каких только встретит. Уж лучше, чтобы магии не было вообще.

Эйлса, которая до этого момента не проронила ни слова, перестала скрести мой шест и высказала вслух то, о чем я только подумала:

— Но как ты можешь рассчитывать положить магии конец? Никто не знает, как избавить острова от дун-магов, хоть силвы стараются этого добиться на протяжении многих поколений; а ты хочешь еще и силв-магию истребить.

— Может быть, если бы обучение использованию магии тех, кто обладает врожденным даром, было объявлено вне закона… — начал Алайн.

Я презрительно фыркнула:

— Оно стало бы подпольным промыслом. На островах Хранителей на такое никогда не согласятся.

Подобные разговоры длились часами, но, конечно, ни к какому решению прийти мы не могли. Я помню, что Тор говорил: если ему удастся как-нибудь выбраться из «забвения» и ускользнуть от Мортреда, он посвятит всю жизнь поискам способа ограничить власть хранителей и избавить Райские острова от всякой магии. Я считала это пустой мечтой и так ему и сказала.

Должна тебе сказать, что мои взгляды все же изменились. Было время, когда я сочла бы саму мысль об ограничении власти хранителей не только неосуществимой, но и несправедливой. Да, Датрик мне никогда не нравился, но к силвам я относилась с восхищением с тех пор, как увидела их в Ступице, теперь же, хоть я и не разделяла категорического неприятия хранителей и магов Тором и Алайном, события последних дней косе Гортан изменили мое отношение и к тем, и к другим.

Тор, конечно, стремился к этому чуть ли не с первой нашей встречи, — тем более что желал меня. Да, Тор Райдер умел предвидеть будущее…

И мы все теперь знаем, кто, в конце концов, оказался прав. Эта циничная плебейка, Блейз Полукровка, была вовсе не такой проницательной, какой всегда себя считала.

От лектора второго класса

Мифодисской Академии исторических исследований,

Яминдатон, Келлс,

Т. айсо Трамина агенту по особым поручениям

Ш. айсо Фаболду,

Департамент разведки,

Федеральное министерство торговли, Келлс.

47/20 месяца Двух Лун

Благодарю Вас, Фаболд, за то, что Вы позволили мне ознакомиться с Вашими статьями до их опубликования и до очередного Вашего интереснейшего выступления на собрании Общества. Я получил огромное удовольствие от Вашего первого доклада, посвященного Райским островам. Пусть Вас не смущают резкие высказывания некоторых этнографов старой школы, предпочитающих разглядывание костей изучению живой истории. Этим ворчунам все равно придется научиться мыслить по-новому.

И какую потрясающе интересную тему вы выбрали для своего первого исследования! Эта Блейз Полукровка — необыкновенная женщина! Не могу не отметить, что ваше восхищение старой дамой с Дастел было заметно в каждом вашем слове. Впрочем, Вы правильно поступили, опустив некоторые подробности ее рассказа. Представляю себе, как горели бы нежные ушки у дам, отсутствовавших на Вашем докладе, услышь они все, что говорила вам эта неукротимая головешка! Я иногда думаю, не было ли ошибкой позволять дамам посещать открытые для публики заседания Общества. Однако я отвлекся.

Конечно, Вы совершенно правы в своем предположении, высказанном в сопроводительном письме. Расселение представителей келлской расы с равнин Констаншана было волнообразным и происходило в 302-719 годах. Этому способствовали два обстоятельства: нужда в хорошо орошаемых сельскохозяйственных угодьях, поскольку равнины Констаншана становились все более засушливыми, и открытие разведчиками проходов в Пикардийских горах. Плодородные, пересекаемые многочисленными реками прибрежные районы, лежащие у подножия гор, как нельзя лучше подходили для основания земледельческих поселений. То обстоятельство, что многочисленные долины и прибрежные острова были уже заселены племенами мореходов, боюсь, ни в коей мере не останавливало наших воинственных предков.

Поскольку келлсы с равнин Констаншана обладали более развитой технологией, особенно в изготовлении оружия (к тому времени были уже известны и длинные луки, и арбалеты), а также приручили лошадей и создали конницу, прибрежные народы, ничего этого не имевшие, оказать серьезного сопротивления не могли. Многие из них сложили оружие и были порабощены. За многие, многие поколения различия между завоевателями и коренным населением сгладились, и если Вы спросите кого-нибудь вроде меня, уроженца Нижней Пикардии, то едва ли получите ответ на вопрос: кем были наши предки — келлсами или пикардийцами.

Боюсь, что мне совершенно неизвестна история пикардийцев, будто бы бежавших за море и, наконец обосновавшихся в Другом полушарии, на Райских островах. Такое предположение кажется несколько притянутым за уши… Когда я называю коренное население побережья мореходами, я имею в виду плавания вдоль берегов, рыболовство, торговлю между находящимися в устьях рек поселениями. Эти племена не были исследователями океанов.

Что, вероятно, соответствует действительности, — это наличие среди пикардийцев многочисленных различающихся этнически групп населения. Ранние летописи келлсов говорят о том, что жители разных прибрежных долин часто очень отличались друг от друга лингвистически и в культурном отношении и что эти различия иногда подчеркивались и разницей в физическом облике.

Вы спрашиваете, известны ли мне названия «келвы» и «келваны». Действительно, они встречаются в одном раннем литературном произведении, «Записках Тина Весвинтера», и употребляются наравне с наименованием «келлсы» как его синонимы. Совпадение? Не знаю…