Вскоре все услышали его голос. Звонкий, почти мальчишеский:
— Не горюйте, парни, что расстались со спокойной жизнью и сытым пайком на торговых судах! Вам выпала честь послужить на королевском флоте! Станете настоящими моряками! Вам помогут опытные наставники и строгая дисциплина. Как у нас шутят — для военного корабля и для виселицы подойдет любой!
Иван, самый высокий среди новичков, стоял в первом ряду и за спиной слышал чье-то недовольное ворчание. Упоминали какой-то билль о правах и другие парламентские акты. Про себя же думал: «Вот придем в Архангельск, там разберемся. Жалобу подам самому воеводе, а вздумаете удерживать силой, брошусь за борт. До родной земли доберусь вплавь…»
— …Вы все зачисляетесь матросами на фрегат «Кентавр», — продолжал капитан. — Годовой оклад 14 фунтов стерлингов. Из них будет удержан взнос на содержание больных и раненных моряков из расчета шесть пенсов в месяц[24]. Сейчас писарь внесет ваши имена в матросские книжки. Желаю, чтобы в них делались записи только красными чернилами, которыми у нас отмечают заслуги и награды. При захвате вражеского судна, его стоимость оценивается представителями Адмиралтейства, и каждый из вас получает свою долю. В прошлом году «Кентавр» ходил в Средиземное море, где встречался с алжирскими пиратами. Нам повезло — не только освободили пленных христиан, но и хорошо заработали. Некоторые из наших «смоленых стариков»[25] привезли домой по 400 фунтов!
Капитан сделал паузу, но радостных криков не последовало. И тогда прозвучало:
— Ваш непосредственный начальник — боцман Симеон! Исполнять все его приказы!
Засвистела боцманская дудка, и вперед выступил писарь с толстой тетрадью в руках.
— Капитан, я протестую! — раздался крик из задних рядов. — Я нанимался на торговое судно, но уже отслужил срок в королевском флоте. Мой контракт с Адмиралтейством кончился еще в прошлом году! Я имею право и отказываюсь…
— Двадцать плетей! — прозвучало в ответ.
Морские пехотинцы немедленно схватили кричавшего и распластали на ближайшей пушке. Положенное число раз просвистела плеть с пучком ременных узелков на конце, а вахтенный матрос тут же смыл с палубы брызги крови.
Теперь новобранцы один за другим подходили к трапу, на ступеньках которого примостился писарь. Рядом с ним возвышался боцман и одаривал каждого быстрым оценивающим взглядом.
— Имя, откуда родом?
— Иван Плотников, русский, из Новгорода.
— Черт возьми, не знаю, как такое пишется.
— Где учился морскому делу? — спросил боцман Симеон. — Точно знаю, что у русских нет флота.
— Служил на голландском судне «Сирена».
— Не будем мудрить, мистер Симеон. Записываю его просто — Джон Матрос.
— Лейтенант считает тебя пушкарем. Становись на третье орудие правого борта. Во время авралов будешь в палубной команде у фок-мачты. Внизу получишь койку, запомнишь ее номер и место, где будешь спать.
Еще стоя на верхней палубе, Иван прикинул, что длина фрегата не превышает 25, а ширина пяти саженей[26]. Его низкие и темные подпалубные помещения были до отказа забиты людьми. Установленные на батарейной палубе тяжелые орудия уткнулись стволами в закрытые порты и оставляли свободного пространства ровно столько, сколько требовалось для их обслуживания. В узких проходах между ними зияли темные провалы люков, которые вели в трюмы и кладовые, расположенные еще ниже. Скоро узнал, что на более чем три сотни людей на корабле имеется только один гальюн на десять мест, и что даже самое строгое начальство не могло заставить каждого справлять свои потребности в положенном месте. И хотя все темные закоулки палубы регулярно промывались и драились щетками, а все внутренние помещения окуривались специальными составами, тяжелый запах оставался. К нему примешивались ароматы множества вечно сырых вещей и немытых человеческих тел. К счастью, острый запах смолы, предохранявший все корабельные предметы и снасти от быстрого гниения, заглушал многие из них.
Корабельная служба шла заведенным порядком, парусные и артиллерийские учения сменялись авралами и различными работами. Отдых разрешался в определенное время, когда в специально отведенном для этого месте на батарейной палубе можно было подвесить свою койку и немного поспать. Рядом, не более чем в 14 дюймах[27] от тебя, храпели и бормотали во сне соседи, а в дальнем конце палубы в спертом воздухе тускло светился фонарь, над головой топали работающие с парусами вахтенные, внизу громко чавкала помпа, откачивающая из трюма вонючую воду, стекавшую со всех помещений корабля. В борт глухо били волны, и порой потоки соленой воды обрушивались на спящих через неплотно задраенные люки.
По причине плохой погоды огонь на камбузе не разводили, и первые дни рацион состоял из сухих галет, окаменевшего сыра, потемневшей за долгие годы хранения солонины и бурой воды, в которой плавало множество каких-то козявок. Хотя ром выдавали исправно, и только он помогал согреться в сырых помещениях. Но может быть поэтому некоторые поседевшие на службе моряки и говорили, что именно эти ежедневные чарочки и ожидание развеселого отдыха в портовых тавернах и составляют одну из главных прелестей корабельной службы.
На пятый день погода улучшилась, и выглянуло солнце. Весело запылал камбуз, и аппетитный запах горячего варева разнесся по всем палубам. Через распахнутые люки и орудийные порты хлынул свежий воздух. Громко пропела боцманская дудка, призывая всех на верхнюю палубу. Старший лейтенант, мистер Франклин, немолодой, но бодрый мужчина, с задубевшим от морского ветра лицом и потерявшими цвет волосами, обходил фрегат и всюду находил непорядок. За ним следовал боцман и на лету принимал приказания, крепким словом, свистом дудки и линьком напоминал подчиненным об их обязанностях. Работа кипела, потрепанный штормом фрегат вновь приобретал щеголеватый облик военного корабля.
Вместе с другими номерами расчета Иван возился у пушки и время от времени бросал взгляды по сторонам. По положению солнца быстро определил, что фрегат изменил курс и идет на юго-запад. Раз-другой взглянул в орудийный порт и не увидел ни одного из судов каравана. Неужели всех разнесло по океану? И теперь фрегат рыщет в поисках отставших? Не успел это обдумать, как спину ожег удар линька.
— Работай, Джон! Не глазей по сторонам!
— Виноват, господин боцман! — Больше не повторится. — Иван вновь занялся одним из канатов, с помощью которого оружейный станок изнутри крепился к борту корабля.
— Чем занимаешься? Это что за узел?
— Господин боцман, канат отсырел. При выстреле отдача так рванет, что он оборвется. Такой узел научили вязать в Голландии.
— Покажи еще раз. Интересно, раньше не видел такого плетения.
— Разрешите спросить, господин боцман, — осмелел Иван. — Мы ищем суда каравана?
— Голландец доведет купцов до русского порта, а мы повернули к Исландии. Там и будет наша главная работа — охранять рыбачьи суда. Без их трески и сельди Англия не сможет жить, а флот воевать.
…Вот это новость! Теперь об Архангельске придется забыть и матросить на англичанке не три недели, а до конца войны. Если не убьют в бою, то на ней же искалечат или забьют до смерти… Вон как мистер Симеон орудует — где можно обойтись свистком, он норовит линьком или просто хлещет по зубам. А морские пехотинцы… Ясно, почему простые матросы их боятся и ненавидят, за длинные гетры с пуговицами зовут «голенастыми». Эти всегда готовы пустить в ход тесаки, а то и ружья.
Конечно, дисциплину на корабле следует соблюдать. Но чтобы так свирепо… На «Сирене» и других судах такого не было. Хотя там команды набирались по вольному найму, условия не были столь суровыми. Здесь же почти все взяты насильно или обманом, оплата смешная, кормежка дрянь… Даровой чарке рома пусть радуются те, кто ничего другого не видел… А вонь и теснота! Поневоле посочувствуешь бедному Фрицу, что угодил в казарму. Но ему служить легче — в поле или в лесу, на твердой земле. Тут сидишь, как мышь в мокром коробе, что поставили на качели…
Прозвучала команда получить послештормовой завтрак. На этот раз королевская казна решила подкрепить силы «смоленых весельчаков» и расщедрилась: угостила мясным пудингом, маринованной сельдью и мочеными яблоками. Да еще каждого осчастливила полным стаканом рома!
Рассматривая в своей жестяной миске серые комья чуть теплого теста, политые бурой жижей, за такой цвет и запах, матросы и называют мясной пудинг «мертвым младенцем», Иван продолжал размышлять.
…Положение такое же, как сложилось в первые недели на «Сирене». Но за прошедшие три года многому научился, получил опыт и знания. Теперь меня голыми руками не возьмешь. Знаю как служить на море, чтобы не завернули в парусину и не отправили за борт в гости к Дэви Джонсу… Раз очутился на английском военном флоте, придется приспосабливаться к новым условиям, служить по их законам и обычаям и при первой возможности вернуться на русскую землю. Старики говорят, чем длиннее дорога из дома, тем короче обратный путь… Как-никак, но в Навигационной школе получил полезные знания, теперь они пригодятся. А дальше… На все Его воля!
Чтобы отбить запах пудинга, залпом хватил свою порцию рома. Эх! На Бога надейся, да сам не плошай!
Драка началась внезапно. Комендоры верхней палубы схватились с трюмными. Шум, ругань, блеск ножей. Алым клином в свалку врезались «голенастые», расшвыряли дерущихся, приволокли забияк к капитанскому мостику.
Суд был скорым. Вся команда стояла по стойке «смирно» и, сняв шапки, выслушала статьи Морского устава и приговор, который немедленно привели в исполнение.
Четырех драчунов отхлестали чулком, набитым мокрым песком, так что обошлось без окровавленных спин и врачебной помощи. Поэтому наказанные без промедления смогли приступить к исполнению своих повседневных обязанностей. Пятого, который умудрился принять лишний стакан рома за чужой счет, отправили за борт и тащили на буксире за фрегатом до полного вытрезвления. А того, кто вздумал угрожать ножом морским пехотинцам, было приказано килевать. Связанного по рукам и ногам, его опустили с правого борта и подняли с левого, протащив под килем корабля. После такого наказания, до крови ободранный о наросты раковин на днище, матрос не мог стоять на ногах и рухнул на палубу, извергая из себя потоки морской воды.
Просвистела дудка боцмана, и корабельная жизнь продолжалась согласно уставу и распорядку дня.
Глава 22
Драить палубу, — это высокое искусство. Выскрести и промыть сосновые доски до того, что они, словно стол у прилежной хозяйки, станут зеркально гладкими, бледно-золотистыми и будут тепло светиться, дано не каждому. Старший офицер, боцман и его помощники свято хранят от соперников с других кораблей секреты своего мастерства. Как и чем, всем на зависть, полировать палубы «Кентавра» — их великая тайна. Единственно, что известно достоверно — к моющим средствам желательно добавлять матросский пот. Чем больше, тем лучше.
Уже не один час Иван вместе с другими матросами усердно драил палубу. Работа тяжелая, но знакомая. Руки заняты, но голова свободна, поэтому многое можно обдумать. Тут еще и солнышко светит, легкий ветерок приятно обдувает потное тело. Дышится легко — это не под палубой сидеть взаперти.
Прошел боцман, придирчиво осмотрел палубу, не сделал ни одного замечания. Хвалить не стал, но разрешил немного покурить.
— Хорошо идем, — произнес один из матросов, потирая усталую спину.
— Да, ветерок попутный, — откликнулся другой и, указав на белые гребешки невысоких волн, добавил — «Кошачьи лапки» нас так в корму и толкают.
— Подожди, скоро появятся «капитанские дочки», у меня уже начинает ломить кости.
— Вот тогда Сумасшедший Дик прикажет поставить все паруса, и мы помчимся стрелой.
— Что это за «дочки»? — спросил Иван.
Начал постепенно осваиваться на корабле и заводить знакомства с новыми товарищами. Слишком многое здесь было непривычным и казалось опасным. Но сильнее всего угнетал непривычный простор океана… Атлантика. На глобусе она протянулась широким поясом с севера на юг, разделила Старый и Новый Свет… Страшно подумать, что ты находишься за много дней пути от твердой земли. Над тобой лишь небо с облаками, а под тобой холодная бездна. Вспомнил, как болтался на балтийской волне, лежа на крышке люка. Но там родное море, Балтика. А здесь… Поневоле оробеешь, захочешь перемолвиться словом с людьми. Они, видать, привычные.
— Впервые на «синей воде»[28]? Где раньше бывал? — откликнулся один из матросов. Услышав ответ Ивана, объяснил. — Когда портится погода и ветер крепчает, эти «капитанские дочки» одна за одной прямо на палубу лезут. Не убережешься, унесут с собой. Вначале страшно, но привыкаешь.
— Настоящий страх придет, когда, увидишь «волну-убийцу», — добавил кто-то. — В океане она поднимается до ста футов[29], брызги летят выше мачт. Если рулевой зазевается, корабль расшибет в щепки.
— Страшно!
— Мы привычные. Родились меж четырех морей![30]
— Ничего, похлебаешь нашей «сивухи»[31], станешь настоящим соленым смоляком.
— За работу, парни! — из люка показался один из помощников боцмана. — А ты, новичок, со мной. Явиться к старшему канониру!
Старина Билл, по прозвищу Громобой, встретил Ивана настороженно. Этот широкогрудый седой моряк, со следами ожогов на лице, стоял у открытого орудийного порта в окружении других канониров.
— Старший лейтенант и боцман говорят, что ты разбираешься в нашем деле. Ну-ка заряди эту пушку. Дистанция до цели 500 ярдов[32].
— Чтобы накатить корабельное орудие, мне нужно еще два человека.
— Это верно. Бери вот этих.
Вспомнились Ивану уроки на «Сирене» и артиллерийские учения в Навигационной школе. Но все операции проделывал неспешно, старался не ошибиться. Из дульного отверстия вынул заглушку, банником прочистил ствол, вложил заряд, который положен для заданной дистанции, дослал его прибойником. Потом вложил ядро, опять дослал, плотно забил пыжом и взвел кремневый спусковой механизм у запального отверстия. Не забыл выложить стальной шип, которым следует быстро перекрыть запал, чтобы во время выстрела пороховые газы не выходили через это отверстие и не портили орудие. Оставалось только дернуть за спусковой шнур.
— Господин старший канонир, разрешите выкатить орудие в порт и произвести выстрел!
— Обожди, сегодня будем проводить учения, настреляешься. Лучше скажи, какой угол установишь на дистанцию в тысячу ярдов?
Ответ не вызвал возражения. Вопросы о типах пушек, порохов, боеприпасов и некоторых премудростях артиллерийской науки также не остались без ответа. Краткий рассказ об удачном выстреле и захвате пиратского судна на подходах к Копенгагену все выслушали со вниманием. Откровенное признание того, что точное попадание было случайным, понравилось матерым канонирам.
— Хорошо, что ты грамотный — среди наших моряков это большая редкость, — Билл задумался, потер свой малиновый подбородок, на котором не росло ни единого волоса. — Запомни, что на купеческих судах служба совсем другая. Сам видишь, что фрегат построен так, что на нем нет ничего лишнего, а на палубах можно разместить много пушек. Мы, англичане, не любим рубиться в абордажных боях, стараемся победить без лишних потерь, с помощью артиллерии. Возьми наш линейный корабль «Повелитель морей». Он имеет 104 пушки и одним залпом может выпустить тонну чугунных ядер. Мы целимся в корпус противника так, чтобы продырявить его и потопить. Французы же обычно целятся в мачты и паруса, а потом лезут на абордаж. Их корабли быстроходней наших, но если дать им отпор, то уходят. Как они сами говорят — «кто сегодня сразился и бежит, тот будет жить и завтра». Понял?
— Так точно, господин старший канонир! Пушки — ударная сила военного корабля!
— Молодец. Встанешь к пятой пушке на место Боба. Он был слишком горячим парнем. Всегда спешил с выстрелом, но имел глазомер.
— Зря он бросился на «голенастых» с ножом, — произнес кто-то.
— После килевки он совсем оглох и почти ничего не видит. Теперь годится только на подноску ядер.
— Ну, пушкари, все тугие на ухо.
— Хватит болтать, все по местам. Как только подойдет Джимми, начнем учение, — распорядился старина Билл.
— Кто такой Джимми? — спросил Иван. — Он старший артиллерист?
— Эх, ты, торговая простота, — старший канонир широко улыбнулся, показав свой наполовину пустой рот. — И не пялься на меня. Лицо взрывом опалило, а зубы выпали от цинги. Тогда нас еще не заставляли лимоны сосать, все обходились протухшей квашенной капустой… Отвечаю, все должности на корабле для простоты имеют свои неофициальные названия. Старший лейтенант — это Джимми, священник — Чарли, плотник — Чиппи, простой матрос — Джек. Ты же переводишься в пушкари, драить палубу и работать с парусами будут другие. У них вахта четыре часа и через четыре часа отдыха опять вахта. У тебя сон ночью, работа днем, но готовность к стрельбе круглые сутки! Смотри, чтоб пушка сияла, как невеста перед свадьбой!
— Тише, Громобой! Тише. Так орешь, что всю рыбу в океане распугал, — по трапу спускался мистер Франклин. — Как нашел новичка?
— Способный парень, сэр! Есть знание и немного опыта. Может не просто палить, а стрелять со смыслом. Но еще нужно драить и полировать, чтобы довести до полной готовности!
— Очень хорошо. Начинайте учения!
С пятой пушкой и ее расчетом пришлось знакомиться в ходе учебных стрельб. Ребята оказались толковые, своего нового начальника встретили сдержанно, присматривались. Канонир с соседнего орудия также не спускал глаз, указывал на ошибки. Часто появлялся и сам Громобой, кратко объяснял задачи, давал советы. Пару раз подходил старший лейтенант, одобрительно кивал. После учений принес замусоленную книжечку с наставлениями по стрельбе, приказал ознакомиться.
Вечером перед отбоем собрались всем расчетом, пригласили Громобоя и соседей. Иван раскошелился на пиво и ветчину (буфетчик выложил самую свежую, хотя и с душком). Оказалось, что между пушечными портами на внутренней стороне корабельного борта, под развешенными абордажными палашами, топорами и пушечными банниками, у парней приспособлен шкафчик с посудой, кое-какими припасами и приправами. С подволока[33] спустили столик и устроились при свете свечи. Кому не хватило места, те оседлали соседние пушки. Сидели вольно, многие распустили волосы по плечам, чтобы голова отдохнула от косички, туго заплетенной и густо промасленной, в которой не может завестись никакая живность.
Хорошо поговорили, послушали рассказы Громобоя и других старослужащих. А Иван был торжественно принят в Клуб пушкарей левого борта.
Утром на поверхности океана все увидели красные буи и длинные вереницы поплавков. Вскоре можно было различить и флотилию небольших рыбачьих судов под красно-бурыми, хорошо заметными издалека парусами. Над ними с пронзительными криками кружили стаи чаек. Они то и дело стремительно падали к воде и подхватывали мелкую рыбешку, которую рыбаки выбрасывали из сетей.
«Кентавр» обменялся сигналами с флагманом флотилии и отошел подальше, чтобы не мешать лову. Через некоторое время один из рыбачьих ботов сам подошел к кораблю, и с него передали подарок для команды — несколько корзин свежей трески. Прокричали, что улов отличный и рыба идет такими плотными косяками, что местами вода в океане кажется черной. На транспортах, которые сопровождают рыбаков, круглые сутки сколачивают бочки и едва успевают солить пойманную рыбу. О начале войны рыбаки узнали от голландского капитана, спешившего в Нью-Йорк за контрабандным кубинским ромом. Они уверены, что теперь казна скупит весь их улов, ведь для новых экипажей боевых кораблей и полков потребуется много припасов. Других судов они не встречали, но если заметят что-либо подозрительное, немедленно сообщат на фрегат.
Погода оставалась хорошей, а северо-восточный ветер умеренным. С камбуза доносился аромат жареной рыбы и лука, и все с нетерпением ожидали предстоящее пиршество. И Сумасшедший Дик позволил команде отвести душу. Но потом, вместе с несколькими офицерами и боцманом, начал обход корабля. Осматривали все помещения, заглядывали во все закоулки. Кажется, остались довольны, обошлись замечаниями и никого не наказали.
На следующий день старший лейтенант подозвал к себе Ивана.
— Джон, наставление прочитал? Все ясно?
— Так точно, сэр? Но некоторые задачи не могу решить.
— Покажи свидетельство из Навигационной школы. Хочу узнать, чему тебя там учили.
Мистер Франклин внимательно прочел бумагу и усмехнулся:
— Голландцы народ основательный, но широты мысли им не хватает. Учили тебя полезным вещам, но экономили, мало внимания уделяли тригонометрии и другим точным наукам. И после этого они еще жалуются, что им морякам и судостроителям не хватает теоретической подготовки. Ладно, приставлю к тебе мичмана, он подзаймется с тобой математикой.
— Большое спасибо, сэр!
— Кстати, будешь теперь числиться в судовом списке как Джон Карпентер. Как я понимаю, «циммерман» и «карпентер» означают одно и то же — «плотник». На английском военном корабле всё и все должны называться точно и понятно. Поэтому и негру с камбуза мы дали нормальное имя Томас Лондон. Вместо его дикарского Факифука, которое нельзя произнести в приличном обществе.
Немного позднее Громобой, который слышал этот разговор, объяснил Ивану причину такого внимания со стороны старшего офицера.
— Наш Джимми настоящий джентльмен, заботится о корабле и людях. Эти уроженцы Южной Англии все такие.
— Особая порода? — Иван позволил себе пошутить.
— В Гемшире и других южных графствах многие семьи кормятся морской службой со времен королевы Елизаветы[34]. Земли мало, детей много, океан рядом. Мальчишки в 10—12 лет уже служат юнгами. Те, кто учился в школе и у кого в родне есть офицеры, становятся мичманами. Если выдержат три года такой службы и сдадут экзамены адмиралтейской комиссии, то могут стать офицерами. Это в армии дворянские дети могут купить офицерский патент и быстро получают большие чины. Но чтобы командовать кораблем, надо знать науки, а не только уметь ездить верхом.
— Значит старики заботятся о своих детях?
— Обязательно. Южные джентльмены — особая семья, в которой свято чтят обычаи и заботятся о молодняке. В свое время отец Сумасшедшего Дика линьком выбил из меня дурь, заставил учиться и сдать экзамены на чин. С ним я ходил по всем океанам, а потом перешел под команду его сына… А на тебя Джимми положил глаз. Через год он получит под команду собственный фрегат и ему понадобятся толковые ребята. Так что учись и постарайся решить все задачи!..
— На мостике! — раздался пронзительный крик вахтенного матроса. — Рыбаки сигналят: с юга идет неизвестный военный король!
— Ну, Джон Карпентер, настал день твоего боевого крещения! — торжественно произнес Громобой. — Твой первый экзамен на королевской службе!
Глава 23
«Кентавр» развернулся на юг, и вскоре устроившиеся на марсе[35] сигнальщики подтвердили сообщение рыбаков. Немного погодя уточнили — судя по оснастке, это французский фрегат.
Поднявшийся на мостик капитан был одет как на парад. Мундир новый, позументы и пуговицы сияют. Сразу же распорядился покормить команду и выдать двойную порцию рома. Какое-то время рассматривал француза в подзорную трубу, а затем что-то сказал старшему лейтенанту. Тот тоже посмотрел в подзорную трубу, а затем спустился с мостика. Несколько слов бросил младшим лейтенантам и мичманам, и те поспешили на свои боевые посты. Через несколько минут на «Кентавре» все знали, что с юга приближается фрегат «Проворный» под командованием Рене Труэна из французского приморского городка Сен-Мало.
— У этого лягушатника больше пушек и почти в два раза больше людей, чем на нашем фрегате, — сообщил Громобой, прихлебывая свой любимый «боевой пунш», состоящий из рома, кофе и специй. — Его отец нажил состояние, нападая на торговые суда в Ла-Манше. Сынок решил продолжить дело отца, но два года тому назад нарвался на наш патруль и очутился в тюрьме Портсмута. Надо было его сразу повесить, да папаша обещал заплатить большой штраф и отблагодарить судей. Но пока адвокаты торговались, Рене и сам не терялся — вскружил голову какой-то нашей дуре, и она помогла ему бежать. Во Франции он стал героем, и король Людовик принимал его в Версале, наградил и пожаловал дворянство.
— Действительно у француза больше пушек? — спросил кто-то из молодых матросов.
— Не беспокойся, сынок. Все они меньшего калибра, а их канониры не так натренированы, как наши. Господь послал нам достойного противника, и Сумасшедший Дик не опустит перед ним паруса. Так что, парни, одевайте чистое белье — если кого зацепит, оно пойдет на повязки!
— А если ранят тяжело?
— Тогда, сынок, тобой займется лекарь. Да ты не думай об этом. Лучше глотни моего пунша, возьми еще кусок мяса и добавь горчицы. Ешь — сегодня будет много работы!
Свист боцманской дудки и треск барабанов морских пехотинцев возвестил о том, что время принятия пищи закончилось. На мостике опять стоял улыбающийся капитан, но на этот раз он был краток.
— Ребята! Этот пират Рене знает, что путина кончается, и рыбаки уже набили трюмы бочками с соленой рыбой. Он пришел за своей долей улова, но не ожидал встретить нас. Все по местам! Мистер Франклин, прошу вас приготовиться к бою.
Вновь засвистели дудки и раздались команды, за ними последовал топот ног, стук молотков, визг блоков. Еще раньше плотно свернутые матросские койки были уложены вдоль борта на верхней палубе, так что образовали бруствер для защиты от пуль и осколков. Теперь над самой палубой натягивали прочную сеть, которая должна была предохранить команду от падающих обломков мачт и рей, а в случае абордажа помешать нападавшим ворваться на палубу фрегата. На батарейной палубе спешно убирались перегородки между офицерскими каютами и другими помещениями на корме. Все, что нельзя было спустить в нижний трюм, немедленно выбрасывалось за борт. Огонь в камбузе был погашен, чтобы при попадании ядер и разрушении печки он не стал причиной пожара. А в носовом кубрике корабельный лекарь с помощниками развернул свое хозяйство. С подволока опустили столы, рядом разложили хирургические ножи и пилы, бинты, расставили бочки с пресной водой. Тут же установили и бочонок с ромом — как доказала многолетняя практика, он был единственным средством, способным заглушить боль. Корыто для ампутированных конечностей, более сложные операции предполагалось делать уже после боя, выставили близ трапа. Чтобы не расстраивать людей, его было приказано сразу опорожнять, как только будет наполнено.
Морские пехотинцы, навьюченные ружьями и патронными сумками, построились на палубе. Сопровождаемые шутками матросов, их лучшие стрелки неуклюже карабкались по винтам и размещались на марсовых площадках мачт. Из трюмного люка выскочил корабельный плотник и бодро доложил, что все помпы в исправности, необходимые материалы в наличии, а его команда готова приступить к заделке возможных пробоин и тушению пожаров.
Но самое большое движение происходило на батарейной палубе. Орудийные порты были открыты, пушки заряжены и выкачены, так что борта ощетинились их стволами. Ядра, пыжи, картечные стаканы и другие снаряды уложены позади орудий в специальные гнезда. В бочонках на палубе задымились свернутые кольцами запальные фитили, которые, в отличие от новомодных кремневых замков, еще никогда не подводили канониров. Шустрые десяти-двенадцатилетние юнги, прозванные «пороховыми обезьянами», уже сидели на приготовленных к подаче зарядах. В ходе боя только они могли непрерывно подносить новые и стремительно проскальзывать через узкие коридоры в крюйт-камеру[36], где специальные фонари и обитые медными листами стены предохраняли взрывчатку от малейшей искры.
Вслед за другими канонирами Иван доложил о готовности и замер у пушки. Рядом молча стояли номера его расчета. В наступившей тишине было слышно, как бьется о борт волна, гудит ветер в снастях и хрипит помпа.
— Молодцы, ребята! Капитан благодарит, фрегат изготовили к бою за шесть минут! Как на королевском смотру! — произнес прибежавший с мостика младший лейтенант, назначенный управлять огнем пушек левого борта. Теперь, совсем как на последних учениях, он обнажил саблю и встал на свое место у фок-мачты.
Все ожидали дальнейших распоряжений. Пока же тихо, очень похоже на учения. Вдруг француз испугается и удерет? Говорят, их корабли быстроходнее… Вон, слышно как наверху приказывает прибавить парусов Джимми. В открытые пушечные порты ничего не видно, только море и голубое небо.
— Ты о чем думал, сопляк, когда выкинул за борт мой мешок? Мог бы засунуть в посудный шкаф, — у соседней пушки чернявый матрос с серьгой в ухе зло шипел на молодого товарища.
— Приказали выбросить все лишнее, — оправдывался тот.
— Надо было позаботиться самому, а не бегать на камбуз за добавкой, — произнес кто-то.
— В мешке была моя лучшая бритва и кусок душистого мыла…
— Прекратите разговоры, пока офицер не услышал, — в спор вмешался канонир.
— После боя заявишь писарю, что мешок разнесло ядром. Мы подтвердим, и казна оплатит потерю твоей собственности!
Опять потянулись минуты тягостного ожидания. Будет бой или нет?.. Еще остается надежда… Кому хочется умирать?..
Все вздохнули с облегчением, когда услышали пушечные выстрелы. Неизвестность кончилась, и все стало на свои места. С правого борта радостно сообщили, что французские ядра легли с недолетом.
— Нервничают лягушатники, зря порох переводят! — радостно прокричал младший лейтенант. Что чувствовал в эти минуты он сам, конечно, не знал никто. Но в полном соответствии с требованиями Военного кодекса, под страхом смертной казни и запрещавшего всем офицерам выказывать сомнения и малодушие, этот юноша твердо стоял на виду у своих подчиненных. Даже подбадривал их.