Глава 18

Мы проговорили весь день, до темноты и дальше. Ивет накормила нас, потом сварила кофе, потом еще раз сварила кофе. С Лебре, ее отцом, было легко. Непринужденный человек, быстрый в понимании.

Торвиля он встретил при своем первом посещении долины Миссисипи и не почувствовал к нему симпатии. Встретил и Чарльза Мейджорибанкса с научной экспедицией. Экспедиция приняла Чарльза к себе, как гостя. Ведь он являлся отличным ботаником, и то, что такого сотрудника можно было получить за так, было просто невероятным.

Чарльз создавал себе друзей.

— Индейцам он нравился, — рассказывал Лебре. — Он часто приходил к ним, учился у них, они же много про всякое зелье знают.

— А сейчас он где?

— Бог весть! Пропал. Отправился вверх по реке и как в воду канул. — Он прервался на зажигание трубки. — Мы за ним идем, на поиски.

Я потихоньку сволок ноги с койки, перенес на них свой вес и попытался встать. Ивет следила за мной с тревогой; ее папаша просто смотрел. Он понимал, что я чувствую, понимал, что мужчина должен выполнять дела, с которыми, разлеживаясь в кровати, не управишься.

— Вам надо отдыхать! — запротестовала девушка.

— Вы искали Чарльза, — сказал я. — Почему?

Ивет слегка зарумянилась, подняла голову.

— Хороший человек.

— Что же, достаточная причина. А больше нет?

— А чего больше надо? — спросил Лебре. — В один прекрасный день он пришел к нам, мы ели, разговаривали, его общество нам понравилось. Он рассказывал нам о цветах и деревьях, о вещах, какие мне и не снились, о том, как оценивать почву по тому, что на ней растет.

— И ему по вкусу, как я готовлю, — прибавила Ивет.

— Я уверен, ему не только это пришлось по вкусу. Даже ботаник способен видеть не одни растения.

Она зарделась.

— Он славный. Настоящий джентльмен.

— Лошади у вас не найдется? — поинтересовался я у Лебре.

— Что мне за нужда в лошади? Охочусь я пешком или с борта. Вы не поверите, как часто мы добываем дичь, когда она плывет. Или пьет воду.

— Мне необходимо достать лошадь. Сперва я должен добраться до Сент-Луиса, к друзьям и за снаряжением. Без коня не обойдусь.

— Так. — Лебре в раздумье потеребил подбородок. — К востоку отсюда неподалеку есть индейцы. Приличный народ по большей части, и у нас с ними порядок. Можно бы попробовать мену.

— Мену? А чего у меня есть менять?

— Одежда, — указал он, — и здорово шикарный пистолет. И нож — я похожего никогда не видел.

— Одежду я могу отдать, но не пистолет и, уж конечно, не нож. Он двести лет передается у меня в роду.

Окружение было приятно, но неожиданно на меня навалилась усталость. Я лег на спину и посмотрел на палубу над моей головой. Жаль, что набили гвоздей. Брус хороший, правильно выпилен и отделан, можно бы…

Проснулся я в темноте и тишине. Лежал не шелохнувшись, весь внимание, прислушиваясь. Ни малейшего звука, кроме слабого поскрипывания шпангоутов.

Так не должно быть.

Койку напротив теперь закрывает занавеска. Дыхания с нее не доносится. С крайней осторожностью я отодвинул одеяла и поставил ноги на пол, нащупывая мокасины. Потянулся одной рукой за пистолетом, подтянул поближе. Залез в штаны, натянул их, туго застегнул ремень, не переставая слушать.

Все еще ни звука, только слегка пошлепывает вода. Как будто чувствуется движение… так кильбот плывет? Я двинулся к лестнице, ведущей на палубу, — если она заслуживала этого звания.

Кильбот меньшего размера, как этот, обычно строится приблизительно сорока футов длиной и восьми-девяти шириной, нос и корма острые. Палубная надстройка занимает больше половины длины судна, сзади — подмостки для рулевого, впереди — сиденья для гребцов. Над передней частью надстройки — мачта, на нее поднимают единственный прямоугольный парус.

Вдоль каждого борта проходит дорожка с набитыми планками: ею пользуются, когда ведут судно вверх на шестах. Ясно, сам-друг с Ивет Лебре приходится зависеть от паруса, идя вверх по реке, и от течения — когда плывет вниз.

Ступив наружу, на узкую полоску с деревянными выступами, я нагнулся, чтобы голова приходилась ниже крыши надстройки. Застыл неподвижно, ловя звуки.

Вода зарябила, покачивание стало сильнее. Судно на воле волн.

Я посмотрел на корму, где должен находиться Лебре. Нет темной фигуры на фоне ночи.

Я принялся пробираться к корме очень опасливо. Пригнулся еще ниже, когда достиг заднего конца надстройки. Маленькая площадка позади была пуста.

Держась ниже фальшборта, я доковылял до руля. Положено управлять с мостика, но я не имел намерения показываться наверху, где небо выделит мой силуэт, поэтому только поднял руку к рычагу и мягко переставил его по оси судна.

Куда девались Лебре и Ивет? И кто пустил кильбот по течению?

Я не сомневался, что отвязали судно нарочно, но с какой целью — вот вопрос.

Индейцы? Вряд ли.

Маклем со своей шайкой настиг меня? Где все-таки мои хозяева?

Держа левую руку на румпеле, я ухитрялся не натыкаться на берега. Что впереди, я не видел: даже попробовал выпрямиться, так, чтобы очертания моего туловища сливались с рулевой стойкой, — бесполезно.

Только бы на реке не появилось препятствий.

Должна иметься какая-то причина пустить кильбот по течению. Может быть, Лебре и Ивет зачем-нибудь сошли на берег?

Чем больше я задавал себе вопросов, тем меньше понимал, какие должны быть ответы.

Полез на мостик. Оттуда я хоть увижу, что делается впереди меня, да и за руль можно взяться покрепче. С минуту я стискивал рукоять, ожидая: вот-вот в меня вопьется пуля. Пронесло.

Направил судно ближе к берегу, присматривая место, где бы подойти вплотную и привязать его. Надо попасть обратно в Сент-Луис — чего бы это ни стоило.

Небольшая излучина. Я повернул к берегу, вогнал нос на мель, соскочил на берег с чалкой. Оборот вокруг толстого дерева, еще оборот, полуштык, второй. Надежно зашвартовав свой корабль, я направился в лес.

Набрел на тропу. Постоял, прислушиваясь, шагнул на нее и пошел по направлению от реки. Лунный свет требовал идти осторожно.

Не пройдя двухсот ярдов, я уловил какой-то посторонний звук.

Упал под куст на колено.

И тут же понял, что не один. Не дальше как в шести футах чуть виднелся контур головы, белело лицо. Кто-то караулит: пригнулся и ждет.

Кем бы он ни оказался, моего приближения он не расслышал и не подозревал, что я рядом. Из кустов сказали:

— Нут? Слышал чего сейчас?

— Ш-ш-ш!

— Нут, я…

— Тихо, черт тебя! Они идут.

Второй человек тоже не дальше чем в шести футах от меня.

Да вот он! Прямо перед моим носом, спиной ко мне.

Едва приподнявшись, я крадучись шагнул вперед. Ночь холодна и безветренна. Видно его четче. Я прижал пальцы к пистолетному стволу, остужая их.

Еще голоса. Разговаривают очень тихо. Ивет и Лебре! Я протянул руку, замерзшую на железе, и коснулся голой шеи притаившегося впереди.

Он подскочил, словно испуганный кролик.

— А-а-а! — Давясь визгом, он размахнулся назад прикладом ружья, ни во что не попал и ринулся в кусты.

Из укрытия на тропу выбрался Нут. Я опять присел, и ему ничего не было видно.

Он зло выругался себе под нос и повернулся налево кругом, чтобы идти обратно.

— Что-нибудь потерял, Нут? — нежно пропел я.

Мужество у него было, надо отдать ему должное. Я уже был на ногах, и он прыгнул на меня в тот же миг. Стрелять я не хотел, не зная, где могут укрываться Ивет и Лебре, так что двинул ему в лицо основанием ладони, затем приложил по голове пистолетным стволом. Тот упал как подкошенный.

Присев рядом на корточки, я забрал у него пистолет и нож, пистолет запихнул себе под ремень, нож забросил в траву и принялся шарить вокруг, ища ружье, уверенный, что оно должно быть. Только дотронувшись до него, я по его весу и форме понял, что это — мушкет рыночного типа из тех, какие продают индейцам.

Я встал.

— Все улажено, — произнес негромко. — Один лежит, другой бежит.

Ивет и Лебре пришли тогда по тропе, и я шагнул туда, где они могли меня видеть.

— Они отрезали кильбот от причала, — сообщил я, — но я привязал его снова, малость пониже. Идем туда?

— А он? Покойник?

— Не думаю. Слишком твердолобый. Но давайте возьмем его с собой. Может, чего нам расскажет.

Лебре сгреб лежащего в обмороке за шиворот и одним рывком привел в вертикальное положение. Тот пошевелился, видимо приходя в сознание.

— Шагай! — скомандовал Лебре. — Или я еще тебе врежу!

Пленный зашагал, спотыкаясь, постепенно начиная лучше владеть ногами. Войдя на борт, мы выбрали швартов и позволили течению отнести нас еще на милю, только потом встали у берега опять.

Шторы из плотного холста закрыли иллюминаторы, и Лебре зажег лампу.

Наша добыча была нам незнакома. Субъект сварливого вида с полосой крови из треснувшей кожи на голове, дополнявшей на его физиономии грязь и бакенбарды.

— Твой друг еще драпает, — сказал я, скаля на него зубы. — А я и всего-то тронул его сзади холодной рукой. Прямо из шкуры выскочил.

— Трус! — скривился человек с баками. — Заячья душа. Говорил Бейкеру, не годится он.

Бейкер. Одно имя есть.

— Они вам зачем? — вопросил я, махнув в сторону Лебре и Ивет.

— Не твое клятое дело! — рявкнул он, и я хлестнул его по губам.

Как я уже говорил, рука у меня тяжелая. Развернула его голову вбок и заставила зашататься до самых пяток, хотя с моей точки зрения, шлепнул я его несильно.

— Такие слова мне не по душе, — дружелюбно сказал я.

Ивет подалась вперед и глядела на меня широко раскрытыми глазами.

— Мне нравятся слова, содержащие информацию, — спокойно пояснил я. — Кто все у вас, где все у вас и что они готовятся предпринять.

Он хотел было отбрехнуться опять, я приподнял руку. Он попятился, очевидно не особо желая продолжения.

— Толку вам что? — буркнул он. — Все равно он вас кончит. Их тоже. Сказал мне так: «Кончь их, — говорит, — не хочу забивать себе голову». — «А девушка?» — спрашиваю, а он только плечами пожимает: «Все равно, лишь бы языком не болтала».

— Кто это «он»? — спросил я.

— Не твое… — Я поднял руку, и он осекся. — Так и сяк вам пользы не будет. Хана вам. Уже, считайте, в гробу. Он за этим присмотрит. Барон то есть.

— Торвиль?

— А кто еще? Людей у него больше десяти тысяч, и он сначала за солдат возьмется, потом по дороге всех вас подчистит. Наша будет страна, отсюда до Сент-Луиса и до Санта-Фе. Вот увидишь.

— Где он сейчас находится? — безапелляционно потребовал я.

Внезапно хлынувшая волна закачала судно, и до наших ушей донеслось негромкое пыхтенье машины.

— Вот и он, — злорадствовал мой подопечный, — поймал вас, ужо не выскочишь!

Глава 19

Прижав ствол пистолета к спине нашего невольного гостя, я задул свет. Снаружи сияла луна, а мы стояли вплотную к обрывистому берегу, и вокруг нас свисали ветки. Если нас не увидели сразу, есть шанс, что проплывут мимо.

Приоткрыв занавеску, я увидел его. Огромный, черный, блестящий, большие змеиные глаза смотрят вперед, из раздутых ноздрей клубится дым, гигантские плавники полностью закрывают кормовое колесо, взбивающее позади воду.

Жутковатое зрелище, я должен был признать. Так и пышет мощью, злом, тайной.

— Видел его раньше, — заметил Лебре. — Двенадцать пушек несет.

Пленный фыркнул.

— Двенадцать? А двадцать не хотите?

— Что они делают? — спросила Ивет.

— Мимо проходят, — ответил я.

У меня уже зародилась идея, и сторожить арестанта нам было некогда. Я хотел, чтобы он был в другом месте, не знал, чем мы заняты, и слишком боялся, чтобы дать знать кораблю, похожему на змею.

— Помнишь тех сиу? — спросил я у Лебре. Он взглянул на меня, не сказав ни слова.

— Они подали мне мысль, — пояснил я. — Давай этого выпустим.

Объект предложения впился в меня взглядом.

— Ссадим на берег. Повезет — доберется обратно к своим дружкам, ну а если сиу срочно нужен скальп, пускай берут у него.

— Эй, вы что, — возмущенно воскликнул тот.

— Выгружай его, — побудил я Лебре.

Несмотря на протесты, мы переправили нашего пассажира на берег.

— На твоем месте я бы сидел тихо, как мышь, — сказал я ему вполголоса. — Они тут везде. Веди себя так, чтобы не привлекать внимания, и, может, еще проберешься выше, где стоит твоя команда. Присматривать за тобой нам не с руки, а девушка против, чтобы убить тебя. Твое счастье, что она мягкосердечная, не то просто спустили бы тебя под воду.

Он исчез в кустах. Мы поднялись обратно на судно.

— Отчаливай, — сказал я, — давай убираться отсюда.

— Ветерок поднимается, — отметил Лебре. — Может, сделаем пару миль вверх до свету.

— Постарайся, — ответил я.

Развязать узлы и влезть на борт, втягивая за собой веревку, было делом одной минуты. Мы оттолкнулись шестами. Катерок оказался на плаву, и мы заскользили вслед прошедшему пароходу.

Дул несильный ветер, и мы не сразу, но выбрались из главной струи, потеряв при этом едва полмили. Поставили парус и начали с трудом продвигаться вверх. Пароход был способен на добрые десять миль в час против течения, нам и одной следовало радоваться.

Когда я принял руль, а Лебре сошел вниз пить кофе, я оказался наверху наедине с Ивет.

— Едете за Чарльзом, говорите. А знаете, где он?

— Мы думаем, что да.

— У него затруднения, как считаете?

— Да. Перестал приносить пользу, тут они его и затюкают. Думаю, он это понимает.

— Сбежать он не может?

— Как? У Торвиля полно народу. Выследят его и настигнут, не успеешь оглянуться, и тогда уж не пощадят. Нам надо его забрать.

— Скорей его заберет Маклемово судно. Оно способно на скорость куда большую, чем развиваем мы.

— Может, и способно. Папа не думает, что у них хороший лоцман, а вести судно здесь надо уметь. Тут и коряги, и мели, и пильщики…

— Какие пильщики?

— Деревья, у которых вершину или корни засосало на дне в песок. Болтаются туда-сюда на одном месте, течение их качает. Могут все днище выдрать из корабля, особенно если это пароход, они же гораздо с большей силой налетают. Папа-то реку знает, сколько раз по ней плавал и в кильботах, и в каноэ. Говорит, другой похожей реки нет, а он и на Огайо работал, и на Миссисипи, и на реке Святого Лаврентия.

Ветер не слабел, и мы продолжали идти, даже прибавили немного скорость.

Низкие берега густо заросли деревьями и кустарником. Фарватер ясно просматривался в лунном свете, но течение било сильно.

Что-то на воде впереди, прямо по носу.

— Ивет? — Я шептал, ведь над водой звук разносится далеко. — Что это там?

Она взглянула вдаль.

— Это каноэ. Три человека в нем.

С нашим парусом мы сокращали расстояние, но не очень быстро. Лебре вылез наружу и стоял у поручней с ружьем в руке. Мой пистолет ждал у меня за поясом, рукоять в пределах мгновенной досягаемости.

— Поджидают нас, — неожиданно сказала Ивет. — Гребут ровно настолько, чтобы не снесло течением.

Так оно и было, и вскоре низкий голос окликнул:

— Готовься!

Забыть этот голос не так-то просто, Жобдобва.

— Все в порядке, Лебре, — произнес я. — Одного я знаю.

Его лицо повернулось ко мне.

— А я нет, — врезал он с плеча. — Ивет, встань на руль. Иди сюда, Талон.

Держал людей в каноэ под прицелом винтовки.

— Гляди в оба, — предупредил потихоньку. — Ты одного из них знаешь. Других мы не знаем. — Оглянулся на меня. — А этого одного насколько хорошо ты знаешь?

Вопрос в точку. Насколько хорошо я его знаю, в самом-то деле?

— Талон? — Этот голос я тоже знал. — Здесь Маквори. Можно нам подняться на борт?

Я бросил им конец, они закрепили на нем каноэ, и я подтянул их вплотную. Маквори вскарабкался первым, за ним Жоб. Кол вместо ноги, а лез вполне проворно. Смахивает на то, что ему не раз и не два доводилось попадать на судно через борт.

Следом поднялся третий, его я никогда не видел. Приземистый, крепко сбитый, одет в оленью кожу. Выглядит на горного завсегдатая.

— Черное судно видели? — осведомился Маквори.

— Угу, — подтвердил я. — Пониже отсюда, они шли вверх. Прошмыгнули совсем близко от нас, и хорошо для нас, что прошмыгнули.

— Кто эти люди? — потребовал ответа Лебре.

Объяснения много времени не отняли, но Лебре не спускал глаз с Деревянной Ноги.

— Вот тебя я раньше видел, — заявил наконец.

— Никогда не бывал на Миссури, — возразил Жобдобва. — Перепутал ты.

Лебре глянул на парус. Он торчал тугим пузом вперед, и шли мы неплохо, несмотря на течение.

— Держись на фарватере, — приказал Ивет. — Скоро подымемся.

Повел всех вниз, там повернулся, чтобы рассмотреть одного, потом другого.

— Куда направляетесь?

— Я вот его промышляя. — Жоб ткнул в меня пальцем.

— Его? А откуда было известно, что он живой?

— Ничего мне известно не было. Говорили, что случилась большая драка, и я нашел на набережной его шляпу, так что поспрашивал, и сказали — о ту пору проходило судно. Я кумекать: с его-то везением как раз на борт угодит. Ну и тута.

— А вы?

Маквори пожал плечами.

— Я — британский офицер. Власти в этих местах у меня нет, но я хочу взять Торвиля. Он предатель и убийца.

Человек в оленьей коже сказал:

— Я — Отис Пинкни. Обо мне вы, думаю, слышали.

Лебре кивнул.

— Слышал. И добро пожаловать. Располагайтесь, как дома. Скоро рассветет, и нам следует отыскать нору.

— Маклему тоже, — ответил Пинкни. — По моим соображениям, он не захочет, чтобы весь честной народ видел его днем.

В кофейнике оставался кофе, и мы его разделили. Была вяленая говядина, мы ее отведали. Едва не последняя говядина из купленной Лебре ниже Сент-Луиса. С нынешнего дня придется перейти на бизонье мясо или антилоп, может быть, иногда будет олень.

— У меня кое-что для тебя есть, — сообщил Жобдобва, когда мы находились одни. — Шото прислал.

— Как он доведался, что я не погиб?

Жобдобва довольно выставил зубы.

— Я ему набрехал. Сказал, что ты послал меня за ними, за артиллерией, точнее сказать. — Он развязал мешок и достал винтовку Паули и пару колиэровских пистолетов.

Я взял винтовку в руки. То, что надо. Хорошее скорострельное ружье. И пистолеты вдобавок. Для каждого оружия имелись патроны.

Ко входу подошла Ивет.

— Пристаем. Папе нужна помощь.

Было уже светло. В середину реки вдавалась большая песчаная отмель, на которой росли группами кусты и небольшие деревца, перемежаясь завалами плавника. Мы забрались за островок, лежащий позади отмели, покрытый ивами и густым подлеском: было много других деревьев, включая дикую сливу. Там, в месте, где кильбот ниоткуда увидеть было невозможно, мы пришвартовались к колоссальному патриарху лесов, выброшенному рекой на берег и наполовину погребенному в песке.

Всех нас томила усталость. Каюту мы оставили Ивет и Лебре, сами же растянулись на палубе.

Когда, спустя несколько часов, я проснулся, солнце стояло высоко, и кругом было тихо. Все, кроме меня, спали. Нацепив пистолеты, я взял винтовку и сошел на берег. Поплелся по краю островка, следуя границе зарослей. Дикого винограда висело изобилие, много созрело и малины. То и дело останавливаясь, чтобы поесть, я не забывал вслушиваться в шорохи, стараясь не пропустить ни одного движения окрест.

Как-то надо определить, где находится Чарльз Мейджорибанкс, и выручить его, в случае если он в плену, как мы предполагаем. Следующим номером — разыскать судно-змею и держать под наблюдением. Если Табита больше не имеет власти над ним, придется тем или иным способом захватить пароход и отвести его обратно в Сент-Луис. И между делом умудриться разрушить замыслы Торвиля и Маклема, ведь они орудуют на пару, иначе и быть не может.

Предполуденный час тих и пасмурен. Небо закрыто тучами. Я остановился в очередной раз. Ивы возле меня близко одна к другой. Сквозь листву видно несколько оленей у кромки воды, пьют.

Какое-то время я стоял и смотрел на них. Ветер, очень слабый, дул к тому же от них ко мне. Я был хорошо укрыт, да и дикие животные редко различают неподвижного человека, так что я наблюдал за оленями без помех.

Вдруг голова одной оленухи резко вздернулась. За ней насторожились другие. В тот же миг я раскрыл глаза и навострил уши. Жду… ага, звук еле слышен, но знаком — гребок опускают в воду. Вот и каноэ. В нем четверо индейцев: мужчина, две женщины и маленький мальчик.

Они подплыли прямо ко мне, мужчина направил Нос лодки на песчаный берег, мальчик спрыгнул на сухое и потащил каноэ выше.

Очевидно, переезжавшая семья. Я вышел из-за ив к ним, и меня увидели сразу же. Застыли столбом, глядят на меня во все глаза. Я поднял руку в жесте мира и заговорил:

— Далеко заехали?

Мужчина помедлил и с расстановкой произнес:

— Далеко.

На них были мокасины из шкуры лося, окрашенные дымом в черный цвет, с декоративным швом через подъем и отогнутыми клапанами. О западных племенах я знал не так чтоб очень много, но от Батлина кое-что выведал. Такие мокасины носили индейцы омаха.

Я показал рукой на заросли.

— Много ягод. Хорошие, — потер себе живот и широко улыбнулся, раскрывая ладонь с немногими оставшимися.

Женщины занялись разведением костра. Выбрали для него участок выше по ручью, заслоненный со стороны главного русла куртиной черемухи.

Мальчик был красивый и, видимо, сообразительный. Не сводил с меня взгляда, пока я разговаривал с его отцом. Я не курил, но табак с собой носил. Предложил немного индейцу. Он взял, и мы сели рядом.

— Охота? — спросил я.

Он показал вверх по течению реки.

— Много охоты. Бизоны. Видел?

— Еще нет. — Я показал на кусты позади себя. — Там моя лодка. Много людей. Ищем мужчину. — Я описал Чарльза, как его описывали мне. — Может быть с плохим человеком… плохим белым человеком, — добавил я.

Он пыхтел трубкой.

— Большая лодка-змея. Знаешь?

— Черная, — сказал он. — Знаю.

— Будь осторожен, — предупредил я, — на ней есть хорошие люди, есть плохие люди.

— Плохие люди, — лицо его сохранило важность, но в глазах искрились огоньки, — заставляют большую змею сильно работать. Тащить на спине пароход.

Его звали, как он сказал мне, Красный Хвост. Они ехали навестить индейскую деревню на реке, которую я посчитал Канзасом.

— Много времени назад, — говорил он, пуская дым из трубки, — омаха — большой народ… большое племя. Много болезней… много атак сиу. Теперь нас немного. Девяносто воинов, может быть. Больше не так, как было. — Слова приходили к нему по мере высказывания. — Старые порядки ушли. Молодые люди не делают теперь стрел. Теперь ружья.

— Но теперь стало легче, когда есть котлы белых? Легче варить? Легче охотиться с ружьями белых? — спрашивал я.

Он посмотрел на меня.

— Легче не значит хорошо, — сказал как отрезал.

Я поднялся на ноги.

— Иду назад к моим людям, Красный Хвост. — Вытянул к нему руку. — Пусть в твоем вигваме всегда будет мясо.

Он хихикнул и пожелал мне счастливого пути.

Продолжал хихикать, идя к своему семейству, но, приблизившись к ним, обернулся и крикнул:

— Старый лагерь… где остров Боном. Выше. Несколько дней в дороге. Пришло полно людей… полно ружей. Много беды, я считаю… много.

Боном — Остров Доброго Человека. Я о нем слышал. Торопливыми шагами я направился к кильботу. Вернее, к месту, где ожидал его найти.

Его там не было.

Глава 20

Пусто!

Я вышел из-за ив и принялся осматриваться, не желая верить, что судна здесь нет.

На песке все еще виднелись мои следы — и не только мои.

Местами песок сбит полосами — без сомнения, это проделали чьи-то бегущие ноги. Трос, которым кильбот был привязан, опять перерезали. Несколько футов его до сих пор остались на дереве, конец уходит в воду.

Мне пришла идея. Я бегом кинулся назад, замедлив только, когда оказался рядом с индейской стоянкой. Но они слышали, как я несусь, и Красный Хвост с сыном встретили меня на ногах.

Ушло добрых полчаса на переговоры, и то еще хорошо. Но я выменял-таки на пистолет Фулшема и свою рубашку коноэ Красного Хвоста.

Он, конечно, сделает себе другое, не сходя с места, заодно дав сыну ценный урок.

Завершив сделку, я времени не тратил. С каноэ я всегда управлялся ловко, и сейчас, положив около себя винтовку, отправился вверх по реке, гребя быстрыми ровными движениями, держась вплотную к берегам в вяло текущей воде и пристально следя за током реки, чтобы не попасть в основную струю.

Кто-то захватил кильбот и всех, кто на нем был. Ни крови, ни трупов я не нашел.

Я глубоко погружал лопасть, и легкая лодочка летела как из пушки. Мои стремительные уверенные гребки несли меня по реке вверх со скоростью, какая выиграла бы не одну гонку. Каноэ мне издавна нравились, а это проявило себя подвижным, прекрасно сработанным. Красный Хвост — прямо художник, если это он строил.

Не успело сесть солнце, я увидел кильбот.

Миля или больше впереди. Ветерок еще веет только-только достаточно, чтобы суденышко продвигалось вперед. День клонится к закату, но еще с час светлого времени остается, может, чуть-чуть больше. Основное, кильбот здесь. Теперь выждать время.

Меркнут последние лучи. От крутых берегов вытягиваются темные тени. Тут и там громадное старое дерево нависает над водой, подобно чудовищной руке, готовой схватить, что бы ни оказалось в пределах досягаемости.

А мне хорошо. Гребля подняла настроение, — подходи, кому жить надоело! Сюртук я оставил на борту, рубашку променял, так что сидел голый до пояса. Приятно чувствовать кожей ночную прохладу.

Какой-то странный звук. Глухое бормотание, непонятно, что его издает.

Пороги? Водопад?

Тут меня осенило. Бормочет паровой двигатель, и шум сливается с плеском волн.

Я моментально вонзил лопасть гребка глубоко в воду и повернул к темноте под берегом. Едва не наткнувшись на огромное дерево-пильщика, я рванулся почти поперек течения, углядел возникшую откуда ни возьмись песчаную косу, обошел ее и пересек реку.

Теперь уже доносящийся шум ни с чем не спутаешь. Пароход сзади, плывет вверх против течения. Должно быть, сворачивал в приток. Догонит меня и пройдет мимо через пару минут. Впереди меня — и впереди них — движется кильбот. Пароход доберется до него раньше, чем смогу я.

Вот и тень, отбрасываемая речным обрывом. Надежно скрытый повисшими к воде ветвями, слежу, как судно-змея шпарит наперекор стремнине.

Здоровенный, черный, лоснящийся от водяных брызг. Большущие расширенные ноздри изрыгают искры и клубы дыма. Несется, как в атаку.

Интересно, кто там на борту.

Из иллюминаторов сверкают зловещие огни.