Зов западных рек

Расстроенный, я сел. Что со мной делается? С чего я должен без конца о ней думать?

Стучат в дверь. Наилегчайшие из возможных постукивания. Почти как если бы стучащий не желает быть услышанным.

Глава 12

Моя рука сама потянулась за лежащим на столе пистолетом. Прислушиваюсь. Стучат опять.

Время очень позднее. Проворно соскользнув с кровати, я натянул штаны, сунул пистолет за пояс и пошел к двери.

— Кто там?

— Маклем, — ответил голос.

С рукой на оружии я открыл дверь левой рукой и быстро шагнул назад, вытаскивая при этом свой пистолет.

Маклем стоял в двери, заполняя собой проем. Ступил внутрь, гибкий, словно кот. Заметив мой пистолет, усмехнулся.

— Страх берет?

— Просто на всякий случай, — бесстрастно ответил я.

— Вы имели беседу с мисс Мейджорибанкс и, как я понял, не во всем сошлись.

— Не во всем, — повторил я, не намеренный ничего признавать.

Он отодвинул стул и сел.

— Можно зажечь свет?

— Свеча вот. — Я показал дулом пистолета. — Хотите, зажигайте.

Он послушался. На миг вспыхнула спичка, фитиль занялся, пламя поднялось вверх.

— Не доверяете мне, — произнес он огорченным тоном.

— Ни капельки, — со смешком ответил я.

Помахал рукой.

— Несущественно. Все равно вы нам нужны.

— Вам?

— Нам всем. Мисс Мейджорибанкс, Макейру, миссис Хигз, мне. Мы отправляемся в незнакомые края, в индейскую страну. У вас есть опыт в обращении с индейцами. Макейр говорит, что вы знаете, как выжить в глуши, и имели дела с краснокожими. Я пришел просить вас стать нашим спутником. — Улыбнулся мне. — Кроме того, — добавил, — с вами поблизости мисс Мейджорибанкс будет спокойнее.

— Она так сказала?

— Нет, — сознался он, — но я это чувствую. Известно вам это или нет, она в вас верит. Надеется на вас.

Я хмыкнул.

— Я не шучу. Путь далекий, и кто знает, что ждет нас за Сент-Луисом.

— Прошу меня извинить. Я получил здесь прекрасное предложение: возглавить строительство парохода. Это то, за чем я пришел на Запад.

Несколько секунд он молчал.

— Вы канадец? — спросил вдруг. — Из Квебека, так?

— Да.

Опять помедлил, словно не уверенный, как продолжать.

— Нам нужен кто-нибудь с вашим умением, — сказал. — В подобном путешествии много всяких неожиданностей и часто требуется ремонт. Мисс Мейджорибанкс собирается подниматься по неисследованным рекам, а там не найдешь ни доков, ни квалифицированной рабочей силы.

— А я думал, у вас с собой найдутся люди со всякими умениями.

— Еще встает вопрос об общении. Вы, очевидно, обладаете интеллектом, хорошим воспитанием. Работаете физически, но происходите из высшего круга.

— Что вам может быть известно о моем круге?

Опять взмахнул рукой.

— Он бросается в глаза. Вы — джентльмен, человек культуры, хорошей семьи. Они проявляются в том, как вы держите себя, в вашей речи. Ваше происхождение, конечно, французское, но не вполне.

— Не вполне, — подтвердил я. — А как насчет вас, полковник? Что у вас за происхождение? Какое воспитание? Мне они как-то в глаза не бросаются.

Он резко вскинул на меня взгляд, и особой благосклонности в нем не светилось. Я коснулся обнаженного нерва, крайне чувствительной точки. Надо запомнить.

— Это важно?

Он внезапно встал, и от неожиданности я подался назад. Разозлился на себя, так как он это заметил и забавлялся.

— Значение имеет то, что нам надо, чтобы вы плыли с нами. Какой соблазн вам предложить? Шанс наменять мехов? Поразведывать золото? Разбогатеть каким-либо иным путем? Вы, видимо, воин…

— Я?

— Вы. — Направил на меня через стол пристальный взгляд. — Мы понимаем друг друга, вы и я. Оба — практичные люди. На Западе огромные территории, которые можно взять просто так. Владения обширнее, чем феодалы Европы могли созерцать в самых смелых мечтах.

Продолжал на меня смотреть.

— Строить пароходы — одно, а вот распоряжаться тысячей квадратных миль земли, когда каждый дюйм ее — ваш, это куда более стоящая цель! Состояния ожидают сильных, и имения там не будут нам стоить ничего.

— В один прекрасный день я пойду на Запад, но пойду как купец, не как завоеватель.

— Как хотите.

Его лицо теперь наполовину скрывала тень.

— Думаю, вы глупец, — отрывисто проговорил он.

В первый раз с момента нашей встречи мне показалось, что он чем-то обеспокоен.

— До свидания тогда. — Он протянул для пожатия руку.

Я чуть было не подал своей, но для этого надо было переложить пистолет в левую.

— До свидания, и передайте мисс Мейджорибанкс мои наилучшие пожелания. Кстати, — небрежно прибавил я, — вы знали, что Саймон Тэйт ускакал на Восток с посланием от нее?

Он превратился в статую.

— Тэйт? Кто такой Саймон Тэйт?

— Ему принадлежит гостиница, в которой мы повстречались. Довольно влиятелен в отношении политики. Спешил вовсю.

Маклем вышел и закрыл за собой дверь. Я задвинул засов и отправился обратно в кровать. Однако часы проходили, а я бодрствовал.

Потом задремал.

В дверь торопливо забарабанили. Я поднялся и отпер.

Там оказался Жобдобва в своем засаленном плаще, длинные волосы космами рассыпались по лицу, глаза сумасшедшие.

— Нету их! Ты их проворонил!

Я быстро обернулся к окну. Светало. Место, занятое раньше пароходом, зияло пустотой. У причальной стенки ничего не было. И над рекой не стелился хвост дыма.

У меня опустились руки. Уехали. Она уехала.

Глава 13

— Ты его не знаешь! Он демон, этот Маклем! Демон!

Никогда я не видел его в подобном исступлении.

— Что же я мог сделать? Пошел к ней, она не слушает. Он сам приходил сюда прошлой ночью…

— Маклем был здесь? Приходил к тебе? О, мой друг!

Когда я объяснил, чего хотел Маклем, он кивнул.

— Все правильно! Заграбастал ее, пароход, Макейра. Только тебя осталось загрести, и доска чистая.

— Какая доска? Ты вообще о чем?

— Кто способен подтвердить связь между ним и Фулшемом? Ты. Кто едет на Запад за Чарльзом Мейджорибанксом? Его сестра. Если Чарльз не выберется оттуда, его сестра не возвратится. Макейр, кому она все открыла, тоже не возвратится. Теперь, если Маклем захватит тебя…

Я раздраженно отмахнулся.

— Ты слишком многое притянул за уши. Мало ли что мы подозреваем, наверняка мы не знаем, можно сказать, ничего. Привязать его с полной уверенностью к убийству Фулшема я не могу. Ну, был он поблизости, так и я там был. И ты.

Жоб невежливо отвернулся.

— Не помнит меня, — пробормотал. — Или, если помнит, плевать на меня хотел. Что я мог сделать? В чем обвинить его, не обвиняя заодно себя?

— Давай поедим, — сказал я ему. — Хотя бы кофе выпьем.

Мы сошли вниз и сели за стол в углу, от которого видны были обе двери: на улицу и кухонная.

Жоб разместил покрытые шрамами пальцы на краю стола, а я испытующе поглядел ему в глаза.

— Ты знаешь этого человека, Деревянная Нога. Что ты про него знаешь?

— Слишком много! Он зверь! Я плохой человек, mon ami, но не порочный, как он!

— Есть разница? — иронически осведомился я.

Он мрачно кивнул.

— Разница есть! И большая! Иногда человек поступает плохо. Крадет, убивает других в драках, захватывает судно-другое, но, что бы он ни делал, это совершается в пылу схватки, с мечом в руке против мечей, с пистолетом против пистолета, кулаком против кулака. Ты сам способен сражаться. Тебе ведь понятно такое?

Я наклонил голову.

— Я плох, mon ami, но порока во мне нет! Я брал чужое. Но никогда не убивал исключительно ради убийства! Не пренебрегал человеческой жизнью! Никогда не пытал, не издевался над беспомощными! Во мне нет такого зла, как в Маклеме! Он холоден, каждому враг, без сердца и без совести. Убивает людей для развлечения, даже не сердится на них, просто ни в грош не ставит. Презирает всех, а женщин еще больше. Эта девушка… мисс Мейджорибанкс. Ненавидит ее дальше некуда! Да, я его знаю. Однако не думаю, что он знает, кто я. Сперва… боялся я его, признаться. Я, не знавший страха, дрожал перед ним. Но я тогда был моложе, не имел ни бороды, ни этой серьги в ухе и ходил на двух крепких ногах. Он являлся тем, что он есть, с самого раннего детства. Был таким в трущобах, но телесная красота привлекла к нему внимание. Ему дали шанс. Взяли в богатый дом и дали образование, но пришло время, и он замучил до смерти своих благодетелей. Сбежал в море. Изменил своему судну, стянул деньги, сошел на берег и взял другое имя. Предавал, развращал, пускал людей по миру и всегда с улыбочкой. Или хохоча. И не раз в руки ему шло уже богатство, но всегда что-нибудь мешало. Мы пристали к острову в восточных водах, пристали с сокровищами, принадлежавшими нам всем. Четверо нас должны были закопать их, и Маклем принес завтрак и несколько бутылок вина. Мы пили вино. Я немного, потому что хотел есть. Вытащил украдкой из корзины мясо, но подумал, что за мной наблюдают, и сразу выбросил. Позже увидел крысу, где стояла корзина… крысу в предсмертных судорогах. Отравилась. Я повернулся и давай Бог ноги вдоль пляжа. Смотрю, все пьют, напились уже. Я им кричать, а Маклем поворачивается спокойненько и поднимает пистолет. Застрелить меня решил. Тогда-то я был молодой. И две хорошие ноги. Мырь в кусты, пуля только лист надо мной срезала. Бежал, остановиться не мог… гнаться он не стал. Сзади голосят другие двое, чуют, конец им. Обоих отравил. Три дня за мной охотился, лодку стерег для себя. Знал, что я голодный, так еду на берегу оставлял. Подлавливал. Крысы дохли, чайки дохли, я нет. Наконец уплыл.

— А сокровище?

— Не будь дураком, увез с собой.

Кошмарная история.

— Прошло семь долгих месяцев, и меня подобрали. С тех пор слышу о нем то и дело. Несколько раз видел, хотя он меня не узнает. Я искал его. Таскался за ним, выжидал момента, чтобы присутствовать при его смерти.

— Я понимаю тебя, Жоб.

— А он не умирает. Мастерски владеет любым оружием. Никогда не видел равного ему. Послушайся меня, мой друг, не раздражай его. Не то тебе крышка.

— Сомневаюсь.

— Можешь не сомневаться. И с этим человеком ты оставил мисс Мейджорибанкс. С ним!

— Пароходом до Сент-Луиса тридцать пять дней. Допустим, он сократит путь до тридцати.

— И что?

— По суше верхом, скажем, будет шестьсот миль. Повезет средне, значит, двадцать пять дней, повезет побольше и со сменой лошадей — хороших лошадей, — дней, может, десять — пятнадцать.

Его пальцы сжали мое запястье.

— Ты не понарошку говоришь? Поедешь?

Мы ели, а я обдумывал предстоящее путешествие.. По крайней мере шестьсот миль по далеко не ровной местности надо одолеть, и то еще неизвестно, насколько правильно я угадал расстояние.

Многое зависит от коней, погоды, состояния бродов и чистой случайности. Если не изменит счастье, времени хватит с избытком.

Я положил на стол золотые монеты.

— Купи продукты. Чем проще, тем лучше. Кофе и что несложно уложить и приготовить. Мне надо повидать мистера Дила.

Дил сидел в своей конторе, и я не тянул попусту времени и ничего не придержал для себя. Я говорил с верным гражданином страны, человеком, пользующимся уважением и достойным его, и изложил проблему во всех подробностях, даже про Маклема и что рассказал мне Нога.

— Поезжай, — сказал Дил, — и удачи тебе. — Поднялся на ноги. — Это ведь и моя страна, молодой человек, а от развития Луизианы во многом зависит наше будущее. Лошадей у меня десятки, а тебе сильные кони пригодятся. — Подошел к двери и сделал знак конторщику. — Джон, пойди в конюшню и скажи Джоэлу надеть на Сэма и Дэйва веревки. Мистер Талон их возьмет.

В середине дня мы были за рекой и направлялись на Запад. К моему удовольствию. У меня опять начался приступ западной лихорадки.

Но сказанное Дилом оставалось в голове. «И моя страна» — так он выразился. Моя она, выходит? По рождению я канадец, но теперь-то я здесь, так что эта страна принадлежит мне тоже?

Дорога для меня не была новостью. На полуострове Гаспе в Квебеке, где я увидел свет, особенно чего делать не находилось. Моя семья владела там большим количеством земель, но за работой плотнику приходилось проделывать дальние поездки. Несколько раз я спускался по берегу на Юг, в города Мэна. Работал в Новой Шотландии. В Торонто я первый раз попал совсем маленьким мальчиком с отцом» и дядей. Целое лето мы прожили в Лашине близ Монреаля, сооружая несколько bateaux — суденышек. Сорок футов в длину, восемь в ширину, бока чуть ли не вертикальные, нос и корма тупые. Борта мы делали из пихты, а днище — из дуба. Иногда эти суда ходили под парусом, чаще — на веслах или шестах, а у самого берега их вели бечевой люди, бредя в мелкой воде. Потом мы помогали строить одну из первых даремских лодей в Канаде. Они бывали в длину от восьмидесяти до девяноста футов, мидель десять футов, и плавали обычно под парусами или на веслах. Нести могли вниз по течению от тридцати пяти до сорока тонн, вверх — восемь — десять. Оба типа нашли широкое применение на озерах и реках Канады.

Отец участвовал в постройке «Торонтской яхты», был занят на ней в 1798 и 1799 годах в течение нескольких месяцев. В свое время она была самым изящным и быстрым судном на озерах, и, когда она потерпела крушение в 1812 году, отец очень расстроился.

В той первой поездке мы привели наше bateaux на юг из Лашина и пришвартовали у Алановой пристани, которую кое-кто начинал называть Купцова пристань, у конца Фредерик-стрит.

Когда отец попадал в Торонто, это всегда бывал радостный день, так как во время своего пребывания там он выкраивал часок, чтобы выпить с доктором Болдвином, ирландцем, хорошо понимающим в строительстве, который часто приходил посмотреть, как отец ставит дом из тесаных бревен. Чтобы возвести такой дом, требовался настоящий мастер, так как каждому бревну необходимо было придать строго квадратное сечение и профилировать. Таким мастером был мой отец.

Он был человеком, гордым своей работой, с огромным тщанием отделывал каждый брусок, и для каждого судна, созданного его руками, навсегда оставалось место в его сердце. Однажды он вернулся из Персе разочарованный и злой. Его пригласили работать на постройке двадцатидвухпушечного корабля, но, взглянув на чертежи, он отказался.

— Болваны несчастные! — жаловался он матери. — Он никакого серьезного волнения не выдержит! Эти люди понятия не имеют об озерах. Думают, мельничные пруды у нас тут. А лес! Полно невыдержанного. Нет, давай строй.

— А ведь деньги нам нужны, — заметила мать.

— Да! — угрюмо буркнул он. — Но я не хочу принимать участие в халтуре. Этот корабль погубит людей, но даже и без этого не положено расходовать деревья, вырастить которые нужны столетия, чтобы сляпать никуда не годную вещь. Запомни, мальчик. — Он положил руку мне на плечо. — Дерево, с которым мы работаем, крепко, красиво, стойко! Если хорошо с ним обращаться, прослужит многие, многие годы! Если уж строишь, строй хорошо. Ни одна работа не должна быть выполнена кое-как, никакой хороший материал использован плохо. Строить — прекрасное занятие, но строй надолго, чтобы поколения, которые родятся, видели гордость, с какой ты работал. Есть гордецы, смотрящие с пренебрежением на человека, работающего своими руками. Не бери с них пример. Не всякий способен вытесать брус или построить мост либо корабль. Работай с честью, мой сын, чтобы ласкало глаз и стояло века…

Мы ехали до заката, сменили лошадей и продолжали путь, пока не наступила полночь. Остановились лагерем среди чащи вздымающихся, словно величественные башни стволов, набрав для топлива обломившихся ветвей, и с первым отсветом дня тронулись опять. В полдень снова поменяли лошадей. С приходом вечера встали на лугу, напоили и вычистили животных и пустили пастись.

Дороги и тропы оставались сухими, погода — прохладной. Никаких препятствий нам не встречалось. Несколько раз мы останавливались на уединенных фермах, раз — в сельской гостинице.

Семь дней мы нажимали, задерживаясь время от времени, чтобы поспать и дать роздых лошадям, перекусывая, когда находился момент. Утром восьмого дня мы въехали в маленькую впадину, где через лужайку бежал ручеек, направляясь к юго-западу. В этом месте лес разреживался, больших деревьев поднималось все меньше и меньше.

Жобдобва остановил коня рядом со мной, умащиваясь в седле поудобнее.

— Привал?

— Ненадолго. Отдых всем нам не помешает.

Он созрел для передышки так же, как и я, и мы погнали лошадей по воде в маленькую рощицу, стоящую вдоль берега. Закрытые от посторонних взглядов кустами и поникающими нижними ветками, мы спустились на землю, сняли с лошадей сбрую и привязали их с краю луга за деревьями.

Жоб вытянулся на травянистом откосе в тени вяза, а я отошел немного в сторону, ощипывая редкие ягоды, оставшиеся на кустах. За этим занятием я постепенно оказался близ нашего следа, хотя с его стороны меня заслоняли густые заросли.

Вдруг меня насторожил приближающийся топот лошадиных копыт.

— Погоди! — сказал кто-то.

— Нет тут никого. Я все вижу на несколько миль. Они опередили нас больше, чем мы считали, — другой голос.

— Нагоним нынче вечером… нужно, чтобы нынче, Джем. Помнишь ведь, что говорил полковник, а я скорей к черту в зубы полезу, чем его не послушаюсь.

Теперь мне было их видно.

Их ехало четверо. Под одним — превосходный серый в яблоках мерин. Тощий, похожий на жердь, всадник весил, видимо, всего ничего, но за поясом у него торчали два ножа, и длинные, сужающиеся к концам пальцы то и дело ласково касались рукоятей.

Лица его я не видел, так же как лица еще одного. Помимо этих двоих был широкоплечий, рыжий и грязный тип в промасленной замше и экземпляр в черной широкополой шляпе и домотканых панталонах, демонстрирующий щедрую улыбку и скудные зубы. Нос кривой, на лбу шрам. Явный любитель острых ощущений.

Я наблюдал за ними, стоя без малейшего движения. Потом мало-помалу пододвинул руку к пистолету и вынул его. Заметят меня — выстрелю без предупреждения, моментально. Выстрел к тому же предостережет Жобдобва.

Но они меня не разглядели. Проехали мимо. На счастье, никто из них не обратил внимания на место, где мы свернули. Отправились дальше по той же тропе.

— Жоб? — Я подошел поближе и говорил тихо. — Веди лошадей. Сматываемся.

Он со стоном сел. Я в двух словах растолковал, в чем дело, и он немедля отправился за недовольными четвероногими.

— А теперь?

— Туда, — показал я рукой.

— Так там же нет дороги.

— Правильно. Свою дорогу проложим.

Я проверил пистолет, который носил, затем ружье.

— Слушай, Жоб. — Описал виденных людей. — Попадутся такие, не жди и не затевай тары-бары. Сразу стреляй.

Глава 14

Сент-Луис купался в лунном свете, когда мы в конце концов туда прибыли, переехав на барже, которую нам посчастливилось поймать отходящей от восточного берега. Высадились у причала вдалеке от городских улиц; то, что надо, хорошо бы нашего появления никто не заметил.

Не пренебрегая никакими предосторожностями, мы двинулись верхом по темным улицам.

В одном переулке обнаружили человека, заводящего в сарай пару лошадей. Над дверью висел фонарь, другой светился внутри.

— Это платная конюшня? — спросил я.

Лет, может быть, пятидесяти, он выделялся хорошим сложением.

— Нет, — глянул на нас, затем на наших лошадей. — Однако у меня стоят пустыми несколько денников и загон. В городе вам каждый день в четверть доллара обойдется. Я прокормлю ваш табун за доллар в неделю.

— Идет.

Мы спешились, освободили лошадей от седел и занесли их в помещение. Я вручил хозяину доллар.

— Нам нужен тихий уголок, где остановиться, — сказал я. — Не знаете хорошего места?

— А как же. У Мэри О'Брайен. Ма, мы ее зовем. Прямо по улице, четвертый дом отсюда. Муж у нее пропал на реке, парни уплыли вниз, в Новый Орлеан. Хорошая женщина, и деньги ей не лишние.

Мебели в доме было немного, вся самодельная, кроме огромного старинного комода. Прибрано, чисто — ни пятнышка.

Когда я отметил это, ее голубые глаза блеснули.

— Мистер, мне же делать больше нечего, только наводить порядок. Шью по малости, но такой работы негусто, да и нехитрое оно, мое шитье. Столоваться и комната — по два доллара в неделю за каждого. Понимаю, дороговато выглядит, но в Сент-Луис сейчас народу битком набилось, и цены на продукты подскочили. Представьте себе, сахар до тридцати пяти центов фунт взлетел, а кофе — до пятидесяти!

— Страшная дороговизна, мэм, — согласился я.

Передал ей четыре доллара.

— За первую неделю, — сказал я, — а едоки из нас не ленивые.

— Люблю смотреть, как мужчина уплетает за обе щеки. Душа в теле радуется.

— Теперь скажите мне, миссис О'Брайен, если мне захочется пойти куда-нибудь послушать новости, как такое место найти?

— У Шото. — Она остановилась, переводя взгляд с Жоба на меня. — Ну а если вам такие разговоры интересны, что к нехорошим делам клонятся, то у Пьера, я бы сказала. За углом тут всего несколько шагов, и человек он порядочный.

— Пойдем тогда. Принести вам чего-нибудь, миссис О'Брайен?

— Идите уж. Я тут посижу за чашечкой кофе.

Заведение Пьера переполняли деревянные голые столы и скамейки; у самого же приземистого Пьера доброе брюшко переполняло обрезанные ниже колен штаны, вываливаясь наружу вопреки потугам широкого ремня его укротить.

Кроме означенного Пьера, в заведений было пусто. Пару минут мы болтали по-французски, потом Пьер перешел на английский.

— Скоро единственный язык тут будет. Американской земля наша стала. Когда-то, куда ни глянь, везде французы, хоть вниз по реке, хоть вверх. Теперь нас мало осталось: так, несколько торговцев до охотники.

Сверкнул глазами на Жоба, на меня.

— Жан Даниэль Талон. Хорошее имя. По-моему, был в свое время один Талон, пиратом плавал.

— Был, — холодно подтвердил я, — первый из нашего рода. Пожалуй, лучше нас сумел бы справиться с нашими задачами. Сверху подходит пароход. Раньше «Западный механик» назывался.

— Морской-то змей? — Пьер усмехнулся. — Вот уж он мне нравился! Мне бы такой. Теперь его как прозвали?

Я пожал плечами.

— Мы ехали напрямик, чтобы добраться сюда до него.

Следом обрисовал ему положение, и, когда кончил, он настороженно осмотрелся.

— Я человек честный, так что мне никто ничего не говорит. Но слышу я хорошо, и много чего слышу. Тянется народ в Сент-Луис, уходят в глубь страны и нет их… по нескольку человек зараз, полсотня, может, сотня всего. По слухам, что-то такое затевается, но ведь слухи постоянно ходят. Я ничему этому не верю.

— Что-то мало сегодня у вас посетителей.

Он нахмурился.

— Да, не понимаю почему. Обычно тут по двадцать пять — тридцать человек сразу бывает. Поздний час, конечно.

Я поднялся.

— Пьер, мы устали и собираемся лечь. Если появятся новости, мы у Мэри О'Брайен, но никому этого не говорите.

Мы ушли. Чуть задержались, стоя на углу. Веяло прохладой. Слабый ветерок нес сверху реки еле уловимый намек на дым костра.

Жоб нервно оглядывался.

— Дрянное место. Давай-ка лучше поскорей отсюда.

Однако я не торопился. Не тень ли человека мелькнула в дверном проходе? Я сунул руку под одежду, нащупал пистолет, тогда только медленно повернулся — идти за Жобдобва.

Они ринулись на нас из темноты всей гурьбой. Только мокасины по деревянному настилу зашебуршали. Прятались по темным углам, поджидая нас, и сомкнулись вокруг — охнуть не успеешь.

Пистолет вылетел наружу, и я выстрелил. Не мог бы промахнуться даже при желании, цель находилась на расстоянии вытянутой руки. Он запнулся на полушаге, затем свалился. С размаху врезав другому стволом пистолета, я уложил и его, третьему вбил дуло прямо в горло.

Жобдобва обернулся, точно молния. Никогда не думал, что он способен на такую скорость. Уже размахивал вокруг себя ножом. Рядом была штакетная изгородь, и около нее мы повернулись лицом к врагам.

Из руки Жоба выбили нож, и он отлетел в сторону. Потеряв пистолет, сквозь надвинувшихся противников я увидел, что его приперли к доскам. Он выбросил вперед кулак, быстро нагнулся, и, когда я отбил ближайших, Жоб раздавал затрещины своей деревянной ногой!

Поймав одного левой рукой за глотку, я поднял его, оторвал от земли и двинул им в лицо другому. Рванувшись вперед, сбил обоих с ног, заработав при этом свирепый удар по почке. В повороте угодил еще одному рукой по виску. Поднял колено, встречая низкую атаку, и одновременно обрушил сверху удар по затылку. Нападавший хрюкнул и упал. Я пропустил чудовищный удар в лицо — казалось, дюжина людей направляла этот кулак, — но тут уже разразился градом ударов сам, нажимая на них, въезжая низко и с силой. Долбанул одного головой в лицо, приложил другому в пах коленом, и вдруг по сторонам у нас оказалось свободное пространство, и мы стояли вдвоем лишь, с хрипом втягивая драгоценный воздух.

Впрочем, нет не совсем вдвоем. Трое по крайней мере валялись вокруг на земле, один — тот, кого я застрелил.

Жобдобва одной рукой держался за штакетину, в другой все еще оставалась его деревянная подставка.

— Человек двенадцать было, наверно, — проговорил я.

— Похоже казалось, хотя я девять насчитал, — ублаготворение отозвался Жоб, — и не очень, чтоб очень. На море в старые деньки их бы хватило до первого чиха.

На лишенную освещения улицу так никто и не высунулся. Пистолетные выстрелы по ночам в Сент-Луисе никого не удивляли. Пьяные звероловы по дороге домой часто спускали курки из чистого воодушевления.

Носком ноги я перевернул застреленного. Мертвый, как полагается, и один из тех, кого я видел в погоне за нами на Запад. Рядом с ним лежал мой пистолет. Я подобрал его и сунул за пояс.

Один из уложенных нами, тяжело раненный, начал подниматься. Жобдобва подкинул в руке свою деревянную дубинку.

— Лежи смирно, черт тебя не видал, — тоном светской беседы предложил он, — а то раскрою черепушку.

Человек затих. Жобдобва перекатил его на спину.

— Выживешь, чтобы я тебя больше не видел, — покойно информировал, — или лопнешь у меня, как переспелый арбуз.

Пристегнул ногу. Я смотрел, как он это делает, раздумывая, сколько раз эта нога меняла амплуа при потасовках. Оружие из нее получалось страшное, и что-что, а воином Жобдобва являлся отличным. Обок с ним — на своей стороне — можно не опасаться за свою спину.

Мы похромали домой. Кто-то лягнул меня по ноге, я не помнил, как и когда, и, посмотревшись в зеркало, висящее в моей комнате, я обнаружил, что на скуле у меня вспух рубец, а над глазом красуется шишка.

Жоб плюхнулся на свою кровать и тоже разглядывал меня.

— Видик у тебя — можно подумать, в драке побывал, — известил он меня и хихикнул. — Хороша заваруха, лучше целый год не пробовал! Но ты нас выручил, обоих, капитально выручил, пристрелив того, первого.

— Думаешь?

— Да. Я кумекаю, что он и за вожака у них ходил, и за казначея в то же время. Как ты его кокнул, у них кой у кого и энтузиазм прошел сразу, ведь, как знать, когда теперь заплатят… если заплатят вообще.

— Я стрелял наверняка, — сказал я. — Он прямо на меня несся.

Два следующих дня мы прошатались по городу, каждый на особицу, не пропуская ничего мимо ушей. Ничего не выяснили. Все правда, люди появляются, покупают свинец для пуль, порох, еду и исчезают неведомо куда, но конкретного никто ничего не знал. Или знал и считал, что молчание — золото.

Вечерами мы держались подальше от беспокойных мест и рано уходили к себе. Я попробовал повидаться с Шото, который имел большие возможности для наблюдений, чем даже Пьер. Но он в городе отсутствовал.

Одним поздним утром в нашу дверь негромко постучали. Оказалась Мэри О'Брайен.

— Это Пьер, — прошептала она. — Идемте!

Он сидел в кухне с чашкой Мэриного кофе.

— Пароход пришел, — говорил он, понизив голос. — Встал милях в четырех или пяти отсюда у островка неподалеку от устья Холодного ручья. В город с него прислали лодку, она причалила, где впадает Мельничный ручей.

— Кто сошел?

— Два джентльмена и леди. Сейчас прогуливаются по улицам.

Приехала Табита. Здесь теперь, в Сент-Луисе. На сей-то раз она ко мне прислушается? Или нет?

Глава 15

Как я предложил, Жобдобва, не обнаруживая себя, засел в доме Мэри О'Брайен. Я остановился на ближайшем углу, определяя свои дальнейшие действия.

Больше всего мне был нужен Шото. Вокруг его меховой торговли вертелись все городские дела. Что бы ни происходило необычного — кто должен знать, так это он. Может, успел вернуться.

Несмотря на ранний час, улицы были запружены народом, в большинстве мужского пола: охотники в кожаных нарядах, купцы с Востока или Нового Орлеана — пестрая компания, но все неприхотливые, работоспособные, выносливые. В воздухе плавало возбуждение: в самом деле, одна мысль о незнаемых холмах и равнинах за дикими далями поднимала дух.

Знакомых лиц мне не встречалось, и я без задержек продолжал свой путь к заведению Шото. За поясом у меня торчал пистолет, который я так и носил: Фулшемов пистолет. К поясу был подвешен нож — индийский клинок, много лет хранившийся в моем роду. Мой знаменитый предок взял его в крепости Джинджи. Такой стали, как на этом ноже, я больше нигде не видел. Режет, точно бритва.

Так значит, Табита здесь… судно ее пристроилось выше по реке, к островку… спрятано там, чего гадать.

Сент-Луис, разумеется, переполнен сторонниками Маклема, людьми барона Торвиля. Город имел постоянное население, как говорил Пьер, между тремя и четырьмя тысячами, но во время охотничьего сезона, когда торговцы разъехались кто вверх по рекам, кто в Новый Орлеан с грузами, численность жителей могла съежиться до половины или меньше. Гипотеза, конечно, однако уехавшие будут цветом боеспособных людей.