Глава 3

— Говори быстро, пока мы не подошли, — и тихо, звук разносится далеко. Куда ты идешь?

Признаться? А кто он такой, допрашивает тут меня? И стоит ли верить ему больше, нежели Маклему? Тот хоть больше похож на джентльмена.

Пока я колебался, Нога сказал:

— У нас больше общего, чем ты думаешь, куда больше. Порешить он тебя целится, и меня тоже. Мы с ним и вдвоем не справимся, но, может, хоть подольше протянем. Ну, что скажешь?

— В Питтсбург я иду.

Он нахмурился.

— В Питтсбург? Что это такое? И где?

Мы замедлили шаг и беседовали полушепотом.

— Это новый город на Западе. Там раньше стоял форт, Форт-Питт. На этом месте сливаются реки, и там строят суда для западных водных путей.

— Западные пути? Это через Тихий океан?

— Нет, по рекам. На Западе текут большие реки, во всех направлениях. Миссисипи видел?

— Ага, плавал разок-другой в Новый Орлеан. Вот уж река так река, больше всех на свете!

— Не больше. Есть река длиннее, намного длиннее, она впадает в Миссисипи. Называется Миссури. Далеко к западу она тянется, а исток ее — в Скалистых горах. В Питтсбурге еще много будут строить, и мои руки пригодятся, а со временем и для себя что-нибудь построю.

— По воде соскучился, так чего бы тебе не податься на море? Там есть местечки — острова, бухты и всякое такое, — которые ни одна живая душа еще не видела, и многие из них, сколько ни глядеть, не надоедят. Чего на реке-то ковыряться?

— Ах, Жоб, но это же совсем другая река! Она течет с высоких вершин, с ревом несется сквозь каньоны. Длиной она почти в три тысячи миль, и кто знает, что таится у ее начала и по берегам? Я пароход хочу строить, Жоб, пароход, чтобы поднялся до самых дальних пределов. Хочешь со мной — напарник мне не лишний, но друзья для хорошей погоды мне не нужны. Идешь со мной, — значит, на весь рейс.

Жоб молчал. Наконец со злостью выругался.

— Почему бы и нет в конце-то концов! Я с тобой, Джон Даниэль, раз ты решил так называться, потому что вместе мы целее будем, так я считаю.

Тут мы подошли к Маклему. С ним стояло трое, знакомых мне с прошедшей ночи, змееглазый среди них.

— Пошли компанией, — весело предложил он, — чем больше народу, тем безопаснее. Слышно, индейцы еще по временам нападают, а о белых бандитах и говорить нечего.

Так что дальше мы отправились все вместе. Маклем и я шли впереди, Жобдобва отстал, чтобы видеть, если кто сделает предательское движение, но так, что мог не только предостеречь, но и помочь мне делом. Сомнения меня все же донимали. Что мне о нем известно, в самом деле?

Враги окружали меня, но юношеское недомыслие и самоуверенность вселяли надежду: пусть хоть всем скопом набрасываются, авось слажу!

Я был сильнее, чем они, скорее всего, меня считали, и лучше стрелял. Но и здравого смысла у меня имелось достаточно — как ни склонен я был задирать нос, — чтобы сознавать: мне могут не дать шанса выстрелить или даже пустить в ход свою силу.

Постепенно деревья становились реже, появились фермы. Ближе к вечеру начали попадаться дети — мальчики и девочки, гонящие с пастбищ домой скот. Люди останавливались поглядеть, как мы проходим мимо, некоторые отвечали на наши дружеские оклики, некоторые нет, но глаза пялили все.

Гостиница, к порогу которой мы наконец-то прибыли, на сарай, где мы останавливались перед этим, не походила ни чуточки. Просторное здание в два этажа, окна застеклены, в общем зале подают напитки и еду.

Владелец заведения, очевидно, питал к себе уважение. О политике рассуждал — поневоле поверишь: понимает, о чем говорит. Но я не торопился выносить решения. Может, просто очередной язык без костей. В нынешнем году — 1821 нашей эры — урожай таких был хорош.

Однако же белье было свежим, полы подметены, кушанья приготовлены превосходно.

Один в своей комнате, за запертыми дверями, я искупался в горячей воде, принесенной мне в ванне — ею служила широкая бочка. В первый раз от Квебека и только во второй со времени, когда я покинул свой дом в Гаспе.

Незащищенные документы, взятые мной из карманов капитана Фулшема, прочесть оказалось почти невозможно. Одним было письмо, по-видимому, от брата. Я мало что из него разобрал: чернила от воды расплылись и слиняли. Брал жил в Лондоне и уговаривал капитана вернуться.

В письме нашелся адрес отправителя.

Не выходя из комнаты, я составил письмо на этот адрес. Детально описал, что конкретно я нашел и как очутился рядом с телом его брата. Рассказал, как прошелся по карманам и забрал что там было, и добавил, что деньги ему перешлю.

Кроме того, сообщил: я совершенно уверен, что убийца либо принадлежал к группе, шедшей со мной от времени, когда капитан погиб, до настоящего момента, либо известен по крайней мере одному из них.

Тщательно описал каждого, добавляя обрывки информации, какие могли прийтись к месту. Потом взял на себя ответственность открыть конверт, сделанный из клеенки.

Конверт содержал ордер на арест некоего барона Ричарда Торвиля, виновного в оставлении знамен британской армии и в измене. Тут же приводились сведения, что Торвиль в свое время работал на противников Бонапарта во Франции, но совершил убийство и смылся с деньгами, которые ему не принадлежали.

В общем, список получился длинный. Полдюжины преступлений. Вырисовывался портрет человека хитрого, беспринципного, опасного, но с могущественными связями. Титул, под которым его знали, он позаимствовал, не имея на то права, и даже имя стояло под вопросом, не фальшивое ли. Прошлое барона окутывала завеса тайны.

Описания внешности не было.

Каким-то образом Фулшем, агент правительства его британского величества, выследил и засек этого человека — и был умерщвлен.

Теперь информация, чреватая смертью, попала ко мне.

Я сложил все бумаги в клеенчатый конверт, запихал обратно за пазуху и спустился вниз, в общее помещение.

Там никого не было.

Одна из дверей открывалась в небольшой кабинет, где я и нашел хозяина гостиницы — Саймона Тэйта.

— Сэр. — Я прикрыл за собой дверь. — У меня к вам срочное и секретное дело.

Он сдвинул на лоб очки, положил перо и взглянул на меня. Явно сомневаясь в моих словах. Достав из кармана небольшой столбик золотых монет, я положил их на стол.

— Не откажите выписать на них переводной вексель и квитанцию.

Он присмотрелся к деньгам, затем ко мне. Коротко, с минимумом подробностей, я рассказал об убитом, что капитан Роберт Фулшем являлся важным лицом, что деньги следует отправить семье, также и бумаги.

В деловых качествах Тэйту никто бы не отказал. Вопросов он задал немного и по существу, и через минуту-другую я выходил из кабинета с квитанцией в бумажнике, оставив пакет для отправки в Англию со следующей почтой.

Уже у двери Тэйт остановил меня. Хотя он и мог показаться балаболкой, разглагольствуя в гостиной на общие темы, но сейчас он говорил серьезно.

— Тот, о ком вы рассказали, — спокойно указал он, — способен причинить много бед. Политическая интрига, раз уж в нее впутался, часто входит в плоть и кровь. Вам следует спросить себя, как я спрашиваю: зачем он явился именно сюда, в Америку? Такой человек не станет хлопотать только о том, чтобы скрыться. Уж конечно, у него есть и другие идеи.

Он помолчал.

— Мистер Талон, я должен поговорить обо всем этом с моим другом.

Мне заявление пришлось не по вкусу. Но возражать наобум я не стал.

— Что у вас за друг?

— Можно выразиться так: к нему прислушиваются те, кто имеет значение. С виду он ничего из себя не представляет, но, когда он говорит, облеченные властью слушают.

— Тогда ладно.

— Еще минуту, мистер Талон. Вы решили оказать мне доверие и не прошли мимо в ситуации, в которой оказались, — вы действовали; правильно действовали, по моему мнению. Поэтому давайте обменяемся еще несколькими словами. Мне мало известно, как обстоят дела в вашей стране, но можно, мне кажется, принять, что они сходны с нашими. Для простоты давайте скажем, что здесь правит народ, но только править — недостаточно. Надо, кроме того, поддерживать бдительность, надо заботиться о своей стране и ее будущем. Меж нас много эгоистов, хотя и средь них немало искренних патриотов. Страна растет, но и за рубежами, и внутри них ее подстерегает много опасностей. Вы знаете о покупке Луизианы?

— Слышал.

— Границы этой территории определены плохо. С юга наш сосед — Испания, с севера — Англия. Знаю, многие англичане и большинство канадцев хорошо к нам расположены, но некоторые нет. Чего нам следует опасаться больше всего, как я полагаю, так это людей на нашей же земле, думающих больше о себе, чем о своей стране, людей, алчущих денег, власти, земель. Кое-кто из них готов разрушить что угодно, что угодно без исключения, сэр, только бы извлечь прибыль. Даже законы собственного государства не постыдятся исказить, стремясь приобрести богатство или влияние. Такие всегда прислушаются к человеку с проектом и хорошо подвешенным языком. Вы надолго к нам, мистер Талон?

— Сам не знаю, — откровенно ответил я. — Привела меня сюда конъюнктура. Возможность честно работать, добиться успеха. Сколотить состояние, может быть. Я прослышал, что в Питтсбурге много строят, а я — строитель.

Он кивнул.

— Хорошо! Просто прекрасно! Строители нам нужны. Даже очень, но лишь такие, кто строит не только для себя и ради прибыли — а я верю, что прибыль — дело хорошее, — но ради будущего тоже. Такой из вас строитель, мистер Талон?

Звучало неплохо. Политические проблемы, о которых говорил этот человек, до настоящего момента оставались вне моей жизни и моего внимания. Никогда раньше я не чувствовал, что демократия меня как-то заботит. И неожиданно пришло тревожное осознание: а могла бы… действительно заботит.

— Надеюсь, что так, мистер Тэйт.

— Замечательно. Вам необходимо помнить, мой друг: если мы свалим управление на других, другие и будут управлять, и, может случиться, не так, Как нам хочется. В такой стране, как наша, в ответе мы все.

— Да, сэр.

— Я вот к чему веду. Вы нечаянным образом натолкнулись на нечто, могущее приобрести огромную значимость, и успели принять участие в событиях. Было бы крайне полезно, если бы вы приглядывали за происходящим… ненавязчиво, разумеется.

— Не вижу, как у меня такое получится. Я намерен добраться на Запад и найти работу на постройке судов для западных плаваний. Политикой я не занимаюсь.

Некоторое время он изучал меня, потом пожал плечами.

— Пусть будет так. Однако же, молодой человек, вы уже вовлечены в эту историю. Если вы рассказали мне правду, убивший молодого офицера может быть близок к вам. Может подозревать, что те бумаги у вас или находились у вас прежде. Может попытаться убить и вас, чтобы получить их. Сказано: виновный бежит, хоть никто не гонится. Причина в том, что виновный часто боится, не знают ли окружающие больше, чем им известно на самом деле. Ваша собственная жизнь может висеть на волоске.

— Куда денешься.

— И не забывайте, сэр, гражданин вы Соединенных Штатов или нет, успеха вам не видать, если начнутся беспорядки, революция или война. Хорошее управление страной — дело каждого из нас.

Я пожал плечами.

— Что я понимаю в управлении страной? Я строю, и все на этом.

Он поднялся.

— Надеюсь, и дальше будете строить. Удачи вам, мистер Талон.

Закрыв за собой дверь, я добрую минуту простоял на месте, взвешивая услышанное. Тэйт говорил толково. Качество управления действительно дело каждого. Даже мое, если я собираюсь тут обосновываться, хоть я иностранный подданный и только что прибыл.

Жобдобва ждал снаружи, впитывая утреннее солнышко. Скосил на меня глаз исподлобья — веко полуопущено.

— Уехали. Верхом вдоль по дороженьке.

— Кто уехал?

— Маклем и они все. Он про тебя спрашивал.

Нет Маклема. Но далеко ли он уехал? Беспокоил меня не столько он сам, сколько человек со змеиными глазами. Связаны они? Или только вместе путешествуют, подобно мне и Деревянной Ноге?

Подумалось об инструментах. Достать, что ли, лошадь либо мула… а то лошадь и мула. Груз мой, кажется, так и прибавляет в весе, а путь предстоит дальний. Добраться бы до речки, смастерю тогда себе лодку и поплыву вниз до самого Питтсбурга. Или до окрестностей. Представление о местонахождении Питтсбурга я имел самое общее.

Поразмыслив о состоянии своего кошелька, я решил: пойдем пешком.

И тогда увидел девушку.

Глава 4

Она была молода, изумительно красива и сидела верхом на горячем рыжем мерине, управляясь с ним с непревзойденной легкостью. Рядом ехали двое мужчин.

Один, средних лет и плотного сложения, соломенные волосы которого припорошила седина, отличался широким лицом и упрямой линией челюсти, а в общем смахивал на шотландца.

Второй был юн и на вид приятен, несмотря на то что телесной крепости могло быть и побольше. Оба носили оружие, и кони под ними гарцевали не из худших.

Компания подъехала к самой двери, и девушка посмотрела на меня. Прямо в лицо.

— Молодой человек, могу я поговорить с хозяином?

Ее манера разговаривать — сверху вниз — подействовала мне почему-то на нервы.

— Можете, — безмятежно ответил я, — если хотите. Он как раз внутри.

Ее лицо чуть заметно зарделось, не знаю, то ли она смутилась, то ли рассердилась.

— Позовите его, хорошо? Пожалуйста!

— Сию секунду. — Ну как отвергнуть такую просьбу!

Шагнув внутрь, я окликнул:

— Мистер Тэйт? Вас хочет видеть дама.

Он появился в дверях и незамедлительно расплылся в улыбке.

— Мисс Мейджорибанкс! Какое удовольствие! Сходите, пожалуйста! Сейчас чего-нибудь для вас сообразим.

Подал ей руку, и она сошла с лошади — легко, изящно. Подобрав юбку, двинулась к двери.

— Были вести от вашего брата?

Она остановилась.

— Нет, мистер Тэйт, ничего. Поэтому я и приехала.

Прошла в здание, он за ней. Спутники ее слезли на землю. Старший сперва окинул меня быстрым взглядом, -казалось, измерившим меня вдоль и поперек, затем то же проделал с Жобдобва. На нем его внимание задержалось.

— Я так скажу, — обратился к старшему младший, — тут дурная голова ногам покоя не дает. Жив Чарльз, так вернулся бы, а нет, тогда мы-то что сделаем?

— Он ей брат, — жестко произнес старший. — Что она может, то делает, так же как поступил бы ее отец.

— А все-таки это глупо.

— Возможно, но она поставит на своем, вы же знаете. На вашем месте я бы и отговаривать ее не стал.

— Я пробовал, — младший пожал плечами, — а толку что. Слушать даже не хочет.

Привязав своих лошадей и лошадь девушки к коновязи, они тоже направились в гостиницу. Я стоял в полной растерянности. Никогда еще не видел девушки, на которую до такой степени хотелось посмотреть еще раз. Разговор ее компаньонов до меня едва дошел. Нужно мне взглянуть на нее еще, и все, хоть убей.

Наверно, недалеко отсюда живет, раз Тэйт ее знает. Часто останавливалась здесь, по-видимому. Край редко заселен, сплошные поля, луга и быстрые ручьи.

А, будь что будет. Я вошел в зал и сел к столу у окна. Слегка удивленный Тэйт покосился на меня. Я заказал стакан сидра — какой-то предлог околачиваться здесь надо.

Говорила она:

— Последний раз Чарльз писал нам из Сент-Луиса. Собирался отправиться вверх по Миссури — там есть такая река — с группой государственных служащих. Ученые, или землемеры, или кто-то еще. С тех пор прошло уж сколько месяцев!..

— Надо учитывать, что почта идет медленно, — заметил Тэйт. — С экспедицией может быть все в порядке, несмотря на это.

— Я учитываю. Письмо было написано за несколько недель до того, как я его получила. — Она твердо взглянула ему в глаза. — Мистер Тэйт, я убеждена, письмо задержали нарочно.

— Нарочно? — изумился тот. — Но зачем? Кому надо задерживать письмо брата к сестре?

— Затем, что брат натолкнулся на вещи, о которых кто-то не хотел, чтобы он знал. Я знаю братнину печать. У него новое кольцо. Печать на письме сломали и восстановили. Иными словами, письмо читал кто-то еще и отослал мне, только решив, что содержание вполне безвредно.

— Извините, но не придумываете ли вы все это? Видите ли, ваш брат сильно стремится к успехам в науке. Он умелый натуралист, известен в своей области, но работа очень уж его затягивает. Обо всем забывает. По-моему, вам надо просто набраться терпения.

— У меня нет сомнений, мистер Тэйт, что брат попал в тяжелое положение. Его могут держать в неволе или даже убить. Я хочу ехать на Запад и выяснить все сама.

— Полноте! Это у вас фантазии. — Тэйт возражал весьма энергично. — Наверняка же вы не знаете…

— Знаю! Когда мы с братом были маленькие, мы играли в разные игры — в войну, в плен, боролись с заговорами против республики — как все дети. Придумали свою собственную страну. Назвали ее «Игисфелд»; понятия не имею, откуда брат взял это слово.

— Понимаю, только…

— Ничего вы не понимаете. Слушайте дальше. В следующем доме жила девочка, которую оба мы терпеть не могли. Узнала про нашу игру, я подозреваю, подслушивая, и дразнилась. Ее звали Пучинара, действительно так звали. А для нас «Пучинара» превратилось в имя врага.

— Да, конечно, но я не улавливаю…

— Пожалуйста, прочтите. — Она подала Тэйту лист бумаги.

На мое счастье, он решил читать вслух.

Коротко отчитавшись о здоровье, поездках и общем положении дел, Чарльз Мейджорибанкс перечислял с дюжину растений по народным или ботаническим названиям, потом замеченных бабочек и пауков. Далее добавил:

«Тебя должно заинтересовать, что мне встретилась одна особо опасная инфекция, разновидность Pucinara, которая, если ей не положить конец, явится серьезной опасностью для Игисфелда. Я продолжу исследования в этом направлении и, если ничто не помешает, перешлю свои выводы. Ты знаешь, кто из ученых наиболее квалифицирован для оценки такого материала».

Дочитав, Саймон Тэйт посидел, глядя в пространство, потом принялся перечитывать заново — про себя.

— Вот поэтому я к вам и приехала. Вы содержите гостиницу и торгуете скотом, но ваш кругозор широк и в других областях. Что нам с этим делать, как считаете?

Тайт опять посмотрел на письмо, затем на собеседницу.

— Что оно значит, по-вашему?

— Мистер Тэйт, растения и прочая живность, перечисленная тут, для брата не новость. Список попросту наводит тень на плетень, а настоящее сообщение — то, что дальше. Чарльз раскрыл какой-то заговор, наткнулся на людей, которых считает опасными для страны. Об этом он и пишет. Ясно как день, он считался с возможностью, что письмо распечатают, и хотел, чтобы оно выглядело невинным для посторонних глаз.

Тэйт в раздумье опустил взгляд на письмо.

— Территория Луизианы одно время принадлежала Франции. Испании она тоже принадлежала. В обеих странах найдутся сожалеющие о потере. В Мехико неспокойно, и о том, что делается в Новом Орлеане, я осведомлена достаточно: каждый ищущий приключений бездельник на континенте ползет туда или в Сент-Луис, в Питтсбург, Лексингтон, рассчитывая — что-то будет.

— Хорошие у вас должны быть источники.

Умна и уверена в себе. На удивление уверена. Однако, слушая дальнейший разговор, я понял: основания к этому у нее имелись.

— Мистер Тэйт, вы ведь знали моего отца?

— Конечно. И очень уважал. В бизнесе и в торговле разбирался до тонкостей. Ошибок почти не делал.

— Он их совсем не делал. А не делал потому, что у него были знания. Самые надежные сведения, и больше сведений, чем у кого бы то ни было. Он очень старался, чтобы получать не только самые последние новости, но и самые верные.

— Вы о чем это?

— Вы о Фуггерах когда-нибудь слышали?

— Да… как будто бы. Очень старинная семья, чем-то там торговали, правильно?

— Торговали. И ссужали деньги, финансировали коммерцию, даже одалживали Карлу Пятому, императору, одному из самых могущественных людей своего времени. Они начинали простыми ткачами. Крестьяне, ткущие на дому. Потом, в четырнадцатом столетии, один из них стал купцом. Немного лет прошло, и они достигли великого богатства, отчасти благодаря тому, что кто-то из них изобрел смешанную ткань из льна и хлопка — бумазею, но больше всего потому, что они собирали информацию. Многочисленная семья, они в короткое время разбрелись по всей Европе и что узнавали — передавали остальным. Их представители слали им сведения, капитаны их кораблей поступали так же. В этом и заключалась основная причина их успехов и влияния — им неизменно было известно гораздо больше, нежели тем, с кем они вели дела. В России неурожай — они знают. У берегов Греции пошло ко дну судно с ценным грузом — они слышат об этом первыми. Всегда знали, чего имеется в избытке и в чем, вероятно, случится дефицит, и соответственно покупали и продавали.

— Но к нам это какое имеет отношение?

— Такое, что мой отец взял с них пример. Он снабжал средствами торговцев, ездящих к индейцам, заводил друзей среди солдат, речных перевозчиков, бродячих проповедников. Получал письма со всех концов страны, и эти письма подсказывали ему, кто куда направился и какие события происходят. Ничего мистического тут не было. Он писал своим знакомым, задавал вопросы, даже платил за сообщения. К моменту смерти у него было сверх сотни корреспондентов у нас и в Европе.

— Понимаю.

— Начинаете понимать, мистер Тэйт. Переписка выросла настолько, что отец не справлялся, поэтому мы с братом начали помогать. Читали письма, заносили, что там было, в журналы, а наиболее важные передавали отцу. Когда он умер, я продолжила переписку. Хоть мы уже не живем в Нью-Йорке и Бостоне, письма приходят, я сохраняю все контакты и помогаю вести отцовский бизнес.

— Не знал.

— Управляющие у нас превосходные. Но источников информации отца они никогда не знали, и я никому не говорила о них — только вам сейчас вот. Я по-прежнему советую им, какие сделки проводить, и мы по-прежнему работаем с прибылью.

Думаю, о моем присутствии она не подозревала.

— И, согласно вашим сведениям, на Юге и Западе затевается что-то нехорошее?

— Скажем так: есть основания быть настороже. И потом, это письмо. Получив его, я взялась за дело тут же. Достала журналы и прочла все, что у нас было насчет Луизианы, пересмотрела отчеты Льюиса и Кларка, письма от Джеймса Маккея. У отца много лет был агент в Санта-Фе, я и его сообщения прочла. И теперь не сомневаюсь. Брат открыл существование заговора с целью захватить Луизиану и превратить ее в независимое королевство.

— Абсурд.

— Точно так же отреагировал наш сенатор. — Девушка пожала плечами. — Я обращалась к нему по этому поводу, но он либо ни единому слову не поверил, либо по каким-то своим соображениям верить не хочет.

— Мисс Мейджорибанкс, не забывайте, вы ведь очень молоды. Вам сейчас?..

— Девятнадцать, и все эти годы я училась у отца. Большую их часть, имея доступ в его контору. Эти письма, я же по ним научилась читать.

— Все это очень хорошо, но…

— Мистер Тэйт, я знаю, у вас есть свои связи. Некоторые ваши союзники в мире политики мне известны. Я все это рассказываю не только, чтобы объяснить, почему еду на Запад, но и в надежде, что вы поймете: действовать надо не откладывая. Тот, кто примет на себя руководство подрывными действиями на землях Луизианы, может уже находиться в пути. Мне знакомо многое из его прошлого. Сатана во плоти, ничто его не остановит.

Тэйт улыбнулся.

— Тревога о положении в стране делает вам честь, но мало вероятно, что она обоснованна. Для подобного предприятия необходимы войска, оружие, провиант.

— Они будут.

— Мисс Мейджорибанкс, если хотя бы половина ваших предположений соответствует истине, отправляться вам на Запад — безумие чистейшей воды. Брат у вас не дурак. Сам разберется со своими проблемами, а вы только добавите ему хлопот. И еще: что бы вам там ни писали, ваши страхи, на мой взгляд, преувеличены. Кто же посмеет — или сумеет — посягнуть на такое?

— Барон Торвиль.

Глава 5

— Торвиль!

Я чуть не уронил стакан, когда у меня это вырвалось, а меня огорошить не так-то легко.

Она повернулась, чтобы поглядеть на меня, впервые заметив, что я сижу в комнате.

— Подслушивали! — возмущенно сказала она. — Наш разговор вас не касается!

— Прошу прощения, — в откровенной манере ответил я. — Я пью сидр. Не слышать, о чем вы говорите, я просто не мог.

Саймон Тэйт лишь мельком глянул на меня, но оба спутника девушки посмотрели внимательнее: младший — с откровенным неодобрением, старший — тщательным образом оценивая.

Беседа продолжалась, хотя на пониженных тонах. Больше ничего из нее я не понял, но и не нуждался.

Пусть молодая леди глядит на мир свысока, знает она его, без сомнения, неплохо, и ее источники заслуживают уважения. В моей семье про Фуггеров знали. Первый Талон имел с ними дела, мог и посылать некоторые из писем, о каких она упоминала. Он и сам использовал те же методы, чтобы держаться в курсе изменчивой атмосферы Китая, Индии и малайских островов. В каперские свои дни он подвизался в водах близ этих стран, да и жену взял себе из Индии.

Если сведения мисс Мейджорибанкс верны, Торвиль является главарем или одним из запевал плана откроить от Штатов королевство. Сумасшедший замысел, на первый взгляд, и тем не менее по многим причинам может увенчаться успехом.

Граница между Соединенными Штатами и Канадой по сорок девятой параллели от Рейни-Лейк (Дождливого озера) до Скалистых гор не была твердо установлена до 1818 года. Только недавно подписали договор, по которому Испания уступала Америке Флориду, а на Западе граница купленной Луизианы определялась сорок второй параллелью. Соединенные Штаты отказались от претензий на Техас, и на многие части этих обширных новых территорий права открыто оспаривались. Многие американцы верили сообщениям армейских чинов, что огромные тамошние равнины, в сущности, бросовые земли. Так называемая Великая Американская Пустыня для обработки или заселения совершенно непригодна. Значит, и драться из-за нее не стоит.

В Мексике росло движение за независимость от Испании, и перспективы военных действий манили авантюристов и наемников со всего мира. Большинство собралось в Новом Орлеане, поджидая, пока события предоставят шанс на мгновенное обогащение, грабеж или что там еще.

Слухи о золоте, найденном в дальних западных краях, исходящие почти все из Санта-Фе и самого Мехико, соблазняли других.

Сверх того, меняющиеся условия для торговли рабами: заставили многих работорговцев оставить море. В 1808 году был принят закон, запрещающий ввоз рабов в Штаты, сейчас конгресс рассматривал законопроект, объявляющий работорговлю с заграницей пиратством, наказуемым смертной казнью. Разумеется, контрабанда никуда не денется, но те, кто не желал рисковать, бросали это занятие и искали нового применения своим талантам. Я достаточно слышал об этом из разговоров в приморской части Гаспе. В лавках, торгующих грогом вдоль пристаней, матросы с заходящих судов спорили на такие темы без конца. Говорил об этих новостях и Жобдобва во время нашей с ним долгой прогулки поперек штата Мэн.

Прикончив сидр, я поднялся, заплатил, что был должен, и вышел. Старший из компании мисс Мейджорибанкс пошел за мной.

— Сэр! Моя фамилия Макейр, и я хотел бы с вами поговорить.

Мне он нравился. В нем чувствовалась несомненная честность, прямота и, что всегда приятно видеть, уверенность в себе.

— Я — Джон Даниэль. — Я решил держаться имени, которым окрестил себя раньше.

— Вы упоминали Торвиля. Встречали это имя, по-видимому.

По возможности лаконично я объяснил, как набрел на убитого, про документы и как мы продолжали путь.

— В гостинице вы об убийстве не говорили?

— Ни слова, пока остальные не ушли. Не приглянулся мне кое-кто из них.

Он поразмышлял над сказанным мной, награждая столбик коновязи пинками.

— Они еще могут шастать поблизости, — высказался наконец.

— Могут. Один с виду гнилой товар. Глаза, как у змеи. Но в действительности я ничего про них не знаю.

— Ладно, расскажу что к чему своей мисс.

— Боюсь, она на меня злится.

Он усмехнулся.

— Да уж, наверно! Гордая девица! Но первый сорт! — Взглянул на меня. — Задержитесь у нас?

— Корабелу тут делать нечего, — ответил я. — Направлюсь туда, где идет стройка.

— Да, — согласился он, — славное дело — работать с деревом, а тут чего только нет. Клен, дуб, бук — лучше не бывает. Стройка… да, это я люблю. Хорошо возвести такое, чтобы простояло долго, чтобы выполнило, что от него требуется. — Протянул руку. — Что ж, парень, счастливо. Хорошей дороги, куда бы ты ни шел.

— И вам того же, — сказал я.

Жобдобва, терпеливо ждавший все это время, поднял голос: