Глава 12

Они погрузили в фургон четыре бочонка с водой и прихватили с собой еще по фляжке. Бартрам ехал за кучера; в фургоне, кроме лопат, веревки, длинного шеста да бочонков с водой, ничего не было.

Килкенни, верхом на своем коне оленьей масти, ехал впереди. Проехав через свежепроложенную просеку, они начали осторожно спускаться, привязав к. задней оси фургона тяжелое бревно, чтобы он, разогнавшись на крутом склоне, не наехал на мулов.

Килкенни пригибался добрую дюжину раз, слезал с коня, чтобы откатить камни, лежащие на дороге. Наконец фургон оказался внизу, и Куинс перерубил веревку, к которой было привязано бревно, служившее тормозом.

Было жарко, в воздухе ни малейшего дуновения. Перед ними расстилалась бесцветная унылая пустыня, почти лишенная растительности.

— А теперь вперед! — воскликнул Килкенни.

Перед тем как спуститься с горы, он взглянул на далекий пик, высившийся, насколько он знал, недалеко от Блейзера, и решил держать путь на него. Однако, зная, что в пустынях часто бывают песчаные бури, Килкенни прихватил с собой компас. Взглянув на одинокий пик, он еще раз проверил направление по компасу. В насыщенном пылью воздухе очертания гор казались размытыми, но пик хорошо просматривался. Путь, по которому они двигались, тоже вел прямо на запад, однако Килкенни понятия не имел, выйдут ли они к этому пику. Он даже не мог сказать, не оборвется ли вскоре эта дорога.

Малейшее дуновение ветерка поднимало в воздух мельчайшую пыль, а от копыт лошадей и колес фургона вздымались целые пылевые тучи. Фургон медленно катился на запад. Дважды им приходилось объезжать высокие песчаные холмы — ветер намел их прямо поперек дороги. На отдельных участках легче было идти, ведя в поводу коня, поскольку дорога была завалена камнями. Изредка им попадались чахлые кустики.

Прошел первый час пути, Килкенни поднял руку. Все остановились и сгрудились вокруг фургона. Достав кусок влажной мешковины, взятой в дорогу специально для такого случая, путники протерли от пыли ноздри лошадей.

Джек Моффит, который настоял, чтобы его взяли с собой, встал на сиденье и огляделся вокруг.

— Где мы? — спросил он. Никто не ответил. — Сколько мы проехали? — снова спросил он.

— Мили две, а может, и меньше, — ответил Куинс.

Хотя в фургоне кроме инструментов и бочонков с водой ничего не было, он шел очень тяжело, колеса увязали в песок на шесть дюймов, а там, где приходилось переезжать невысокие барханы, они проваливались на целых два фута.

Через несколько минут Килкенни снова уселся на коня, и они опять тронулись в путь. Впереди сквозь пыльную завесу замаячила какая-то большая темная стена — должно быть, базальтовая гряда, тянувшаяся прямо поперек дороги, наверное, остатки лавового потока. Впрочем, Килкенни плохо разбирался в таких вещах, слышал кое-что от геодезистов да еще от старателей, когда работал на рудниках.

Дорога повернула на юг и через полмили, обогнув гряду, снова пошла на север, вернее на северо-запад. Дважды фургон пересекал глубокие сухие русла. Следы на дороге были очень старые; растительности почти не встречалось, не было видно даже змей и ящериц, не говоря уж о других животных. На исходе второго часа они сделали вторую остановку, на этот раз в тени невысокой скалы. Говорить никому не хотелось — жара была невыносимой, и все устали. Килкенни тоже молчал, он понимал, что они проехали очень мало — мили три, а может, и того меньше.

Он вышел из укрытия, нашел скалу повыше и поднялся на нее, чтобы оглядеться. Над пустыней колыхались волны тепла, даль по-прежнему плохо просматривалась. То. там, то сям высились холмы, горы с плоскими вершинами, торчали нагромождения скал. Стояла невероятная сушь, далеко впереди у самого горизонта Килкенни заметил какую-то полосу. Он поднес к глазам бинокль, но в колышущемся воздухе трудно было что-либо рассмотреть.

Они снова двинулись в путь. Колеса фургона по-прежнему увязали в песке, они по-прежнему двигались очень медленно. Время от времени приходилось съезжать с дороги, огибая очередное препятствие.

Куинс подъехал к Килкенни и сказал:

— Скорей бы уж наступил вечер.

Килкенни кивнул.

— Я видел что-то впереди. Не могу разглядеть, что именно. Может, невысокая гряда, может, какая-нибудь насыпь.

— Я тоже ее заметил. Должно быть, выходы горных пород. Иногда они тянутся на несколько миль, а иногда всего на несколько ярдов.

Килкенни посмотрел на мулов, тянувших фургон. Придется останавливаться почаще, уж очень они тяжело дышат. А ведь фургон почти пустой.

Неожиданно конь Килкенни остановился. Лэнс удивился: впереди простиралась ровная песчаная поверхность — ни камней, ни выходов горных пород. Он дернул повод, но конь не двинулся с места.

К нему подъехал Куинс.

— Что случилось?

— Сам не пойму. Конь ни с того ни с сего вдруг взял и остановился. — Килкенни спешился и сделал шаг вперед, но тут же провалился, словно попал в желе. Он закричал, попытался вернуться обратно, но ноги уже ушли довольно глубоко. К счастью, Килкенни держал в руке поводья. Он обмотал ими запястья и крикнул:

— Назад, Бак! Назад!

Конь попятился и вытянул Лэнса из песка. Куинс помог ему встать на ноги.

— Зыбучие пески, — сказал он, — или что-то в этом роде. Там под землей должен быть источник.

— Тут, на южной оконечности края, под землей везде вода, — заметил Килкенни. — И крупнейшие в мире пещеры, в которых еще не побывал человек. Многие реки здесь текут под землей, а другие — в глубоких каньонах.

И вдруг он вспомнил: тот старый индеец говорил что-то о каньонах.

К ним подъехал фургон с Солом и Джеком Моффитом.

— Посидите тут пока, — сказал Килкенни. — Я попробую найти объезд.

— А я проедусь в другую сторону, — заявил Куинс.

Килкенни развернул коня и положился на его чутье. Коню тоже не хочется попасть в зыбучий песок, и он найдет, где можно пройти. Конь, выросший в горах, в таких случаях ничуть не хуже мула.

Он проехал больше мили, а полоса зыбучего песка и не думала кончаться. Килкенни повернул коня и вернулся назад.

Куинс уже ждал его.

— Вот там, примерно через несколько сотен ярдов, местность повышается. Много камней, но проехать можно, — сказал он.

— Хорошо, поедем туда.

Куинс двинулся вперед, показывая дорогу, Килкенни ехал за фургоном. То, что он принял за зыбучий песок, могло быть карстовой воронкой, заполненной песком, не очень глубокой, но вряд ли проходимой.

Время как будто застыло, а они все шли и шли. Похоже, им не удастся найти воду и на привале придется расходовать свой запас. Тело Килкенни налилось свинцовой усталостью, другие чувствовали себя не лучше. На его пропотевшую рубашку осело столько белой пыли, что когда она высохнет, то будет стоять как железная. Теперь они останавливались чаще и уже дважды протирали ноздри лошадям и мулам, а потом, намочив в воде кусок ткани, выжали его в рот животным.

По обе стороны дороги тянулся черный базальт — древний лавовый поток, смятый и разбитый многочисленными трещинами, занесенными песком и пылью.

Время остановилось, все думали только об одном — когда же следующая остановка, когда наконец упадет на землю спасительная вечерняя прохлада.

Килкенни уже не доверял компасу. Горные породы, в которых содержится много железа, могли повлиять на его показания, а из-за многочисленных поворотов и объездов он уже давно перестал ориентироваться.

Дорога пропала. На плотно утрамбованном песке и гравии колея вдруг исчезла. Должно быть, ветер уже давным-давно занес все остатки дороги. Килкенни остановил коня и подождал, пока к нему подъедет Куинс.

— Дорога вела в этом направлении. Так? — Килкенни по казал рукой на запад. — Значит, и будем ехать в этом направлении до тех пор, пока нам почему-либо не придется свернуть.

Килкенни прикрикнул на коня, и они двинулись дальше. Солнце медленно уходило за вершины гор, спускалась долгожданная прохлада. Куинс снова подъехал к Лэнсу.

— Мулы совсем измотаны, Килкенни. Надо останавливаться.

— Знаю. Я ищу место для привала. Ведь те, кто здесь проехал, тоже останавливались на привал, вот я и хочу найти то место: может, след от костра или каменное кострище.

— Лучше все-таки остановиться.

— Чуть попозже.

И Килкенни поехал дальше. Фургон, трогаясь с места, жалобно скрипнул, словно протестуя против такого решения.

Они не проехали и пятидесяти ярдов, как Килкенни нашел то, что искал. У крутого обрыва дорога резко поворачивала направо и спускалась вниз, в долину размерами добрых четы ре акра, укрытую со всех сторон скалами. Лишь в одном месте скалы расступались — там, где когда-то протекала река. Река давно уже пересохла, но из скалы просачивалась тоненькая струйка воды и падала в небольшое углубление — всего несколько дюймов в глубину и несколько футов в диаметре.

Килкенни двинулся вниз, за ним — все остальные. В окружении черных базальтовых скал высотой без малого четырнадцать — пятнадцать футов Килкенни увидел кострище — почерневший камень с остатками углей, еще не полностью занесенных белой пылью. В углу под защитой скал приткнулась небольшая поленница дров.

— Они везли их с собой, — заметил Бартрам. — Здесь на целые мили ни единого дерева.

— Когда будем возвращаться, — сказал Килкенни, — мы тоже захватим с собой немного дров и оставим здесь.

Они распрягли мулов и, позволив им немного поваляться в пыли, подвели к воде. Килкенни попробовал ее и сказал:

— Хорошая вода. Правда, чуть солоноватая.

Бартрам вытащил затычку у одного из бочонков.

— Сварю-ка я кофе.

Куинс разложил небольшой костер, Барт поставил на него кофейник и принялся готовить ужин. Куинс растянулся на земле, глядя на звезды.

Килкенни взял свой винчестер.

— Пойдем, Джек, осмотрим местность.

Солнце село, на землю опустились сумерки. Килкенни и Джек медленно объезжали небольшую долинку. Время от времени им попадались углубления в скалах — когда-то здесь протекала река. Было еще не настолько темно, чтобы не заметить следов, но следы им не попадались. Это было угрюмое, пустынное место.

В одном из углублений Килкенни заметил индейские письмена.

— Очень старые письмена, — сказал он. — Возможно, сделаны еще до появления белых. — Он огляделся. — Здесь есть вода и укрытие от солнца и ветра. Могу поклясться, что люди и звери тысячелетиями приходили в эту долину.

— А вы можете прочитать, что здесь написано?

— Я? Нет… вряд ли. Правда, я могу догадаться, что означают некоторые знаки, они похожи на буквы из языка жестов.

Он показал на рисунок раскрытой человеческой ладони.

— Вот этот знак может иметь несколько значений. Вполне возможно, человек хотел показать, что у него тоже есть Руки. Что он может хватать, трогать, ощупывать.

— А как вы думаете, когда в последний раз здесь были люди?

Килкенни пожал плечами.

— Помнишь ту сосну, что преграждала нам путь? Такое огромное дерево живет не менее семидесяти лет, а может и больше. Молодым сосенкам вокруг него, я думаю, лет по десять или даже больше. Мне кажется, что эту дорогу построили или использовали где-то в пятидесятых годах нашего века, а до этого здесь, скорее всего, проходила индейская тропа.

На рассвете путники снова тронулись в путь. Не успели они отъехать от стоянки, как налетел сильный ветер и на землю упали несколько капель дождя. Впрочем, дождь на этом и кончился, зато ветер не прекращался весь день, и вскоре воздух наполнился белой пылью — она забивала горло, не давая дышать, слепила, покрывала одежду.

По-прежнему стояла изнурительная жара. Они не думали ни о семьях, ни о продуктах — лишь бы скорее пересечь эту чертову пустыню.

Килкенни уже не доверял показаниям компаса, однако его конь уверенно шел вперед, словно его вела какая-то неведомая сила. Измученные невыносимой жарой, усталые, они двигались вперед, думая только об одном — сколько же еще предстоит пройти, прежде чем придет конец этому путешествию.

Килкенни остановил коня и стал вглядываться в белую мглу, пытаясь найти хоть какой-нибудь ориентир, хоть какую-нибудь зацепку для глаза.

Конь его нетерпеливо переступал ногами, а потом вдруг, не дожидаясь команды седока, пошел дальше. Килкенни не стал его останавливать. Должно быть, они ходят по кругу; однако у него появилось такое ощущение, что дорога пошла потихоньку в гору, поскольку он слегка наклонился в седле — на это была вся надежда. Вдруг конь остановился, и Килкенни увидел впереди черную скалу. Она высилась перед ними, темная, совершенно отвесная, а у подножия лежал слой пыли, который, как показалось Килкенни, был чуть тоньше, чем везде.

Мулы подошли ближе, и Лэнс крикнул:

— Стойте пока здесь! Я поищу дорогу.

Куинс покачал головой.

— Сначала немного отдохни, конь пусть тоже отдохнет. Дорога была тяжелой.

Килкенни спешился и, взяв кусок мешковины, протер ноздри коню, а потом и мулам. Бартрам делал то же самое.

Вытащив из фургона бочонок с водой, они напоили сначала лошадей, потом мулов. На это ушло два бочонка. Отдохнув полчаса, Килкенни поднялся на ноги — он не мог усидеть, ведь желанная цель так близка.

— Мы пересекли пустыню, — сказал он Бартраму, — теперь нужно перевалить через гору.

Оставив коня отдыхать, Килкенни двинулся вдоль скалы, перелезая через камни и упавшие стволы деревьев. Была в нем какая-то внутренняя сила, которая побуждала его идти вперед, даже когда все чувства подсказывали, что лучше подождать и отдохнуть. Не успел он пройти и трехсот ярдов, как увидел то, что искал. Килкенни остановился, боясь поверить собственным глазам — перед ним лежала тропа, которая, петляя, взбиралась на гору. Удивительно, как им удалось, несмотря на многочисленные повороты, не потерять верное направление и добраться до того места, которое они искали.

Когда путники достигли вершины, на землю опустились сумерки. Они свернули с дороги и остановились среди сосен, зажгли костерок, сварили кофе и разогрели еду. Рядом раскинулась небольшая долинка, куда они пустили пастись стреноженных лошадей. По краю этой долинки протекал ручеек, бравший свое начало от родника. Он образовал маленькую заводь, берега которой поросли травой.

Килкенни выпил крепкого, удивительно вкусного черного кофе, но так устал, что кофе не помог — он чуть не выронил из рук тарелку с едой. Килкенни посмотрел на других: Бартрам уже спал, растянувшись на земле, у него даже не хватило сил развернуть скатку.

— Я немного поспал в фургоне, — сказал Джек, — а вы ложитесь. В полночь я вас разбужу.

Килкенни спал так, будто выпил снотворное. Куинсу с трудом удалось его разбудить.

— Парень разбудил меня, — сказал он, — но теперь твоя очередь караулить.

Освеженный сном, Килкенни взял закопченный кофейник и налил себе кофе. Тишину нарушали лишь тихое похрапывание Бартрама да шелест осиновых листьев на ветру. Ветер унес пыль, а с ней и облака. Ясное небо было усыпано звездами. Подойдя к заводи, Килкенни снял рубашку и смыл пыль с лица и тела, потом вымыл голову. Вытряс рубашку, надел ее, напился и вернулся к костру.

Килкенни прислушался. Стояла полная тишина. Взведя на всякий случай курок своего шестизарядника, он принялся чистить винчестер. Прочистив шомполом ствол, принялся за револьверы.

В темноте и тишине хорошо думается. Килкенни сидел у костра, чуть-чуть отодвинувшись от него, чтобы лучше видеть в темноте, и обдумывал ситуацию в Седаре.

Если ему удастся выйти на бой с Быком Тернером, у него появится шанс объяснить свое дело Халлорану. Наверняка придут и другие чиновники, но у Килкенни были особые причины говорить именно с Халлораном. Если он не ошибается и это тот человек, которого он знал, то можно рассчитывать на его особый интерес и, возможно, даже симпатию.

В этой схватке, по крайней мере вначале, он будет казаться слабаком, это вызовет к нему сочувствие. Кроме того, он гораздо ниже Тернера. Одним словом, неизвестный любитель против профессионала высокого класса. Лэнс отдавал себе отчет в том, что Тернера ему не победить. Но, с другой стороны, мало кто был в такой прекрасной форме, как он, ему наверняка удастся продержаться на ринге довольно долго и произвести впечатление на зрителей.

Бой конечно же как и все схватки по лондонским правилам, будет продолжаться до тех пор, пока побежденного не унесут с ринга. Нокдаун в таких схватках означает лишь конец раунда; он может продолжаться одну-две секунды, а может девять — десять минут и даже больше. Промах означает конец раунда в том случае, если борец упал, а также и если брошен на землю. В таких кулачных схватках разрешается практически все. Килкенни однажды видел, как один из борцов захватил голову другого одной рукой, а другой несколько минут наносил удары по лицу.

Король Билл конечно же посадит своих гостей на самые лучшие места — поближе к рингу, так что поговорить с ними будет нетрудно. Главное, продержаться как можно дольше и выбрать нужный момент. Он не сомневался, что Хейл, как и сам Тернер, будет ждать быстрой победы.

Килкенни попытался трезво оценить свои силы. Как и все борцы, он твердо верил в свою удачу. Еще мальчишкой он часто дрался в школе, а потом, когда служил на границе, не раз участвовал в рукопашных стычках с индейцами. Живя на Востоке, он учился боксу у Джема Мейса, чемпиона мира в тяжелом весе и одного из самых умных боксеров старого времени. Мейс был английским цыганом и провел много матчей в США. Этот умный и проницательный человек имел голову не только для того, чтобы носить на ней шляпу.

Король Билл не знает, что Килкенни учился боксу. Конечно, когда Лэнс его побил, он кое о чем догадался, но наверняка не обо всем. Он наверняка не знает, что жизнь в суровых условиях дикой природы помогала Килкенни всегда держаться в хорошей форме, развила его силу и выносливость.

Словом, Килкенни никак нельзя было назвать слабым противником, но у него было еще одно важное преимущество — он видел Тернера в бою, Тернер же ничего о нем не знал.

И все-таки в глубине души Лэнс понимал, что надеяться он мог только на то, чтобы продержаться некоторое время и завоевать благосклонное отношение зрителей.

Вернувшись в Кап, он сделает несколько соляных ванночек для рук, а перед боем наденет перчатки для верховой езды. Они не только защитят руки, но и будут резать кожу противника, как ножи. Так делали некоторые молодые борцы; Килкенни тоже попробовал этот способ, и он ему понравился.

Он снова прислушался, но кроме шума деревьев ничего не услыхал. Скоро начнет светать. Килкенни подбросил дров в костерок и налил себе еще кофе. Попивая его, он припоминал и медленно прокрутил в своем мозгу все движения Тернера во время схваток, которые он видел.

Когда встало солнце, он поспал еще полчасика и почувствовал себя свежим и готовым к новой борьбе. Куинс кончил завтракать и уселся рядом.

— Куинс, ты знаешь Блейзер? Как ты думаешь, что нас там ждет? — спросил Килкенни.

Хэтфилд пожал плечами.

— Никто не ждет нас с этой стороны. Вот я и подумал: поскольку мы въедем в город отсюда, у нас есть шанс закончить свои дела до того, как люди Хейла прознают, что мы в городе.

— Отлично! — Килкенни повернулся к Бартраму: — В городе не отходите от фургона и держите под рукой оружие. При первом же выстреле мы придем к вам на помощь. Сол, ты и Джек будете грузить продукты в фургон, а Куинс вас прикроет.

— А что будешь делать ты? — спросил Барт.

— Я договорюсь насчет продуктов, а потом попробую разузнать что-нибудь о первом фургоне, может быть, с Лиджем и остальными ничего не случилось, но я хочу знать наверняка.

Сев на коней, они двинулись в путь. Дорога, по которой они ехали, была совсем заброшенной, и вскоре они поняли почему. Поперек нее когда-то давно соорудили забор, и о ней забыли. Они вытащили доски из источенного червями старого забора и очутились на наезженной дороге. Килкенни пропустил фургон вперед, а потом установил на место доски, не став, однако, связывать их веревкой.

Городишко был очень маленький. Вдоль единственной улицы друг против друга стояли ветхие здания салунов и магазина. Компания бездельников, без которых не обходится ни один город на Диком Западе, сидела на скамейках перед салунами — «Перекресток» и «Храм удачи». Перед салуном «Колесо фургона» стояли, поджав под себя ноги, два пони, принадлежащие ковбоям, зашедшим в салун.

Лэнс Килкенни снял ремешки со своих револьверов. Он не искал неприятностей, но это был крутой городишко, и здесь немало тех, кого не остановит даже его репутация. Для среднего жителя Дикого Запада имена и репутации подчас ничего не значили, и на каждого известного своей меткостью стрелка приходилось четыре не менее метких, о которых никто ничего не знал. И их это вполне устраивало.