Едва ли кто-нибудь из горожан меня узнал. Хотя Джоэл Риз, — тот узнал. Но ведь встретившись с ним на ферме, я сам заявил, что ферма принадлежит мне.

Спешившись, я посмотрел на свое отражение в витрине магазина: рослый широкоплечий парень — ветхая домотканая рубаха вот-вот лопнет на этих плечищах. Как только заведутся деньги, первым делом куплю приличную одежду, иначе скоро голым придется ходить.

Мы остановились напротив армейского штаба, и я, не задумываясь, открыл дверь, у которой с винтовкой на коленях дремал молодой солдат. Он взглянул на меня, раскрыв рот, и сжал в руках винтовку, но, видно, что-то в моих глазах заставило его остановиться. Возможно, он не помешал мне, потому что понял: в случае чего не миновать ему хорошей взбучки.

Этот солдат вступил в армию в период Восстановления, стало быть, — не ветеран. Скорее всего, ему не приходилось убивать никого крупнее белки. Так зачем же ему неприятности, этому мальчику в кителе, в форменной фуражке, но в домотканых брюках?..

В кабинете сидел полковник Амон Белсер. Откинувшись на спинку кресла, он просматривал какие-то документы. Оторвавшись от бумаг, взглянул на меня и тотчас же узнал. И, похоже, не обрадовался.

— Полковник, — сказал я, — несколько дней назад ко мне на ферму приехал Чэнс Торн со своими дружками. Они здорово меня избили и забрали мои «спенсер» и кольт. Я приехал за оружием.

Белсер удивленно вскинул брови. Однако промолчал, не зная, что ответить. Сам-то я считал, что Чэнс действовал на свой страх и риск, но полковнику, видно, не хотелось портить с Торном отношения, поскольку Чэнс не тот человек, который прощает обиды, к тому же у него много влиятельных друзей.

— Если вас избили, — сухо произнес Белсер, — значит, вы того заслуживали. Я ничего не знаю о вашем оружии.

— В этих краях без оружия никак не обойтись. Ночами по дорогам разъезжают банды. Отдайте мой карабин и револьвер, полковник.

Белсер рассердился. Он мнил себя большим начальником и не привык, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне.

— Убирайтесь отсюда, Бейкер! — приказал он. — Убирайтесь прочь из города! Ничего не знаю о вашем оружии, но судя по тому, что я о вас слышал, вам лучше обойтись без револьвера.

Ну что ж… я наклонился и взял со стола новехонький кольт — точно такой же, как мой. Крутанув барабан, проверил курок. Револьвер был заряжен. Отличный револьвер…

— Придется взять этот, — сказал я вежливо. — Похоже, неплохая штучка.

— Сейчас же положите! — Белсер, когда хотел, выглядел весьма внушительно. — Это мой револьвер!

Засунув кольт за пояс, я обошел барьер, которым была огорожена часть кабинета, и открыл оружейную пирамиду. Там стояло несколько винтовок, среди них «спенсер» в отличном состоянии. И также заряженный.

Белсер поднялся и направился ко мне. Я повернулся, держа в руке карабин, дуло которого смотрело прямо в пряжку на Животе полковника. Свинец в желудке не переваривается — это очень вредная для здоровья штука, особенно в середине дня.

Белсер остановился. Остановился с явной неохотой. Но, видать, у него и без того были проблемы с пищеварением… Впрочем, у таких людей, как он, всегда найдутся причины для беспокойства.

— Полковник, — невозмутимо проговорил я, — мне нет нужды с вами ссориться, но меня подстерегли и избили. Я знаю кто, и когда подойдет время, поговорю с каждым из них. Почитаю им кое-что из Библии, полковник, но всему свое время. Полагаю, вам не нужны лишние проблемы, иначе в Вашингтоне и Остине note 3 могут подумать, что вы не справляетесь со своими обязанностями. Мой совет: оставьте меня в покое. И передайте Чэнсу Торну, чтобы не лез не в свое дело, я обещаю, что у вас со мной проблем не будет. Если не согласны — с треском вылетите из этих краев.

Солдатик у дверей сидел тихо, потупив взор. Я вышел на улицу со «спенсером» в руках.

Высокий поджарый Лонгли прислонился к столбу навеса напротив штаба, лениво покуривая черную сигару. Боб Ли со скучающим видом стоял у коновязи. На другой стороне улицы сидел на корточках Джек Инглиш, втыкая в землю нож.

— Раз уж мы сюда приехали, — сказал Лонгли, — пропустим по стаканчику, а?

Инглиш остался на всякий случай на своем посту, мы же направились к салуну. В этот момент дверь салуна отворилась, и на улицу вышел Джоэл Риз.

Риз лениво потянулся и тут же замер на месте, глядя на меня, словно на привидение. Лицо его посерело.

— Боб, — обратился я к своему другу, — этот ублюдок — один из тех, кто развлекал меня той ночью, даже заказывал музыку. Пора бы научить его любви к ближнему.

— Есть, сэр. — Боб выглядел совершенно серьезным. — Что ж, начнем с Книги Иова, глава четвертая, стих восьмой: посеявшие зло да пожнут его.

Джоэл Риз, беспомощно озираясь, сделал шаг назад. Однако Билл Лонгли уже стоял у входа в салун с беспечным выражением лица, заложив пальцы за ремень. Было очевидно: Билл хоть и молод, но связываться с ним не стоит.

Риз поглядел на меня — хотел, кажется, что-то сказать, но я не был расположен к разговорам. Я наградил его увесистой пощечиной. Ударил от души. Риз покачнулся и выбросил вперед руку, но я уклонился и снова ударил. На сей раз из его носа хлынула кровь.

На улицу с винтовкой в руках выскочил полковник Белсер.

— Эй! Прекратите немедленно!

В руке у Билла Лонгли появился кольт: его дуло смотрело в грудь полковника.

— Мистер Белсер, — проговорил Лонгли, намеренно растягивая слова. — Господь наказывает грешника, показывая, что путь греха тернист, так что, полковник, если задумаете встать на путь греха, не посетуйте, когда окажетесь в аду с животом, набитым свинцом.

Белсер понял, что проиграл, потому что прямо перед ним, поигрывая револьвером, стоял Билл Лонгли, а чуть поодаль сидел на корточках внешне беззаботный Джек Инглиш. Бравый вояка понимал, что может мигом схлопотать пулю в живот. Даю голову на отсечение, что в ту минуту он пожалел, что не остался в кабинете, притворившись глухим, немым, слепым…

Пока полковник стоял, не решаясь сдвинуться с места, я еще раз хорошенько врезал Ризу. Затем повернулся к Белсеру.

— В следующий раз буду стрелять.

Тогда я не знал, что из конторы на другой стороне улицы судья Том Блейн наблюдал за происходящим. Судья не был мешочником, участник войны с Мексикой, он с горечью наблюдал, как Джефферсон подобострастно преклоняется перед вояками программы Восстановления.

Проучив Риза, я зашел в магазин купить патронов и еще кое-каких припасов. Я расплачивался с продавцом, когда на мою беду в магазин вошла Кейти Торн. Во взгляде девушки промелькнуло удивление. Действительно, на мою физиономию стоило поглядеть: весь в синяках, ссадинах и заживающих порезах.

— Чэнс говорил, что они сделали, — сказала Кейти. — Но я не думала, что они вас избили так жестоко.

— Мне надо поговорить с Чэнсом.

Она схватила меня за рукав.

— Каллен, почему бы вам не уехать? Вы должны понять, что они не оставят вас в покое! Даже если другие успокоятся. Чэнс ни за что не отступится. Он ненавидит вас, Каллен.

— Не могу же я удрать… И здесь моя земля… Я засею ее, заведу хозяйство, сделаю так, как хотел отец. Если я сбегу, получится, что он трудился напрасно.

— Он работал для вас. Важна не земля, важна ваша жизнь.

— Вам так хочется от меня избавиться?

— Нет. Я хочу, чтобы вы остались живы.

И в тот момент, глядя на нее, я произнес то, чего не имел права говорить, даже думать об этом не смел:

— Я не хочу жить там, где вас нет.

Затем резко повернулся и вышел на залитую солнцем улицу, напуганный собственными словами. Сам не зная, зачем сказал это, я тем не менее понимал: это была чистая правда.

В то время мужчину, осмелившегося такое сказать женщине не своего круга, хлестали кнутом или вызывали на поединок. Но что сказано, то сказано. Я понимал: такая женщина, как Кейти Торн, вряд ли заинтересуется Калленом Бейкером. Какое ей до меня дело? Косолапый деревенский увалень, бродяга без гроша за душой… Ничтожество.

Вспомнив свое отражение в витрине магазина — рослый, нестриженый парень в линялой красной шерстяной рубахе — я подумал о том, что никому не нужен, тем более девушке из клана Торнов. Я носил оружие. Местные меня не любили и правильно делали. Конечно, я был не настолько плох, как им представлялось, однако кое в чем — гораздо хуже, чем они обо мне думали. Я не лгал, не злоупотреблял виски, хотя многие утверждали обратное, но я убивал — пусть даже только на поединках.

Разве может парень, скрывающийся в болотах точно затравленный волк, что-нибудь значить для такой девушки? Парень, у которого нет ничего, кроме трех рубашек и пары брюк и который водился с самым отборным сбродом Запада?

Правда моя мать была из хорошей семьи, а вот отец — простой фермер, тяжко трудившийся всю жизнь. Ему не везло: дом его сгорел, саранча два года подряд уничтожала урожай, отец не по своей вине залез в долги.

Боб Ли был знающим человеком. Он взглянул на меня и сказал:

— Я тебя не виню, Каллен.

— А что он сделал? — вмешался Джек Инглиш. — За что ты его не винишь? За то, что он вмазал этому Джоэлу Ризу? Я поступил бы так же, будь я на его месте.

— Знаешь, Каллен, — задумчиво проговорил Боб Ли, — сдается мне, она пойдет за тобой хоть на край света.

— Не унижай ее, Боб.

— Ни в коем случае. Я вообще ни разу в жизни не унизил женщину. Но она тебя любит.

— Такими словами ты ее и унижаешь. Какая здравомыслящая женщина посмотрит в мою сторону? Сколько мне осталось жить, Боб? Сколько осталось жить каждому из нас? У всех у нас куча врагов, у тебя — Пикоки, у меня — Чэнс Торн, да еще северяне со своим Восстановлением, мы им как кость в горле. Вот что я тебе скажу, Боб: даже если я ей нужен, я не допущу, чтобы она рыдала над моим трупом.

Какое-то время мы ехали молча. Потом Боб Ли сказал:

— В любви нет здравомыслия, Каллен. У нее свой собственный смысл. Любят кровью и сердцем, Каллен, а не умом. Смысл любви — он так же глубок, как вода в Блэк-Байу, и так же прекрасен, как цветы гиацинта. Его понимают любящие, и этого достаточно.

— Но не для меня и не для нее, Боб. Да у нее и в мыслях такого нет. Просто нам обоим нравился ее дядя Уилл, потому она и сохранила ко мне некоторую симпатию.

— Поступай как знаешь, Каллен, — сказал Боб Ли, — но тебе еще много предстоит узнать о женщинах.

Едва ли кому-нибудь придется по душе услышать такое. Каждый мужчина считает, что прекрасно знает женщин, а я в свое время знался со многими женщинами, некоторые в меня даже влюблялись или говорили, что любят. Однако Кейти Торн — не такая девушка, которая способна заинтересоваться мной. Я знал: события этого дня нам еще отзовутся, хотя на острове мы чувствовали себя в относительной безопасности. Солдаты не пойдут за нами в болота, да и никто, будучи в здравом уме, туда не пойдет. Однако полковник Белсер оскорблен и не забудет, что я выставил его на посмешище, не забудет, что со мной был Боб Ли, за голову которого назначена награда.

Больше всего нас возмущала вся эта возня с Восстановлением. Ведь Техас война обошла стороной. Тем не менее переселенцы-мешочники хлынули сюда толпами, потому что здесь было чем поживиться.

Пока губернатором был Трокмортон, он их кое-как сдерживал, но когда его вышвырнули и посадили в губернаторское кресло Девиса, мы поняли: пришла беда. Местную полицию распустили, и власть повсюду взяла армия. Мы-то знали, что им нужно только одно — ограбить Техас и побыстрее убраться.

Пока шла война, на Севере кипели страсти, но сейчас стали слышны голоса трезвых политиков, желавших сохранить страну и возродить экономику, клика старых фанатиков-аболиционистов начала сдавать позиции. Людям, осуществлявшим программу Восстановления, было приказано соблюдать осторожность, потому что любой скандал мог взбудоражить общественное мнение.

— Я давно приглядываюсь к этому Белсеру, — сказал Джек Инглиш. — Он положил глаз на Кейти Торн и Лейси Петрейн. Он хотел бы приударить за обеими, но его убьют, если он скажет хоть слово Кейти, а Лейси Петрейн мужики вообще не нужны.

Впервые услыхав это имя, я стал прислушиваться к разговору. Лейси, о которой шла речь, недавно переехала в наши края из Нового Орлеана. У нее, оказывается, водились наличные — для наших мест большая редкость.

Говорили, что она красива — темноволосая и темноглазая, эффектная женщина, а держится как настоящая леди. Она выкупила собственность у тех, кто переселился на Запад, однако, что у нее на уме и зачем она вообще сюда приехала, никто не знал.

Той ночью на острове опять говорили о Сэме Барлоу. Мэтт Кирби принес весть о том, что банда Барлоу сожгла ферму возле Сан-Огастина. Бандиты убили хозяина и угнали скот.

— Если он появится в наших краях, — предложил Джек Инглиш, — надо бы его хорошенько проучить. Лучше всего повесить.

Здесь, на острове, можно было узнать все самые последние новости: люди, нашедшие тут приют, повсюду имели друзей. Передать известие можно разными способами — оставить записку в дупле, сложить в определенном порядке ветки или камни рядом с тропой, даже в болотах у нас были свои способы передачи информации. Сэм Барлоу представлял для нас опасность уже хотя бы тем, что люди могли обвинить нас в совершенных им злодеяниях, и таким образом мы потеряли бы многих друзей. За нами охотились солдаты Восстановления, но местным мы не причинили никакого вреда.

На следующий день я оседлал своего мула. С острова вела только одна тропа, пригодная для лошади и мула, но чтобы проехать по ней, требовалось определенное внимание — тропка пролегала под водой. Мне ее показали индейцы, и я стал первым белым, узнавшим о ее существовании. Тропинка петляла, извивалась, если точно не знаешь, где повернуть, непременно угодишь в трясину.

Я направился в Фэрли. Ехать было далеко, но мне хотелось осмотреться, прикинуть, что там и как. Вообще-то здешняя земля была получше, отец приобрел ее, когда она стоила смехотворно дешево. Впрочем, земля здесь и сейчас почти ничего не стоила. Многие из местных имели по несколько тысяч акров — и ни цента наличных в кармане. Более того, у них не было ни малейших шансов выручить за свою землю хоть сколько-нибудь приличную сумму. Земледелие почти не приносило прибыли, а скот забивали только из-за шкур.

От Фэрли к моему участку вела узкая дорога, проходившая по краю болота. Собственно участков было несколько — маленьких, окаймленных деревьями — всего триста акров.

Когда-то здесь стояла богатая усадьба, но однажды ночью еще до нашего приезда, она сгорела дотла. Ее владелец потерял всех близких, продал свой участок отцу и уехал в Новый Орлеан. Кажется, часть денег, ушедших на оплату земли, владелец задолжал отцу за какую-то работу, помогавшему отстраивать усадьбу. Так что участок достался нам почти бесплатно.

Земля здесь плодородная, места глухие; можно было приезжать сюда тайком.

Я слышал этот звук минуты две, прежде чем понял наконец что он означает. Кто-то скакал по безлюдной дороге, приближаясь к моему участку. Причем не один — несколько всадников. Я призадумался: если всадники направляются в мои владения, неплохо бы выяснить, кто они и зачем пожаловали. Но я подозревал, что они и сами избегают посторонних глаз, раз забрались в такую глушь.

Стояло ясное весеннее утро; ласково светило солнце. Далеко в болотах закричала гагара. Подъехав к изгороди, я положил «спенсер» на верхнюю перекладину и приготовился к стрельбе. И не зря приготовился к худшему, потому что первым из всадников оказался Сэм Барлоу.

Это был широкоплечий, плотный мужчина в расстегнутой на груди рубашке, в вырезе которой виднелась жесткая шерсть. О Барлоу говорили, что с ним лучше не связываться — опасный человек. Во время войны он партизанил, дрался с северянами, а потом стал изгоем. Под видом борьбы с Восстановлением он мародерствовал и убивал в Техасе, а также в Луизиане и Арканзасе. Многое, из того, что он натворил, люди приписывали Биккерстафу, Бобу Ли и другим. Сэм Барлоу был не только отважным, но и хитрым человеком: каким-то образом он узнавал, где в данный момент находятся армейские подразделения, и избегал этих районов. За ним ехала дюжина грязных, лохматых оборванцев, по которым давно плакала виселица.

Увидев меня футов за пятьдесят, Барлоу остановился, уставившись на меня так, словно не верил собственным глазам. Затем поднял руку, остановив свою банду, и подъехал ближе.

Он вынул изо рта окурок сигары, оскалив желтые зубы, и сказал:

— Привет! Ты здесь живешь?

Я незаметно переместил дуло карабина, направив его в грудь Сэму Барлоу. Карабин частично был скрыт кустами. По-моему, Барлоу его не заметил.

— Верно, я здесь живу.

— Я Сэм Барлоу.

Если он думал, что я затрясусь от страха, он ошибся. Мне встречались и более грозные противники.

— Я знаю, кто ты. Далековато забрался, не так ли?

Барлоу снова сунул окурок в зубы.

— Поеду еще дальше. Мне здесь нравится.

В этот миг он заметил карабин; губы его сжались. Он взглянул на меня настороженно.

— Ты кто? — спросил он.

— Это моя земля, Барлоу. Держись отсюда подальше.

Он явно разозлился. И, похоже, был не так уж умен, потому что собрался напасть, хотя и находился под прицелом «спенсера» 56-го калибра. Барлоу рассчитывал, что я промахнусь, и готов был поставить на кон собственную жизнь. Все это я прочитал в его глазах. Но тут подъехал еще один всадник:

— Сэм, это Каллен Бейкер.

Услыхав мое имя, он смутился. Может, слыхал об убийстве в Форт-Белнэпе, может, еще о чем-то, во всяком случае Барлоу передумал нападать и тем самым спас себе жизнь. Потому что я бы не промахнулся. Похоже, он это понял. Одно дело смять конем насмерть перепуганного фермера, другое — пойти против человека, знающего толк в стрельбе.

Однако Сэму не хотелось ударить в грязь лицом перед своей шайкой. Ведь единственный способ управлять таким отребьем — быть хитрым и жестоким.

— Мне нужен человек вроде тебя, Бейкер. Я слыхал о тебе.

— Убирайся подобру-поздорову, Барлоу. Если снова появишься в наших местах, тебе не поздоровится.

Барлоу хищно оскалился. Я взвел курок. В тишине громко прозвучал щелчок. Сэм Барлоу натянул поводья.

— Вон отсюда! И уведи своих подонков. На Юге для тебя достаточно места. И запомни: если что, размажу по седлу.

Сэм Барлоу не на шутку разозлился. Но я не собирался отступать, хотя и знал: он должен что-то предпринять, дабы не осрамиться окончательно перед своими дружками. Видно, давно ему не приказывали заткнуться и проваливать…

Я понимал: банда наверняка вернется. Сэм Барлоу не сможет забыть такое. Но прежде чем вернуться, он все как следует продумает. И все же лучше бы он здесь не появлялся, — тогда бы Кейти Торн ничего не угрожало… «Именно об этом ты и думал, — сказал я себе мысленно. — Ведь ты же знаешь, что делает с женщинами этот бандит».

Повернувшись, я увидел, что через поле, вытянувшись длинной цепью, ко мне подъезжают четверо всадников. Это были Мэтт Кирби, Биккерстаф, Билл Лонгли и Боб Ли.

— Сэм Барлоу убрался, — сообщил Кирби. — Убрался, даже не пикнув.

— Это ничего не значит, — ответил я. — Он был у меня на мушке, а 56-й калибр делает в животе приличную дыру.

— Они вернутся. — Боб Ли был неглупым парнем, он всегда заглядывал вперед.

— Тогда опередим их, — усмехнулся Билл Лонгли. — Догоним их, Боб. Прямо сейчас.

Все вопросительно смотрели на меня. Но я, взявшись за луку седла, подумал: «Поупражняйся-ка в стрельбе из револьвера, Каллен Бейкер. Ты должен научиться стрелять быстрее самого быстрого стрелка. В противном случае тебе крышка».