Глава 1

Когда шалаш был готов, я устроился внутри и развел небольшой костер. Было холодно, сыро, промозгло; на многие мили вокруг не было никого, кто мог бы меня приютить, хотя вернулся я в родные края.

Голодный и насквозь промокший — мой мул увяз в болоте — я, однако, поостерегся разводить костер до небес, поскольку приехал тайными тропами, не желая привлекать к себе внимание, покуда не осмотрюсь и не решу, что делать дальше.

Друзей здесь у меня не было; с прежних времен у местных жителей мое имя вызывало одно лишь чувство — ненависть. И все же здесь был мой дом или его подобие…

Накрапывал дождь. Время от времени крупная капля, срываясь с кровли шалаша, с шипением исчезала в огне. Это шипение да тихий шорох дождя в листве деревьев были единственными звуками. Пока что единственными…

Но вот раздался еще какой-то звук, приглушенный, едва уловимый. Однако с детства зная лес, я мог сказать наверняка: звук не «лесной» — не птица, не дикий зверь, не шум листвы под порывами ветра…

Это был всадник, возможно, двое. Однако я не желал ни с Кем встречаться — поэтому и поставил свой шалаш за гребнем холма, в глубине рощи.

Да, я услыхал стук копыт, и мне оставалось лишь надеяться, что дождь смыл следы моего мула. Я рассчитывал добраться незамеченным до той тропинки, что вела к могиле отца.

Сидя в сыром шалаше в мокрой и сильно потрепанной одежде, я напряженно раздумывал, — а может, все-таки есть здесь у меня друзья? Нет, никого не припомнил, — никого, кроме индейцев кэндо.

…И снова ни звука — только шепот дождя да шипение влаги в пламени костра. А потом я опять услыхал топот копыт.

Мой мул поднял голову; он тоже настороженно прислушивался… Как бы то ни было, мул выдохся, ему понадобится несколько дней отдыха, прежде чем он сможет снова отправиться в путь. Впрочем, и мне не очень-то хотелось уезжать. Может быть, я приехал, чтобы остаться? А понравится это здешним или нет — мне все равно.

Я поднялся на гребень холма; я намеренно выбрал для привала это место, откуда просматривалась тропа, ведущая через лес.

Наконец в просвете между ветвей показались два всадника, в облике которых мне почудилось что-то знакомое.

Всадники не торопились. Может, кого-то искали, за кем-то охотились? За мной?..

Мой «спенсер» лежал рядом. Протянув руку, я пододвинул его еще ближе, чтобы предохранить от капель дождя. Карабин — совсем новый, семизарядный, 56-го калибра — до меня принадлежал человеку, убитому на Индейских Территориях.

Я стоял не шелохнувшись среди густых зарослей, где можно было пройти, не заметив затаившегося в нескольких футах наблюдателя. Что ж, таким как я следует проявлять предельную осторожность, чем я, собственно, и занимался вот уже десять лет.

Я увидел всадников лишь мельком; они ехали сгорбившись в седлах; на одном из них было старое пончо, на другом — серая шинель южан.

Промелькнув, они скрылись среди листвы, ступив на тропу, петлявшую между деревьев. Но я знал, что скоро они вновь покажутся — ярдах в тридцати от меня. Ждал не шелохнувшись; я надеялся, что меня не заметят, но на всякий случай держал карабин наготове.

Эти места я знал прекрасно: с правой стороны меня защищала топь, слева — густые заросли кустарника, а позади — совсем уж непроходимые болота. Непроходимые для всех, кроме индейцев — или бродяг вроде меня. Правда, слева, продираясь сквозь кустарник, конечно, можно было пройти — однако с таким хрустом и треском, что врасплох меня никто бы не застал. Здесь, в северо-восточном уголке Техаса, меня и раньше недолюбливали, а в нынешние времена — так и подавно. Гражданская война только закончилась, и к чужакам люди относились крайне подозрительно.

Впрочем, я и прежде был изгоем. Меня невзлюбили с самого начала, потому что я еще юнцом всегда давал отпор местным мальчишкам. И мне этого не забудут, — даже по прошествии стольких лет.

И все же я сюда вернулся, поскольку не знал другого дома, потому что любил эти края, любил глухое безмолвие болот, тишину полей, легкие вечерние туманы… Все здесь принадлежало мне — и рощи, и ручьи, и плодородные жирные черноземы, сулившие сказочные урожаи. Даже топи и болота принадлежали мне.

Всадники между тем приближались. И действительно: кого-то они мне напоминали. Но этот Богом забытый уголок Техаса, обильно политый кровью, кипевший яростью и гневом непримиримо враждующих кланов, теперь вобрал в себя всю ненависть едва закончившейся войны. А значит, выйти и окликнуть незнакомцев было бы непростительной ошибкой. Особенно для меня…

Мой крохотный костер светил и согревал, но был заметен только мне. Мое убежище, крохотное и убогое, меня вполне устраивало, — ведь большую часть жизни я прожил именно так, а в последние два года и вовсе не ночевал под крышей дома.

Но вот всадники остановились на открытом участке тропы, так что я запросто мог бы скосить их из моего «спенсера». Они переговаривались, и один из голосов мне показался знакомым. Я вышел из своего убежища, спустился по склону к тропе, осторожно ступая по мокрым опавшим листьям, с карабином в руках, с кольтом за поясом.

— Боб Ли, — позвал я громко, впрочем, не слишком.

Они вздрогнули. Я обращался к худощавому, он тотчас же повернулся в мою сторону.

Надо сказать, что выглядел Боб неприглядно: старая черная шляпа с обвисшими полями, поношенная замшевая куртка, сшитая индейцами юта, что кочуют к западу от Великих гор, линялая рубаха и ветхие домотканые штаны; на ногах — армейские ботинки. Хотя и сам я не картинка: худощав, темноволос, ростом шесть футов и два дюйма, вес — фунтов около двухсот, лицо же загорелое, хмурое и озабоченное — вся Жизнь без любви, без ласки.

— Каллен? Дьявол, сколько же лет?

— Всего три года.

— Я думал, больше. Знакомьтесь: Билл Лонгли — Каллен Бейкер, который нам и нужен, а без него…

— Не льсти, Боб, не люблю я этого, ты знаешь, — ответил я.

— Знаю и помню, Каллен. С тех пор, как ты решил, что все против тебя, все пять округов…

— У меня есть кофе.

Я отвернулся, направляясь к шалашу. Я не желал, чтобы они видели, как я расчувствовался, встретив дружелюбие там, где ждал одну лишь неприязнь…

Боб Ли был джентльменом, человеком образованным и гордым; семья его известна и очень уважаема на Юге. Боб умел обращаться с оружием и всегда был готов его применить. Тем не менее все знали: Боб Ли — парень что надо.

Билл Лонгли… Лет восемнадцать — высокий, статный юноша, в будущем один из известнейших ганфайтеров Техаса, но это — в будущем, а сейчас в западных землях я слыхал это имя лишь однажды, не помню по какому случаю.

Присев у костра, я разворошил угли, потом вынул кружку. Они тоже достали из седельных сумок свои почерневшие кружки. Я налил кофе из старого побитого кофейника. Давным-давно отец научил меня делиться с гостями всем, делиться последним, пусть даже последним куском хлеба, хотя со мной делились нечасто.

— Ты вернулся не вовремя, Каллен. Люди из Восстановления note 1 конфискуют собственность, наказывают всех, кто воевал на стороне южан. Если твою землю еще не забрали, то непременно заберут.

— Значит, нарвутся на неприятности.

— Похоже, они и нарываются. Здесь стоят федеральные войска. Местная мразь помогает им разбирать лучшие земли.

— Или танцуешь под их дудочку, или воюешь с ними, — сказал Лонгли.

— Я навоевался. Оставьте меня в покое, — ответил я.

— Твои желания мало что значат, Каллен. Если у тебя есть то, что им надо, они возьмут это сами. А если не захочешь отдать, у тебя возникнут проблемы. — Боб Ли посмотрел мне в глаза. — У меня они уже возникли.

Накрапывал дождь. Моя печаль росла и крепла. Неужели люди не могут жить мирно? В юности я завоевал репутацию «плохого» парня, но что я мог поделать? В те дни, когда меня преследовали неприятности, я с удовольствием поворачивался к ним лицом. Мальчишке это было простительно. Теперь я взрослый мужчина, рассудительный и много повидавший, но никогда, даже в самые свои горькие и одинокие дни я не расстаюсь с оружием.

Проезжая по безлюдным, безводным тропам Запада, я постоянно вспоминал о роскошной зелени моего родного края. Я вернулся домой, не желая испытывать последствия войны, в которой не участвовал, поскольку не симпатизировал ни одной из воюющих сторон.

Лонгли принес хворост и снова исчез во тьме, — пошел расседлать коней. Под ветвями громадного кипариса, где я стреножил своего мула, хватило бы места для дюжины лошадей; сквозь густую листву капли дождя почти не проникали, так что «стойло» оказалось достаточно комфортным.

Вкусный запах кофе и шорох дождя действовали успокаивающе. Сидя у костра и прихлебывая кофе, я думал о странностях судьбы: вот уж не ожидал, что Боб Ли окажется мне другом. Ведь прежде мы с ним не очень-то дружили, тем не менее он, кажется, понимал меня. Вероятно, потому что у нас были схожие проблемы — нам обоим приходилось драться.

Боб Ли был образованным. К тому же имел состоятельных родителей и кучу друзей. До меня время от времени доходили вести о его успехах на войне: он получил чин полковника и считался образцовым офицером. Я понимал, что Бобу, с его обостренным чувством собственного достоинства, непросто будет приспособиться к новым порядкам. А мне — так и подавно…

Сидя у костра, мы проговорили несколько часов. Боб Ли рассказывал о войне, о Техасе, рассказывал о былом и о том, что ожидало нас в будущем. Выходило, что будущее не сулило ничего хорошего человеку по имени Каллен Бейкер, ибо он оказался между двух огней.

Меня никто не ждал. Мать умерла давным-давно, когда я был еще мальцом, а отец умер во время моих странствий по Западу. Да, никто не ждал меня в родных местах. Но у меня здесь осталась собственность, и я намерен осесть, вырастить урожай и начать новую жизнь.

На этот раз все будет по-другому — не так, как в дни, когда мы только что приехали из Теннесси. Возможно, мне и тогда удалось бы избежать неприятностей, будь я постарше, но я был юнцом, гордым юнцом. По-настоящему сильному мужчине нет нужды ничего доказывать, он знает свои возможности и не пытается произвести впечатление на окружающих. Но с юнцами все иначе. Они считают, что все должны узнать какие они лихие ребята. В результате — бредят самим себе.

Когда началась Гражданская война, я находился к западу от Рокки-Маунтинс. Война мне показалась невероятной глупостью и совершенно не интересовала, хотя большинство людей отнеслось к ней очень даже серьезно. К тому же в штате Юта конфликт между Севером и Югом рассматривали как нечто бесконечно далекое. Вернувшись на Восток, я решил, что должен воевать на стороне южан, поскольку родился на Юге. Ближайшим от меня соединением командовал Кунтрилл, и я вступил в его войско.

Мне эта жизнь не понравилась с самого начала. Солдаты пьянствовали, убивали мирных жителей, грабили и жгли фермы. Я приехал, чтобы воевать, а не насиловать женщин и жечь амбары с зерном. После первой же стычки с северянами я понял, что сел не на тот поезд.

Капитан Уивер — командир подразделения, в котором я служил, — плотный, рыжебородый, громогласный детина с огромным самомнением умел только орать, да отдавать дурацкие приказы, в военном же деле ничего не смыслил. У него в подручных ходили малолетний конокрад по имени Дингус и его брат, большой знаток Библии. Ни тот, ни другой мне не нравились.

На следующее утро после первой стычки я верхом подъехал к Уиверу.

— Ваша шайка мне не по душе. Я уезжаю.

Некоторое время капитан сидел, уставившись на меня тяжелым взглядом. Потом сказал:

— Ты никуда не уедешь без моего разрешения, а разрешения я тебе не дам.

— Я его и не прошу. Просто уезжаю, и все. Мне не нравится, как вы командуете солдатами, которые уничтожают урожаи, поджигают фермы и насилуют женщин. Я сам работаю на земле и такого не потерплю.

Стоило посмотреть на Уивера в эти минуты. Щеки его стали надуваться так, что даже свалявшиеся бакенбарды встали дыбом, физиономия краснее, чем лицо фермерской дочки, пойманной с парнем на заднем дворе. На секунду мне показалось, что морда его вот-вот лопнет. Затем он заговорил как по писаному:

— У тебя две минуты, чтобы добраться до своей палатки, иначе попадешь под трибунал за дезертирство.

Мой карабин лежал поперек седла. Дуло было направлено прямо в грудь капитана, а палец я держал на спусковом крючке. Однако не упускал из виду и братьев, капитанских прихвостней.

— Вам бы лучше заняться своими делами, — сказал я.

Уивер потянулся к револьверу, но его остановил щелчок курка. Я знал, что он струсит.

— Слушай ты! — заорал он. — Ты не посмеешь…

— Уже посмел, — ответил я, направляя коня к выезду из лагеря. Покинув лагерь, я, конечно, поскакал во весь опор. Через несколько миль свернул к месту вчерашней стычки, путая следы. Потом поехал лесом.

А сейчас я вернулся на свою землю; неподалеку стоял дом, где я вырос, — мой единственный дом.

Но в те дни, когда я был мальчишкой, грязным, оборванным, никто мною не интересовался. Сдружиться с городскими парнями я не смог. Дружбу с людьми мне заменяло общение с дикой природой. Я зачастил на болота, многое узнал, бродя по долине Серной реки и у озера Кэндо.

Я исследовал болотные тропы. Охотился. Я знал, где находятся укромные убежища индейцев и беглых рабов, знал, где лежит твердая земля, а где непроходимые топи…

И вот наконец вернулся… Здесь стоит моя ферма, хотя чаще ее называют ранчо. Имелся у меня и сад, земли за садом, протянувшиеся до Большого леса, также принадлежали мне. Однако земля в те дни стоила дешево — у каждого ее было вдосталь.

Лежа без сна, глядя в темноту, я думал о ближайшем будущем. Здесь никому до меня не было дела. Но я знал и любил эту землю, и хотел на ней работать. Если, конечно, представится возможность…

Я уже все для себя решил. Сначала вспашу землю и посею зерно. Как только продам урожай, куплю племенную кобылу и начну разводить породистых лошадей.

Если повезет, найду жеребца хороших кровей, с племенным жеребцом можно прилично заработать.

Еще мальчишкой я бродил по равнинам восточного Техаса и ни разу не видел по-настоящему хороших лошадей. Местные жители разводили крепких неприхотливых коней для тяжелой работы. Но мне-то хотелось разводить породистых животных.

Большая часть конных заводов Юга пострадала от войны, поэтому человеку с хорошим жеребцом, парочкой кобыл и обширными пастбищами было где развернуться.

Мальчишкой я мечтал разбогатеть. Каждый парень хочет, принарядившись, с важным видом пройтись по улицам, чтобы на него заглядывались девчонки. Каждый считает, что если у кого водятся деньги, девушки от него глаз не отведут.

Теперь-то я знал: не важно, сколько у тебя денег, важно — нравиться самому себе. Когда-нибудь я, наверное, найду себе женщину. Но не здесь. Придется поискать ее в других краях. У местных имя Каллена Бейкера вызовет лишь неприязнь.

У меня, конечно же, возникнут неприятности. Но неприятности, как правило, доставляют люди, а я не собирался ни с кем связываться. Держаться подальше от людей вообще-то не сложно. Наша ферма наверняка пребывала в самом запущенном состоянии, так что работы у меня будет невпроворот и на поездки в город просто не останется времени.

Лонгли поднялся и собрал охапку хвороста. Что ж, если человек в дождливые дни может отыскать сухие ветки, с ним можно иметь дело.

Боб Ли приподнялся, нащупывая свою трубку. Лонгли сидел перед костром на корточках.

— Похоже, вокруг тихо, — сказал он. — Боб, как по-твоему, мешочники из Бостона пойдут за нами в болота?

— Вряд ли, если они не дураки. — Боб Ли взглянул в мою сторону. — Ты не спишь, Каллен? У нас в Бостоне были неприятности. Мы убили человека.

— Значит, он сам виноват. Ты всегда был гордецом, Боб Ли, но не помню случая, чтобы ты стрелял без причины.

Мы опять разговорились. Они рассказали мне еще кое-что о том, что здесь происходило в мое отсутствие. Рассказы их не очень-то пришлись мне по душе. Одно лишь они забыли сообщить: мой злейший враг жил здесь, в этих краях он был большим человеком, мало того — окружил себя переселенцами-мешочниками…

Поговорив, мы заснули.

На рассвете мы молча оседлали коней. Потом я объяснил ребятам, как найти тайную тропу к Серным топям. Дело в том, что Серный ручей очень извилистый, со множеством рукавов, упирающихся в непроходимые болота, к тому же ручей окружали густые заросли кустарника. Дальше к югу лежало озеро Кэндо, но о нем, кроме индейцев и меня, почти никто не знал.

Мы расстались у Корнере.

— Поехали с нами, Каллен, — предложил Боб Ли. — Ты не найдешь здесь ничего, кроме проблем. А тебя-то я знаю: долго терпеть ты не станешь.

— Я хочу спать под собственной крышей.

— Ладно. Держись только подальше от вдовушек. От них неприятностей больше, чем от всех солдат-северян, вместе взятых, — усмехнулся Лонгли.

Когда они скрылись из вида, я направил своего мула на поросшую травой тропу. У меня был прекрасный мул, сильный и выносливый. Не такой быстрый, как лошадь, но в дальней дороге — надежней любого скакуна, а на привале — точно сторожевой пес.

Прощаясь, Лонгли упомянул вдов… С окончанием войны их здесь, наверное, хоть пруд пруди. Впрочем, в этих местах вдовушек и в мирные времена хватало.

Но я знал: ни одна приличная женщина не станет со мной связываться. А если кто-нибудь обратит на меня внимание, это наверняка приведет к перестрелке с ее отцом или братьями. Каллен Бейкер — известное имя, смутьян, как говорили одни, и человек, склонный к убийству, как говорили другие. Ходили также слухи, что я пьянчуга, но это наглая ложь. Я вообще не люблю спиртное, а если меня и видели пьяным, то не столько от виски, сколько от ярости.

Я вытащил свой кольт и проверил его. Осторожность никогда не помешает, хотя я надеялся, что мне никогда больше не придется использовать оружие против человека — только для охоты. Однако давно замечено: тех, кто готов к любым неожиданностям, неприятности часто обходят стороной.

У поворота дороги я натянул поводья. Я был дома,

Три года мечтал я об этом мгновении — долгих три года, казавшиеся мне вечностью. Да, я наконец вернулся… Все было как прежде, и в то же время все выглядело иначе.

Прежде на заднем дворе земля была сухая, утрамбованная, теперь же она заросла травой. Краска на стенах дома потрескалась, местами облупилась.

Солнце, дождь и ветер беспощадны… Они терзают дерево, камень покрывают трещинами, они способны все сровнять с землей. Я тоже натерпелся от ветра и знойного солнца, но больше всего меня терзали душевные бури, наложившие печать на мое лицо, на мой характер. Бесчисленные драки и стычки — это чего-то да стоит… Молва была права. Действительно: по своей природе я убийца, человек, всю жизнь сдерживающий гнев и ярость. Временами, когда я натыкался на препятствия, гнев мой рвался наружу, пугая меня самого, — ведь я не держу зла на людей, не знаю, что такое ненависть. Да, я осторожен, поскольку знаю, что многим не по душе. Но сам ни к кому не испытывал ненависти.

Спрыгнув на землю, я не спеша открыл ворота, не решаясь заходить, страшась воспоминаний…

Мне казалось, что вот-вот выйдет на крыльцо мама и позовет ужинать, или же появится отец, протянув для приветствия руку. Но они не выйдут, никто не выйдет из дверей этого дома, пустующего столько лет.

Я провел мула в ворота и бросил поводья. К горлу подступил комок.

Дверь, ведущая на кухню, висела на высохших кожаных петлях, которые так тщательно прибивал отец, построивший дом собственными руками. Я помогал ему как мог, хотя в строительстве ничего не смыслил.

Дверь нехотя, со скрипом, поддалась. Я вошел — и по щекам моим заструились соленые ручейки слез.

Опустевший дом показался мне чужим. Из него унесли все, что можно было унести, — все, за исключением огромного медного котла, стоявшего у очага. На полу, в бревенчатой части дома, лежали осыпавшиеся с потолка кусочки сухого мха, которым утепляли жилище. Позже отец начал возводить пристройку из досок, он хотел, чтобы у мамы был наконец настоящий дом. Однако он не успел его достроить: тяжелая жизнь сказалась на матери, у нее было слабое здоровье.

Ее похоронили в дальнем конце сада, там же положили и отца — мне об этом рассказали, сам я в это время странствовал по Западу.

На кухне устроила себе гнездо сова. И повсюду — толстый слой пыли, чего никогда не было при жизни матери. Денег у нас вечно не хватало, но мама содержала дом в такой идеальной чистоте, какой я больше нигде не видел.

У очага валялись объедки с отпечатками мышиных зубов, — вероятно, в доме ночевали путники.

Гулкие звуки шагов действовали на меня угнетающе. Я вышел во двор. Увидев заросшие сорняками розы, подумал о том, что работы мне здесь хватит надолго.

— Папа, будь уверен, — произнес я, — ферма станет такой, какой ты хотел ее видеть.

Мул пасся во дворе, поглощая траву с такой скоростью, будто боялся, что вот-вот зазвучат трубы Страшного Суда. Что ж, если он так проголодался, — на здоровье… Прихватив «спенсер», я направился к болотам.

Человек, который когда-нибудь возвращался в места, где провел детство, где с мальчишеских лет знает каждую тропинку, поймет меня. Нагретая солнцем трава, солнечные лучи, пробивающиеся сквозь зеленую листву… Тропинка, густо заросшая кустарником, веточки черники… Пытаясь добраться до этих сочных ягод, я когда-то частенько рвал рубашку. И вот что интересно: почему-то самые спелые, самые аппетитные на вид ягоды растут именно там, куда труднее всего добраться.

Каждый мой шаг будил воспоминания… Время от времени я останавливался, воскрешая в памяти давно ушедшие дни. По утрам над этими болотами стелился туман. А кроны деревьев, казалось, терялись в низких облаках. Недалеко отсюда паслись олени, часто заходившие на наше кукурузное поле, я не раз на них охотился.

Купаясь в солнечных лучах, жужжал среди листвы огромный шмель. Считается, что пчелы — трудолюбивы, но люди за ними всерьез не наблюдали. Пчелы без толку суетятся у цветов, а все думают, что те работают не за страх, а за совесть. Уж поверьте мне: я часами наблюдал за пчелами и знаю, что хваленое их трудолюбие — глупые россказни. Эти насекомые просто наслаждаются ароматами цветов, наслаждаются игрой света и тени. Трудолюбивые? Не похоже…

За болотами часто бродили олени, но сегодня мне не повезло. Поэтому я подстрелил утку, лениво поднимавшуюся с темной поверхности воды. Подходя к дому, я услышал голоса. Насторожился… Минуту спустя я увидел во дворе трех всадников, которые оценивающе разглядывали моего мула. На красивом гнедом жеребце сидел высокий статный мужчина; второй был Джоэл Риз, о котором я не мог сказать ничего хорошего, а лицо третьего стоило запомнить — по виду очень неглупый человек.

— Чей это мул? — спросил высокий. По тону я понял, что он привык командовать, однако, на мой взгляд, ничего особенного из себя не представлял, хотя слишком много о себе мнил. — Риз, вы говорили, что ферма пустует?

— Уже давно пустует. Иногда тут останавливаются на ночлег.

Мне показалось, что пора вмешаться.

— Ферма не пустует и не продается, — сказал я. — Я здесь хозяин.

Все трое резко обернулись. Джоэл Риз ухмыльнулся.

— Полковник, — это Каллен Бейкер, о котором я вам рассказывал.

Полковник холодно взглянул на меня, но прицел винтовки, направленный на него, был еще холоднее. При этом я не упускал из виду третьего. Полковник, похоже, был никудышным воякой, а Риз силен лишь тогда, когда противник связан и беспомощен. А вот третий — тот был явно из другого теста — и, как мне снова показалось, не дурак.

— Похоже, мы встречались. — Я взглянул ему прямо в глаза.

— Меня зовут Джон Тауэр. Я приехал сюда после того, как ты покинул эти края.

— Тебе не случалось бывать к западу от Рокки-Маунтинс?

Тауэр явно оживился.

— Может, и случалось. Я вообще много повидал.

— Бейкер, — снова заговорил полковник, — ты сражался за южан. Тебя знают здесь как смутьяна. Мы не потерпим от тебя разных фокусов. Будешь чинить помехи программе Восстановления, угодишь в тюрьму. А твою землю мы конфискуем, поскольку ты враг своей стране.

— Загляните-ка лучше в архивы, полковник. Там должно быть записано, что я вообще не принимал участия в военных действиях. В это время я был на Западе, а воевал только с команчами и ютами.

— Что такое? — Полковник повернулся к Ризу; лицо его покраснело. Видать, вспыльчивый был человек. — Риз, это правда?

Глаза Риза беспокойно забегали.

— Полковник Белсер, могу лишь сказать, что он симпатизировал южанам, сэр.

— Джоэл Риз, — объяснил я, — трусливая собака. Ему не стыдно вас обманывать. Если ему хоть что-то про меня известно, он должен знать, что всю войну я провел в Нью-Мексико и Юте. Сразу же после того, как началась война, я перегнал на Восток стадо, а затем снова возвратился на Запад и провел там три года. Риз всех ненавидит, потому что он ничтожество. Мой вам совет: не верьте его словам. От него — одни лишь неприятности, поверьте мне.

— Мне не нужны ваши советы! — вскипел полковник Белсер. Он рывком развернул гнедого. Зря он так обращается с хорошим конем, почему-то подумалось мне. — Мы проверим наши архивы. Тогда и поговорим.

— Найдете меня здесь, — сказал я.

Всадники направились к воротам. Тауэр на минуту задержался.

— Говоришь, ты был в Нью-Мексико и Юте? — спросил он. — А в Калифорнии?

— Моему мулу нравится путешествовать.

— Наши дороги случайно не пересекались?

— На моем пути попадалось множество следов, но раз повстречав человека, я его не забываю.

— Хочешь сказать, что если бы мы встречались, ты бы запомнил? Так?

— Я бы запомнил.

Коснувшись шпорами боков коня, Джон Тауэр выехал из ворот. Из всей троицы следовало опасаться только его. Но Тауэр будет драться честно — лицом к лицу, а те двое — нет. Лишь когда они скрылись из вида, я увидел девушку в белом платье, стоявшую под кизиловым деревом.

Таких девушек я уже давно не видел; они не часто встречаются мужчинам, подобным мне. Я — человек, привыкший к суровой жизни, без воспитания, без образования, куда уж мне…

Чуть выше среднего роста, темноволосая и белокожая, девушка стояла, держась одной рукой за ветку дерева. В глазах ее я не заметил простодушия, столь свойственного юности. Она была прекрасна, как кизиловое деревце, под которым стояла, — как деревце, усыпанное белыми цветами, в тон ее белому платью.

— Я вас не напугала?

— Просто не ожидал увидеть здесь такую гостью.

— Меня зовут Кейти Торн, я из Блекторна.

У меня не имелось особых причин любить Торнов. Моим единственным приятелем из клана Торнов был Уилл. Да и тот был среди Торнов белой вороной. А вот его племянник Чэнс был моим заклятым врагом. Что касается Кейти Торн, то я ее не помнил.

— Вы родственница Чэнса?

— Его брат был моим мужем.

— Был?

— Он геройски погиб в битве у Геттисберга. А вы воевали, мистер Бейкер?

— Нет. — В голосе моем звучала горечь. — Я не воин, я Каллен Бейкер.

— Разве так плохо быть самим собой?

— Возможно, не плохо. Но местные меня не очень-то жалуют, а я их еще меньше.

— Знаю. Я видела, как все началось, я была на мельнице в тот день, когда вы вздули Чэнса.

— Вы видели? — удивился я.

— Я сидела в повозке вместе с отцом и Уиллом Торном. По-моему, Чэнс получил по заслугам.

Тот день я запомню на всю жизнь. Тогда я в первый раз вышел из дома, чтобы отвезти на мельницу мешок зерна. Мы приехали из Теннесси всего несколько дней назад. Едва я появился на мельнице, Чэнс стал меня задирать, а за ним — все остальные мальчишки. Они смеялись над моей поношенной одеждой, но другой-то у меня не было. Мальчишки дразнили меня, но я старался не обращать на них внимания. Когда я принялся грузить муку на мула, они на меня набросились: сдернули подтяжки, стали кидаться комьями грязи.

Подтянув штаны и накинув на плечи подтяжки, я закинул мешок с мукой на мула. Затем поднял с земли сучковатую дубину и пошел на мальчишек. Те разбежались в разные стороны, точно стайка воробьев — все, кроме Чэнса.

Он ждал, когда я подойду. Чэнс был на голову выше меня и гораздо тяжелее. На нем был купленный в магазине новенький костюм. Смерив меня презрительным взглядом, Чэнс произнес:

— Брось дубину, тогда поговорим.

За нами наблюдали взрослые мужчины — человек десять. Однако вмешаться ни один из них не пожелал. Едва я отбросил дубину, как Чэнс на меня набросился, стараясь ударить в лицо. У нас в Теннесси ребята дрались часто, а мне приходилось драться даже со взрослыми парнями. Я бросился Чэнсу в ноги, свалив его на землю. Он попытался подняться, но не дав противнику опомниться, я въехал ему кулаком в зубы, разбив губу. Кровь брызнула на его щегольскую рубашку. Чэнс, наверное, впервые в жизни увидел собственную кровь, и это повергло его в шок и разозлило одновременно. Он пошел прямо на меня, размахивая кулаками. Но и я был взбешен, — ведь мальчишки подбадривали только его, все они оказались моими врагами. Чэнс не смог противостоять моей ярости, он попятился, в глазах его промелькнул страх. Он растерянно взглянул на приятелей, словно ожидал подмоги. Но в тот же миг я, чуть пригнувшись, двинул его кулаком в живот, потом — опять в лицо. Чэнс упал, покатившись по земле. Он мог бы встать, но не вставал. Он так и остался лежать в пыли, зная, что побежден, я же приобрел врага на всю жизнь.

Потом ко мне подбежали взрослые, среди них отец и дядя Чэнса. Поэтому я снова взялся за дубину, хотя в тот миг мне хотелось лишь одного — побыстрее убраться оттуда.

— Оставьте его в покое! — прозвучало неожиданно. Тогда я не знал, что это был Уилл Торн — высокий худощавый человек, похожий на ученого.

Лицо отца Чэнса покраснело от злости. Он заорал:

— Занимайся своими бабочками, Уилл! Я сейчас покажу этому ублюдку…

Он двинулся на меня, но остановился, заметив в моих руках дубину. Я был юнцом, почти мальчишкой, но рослым и широким в плечах.

— Только подойди, — сказал я, — получишь по башке.

Он погрозил мне кулаком.

— Отведаешь кнута, парень! Исхлестаю до смерти!

Я забрался на мула и уехал. Никто меня не преследовал.

Но это было лишь начало.

Когда я в следующий раз приехал в город, меня поджидал Торн с кнутом в руке.

Я спешился. Но увидев, что он приближается, снова сел в седло, пришпорив мула. Торн поднял кнут слишком поздно, мой мул задел его, и тот свалился в грязь. За этой сценой наблюдало полгорода. Я же убрался восвояси.

Но и это было лишь начало, — потому что Торны умели ненавидеть. Считая себя виднейшей семьей во всей округе, они старались поддерживать свою репутацию. А затем произошло вот что. Мы с отцом работали в поле, когда подъехали четыре всадника. Отец попытался их урезонить, но один из них сбил его наземь увесистой дубинкой, и они принялись хлестать меня кнутами. Отхлестали в кровь. Однако я не издал ни звука, пока они не уехали. Весь окровавленный я помог отцу подняться, отвел домой и уложил в постель, приладив ему на лоб холодный компресс. Потом взял отцовское ружье и поехал в город.

Хаас и Гибсон, двое из нападавших, пропивали в салуне полученные за «работу» деньги. Когда я слез с мула, уже стемнело, и на улицах почти никого не было, только напротив отеля кто-то остановился, оглядываясь, я вошел в салун. Хаас увидел меня первым.

— Гибсон! — голос его дрогнул. — Гибсон, погляди!

Гибсон оглянулся и потянулся за револьвером. Но я выстрелил первым, правда, не собираясь убивать. Ружье было заряжено крупной дробью, и я выстрелил в промежуток между ними — они стояли рядом. Оба упали, часть дроби попала в обоих.

Перепуганные, окровавленные, они лежали в опилках, которыми был посыпан пол.

— Я вам ничего не сделал, — сказал я, — но вы избили нас с отцом. На вашем месте я бы держался подальше от нашей фермы, а если отец умрет, пристрелю обоих. — Я направился к двери. Потом остановился и добавил: — Не вздумайте со мной шутить, пожалеете.

В то лето мне исполнилось пятнадцать лет.

Когда после этого случая я несколько раз по необходимости приезжал в город, люди сторонились меня. Большую часть времени я проводил в болотах у Серной реки, охотясь с ружьем и расставляя силки, исследуя местность вместе с индейцами кэндо. С тех пор за мной утвердилась репутация человека, с которым лучше не связываться. Все мамаши держали своих дочерей подальше от меня; даже мужчины предпочитали не иметь со мной дела.

Отец продолжал вести хозяйство, однако после удара дубинкой по голове так по-настоящему и не оправился. Может, дело было вовсе не в этом — просто он не смог здесь ничего добиться, не смог создать дом для своей семьи. В этом не было его вины, видимо, силы его покинули. После смерти мамы отец жил как бы по привычке, и я знал, что он долго не протянет.

Кейти Торн разбудила все эти воспоминания — они захлестнули меня: вот мама, взбивающая масло в деревянной миске, вот отец усталый возвращается домой… Я снова услыхал утренние трели птиц, всплеск рыбины в тихой воде, лай собаки, учуявшей енота лунной ночью…

— У меня нет причин любить Торнов, — проговорил я наконец. — Впрочем, Уилл был мне другом.

— Я собирала тут цветы, — пояснила Кейти. — И очень удивилась, увидев вас.

Я подошел к двери и поставил винтовку у порога.

— Вы выстрелили только один раз, — сказала Кейти с улыбкой.

— Я видел только одну утку.

Она немного помолчала, потом заметила:

— Утка должна немного повисеть.

— Возможно. Но придется ее съесть. У меня нет другого ужина.

— Не очень-то сытный ужин для голодного мужчины. Приходите ко мне в Блекторн. У меня есть копченый окорок.

— Вы понимаете, кого приглашаете поужинать, мэм? Чтобы Каллен Бейкер приехал в Блекторн? Я там не сделаю и двух шагов, как меня заставят взяться за оружие. А если люди узнают, что это вы меня пригласили, с вами перестанут разговаривать. У меня здесь дурная слава.

— Вас долго не было, Каллен Бейкер. После войны Блекторн опустел. Я живу в доме Уилла, он завещал дом мне. Со мной живет тетя Фло. Кроме нее, вы едва кого-нибудь увидите.

— А Чэнс?

— Он в Бостоне. Или еще где-нибудь. Во всяком случае, он редко меня навещает. Чэнсу нравится жить в городе.

Мне приходилось бывать в доме Уилла. Потому что в тот день после драки у мельницы, я приобрел не только врага, но и друга.

Уилл Торн был человеком скромным и неразговорчивым, но добился в жизни всего, чего хотел. Уилл изучал природу, и я многое от него узнал, как, наверное, и он от меня.

Уилл писал статьи. Я в этом ничего не понимал, поскольку с трудом научился читать и едва умел подписываться. А Уилл писал для журналов издававшихся в Лондоне и Париже. Помнится, он написал о редком виде цапли, обитающей в наших болотах. Еще, кажется, писал о бабочках и пауках и о многом другом. Я с раннего детства любил и знал природу. Однажды Уилл сказал мне, что любой натуралист отдал бы несколько лет жизни за те знания, которыми обладал я.

Мы часто бродили по болотам. Я показал Уиллу болотные тропки, которые были известны лишь индейцам и мне. Иногда мы вместе собирали растения, разыскивали редких птиц и насекомых. Я знал, где можно найти то, что он искал.

Уилл был мне другом. Никогда не забуду вопрос, который он задал мне после того, как я рассказал об очередной драке — после происшествия у мельницы их было достаточно, например, в Форт-Белнэпе, где я убил человека.

— Ты считаешь, что поступил правильно? — спросил Уилл.

Подобные вопросы запоминаются надолго. После этого я научился оценивать свои поступки, часто отвергая те решения, что лежали на поверхности. Словом, Уилл преподал мне хороший урок.

Человеку важно жить в мире с самим собой, говорил Уилл, и не важно, что думают о нем люди. Люди часто ошибаются, общественное мнение меняется, а ненависть редко бывает разумна. Многие его слова я слышу до сих пор. Например, он утверждал, что нельзя давать волю гневу и ненависти, иначе навредишь самому себе, и время показало, что он прав.

— Уилл рассказывал мне о вас, когда я была маленькой девочкой, — сказала Кейти. — Он называл вас хорошим парнем. Говорил, что у вас есть все задатки, чтобы стать настоящим мужчиной, лишь бы вас не задевали. Но он также говорил, что в прежние времена вы могли бы стать вождем клана в Шотландии, что в жилах у вас течет темная, опасная кровь. Однако Уилл часто повторял, что вы в душе джентльмен.

При ее последних словах я смутился. Не привык, чтобы Меня хвалили, да и не считал себя таким уж хорошим человеком. Одновременно я почувствовал как бы угрызения совести: если Уилл Торн считал меня хорошим человеком, я просто обязан таковым стать, обязан сделать так, чтобы люди узнали — Каллен Бейкер не такой, как о нем думают.

Мы сидели у Кейти на кухне, разговаривали. Мне был приятен шелест ее юбки, тихий звон стекла и фарфора, позвякивание столовых приборов… Уютно гудело пламя, в чайнике закипала вода. Я не привык к подобным звукам, куда Чаще я слышал потрескивание сиротливого костра под открытым небом.

Пока Кейти готовила ужин, тетя Фло отдыхала наверху, в своей комнате. Я с удивлением смотрел, как деловито и уверенно передвигается по кухне Кейти. Вот уж не ожидал, что увижу, как член семьи Торнов готовит ужин мне, Каллену Бейкеру.

Она поставила тарелки на маленький столик в углу комнаты и зажгла свечи. Свечи мягко мерцали в полумраке, и это было мне на руку, ведь я не успел даже побриться, одежда же, старая и поношенная, тоже меня не украшала. Словом, я стеснялся своего внешнего вида; меня удивляло, что такая женщина, как Кейти, пригласила меня ужинать.

И все же с ней было легко, легче, чем с любой другой, а я знал немало женщин, хотя и не лучших. Я знал тех женщин, которых затаскивают на сеновал или берут на прогулку в прерию, подальше от фургонов. Может, и не стоило мне с ними связываться, но ведь, когда нахлынет желание, забываешь обо всем…

— Расскажите мне о Западе, — попросила Кейти, когда мы пили кофе. — Меня всегда интересовали те края. Если бы я была мужчиной, непременно бы отправилась на Запад.

Рассказать ей о Западе? С чего же начать? Как найти слова, чтобы описать виденное мной. Как поведать о пятидесятимильных перегонах скота без воды? Как рассказать о соленом поте, пыли, о ядовитой щелочной воде? О походных лагерях, где командует револьвер, о кровоточащих ранах, которые перевязываешь грязным платком и молишься, чтобы они не воспалились? Как рассказать женщине о Западе? Разве можно передать словами красоту быстрых ручьев, бегущих по камням, красоту гор, подпирающих небо, красоту облаков, нависших над вершинами?

— На Западе чудесная земля, миссис Торн. Там такие широкие просторы, что можно ехать неделю и не встретить ни одной живой души. Я видел места, где не ступала нога белого человека, каньоны, окруженные голыми скалами. Когда разводишь ночью костер, с неба тебе светят миллионы маленьких огоньков. Ты сидишь у костра и слышишь, как жалуются луне койоты, вдыхаешь едкий дым и напряженно прислушиваешься — нет ли поблизости команчей? А конь жмется к костру и вглядывается в темноту, тоже прислушиваясь… Во тьме чаще всего никого нет, но разве знаешь наверняка? Все возможно на Западе. Иногда по утрам видишь, как идут к водопою олени. Около источников разбивать лагерь нельзя, во-первых, это небезопасно, но есть еще одна причина: животным тоже ведь нужна вода, они не подойдут к ней, если рядом человек. Так что лучше вечером напиться, а спать подальше от воды, чтобы звери не боялись. На рассвете иной раз видишь удивительные вещи. Однажды утром к водопою спустились семь снежных баранов. Ни одно существо на свете, будь то зверь или человек, не может сравниться по гордости со снежными баранами. Они подошли к воде и стояли, время от времени наклоняя головы, чтобы напиться. Ростом бараны с осла, а шерсть мягкая, как у олененка. Путешественник-одиночка испытывает много лишений, зато видит такое, что и не снилось горожанам. Как-то раз я оказался в десяти шагах от гризли, который уплетал чернику. Медведь так увлекся, что лишь искоса на меня поглядывал, а я наблюдал за ним и тоже лакомился ягодами. Зверь почти не обращал на меня внимания, и я отвечал ему тем же, а когда наелся, поднял руку, сказал: «Прощай, старина» и пошел к своей лошади. Вы не поверите, мэм, но медведь повернулся и смотрел на меня с таким выражением, словно ему было жаль со мной расставаться.

Я замолчал, внезапно устыдившись собственного красноречия. Не в моих привычках заливаться соловьем. Вот что делает с мужчиной общество красивой женщины…

Тетя Фло к ужину так и не спустилась, хотя я слышал, как она ходит по комнате над нами. Ну и ладно… Я не люблю компаний, лучше потолковать с кем-нибудь наедине. Да и вообще я не слишком разговорчив, поэтому не имею успеха у женщин. Я давно заметил, что женщины любят тех, у кого язык хорошо подвешен, с такими они сходятся даже охотнее, чем с богатыми.

— Если вам так понравилось на Западе, Каллен, почему же вы вернулись?

Я и сам себя об этом спрашивал, однако ответа не нашел.

— Здесь мой дом, — ответил я, пытаясь заодно убедить и самого себя. — Здесь похоронены мои родители — в глубине сада, где любила гулять мама. Эта земля принадлежит мне, прекрасная земля… Отец работал на ней от зари до зари, выращивая урожай. Не знаю, может, я вернулся потому, что вспоминал о нем, а может, потому, что здесь мне все знакомо. Ведь на Западе я чужак. Знаете, в душе я вовсе не бродяга, а скорее домосед.

— Не верю. — Кейти встала из-за стола, чтобы вымыть Посуду. — И не называйте меня миссис Торн. Мы ведь старые Друзья, Каллен. Зовите меня Кейти.

Поднявшись со стула, я почувствовал, что слишком велик Для этой маленькой кухоньки. Я помог убрать со стола и взял шляпу, собираясь уходить.

— Приходите еще, Каллен, если захотите. Поговорим, отведаете моей стряпни…

У двери я остановился.

— Кейти… мэм, погасите, пожалуйста, свет, когда я буду выходить. Кое-кто из здешних может выстрелить, пользуясь удобным случаем.

Выйдя за дверь, я сразу же нырнул в ночную тьму. Осторожность никогда не помешает, а здесь — тем более.

У ночи свои законы, и если хочешь чувствовать себя в безопасности, надо слиться с ней, привыкнуть к ее звукам. Несколько минут я стоял у стены дома, напряженно прислушиваясь, вспоминая расположение широких лужаек, находившихся слева от меня. Справа же простирались болота, с каждым годом подбиравшиеся все ближе к городу.

В темноте голосили лягушки, где-то совсем рядом стрекотал сверчок. Койоты в здешних местах не встречались, однако южнее, в лесной чащобе водились волки. Вдалеке заухала сова, со стороны болота раздался всплеск. Убедившись, что мне ничто не угрожает, я подошел к своему мулу, затянул подпругу и поправил поводья. Мул, однако, был чем-то встревожен, и его беспокойство передалось мне.

Может быть, на меня подействовала обстановка? Ведь я так долго скитался по пустыням и прериям.

Я свернул с тропы на дорогу, решив проехать по полям, и еще потому, что прекрасно знал: возвращаться той же дорогой — непростительная глупость. Человек, живший на индейских землях, знает: опасность чаще всего подкарауливает на обратном пути.

Ночные запахи казались непривычными — и в то же время хорошо знакомыми. Это не были запахи пустыни — запахи сухого воздуха, приправленного ароматом шалфея и кедра. Здесь ощущалась тяжелая влага, запахи болот и обильной росы на траве. Сначала я ехал через сад, припоминая дорогу к ограде фермы, — там была поваленная изгородь, которую, естественно, никто не починил.

Подводя мула к дому, я вдруг почувствовал присутствие чужака. Натянув поводья, стараясь не ерзать в седле, чтобы оно не заскрипело, я прислушался. Заухала сова, но я понял: никакая это не сова, а кто-то имитирующий ее крик. Сигнал? Кто-то хочет мне что-то передать…

Я попытался припомнить, что мог знать о моей ферме Боб Ли. Если это, конечно, был он…

Ведь мой дом для таких встреч явно не годился…

У нас во дворе стоял огромный пень, который отцу так и не удалось выкорчевать. Пень с мощными корнями, глубоко вросший в плодородную почву. Без заряда пороха вытащить его было невозможно, а в то время мы не могли себе этого позволить, вот пень и остался здесь стоять, превратившись в место сбора для ночных охотников за енотами. Боб Ли должен был его помнить, несколько раз он участвовал в охоте. Наклонив голову, я закричал совой. Мне тотчас же ответили, все стало ясно.

Со «спенсером» наперевес я направился к пню. От его тени отделились две темные фигуры.

— Каллен? — Это был Боб Ли.

— Он самый. Что ты хочешь?

— О твоем приезде узнал Чэнс Торн. Он поклялся выставить тебя отсюда. Сегодня тебя кто-то увидел на дороге, а потом ты разговаривал с Джоэлом Ризом.

— Если Чэнс захочет, может найти меня здесь. У меня много работы.

— Если тебе понадобится помощь, — сказал Боб, — ты знаешь, где нас найти. У нас есть друзья, которые накормят и спрячут.

Спрятавшись за старым пнем, мы говорили около часа. Они поделились со мной последними слухами, рассказали все, что знали сами. У Боба было множество друзей и родственников, а в такие времена это огромное преимущество.

Билл Лонгли говорил мало. Для своего возраста он казался слишком сдержанным, к его манере общения ладо было привыкнуть, но Билл мне нравился.

— Полагаю, нам очень повезет, если мы протянем еще лет пять, — сказал Боб, поднимаясь с земли. — Нас наверняка уже приговорили к смерти.

— Говоришь, пять лет? — Голос Билла звучал почти мечтательно. — Я буду рад, если проживу хотя бы год.

Боб промолчал — красивый парень, воспитанный в состоятельной семье, озлобленный на северян, от которых был вынужден скрываться. Я был уверен, что им крупно повезет, если они дотянут до конца года. Ну а сам я собирался держаться подальше от неприятностей. Переселенцы-мешочники рано или поздно уйдут. Я наберусь терпения и постараюсь пережить тяжелые времена.

— Что ж, верно, у нас нет шансов, — сказал наконец Боб Ли. — Если не достанем оружия и не будем готовы дать отпор. Тебе, Каллен, следует над этим подумать. Когда будешь пахать землю, держи карабин под рукой.

— Здесь моя земля. Я хочу собрать с нее урожай и купить скот. Возможно, и лошадей. Хочу заняться лошадьми, когда станет поспокойней.

— В лесах полно одичавшего скота, Каллен. Можем собрать стадо и перегнать его в Форт-Уорт. Если хочешь, я за несколько дней найду человек пятьдесят погонщиков.

— Зачем так много?

— В лесах полно народу. Если понадобится защищаться, они тебе не помешают.

— Я не собираюсь драться. Я приехал сюда для мирной жизни.

Боб Ли и Лонгли ушли. Я подождал, пока топот копыт не растаял в тишине ночи. Боб Ли говорил дело. Если на меня нападут в поле, оружие должно быть под рукой, потому что о мире говорить еще рано. Карабин — оружие удобное и легкое. Однако не помешает обзавестись еще одним кольтом.

Но вот пришла беда, а я думал в эти минуты вовсе не о мире, я думал о Кейти Торн. В траве что-то прошуршало, и в тот же миг я получил удар прикладом по спине, чья-то рука выдернула у меня из-за пояса кольт, другая — ухватилась за ствол моего «спенсера». В спину мне уткнулось дуло револьвера, поэтому, решив не рисковать, я отпустил карабин.

— Добро пожаловать домой, Каллен. — Это был голос Чэнса Торна. — А я-то боялся, что ты больше не вернешься.

В тат момент я не нашел нужных слов, а что-либо предпринять тем более не мог. Я молча ждал. Мое молчание, похоже, их обеспокоило.

— Отведем его в лес? — раздался голос Риза.

— С ним хочет поговорить полковник, но он уверен, что Бейкер будет сопротивляться, поэтому не удивится, если мы привезем его слегка помятым.

— Чего же мы ждем? — спросил Риз и тотчас ударил меня кулаком в лицо. В следующее мгновение я двинул его ногой в пах. Риз заорал во всю глотку, остальные набросились на меня. Я размахнулся и ударил, с бешеной радостью ощущая, как под моим кулаком хрустнула кость. Затем рванулся вперед, пытаясь выбраться из круга нападавших. Но тут кто-то ударил меня по голове рукояткой револьвера. Колени мои подогнулись, я упал. Нападавшие обступили меня, каждый норовил ударить побольнее, но они лишь мешали друг другу.

Потом вмешался Чэнс со словами «Я долго этого ждал!» — и со всего размахну ударил меня ногой по голове.

Однако в последний миг мне удалось чуть отклониться — только это меня и спасло. Уткнувшись лицом в траву, я притворился, что потерял сознание. Впрочем, притворяться особой нужды не было: в голове у меня шумело и гудело, я даже испугался, что Торн проломил мне череп. Сквозь застилающую сознание мглу я услышал:

— Киньте его поперек лошади.

И прежде чем сознание покинуло меня, я с облегчением подумал о том, что мой «дерринджер» они не нашли.

Я знал, что должен выжить. Несмотря ни на что должен выжить и отомстить. Они напали на меня как трусы, шайкой, никто из них не посмел выйти со мной один на один. Когда избивают шайкой — это гнусно, потому что в шайки сбиваются лишь подлецы. Но трусы и подлецы тоже умирают, и смерть для них во сто крат страшнее любого испытания, выпадающего смелым.

— Послушайте моего совета, — услышал я голос Джоэла Риза. — Повесьте его прямо здесь.

— Мне не нужны советы, — фыркнул Чэнс. — Скажи, я когда-нибудь следовал твоим советам?

Когда они бросили меня поперек лошади, сознание едва теплилось во мне, но когда они направились по тропинке в сторону города, я понял, что могу спастись. Во всяком случае шанс у меня был.

Садясь на лошадь, всадник угодил мне сапогом по голове. У моего лица болтались стремена, я слышал, как позвякивают шпоры. Тропинка петляла у края болот. Вот он, мой шанс! Схватив всадника за ногу, я изо всех сил вонзил шпору в бок лошади.

Лошадь рванула в сторону кустов. Всадник не успел среагировать, и я рухнул на мягкую заболоченную почву.

Прежде чем они поняли, что произошло, я вскочил на ноги, и опрометью бросился в кусты. За спиной у меня раздались яростные вопли, рядом просвистели пули, срезая ветки кустарника. Я с трудом пробирался по топкой жиже, потом почувствовал, что погружаюсь в воду.

Рука моя скользнула по замшелому бревну; я содрогнулся при мысли, что это, возможно, аллигатор. Барахтаясь по пояс в воде, помогая себе руками, я наконец выбрался на илистый берег и упал, тяжело дыша.

В голове гудело, каждый удар сердца отдавался в груди острой болью. Казалось, что мое тело сплошная кровоточащая рана.

Я знал, что могу отдохнуть лишь несколько минут.

Позади меня не смолкали яростные крики. Затем я услыхал плеск воды.

Первая ночь дома, — а за мной уже охотятся. Меня душил гнев.

Они избили меня без причины. Они объявили мне войну, не я им.

— Сами виноваты, — пробормотал я. — Что бы ни случилось… Они напросились сами…

Глава 2

Наконец, отдышавшись, я стал обдумывать свое положение. От берега я прошел не более шестидесяти футов. Места эти мне были хорошо знакомы, потому что здесь я не раз рыбачил. Именно здесь, поблизости, обитал громадный старый аллигатор, которого прозвали Старик Джо. Говорили, Джо съел то ли троих, то ли четверых человек. Но мне все равно придется плыть, поскольку иного выхода просто не было.

Возвратиться на берег я не мог, — голоса преследователей приближались. Поднявшись на ноги, я захромал к дальнему концу косы. Левый бок раздирала острая боль, одна нога почти не слушалась, — видимо, порвана мышца. Старик Джо наверняка издалека почует кровь, но придется рискнуть. С другой стороны присутствие аллигатора задержит преследователей…

Зайдя по грудь в темную воду, я поплыл, стараясь шуметь как можно меньше. Мне надо было преодолеть две сотни ярдов зловонной болотистой воды, — преодолеть несмотря на головную боль и усталость. Плыл я не торопясь, стараясь не думать ни о чем, в особенности — о Старике Джо.

Вдруг раздался торжествующий крик — они обнаружили следы. Оглянувшись, я заметил на берегу свет фонарей.

Посреди болота росло несколько огромных кипарисов, и я направлялся прямо к ним. Кипарисы густо заросли мохнатыми лишайниками, а густое переплетение ветвей могло послужить мне укрытием. Через несколько минут моя рука натолкнулась под водой на корень, затем я ухватился за ветку и подтянулся

Я карабкался с ветки на ветку, пока не добрался до места, где можно было устроиться. Снял пояс, привязал себя к дереву, дрожа от холода, окруженный тучей москитов.

Последнее, что я помнил — огни на берегу, потом я, должно быть, заснул или потерял сознание, потому что когда снова открыл глаза, небо на востоке уже посветлело. На берегу ярко пылали костры моих преследователей, они ждали рассвета, чтобы вновь пуститься в погоню.

Один мой глаз полностью заплыл. Ощупав веко, я обнаружил огромную опухоль. Над ухом вздулась шишка, кожа на голове была рассечена. Все тело ныло и болело, по-прежнему раскалывалась голова. Левая рука была разбита в кровь подковами сапог, и только травянистая мягкая почва уберегла меня от перелома. Но я знал: надо пробираться дальше, поскольку днем мое укрытие хорошо просматривалось.

Осмотревшись в поисках путей отступления, я заметил поросшее водорослями толстое бревно. Оно лежало в воде, зацепившись за корни кипариса, на котором я сидел.

У костров двигались люди, до меня доносились их голоса.

Спустившись, я с трудом отцепил бревно от корней дерева. Мои преследователи, судя по оживленным голосам, ночью прикладывались к фляжкам, а значит, еще опаснее было попадаться им в лапы. Обломав длинную ветку, я оттолкнулся от кипариса, используя ветку как шест. Это болото соединялось с озером Кэндо, о котором мало кто знал; по-моему, и через сто лет люди вряд ли изучат все его топи и заросшие гиацинтами заливчики. Однако в этих топях и заливчиках я провел детство и знал их лучше других.

Осторожно отталкиваясь шестом, я поплыл в глубину болот, зная, что там, куда я направлялся, враги меня не найдут. Я направлялся на свой остров.

Перед войной о нем знали человек пять не более, а после войны и подавно никто не знал. Остров — длиной в четверть мили, в самом широком своем месте достигавший футов сто — был защищен от людских глаз спутанными лианами, кипарисами, окружен заводями, поросшими гиацинтами и водяными лилиями. Без проводника, хорошо знающего здешние места, остров просто невозможно было отыскать, — незаметный даже с близкого расстояния, он был скрыт глухой стеной деревьев, лиан и мхов. О нем знали лишь индейцы кэндо и метисы, жившие неподалеку.

Впереди, раскинув широкие крылья, взлетела цапля. Я все плыл и плыл, превозмогая усталость и боль. Плыл среди широких листьев водяных лилий, бесшумно смыкавшихся за Моим бревном.

Сколько я уже проплыл? Милю? Две? Я думал лишь о том, Как бы подальше уйти от преследователей, ведь если они меня настигнут здесь, посреди болота, мне конец. Оружия, кроме «дерринджера», у меня не было, а на большом расстоянии он бесполезен. Мне необходимо отдохнуть и восстановить силы после жестоких побоев. Единственный шанс на спасение — это остров, на котором я наверняка найду Боба Ли, Лонгли, а возможно и Биккерстафа.

Ярко светило солнце, отражаясь от неподвижной поверхности болота. Изредка попадались открытые участки воды, но большую часть пути приходилось продираться через заросшие лилиями и гиацинтами заводи. Возможно, Старик Джо находился где-то поблизости, но он не показывался.

Каждое движение причиняло острую боль. Когда мне не удавалось найти дно шестом, я подгребал руками или же пытался цепляться за ближайшие кусты.

Солнце палило немилосердно; я изнывал от жажды. Конечно, можно было бы напиться болотной воды, но я слыхал, что от нее болеют лихорадкой, а мне и без того хватало неприятностей.

Когда бревно уткнулось в берег, я уже находился в полубессознательном состоянии. С трудом вскарабкавшись наверх, я упал ничком на прогретую солнцем землю. Какое-то время лежал, отдыхая, ощущая, как расслабляются одеревеневшие мышцы. Затем, словно в тумане, я с трудом поднялся на ноги, понимая, что надо идти дальше. В болотах все беспомощное погибает, а потому единственное мое спасение — продвигаться вперед.

Я отошел от берега и вошел в густую тень — лишь местами сквозь листву пробивались лучи солнца. Вскоре я наткнулся на свернувшуюся на бревне гремучую змею. Вконец измученный, я не успел бы отскочить, находись она несколькими футами ближе. Однажды, оступившись, я упал и подумал, что подняться мне уже не хватит сил, но каким-то образом все же поднялся. Затем, постепенно, начал узнавать местность. Я брел все дальше, спотыкаясь, падая, путаясь в кустах, иногда — по шею в воде. Наконец продравшись через заросли кустарника, вышел на поросший травой берег. Там и нашел меня Билл Лонгли.

Следующие три дня напрочь выпали из моей памяти. Потом раны затянулись, головная боль унялась. Гнев мой понемногу утихал, уступая место холодной ненависти и отчаянию. И еще я вдруг почувствовал, что за мной как бы закрылась некая дверь, за которой осталось все то, зачем я сюда вернулся.

Часами я бродил по острову, обдумывая создавшееся положение. Нет, только не сдаваться, думал я. Да, меня подкараулили, избили… Для того, чтобы добиться успеха в этой жизни, нужна собственность, а значит надо вернуться к людям, засеять землю, собрать урожай, купить жеребца и чистокровных кобыл. И победить в схватке с Чэнсом, — победить на собственных условиях.

Первое мое побуждение — взять винтовку и одного за другим перестрелять всех нападавших, оставив Чэнса напоследок.

Однако мне надоели убийства. К тому же, в какое положение я себя поставлю? Сделаюсь преступником, изгоем, останусь без друзей, без дома. Но и признать свое поражение никак не мог.

На острове жили человек двенадцать, среди них Боб Ли, Билл Лонгли и Биккерстаф — хороший парень, но слишком жестокий. Отцы этих людей дрались в Аламо и Сан-Хасинто note 2.

Слушая их разговоры, я думал о себе. Мой отец владел клочком плодородной земли в Биг-Сайпресс-Байу, в местечке Фзрли, расположенном вдали от дороги, окруженном с трех сторон болотами и лесом. На западе по границе участка пролегала узкая, заросшая травой тропа. Участок был огорожен, отцу он достался почти даром, и вряд ли кто в Бостоне или Джефферсоне знал, что он принадлежит мне. Итак, мой единственный шанс — это Фэрли.

Боб Ли возражал:

— У тебя слишком много врагов. Тебе не дадут даже засеять землю, не говоря уж о том, чтобы собрать урожай.

Кажется, приказа о моем аресте нет. Чэнс Торн действовал по собственной инициативе. Возможно, меня все-таки не тронут.

— Может быть, — усмехнулся Лонгли. — Но кое-кто тебя помнит и боится, а люди всегда стараются уничтожить того, кого боятся.

— Надо еще кое-кого вспомнить, — вмешался Биккерстаф. — Я говорю о Барлоу. Его банда грабит и убивает, а нас обвиняют во всех его грехах.

— У него осведомители по всей округе, — сказал Джек Инглиш, — он знает, где нет армейских частей.

Пока они говорили о Барлоу, я снова подумал об этом уединенном участке в Фэрли. Если повезет, можно его засеять, и никто об этом не узнает. Потом в лесах, соберу одичавший скот и перегоню стадо в Седалию или Монтгомери.

В одном я был уверен: врасплох меня больше не застанут. Я буду драться до конца. Мне необходимо оружие. Без карабина и кольта я беззащитен.

Я поднялся и направился к моему мулу, которого Билл Лонгли с Джеком Инглишем привели на остров. Так что теперь я их должник.

Ли смотрел, как я седлаю мула.

— Куда-нибудь собрался, Каллен?

— Думаю забрать мое оружие.

Лонгли, лежавший на земле с травинкой в зубах, внезапно приподнялся и с удивлением уставился на меня. Однако промолчал.

— Хочешь ехать один? — дружелюбно поинтересовался Ли.

— В этих краях надо самому управляться со своими мустангами, — ответил я, — но если хочешь, поехали вместе.

— Ну что ж, — Лонгли поднялся. — По-моему, стоит прогуляться.

Мы выехал впятером: Боб Ли, Джек Инглиш, Биккерстаф, Лонгли и я. Сонный Джефферсон грелся в лучах полуденного солнца. Вдоль деревянного тротуара мальчишка катил колесо, в пыли посреди улицы развалился пес, лениво помахивая хвостом, он тем самым как бы демонстрировал довольство жизнью. Двое мужчин дремали у стены магазина, наслаждаясь тенью и бездельем.

На улице было тихо. На нас никто не обратил внимания. В те дни появление в городе незнакомых всадников было обычным явлением. Повсюду разъезжали бродяги, искатели приключений или же люди, потерявшие из-за войны все, что имели, и мечтавшие найти пристанище и начать жизнь сначала.

Едва ли кто-нибудь из горожан меня узнал. Хотя Джоэл Риз, — тот узнал. Но ведь встретившись с ним на ферме, я сам заявил, что ферма принадлежит мне.

Спешившись, я посмотрел на свое отражение в витрине магазина: рослый широкоплечий парень — ветхая домотканая рубаха вот-вот лопнет на этих плечищах. Как только заведутся деньги, первым делом куплю приличную одежду, иначе скоро голым придется ходить.

Мы остановились напротив армейского штаба, и я, не задумываясь, открыл дверь, у которой с винтовкой на коленях дремал молодой солдат. Он взглянул на меня, раскрыв рот, и сжал в руках винтовку, но, видно, что-то в моих глазах заставило его остановиться. Возможно, он не помешал мне, потому что понял: в случае чего не миновать ему хорошей взбучки.

Этот солдат вступил в армию в период Восстановления, стало быть, — не ветеран. Скорее всего, ему не приходилось убивать никого крупнее белки. Так зачем же ему неприятности, этому мальчику в кителе, в форменной фуражке, но в домотканых брюках?..

В кабинете сидел полковник Амон Белсер. Откинувшись на спинку кресла, он просматривал какие-то документы. Оторвавшись от бумаг, взглянул на меня и тотчас же узнал. И, похоже, не обрадовался.

— Полковник, — сказал я, — несколько дней назад ко мне на ферму приехал Чэнс Торн со своими дружками. Они здорово меня избили и забрали мои «спенсер» и кольт. Я приехал за оружием.

Белсер удивленно вскинул брови. Однако промолчал, не зная, что ответить. Сам-то я считал, что Чэнс действовал на свой страх и риск, но полковнику, видно, не хотелось портить с Торном отношения, поскольку Чэнс не тот человек, который прощает обиды, к тому же у него много влиятельных друзей.

— Если вас избили, — сухо произнес Белсер, — значит, вы того заслуживали. Я ничего не знаю о вашем оружии.

— В этих краях без оружия никак не обойтись. Ночами по дорогам разъезжают банды. Отдайте мой карабин и револьвер, полковник.

Белсер рассердился. Он мнил себя большим начальником и не привык, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне.

— Убирайтесь отсюда, Бейкер! — приказал он. — Убирайтесь прочь из города! Ничего не знаю о вашем оружии, но судя по тому, что я о вас слышал, вам лучше обойтись без револьвера.

Ну что ж… я наклонился и взял со стола новехонький кольт — точно такой же, как мой. Крутанув барабан, проверил курок. Револьвер был заряжен. Отличный револьвер…

— Придется взять этот, — сказал я вежливо. — Похоже, неплохая штучка.

— Сейчас же положите! — Белсер, когда хотел, выглядел весьма внушительно. — Это мой револьвер!

Засунув кольт за пояс, я обошел барьер, которым была огорожена часть кабинета, и открыл оружейную пирамиду. Там стояло несколько винтовок, среди них «спенсер» в отличном состоянии. И также заряженный.

Белсер поднялся и направился ко мне. Я повернулся, держа в руке карабин, дуло которого смотрело прямо в пряжку на Животе полковника. Свинец в желудке не переваривается — это очень вредная для здоровья штука, особенно в середине дня.

Белсер остановился. Остановился с явной неохотой. Но, видать, у него и без того были проблемы с пищеварением… Впрочем, у таких людей, как он, всегда найдутся причины для беспокойства.

— Полковник, — невозмутимо проговорил я, — мне нет нужды с вами ссориться, но меня подстерегли и избили. Я знаю кто, и когда подойдет время, поговорю с каждым из них. Почитаю им кое-что из Библии, полковник, но всему свое время. Полагаю, вам не нужны лишние проблемы, иначе в Вашингтоне и Остине note 3 могут подумать, что вы не справляетесь со своими обязанностями. Мой совет: оставьте меня в покое. И передайте Чэнсу Торну, чтобы не лез не в свое дело, я обещаю, что у вас со мной проблем не будет. Если не согласны — с треском вылетите из этих краев.

Солдатик у дверей сидел тихо, потупив взор. Я вышел на улицу со «спенсером» в руках.

Высокий поджарый Лонгли прислонился к столбу навеса напротив штаба, лениво покуривая черную сигару. Боб Ли со скучающим видом стоял у коновязи. На другой стороне улицы сидел на корточках Джек Инглиш, втыкая в землю нож.

— Раз уж мы сюда приехали, — сказал Лонгли, — пропустим по стаканчику, а?

Инглиш остался на всякий случай на своем посту, мы же направились к салуну. В этот момент дверь салуна отворилась, и на улицу вышел Джоэл Риз.

Риз лениво потянулся и тут же замер на месте, глядя на меня, словно на привидение. Лицо его посерело.

— Боб, — обратился я к своему другу, — этот ублюдок — один из тех, кто развлекал меня той ночью, даже заказывал музыку. Пора бы научить его любви к ближнему.

— Есть, сэр. — Боб выглядел совершенно серьезным. — Что ж, начнем с Книги Иова, глава четвертая, стих восьмой: посеявшие зло да пожнут его.

Джоэл Риз, беспомощно озираясь, сделал шаг назад. Однако Билл Лонгли уже стоял у входа в салун с беспечным выражением лица, заложив пальцы за ремень. Было очевидно: Билл хоть и молод, но связываться с ним не стоит.

Риз поглядел на меня — хотел, кажется, что-то сказать, но я не был расположен к разговорам. Я наградил его увесистой пощечиной. Ударил от души. Риз покачнулся и выбросил вперед руку, но я уклонился и снова ударил. На сей раз из его носа хлынула кровь.

На улицу с винтовкой в руках выскочил полковник Белсер.

— Эй! Прекратите немедленно!

В руке у Билла Лонгли появился кольт: его дуло смотрело в грудь полковника.

— Мистер Белсер, — проговорил Лонгли, намеренно растягивая слова. — Господь наказывает грешника, показывая, что путь греха тернист, так что, полковник, если задумаете встать на путь греха, не посетуйте, когда окажетесь в аду с животом, набитым свинцом.

Белсер понял, что проиграл, потому что прямо перед ним, поигрывая револьвером, стоял Билл Лонгли, а чуть поодаль сидел на корточках внешне беззаботный Джек Инглиш. Бравый вояка понимал, что может мигом схлопотать пулю в живот. Даю голову на отсечение, что в ту минуту он пожалел, что не остался в кабинете, притворившись глухим, немым, слепым…

Пока полковник стоял, не решаясь сдвинуться с места, я еще раз хорошенько врезал Ризу. Затем повернулся к Белсеру.

— В следующий раз буду стрелять.

Тогда я не знал, что из конторы на другой стороне улицы судья Том Блейн наблюдал за происходящим. Судья не был мешочником, участник войны с Мексикой, он с горечью наблюдал, как Джефферсон подобострастно преклоняется перед вояками программы Восстановления.

Проучив Риза, я зашел в магазин купить патронов и еще кое-каких припасов. Я расплачивался с продавцом, когда на мою беду в магазин вошла Кейти Торн. Во взгляде девушки промелькнуло удивление. Действительно, на мою физиономию стоило поглядеть: весь в синяках, ссадинах и заживающих порезах.

— Чэнс говорил, что они сделали, — сказала Кейти. — Но я не думала, что они вас избили так жестоко.

— Мне надо поговорить с Чэнсом.

Она схватила меня за рукав.

— Каллен, почему бы вам не уехать? Вы должны понять, что они не оставят вас в покое! Даже если другие успокоятся. Чэнс ни за что не отступится. Он ненавидит вас, Каллен.

— Не могу же я удрать… И здесь моя земля… Я засею ее, заведу хозяйство, сделаю так, как хотел отец. Если я сбегу, получится, что он трудился напрасно.

— Он работал для вас. Важна не земля, важна ваша жизнь.

— Вам так хочется от меня избавиться?

— Нет. Я хочу, чтобы вы остались живы.

И в тот момент, глядя на нее, я произнес то, чего не имел права говорить, даже думать об этом не смел:

— Я не хочу жить там, где вас нет.

Затем резко повернулся и вышел на залитую солнцем улицу, напуганный собственными словами. Сам не зная, зачем сказал это, я тем не менее понимал: это была чистая правда.

В то время мужчину, осмелившегося такое сказать женщине не своего круга, хлестали кнутом или вызывали на поединок. Но что сказано, то сказано. Я понимал: такая женщина, как Кейти Торн, вряд ли заинтересуется Калленом Бейкером. Какое ей до меня дело? Косолапый деревенский увалень, бродяга без гроша за душой… Ничтожество.

Вспомнив свое отражение в витрине магазина — рослый, нестриженый парень в линялой красной шерстяной рубахе — я подумал о том, что никому не нужен, тем более девушке из клана Торнов. Я носил оружие. Местные меня не любили и правильно делали. Конечно, я был не настолько плох, как им представлялось, однако кое в чем — гораздо хуже, чем они обо мне думали. Я не лгал, не злоупотреблял виски, хотя многие утверждали обратное, но я убивал — пусть даже только на поединках.

Разве может парень, скрывающийся в болотах точно затравленный волк, что-нибудь значить для такой девушки? Парень, у которого нет ничего, кроме трех рубашек и пары брюк и который водился с самым отборным сбродом Запада?

Правда моя мать была из хорошей семьи, а вот отец — простой фермер, тяжко трудившийся всю жизнь. Ему не везло: дом его сгорел, саранча два года подряд уничтожала урожай, отец не по своей вине залез в долги.

Боб Ли был знающим человеком. Он взглянул на меня и сказал:

— Я тебя не виню, Каллен.

— А что он сделал? — вмешался Джек Инглиш. — За что ты его не винишь? За то, что он вмазал этому Джоэлу Ризу? Я поступил бы так же, будь я на его месте.

— Знаешь, Каллен, — задумчиво проговорил Боб Ли, — сдается мне, она пойдет за тобой хоть на край света.

— Не унижай ее, Боб.

— Ни в коем случае. Я вообще ни разу в жизни не унизил женщину. Но она тебя любит.

— Такими словами ты ее и унижаешь. Какая здравомыслящая женщина посмотрит в мою сторону? Сколько мне осталось жить, Боб? Сколько осталось жить каждому из нас? У всех у нас куча врагов, у тебя — Пикоки, у меня — Чэнс Торн, да еще северяне со своим Восстановлением, мы им как кость в горле. Вот что я тебе скажу, Боб: даже если я ей нужен, я не допущу, чтобы она рыдала над моим трупом.

Какое-то время мы ехали молча. Потом Боб Ли сказал:

— В любви нет здравомыслия, Каллен. У нее свой собственный смысл. Любят кровью и сердцем, Каллен, а не умом. Смысл любви — он так же глубок, как вода в Блэк-Байу, и так же прекрасен, как цветы гиацинта. Его понимают любящие, и этого достаточно.

— Но не для меня и не для нее, Боб. Да у нее и в мыслях такого нет. Просто нам обоим нравился ее дядя Уилл, потому она и сохранила ко мне некоторую симпатию.

— Поступай как знаешь, Каллен, — сказал Боб Ли, — но тебе еще много предстоит узнать о женщинах.

Едва ли кому-нибудь придется по душе услышать такое. Каждый мужчина считает, что прекрасно знает женщин, а я в свое время знался со многими женщинами, некоторые в меня даже влюблялись или говорили, что любят. Однако Кейти Торн — не такая девушка, которая способна заинтересоваться мной. Я знал: события этого дня нам еще отзовутся, хотя на острове мы чувствовали себя в относительной безопасности. Солдаты не пойдут за нами в болота, да и никто, будучи в здравом уме, туда не пойдет. Однако полковник Белсер оскорблен и не забудет, что я выставил его на посмешище, не забудет, что со мной был Боб Ли, за голову которого назначена награда.

Больше всего нас возмущала вся эта возня с Восстановлением. Ведь Техас война обошла стороной. Тем не менее переселенцы-мешочники хлынули сюда толпами, потому что здесь было чем поживиться.

Пока губернатором был Трокмортон, он их кое-как сдерживал, но когда его вышвырнули и посадили в губернаторское кресло Девиса, мы поняли: пришла беда. Местную полицию распустили, и власть повсюду взяла армия. Мы-то знали, что им нужно только одно — ограбить Техас и побыстрее убраться.

Пока шла война, на Севере кипели страсти, но сейчас стали слышны голоса трезвых политиков, желавших сохранить страну и возродить экономику, клика старых фанатиков-аболиционистов начала сдавать позиции. Людям, осуществлявшим программу Восстановления, было приказано соблюдать осторожность, потому что любой скандал мог взбудоражить общественное мнение.

— Я давно приглядываюсь к этому Белсеру, — сказал Джек Инглиш. — Он положил глаз на Кейти Торн и Лейси Петрейн. Он хотел бы приударить за обеими, но его убьют, если он скажет хоть слово Кейти, а Лейси Петрейн мужики вообще не нужны.

Впервые услыхав это имя, я стал прислушиваться к разговору. Лейси, о которой шла речь, недавно переехала в наши края из Нового Орлеана. У нее, оказывается, водились наличные — для наших мест большая редкость.

Говорили, что она красива — темноволосая и темноглазая, эффектная женщина, а держится как настоящая леди. Она выкупила собственность у тех, кто переселился на Запад, однако, что у нее на уме и зачем она вообще сюда приехала, никто не знал.

Той ночью на острове опять говорили о Сэме Барлоу. Мэтт Кирби принес весть о том, что банда Барлоу сожгла ферму возле Сан-Огастина. Бандиты убили хозяина и угнали скот.

— Если он появится в наших краях, — предложил Джек Инглиш, — надо бы его хорошенько проучить. Лучше всего повесить.

Здесь, на острове, можно было узнать все самые последние новости: люди, нашедшие тут приют, повсюду имели друзей. Передать известие можно разными способами — оставить записку в дупле, сложить в определенном порядке ветки или камни рядом с тропой, даже в болотах у нас были свои способы передачи информации. Сэм Барлоу представлял для нас опасность уже хотя бы тем, что люди могли обвинить нас в совершенных им злодеяниях, и таким образом мы потеряли бы многих друзей. За нами охотились солдаты Восстановления, но местным мы не причинили никакого вреда.

На следующий день я оседлал своего мула. С острова вела только одна тропа, пригодная для лошади и мула, но чтобы проехать по ней, требовалось определенное внимание — тропка пролегала под водой. Мне ее показали индейцы, и я стал первым белым, узнавшим о ее существовании. Тропинка петляла, извивалась, если точно не знаешь, где повернуть, непременно угодишь в трясину.

Я направился в Фэрли. Ехать было далеко, но мне хотелось осмотреться, прикинуть, что там и как. Вообще-то здешняя земля была получше, отец приобрел ее, когда она стоила смехотворно дешево. Впрочем, земля здесь и сейчас почти ничего не стоила. Многие из местных имели по несколько тысяч акров — и ни цента наличных в кармане. Более того, у них не было ни малейших шансов выручить за свою землю хоть сколько-нибудь приличную сумму. Земледелие почти не приносило прибыли, а скот забивали только из-за шкур.

От Фэрли к моему участку вела узкая дорога, проходившая по краю болота. Собственно участков было несколько — маленьких, окаймленных деревьями — всего триста акров.

Когда-то здесь стояла богатая усадьба, но однажды ночью еще до нашего приезда, она сгорела дотла. Ее владелец потерял всех близких, продал свой участок отцу и уехал в Новый Орлеан. Кажется, часть денег, ушедших на оплату земли, владелец задолжал отцу за какую-то работу, помогавшему отстраивать усадьбу. Так что участок достался нам почти бесплатно.

Земля здесь плодородная, места глухие; можно было приезжать сюда тайком.

Я слышал этот звук минуты две, прежде чем понял наконец что он означает. Кто-то скакал по безлюдной дороге, приближаясь к моему участку. Причем не один — несколько всадников. Я призадумался: если всадники направляются в мои владения, неплохо бы выяснить, кто они и зачем пожаловали. Но я подозревал, что они и сами избегают посторонних глаз, раз забрались в такую глушь.

Стояло ясное весеннее утро; ласково светило солнце. Далеко в болотах закричала гагара. Подъехав к изгороди, я положил «спенсер» на верхнюю перекладину и приготовился к стрельбе. И не зря приготовился к худшему, потому что первым из всадников оказался Сэм Барлоу.

Это был широкоплечий, плотный мужчина в расстегнутой на груди рубашке, в вырезе которой виднелась жесткая шерсть. О Барлоу говорили, что с ним лучше не связываться — опасный человек. Во время войны он партизанил, дрался с северянами, а потом стал изгоем. Под видом борьбы с Восстановлением он мародерствовал и убивал в Техасе, а также в Луизиане и Арканзасе. Многое, из того, что он натворил, люди приписывали Биккерстафу, Бобу Ли и другим. Сэм Барлоу был не только отважным, но и хитрым человеком: каким-то образом он узнавал, где в данный момент находятся армейские подразделения, и избегал этих районов. За ним ехала дюжина грязных, лохматых оборванцев, по которым давно плакала виселица.

Увидев меня футов за пятьдесят, Барлоу остановился, уставившись на меня так, словно не верил собственным глазам. Затем поднял руку, остановив свою банду, и подъехал ближе.

Он вынул изо рта окурок сигары, оскалив желтые зубы, и сказал:

— Привет! Ты здесь живешь?

Я незаметно переместил дуло карабина, направив его в грудь Сэму Барлоу. Карабин частично был скрыт кустами. По-моему, Барлоу его не заметил.

— Верно, я здесь живу.

— Я Сэм Барлоу.

Если он думал, что я затрясусь от страха, он ошибся. Мне встречались и более грозные противники.

— Я знаю, кто ты. Далековато забрался, не так ли?

Барлоу снова сунул окурок в зубы.

— Поеду еще дальше. Мне здесь нравится.

В этот миг он заметил карабин; губы его сжались. Он взглянул на меня настороженно.

— Ты кто? — спросил он.

— Это моя земля, Барлоу. Держись отсюда подальше.

Он явно разозлился. И, похоже, был не так уж умен, потому что собрался напасть, хотя и находился под прицелом «спенсера» 56-го калибра. Барлоу рассчитывал, что я промахнусь, и готов был поставить на кон собственную жизнь. Все это я прочитал в его глазах. Но тут подъехал еще один всадник:

— Сэм, это Каллен Бейкер.

Услыхав мое имя, он смутился. Может, слыхал об убийстве в Форт-Белнэпе, может, еще о чем-то, во всяком случае Барлоу передумал нападать и тем самым спас себе жизнь. Потому что я бы не промахнулся. Похоже, он это понял. Одно дело смять конем насмерть перепуганного фермера, другое — пойти против человека, знающего толк в стрельбе.

Однако Сэму не хотелось ударить в грязь лицом перед своей шайкой. Ведь единственный способ управлять таким отребьем — быть хитрым и жестоким.

— Мне нужен человек вроде тебя, Бейкер. Я слыхал о тебе.

— Убирайся подобру-поздорову, Барлоу. Если снова появишься в наших местах, тебе не поздоровится.

Барлоу хищно оскалился. Я взвел курок. В тишине громко прозвучал щелчок. Сэм Барлоу натянул поводья.

— Вон отсюда! И уведи своих подонков. На Юге для тебя достаточно места. И запомни: если что, размажу по седлу.

Сэм Барлоу не на шутку разозлился. Но я не собирался отступать, хотя и знал: он должен что-то предпринять, дабы не осрамиться окончательно перед своими дружками. Видно, давно ему не приказывали заткнуться и проваливать…

Я понимал: банда наверняка вернется. Сэм Барлоу не сможет забыть такое. Но прежде чем вернуться, он все как следует продумает. И все же лучше бы он здесь не появлялся, — тогда бы Кейти Торн ничего не угрожало… «Именно об этом ты и думал, — сказал я себе мысленно. — Ведь ты же знаешь, что делает с женщинами этот бандит».

Повернувшись, я увидел, что через поле, вытянувшись длинной цепью, ко мне подъезжают четверо всадников. Это были Мэтт Кирби, Биккерстаф, Билл Лонгли и Боб Ли.

— Сэм Барлоу убрался, — сообщил Кирби. — Убрался, даже не пикнув.

— Это ничего не значит, — ответил я. — Он был у меня на мушке, а 56-й калибр делает в животе приличную дыру.

— Они вернутся. — Боб Ли был неглупым парнем, он всегда заглядывал вперед.

— Тогда опередим их, — усмехнулся Билл Лонгли. — Догоним их, Боб. Прямо сейчас.

Все вопросительно смотрели на меня. Но я, взявшись за луку седла, подумал: «Поупражняйся-ка в стрельбе из револьвера, Каллен Бейкер. Ты должен научиться стрелять быстрее самого быстрого стрелка. В противном случае тебе крышка».

Глава 3

Револьвер носили в кобуре или за поясом. Специальный оружейный пояс — с кобурой на бедре — в обиход в те годы еще не вошел. Такие револьверы, как кольт-«драгун» и кольт-«уокер», были слишком тяжелы. Обычно их хранили в седельной кобуре, но для человека, которому требовалось без промедления пустить оружие в ход, это было не слишком удобно.

Много лет назад в Форт-Белнэпе я поменял несколько винтовок на револьвер. Винтовки были старые, заряжающиеся с дула, — в те времена их продавали индейцам. Я же свои выиграл в карты.

Тогда один солдат научил меня заряжать кольт-«драгун» так, как это делают в армии — на ходу или на скаку — и гонял меня до тех пор, пока я не научился это проделывать лучше любого кавалериста. Мне всегда легко давалась любая работа — наверное, потому что я с детства привык трудиться на ферме. Так что с оружием я управлялся не хуже других. Даже получше…

Но любое оружие бесполезно, если его не вытащить из кобуры и не выстрелить; следовательно, проблема в том, чтобы выхватить револьвер как можно быстрее и метко послать пулю в цель.

Последнее затруднений не представляло. Когда я торчал в Форт-Белнэпе, я много стрелял вместе с солдатами и доказал, что могу делать все, что делают они. Часто я выигрывал пари на меткость стрельбы из винтовки и револьвера, добывая таким образом деньги на пропитание.

Вернувшись вечером на остров после встречи с Сэмом Барлоу, я растянулся на траве неподалеку от костра и принялся обдумывать свое положение. Мне во что бы то ни стало нужно было решить одну проблему. Сразу замечу, что я не считал себя таким уж умником, однако настойчивости Мне не занимать. То есть я размышлял над какой-нибудь задачей, крутил ее и так, и эдак, рассматривал с разных точек зрения, Пока не вырисовывалось решение.

В конце концов — что значит решить задачу? Это значит выбрать несколько возможных решений и по одному отбрасывать неподходящие. Тогда и останется единственно верное.

Это похоже на работу золотоискателя. Зачерпываешь лоток идей и промываешь… Правда, иногда в лотке ничего не остается. Значит, так: револьвер должен быть за поясом — так легче до него добраться. Остается лишь выхватить его и выстрелить, причем цель может находиться с любой стороны.

Легче сказать, чем сделать. Поднявшись, я прошел по тропинке, на поляну, где меня никто не видел. Вытащив револьвер, прицелился. Слишком медленно…

А собственно зачем мне целиться? Когда я указываю на что-то пальцем, я же не целюсь, значит, и револьвер можно просто направить на противника. А если стреляешь из любого положения — тем лучше: получаешь преимущество — внезапность. Правда, нажимать на спусковой крючок надо осторожно, — если нажимать с силой, дуло собьется с цели. Но стрелять я буду с близкого расстояния. И метить в туловище, а не в голову.

Враг придет ко мне не в одиночку, я же почти наверняка буду один. Следовательно, если первый мой выстрел попадет в цель, у меня появится шанс выиграть схватку. Девять из десяти кулачных драк выигрываются первым ударом — так почему же не победить в вооруженной стычке первым же выстрелом?

Но вот проблема, как мгновенно выхватить оружие?..

Прямо на поляне я и приступил к тренировкам, снова и снова выхватывая револьвер и наводя его на разные цели. Мушка все время цеплялась: то за рубашку, то за пояс, значит, ее надо спилить… В ближнем бою достаточно и тоненькой линии, которая останется от мушки.

Моя задача — быстро выхватить оружие и тотчас же выстрелить. Главное — поразить противника первым выстрелом.

Какой смысл тратить патроны, если не можешь одним движением выхватить оружие? А значит, надо сразу же сосредоточиться на цели — дуло должно следовать за взглядом.

Я повторил упражнение раз пятьдесят, стараясь свести к минимуму лишние движения. Для начала попытался как можно быстрее и увереннее ухватиться за рукоятку — от этого многое зависело.

На рассвете следующего дня я направился в дальний конец острова, где тайком упражнялся часа три. Потом, отдохнув полчасика, вновь взялся за дело. Тренировался до самого вечера. Зная, что от успеха тренировок зависит моя жизнь, я не собирался тратить время попусту.

Довольно скоро стало ясно: если прижать локоть к бедру, рукоять лежит в руке куда удобнее, а наводить дуло на цель можно едва заметным движением корпуса.

Прежде никто не упражнялся в этом искусстве — быстро выхватить оружие; просто не было такой необходимости, ведь поединки происходили на тщательно отмеренном расстоянии, а противники стояли лицом к лицу с оружием в руках. Обычно споры решались на дуэлях; использовались револьверы, ножи или шпаги. Более того, единственным многозарядным револьвером, производившимся серийно, был кольт-«уокер», сконструированный Самюэлем Кольтом специально для техасских рейнджеров по заказу Уокера. Но, как и кольт-«драгун» он был слишком тяжелым.

Умение быстро выхватывать оружие являлось преимуществом лишь для того, кто в любую минуту ожидал нападения.

В тот день я трудился, покуда не натер мозоли на руке. Но я понимал, что нашел нечто новое, что тружусь не напрасно.

На следующий день я отправился в Фэрли. Одолжил у соседа, который знал отца, упряжку и начал пахать землю. Потом, переждав несколько дней, чтобы не угодить в засаду, снова вернулся. Каждый раз, приезжая в Фэрли, я, прежде чем приступить к работе, тщательно изучал окрестности.

На четвертый день взборонил поле и засеял его кукурузой. Большая часть еще остававшихся у меня денег ушла на закупку семян.

Иногда, сам того не желая, я думал о Кейти Торн, хотя прекрасно понимал: она — не для меня. Однако в памяти невольно всплывало ее лицо, вспоминался ужин при свечах и ощущение домашнего уюта — и главное: я знал, что существует женщина, которая обо мне беспокоится. Но как бы ни хотелось мне ее повидать, я держался подальше от Блекторна. Ни к чему себя напрасно мучить… Во-первых, я — нищий, во-вторых, есть люди, которые считают, что я едва ли доживу до осени. Правда, у меня на сей счет имелось собственное мнение. Мне вовсе не хотелось умирать, да еще от рук подонков, занимавшихся Восстановлением.

Сэм Барлоу больше не появлялся в наших краях, протянувшихся от озера Кэндо до границы штатов Оклахома и Арканзас. У Боба Ли с друзьями случилась стычка с солдатами, но они не пострадали, чего нельзя сказать о солдатах.

Закон о Восстановлении, за которым последовала отставка губернатора Трокмортона, был воспринят многими техасцами как новое объявление войны. Мешочники и северяне хлынули в наш штат за поживой, большинство из них не отличались честностью, а уж о принципах и речи не было. Иногда, правда, и среди них попадались порядочные люди; они, как правило, оседали в Техасе и становились достойными гражданами штата. Но таких было немного.

Та часть восточного Техаса, которую я считал своим домом, была покрыта густым сосновым лесом, некоторые из местных даже торговали древесиной, а там, где леса вырубили, появились фермы и ранчо, где выращивали урожаи и пасли скот. Тот, кто не видел лесов восточного Техаса, едва ли сумеет себе представить, что это такое — миллионы и миллионы акров непроходимых зарослей сосны, кизила, бузины, мирта, много и другой растительности: папоротников высотой с дерево, диких орхидей и повсюду огромные старые опунции с длинными колючками, местами стоявшие глухой стеной.

Во время конфликта в Шелбивилле в здешних лесах и болотах скрывались бойцы и беженцы. Скрывались и преступники из Начеса и Траммел-Трейсес. Эти места я знал вдоль и поперек, однако на то, чтобы узнать до конца все тайны края, не хватило бы и жизни.

Боб Ли с парнями меня не расспрашивали. В те времена не задавали много вопросов; считалось, что не стоит вмешиваться в чужие дела. Правда, иногда ребята надо мной подшучивали.

— Он завел себе девушку, — предположил Мэтт Кирби.

— Ухаживает за той вдовушкой, — отозвался Джек Инглиш. — Все возле нее вертятся, чем же он хуже?

— Иной раз она так посмотрит, что не по себе становится, — сказал Биккерстаф.

Они говорили о Лейси Петрейн. Ее обсуждали больше, чем любую другую женщину, называли «орлеанка» или «вдова», — как будто она была здесь единственной вдовой. Но когда такая женщина приезжает в нищий край с мешком денег — как же о ней не говорить?..

Чэнс Торн тоже не сидел на месте. Время от времени я слышал, что его видели то здесь, то там, в основном — к югу от наших мест. Что его могло там заинтересовать? Может, за кем-нибудь ухаживал? Но Чэнс Торн не из тех, кто станет утруждать себя ради женщины.

Так что же он нашел на юге?

Когда до меня наконец дошло, я даже вздрогнул от неожиданности. Боб Ли резко повернулся, решил, наверное, что я услыхал какой-то подозрительный звук.

— В чем дело, Каллен?

— Кое-что на ум пришло. — Я обхватил руками колени. — Билл, — взглянул я на Лонгли, — ты не мог бы мне помочь?

— С удовольствием.

— Постарайся выяснить, куда ездит Чэнс.

Лонгли задумался.

— Что, какая-нибудь идея?

— Пока только догадки. Скорее всего, он наведывается в Большой лес.

— Там орудует Сэм Барлоу. Чэнс туда не сунется, — возразил Биккерстаф.

— Может, и не сунется…

Боб Ли вытащил из костра горящую ветку, прикурил сигару.

— Думаешь, это он сообщает Сэму Барлоу о передвижении армейских частей? — Боб внимательно посмотрел на меня. — Просто ты его терпеть не можешь… Отсюда и твои догадки.

— Не исключено, — кивнул я. — Но все же мне кажется, я не ошибаюсь, Чэнс — очень рассудительный человек. Когда речь идет о деньгах… Семья Чэнса, конечно, не бедна, но и не так богата, как остальные Торны, которым он всегда завидовал. По-моему, он решил подзаработать.

Два дня спустя, когда я выпалывал сорняки на кукурузном поле, невдалеке послышался стук копыт. Я подошел к «спенсеру», который прислонил к ближайшему дереву, и тут же заметил красавца-коня, появившегося на дороге. Я невольно им залюбовался.

— Не туда смотрите, куда нужно, мистер Бейкер, — сказал грудной женский голос.

Я поднял глаза и увидел самую красивую женщину, какую мне когда-либо приходилось встречать. Я догадался, что это «орлеанка» Лейси Петрейн.

— У вас великолепный конь.

Выражение ее лица не изменилось.

— Да, прекрасный экземпляр. Как и вы, мистер Бейкер. — Она повела разговор без обиняков.

— Именно о таком коне я и мечтал, — задумчиво проговорил я.

— Я приехала поговорить о работе.

— Не могу вас нанять, — ответил я. — У меня — ни цента.

Она пропустила мою остроту мимо ушей.

— Мне нужен мужчина…

— Как и большинству женщин, — сказал я с самым невинным видом.

Она поджала губы.

— Мистер Бейкер, я, очевидно, напрасно трачу время. Мне известно о ваших неприятностях и я могу их уладить, потому что имею кое-какие связи. Если примете мое предложение, обещаю, что вас больше не станут беспокоить.

Она явно сердилась, однако от своего не отступалась. Может, одежонка моя неприглядна и изношена, и танцую я, точно медведь, но когда вижу такой огонек в глазах у женщины, то знаю, что у нее на уме.

— Мистер Бейкер, я покупаю землю, иногда вожу с собой наличные, поэтому мне нужен сопровождающий, которого уважали бы и который умеет обращаться с оружием. Когда неподалеку шныряет банда Сэма Барлоу, я не чувствую себя в безопасности.

— Вам лучше поговорить с полковником Белсером. Он с радостью выделит вам охрану, а то и сам вызовется сопровождать.

— Он предлагал свои услуги, но я не желаю иметь таких помощников. Видите ли, мистер Бейкер, я собираюсь здесь обосноваться и понимаю, что тем, кто поддерживал Восстановление, после ухода солдат придется туго.

— Надо бы передать ваши слова Чэнсу Торну.

Я перемахнул через изгородь и подошел к своей гостье. Лейси Петрейн сидела с хлыстом в руке и с револьвером в седельной кобуре. Я же восторженно рассматривал коня. Мне всегда нравились хорошие лошади, впрочем и женщин я ценил.

Зайдя с другой стороны, я протянул руку и похлопал коня по крупу. Лейси пристально смотрела на меня, и, надо отдать ей должное, она нисколько не смущалась. Похоже, считала, что может преодолеть любое препятствие.

— Если интересуетесь породистыми лошадьми, — сказала она, — идите работать ко мне. У меня есть несколько очень хороших.

— Как вы узнали, где меня найти?

— Мне вас описали, я проезжала мимо. Меня интересует собственность, мистер Бейкер, я ищу то, что можно купить.

— Я не продаюсь.

Вот тогда-то она по-настоящему разозлилась.

— Вы себе льстите, мистер Бейкер. Я беру назад свое предложение о работе.

Она уехала, пылая гневом. Я же, вернувшись к мотыге, вдруг почувствовал, что работать мне уже не хочется.

Я вел себя, как неотесанный деревенский парень, каковым собственно и являлся, вот только показывать этого не стоило. А она была самой привлекательной женщиной, какую я когда-либо видел. Такая женщина даст мужчине все, что он пожелает, и еще кое-что в придачу.

Спрятав мотыгу, я взобрался на мула и направился в болота. Отыскав укромное местечко, приступит к тренировкам. Упражнялся до полного изнеможения. Что ж, выхватывать револьвер стал быстрее, да и лишних движений почти не делал.

Встреча с Лейси Петрейн навела меня на мысли о Кейти Торн. Кейти была не такая яркая, как «орлеанка», но не менее красивая, гордая и грациозная… Надо найти предлог, чтобы повидаться с ней…

О Лейси Петрейн рассказывал Мэтт Кирби, который знал о ней больше остальных. На вид ей двадцать с небольшим, однако Мэтт считал, что ей, наверное, под тридцать. Ее отец владел плантацией возле Нового Орлеана, в роду Лейси были французы, испанцы и ирландцы. Когда она была еще девочкой, отец проиграл большую часть семейного состояния, и она переехала в Новый Орлеан. Когда ей исполнилось шестнадцать лет, отец умер от желтой лихорадки, и Лейси вышла замуж за профессионального картежника, ирландца по имени Теренс О'Доннелл.

Мэтт говорил, что это был джентльмен тридцати двух лет, красивый, умный, сноровистый и везучий — не в пример ее отцу.

Они уехали из Нового Орлеана в Атланту, а потом, по словам Мэтта, жили в Чарльстоне, Ричмонде и Нью-Йорке, поговаривали, что даже в Гаване. Но как-то ночью — дело было на речном пароходе — Теренс сдал не ту карту и не тому человеку и был убит на дуэли, оставив в наследство молодой вдове свои познания в карточной игре и четырнадцать тысяч долларов.

В восемнадцать лет она уехала в Европу с двумя чернокожими рабынями и огромным негром лет шестидесяти, сильным как бык. Следующие два года жила в Париже, Лондоне, Вене, Риме, Венеции и Мадриде, а потом увлеклась каким-то мужчиной. Роман оказался неудачным. И тогда она вышла замуж за Андре Петрейна, внебрачного сына одного влиятельного француза. Андре пытался шантажировать отца — в результате был убит. Лейси предложили билет до Нью-Йорка, с настоятельным пожеланием больше не покидать родной континент.

На обратном пути какие-то люди попытались научить ее Игре в покер и потеряли при этом три тысячи долларов. Ссудив деньги старому приятелю покойного О'Доннелла, вдова открыла в Чарльстоне игорный дом. Перед войной она его продала и вложила деньги в партию хлопка, который с выгодой продала в Лондоне, где и проживала, пока длилась война.

Мэтт Кирби служил с человеком, который вел дела Лейси в игорном доме, именно от него Мэтт узнал ее историю. Лейси Петрейн вернулась за океан с приличной суммой денег и принялась скупать землю в восточном Техасе, рассчитывая, что с окончанием Восстановления станет одной из самых богатых женщин в этой части страны.

План ее удавался. Мы слышали, что она покупает землю то здесь, то там — ей совсем не мешали налеты Сэма Барлоу, или любого другого бандита, если уж говорить об этом. Чем больше было напугано население, тем с большей охотой оно расставалось со своей землей. Судя по всему, Лейси Петрейн знала, чего хочет и как этого добиться.

Обнаружив, что она приобрела старый участок Драммонда, находившийся к северу от Фэрли, и еще одну ферму — к югу от моего поля, я задумался над причиной, побудившей ее предложить мне работу.

Впрочем, какая разница. У меня хватает других проблем, к тому же, засеяв землю, надо решать, что делать дальше. В Шривпорте и Седалии иногда покупали скот, а в лесах бродили тысячи неклейменых коров и бычков: под темно-зелеными кипарисами и нависающими над болотами лианами я обдумывал, что и как можно предпринять. И каждый день тренировался с револьвером.

Однажды ночью мы сидели вокруг костра, когда в воде неожиданно плеснула рыба. Звук был знакомым, однако его внезапность заставила нас подскочить: через мгновение у костра не было уже никого. В моей руке оказался револьвер, и я понял, что выхватил его автоматически.

Значит, так оно и происходит. Я кое-чему научился и стал шустрее, намного шустрее.

Мы прислушивались и вдруг уловили другой звук, явно исходящий не из леса. По тропе к острову приближался всадник.

Когда он въехал в круг света, отбрасываемый костром, мы узнали Мэтта Кирби.

Это был плотный, кряжистый человек с широким лицом и тяжелым подбородком. Мэтт любил выпить, но был спокойным и избегал неприятностей. Спешившись, он подошел к костру и налил себе кофе в потемневшую от копоти кружку.

— На юге налет, — сказал он, когда мы стали выходить из темноты, — убита женщина. Говорят, что это сделал Каллен.

— Вот так, Калл, — сказал Лонгли. — Теперь ты видишь, что это серьезно.

— Выехали три погони, — продолжил Кирби, — поэтому пришлось сматываться. Приказано стрелять на поражение, а если ты попадешься живым, повесить на месте.

— Это Барлоу, — сказал я. — Когда мы с ним повздорили, я предупредил, чтобы он здесь не появлялся.

Биккерстаф встал.

— Каллен, тебе надо бежать.

— Я останусь.

— Можем перебраться в Логово Дьявола, — предложил Ли. — Это дальше на север, там они нас не найдут.

Логово Дьявола было отличным убежищем, до него нелегко добраться и его удобно защищать. Никакая погоня не посмеет и близко к нему подойти.

— Вы поезжайте, — сказал я, — а мне надо проехаться в Большой лес.

Уставившись на меня, вся компания старалась понять, что я задумал. У меня была лишь одна мысль: пришло время рассчитаться с Сэмом Барлоу. Вот уж встречусь и почитаю ему из Библии.

— Я слыхал кое-что еще, — сказал Кирби. — Дюжина всадников остановилась у Блекторна. Сам видел их по дороге сюда.

Если это люди Барлоу, то Кейти грозит беда. Поднявшись, я подошел к мулу и начал седлать его. Возможно даже, что я уже опоздал.

Лонгли подошел, когда я затягивал подпругу.

— Что тебя грызет, Калл? Бежишь как испуганная куропатка?

— В Блекторне живет Кейти Торн с теткой. Они там одни.

— Она тебе дорога?

— Да.

— Тогда подожди, пока я возьму седло.

Боб Ли подошел к своему коню с седлом под мышкой.

— Обидно, что ты собираешься отправиться в одиночку, Калл. Можно подумать, у тебя нет друзей.

— Спасибо, Боб.

Я смотрел, как ребята собираются в дорогу, и в душе у меня шевельнулось незнакомое теплое чувство. У меня было мало друзей, но я знаю, что их становится еще меньше, когда приходит беда.

Нельзя сказать, что я старался завоевать друзей. Жил я в одиночку, с обидой на сердце, хоть и скучая по дружбе, но остерегаясь предлагать ее, поскольку не знал, что из этого получится. Вся штука тут в том, что если хочешь заиметь друзей, то и сам должен быть дружелюбным. Похоже, всю жизнь придется учиться самым простым вещам.

Мэтт Кирби перебросил седло на запасную лошадь Биккерстафа, и когда мы отправились в дорогу, я чувствовал себя лучше, чем король с самой сильной армией за спиной, ведь рядом ехали отличные парни; как и меня, их загнали в угол, им надо драться за себя и за то, во что они верили. Если в Блекторн прибыл Сэм Барлоу собственной персоной, ему стоит сматываться и побыстрее, иначе там его и похоронят.

Когда мы ехали по темным лесным тропам, луна была скрыта облаками, копыта коней то звонко цокали по утоптанной дороге, то шелестели по луговой траве — темнота нас не пугала, ведь она была нашим союзником. Лошади у нас были темные, одежда тоже, даже для человека с острым зрением мы незаметны.

— Им понадобится много времени, чтобы устроить лагерь, — успокоил меня Кирби. — Они остановились под старыми деревьями между домом и рекой.

Домом он называл большую усадьбу Блекторн, находящуюся на расстоянии трехсот ярдов от бывшего дома Уилла, где сейчас жила Кейти. Усадьба много месяцев стояла заколоченной и пустой, бандиты наверняка рассчитывали там поживиться. Мне все равно, что они возьмут из Блекторна, но если тронут Кейти, даже пригрозят ей, я пристрелю Сэма Барлоу. Мне нечего терять, кроме жизни, тем более, что я не могу сказать, что прожил ее не напрасно.

Когда мы свернули на заросшую травой тропинку, ведущую к сломанной изгороди, над лесом, окаймляющим горизонт, появилась луна, с неба сквозь листву пролился смутный свет, но слишком слабый, чтобы нас заметили на дорожке, протянувшейся через сад. Если повезет, мы застанем бандитов врасплох.

Было очень тихо, тишину нарушало лишь кваканье лягушек, но, проехав половину огромного сада, мы услышали вблизи дома Уилла пьяные голоса, затем стук. Кажется, мы прибыли вовремя.

— Открывайте! Открывайте или мы взломаем дверь!

Внутри у меня нарастала глухая черная ярость, вот она уже заполнила все мое существо, а затем воцарилось странное, пугающее спокойствие. Я себя знал и боялся этих приступов гнева — но не сейчас.

Мы вели лошадей по высокой, девственной траве сада и слышали, как из дома ответила Кейти:

— Уходите! Уходите, иначе буду стрелять!

— Послушай-ка меня, — отозвался один из бандитов, — нас всех ты не сможешь перестрелять, мы все равно ворвемся. Будь хорошей девочкой и открой дверь.

Ночь была тихой, мы уже подъехали к дому, и когда гнусный голос замер, я спокойно и отчетливо произнес:

— Она вас всех не сможет перестрелять, но мы сможем.

Бандиты испугались голоса из ночи, мы точно почувствовали это.

Эти типы, стоящие перед домом, где меня так тепло принимали, были убийцами, насильниками, конокрадами, дезертирами и подонками. Каким бы плохим человеком я ни был, но никогда не опускался до уровня такой подлой мрази.

— Не лезь не в свое дело, убирайся подобру-поздорову, — вяло ответил кто-то из них.

Я кипел от ярости, но нашел в себе силы рассмеяться, хотя, боюсь, смех не получился веселым.

— Вы люди Барлоу?

— Ну и что из этого?

— Я предупредил Барлоу, чтоб держался подальше от этих мест. Если немедленно не уберетесь — подохнете, все до одного.

Луна пряталась за деревьями, но свет ее, пробиваясь сквозь листву кипарисов падал на дом, в котором была Кейти и стоящую у двери толпу бандитов; мы рассеялись по краю сада, скрытые густой тенью, скопившейся под деревьями, и бандиты не могли видеть нас, слышали только мой голос.

Они беспокойно перешептывались. Голос внушал им страх.

Вдруг кто-то из бандитов подумал: «А что, если в саду лишь один человек?» — и нацелил винтовку в сторону сада.

Мой «спенсер» был направлен на ближайшего к двери подонка — на него как раз падала полоска света из запертых ставен. Я разглядел жилетку и серую рубашку, а когда его винтовка шевельнулась, я выстрелил.

Из других концов сада грянули, распоров тишину, громкие резкие звуки; бандиты попадали, и я пришпорил мула, прицелившись в голову оставшегося стоять наглеца; я понимал, что могу промахнуться и тем не менее нажал на спусковой крючок. Темная фигура рухнула наземь, менее чем в трех футах от меня.

Грохотали выстрелы, люди Барлоу разбегались, падали, вскакивали, шатаясь, и снова падали. Наша атака оказалась внезапной и потому успешной. На поле боя бандиты оставили раненого, он катался по траве, пытаясь потушить пламя, — роковая отметина пули, угодившей ему в грудь, дымный порох сгорал не полностью, и часто от него воспламенялась одежда; мне приходилось встречать людей, у которых на всю жизнь на теле сохранились ожоги от пороха.

Бандитский лагерь находился за усадьбой, и мы помчались туда, крича и стреляя во все, что двигалось.

Затем мы увидели костер, от него во всю прыть несся человек, и Билл Лонгли выстрелил по бегущей цели — темная фигура покатилась по земле, словно подбитая куропатка, вот человек попытался подняться, но три пули намертво пригвоздили его к темной земле, и он затих.

— Хороший выстрел, — сказал я, — осенью надо съездить поохотиться на гусей.

Мы спрыгнули с коней, и Биккерстаф, подбежал к убитому и перевернул его на спину: на щеках мертвеца были шрамы-следы оставленные ногтями. Возможно, это он изнасиловал и убил ту женщину, о которой говорил Мэтт.

В лагере мы обнаружили два кольта-«драгун», винтовки «генри» и «баллард» и два старых мушкета. Нашли также кофе, сахар, рис и хлеб. Мы забрали все добро, поскольку сами скрывались от закона, и с продовольствием у нас было туго. Один кольт я взял себе, второй отдал Лонгли. Ли досталась винтовка «баллард».

Когда мы вели лошадей по просторным лужайкам, я остановился, взглянул на усадьбу и сказал:

— Давным-давно здесь устраивали танцы. По вечерам, когда на бал съезжались роскошные кареты, я сидел за деревьями и исподтишка наблюдал: из карет выходили нарядно одетые пары, поднимались по ступеням — а из дома доносилась музыка…

— Такого уже никогда не будет, — хмуро бросил Ли. — Это было в другом мире.

Он сказал правду, но я сожалел о том мире, хотя и был ему чужим.

Дверь дома Уилла была открыта, в проеме я увидел Кейти, склонившуюся над раненым.

— Помогите мне, пожалуйста, уложить его на постель.

— Он собирался вломиться к вам, мэм, — сказал Биккерстаф. — Пусть помирает. Это плохой человек.

— Тогда вам следовало его добить. Я не позволю даже собаке умирать на своем пороге, а он человек.

Мы внесли его в комнату, и Кейти поставила кипятить воду. Среди наших потерь не было — ни единой царапины и ссадины, атака была внезапной, и люди Барлоу могли отвечать нам лишь беспорядочным, бестолковым огнем.

Под деревьями мы нашли трех убитых, это вдобавок к застреленному у дома, и еще одного с тяжелым ранением. Двое раненых валялись на траве около лагеря, один из них может быть, мертвый. Всех надо подобрать.

— Сэму Барлоу это не понравится, — сказал Мэтт Кирби, раскуривая трубку. — Точно не понравится.

— Он приедет, — отозвался Биккерстаф. — Я думаю, он скоро приедет сюда.

— Пусть поторапливается, — ответил я, — иначе я сам поеду за ним. Не убирайте лопату после того, как всех похороним Лично я хочу приготовить Барлоу могилу у Корнере и поставлю надгробную надпись

Лонгли рассмеялся:

— Хорошая мысль. Я многое отдал бы за то, чтобы поглядеть после этого на его рожу. Я с удовольствием помогу тебе копать, Каллен.

— Ты выкопаешь могилу себе самому, приятель, кто бы ты ни был. Барлоу убьет тебя, — сказал один из раненых.

— Кто бы я ни был… Меня зовут Каллен Бейкер и я живьем сдеру шкуру со всякого, кто поднимет руку на Кейти Торн.

Раненый быстро повернул голову к Кейти.

— Вы из Торнов? — Он был потрясен. — Барлоу меня за это повесит!

— Барлоу друг Чэнса, так ведь? — спросил я.

Кейти бросила на меня быстрый взгляд, но раненый уже молча смотрел в потолок. Больше он не произнес ни слова.

При лунном свете мы начали рыть могилу и закончили это дело, когда луна скрывалась за вершинами деревьев На холмике у изголовья поставили доску с надписью, выжженной раскаленным тавром:

ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ СЭМ БАРЛОУ

ТРУС

ВОР

УБИЙЦА СРАЖЕННЫЙ КАЛЛЕНОМ БЕЙКЕРОМ

Прежде чем солнце прошло четверть пути, надпись у пустой могилы повидало человек десять, и поскольку все любили хорошую шутку, к вечеру о ней рассказывали от Люфкина До Бостона.

В болотах тоже любили соленые истории, и скрывающиеся от закона крутые ребята посмеивались и с нетерпением ожидали продолжения.

А в Большом лесу об этом узнал Сэм Барлоу. Говорили, что он чуть не лопнул от злости. Ярился и ругался последними словами, но в конце концов успокоился и задумался. Люди, рассказывавшие мне об этом, предупреждали:

— Будь осторожней, парень. Теперь он должен тебя или убить, или покинуть эти края. Он приедет сюда, когда ты меньше всего будешь его ждать.

А на поляне за полем в Фэрли я продолжал упражняться с револьвером; рукоятка уверенно ложилась в руку, револьвер вылетал из кобуры легко и плавно, дуло находило цель, словно было живым. Пусть приходит. Я готов.

Глава 4

Моя кукуруза поднялась довольно высоко, когда я снова поехал повидать Кейти Торн. Я не мог забыть ее тихий дом, нашу беседу и хороший кофе при свечах. Оказалось, что во мне есть мягкость, которую я почти забыл, я с удовольствием сидел у Кейти на кухне, откинувшись в кресле, слушая шорох ее юбок и изредка переговариваясь с тетей Фло.

Мне, суровому человеку, выросшему в трудных условиях, странно было разговаривать с этой благообразной старушкой и с Кейти, но мне нравилось тепло этого дома. Хотя я и знал, что не являюсь его единственным посетителем — Кейти любила принимать у себя, иногда сюда захаживал даже Чэнс, хотя его присутствие не приветствовалось. Был еще один частый гость, учитель местной школы по имени Томас Уоррен, но с ним я не встречался.

Уоррен был чопорный молодой человек, неуверенно державшийся в седле, поглядывающий на всех свысока, что вызывало немало шуток среди парней в болотах. Тем не менее он много говорил о книгах, Кейти этого очень не хватало, а я здесь не специалист. Я читал все, что попадалось под руку, в основном старые газеты и реже — журналы.

Листья на деревьях уже начали желтеть, когда я снова решил поехать к Кейти. Было еще рано, но из трубы уже поднимался дымок, зная, что тетя Фло любит поспать, я догадался, что по дому хлопотала Кейти.

Увидев меня в окно, она открыли дверь.

— Поставьте лошадь и проходите. У меня готов завтрак.

Это было приятное известие, потому что прошлым вечером я работал допоздна и слишком устал, чтобы приготовить себе ужин, вместо еды опрокинул на себя ведро воды, вытерся насухо и сразу же улегся спать.

В те дни я временами оставался на старой ферме, поскольку не хотел накликать неприятности и старался не ездить дважды одной и той же дорогой.

Солдаты меня не тревожили, хотя ходили разговоры, что меня собираются арестовать за то, что я отнял оружие у полковника Белсера в Джефферсоне. Я отослал Белсеру записку, в которой протестовал, уточняя, что взял оружие, отнятое его людьми у меня.

В саду был сарайчик, где я ставил лошадь и хранил для него овес и зерно. У сарайчика имелось две двери, ведущие в противоположные стороны. Заросший вистерией и какими-то другими вьющимися растениями, он стоял за деревьями, о его существовании знали немногие, а кто и знал — почти позабыли.

Кейти встретила меня в дверях, глаза ее выражали беспокойство.

— За вами могут приехать, Каллен. Это ужасно неприятно. Томас говорит, что люди требуют вашего ареста.

— Люди?

— Люди, с которыми он разговаривал: фермеры на севере и те, кто поддерживает Восстановление.

— Не сомневаюсь. Есть такие, кто меня не любит. Не знают меня, но знают мое имя. И обвиняют во всем, что случилось в округе, будь то грабежи Барлоу или бандитов-одиночек. Мне жаль, Кейти, но я предупреждал, что обо мне будут плохо говорить.

Она улыбнулась:

— С каких это пор деревенщина стала учить меня, с кем общаться, а с кем — нет. Приходите, когда угодно, Каллен, и оставайтесь, сколько захотите.

— Ну, тогда не волнуйтесь. Один мой человек сторожит на дороге, второй на тропе. Когда нужно, нас предупредят.

Тетя Фло была наверху, в комнате раненого. Он поправлялся медленно, и одно время даже казалось, что и вовсе не выкарабкается. Теперь ему стало лучше.

Кейти обратила внимание на револьверы.

— Неужели обязательно носить их, не снимая?

— Вы хотите, чтобы я обходился без них, Кейти? Они мне так же необходимы, как вам заколки для волос или кольцо на пальце, и даже больше, ведь от них зависит моя жизнь. Я живу по закону оружия и, возможно от него и погибну, но пока жив, револьверы должны находиться под рукой. Когда берешься за рукоятку револьвера, Кейти, появляется прекрасное, ни с чем не сравнимое чувство. Только вот оружие предназначено для того, чтобы убивать, и обращаться с ним надо серьезно. Это не игрушка. Револьвер похож на женщину или лошадь тем, что не всем дано владеть им в совершенстве.

Я сам удивился, что произнес столь длинную тираду.

— Значит, вы понимаете женщин?

— Знаю одно: как и с хорошим револьвером, с ними надо обращаться мягко, иначе рано или поздно они взорвутся. — Я усмехнулся. — Болота ведь не то место, где можно узнать женщин.

— А на Западе? Я слышала, что вы побывали в краях мормонов. Так у вас тоже было три жены?

— Ни одной, Кейти. Всего лишь лошадь и винтовка.

Наливая кофе, она вдруг поставила кофейник на стол.

— Каллен, почему бы вам не уехать отсюда? Почему бы не уехать туда, где вам не потребуется оружие? Вы собираетесь прожить так всю жизнь?

— Я не могу бросить все, Кейти, и тем самым показать, что жизнь отца была бесполезной. А если я убегу на этот раз, кто может сказать, когда придется бежать в следующий? И когда и где я остановлюсь? Отцу не везло всю жизнь, и вот, в конце концов, он купил эту землю, пусть даже в Техасе она стоит немного, но это все, что у него было. Он оставил землю мне, здесь мой дом и тут я буду жить.

— Но здесь вас ненавидят, Каллен. Вас боятся даже хорошие люди. Не важно, что послужило тому причиной, по-моему, они не смогут никогда до конца доверять вам.

Я помрачнел, потому что знал: она говорит правду — от судьбы не убежишь.

— Они правы, что хотят меня убить, — ответил я наконец, — ведь я не такой, как они, я другой. Когда я появился здесь впервые, на меня налетели — я был чужаком и казался беззащитным. Они подумали, что я слаб, потому что одинок, но я не был слабым именно по той самой причине.

— Вы должны уехать. Это единственный выход.

— Возможно, они правы, желая убить меня, — повторил я, занятый собственными мыслями. — Белому волку, чтобы выжить среди серых, приходится постоянно драться не на жизнь, а на смерть, инстинкт заставляет волков бросаться на своего же собрата, потому что белую шкуру заметить легко, а это — угроза всей стае.

— Сэм Барлоу будет вас разыскивать?

— Будет. Он обязательно придет за мной. Держитесь, от меня подальше, Кейти. Я приношу одни несчастья. А мне не следует видеть вас, потому что из-за меня вы подвергаетесь опасности.

— Вы спасли меня.

— Да… и если меня убьют, я оставляю вам Фэрли и тот урожай, что там вырастет.

Девушка с удивлением посмотрела на меня.

— Вы вырастили что-то? Как вам это удалось?

— Я вернулся сюда, чтобы начать новую жизнь, мне не нужны были неприятности. Но мне их навязали. Сначала Чэнс, затем — Барлоу и все те, кто твердит, что я преступник. Я люблю землю, Кейти, земля — все мое достояние. Кроме нее у меня есть только мул, винтовка и желание драться. Я такой же, как те солдаты удачи, которых раньше нанимали на службу короли. Но если что-то спасет меня от самого себя — это земля, Кейти. Наверное, во мне кипит черная ирландская кровь.

— Вы соберете урожай, а что потом?

— Сохраню его на корм скоту. Мы собрались сбить в стадо одичавший скот и продать его на севере. На деньги, вырученные от продажи, я куплю жеребца, пару хороших кобыл и начну разводить лошадей. Об этом я мечтаю. — Я помолчал, глядя на пламя свечи. — И я это сделаю, если не погибну.

— Не в ваших привычках, Каллен, говорить о смерти.

— Вы меня плохо знаете. Я живу рядом со смертью. Я не из тех дураков, которые думают, что первым умрет другой. Смерть может прийти к любому, в любой момент. Я знаю об этом, поэтому не хочу умирать, пока толком не пожил.

— И все же уезжайте, Каллен, — продолжала твердить свое Кейти, — уезжайте на Запад, куда угодно. Ведь это не считается бегством: если вы выживете, вы победите их. Да и кому какое дело, что они подумают?

В дверях, уже уходя, я сказал:

— Вам не следует тратить на меня время. Я того не стою.

— Если таково ваше мнение, — резко ответила она, — то не удивляйтесь, что так будут считать другие: уважение начинается с самоуважения.

— А знаете, вы правы, — заметил я. — Вы чертовски правы.

Зайдя в сарай, я вывел лошадь, на которой сегодня ездил, дав возможность восстановить силы мулу. Хоть он и был крепким и неприхотливым, но и ему нужно отдохнуть. Теперь я часто ездил на сменной лошади Биккерстафа.

Я доехал до Джека Инглиша, который ждал меня на тропе, и уже вместе мы добрались до дороги, где стоял в укрытии Билл Лонгли. Проехали еще чуть-чуть и увидели Боба Ли и Мэтта Кирби, именно там, где у нас была назначена встреча

Парни сообщили новости. Барлоу снова совершил налет, и снова — на севере. Неподалеку от Линдена бандиты ограбили и сожгли ферму, но Барлоу получил отпор от группы фермеров и отступил — к чему драться, если в другом месте то же самое можно поиметь без всяких затруднений. А вызванные армейские части, конечно, опоздали.

Трое пьяных бандитов подъехали к дому Лейси Петрейн, стали орать, но когда попытались взломать дверь, из-за угла неожиданно появился человек и поговорил с ними. Двое умерли сразу же, третьего, тяжело раненного, отвезли в город

— Знаешь, кто это был? На вдову работает Джон Тауэр.

Уложить троих в темноте, двоих насмерть… хорошая работа.

О Джоне Тауэре не стоит забывать.

Пока они говорили, я отъехал подальше в поле и ждал, когда заквакает лягушка, чтобы на голос выхватить револьвер. Тяжелый кольт вылетел у меня моментально и лег в руку со взведенным курком. Я спустил курок и попробовал еще раз. Получилось так же быстро. Но достаточно ли?

Я угрюмо присоединился к остальным — они сидели под деревьями в двух шагах от дороги. Чем мы здесь, черт побери, занимаемся, скрываясь в кустах, словно загнанные животные? Настороженные, грязные, редко ночующие под крышей, не имеющие нормальной еды. Конечно, некоторые называют это романтикой… Такую жизнь должны испытать писатели, рассказывающие людям подобные истории о жизни в болотах, в пыли и грязи, рядом со смертью.

— По-моему, — сказал я, — Чэнс Торн поставляет информацию Сэму Барлоу.

— Кто тебе поверит? — спросил Боб Ли. — Говорят, что сегодня ты грабил в пятидесяти милях отсюда.

— Тогда поехали в город, и я покажусь властям. Заставим их признаться во лжи.

Первым мы увидели полковника Белсера.

— Ходят слухи, что я участвую в грабежах в пятидесяти милях к югу, — сказал я. — Вы видите меня здесь на не уставшей лошади.

Белсер потемнел от гнева, ведь за нами с любопытством наблюдали горожане. Они меня не любили, но я все же был одним из них, солдат они не любили еще больше.

— Надеюсь дожить до тех пор, когда вас повесят, Каллен Бейкер! — сказал Белсер. Мой приезд в город привел его в ярость. Это был вызов власти, которую он представлял. — Я лично затяну петлю!

Он говорил правду. В те дни я не поставил бы и цента против того, что меня вскоре не повесят, но прежде я собирался захватить на тот свет и моих палачей.

— Полковник, — я положил обе руки на луку седла. Вокруг стояло с дюжину зевак, и я постарался, чтобы они услышали мои слова. — Полковник, — повторил я, — если я через неделю опять встречу вас, вы получите по заслугам. Пора гнать вас, мешочников, отсюда поганой метлой.

— Послушай, ты! — гневно взревел Белсер. — Да я…

— Вы меня слышали, полковник? Одна неделя.

Он стоял, побледнев, глаза его бегали.

— Вы ничего не добьетесь, Каллен Бейкер, — процедил Белсер сквозь зубы. — Те самые люди, которые сегодня провозглашают вас героем, будут охотиться за вашей шкурой, как только мы уйдем.

Когда мы выезжали из города, я подумал, « что он прав. Здешние меня не любят, хотя считают, что я оказываю сопротивление мешочникам, и относятся ко мне терпимо, однако, когда все кончится, они сразу вспомнят, что со мной опасно связываться.

После всего, что я высказал Белсеру, власти должны были утроить усилия по моей поимке. И что бы я ни предпринял в ответ — мне нужны были деньги. Живя в болотах, не нуждаешься почти ни в чем: охота там богатая, а ребята, которые дружили с фермерами, всегда привозили продукты. Однако деньги, которые я привез с собой, кончились. Настало время отправиться за одичавшим скотом.

На это была еще одна причина: меня станут разыскивать в болотах, а я буду в Большом лесу. Но нельзя никому раскрывать свои планы вплоть до последней минуты.

В Большом лесу было жарко и безветренно. За неделю отчаянно тяжелой работы нам удалось собрать всего триста голов. С рослыми и упрямыми коровами и бычками справляться было трудно. Тот, кто никогда не ловил скот в кустах, не знает, что такое обливаться потом. В неподвижном воздухе вились слепни размером с воробья. Мы работали, как проклятые, и вот результат — всего триста голов.

— У Барлоу примерно двести ворованных коров, — сказал Лонгли. — Может, отберем?

Ох уж этот Лонгли. Крутой парень, всегда нарывается на неприятности.

— Отберем, Билл, — сказал я. — Но те люди, у которых угнали скот, захотят получить его обратно.

— Я не думал ни о деньгах, ни о скоте, — ответил Лонгли. — Только о том, как насолить Сэму Барлоу.

— Мэтт, — спросил я Кирби, — что ты знаешь о Затерянной реке?

— Кое-что знаю. Мальчишкой я там рыбачил.

— Недавно слышал разговор, — сказал я, — какой-то парень говорил, что на берегах Затерянной полно скота.

— Ну, там есть заливные луга с сочной травой. Я бы сказал, что лучше пастбищ для скота не придумаешь. Но я там давным-давно не бывал.

С севера пришли известия о том, что Белсер и Чэнс прочесывали болота у Серной реки дюйм за дюймом. Проводником у них был Джоэл Риз, однако пока они не нашли ничего, кроме старых костров. И еще они наблюдали за домом Кейти Торн.

Мы узнали другую новость: за раненым приехали двое и увезли его без всяких происшествий.

Мы стали собирать скот в районе Затерянной реки. Это была дикая и неухоженная земля, очень красивая. Здесь нам повезло больше.

Первые белые, пришедшие в Техас после войны за независимость, обнаружили в чащах и по берегам рек множество одичавшего скота, оставшегося после испанских путешественников. Затем коровы стали убегать с ранчо, а во время Гражданской войны тысячи голов остались неклеймеными и пополнили стада, пасшиеся на свободе.

В лесах было много полян с сочной травой, на равнинах — воды, а листва использовалась как добавочный корм. Стада протоптали свои тропы, животные вконец одичали, быки невероятных размеров стали агрессивными. Я сам видел старых быков высотой под шесть футов с таким же размахом рогов, а говорили, что попадались экземпляры, имеющие расстояние между рогами больше десяти футов.

Кирби знал несколько коровьих троп, я сам нашел в чаще несколько. Прочесав район Затерянной реки, мы за одну неделю собрали голов триста и погнали стадо к северу в большой корраль.

Корраль находился в кустарнике, на границе Большого леса; давным-давно его соорудили мексиканцы. Изгородь была крепкая, способная сдержать даже слона. Корма и воды там было достаточно.

Загнав стадо в корраль, мы снова углубились в лес в том месте, где над ручьем наклонился огромный старый кипарис, и обнаружили едва заметную звериную тропу. Мы ехали колонной по одному, с обеих сторон тропы нас царапали ветки.

Нам предстояла жестокая схватка, и можете поверить, мы были к ней готовы.

Прямо из-под ног моей лошади выскочил заяц, несколько раз в кустах хрюкнула дикая свинья. Мне совсем не улыбалось на узкой тропе повстречаться с кабаном.

В ту ночь мы устроили лагерь на небольшой поляне, костра не разводили и разговаривали только шепотом. В воздухе чувствовалось приближение грозы. Вечер провели за чисткой оружия, ждали нападения. Сэм Барлоу, грабя фермы в наших краях, искал неприятностей. Теперь он их получит.

Мое оружие — «спенсер», два кольта и двенадцатидюймовый охотничий нож, который я постоянно носил с собой. Немного, но все же… Некоторые из людей Барлоу имели по пять-шесть кольтов — оружие всегда должно находиться под рукой, а перезаряжать револьверы довольно сложно.

Служа в армии, я видел, что многие имеют по несколько револьверов — за поясом, в кобуре, у седла. Дингус — конокрад, прислуживавший Уиверу, носил четыре или пять револьверов. Неприятный парень — припухшие красные глаза и нервный тик, он все время хлопал глазами, как сова в сильный град. Говорят, теперь он стал преступником. Настоящее его имя — Джесси Джеймс.

На коней мы сели около полудня. Люди Барлоу к этому времени уже пообедали и сейчас отдыхали. Подъехав к лагерю, я натянул поводья.

Где-то впереди в кустах закричала женщина и громко засмеялся мужчина. Кто-то заорал, чтоб они заткнулись.

Перед нами был корраль с лошадьми, два костра на которых готовилась пища, рядом в тени лениво развалились бандиты. Они с интересом наблюдали за тем, как в центре поляны какой-то парень одной рукой держал за запястье молоденькую девушку, в другой сжимал кнут.

— Только попробуй еще раз от меня убежать! Я тебя так отделаю, что век будешь помнить. Люблю хорошо избитых и послушных женщин.

Вместо четырнадцати человек, о которых сообщил наш разведчик, в лагере было около тридцати. Несколько лошадей все еще в мыле — значит, несколько бандитов только вернулись.

— Их довольно много, — беззаботно заметил Лонгли, — но мы же за этим сюда и ехали, верно?

— Делаем по одному выстрелу, — сказал я, — и врываемся в лагерь. Постарайтесь не промахнуться. От нас до лагеря — ярдов пятьдесят, попасть нетрудно. Похоже, все они люди Барлоу, поэтому не церемоньтесь.

Чуть тронув каблуками коня, я повел его шагом. В лесу ни звука, если не считать смеха на поляне и громкого голоса человека с кнутом. Каждый шаг моего коня поднимал облачко пыли. Жарища усиливалась. По щеке катился ручеек пота, я вытер руку о джинсы. Где-то вдали, нарушив тишину леса, закричала ворона. Скрипя седлами, мы вытянулись в цепь по краю поляны. Нас была горстка по сравнению с отрядом бандитов, но мы рвались в драку, добавьте еще такую штуку, как внезапность.

Наша цепь приблизилась к поляне настолько, что бандиты могли нас запросто увидеть, однако все они смотрели на парня с кнутом и девчонку.

Я направил револьвер в грудь человека, который как раз отвел руку для удара.

— Поехали, — скомандовал я негромко и выстрелил.

Звук моего голоса утонул в грохоте залпа.

Один бандит, очевидно, почувствовавший наше приближение, высунулся из-за ствола дерева, но тут же свалился, сраженный пулями. Как снопы свалились еще несколько бандитов. Парень с кнутом отпустил руку девушки и рухнул лицом в пыль. Мы пришпорили лошадей и ворвались на поляну двумя группами — по четыре человека, стреляя направо и налево.

Бандиты разбегались кто куда. Какой-то храбрец потянулся за ружьем, но тут же схлопотал пулю в голову. Лонгли, наклонившись в седле, выхватил из костра горящую ветку и зашвырнул ее на крышу шалаша, шалаш вспыхнул как факел.

Мы скакали по поляне, выискивая бандитов, но тех уже и след простыл.

Боб Ли посадил в седло девушку, которую собирались высечь, и поскакал прочь подальше от лагеря. Мэтт Кирби распахнул ворота корраля и выгнал оттуда лошадей. С опушки прозвучал выстрел, ему ответили из кустов; шатаясь, появился человек, сделав два шага, он грохнулся лицом на землю, перевернулся, уставившись на солнце невидящими глазами.

А в следующий миг мы уже мчались галопом, оставив за собой разгромленный лагерь Барлоу. На поляне полыхал огонь, скот и лошадей, которых удалось собрать, мы гнали перед собой по тропе. Неожиданно из зарослей с криками о помощи выбежала еще одна девушка. Оказалось, ее здесь держали пленницей, и теперь она воспользовалась случаем, чтобы убежать. Биккерстаф поймал для нее свободную лошадь, и всадница вспрыгнула на нее с ловкостью, свидетельствующей о том, что ей не впервой скакать без седла.

Выбравшись из леса, к ночи мы направились к границе Луизианы. Девушка обнаружила в стаде три коровы и коня, принадлежавшие ее отцу, — мы отдали ей животных. Перебравшись через ручей, мы поехали по дороге к Форт-Уорту и корралю, где оставили свой скот.

Девушка со своими тремя коровами и конем повернула к дому. Но вдруг остановилась.

— За кого мне благодарить Господа? — спросила она бесхитростно.

— Вот это Боб Ли, — ответил я, — а меня зовут Каллен Бейкер. — Потом я назвал своих друзей. Девушка внимательно смотрела на нас.

— Говорили, что Каллен Бейкер хуже Сэма Барлоу.

— Не верьте, — ответил Билл Лонгли. — Каллен честный парень, но нам не дают покоя мешочники и солдаты. Именно Каллен привел нас сюда, чтобы проучить Барлоу. Пусть не суется к северу от озера Кэндо.

— Спасибо, — сказала она, — мне очень повезло, что я встретила вас. Я всем буду рассказывать, что меня спасли вы.

— Отправляйтесь домой, — проговорил я, — либо стройте себе новый дом, если старого уже нет. Все будет хорошо.

Мы погнали стадо в Форт-Уорту, часть скота по дороге продали. Весь путь занял у нас несколько дней, мы ехали медленно, выбирая безлюдные тропы. Весть о налете на лагерь Барлоу обогнала вас. В Форте-Уорте шли разговоры, что Каллен Бейкер с пятьюдесятью всадниками наголову разбил банду Барлоу, и большинству населения это известие нравилось. Если бы они знали, что нас всего восемь. Главное — ни один не получил ни единой царапины.

В лагере на поляне мы провели меньше трех минут, помогло главное оружие — внезапность. Впервые на банду Барлоу напали, обнаружили ее местонахождение.

Но банду мы не уничтожили. Убили не больше семи человек и ранили столько же. Зато Барлоу потерял много припасов — одежды, одеял и оружия, а также мы увели с собой скот и лошадей.

— А здесь, должно быть, живет тысяча людей, — ахнул Бак Тинни при виде Форт-Уорта, размерами которого он был потрясен. До этого ему не приходилось бывать в больших городах.

— Есть места и покрупнее, — сказал его брат Джо. — К примеру Новый Орлеан. Или Натчез.

Мы сняли комнаты в отеле, помылись, побрились и даже постриглись. Въезжали в город словно шайка оборванцев, а теперь приобрели вполне приличный вид.

Сам Форт-Уорт стоял на утесе и был огорожен деревянным частоколом, однако дом внутри пустовал. Деревянное здание продовольственного склада забрали себе гражданские, а близлежащие дома окружали сотни палаток, навесов и фургонов. В городе были кузница, магазин, салун, конюшня и множество мелких лавчонок. На площади перед зданием суда стояло несколько фургонов, груженных тюками и хлопком.

Мы остановились на углу у скобяной лавки Хейвена и огляделись. Пока братья Тинни заинтересованно разглядывали прохожих, Билл Лонгли подошел к витрине бакалейной лавки Бейтмена.

— Давайте встретимся вечером в отеле, — предложил я. — Если все будет хорошо, можем там остаться, в противном случае смоемся.

По другую сторону площади стоял человек, показавшийся мне знакомым. Вообще-то мы избегали встречаться с теми, кто нас мог узнать. С другой стороны, при таком скоплении народа — попробуй сделать это. Меня в городе знали мало. Боб Ли да и любой другой из нашего отряда известен куда больше. Но увидев нас вместе, могли сделать свои выводы.

Мы с Бобом перешли на другую сторону улицы, чтобы зайти в салун и пропустить по стаканчику.

— Надо бы найти хорошую еду и купить новую одежду, — сказал я.

Действительно, моя одежда совсем истрепалась. А за скот мы получили неплохие деньги — почему бы не сделать покупки. А кроме того, в новом костюме сложнее узнать — в приличном виде — по крайней мере здесь — меня никто не видел.

— Тебе когда-нибудь хотелось на Запад? — вдруг спросил Я Боба.

— Здесь моя семья, — помолчав, ответил Боб. — У нас вражда с Пикоками, один Бог знает, когда она кончится. Да, мне хотелось бы уехать на Запад или в Мексику.

— Я, наверное, приятель, все же уеду.

— Ты человек одинокий. Что тебе?

— Да, у меня нет ничего, кроме дурной репутации.

— Поэтому ты и отправился за скотом? Чтобы получить деньги и уехать на Запад?

Боб не дождался ответа — в этот момент я как раз поднял стакан и, глянув вдоль стойки, увидел Джона Тауэра. Тот уставился на меня.

Я стоял левым боком к бару, левая кобура висела под стойкой, а в правой руке я держал стаканчик с виски.

Тауэр направился к нам, Боб Ли, заметив выражение моего лица, понял, что нам грозят неприятности.

— Стой спокойно, — прошептал я. — Этот человек работает на Лейси Петрейн.

— Раньше он работал на Белсера.

Тауэр был одет в аккуратный черный костюм из добротной шерсти, гладко выбрит, над губой тоненькая полоска усов.

— Развлекаетесь? — спросил он.

— Присматриваемся, — ответил я. — Хотим купить магазин готовой одежды.

К нам присоединился Билл Лонгли.

— Или открыть похоронное агентство, — добавил он. — У нас тут вообще куча дел.

Джон Тауэр бросил заинтересованный взгляд на Лонгли.

— Я смогу подбросить вам работу, только не стоит на меня наезжать, парни, я не ищу неприятностей.

— Мы, собственно, тоже, — сказал я миролюбиво.

— По городу ходят слухи, будто парень по имени Каллен Бейкер разгромил логово Барлоу. Ты не представляешь, насколько лучше люди стали отзываться о Каллене Бейкере. Еще пара таких операций, и ты можешь баллотироваться в губернаторы. — Джон поставил свой стакан на стойку. — Между прочим, миссис Петрейн в городе и хочет с тобой поговорить.

— Попозже.

В салун вошли Мэтт Кирби и братья Тинни.

— Здесь Дад Батлер, — прошептал Мэтт Кирби, — с ним четверо или пятеро.

Я вспомнил Батлера. Да, это он стоял на другой стороне улицы. Батлер один из тех мальчишек, которые дразнили меня у мельницы много лет назад, а сейчас, судя по слухам, он прислуживает Сэму Барлоу. В детстве был такой увалень, грязный и придурковатый, повзрослев, похоже, ни капли не изменился.

— Я с ним справлюсь.

— Батлер меня знает, — сказал Боб Ли. — Он работает на семью Пикоков.

Потом мы зашли в ателье, а вышли оттуда другими людьми — парни в черных суконных костюмах.

Когда рассчитывались, вошел Тауэр.

— Хорошо бы тебе сейчас поговорить с миссис Петрейн, — сказал он. — Она ведь просила тебя зайти.

— Осторожней, — шепнул мне Лонгли, — это может быть западня.

— Не нуждаюсь в такого рода штучках, — ответил Тауэр, — я привык честно решать свои проблемы.

И я пошел к Лейси.

Лейси Петрейн сидела в маленьком кафе, расположенном на главной площади. Хозяйка его — пожилая вдова и ее незамужняя сестра готовили обеды для обеспеченных путешественников. Лейси сперва не узнала меня в новом костюме.

— Вы настоящий джентльмен, мистер Бейкер. Вам следует все время так одеваться, — произнесла она, поправив прическу.

— Вы хотели меня видеть?

— Я хотела купить вашу землю — всю.

Я сел и положил шляпу на соседний стул. Вот так предложение! Все мои воспоминания были связаны с этой частью Техаса. На этой земле оставили след мои родители, на ней я работал вместе с отцом.

— Она не продается, — коротко сказал я.

— Каллен, — наклонилась ко мне Лейси, — до меня долетел аромат ее дорогих духов, — я понимаю вас, но здесь у вас нет будущего. Я все понимаю, ведь мы во многом похожи. Для вас единственная возможность остаться в живых — это уехать.

Кажется, это правда, как ни горько ее слышать. Я и сам это знал. Мешочники уйдут, Чэнс Торн останется. Он оправдается, придумав какую-нибудь историю, а с его семейными связями это раз плюнуть.

Кто замолвит хоть слово за меня? Останутся ли в живых Боб Ли, Биккерстаф или другие мои друзья?

— Поверьте, Каллен, это сражение вам не выиграть. Я не один раз пыталась начать все сначала, но не могла убежать от своей репутации. Вы можете уехать на Запад, вас там никто не знает.

— Наверное, вы правы.

— Вы пугаете их, Каллен, они за вами охотятся и постараются убить.

Я допил кофе, положил на стол деньги и встал. Так захотелось вдохнуть глоток свежего воздуха.

— Поговорим позже, — сказал я, — тем не менее спасибо за предложение.

— Смотрите, не опоздайте с ответом, — предупредила Лейси.

Отвернувшись от столика, я посмотрел в окошко на улицу. Если в городе Дад Батлер, то и Боб Ли тоже в опасности, ему не следует ходить в одиночку.

— Каллен, — тихо окликнула меня Лейси, — если вы думаете о Кейти Торн, — то напрасно. Она скоро выходит замуж.

Хорошо, что я повернулся к ней спиной. Кейти выходит замуж? Это невозможно. Она мне сказала бы… Она бы… Но с какой стати?

— Я об этом не слыхал.

— Они знакомы давно, Каллен, еще до того, как вы вернулись. Странно, что вы об этом не знаете.

— Кто он?

— Том Уоррен, учитель. Он начал ухаживать за Кейти около года назад, по-моему, в его семье есть какие-то дальние родственники тети Флоренс. — Лейси подошла сзади, пока я смотрел на улицу. — Можете не продавать мне землю, но умоляю, уезжайте отсюда.

— Почему это вас так беспокоит?

Вопрос застал ее врасплох, но по глазам я увидел, что она и сама этого не знает. Мы стояли друг против друга, и я вдруг понял, что раньше не встречал такую красивую женщину. Я почувствовал, что, если сейчас обниму ее, она не будет сопротивляться, нисколько, даже наоборот. В этот час мы были в кафе одни.

— Я должен идти, — сказал я, чувствуя себя последним дураком. С какой стати у меня появились подобные мысли?

Лейси положила руку мне на плечо.

— Приходите ко мне почаще, Каллен. Пожалуйста.

— Само собой, Лейси, я буду заходить.

Револьвер торчал у меня за ремнем под полой пиджака. Выйдя на крыльцо, я огляделся, но не заметил ничего подозрительного.

Площадь была забита фургонами, дело шло к вечеру, и скоро город начнет пустеть. Вдруг я почувствовал острое желание выбраться отсюда — ускакать, скрыться. Я должен посидеть у походного костра, посидеть и как следует подумать. У меня не было причин огорчаться по поводу замужества Кейти. Кто она мне?

Мне казалось, что я внимательно осмотрел площадь. Каждый фургон, каждую дверь, каждый уголок, где можно спрятаться. И вот — за спиной прозвучал голос Дада Батлера:

— Я убью тебя, Каллен!

Я понял, что Батлер стоит с револьвером наготове и выстрелит, как только я обернусь.

Я действовал инстинктивно. Для меня в мире существовал только этот голос и моя сноровка — результат упорных тренировок, и прежде чем Батлер произнес последнее слово, — я уже стрелял.

Дад приподнялся на носках, пошатываясь, сделал шаг вперед и упал. Он умер, прежде чем коснулся земли. Дад не ощутил ничего, кроме кинжального пламени выстрела и смертельного удара в сердце.

Как из-под земли появились Ли, Лонгли, братья Тинни с оружием наготове; они окружили меня, просматривая улицу. Кирби, сидя верхом, вел в поводу лошадей. Около одного из фургонов, груженного хлопком, стоял со «спенсером» Джек Инглиш, а дальше, прикрывая другую сторону, — Биккерстаф с винтовкой «генри» 44-го калибра.

Подошел высокий человек с седыми усами. Наклонившись над трупом Дада Батлера, он убежденно произнес:

— Это был честный поединок, но я никогда не видел, чтобы стреляли так быстро.

Стали собираться зеваки. Какой-то мужчина долго изучал меня, наконец что-то пробурчал, кажется, назвал мое имя: «Каллен».

— Никакой это не Каллен, — ухмыльнулся ему в лицо Лонгли. — Это наш босс, скотовод с побережья Мексиканского залива.

Мэтт Кирби натянул поводья, остановившись над телом Батлера.

— Да ведь это один из банды Сэма Барлоу! Клянусь, его зовут Дад Батлер!

Мы вскочили на лошадей. После замечания Кирби никто не осмелился выступить вперед и заявить, что он друг убитого. Кому охота быть причастным к преступлениям Барлоу.

Быстро выехав из города, мы направились по дороге, идущей на запад; затем свернули на тропу, которая должна скрыть наши следы — ведь по ней гоняли скот. Потом свернули на юг и чуть погодя — на восток, держась низин, стараясь никому не попадаться на глаза. Погони мы не ждали, но надо соблюдать осторожность.

Несколько миль, которые мы проехали по воде, окончательно скрыли следы. Мы разбили лагерь у небольшого ручья, впадающего в реку Тринити. После полуночи начали укладываться. Стягивая сапоги, Лонгли сказал:

— Тот старик прав. Я тоже не видел, чтобы револьвер выхватывали так быстро.

На утесе, на другой стороне реки, пронзительно тявкал на луну шакал, в листве тополей мягко шелестел ветерок.

Вынув из кармана трубку, я закурил. Настроение было паршивое. Боб Ли свернул самокрутку — этой штуке он научился у мексиканцев.

— Может быть, ты и прав, Каллен. Наверное, нам всем следует податься на Запад.

Глава 5

На рассвете проснувшись от холода я выбрался из-под одеял. Меня не оставляло желание все бросить и бежать. Раскопав серый пепел костра, я нашел несколько оранжевых угольков, набросал на них сухих листьев, добавил веточек.

Зачем я вообще вернулся? Я неплохо жил на Западе и свалял дурака, возвратившись сюда, где меня ненавидели.

Поздно вечером в наш лагерь забрел незнакомец, и хотя никто его не знал, мы не стали его прогонять. Незнакомец оказался кладезем новостей — таким же, как оставшаяся не у дел фермерша. Незнакомец рассказал, что в Маршалл прибыл полк солдат, одна рота этого полка должна расквартироваться в Джефферсоне, другая — в Кларксвилле. Это были не зеленые, необстрелянные юнцы, которых присылали к нам до сих пор, а закаленные ветераны прошедшей войны, настоящие воины. Чэнс Торн, по словам незнакомца, вместе с группой северян обыскивал болота — искал Каллена Бейкера.

Когда я поставил воду для кофе, я уже знал, что делать.

Я поеду в Блекторн.

Кирби увидев, что я бреюсь, заявил:

— Парень обычно наводит лоск, когда едет на свидание к Девушке.

— Меня ждут дела, — сказал я ему, — по дороге остановлюсь в Блекторне.

— Они будут ждать тебя Калл, учти. — Кирби помолчал. — Хочешь, я отвлеку их? Мы примерно одного роста и сложения, цвет волос у нас тоже одинаковый. Говорят, со спины нас не отличишь. Я бы мог помочь тебе…

— Какой смысл в том, что ты по ошибке получишь за меня пулю. Я справлюсь сам.

— Мы будем в Элбоу, — сказал Боб Ли. — Приезжай туда.

Не больно-то сладко сознавать, что каждую минуту можешь влипнуть в историю, ведь все, чего я хотел, — это спокойствие. Набивая седельные сумки, я размышлял над этим, понимая, что направляюсь прямо в лапы к тем, кто на меня охотится.

Было уже поздно, когда я подъехал к Блекторну. Поставив своего мула в сарай под огромной вистерией, я заметил, что возле дома привязана лошадь. Черт побери! Я надеялся застать Кейти одну.

Заглянув в окно, я увидел в комнате незнакомого молодого человека. Я догадался, что это Томас Уоррен, тот самый учитель, который, как уверила меня Лейси, хочет жениться на Кейти. Меня охватило раздражение, хотя причин для него я найти не мог; я же не претендую на Кейти!

Приятно удивило меня теплое приветствие тети Фло, я не знал, как меня здесь встретят, а улыбка Кейти вообще подняла мое настроение.

— Каллен! Вот кого мы ждали меньше всего! Мы слышали, что тебя разыскивает армия. — Кейти повернулась к молодому человеку. — Это Томас Уоррен, он учитель в нашей школе.

— Рад познакомиться, — сказал я и протянул руку.

У Уоррена был револьвер, вероятно «паттерсон»-кольт. Он сделал вид, что не заметил мою руку.

— Не могу сказать того же. Если вы уважаете миссис Торн, вы тотчас же должны уйти.

— Прекрати, Том! — Лицо Кейти выражало досаду. — Каллен мой друг, очень хороший друг.

— Это для меня сюрприз, — пренебрежительно протянул Уоррен. — Не могу понять, как леди с таким воспитанием может выносить присутствие этого… этого…

Не обращая на него внимания, я обратился к Кейти:

— Рад вас видеть, Кейти, очень рад.

И я действительно был рад. Она одобрительно смотрела на мой новый костюм, который мне шел. Впрочем, любая одежда пошла бы мне больше тех обносков, что были на мне до сих пор.

— Вас не отличить от настоящего джентльмена-южанина, — сказала Кейти. — Вы ли это?

Тетя Фло, для которой голодный человек был находкой и предлогом похозяйничать на кухне, сразу принялась за дело. Уоррен стоял в стороне, с кислой миной. Любому другому человеку, в любом другом месте я бы почитал кое-что из Библии, чтобы преподать урок хорошего воспитания, но я находился в доме Кейти и был ее гостем… а этот Уоррен, кажется, ее жених.

— Вы подумали, — прервал нас Уоррен, что может случиться, если появятся солдаты?

Кейти повернулась к нему.

— Знайте, что Каллен Бейкер был желанным гостем, когда этот дом принадлежал дяде Уиллу, и он навсегда останется тут желанным гостем. Мне жаль, Том, что вам не нравится мое отношение к Каллену. Но если вы не возражаете против присутствия мистера Бейкера, мы были бы рады, если бы вы остались с нами.

Уоррен побледнел, и на мгновение мне показалось, что он уйдет. Но он плюхнулся на ближайший стул.

Кейти спросила меня о Форт-Уорте, значит, она слышала о Даде Батлере.

— Не удивительно, — тихо произнесла она, — Дад всегда был жестоким и противным мальчишкой.

Уоррен изумленно посмотрел на нее.

— Мистер Уоррен, — объяснила Кейти, — приехал из Новой Англии note 4. По-моему, он считает нас в некоторой степени варварами.

— Только не вас! — торопливо ответил Уоррен. — Только не вас!

— Это все еще граница освоенных территорий, — сказал я, — а в свое время даже в Новой Англии без оружия не ходили в церковь.

— Как вы можете сравнивать! Там были индейцы.

— Дикари не только индейцы.

— Вряд ли есть основания для параллелей! — Тон Уоррена был вызывающим. — Отбивать нападения краснокожих не то же самое, что убивать белых людей среди бела дня.

— Однажды Уилл Торн рассказал мне о пуританах, которые решили отправиться в Балтимору и расправиться там с людьми только потому, что те любили музыку, танцы и вечеринки. Для меня это звучит дикостью.

Уоррен встал.

— Пожалуй, мне пора идти, — сказал он, — не думал, что у вас будут гости.

Когда он ушел, мы какое-то время сидели молча, и я не знал с чего начать разговор. Если Кейти хочет выйти за него замуж, это ее личное дело, но Уоррен ей не пара. И дело не в том, что я ему не понравился; в Уоррене угадывалось нечто порочное, как угадывается это в плохой лошади, но что могло быть порочного в школьном учителе? Может быть, меня отталкивала его самоуверенность, доходящая до фанатизма, а фанатики — опасные люди.

Но кто я такой, чтобы указывать ей? Кейти по-доброму отнеслась ко мне, когда я был одинок. Я смотрел, как на ее щеках играют тени от пламени свечей и неожиданно понял: я люблю ее.

Что такой парень, как я, может знать о любви? Ничто не могло подсказать мне, но я чувствовал сейчас то, чего никогда не чувствовал ни к кому на свете.

— Ваша кукуруза созрела, — сказала вдруг Кейти, — пора собирать урожай.

— Я собираюсь уезжать из Техаса, — произнес я.

— На самом деле?

— Да.

— Когда, Каллен? Когда?

— Скоро… На днях.

— Каллен, я… Вы не имеете представления, как я на это надеялась!

— Хотите от меня избавиться?

Она положила свою руку на мою.

— Вы знаете, что это не так. Просто здесь у вас нет ни единого шанса, а где-то еще вы сможете начать жизнь заново, сможете стать человеком.

— Все, что у меня есть, находится здесь, — упрямо сказал я. — Если я уеду, меня не ждет ничего хорошего.

— Каллен, вы молодой, сильный, умный. Вы сможете получить все, что захотите.

Глядя на нее, я подумал, что есть то, чего я не получу, как бы сильно ни желал.

Я встал, разозлившись на себя и на свою судьбу. Но Кейти была права, здесь меня не ждет ничего хорошего, и чем раньше я уеду, тем лучше.

— Я должен идти.

— Подождите.

Кейти задула свечку, открыла дверь, и мы вышли в темноту. С болот легкий ветерок доносил запах сырой земли, опавших листьев и разлагающегося дерева. Воздух был напоен сладким ароматом цветов и прохладой тихой, затененной воды. Во мне вдруг вспыхнул гнев, и я понял: пусть она выходит за него замуж, но я должен сказать то, что чувствую.

— Кейти, — промолвил я, — вы…

Они вышли из темноты так тихо, что я не успел среагировать. Их было двенадцать человек с винтовками наготове. Единственной мыслью было: «Если я шевельнусь, может пострадать Кейти».

— Не двигайся, Каллен. На сей раз ты в наших руках. — Я узнал голос Чэнса Торна. Он вышел вперед и стоял в лунном свете — высокий, стройный и красивый. — Теперь, Каллен Бейкер, тебе не избежать виселицы.

Кто-то подошел ко мне сзади и вытащил кольты. Кейти оставалась рядом со мной, она подняла голову и, глядя мне в глаза, прошептала:

— Что, Каллен? Что вы хотели сказать мне?

— Глупости, — сказал я. — Ничего особенного. Совсем ничего особенного.

Как может человек, которого должны повесить, думать о таких вещах? А Чэнс Торн на этот раз не даст мне сбежать, я даже не удивлюсь, если они повесят меня на дороге, не доезжая до Джефферсона.

— Иди в дом, Кейти, — приказал Чэнс. — Если что-нибудь случится, я не хочу, чтобы ты это видела.

— Я останусь.

Из-за дома появился Берт, бывший раб. Он вернулся, не сумев найти работу.

— Берт, оседлай пожалуйста, мою лошадь, — тихо попросила Кейти.

— Я тебе не позволю, — сердито сказал Чэнс. — Ты можешь попасть под пули.

Кейти улыбнулась.

— Именно поэтому я еду. Я хочу убедиться, что арестованный в добром здравии доберется до тюрьмы.

Чэнс заколебался, не зная, как остановить ее. Я знал, что он хочет повесить меня, и понимал, что между веревкой и мной стоит только Кейти.

Однако я выжидал, может быть, мне повезет. Но малейшее неверное движение обернется для меня залпом из винтовок.

— Все в порядке, — сказал я Кейти, — ничего не случится.

Джоэл Риз с издевкой захохотал.

— Не будь так уверен. Веревку я уже приготовил.

Здесь были люди, которые меня боялись и из-за этого страха ненавидели. Если они напьются, то станут слишком безрассудными. Кейти могла оказаться в опасности. Но любая толпа состоит из трусов, и подлости совершаются под влиянием толпы. Ведь дураки не хотят выделяться.

Поэтому я и рассмеялся, хотя мне не было смешно. Но я знал: надо что-то сделать сейчас, потом будет поздно, сейчас, пока они слишком возбуждены, чтобы испытывать страх.

— Ты приготовил веревку, Джоэл?

— А ты хорошо видишь в темноте?

Сейчас я завладел их вниманием, если доберусь до Бостона или Джефферсона живым, тогда мне повезет.

— Думаете, я здесь один? Мои ребята в лесу, из темноты наблюдают за вами. Если со мной что-то случится, я не дам за вашу жизнь и гроша.

— Ты врешь! — взревел Джоэл Риз. — Ты врешь, будь ты проклят!

Но в его голосе звучал страх.

Мы выехали, я верхом на муле, которого нашел Риз, — сапоги привязаны к стременам. По обе стороны от меня ехали охранники. Трое разведывали путь впереди, трое сзади, остальные разъехались по сторонам с ружьями наизготовку.

Мои слова произвели-таки впечатление, они были испуганы до дрожи в коленках. Один раз, когда в лесу хрустнула ветка, даже подскочили, приподняв винтовки.

— Нет смысла драться, — сказал я. — Когда мои друзья захотят взять вас, они возьмут. Сейчас вы живы только потому, что они видят — вы меня не тронули. Если же со мной что-то случится — до города не доедете живыми.

— Заткнись! — рявкнул Риз. — Когда мы доберемся до города, с тобой поговорят по-другому.

К нему наклонился кряжистый человек, ехавший справа.

— Я помогу тянуть веревку, на которой тебя будут вешать, Бейкер! Эту веревку оценят в приличную сумму. Ее можно потом разрезать на четырехдюймовые куски и продавать: как же, на ней повесили самого Каллена Бейкера! Я смогу пить на эти денежки целый месяц!

В глубине темного леса заухала сова, и я понял, что пугал врагов не напрасно, потому что это была не сова, а Билл Лонгли! Впереди закричала еще одна, а потом крики послышались и сзади, и по обеим сторонам дороги.

Риз грубо выругался, однако в его голосе явственно слышался страх. Всадники сбились в кучу — боялись оказаться пойманными.

— Лучше отпустите меня по-хорошему, — сказал я. — Если вдруг я упаду с мула, вам не уйти живыми.

У ребят не было возможности сразу выручить меня — по численности противник превосходил их втрое, в стычке мог погибнуть и я. Мы все ехали какой-то сплошной темной кучей. А в городе меня ждала тюрьма.

Чэнс подвел меня к двери тюрьмы.

— Ну вот, теперь все, Каллен, а потом мы переловим всех остальных.

— Никогда.

— Мы их уже подманили. Остается только привести солдат из других городов и окружить твоих головорезов. Затем мы сомкнем кольцо вокруг них и уничтожим за милую душу. — Я промолчал, а Чэнс добавил: — У нас есть информаторы. Боб Ли умрет сразу же, как появится дома, а с ним и Лонгли.

— Вам повезло, что вы поймали меня, — сказал я. — А с ними вам не совладать.

Торн засмеялся:

— Нам донесли, что ты был у Кейти. Хотя донес и не наш информатор.

Из окна был виден покрытый травой пустырь, если смотреть сбоку, можно было заметить офис судьи Тома Блейна, старого друга Кейти.

Было жарко и тихо. Тихая ночь, лишь несколько горящих окон освещали темную улицу; мягкий ветерок шелестел листьями вяза. Время от времени кто-то проходил под окнами, и тогда шаги цокали по деревянному тротуару.

Приподнявшись, я схватился за оконную решетку и потряс ее. Ни один человек, не считая одного немца в шахтах Колорадо, не мог поднять вес больше, чем я. Взявшись обеими руками за прутья решетки, я попытался выдрать их.

Прутья держались в камне намертво. Я постарался дернуть их посильнее — напрасно. Ну, я особо на это и не надеялся. Камера была квадратная, футов десять на десять, и я постарался найти в ней какую-нибудь слабинку. Дверь, ведущая в коридор, казалась самым слабым местом, но я не хотел испытывать ее на прочность, опасаясь разбудить охранников. Мне показалось, что стальные прутья были вделаны лишь в деревянную раму двери — если это так, я выну и прутья и раму, и все остальное.

Кто-то донес на меня. Кто? Кейти? Невозможно. А если учитель Уоррен? Но он так переживал, если вдруг в дом Кейти нагрянут солдаты. У него просто не хватило бы духу.

У меня осталось одно оружие — «дерринджер».

Когда у меня отобрали кольты и винтовку, они не взяли охотничий нож и «дерринджер». В этих краях «дерринджеры» были практически неизвестны. Или известны как дамское оружие, хотя в пулях 44-го калибра нет ничего женственного.

Человек, принесший еду, одетый в синий солдатский мундир, высокий, сутулый и неуклюжий с большим кадыком поинтересовался:

— Это ты, Каллен Бейкер?

— Я Бейкер.

— Они собираются тебя повесить.

— Когда?

— Может, завтра. Откуда мне знать. — Охранник задумчиво на меня посмотрел. — Ты женат?

— Нет, мне не повезло. После себя я оставлю лишь мула и урожай кукурузы.

Он несколько раз удивленно моргнул.

— Урожай кукурузы? Так ведь говорят, что ты преступник.

— Это первый урожай, который я сам посеял. Раньше я помогал отцу, но он умер, когда я уехал на Запад. Хороший урожай, только жаль, что не смогу им распорядиться, как захочу.

— А как насчет мула?

— Верховой мул. Гнедой масти и очень норовистый. Упрямый и злой, как и все его собратья, но если его погонять, домчит куда надо без пищи и воды, не в пример любой другой лошади.

— В округе Пайк у меня была упряжка мулов.

У входа в тюрьму прозвучал голос:

— Эй, Уэсли!

Еда, которую принес охранник была неплохой: говяжья вырезка с яйцом и кукурузой, а кофе был крепчайший.

Я не увижу больше своего урожая — еще одна мечта, которой не суждено сбыться. И все же я был уверен, убежден, что им не удастся меня повесить. Чем больше я смотрел на эту дверь, тем больше она мне нравилась и тем более теплое чувство испытывал к лентяю-плотнику, который ее соорудил. Металлические прутья решетки не были укреплены в каменном полу. Я смог бы выбить дверь из рамы — как вы, к примеру, выбиваете из рамы картину.

Уэсли принес газету, она была недельной давности, но в ней писали обо мне, называя «старым лисом Серных болот», сообщали, что началось новое Восстановление и пересказывали множество приписываемых мне ужасных преступлений.

Глядя на улицу из окна, я увидел Сета Реймса. Сет был крутым парнем и старым другом Боба Ли. Хотя его хорошо знали во многих округах Луизианы; в Джефферсоне он был почти не известен.

Мне не нужно было растолковывать, зачем он здесь. Сет Реймс ярый противник Восстановления. Про него говорили, что на его счету по крайней мере один убитый солдат. Если Сет здесь, то только потому, что он друг моих друзей. Значит, они думают обо мне. Но лично мне хотелось, чтобы все, кто мне дорог, находились подальше отсюда; я не желал, чтобы из-за меня страдали.

Пока я стоял и думал, чем занимается здесь Сет Реймс, снаружи у камеры послышались шаги, обернувшись, я увидел Джона Тауэра. Он стоял, разглядывая тесную комнатушку шерифа, примыкавшую к тюрьме.

— Лейси этого и боялась, ты ее не послушал.

— Да, она предупреждала меня…

— Она хочет тебя вытащить отсюда, — Тауэр говорил очень тихо. — И все еще хочет купить твою землю.

— Именно поэтому и хочет вытащить?

Губы Джона Тауэра сжались в нитку, в его лице не осталось и следа того благодушия, с каким он начал разговор.

— Она не такая, — сказал он холодно. — Она хочет, чтобы ты отсюда вышел, вот и все.

— Не будем спорить.

— У тебя есть идеи?

Призадумавшись, я вынужден был признаться, что идей нет. Все, что я знал, — это то, что должен удрать отсюда, но стены тут каменные и прочные, а вокруг — круглосуточная охрана. Дверная коробка сработана из мощных деревянных брусьев и прочно укреплена к каменному полу. Дверь камеры навешена на эту коробку. Ее можно выбить, если иметь достаточно времени, да и в случае если поблизости нет людей. Я бы смог попытаться, но не хотел ставить все на одну карту.

В полдень меня пришла навестить Кейти Торн. Она побледнела, лицо ее осунулось, глаза стали огромными, и было заметно, что она напугана.

— Послушайте же, — сказал я, — что вас так беспокоит?

— И вы спрашиваете? О, Каллен! Я этого боялась, я так этого боялась!

Я посмотрел на свои руки, лежащие на прутьях, затем на нее. Может, мне следовало промолчать, учитывая, что она выходит замуж и все такое прочее, но я не сказочный герой и вообще скверный тип, так что с моей точки зрения, ответ мог быть только один.

— Чэнс сказал, что кто-то навел на меня солдат. И случилось это сразу после того, как уехал Уоррен.

— Каллен! — воскликнула она. — Этому нельзя поверить! Это абсурд!

— Кто же тогда?

Она задумалась. Какое-то время она молчала, затем произнесла:

— Надо обратиться к судье Блейну. Может, он поможет.

— Поможет избежать виселицы? Это невозможно…

Несколько минут мы молчали, затем я очень тихо попросил, чтобы она обязательно связалась с ребятами и передала — ни в коем случае нельзя приближаться к Джефферсону. Меня используют в качестве наживки. Мне сказали, что меня повесят, но как именно? Конечно, проще простого вздернуть человека — и дело с концом. Если это случится без суда, народ начнет спрашивать, по какому праву. И всем этим солдатам Восстановления самим придется отвечать на вопросы. А некоторые из них, я слыхал, честные парни.

И тут у меня появилась идея, которая мне, правда, не очень понравилась: допустим, Сэм Барлоу совершит налет на тюрьму. Именно так! Это и хотел провернуть Чэнс. Тогда никого не смогут обвинить в убийстве, кроме другой банды. Все сделает Барлоу, здорово придумал Чэнс.

— Лучше уезжайте из города, Кейти. Возвращайтесь в Блекторн и оставайтесь там. Прежде чем все это кончится, нам предстоит пережить достаточно неприятностей. Но если вы сумеете остановить ребят, я буду очень признателен.

Потом мы болтали обо всем и ни о чем. Я болтал, потому что не хотел, чтобы она уходила, и понял, что и у нее желания уходить не было.

Тревога висела в воздухе. В городе должно что-то случится. Сам воздух наполнялся опасностью, как тучи электричеством перед грозой.

— Каллен, я боюсь.

Значит, и она боялась. Наверное, впервые с тех пор, как я перестал быть ребенком, кто-то за меня беспокоился. У меня не было никакого желания висеть ради удовольствия Чэнса Торна и остальных идиотов — но где же выход.

Конечно, у меня еще оставался «дерринджер». Бесполезная игрушка на два заряда, с ним можно идти против безоружного, но если я начну — они всадят в меня столько пуль, сколько успеют.

— Лучше вам поехать домой, Кейти. Кажется, скоро здесь начнут стрелять, вас может задеть шальной пулей.

— Я боюсь за вас.

Я усмехнулся, хотя никогда в жизни не чувствовал меньшего желания усмехаться.

— Забудьте. Нет смысла волноваться.

Повернувшись она хотела что-то сказать, но осеклась и действительно пошла прочь, а я стоял, глядел ей вслед и говорил себе: что бы она ни думала, я люблю ее и люблю давно. Я не тот человек, чтобы уступать свое, более того, я встречусь лицом к лицу с любым, кто заявит, что хочет отобрать мое, однако в случае с Кейти было совсем по-другому, настолько безнадежно, что я даже не хотел признаваться себе, что люблю ее.

Когда она ушла, во мне что-то взорвалось, может быть, это был гнев, ничего не понимаю в человеческих эмоциях — их слишком много, их нелегко расставить по полочкам. Тем не менее что-то случилось, мне вдруг безумно захотелось вырваться отсюда. Не могу сказать, что я сошел с ума. Внешне я был спокоен, как лед. И я начал думать. Посадите человека в западню, и он тут же станет прикидывать, как из нее выбраться. Здесь должен быть выход, и его надо вычислить с абсолютной точностью. Ни повешенным, ни застреленным я быть не желаю. Теперь же, когда я решил, что для меня открыты широкие просторы Запада, мне тем более не хотелось находиться здесь.

Я принялся мерить шагами пол. Снова попытался выдернуть решетку на окнах — безрезультатно. Подойдя к двери, взялся за железные прутья, уперся ногами в пол и потянул на себя — никакого движения. Но у меня почему-то появилась надежда, что с дверью можно совладать.

Пол был сложен из цельных каменных блоков, хорошо подогнанных друг к дружке. Стены тоже толстые и крепкие. Значит — только дверь. Но в таком случае мне придется выбираться через контору шерифа, а охрана там не дремлет. Но сегодня я попробую, можете мне поверить. Я попробую.

Я лег на койку. Было почти два часа пополудни. Жарко.

Вошел Уэсли с ведром свежей воды. Он поставил его в проходе и дал мне ковш с ручкой, достаточно длинной, чтобы им можно было черпать из-за решетки. Пей на здоровье. В такую погоду человека мучает жажда.

Может, я чуток задремал, но ненадолго, потому что как только открыл глаза, увидел Чэнса Торна.

— Тратишь драгоценную жизнь на сон? — сказал он. — Если бы у меня было всего несколько часов жизни, я бы ею наслаждался.

Я встал с грязной койки и потянулся, всем своим видом показывая, как мне здесь наскучило. На самом деле мне хотелось добраться до его горла и выдавить по капельке его поганую жизнь.

— Не переживай. Я выживу, чтобы плюнуть на твою могилу.

Ему это не понравилось. Чэнс надеялся застать меня подавленным, умоляющим, а я вдруг почувствовал себя на высоте. До самой последней минуты человек не верит, что умрет. До самого последнего мгновения он надеется, что случится чудо. Ну, а в моем случае чуду уже пора бы и произойти.

— И не помышляй, что сможешь отсюда выбраться, — сказал Чэнс. — Боб Ли тебе не поможет. Никто не поможет. Боб Ли сам слишком занят поисками убежища. Этот город наводнен солдатами, а болота прочесываются так тщательно, как никогда. Пикоки наблюдают за домом Ли, а ты знаешь, как все Пикоки ненавидят Ли вообще, а Боба в частности. Если он не умрет в течение нескольких часов, то наверняка подохнет через несколько дней.

Но я думал лишь о сегодняшнем вечере — как пережить его.

— Тебе не сойдет с рук убийство без суда, — сказал я, — это дело сразу же приедут расследовать.

Он рассмеялся.

— А если тебя повесит другой преступник? Допустим, солдаты услышат, что Боб Ли где-то скрывается, и все бросятся туда. Кто знает, что может произойти в городе, ведь ты нажил себе много врагов, таких как Сэм Барлоу.

Моя догадка оказалась верной. Плохо только то, что у них это может получится.

То, что случилось потом, рассказала мне Кейти, а дополнила рассказ Джейн Уотсон — та девушка, которую хотели выпороть в лагере Сэма Барлоу. По правде говоря, у меня вообще вылетело из головы ее имя. Однажды повстречал и больше не думал увидеть, но оказалось, что она меня не забыла. Я люблю людей, но никогда не ожидаю от них многого. Мы все подвержены человеческим слабостям, некоторые вообще забывают о тех одолжениях, которые им когда-то сделали, вообще-то они намного лучше помнят те одолжения, которые сделали сами. Тогда я этого не знал, но Джейн приехала в Джефферсон, весьма решительно настроенная помочь мне.

Похоже, Томас Уоррен, учитель, встретился с Кейти в магазине. Джейн Уотсон, которая в то время никого из них не знала, услышала следующий разговор.

Кейти рассматривала ткани, когда к ней подошел Уоррен.

— Вы слышали последние новости?

— Новости? Какие?

— Арестовали Каллена Бейкера. Они хотят его повесить.

— По-моему, его сначала должны судить.

— Ходят слухи, что его вытащат из тюрьмы и повесят немедленно.

— Судя по всему, он вам не очень нравится, не так ли?

— Это обыкновенный преступник, убийца. Как он может нравится?

— А вам известно, что он нравится мне?

При этом замечании Уоррен пожал плечами.

— Вы просто решили, что он должен вам нравиться, потому что он из местных, и дядя Уилл любил его. Бейкер не принес вам ничего, кроме проблем, и подпортит вашу репутацию.

— Моя репутация — это мое дело.

— Не исключено, — сказал Уоррен чопорно, — что в один прекрасный день это может стать делом вашего мужа. Вот почему я так беспокоюсь.

Судя по словам Джейн, Кейти выглядела испуганной, но сказала решительно:

— У вас нет причин беспокоиться, Том. Вы мне симпатичны, однако мысль, что мы можем стать супругами, если я вас правильно поняла, совершенно неприемлема.

— Почему? Почему же так?

Кейти отодвинулась от него и с полным самообладанием сказала:

— Мистер Уоррен, мне кажется, вы принимаете знаки внимания, которые я вам оказывала, за интерес, которого никогда не существовало. Что же касается Каллена, что бы о нем ни говорилось, я знаю, что он хороший человек.

По словам Джейн, Уоррен был так взволнован, что казался не в себе. Побледнев, он сказал Кейти:

— Он не будет таким красавчиком, болтаясь на веревке!

— И поэтому я…

— И поэтому вы… что? — Резко развернувшись, он пошел к двери. — Когда вы избавитесь от него, вы будете чувствовать себя по-другому, — сказал он, — и тогда я вернусь.

В тот момент, когда Уоррен вышел, в магазин вошла Лейси Петрейн. Она подошла к Кейти.

— Мисс Торн, нам нужна ваша помощь… — и они о чем-то зашептались.

Тут к ним присоединилась Джейн Уотсон и откровенно рассказала, зачем она приехала в Джефферсон.

Но я в это время размышлял о другом.

Была еще одна вещь, которую сказал Чэнс, и это застряло у меня в голове. Прежде чем уйти от меня, он сказал, мол, он, Чэнс, Джоэл Риз и кое-кто еще вернутся в эту конуру перед тем, как меня повесят! Чэнс сказал, что они хотели бы провести со мной в камере пару часов для собственного удовольствия. Он обещал, что после этого мне будет легко умирать.

Что бы это значило?

Над этим стоит поразмыслить.

Глава 6

Кейти многое рассказала мне об Уоррене, а часть я узнал о нем сам. Он родился в помещичьем доме, который содержали две престарелые незамужние тетушки. Но что случилось с его родителями, неизвестно. И вот эти две старушки, как он говорил Кейти, наставляли его — учись прилежно, держись подальше от дурных мальчиков и от дурных привычек нашего грешного мира.

Человек, воспитанный таким образом, вырастает, но не развивается. По-моему, жизнь двадцатисемилетнего мужчины ничем не отличается от жизни семидесятилетнего старца. Мне Уоррен казался человеком довольно самоуверенным, хотя внутри его раздирали противоречия и сомнения. Но учитывая воспитание тетушек, он должен был соблюдать, внешние приличия.

Вероятно, как и множество других людей, он считал, что Техас, истерзанный войной, — является легкой добычей. Погибло много молодых людей, и одинокими остались молодые состоятельные особы. Я сам слышал подобные разговоры, и не исключено, что Том лелеял подобные надежды в отношении Кейти Торн.

Сейчас он, наверное, полыхал бешенством, но предметом его чувств была не Кейти, а я.

Стоя у окна, я видел, как из магазина вышла Кейти, а за ней Лейси Петрейн и Джейн Уотсон. Над этим стоило задуматься, но я надеялся, что это вижу лишь я. Однако Господь рассудил иначе. Под деревом на улице стоял Томас Уоррен и тоже смотрел на женщин.

Что-то здесь не сходилось, если вы понимаете, что я имею в виду. Три женщины, конечно, могут сойтись и поболтать, но Лейси не слыла в наших краях леди, Кейти же Торн считалась аристократкой из аристократок.

Джейн Уотсон? Она родом с маленькой фермы, и вряд ли была какая-то причина, которая заставила ее приехать в город, да еще и находиться в компании с Лейси Петрейн и Кейти Торн, кроме одной. И Уоррен подумал то же, что и я: единственное связующее звено между этими женщинами — Каллен Бейкер.

В душной камере висело марево — сродни тому, что окутало город. Иногда я слышал, как по улице проезжала повозка, слышал звон упряжки, когда лошадь подгоняли кнутом, голоса проходящих.

Из конторы не проникало ни звука. Значит, охранник сидит на ступеньках, ведущих на улицу.

Кроме меня, в тюрьме — никого, хотя там было три свободных камеры. Если бы мне удалось выбить дверь, мне пришлось бы пройти через маленькое помещение, одолеть одного или двух охранников, а затем выйти на улицу. Как встретят меня горожане? Одна часть решительно настроена против, вторая же соблюдала нейтралитет.

Поможет ли «дерринджер»? Пусти я его в ход, и число моих сторонников резко сократится.

После этого рассчитывай только на себя, сам думай, как выбраться из города, чтобы нырнуть в болота. Шансы — тысяча к одному, что я этого не сделаю. Ведь в городе разверзнется ад. Мои парни пойдут на все, чтобы освободить меня. Полковнику Белсеру и Чэнсу Торну этот факт тоже был известен. Скорее всего они устроят ловушку. Оставят дыру в обороне, а потом, когда ребята прорвутся, уничтожат их.

Если мой расчет окажется правильным, а Чэнс Торн подтвердил это: где-то на юге нас будет ждать Сэм Барлоу со своей сворой, она и линчует нас.

А пока в центре города сошлись три женщины, навлекая на себя массу неприятностей, чтобы помочь мне. Я воспрянул духом: вот сколько у меня друзей, у меня, человека с плохой репутацией.

Только я ни за что не соглашусь принять их помощь, мне непременно нужно бежать до того, как они начнут помогать мне. До того, как впутаются в это дело.

Человек, имеющий друзей, должен быть дружелюбным и стараться не приносить им беды. Мне не хотелось, чтобы из-за меня пострадал хотя бы один человек, а появление Сета Реймса в Джефферсоне говорило о том, что готовится нечто. И что бы там ни затеяла Лейси Петрейн, вместе с ней будет и Джон Тауэр.

Приближался вечер. Если все пойдет так, как я рассчитывал, Сэм Барлоу появится после полуночи, а около полуночи я ждал гостей — Чэнса Торна и остальных.

Это означало, что надо действовать, и чем раньше, тем лучше.

В этот момент и появилась Джейн Уотсон. Ее привел покрасневший до ушей Уэсли, судя по всему, девушка ему очень понравилась.

Когда он ушел, Джейн приблизилась к двери.

— В десять, — быстро зашептала она, — вас будет ждать Джон Тауэр с двумя лошадьми, мы будем в повозке. Когда вы побежите, мы перекроем дорогу на случай погони.

Это было глупо, я ей так и сказал. Но этот дурацкий план был так прост, что мог сработать. Участие Джона Тауэра сделает его преступником, а я не видел причины, по которой он должен рисковать. Я выложил свои сомнения Джейн.

— Это не ради вас, хотя вы ему нравитесь. Он любит Лейси Петрейн.

Она рассказала еще кое-что. Оказывается, Джон Тауэр признался Лейси, что именно он застрелил ее мужа Теренса О'Доннелла.

Зная Лейси, я мог предположить, что произошло дальше. Это потрясающая женщина, можете мне поверить.

— Терри, — сказала она, — был всегда слишком большого мнения о себе и о своем умении владеть оружием.

— Мне жаль.

— Да, ему тоже было бы жаль, если бы он убил вас, мистер Тауэр. Заверяю вас: Теренс убил бы вас при удобном случае. Оружие для него не было игрушкой.

— Это все? То есть я хочу сказать, моя работа у вас закончена?

— Это было так давно, мистер Тауэр, как бы в другом мире. Мы оба с тех пор изменились. Тогда я верила, что очень люблю Теренса, но любовь эта оказалась сном, а сны, как правило, кончаются.

Однако, как сказала мне Джейн, их чувство не умерло, возможно, — переросло в любовь, оба понимали, что это должно чем-то завершиться. Значит, сейчас он помогал мне из-за нее.

Где-то в глубине души я надеялся, что нравлюсь ей, что она считает меня отличным парнем, как сама однажды сказала. Это показывает, как может ошибаться мужчина в отношении женщины. Однако через некоторое время я успокоился.

Я по природе бродяга и, когда выберусь из этой передряги, с удовольствием побродяжничаю опять.

Удивительно, как близость к петле заставляет по-новому оценивать жизнь. Быть просто живым для меня сейчас казалось пределом мечтаний. Когда я начал думать, какие же глупые штуки я вытворял в желторотом возрасте, то просто испугался. И главное, это не принесло мне ничего хорошего — оказался я в этом самом доме с толстыми каменными стенами, и время мое истекало.

— Ладно, — сказал я Джейн, — это дурацкая идея, но она может сработать, раздобудьте мне хорошего коня, положите в седельную кобуру револьвер и оставьте его в деревьях за конюшней Уэбстера.

Она ушла, а Уэсли принес ведро свежей воды. Уэсли меня беспокоил. Этот долговязый парень не причинил никому зла, и мне не хотелось, чтобы он оказался здесь, когда начнется стрельба.

Больше всего я желал: во-первых, выбраться отсюда и во-вторых, уложить Сэма Барлоу в ту могилу, что мы для него выкопали. А если рядом устрою еще и Чэнса Торна, я буду самым счастливым человеком.

Белсер? О таких, как он, не стоило беспокоиться. Как только я освобожусь, он умрет от страха, представляя, что я с ним сделаю.

Стоя у окна и глядя на улицу, я видел, как круглое красное солнце медленно опускалось за старый амбар; слышал, как жалобно скрипела колонка, когда качали воду.

Я чувствовал запах тушеной капусты, слышал хлопанье дверей, когда кто-то входил или выходил из дома. В Джефферсоне наступало время ужина, и близилась ночь, когда повесят Каллена Бейкера.

Я, Каллен Бейкер, и я знал, что меня сегодня повесят. И если горожане были правы, а я не прав, то это последнее солнце, которое я увижу за несколько часов оставшейся мне жизни. Раздался звук, похожий на рев осла, или крик совы… совы? Для совы вроде бы рановато…

Сова кричит, и как-то по-разному. Надо как следует прислушаться. Скоро она снова прокричала. Время поджимало. Грядет час казни, и если я не хочу стать главной фигурой в этом представлении, мне надо уносить ноги.

Улицы постепенно пустели — народ расходился ужинать. Ладно, вот это мне и нужно. Нет смысла дожидаться до десяти, чтобы пролилась невинная кровь. Сейчас, когда все занялись ужином и почти стемнело, наступило мое время. Мне не хотелось причинять вреда Уэсли, но не хотелось и быть повешенным. Я подошел к двери в камеру и ухватился за стальные прутья. Как я уже говорил, человек я сильный, однако после первого рывка — ничего.

Ничего.

Вообще ничего. Я покрепче ухватился за прутья, напрягся и рванул изо всех мочи. Ничего.

Этот плотник, которого я назвал ленивым, оказался не так уж прост. Ему и не надо было закреплять брусья в полу, они так плотно были расположены в коробке, что вырвать их можно было только сломав толстые каменные стены.

Тогда я испугался. Все время я был уверен, что смогу выдернуть дверную раму — и вот все впустую.

На лбу у меня выступил пот. Веревка, казалось, приближалась с угрожающей быстротой. Пот покрыл уже все мое тело, во рту пересохло. На меня в тот момент нельзя было поставить и цента.

Но я попробовал снова. Иногда стоит быть чертовски упрямым. Я расставил ноги, уперся ими в каменный пол и рванул решетку так, что свалил бы дерево вместе с корнем. А тут — ничего.

И вдруг я взглянул на потолок. Не знаю — почему. Наверное, вымотался от всех этих попыток, поднял руку, чтобы вытереть пот со лба и взглянул наверх.

Потолок камеры представлял из себя доски, прибитые к брусьям, он был высокий — подпрыгнув, я не смог достать его кончиками пальцев.

Доски прибитые к брусьям… сколькими гвоздями? А что находилось над потолком? Покатая крыша? Человек думает о многом, а я, наверное, передумал обо всем, что касается побега. Выглянув в окно, я увидел, что солнце село, осталось лишь несколько желто-красных полосок на сером небе.

Мое время на исходе.

Окно… Оно должно быть глубоким, потому что стены толстые.

Подняв руки, я взялся за решетки и подтянулся. Поставил колено на подоконник, затем ногу и, балансируя, чтобы не упасть, выпрямился.

Когда я стоял на полу, подоконник находился чуть ниже уровня глаз, теперь же, стоя на подоконнике, я вынужден был согнуть колени и постоянно упираться спиной в доски потолка — иначе попросту упал бы.

Однако моя спина упиралась в эти доски, а колени были согнуты. Я мог побиться об заклад, что тот плотник, который сработал такую крепкую дверь, постарался и здесь, но поживем — увидим. Взявшись руками за верхнюю часть окна, я начал распрямлять ноги.

Напрягаясь так, что жилы лезли у меня из спины, как у быка, я со слезами на глазах распрямил колени, чтобы проверить доски на этом участке. Держа равновесие, я схватился руками за решетки окна, если бы я ослабил хватку, то упал бы на пол камеры.

Но моя спина уперлась в доски потолка, колени были согнуты. Держась руками за решетку окна, я начал разгибать ноги, но не тут-то было. Я не смог нажать достаточно сильно. Повернувшись и присев на каменном подоконнике, держась одной рукой за решетку, другой я начал пробовать силу крепления досок. И при второй попытке нашел слабинку. Еще раз повернувшись и держась одной рукой за решетку, я плечом начал пробовать крепость соединения досок. Почти тотчас заскрежетал гвоздь, но не слишком громко. Подождав минуту и прислушиваясь, я попробовал снова — доска отошла еще немного. На третий раз все гвозди выдернулись. Одной рукой я отодвинул доску в сторону, немного подождал, затем, уцепившись за край соседней доски, скользнул в проем.

На чердаке было совершенно темно, но пальцами рук я чувствовал черепицу. Пройдя по всей длине здания, я искал места неплотного соединения. Наконец обнаружил цель. Быстро отодвинув одну пластинку, я взялся за соседнюю — та с оглушительным треском сломалась. Я сел, чтобы перевести дыхание и переждать. Внизу послышались шаги, они двигались к торцу здания, на мгновение остановились и направились обратно.

В любой момент охранники могли проверить мою камеру. Протиснувшись в дыру, я выбрался на крышу, съехал к краю и спрыгнул на землю. Через мгновение я уже быстро шагал к конюшне Уэбстера.

Мне предстояло пройти по открытому пространству. Стараясь идти свободно и непринужденно, чтобы не привлекать внимания, я пересек улицу по диагонали. Из дома позади тюрьмы вышел какой-то мужчина, и я почувствовал, что он смотрит мне вслед, но продолжал шагать, хотя по спине у меня поползли мурашки. Неужто все напрасно?

Повернув за угол, я очутился во дворе дома Уэбстера и направился в сторону конюшни. Уэбстер поддерживал северян и был близким другом Торна и Белсера.

Если бы он увидел меня, то ждать можно было только неприятностей.

Самое плохое, что по воле случая, я оказался на свободе раньше условленного времени — и лошадь для меня могли еще не приготовить.

Я быстро спустился по короткому склону к деревьям и пошел по тропинке, где ожидал найти коня.

Его там не было.

Повернувшись, я направился обратно, петляя, всматриваясь в темноту под деревьями. Роща была небольшая, я должен был его увидеть.

И тут я его увидел.

Конь не был привязан, и шел ко мне с настороженными ушами, волоча поводьями. В тот же миг я услышал с улицы вопли и ругань. Мой побег обнаружили.

Времени не оставалось. Я направился к коню, и тут внезапно что-то зашуршало в кустах, запылал факел, за ним — другой.

Я увидел Чэнса Торна, он ухмылялся. Затем — Джоэл Риз, всего их было человек шесть-восемь и все вооружены.

Пойман!

Риз опустил винтовку и снял с пояса обрывок цепи.

Еще один бандит взвешивал на руке тяжелый пояс с большой медной пряжкой; у остальных были дубинки. Они двинулись ко мне.

— У меня есть веревка, — сказал Риз, — и когда мы с тобой покончим, ты будешь рад расстаться с жизнью. После такого так приятно повисеть!

Они окружили меня, думая, что я безоружен, но они ошибались. Я засунул большие пальцы за пояс и, глядя на них, сказал:

— Вы все рассчитали, не так ли? Но первый, кто подойдет ко мне — умрет.

Они не боялись меня в неровном свете факелов, они не заметили легкого движения, которым я вынул «дерринджер».

Две пули, мне нужно было выпустить две пули — в Чэнса Торна и Джоэла Риза.

— К счастью, мы поймали ту девчонку, которая вела тебе коня, — сказал Риз. — Девушка с конем в таком месте и в такое время вызывала подозрение.

Отсветы пламени факелов танцевали на листьях тополей — враги приближались ко мне. «Дерринджер» был готов выстрелить.

На коне, стоявшем поодаль, было приторочено оружие — винтовка, по крайней мере, один револьвер, полные седельные сумки и свертки одеял за седлом. Я мог бы попытаться, убив пару человек, прорваться к коню. Они оставили винтовки поблизости, однако у каждого из трех по оружейному поясу. Втрое больше, чем мне по силам.

— Ладно, — сказал Чэнс, — взяли его!

Риз отвел назад руку с цепью, и когда они бросились на меня, — я выстрелил. Я промахнулся, когда стрелял в Риза, зато попал в человека, угрожавшего мне ремнем с медной пряжкой. Он завизжал, и его крик вкупе с грохотом оружия, остановил их.

— Берегитесь! — завизжал Риз. — Он вооружен!

Кто-то схватился за револьвер, и я снова выстрелил и попал ему прямо в живот, и в тот же момент позади меня раздался дикий техасский вопль:

— Держись! Эй там, держись!

За воплем последовал выстрел, который сшиб на землю бандита, тот свалился как кукла. Я узнал этот голос. Он принадлежал Сету Реймсу.

И вдруг зазвучал еще один голос, спокойный и уверенный. Да, это Джон Тауэр.

— Верно, парни, стойте спокойно, и с вами ничего не случится!

Повернувшись, я подошел к коню, забрался в седло и положил руку на револьвер.

— Если вы причинили вред этой девушке, я похороню всех вас в болотах! — бросил я в темноту.

Кто-то сказал:

— Она заперта в доме у Риза.

— Уже нет, — ответила тьма голосом Тауэра. — Я ее выпустил, но, если еще раз ее обидят, я кое-что добавлю к угрозам Бейкера.

Бандиты стояли, не двигаясь. Звучало два голоса, но людей могло быть больше.

Сколько их прячется там, в ночи, Бог знает, только я понял вдруг, что у меня снова появилось будущее… если мы сможем отсюда выбраться.

Я подвел коня к тому месту, где стоял Сет Реймс, и увидел его плотный, квадратный силуэт.

— Стоять смирно! — повторил он, развернув коня. Он поехал со мной к дороге и сказал: — Поскакали, Каллен. Джон Тауэр уже уехал.

Мы поскакали.

На ходу я проверил винтовку и револьвер, они оказались заряженными. Около Корнере Сет натянул поводья.

— Мне надо успеть добраться до ребят, — сказал он, — а ты и сам знаешь путь к болотам.

Дорога тут широкая и свободная, я знал ее хорошо. К счастью, никого не встретил. Проехал мимо дома, где горел поздний огонек, возле другого залаяла собака. А я скакал в ночь, и сырой прохладный воздух освежал мое лицо, я чувствовал уже запах болот. После полуночи я пересек границу штата Луизиана, направляясь к одному известному мне месту в Джеймс-Байу.

Может, они ожидали, что я вообще уберусь восвояси, но я не собирался этого делать, хотел сперва убедиться, что все мои приятели живы и здоровы. А о местечке, куда я сейчас направлялся, никто не знал — даже мои друзья.

Обогнув станцию дилижансов Кэндо, я проехал мимо соляных копей, и когда небо стало темнеть, оказался у маленькой хижины, стоящей на другой стороне болота. Зала яла собака, из дома вышел мужчина и долго глядел в мою сторону.

— Это Каллен, Майк. У меня неприятности.

— Заходи.

Кэндо Майк — невысокий, плотно сбитый человек всегда казался мне существом, выросшим из этой земли. В тех, более возвышенных местах было гораздо суше, чем в остальных районах. Впрочем, этот курган был насыпан задолго до появления здесь первых индейцев.

Майк взял моего коня и скрылся из вида. Следуя за ним, я понял, что он привязывает его в конюшне, выкопанной в кургане и скрытой среди деревьев. Стены конюшни были сложены из потемневшего древнего камня. Внутри стояли еще четыре лошади. Майк открыл брезентовый полог, прикрывавший склон, и в конюшне сразу стало светлее.

— Белые люди искали здесь золото, — объяснил Майкл — это было давным-давно, еще во времена моего прадеда. У древних не было золота, здесь лежат только их кости.

Мне казалось, будто я знал всю жизнь коричневое, изрезанное морщинами лицо Кэндо Майка.

В первый месяц пребывания в Техасе, на краю болот, мы нашли шатающегося от лихорадки, ничего не соображающего Кэндо Майка. Взяли его в дом, лечили хинином, он выжил и стал добрым другом семьи.

Он еще был слаб, лежал в постели, но в одно прекрасное утро ушел. Однако через несколько дней мы нашли на крыльце окорок, затем — двух великолепных диких индеек. Именно Майк выучил меня всему, что я знал о болотах, где он прожил всю свою жизнь. Сейчас ему, наверное, лет шестьдесят, но сила и выносливость его не покинули — он мог несколько дней кряду идти пешком или скакать на лошади.

Майк заварил кофе пополам с цикорием, сдобрил его порцией рома, затем принес кукурузный хлеб, черные бобы и оленину. Королевский завтрак!

В дальнем уголке острова у Майка имелось кукурузное поле и приличных размеров огород. Он редко выезжал в город, только по делу, белых не уважал, игнорировал их вопросы и не вступал в контакт.

За едой я рассказал Майку, что произошло, закончив словами:

— Майк, мне надо узнать, что случилось с остальными и передать записку Кейти Торн.

Когда Майк уехал, я растянулся на постели и, доверившись собаке, которая разбудит меня в случае опасности, заснул.

После полудня я вдруг проснулся и, как обычно, лежал сперва тихо и неподвижно. Нигде ни звука, спустив ноги на пол, я прошел к окну и долго всматривался в призрачный мир болот.

Выйдя во двор, я плеснул в корыто ведро воды и с наслаждением ополоснулся. Вода была холодной и бодрящей. Еще четыре ведра я вылил прямо на себя, и снова почувствовал себя человеком. Первым делом проверил оружие. В седельной кобуре находился револьвер, и Майк еще одолжил мне свой. Винтовка — мой собственный «спенсер», хотя как ее раздобыла Джейн Уотсон — понятия не имею, если только ей не помог Джон Тауэр.

День выдался тихий и солнечный. Изредка по небу проплывали одинокие облака.

Найдя корм для животных, я покормил вначале кур, потом лошадей. Где-то в болотах закричала гагара. Вернувшись в хижину, я отрезал ломоть ветчины, поджарил яичницу и приготовил кофе.

К тому времени, как я закончил ужинать, солнце уже село, и я не знал, куда себя девать. Майк вряд ли вернется так рано, поэтому я обыскал хибару, надеясь найти какое-нибудь чтиво. Должен признаться, что не такой уж из меня читатель, разбираю потихоньку по слогам все, что написано, но с трудом.

У Кэндо Майка, которого я и не думал считать грамотеем, оказалась куча журналов и книг, большинство — ужасно старые. Я нашел, например, августовский номер «Атланта Монсли» за 1866 год и стал читать очерк, который назывался «Один год в Монтане».

За чтением этой статьи я задремал и проснулся в панике. Мне вообще нельзя засыпать надолго, а в частности — с горящей лампой. Погасив огонь, я постоял в дверях, пока глаза привыкнут к темноте, затем вышел во двор. Ко мне подошла собака, я тихо заговорил с ней и почувствовал похлопывание хвоста по лодыжке. После этого спустился с крыльца.

Стояла мертвая тишина. Я отошел на несколько шагов от хижины и повернулся, чтобы снова взглянуть на нее. Человек может стоять в шестидесяти ярдах от дома и даже не догадываться, что там кто-то затаился.

В том месте, где жил Кэндо Майк, рукав Серной реки делал петлю, потом в своем течении возвращался к тому же месту, образуя что-то вроде глубокой излучины. Здесь густо росли гиацинты, а вода была мелкой. Дорога шла по обе стороны залива. Нервничая, как щенная сука, я перешел рукав и направился по правой дороге. Не прошел и тридцати футов, как услышал топот — всадники!

Я остановившись как вкопанный, прислушался. Один голос что-то проворчал, второй приказал ему замолчать. Этот, ворчащий, принадлежал раненому, которого выхаживала Кейти, значит — это шайка Барлоу!

Напрягая слух, я уловил, как кто-то назвал имя — «Сэм»… Стало быть, это сам Барлоу.

Они остановились на дороге, перекрывая мне путь к хижине Кэндо Майка. Знали они о Майке и его жилище? Неужто, они поймали его, и теперь ищут меня?

Нет! Майк умрет, но не скажет ни слова. Тем не менее я осторожно двинулся в сторону противоположного берега. Когда находился в пятнадцати ярдах от внутреннего берега рукава, соображая, как бы незаметно преодолеть это расстояние по глубокой и открытой воде, я услышал — едет еще одна группа всадников.

Я присел на корточки и стал ждать.

Кони шли шагом и, судя по скрипу снаряжения, это были солдаты.

Расстояние по прямой от рукава до рукава едва достигало сотни ярдов, это полмили, если ехать по суше. И меня осенило.

Крикнул негромко, но достаточно четко, чтобы можно было разобрать каждое слово:

— Если вы, ребята, ищете Каллена Бейкера, вам лучше сматываться, да поскорее! Он едет сюда прямо по дороге и пылает от гнева! — Я тихо засмеялся.

— Кто там? — голос явно принадлежал человеку военному, и я надеялся, что со стороны Барлоу его не расслышали. — Выйди и покажись!

К этому моменту я уже мчался в обратную сторону, с надеждой попасть в конюшню Кэндо Майка как можно быстрее. Если все пройдет так, как я задумал, сам ад разверзнется через пятнадцать минут или около этого.

Парни Барлоу увидели меня, когда, стоя на бревне, я переправлялся через рукав.

— Эй ты! Кто там?

И через секунду бьющая по нервам команда:

— Огонь!

В военном отряде было по меньшей мере десять солдат и еще столько же кавалеристов.

Залп огня вломился в ночную тишину, как падение огромного лесного дерева; затем — несколько секунд затишья. После этого начался быстрый обмен выстрелами, крики и вновь тишина.

Добравшись к краю рукава, я начал пересекать дорогу и тут услышал топот копыт. Всадник натянул поводья, прислушиваясь к звукам погони. Затем я услышал топот ног. Бежавший упал, с трудом поднялся и снова побежал, тяжело дыша. Всадник пустил вслед коня, затем остановился у обочины дороги.

— Браво? — судя по дыханию, это был бегущий человек.

— Да, это я, Сэм. Кто-нибудь еще спасся?

— Эд… По-моему, это был Эд. Он нырнул в болото.

— Все остальные погибли?

— Все, все погибли.

Я осторожно пробирался вдоль дороги, затем затаился и стал ждать. С Сэмом Барлоу можно было немного потолковать, но стрелять сейчас нельзя — могут услышать военные.

— Кто-то нас подставил, — сказал Барлоу.

— Это Торн, он думает, что мы ему больше не нужны.

— Нет, не Торн, — ответил Барлоу, однако в его голосе не было убежденности.

— Поехали отсюда, — предложил Браво. — Днем они начнут прочесывать округу, как при ловле опоссумов.

В хижине следов Майка не было. Взяв кое-что из еды, я выскользнул наружу и спрятался в кустах, неподалеку от потайной конюшни, отсюда я мог наблюдать за хижиной и большинством ведущих к ней троп. Я считал, что перед отъездом, мне необходимо поговорить с Майком, выяснить, что случилось с ребятами. Теперь нельзя возвращаться домой, но почему-то меня это уже не волновало. И Лейси, и Кейти обе были правы, говоря, что здесь у меня шансов нет. На Западе я вполне мог найти свое место, а может быть, даже с помощью Кейти, чем черт не шутит, научиться правильно читать и писать и стать знаменитым писателем.

С помощью Кейти? Я даже покраснел. Кто я такой? Размечтался, что такая девушка убежит со мной. Но чем больше я о ней думал, тем больше убеждался, что я ей нравлюсь.

Уехать на Запад означало пройти через земли, по которым я возвращался сюда или обойти их стороной, что, возможно, еще опаснее. Надо спросить Майка. Но прежде всего я должен узнать, кто помог мне, я не могу уйти и бросить без помощи друзей.

Два всадника вдруг спустились по тропе и остановились неподалеку: их голоса были мне хорошо слышны.

— К чему тратить время? Что бы ни говорил сержант, они ушли. Все равно это были не ребята Каллена Бейкера, а банда Сэма Барлоу. Думаешь, я не знаю тех парней? Да я сам с ними бегал в лесах.

Некоторое время слышалось еще неразборчивое бормотание, затем заговорил первый:

— Шесть человек Барлоу убиты, а девять ранены или пойманы. Хорошая охота.

— Как ты думаешь, кто нам кричал?

Первый солдат рассмеялся:

— А ты как думаешь?

Перед рассветом я зашел в конюшню, чтобы оседлать коня, но не успел накинуть попону, как услышал лай собак, и по их лаю понял, что это тот, кого они хорошо знают.

Да, Кэндо Майк. И он был один.

Глава 7

С винтовкой, лежащей на сгибе руки, я выступил из-за деревьев.

— Ты видел мисс Кейти?

— Знаешь Уиллоу-Блафф? К западу от старого парома, в округе Байу? Она ждет тебя там.

Этот отдаленный уголок Серной реки был безлюден, добраться туда можно было незамеченным. И вообще здесь меня знали гораздо меньше, чем дома.

— В тех краях она не может путешествовать одна.

Я и не думал, что она одна.

— Почему одна? — Кэндо Майк не пояснил свою мысль, а заговорил вроде бы о другом:

— Все друг друга ищут. Солдаты ищут тебя. Солдаты ищут Сэма Барлоу. Сэм Барлоу ищет тебя.

— А что с Бобом Ли?

— Он столкнулся с солдатами. Погиб Джо Тинни. Бак вернулся, чтобы забрать тело брата, и тоже погиб.

Это было так похоже на Бака — вернуться за телом брата… Все мы кончаем одинаково. Меня не покидало ощущение, что я так и не доеду до Уиллоу-Блафф, так и не увижу больше Кейти. Счастье кончилось.

Меня сжигало желание отправиться в Джефферсон и убить Чэнса Торна. С глубокой горечью, я сознавал, что в нем все зло. До тех пор, пока он жив, в этом мире мне нет покоя, чем бы я ни занялся и куда бы ни подался. Если бы не его ненависть ко мне, Боб Ли и Биккерстаф могли бы мирно сосуществовать с северянами.

Впрочем, это не так. Уж такие они есть — мои друзья, будут драться, если потребуется, даже в одиночку, но не предадут свои идеалы, никогда и ни за что не встанут на сторону врага.

— Езжай, но будь осторожен, мистер, — наставлял Майк. — Очень осторожен. У них здесь кругом свои люди.

Майк настоял, чтобы я взял его серую в яблоках кобылу, очень хорошую лошадь, лучше той, что нашла мне Джейн Уотсон. Тем не менее я жалел о своем упрямом гнедом муле. Он мог съесть клочок сена, выпить чашку воды и отправиться снова хоть в самую дальнюю дорогу.

Забравшись в седло, я посмотрел на Майка — так не хотелось с ним расставаться.

— Прощай Майк, — сказал я, тронув лошадь шагом и ни разу не обернувшись.

Начиная с этого места, каждый поворот таил в себе опасность, каждая миля — новое препятствие. Возникло предчувствие смерти, незнакомое мне раньше ощущение, от которого я не мог избавиться. Мне не следовало возвращаться сюда после войны, но оставить землю означало перечеркнуть труд, который вложили в нее родители. Ведь отец и сам несколько раз переезжал с места на место, и будь он жив — понял бы меня.

Кобыла Майка действительно была хороша. Она шла, нетерпеливо прядая ушами, словно зная, что мы едем в новую для нее страну и желала видеть, что же там — за краем этой земли, за ближайшим поворотом. Одним словом, любила путешествовать. Мы ехали на север, прочь от Джефферсона, прочь от озера Кэндо.

Я находился уже в Луизиане; граница с Арканзасом лежала где-то к северу с Техасом — в нескольких милях к западу. Когда же снова приеду в Техас и окажусь в округе Касс, в моих родных краях, то мне останется только надеяться, что я не встречу никого из знакомых.

Перейдя вброд Бейкер-Крик, я повернул на запад. Избегая оживленных дорог, я держался старых троп индейцев кэндо и чероки. Перебравшись через реку и подъехав к острову Маш, я удвоил бдительность.

Заметив на тропе сломанную зеленую ветку, я повел кобылу в эту сторону пока не увидел три камешка. Треугольник, который они образовали, указывал на лес.

Знакомые знаки, их использовала наша команда, но это могла быть и западня, поэтому я остановил лошадь и закричал совой, через некоторое время повторил крик.

А через минуту-другую из глубины леса до меня донеслось кваканье лягушки — так подражать квакухе мог только Мэтт Кирби.

Я сидел на лошади и ждал. Мэтт подошел не один — с ним был незнакомый парень.

— Все нормально, — сказал Кирби, — это двоюродный брат Бака и Джо. Я его знаю.

Этот парень, такой же верзила, как Мэтт и как я, был одет в отрепья.

Майк сказал, что Кейти везет одежду на место нашей встречи в Уиллоу-Блафф, поэтому я мог поделиться кое-чем, покопавшись в своих седельных сумках.

— Держи-ка рубашку! — Я бросил свою старую клетчатую рубашку и пару джинсов, сшитых одной мормонкой около Ков-Форт. — Вещи не новые, но все же лучше тех, что были на этом парне. — Забирай, я обойдусь.

— Спасибо, — парень был смущен. — Премного благодарен. У нас в Красных горах совсем нет наличных. За урожай сейчас не получишь и гроша.

— Зачем ты здесь?

Он взглянул на меня с искренним удивлением.

— А как же? Ведь они убили моих родственников. Если кто-то убивает наших, мы мстим — такой закон в Красных горах.

— Иди домой, — сказал я ему, — возвращайся-ка обратно. Ты здесь не заработаешь ничего, кроме новых проблем.

— Я должен, — произнес он упрямо. — Так сказал отец, и, по-моему, он прав. Я вырос вместе с Баком и Джо Тинни. Не смирюсь, чтобы их похоронили, позволив жить их убийцам.

— Возвращайся, парень, домой, — настаивал я.

Из леса подъехали Боб Ли с Лонгли, увидев меня, заулыбались.

— Мы уж думали, тебя пустили на корм крокодилам, — пошутил Боб, — или сняли шкуру на барабан.

— Им придется еще потрудиться для этого, — сказал я.

— Биккерстаф уехал в округ Джонсон. Так-то…

Присев на корточки, мы разговаривали, пока Мэтт Кирби и его новый напарник собирали сушняк для костра, разводили огонь и варили кофе. Боб Ли выглядел уставшим, и даже Лонгли, самый молодой из нас, если не считать нового парня, похудел и осунулся.

Боб Ли обвел всех взглядом.

— Мне никогда не нравилось это место. Оно меня раздражает.

— Собираешься в Мексику?

— Ага. Думаю завести там ранчо. — Боб Ли вытащил из кармана окурок сигары. — У меня друзья в Чихухуа. За женой пошлю позже.

— А я уезжаю на Запад.

Мы чувствовали, что грядут перемены. Несколько месяцев спокойно ездили рядом со смертью, но сейчас, когда у нас появился шанс вырваться, мы были более осторожны, чем всегда. Никогда не думал, что быть осторожным — значит быть трусом. Можно даже бояться чего-то, но бороться с тем, что тебя пугает.

Взяв кружку с кофе, которую предложил мне Мэтт, я отпил глоток.

— Собираюсь уехать из этих мест, — сказал я и встал.

Ли и Лонгли тоже встали. Мэтт ворошил веткой угли, а паренек непонимающе пялился то на одного, то на другого: мы-то знали, что больше не увидимся, парни, которые пролили вместе столько пота и крови.

— Подожди немного, — сказал Ли, — я доеду с тобой до округа Фэннинг. Мне нужно повидать жену.

— Не вздумай! Напиши ей. Галопом скачи к Мексике и не останавливайся, пока не проедешь Ларедо. Говорю тебе, Боб, нам нельзя появляться в Техасе. Ты хороший парень, Боб, и мне будет жаль, если ты прольешь кровь за дело, которое себя изжило. Поезжай.

— Никогда не видел, чтобы ты нервничал.

Повернувшись, я посмотрел на высокого, красивого Билла Лонгли:

— А ты выкинь свои револьверы, Билл. Из-за них тебя убьют, можешь мне поверить.

— Человек умирает только раз, — сказал он.

Протянув Бобу руку, я сказал:

— Прощай, Боб. Удачи.

— Прощай, друг, — ответил он на испанском.

Встал Лонгли. Он выглядел смущенным и неуклюжим.

— Увидимся на Западе. Ищи меня там.

— Обязательно.

Выплеснув кофейную гущу на сухие листья, я взглянул на лагерь, на кострище и прыгнул в седло. Так я сидел, не шевелясь, спиной к друзьям, поскольку все мы понимали, что видимся в последний раз. Потом я уехал.

— Ему надо бы остаться и поесть, — сказал Лонгли.

Кирби покосился на него.

— Ты что, не понимаешь, он чувствует судьбу. Бабка мне один раз говорила, когда человек чувствует судьбу, то есть то, что должен умереть, — он так и ведет себя.

— Дурацкий разговор. — Боб Ли поставил кружку. — Мне некогда ждать. Я еду в Фэннинг. Ты со мной, Билл?

Когда они уехали, парень потер глаза и робко взглянул на Кирби.

— Не хочешь ли поспать? Я прямо умираю.

Проехав всего несколько ярдов, я вновь остановился не в силах двинуться дальше, но чувствуя, как и Боб Ли, что в этом месте нас ждет беда. Я сидел, прислушиваясь к их глухим голосам, удаляющемуся стуку копыт — это уехали Ли и Лонгли, а затем услышал, как Кирби сказал:

— Спи, я тебя разбужу, когда почувствую, что сам хочу спать.

И я поехал дальше, настроившись на долгую дорогу на Запад.

На рассвете я все еще не слезал с седла, но кобыла шаталась от усталости, нам обоим нужен был отдых. У меня оставалось время, чтобы к сроку добраться до Уиллоу-Блафф, но я знал закон: человек всегда думает, что у него много времени, а на самом деле — почти ничего.

Проснувшись, я натянул сапоги, проверил оружие и разведал местность. Судя по солнцу, я проспал часа два. В низине рядом с ветвистым деревом, где дым легко рассеивается, я развел маленький костер, сварил кофе и поставил вариться кусок мяса. Дожидаясь, пока оно сварится, я выпил пару глотков кофе, а затем с куском мяса в руке прошелся назад по тропе, которая петляла между деревьями.

Никаких признаков того, что кто-то идет за мной, я не обнаружил. Зато заметил место, где любопытный олень обнюхивал мои следы. Это была старая тропа индейцев кэндо, она вела по возвышенностям между деревьями, изредка спускаясь к ручьям или рекам. Времена, когда кэндо кочевали, давно ушли в прошлое, поэтому тропой не пользовались. Однажды я уже шел по ней. Тогда мой лагерь был к югу от Серной реки, недалеко от ручья Уайт-Оак.

Меня разыскивали и Барлоу, и солдаты. Я сбежал из тюрьмы, и лишь за это меня полагалось наказать. Но округ Касс остался у меня за спиной, в этих местах Барлоу не появлялся.

На вершине высокого дерева пел пересмешник, других звуков не было. У костра я доел мясо, допил кофе и тщательно загасил огонь: слишком часто доводилось видеть страшные лесные пожары, причиной которых был оставленный каким-нибудь болваном костер.

Утро выдалось ласковое и солнечное. Я находился примерно в трех милях от Уиллоу-Блафф. В тихом лесу хорошая слышимость, поэтому, уловив этот звук, я тут же напрягся и прислушался.

Это могла сломаться ветка, но животные не ломают веток, а если ее сломали нарочно, то, наверное, для костра. Существовал еще один вариант, кто-то подбирался ко мне, но к этому я не был готов.

Собравшись и оседлав кобылу, я повел ее под деревьями, держась подальше от тропы, пока не отошел достаточно далеко от ночного лагеря. Основная тропа шла в нескольких милях в стороне, но была еще одна, которая должна привести к Уиллоу-Блафф. Один против миллиона, что кто-то еще знает о существовании обеих троп, но наткнуться на них случайно могли.

Каждый день по паре часов, за исключением того времени, когда находился в тюрьме, я практиковался с револьвером и знал точно, что теперь выхватываю его и стреляю значительно быстрее, чем в тот день, когда убил Дада Батлера в Форт-Уорте. Меткость не была для меня проблемой.

Время от времени я останавливался, чтобы прислушаться, и чем ближе я подходил к месту встречи, тем сильнее нервничал. Сам факт, что я уезжаю на Запад, заставлял меня действовать осторожно, чтобы все не рухнуло в последнюю минуту.

Около полудня я спустился к берегу Серной реки. Это была опасная река: под ее спокойной поверхностью скрывались переплетения корней, топляков и водорослей, подводные ямы и мелководье. Старый паром находился в нескольких милях вниз по течению, а там, где я сейчас стоял, была индейская переправа, от нее до Уиллоу-Блафф — мили две.

Подойти к обрыву показалось мне лучшим вариантом, поэтому я описал широкий круг, присматриваясь к следам и разведывая местность. Вот тогда-то у меня появилось гнетущее чувство, что лес вовсе не пуст. Возможно, оттого что я нервничал.

Кейти могла приехать в любое время, могла быть не одна, поэтому я должен прежде присмотреться к ее спутникам, а уж затем показываться. Ее могут преследовать. Человек в бегах должен исключить любой риск. Я завел кобылу в воду и поплыл через реку.

Старая тропа в этом месте раздваивалась, одна тропинка вела к нескольким хибарам, которые назывались Уайт-Коттон, другая шла на северо-восток, где пересекалась с очень неудобной дорогой, ведшей на север к Далби-Спрингс и на юго-восток к парому. Повернув с тропы, прежде чем она достигала дороги, я, стараясь оставлять как можно меньше следов, поехал через лес к Уиллоу-Блафф.

Собственно, Уиллоу-Блафф представлял собой скопление нескольких утесов, которые на самом деле были высокими берегами, поросшими ивами. В зарослях кустарника с парой торчащих из него сосен я спешился. Не знаю почему, но я был близок к панике. Молчание леса просто подавляло, я боролся с желанием вспрыгнуть в седло и скакать отсюда как можно дальше.

Освободив подпругу, я уселся рядом с лошадью на корточки и раскурил трубку, прислушиваясь и присматриваясь. Земля пахла прелыми листьями и деревом. Вдоль упавшего бревна полз крупный рыжий муравей, среди диких цветов лениво жужжал шмель — других звуков я не слышал.

Подо мною справа находился Уиллоу-Блафф. Там стояла покосившаяся бревенчатая хижина, чем-то похожая на жалкого старого пьяницу. Неподалеку от берега Серной реки был источник, остатки корраля, сооруженного из жердей, и незаконченная изгородь. Я слышал, как бежала вода по ветвям огромного старого дерева, упавшего с берега в реку.

Внизу лежали открытые луга, и отсюда, сверху, сидя на корточках, я мог видеть все, что происходило там, не будучи замеченным. На солнечном припеке зажужжала муха, моя лошадь мирно щипала траву, внизу лениво плеснула рыба. Поправив револьверы на поясе, я выбил трубку о ладонь. По-прежнему ничего подозрительного, однако я чувствовал себя, как медведь с больным зубом. Кейти скоро будет здесь.

Когда они появились, я не ожидал, что все будет так. С Кейти были Лейси Петрейн и Джон Тауэр, они вели запасную лошадь. Тауэр спешился и помог сойти обеим девушкам, но я продолжал сидеть, как сидел.

Подавив свое нетерпение, я сидел и слушал. Если их преследовали, я должен был это увидеть. Через десять минут мое терпение иссякло и я направился вниз по склону.

— Каллен! — Кейти побежала ко мне. — Мы слышали, что тебя убили! Уоррен сказал, что застрелил тебя!

Это звучало так дико. Вначале. Но потом появились подробности. Оказывается, по дороге к ним подскакал всадник, оказавшийся Уорреном, который вне себя от радости кричал:

— Я убил его! Я убил его!

— Кого убил? — требовательно спросил Тауэр.

— Я убил этого преступника! — Уоррен был настолько возбужден, что его глаза остекленели. — Я убил Каллена Бейкера!

— Ты убил Каллена Бейкера? — спросил Тауэр. — Такой щенок, как ты?

— Не смей со мной так разговаривать! — визгливо закричал Уоррен. — Не смей! Я убил Каллена Бейкера!

— Ты врешь, — сказал Тауэр. — Ты сошел с ума.

Уоррен засмеялся, а Кейти просто была шокирована его поведением. Он вел себя как пьяный. В нем была какая-то странная, почти садистская, отталкивающая сила.

— О, я точно убил его! Он считал себя таким великим! Он сидел в кустах с каким-то другим парнем. Я пристрелил их обоих. Каллен лежал в своей клетчатой рубашке, которую носил почти всегда, и он даже не понял, что с ним случилось. Тот, второй, которого звали Кирби, он начал было подниматься и…

— Ты убил его спящим? — лицо Тауэра побледнело от гнева. — Ах ты, маленькая подлая…

— Он не убил его, мистер Тауэр, — сказала Кейти. — Я чувствую, что Каллен жив.

Уоррен, покраснев, повернулся к ней.

— Дурочка! Разве ты не видишь? Он мертв! Он теперь ничто — кусок мертвой плоти! И это я убил его! Я! Нечего хныкать о нем! Теперь обо мне все будут говорить. Я стану чело веком, который убил Каллена Бейкера!

— Кажется, — сказал Тауэр, — кажется, сейчас я его убью.

— Нет, — остановила его Кейти. — Он не понимает. — Она обратилась к Уоррену. — Здесь человеком восхищаются за то, что он смело смотрит в лицо другому вооруженному человеку, выясняя с ним отношения. Восхищаются не убийством, а храбростью в драке. Вами не будут восхищаться как убийцей Каллена Бейкера, вас будут презирать как человека, поднявшего руку на спящего.

Затем они повернулись и уехали, а Уоррен смотрел им вслед. Последнее, что они слышали, был гаденький смешок.

— Не верю, — сказала Кейти. — Я еду к Уиллоу-Блафф.

В конце концов они приехали.

И вот мы стояли в нежном солнечном свете, наши ноги утопали в сочной луговой траве, над головой расстилалось голубое небо и проплывал белый тополиный пух. Мы слышали журчание воды, и я смотрел на Кейти, а она смотрела на меня. Я знал, что мой дом будет там, где она, что не нужна мне земля, которой владел отец, не нужно вообще ничего, кроме нее.

Тауэр повернулся к Лейси:

— Мне нужно кое-что сказать тебе, Лейси. Я люблю тебя. Я приехал в Техас, разыскивая тебя. По-моему, я полюбил тебя с тех пор, как ты стала женой Терри. Но, Лейси, я не хотел его убивать, вовсе не хотел.

И вдруг Кейти очутилась у меня в объятьях, я не думал ни о чем, только услышал слова:

— Джон, кажется, нам тоже следует уехать на Запад.

Кейти тоже что-то говорила мне, но я, взглянув вверх, отбросил ее от себя.

На краю леса, сразу же за источником стояли Чэнс Торн и Сэм Барлоу. С ними еще двое.

Они стояли редкой цепью и держали нас на мушке.

В пятнадцати футах от меня стоял Джон Тауэр, развернувшись к ним лицом.

— Джон, — сказал я тихо, — похоже, нам придется пострелять. Мы оба понимали, что случится с девушками, если мы не убьем бандитов. — Я беру Барлоу и Торна, — сказал я ему тихо. — Ты — остальных.

— Согласен, но ты берешь себе лучших.

Сэм Барлоу ухмылялся:

— Жаль, что мы не у той могилы, что вы тогда выкопали для меня. А то бы уложили в нее вас.

— Джон. — Бандиты подходили ближе. — Я кое-что изобрел: мгновенно достаю и нацеливаю револьвер. Испробовал это на Даде Батлере в Форт-Уорте.

— Я видел.

— Это дает мне маленькое преимущество.

— Точно.

Они приблизились уже на тридцать футов, Чэнс уставился на Кейти, взгляд его не предвещал ничего хорошего.

— Ты всегда презирала меня, — хохотнул Чэнс. — Но что бы ни случилось здесь, этого не узнает никто, учти. Никто никогда не узнает…

— Мне бы хотелось поджарить тебя, Каллен, — цедил Барлоу, — но не хочется заставлять дам долго ждать. Им не терпится принять настоящих джентльменов, поэтому мне придется просто убить тебя.

— Сэм, — начал я, — Сэм, хочу сказать тебе одну вещь. — Я тянул слова.

— Да? Какого дья…

И тут блеснула короткая молния выстрела, грянул гром. В эту секунду был реализован труд упорных тренировок, помноженных на цену жизни. С абсолютным спокойствием я всадил две пули в Барлоу, затем чуть переместив дуло, пристрелил Чэнса Торна. Моя четвертая пуля прошла сквозь шею Чэнса, залив его кровью.

Я направился вдоль источника к Барлоу. Тауэр тоже сделал все, что мог.

Барлоу пытался встать. Он знал, что ему крышка. Две пули сидели у него в животе. Он умирал и хотел только одного: сделать мне больно и утащить с собой.

— Боба Ли прикончили, — прохрипел Барлоу. — Он заехал домой и направлялся в Мексику, там его и подстерегли Пикоки. — Он хрипло вздохнул, на его лбу появились капельки пота. — А Биккерстафа прикончили в Альварадо. Теперь я прикончу тебя.

Он направил на меня дуло револьвера, но я вышиб его из руки бандита.

Чэнс извивался на забрызганной кровью траве, он умирал под мягким полуденным солнцем Техаса.

— Жаль… Жаль…

Чего ему было жаль, так никто из нас и не узнал, потому что Чэнс скончался тут же на лугу, глядя в высокое небо сквозь листья дуба, росшего у источника.

— Все получилось, Каллен, — сказал Тауэр. — Никогда бы не поверил.

Лейси рвала свои нижние юбки, чтобы перевязать его прошитое пулей плечо.

— Уоррен кричал, что убил тебя, — сияя, произнесла Кейти, — и если ты здесь больше не появишься, этому все поверят. А в другом месте ты возьмешь себе другое имя…

Мы поменяли седла, чтобы я смог ехать на запасном коне, а Кейти на моей кобыле. У нас был племенной конь и кобыла — мы воплощали в жизнь мою мечту вместе с Кейти Торн!

Мы, четверо живых, оставив за собой четверых мертвых, скакали навстречу солнцу.

Так это было. Хотя в болотах и заливах Серной реки и озера Кэндо до сих пор утверждают, что Каллен Бейкер был непокоренным мятежником, а те, кто читал книгу Томаса Уоррена, еще добавляют, что он был пьяницей, убийцей и вором.

Только это не конец истории.

Человек может разводить лошадей, а на досуге читать книги и даже изучать законы, если у него есть любящая и заботливая жена. А для образованного человека мир шире, и ему открывается масса возможностей реализовать себя в нем. Однако старые привычки не забываются, и на моем столе лежит кольт-«драгун», отполированный, вычищенный и заряженный, чтобы напоминать мне былые дни в болотах, когда я изобрел первый быстрый выстрел.

Сегодня из города приезжает Джон Тауэр, и мы вместе пойдем к корралям, чтобы поглядеть на лошадей — два рослых старика, которые давным-давно стояли бок о бок на залитом солнцем берегу Серной реки… Но это было так давно, кажется, в другом летоисчислении и даже в другом мире.

Note1

Программа реорганизации южных штатов США после Гражданской войны (1861 — 1865 гг).

Note2

Имеется в виду война за независимость Техаса от Мексики, 1836 г. Штат Техас вошел в состав США в 1845 г.

Note3

Остин — столица штата Техас.

Note4

Новая Англия — район на Северо-Востоке США, включающий штаты Коннектикут, Мэн, Массачусетс, Нью-Хэмпшир, Род-Айленд и Вермонт.