Глава 10

Тем утром, когда горожане напали на наш лагерь, с Кэйт приключилась незамысловатая история. Еще в темноте парни рассеялись вдоль изгороди, чтобы проверить ее сохранность. Обнаружив несколько проломов, они починили их и появились вновь у костра с первыми проблесками зари.

— Моя лошадь стояла уже под седлом, — начала Кэйт свой рассказ, — поскольку я всегда держу оседланных лошадей для себя и каждого из ребят, так, на всякий случай. Неожиданно с запада раздался громоподобный нарастающий звук. Мы осмотрелись и увидели над долиной облако пыли, которое быстро двигалось в нашу сторону. И тут Харви Нугент спас мне жизнь: он просто схватил меня, закинул в седло и, заорав «Стампедэ! Скачи!», огрел лошадь нагайкой. Та сорвалась с места и понесла. Оглянувшись, я успела заметить взбесившееся стадо. Ведомые страхом бизоны неслись во весь опор, приближаясь к лагерю.

— Что стало с остальными? Им удалось спастись?

— Не знаю. Моя лошадь унесла меня оттуда, и я проскакала несколько миль, прежде чем опять взяла ее под контроль. Но к тому времени было уже слишком поздно что-нибудь предпринимать. И меня ранили.

— Кто в тебя стрелял?

— Я заметила человека с ружьем, когда обернулась. Он стоял совершенно открыто на холме за долиной, откуда появилось стадо. Поднявшаяся пыль не достигала его позиции, и я видела его так же хорошо, как вижу тебя сейчас. Он поднял ружье, прицелился и выстрелил. Между нами было добрых триста ярдов. Но если он достаточно хорошо разглядел мишень, чтобы прицелиться с такого расстояния, то наверняка знал, что стреляет в женщину.

— На таком расстоянии ты не могла узнать его.

— О, я его узнаю! — Кэйт посмотрела на меня. — Он хотел меня убить. Жаждал найти меня на земле, перемолотой копытами животных, потому что после этого никто даже не заподозрил бы, что в меня стреляли.

— Как же ты его узнаешь?

Лишь на мгновение Кэйт засомневалась.

— На нем был черный с белым кожаный жилет из шкур гольштинских коров.

Гольштинцы — молочная порода, и я сомневаюсь, что к западу от Миссури можно встретить и дюжину таких животных. Определенно, они не попадались мне в Техасе, хотя и не хочу утверждать, что там их нет совсем. Но шанс увидеть второй такой жилет в этой области выходил за пределы разумного.

Безбрежное, ярко-голубое небо накрывало серовато-зеленую равнину, и, куда ни бросишь взгляд, кругом волновалось бескрайнее неспокойное море высокой травы, покрывавшееся рябью при каждом прикосновении ветра.

— Ты не заметила чего-нибудь еще, что помогло бы опознать убийцу? — спросил я, когда мы пересекли степь.

— Он показался мне худощавым… Но, возможно, я ошибаюсь — слишком велико было расстояние.

Эту женщину, ехавшую рядом со мной, я любил. Я любил ее… Как долго? С самого первого момента нашей встречи. Однако за все проведенное вместе время я не нашел способа сказать ей об этом, ни разу не заговорил о любви. Я боялся, что не найду нужных слов выразить овладевшие мною чувства, а еще больше страдал от неуверенности в том, захочет ли она вообще меня слушать. Я редко общался с женщинами и всегда испытывал при этом приступ косноязычия.

Теперь же, когда мы ехали с ней бок о бок, все мои мысли устремились только к ней.

Мне доставляло удовольствие видеть профиль ее прекрасного лица против света, и я частенько позволял себе эту маленькую радость, когда мы вместе работали или отдыхали. Сильная, смелая, красивая, Кэйт, казалось, была создана для того, чтобы стать матерью сыновей такой земли, как Биг-Бэнд.

Ей, так же как и мне, подходила по духу наша дикая страна. Попав сюда, она поняла, что наконец обрела свой настоящий дом, и любила этот край любовью дочери: все самые далекие его уголки от перевала Голова Лошади в Пекосе до Эль-Пасо-дель-Норте, от Форт-Девиса до Ойанага в Лайатаса.

Здесь каждое название совершенно по-особому ласкало наш слух: Гладкая скала, пик Ухо Мула, Черная гора, Желтый холм и Голубая страна. Загон Левой Руки, Западня Банта, горы Чинати. Прекрасные уединенные места — Солитарио, гора Дикой Лошади, ущелье Марискал — она знала так же хорошо, как и я.

Мы ехали вместе, пристально осматривая застывшие холмы в поисках источников или образовавшихся после вчерашнего дождя водоемов. Она трудно переживала свое горе, а у меня в груди нарастало смятение перед тем, что старая жизнь, возможно, безвозвратно ушла в прошлое.

С тех пор как индейцы разрушили родительский очаг, я уже нигде и никогда не чувствовал себя дома. Несмотря на чуткое отношение ко мне семьи Джима Сазертона, я был там чужим. От одиночества не избавило меня и возвращение в Америку.

Осенью 1858 года, покинув Англию, я в Сант-Джозефе купил билет на поезд до Соленого озера — двадцать один день пути. Состав останавливался через несколько часов, чтобы дать мулам напиться и попастись. Конечно, быстрее было бы добраться на перекладных с частой сменой лошадей, но мне нравилась такая неспешная езда и постепенное вживление в этот особый, уже немного забытый мир.

На Соленом озере я вышел на платформу и немедленно погрузился в атмосферу золотой лихорадки, захлестнувшей город. Почти все свои деньги я потратил на покупку лошади и вьючного мула и отправился через перевал на прииск Черри-Крик.

Первой же ночью ко мне подошел рослый старатель и, пристально разглядывая мое лицо, спросил:

— Эй, послушай, не ты ли тот парнишка, который пристрелил Моргана Рича?

Все головы сразу повернулись к нам, поскольку в то время много говорили о «нехороших людях», то есть о тех, с кем лучше не связываться. Золотодобытчики обожали до хрипоты спорить, кто из их кумиров самый меткий и быстрый стрелок. Их личные качества обсуждались как достоинства беговых лошадей на торгах. В этих краях Морган Рич был известной фигурой.

— Давняя история, — ответил я и повернулся, чтобы уйти.

— Да ладно, не скромничай! — запротестовал он, схватив меня за руку. — Пойдем, выпьем! Угощаю!

— Я не пью. — И это было почти правдой.

— Считаешь меня недостойным выпить с тобой? — пошел в атаку парень. — Если ты думаешь, что я тебя испугался…

— Уверен, что нет, — успокоил я и ушел.

На рассвете мой конь уже скакал далеко от лагеря, унося меня прочь.

На том все бы и кончилось, но две ночи спустя судьба столкнула меня с тощим мрачным типом со скользкими глазками, который узнал меня и громко заорал:

— А, вот ты где, так называемый мужчина, который сбежал от Макклауда в Черри-Крик.

— Ты лжешь, — тихо, но внятно произнес я, — и если Макклауд заявлял о чем-нибудь подобном, он тоже лгал.

— Я не позволю тебе так со мной разговаривать!

Вот как обернулось дело, и выхода у меня не было, потому что, спусти сейчас эту ссору на тормозах, я навсегда закрепил бы за собой славу труса.

— Трепать языком просто. Ты, кажется, забыл, что у тебя есть револьвер, — передал я ему инициативу.

Мой шаг пришелся ему не по душе. Думая, что я блефую, он неожиданно для себя оказался в положении, в которое никак не хотел попасть, — получил однозначный вызов. Теперь смерть заглядывала ему в лицо, как битая карта на столе…

Всего лишь обыкновенный болтун, парень не желал драться, но своим дурацким поступком сделал выбор за нас двоих. Судьба загнала нас к барьеру, у которого никто не стремился оказаться. Теперь он должен был драться или, как трус, покрыть свое имя позором. Рьяно, отчаянно схватился мой противник за револьвер.

И я убил его.

Не хотел! Но таковы были правила в то время в той стране, где мы жили. День еще не закончился, и мне пришлось уходить. На сей раз я ехал в Санта-Фе.

Позже, в Остине, вступил в рейнджеры и целых два года патрулировал границы, защищая интересы закона.

Война началась внезапно, неожиданно для меня. Избегая стычек, я часто отлучался в служебные объезды по территории и неделями находился вдалеке от источников новостей. Но когда до меня дошло это известие, я ушел в отставку и отправился на Север, чтобы вступить в кавалерию федералов. Так я попал к капитану, сейчас уже полковнику-лейтенанту, Эдвардсу, высокому строгому холостяку, такому же одинокому, как и я, и так же искренне влюбленному в ту непокоренную страну, из которой я приехал. Мы часто подолгу разговаривали об Англии и Европе, где он вырос, о Техасе и индейцах.

Мой опыт рейнджера, познания в искусстве разведки заслужили его высокую оценку, и он убедил в этом остальных. Я прошел комиссию и стал кавалеристом Фила Шеридана.

При первой встрече Шеридан отнесся ко мне довольно холодно.

— Ты техасец? — с пренебрежением спросил он.

— Да, сэр, — ответил я. — И когда война закончится, опять стану им. Такого деления не признаю. Я пришел защищать Федерацию, сэр.

— Я тоже, — был ответ.

Войну мне довелось закончить в чине капитана с надеждой на будущее не больше, чем у отстрелянного патрона.

Оказавшись в Мексике, я встретил своего старого врага, бежавшего от техасского правосудия. Он добился успеха в Чихуахуа и состоял в браке с девушкой из видной мексиканской семьи. К сожалению, он умел быстрее говорить, чем доставать свой револьвер, хотя и яростно пытался преуспеть в последнем. Лучше бы он меньше болтал или выбирал слова поучтивее.

Высокий симпатичный мексиканец мельком взглянул на тело, а затем на меня.

— Он мне никогда не нравился, — заметил он, — но… Если у тебя нет быстрой лошади, я одолжу.

Его весьма тактичное предложение оказалось как нельзя кстати.

— Я куплю что-нибудь выпить? — предложил я.

— Конечно… — улыбнулся мой новый друг, — только в другой раз… и к северу от границы.

Иными словами, следовало поторопиться с отъездом.

Я сел на лошадь, когда Полярная звезда уже сияла в небе, и направился в Техас.

Несколько дней спустя на вымокшей при переправе через Рио-Гранде лошади въехал в жизнь Кэйт Ланди.

И теперь Кэйт, крикнув: «Смотри, Кон!» — вернула меня из воспоминаний.

Судя по огромному облаку пыли, кто-то кратчайшим путем несся нам наперерез — либо стадо бизонов, либо большой отряд всадников.

Я быстро развернул лошадь и галопом погнал ее вниз по ущелью в противоположном направлении. Кэйт не отставала.

Страшный грохот нарастал с молниеносной быстротой. Мы сделали небольшой маневр в сторону от накатывающейся лавины и перешли на шаг. Всадники проскакали мимо по дну ущелья в каких-нибудь пятидесяти ярдах от нас… но нас не заметили.

Только Макдональд со своей компанией мог так спешить в Хикамор.

Когда мы выбрались из ущелья, я не поехал по следам отряда. Кэйт становилось все хуже. Она держалась в седле только благодаря своему характеру. Надо было что-то решать.

— Куда мы направляемся, Кон? На Хикамор в другую сторону.

Я не мог ее обманывать.

— Ты не доедешь до Хикамора. Потеряешь сознание и упадешь с лошади. Мы возвращаемся в город.

— В город?

— Тебе нужна помощь. Там есть доктор и кровать. Я позабочусь, чтобы она тебе досталась.

Некоторое время она молчала, а затем сказала:

— Кон, они убьют тебя там. За тобой, а возможно, и за мной идет охота.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — возразил я. — Их лучшие бойцы ушли с отрядом на запад, к Хикамору, а твоя рука в плохом состоянии. Тебе нужен хороший уход. И ты его получишь.

— Рана не глубокая…

— От замасленной пули? Которая неизвестно где до этого побывала? Рану необходимо промыть, обработать.

Подъезжая к городу, мы предприняли все меры предосторожности, и нас никто не заметил, пока наши лошади не вышли на центральную улицу.

Джон Блэйк преградил нам дорогу.

— Здравствуй, Джон, — остановил я коня. — Ты не поехал вместе с остальными?

— Я начальник полицейского участка города, а не наемник.

— Приятно слышать. А где доктор?

Он взглянул на Кэйт, и я заметил, как посуровело его лицо. Он резко повернулся.

— Сюда… Док у себя в кабинете.

Доктор поднял голову, когда мы вошли. Его глаза сразу остановились на Кэйт. Он бросился к ней и подхватил как раз в тот момент, когда она начала терять сознание.

Мы усадили ее в кресло, и полицейский отвернулся к окну. Его профиль казался высеченным из камня. Наконец он взял себя в руки и задал вопрос:

— Что произошло? Несчастный случай, мэм?

— Нет, Джон Блэйк, — четко произнесла Кэйт, — выстрел был сделан с твердым намерением убить меня, и совершил это человек, который прекрасно знал, кто я такая.

— Вы узнали его?

— Он носит кожаный жилет, черный с белым кожаный жилет.

Блэйк не скрывал своего удивления и повернулся ко мне:

— Что за человек? Ты видел?

— Его видела только Кэйт, и то издалека. Меня там не было. Она говорит, что он худощавый. Но если ему удалось сделать прицельный выстрел, наверное, не сомневался, в кого стреляет. К тому же ни один из наших погонщиков не использует дамское седло.

Доктор Мак-Уайт промывал темную, опухшую руку Кэйт. Рана кровоточила.

— Джон, — предупредил я, — человека в жилете мне придется найти. — Он молчал, и растерянное выражение его лица озадачило меня. — Тебе известно, кому принадлежит жилет?

— Нет.

— Значит, выясню.

— Не стоит, — настаивал и даже почти просил он. — Оставь, Кон. Она ранена неопасно, с ней все будет хорошо.

На веранде застучали сапоги, и дверь резко распахнулась. Линда Макдональд появилась в дверях. За ее спиной стояла дюжина вооруженных горожан.

— Вот они! — воскликнула она. — Я вам говорила, что парочка здесь!

— Эй, ты, бросай оружие! — обратился ко мне их лидер, лицо которого показалось мне знакомым. Да, в тот день около банка он стоял рядом с Талькотом.

Джон Блэйк встал между нами.

— Что с тобой, Барроуз? Дюри привел миссис Ланди… она ранена.

— Ну и что? Он один из них, мы его повесим. И ее тоже, — добавил он вызывающе.

— Только дождитесь, пока меня уволят из полиции, — спокойно парировал Блэйк.

Линда Макдональд наскочила на него.

— Мой отец всегда говорил, что вы перебежите на их сторону. Вы никогда не нравились ему. — Ее лицо вспыхнуло, глаза заблестели. — И он поручил мне… — Линда, без сомнения, восхищалась собой. В известном смысле ее устами отец отчитывал сейчас великого Джона Блэйка, и девушка упивалась его могуществом и славой. -… Объявить, что вы уволены!

— Что?! — воскликнул Джон Блэйк.

— Это правда, Джон, — подтвердил Барроуз. — Макдональд сказал мне, что оставляет право принимать решение Линде. Если вы попытаетесь помешать нам, то будете уволены.

Барроуз тоже получал удовольствие, делая свое заявление. Этот ничтожный человек наслаждался возможностью свергнуть гиганта, который так долго воплощал в себе силу его города.

— Ты больше здесь не закон, Блэйк. Ты уволен.

Кэйт приподнялась на локте.

— Вам, кажется, нужна работа, Джон? Могу предложить место.

Он сомневался.

— Нет, — наконец ответил он, — я ничего не смыслю в коровах.

— Тогда возьмите телеграмму. — Кэйт протянула ему листок. — Как только началась заварушка, я послала запрос. Если кто и мог удержать зыбкий мир, то только вы. Проблема в том, что я задержала ее, не отдала сразу. Оправдание — я не видела вас. Но и не искала, за что вы можете меня осудить.

Он взял телеграмму и быстро прочитал.

— Вы понимаете, что здесь сказано? Это развязывает мне руки! Никаких ограничений!

— Так и должно быть, господин судебный исполнитель. Вот почему я использовала все свои связи, чтобы получить для вас это назначение. Мне не нужны никакие поблажки с вашей стороны, так же как я не хотела бы их по отношению к любому другому.

Барроуз переводил взгляд с одного на другого, силясь постичь происходящее.

— Но Джон не судебный исполнитель, — возмутился он. — Его уволили.

Глаза Линды Макдональд зло блеснули.

— Может, еще скажете, что он главный судебный исполнитель Соединенных Штатов? А, миссис Ланди?

— Да, это так, — спокойно ответила Кэйт.

Джон Блэйк повернулся к Линде.

— Мисс Макдональд, где ваш кожаный жилет?

Глава 11

Она посмотрела на него ничего не выражающим взглядом.

— Не понимаю вас, мистер Блэйк.

— Ваш личный кожаный жилет. Черный с белым кожаный жилет. Где он?

Она пожала плечами.

— Я думаю, дома. Где же ему быть?

— Пойдемте к вам домой. Попрошу доктора сопровождать нас, если он больше здесь не нужен. Мне надо посмотреть на жилет.

Сначала я подумал, что девчонка сама стреляла в Кэйт, но наблюдая, как лихорадочно она искала причину такого интереса к одежде, догадался, что моя версия не верна.

Джон Блэйк явно подозревал не ее. Ринувшись к двери, судебный исполнитель вдруг остановился:

— Теперь позвольте мне кое-что сказать вам, миссис Ланди. Это также касается и тебя, Кон. Войне конец, вы меня слышите?

— Сообщите новость Эрону Макдональду, — предложил я. — Он уже убил нескольких моих людей, защищавших арендованную нами землю.

— Для меня это не имеет значения, — отрезал он. — Никакой стрельбы!.. Все остальное устроится в лучшее время.

— Остановит ли это тех, кто отправился громить Хикамор?

Он ничего не ответил, а повернулся ко мне спиной и двинулся вслед за Линдой. Возле двери она обернулась, и наши глаза встретились. Ее переполняла ярость.

— Вы еще увидите! — воскликнула она. — Мой отец лучше любого из вас и сильнее. Сейчас он уже похоронил ваш дурацкий городишко, а когда вернется, вы узнаете, кто есть кто!

Кэйт только улыбнулась в ответ. В первый раз, кажется, Линда сбросила маску холодного высокомерия, которая прежде не сходила с ее лица.

— Хотелось бы мне знать, что вы станете делать, — заметила Кэйт, — если ваш отец умрет.

В ее словах не сквозила жестокость. Кэйт размышляла и выглядела совсем как прежде. Однако слова ее произвели неожиданное впечатление на Линду, видимо, подобная мысль впервые посетила ее. Наклонив голову, она удалилась. Мы с Кэйт остались наедине в кабинете доктора.

— Тебе нужно отдохнуть, — настаивал я, собираясь встать.

— Не уходи, — попросила она. — Понимаешь, Кон, наверное, не стоило начинать все это. Мы потеряли несколько отличных парней.

— Не ты, так другие сделали бы то же самое, — честно ответил я. — Они очень любили Тома.

Несколько минут она молчала, только мерное тиканье часов на столе нарушало тишину.

— Кон, я хочу домой, — произнесла она тихо.

— Хорошо.

— Увези меня домой, к нам домой.

После стольких лет, проведенных рядом, все оказалось так просто. Моя душа воспарила от радости. Я вскочил, сделал несколько быстрых шагов по кабинету и повернулся к ней.

— Я тоже очень хочу домой, — горячо сказал я. — И всегда этого хотел.

— Все должно было случиться само собой, Кон. Неожиданно, и это правильно.

— Конечно, — согласился я, прислушиваясь к стуку копыт на улице. Уже несколько минут, как мой слух засек этот звук, но только теперь до меня дошел его смысл, — лошади все приближались и приближались.

Всадники все подъезжали и подъезжали, внезапно тормозя, как перед невидимой стеной, поднявшейся у них на пути. Подойдя к окну, я увидел одиноко стоявшего посреди улицы Джона Блэйка в его обычном черном костюме. Он стоял как скала и смотрел на запад, откуда прибывали бойцы.

И тут раздался голос Макдональда:

— Прочь с дороги, Джон Блэйк. Мы знаем, что они здесь, и пришли за ними. По ним плачет виселица, и в конце концов победа будет за нами.

Я не мог разглядеть всех, кто теснился за спиной Макдональда, но среди тридцати с лишним всадников мелькали и лошади без седоков. Некоторые седоки безжизненно свешивались с седел. Другие были в таком состоянии, что едва ли могли помышлять еще об одной перестрелке. Их неплохо отделали. Они представляли собой весьма плачевное зрелище. Теперь же дорогу им преградил всего один человек.

— Ты с ними заодно! — выкрикнул Макдональд. — Когда придет время писать докладную, мы не станем ничего скрывать… Если ты не уберешься с дороги…

Одним прыжком я выскочил на веранду и предстал перед ними.

— Не надо орать. Я к вашим услугам.

— Это мои проблемы, Кон, — спокойно остановил меня Джон.

— Мне нужны два человека из этой компании, — четко произнес я.

Но никто не слушал меня и даже не смотрел в мою сторону. Они глядели на восток, поверх головы Джона Блэйка, и тут я опять услышал топот копыт… множества копыт.

Краснокожий Майк с дюжиной вооруженных парней из Техаса окружал отряд Макдональда.

Кто-то метнулся между домами на противоположной стороне улицы, и я увидел Мегари с обрезом в руках. На крыше соседнего дома стоял Батери Мэйсон, держа наготове винтовку.

Затем показались остальные и замкнули кольцо.

— Джон, — фамильярно обратился к полицейскому Краснокожий Майк, — не мог бы ты отойти немного в сторону. Нам нужно кое-что убрать с улицы.

— Эй, ребятки, — крикнул кто-то сзади Галардо, — держите под прицелом центр улицы, а мы с Френчи позаботимся о тех, кто попытается улизнуть.

С веранды мне хорошо было видно, как эти обрезы привели в смятение Макдональда и его сторонников. Они оказались в мышеловке: оставалось только захлопнуть крышку. Среди окруженных находился и Дару, но в отличие от других, как я и ожидал, он занял удобную для себя позицию. Дару принадлежал к тем, кого следовало обильно приправить свинцом, прежде чем подавать на стол. По большому счету я симпатизировал ему, но именно его собирался застрелить первым, поскольку знал, как опасен этот парень, хотя, кроме него, в их шайке имелись еще достойные противники.

— Ты назвал Дюри, Эрон? — переспросил Дару. — Беру его на себя.

— Никакой стрельбы! — Голос Джона Блэйка прозвучал негромко, но четко, как набат, и каждый из нас отчетливо слышал его слова. — Эрон Макдональд, вы арестованы!

Банкир рассмеялся.

— Арестован? Но по чьему предписанию? — На напряженном лице его появилась язвительная ухмылка.

— Покушение на убийство, — отчеканил Джон Блэйк, не меняя тона. — Вы пытались убить Кэйт Ланди.

Конечно же, только Эрон Макдональд и мог надевать черный с белым кожаный жилет.

В тот момент мне некогда было наблюдать за тем, как поведет себя в новой для него ситуации Макдональд. Хорошо зная привычки и мотивы поведения жителей Запада, я следил за остальными, и особенно за Дару.

— Есть ли у вас основания для обвинения, господин судебный исполнитель? — спросил Дару.

— Раненая миссис Ланди сейчас в кабинете врача. Она сказала мне в присутствии доктора, что в нее стрелял человек в кожаном жилете. Кон Дюри тоже слышал ее слова. Жилет принадлежит дочери Макдональда, но в тот день он сам надевал его.

Дару бросил ружье и потянулся к пряжке ремня.

— Я выхожу из игры, Джон, — предупредил он. — Не хочу иметь ничего общего с человеком, способным стрелять в женщину.

Ружья с глухим звуком посыпались на землю.

— Мы нужны тебе, Джон? — обратился Дару к Блэйку.

— Нет, — ответил тот. — Возвращайтесь домой и оставайтесь там.

— Не спешите, господин судебный исполнитель, — заявил я. — Задержите Талькота. Требую обыскать его дом. Во время нападения похищено золото Кэйт Ланди.

Дару выругался и добавил:

— Вор заслуживает виселицы, как и тот, кто поднял руку на женщину. Я сам готов затянуть петлю на их горле!

Эрон Макдональд застыл в седле. Вдруг мое внимание привлек какой-то шорох. Повернув голову, я увидел Линду, широко открытыми глазами смотревшую на своего отца.

Я проследил за ее взглядом, и мне представилась картина, которую видела она. Не было на земле в тот момент более покинутого человек, чем Макдональд. Почти без каких-либо заметных движений толпа его сообщников как бы отхлынула от него. И только Талькот остался рядом, но и он держался особняком. Ему тоже хотелось бежать, но он не смел и выглядел как провинившаяся шавка. Макдональд оставался на месте только потому, что не знал, куда деваться. Любой другой в такой ситуации вызвал бы у меня жалость, поскольку он в полном одиночестве столкнулся с осознанием собственной ничтожности.

Деньги и самоуверенность вынесли его на какую-то высоту, создали иллюзию силы: одни его боялись, другие — уважали. Он и сейчас не лишился денег, но ни в одной лавке нельзя было купить на них то, без чего человеку невозможно жить среди людей.

Взглянув снова на Линду, я поразился нескрываемой ненависти и презрению к отцу в ее глазах.

— Ты хуже своего отца, — негромко произнес я. — На тебе вина за смерть Тома и за все, что произошло потом, поскольку ты знала, что делаешь.

Но она не слушала меня. Повернулась и пошла прочь. И не оглянулась — ни разу.

Глава 12

На следующий день город как вымер. Даже одинокие бродячие собаки исчезли с пыльной аллеи между подозрительно смотрящими друг на друга домами.

Банк оказался закрыт, как и «Эмпориум» Макдональда. Офис Хардемана служащие покинули еще вчера, в салуне Баниона в урочный час двери не распахнулись. На задних дворах трех домов жильцы молча грузили вещи в фургоны. На меня они не обратили никакого внимания.

Роди Линч заявился после полуночи с черным от пороха лицом, ухмыляющийся и довольный, несмотря на несколько пулевых царапин.

В двенадцати милях отсюда на него напал военный отряд молодых кайова, и у него было время вспомнить прожитые годы. Около двадцати индейцев обложили Роди, который вез оружие. В своем распоряжении он имел более шестидесяти заряженных стволов, среди которых попадались и многозарядные ружья. В повозке имелось достаточно воды и провианта. Заметив приближение врага, Роди добрался до вытоптанной бизонами поляны и приготовился к встрече. Он успел установить фургон и распрячь коней. Кайова очень интересовались лошадьми, а тут казалось, что добыча сама шла в руки.

Роди — отличный стрелок, и патроны беречь не собирался. Кроме своих, у него в фургоне оставались более ста запасных комплектов. К тому же он любил хорошую драку с пальбой. Молодые воины считали одинокого бледнолицего легким скальпом. Когда они бросились в атаку, он расстрелял по ним семнадцать патронов из винчестера семьдесят третьей модели. Потом открыл огонь из винтовки Спенсера пятьдесят шестого калибра.

Потеряв воина и лошадь, кайова отступили, чтобы собраться с мыслями. Они видели только одного человека и думали, что никто, будучи в здравом уме, не станет так разбрасываться патронами, и потому вскоре напали снова. Трое зашли сзади, а остальные, выждав некоторое время, плотной группой бросились в лоб.

И опять Роди встретил их шквалом огня из винчестера, винтовки и револьвера. Первыми же выстрелами в упор он повалил индейца. Того даже подбросило в воздух. Прежде чем его изуродованное тело коснулось земли, бедняга умер.

Всего, с перерывами, бой длился пять часов. Линч немного знал язык кайова и разобрал кое-что из того, о чем они говорили. Некоторые предлагали уйти. Они не очень хорошо представляли себе, в какую переделку попали, но сражаться больше не хотели.

Пользуясь передышкой, Роди стал оскорблять индейцев на их родном языке и добавил, что дух оружия не на их стороне, а рядом с ним сражались духи великих воинов — врагов кайова.

Кто-то из молодых воинов гордо заявил, что пойдет в атаку один, и Роди уселся в ожидании его появления. Когда индеец оказался уже почти над ним, он пустил в ход свой кольт. Отступив окончательно, кайова унесли с собой все, что осталось от гордеца.

Я шел по улице и все больше убеждался, что городу конец. Не мы, а Эрон Макдональд уничтожил его. Теперь он сидел в тюрьме, ожидая суда. Ему пришлось несколько раз посылать за своей дочерью, но она не пришла. После того, что случилось, ее лишь однажды видели на людях: с двумя саквояжами она стояла на платформе в ожидании поезда.

Незнакомец ехал по улице верхом на ковбойской лошади и, поравнявшись со мной, остановился.