Сэкетты (№5) - Поездка за наследством

— Если поедете через Уилинг, — принялась советовать она, — то от конторы на Уотер-стрит ходит дилижанс. Это новая линия, но у них несколько почтовых карет.

— За каретами они будут следить, — сказала я. — Боюсь, что и за пароходами.

И тут я вспомнила одну вещь.

— По пути к вам я заметила на пустырях фургоны.

— Это все переселенцы, — пренебрежительно заметила хозяйка пансиона.

— В свое время мы все были переселенцами, миссис О'Брайен, — напомнила я. — Даже вы, когда покинули Ирландию.

— Вероятно, это так. Но почему-то теперь кажется, что было все иначе.

— Те, кто уже обосновался, на новых переселенцев смотрят свысока, — сказала я. — Но ведь кому-то надо осваивать новые земли. Когда они обживутся, тоже станут чувствовать себя вроде вас. — Тут мне в голову пришла одна мысль: — Пойду-ка взгляну на них.

— Очень прошу вас, надо быть поосторожнее! Особенно такой молоденькой, как вы! Вам придется идти мимо канатного двора мистера Джона Ирвина. А там встречаются такие грубияны!

— Все будет в порядке.

Несмотря на дым фабричных труб, висевший на городом, Питтсбург был очень красив. Я шагала по улице. На плече, доставая до кончиков пальцев, болтался ридикюль.

На канатном дворе рабочие были заняты, и, хотя некоторые взглянули в мою сторону, никто меня не окликнул. Только один парень, стоявший поближе, приподнял кепку. Я лишь кивнула в ответ, не улыбнувшись, даже не взглянув.

За двором расположились по крайней мере две дюжины фургонов. Вокруг бегали и играли дети. Женщина, набрав в рот прищепок, вешала белье. Выглядела она очень опрятно. Рядом играли двое чистеньких веселых ребятишек.

Я остановилась.

— Мэм, позвольте вас отвлечь на минутку?

Она вынула изо рта прищепки и быстрым движением поправила волосы.

— Конечно. Чем могу быть полезной?

— Вижу, вы переселенцы. Вы, случаем, направляетесь не в сторону Уилинга?

— Как раз туда.

— Мэм, мне надо в Уилинг, я могу заплатить. — И, не давая ей возразить, пояснила: — Не хочу ехать дилижансом. — Потом добавила: — За мной гонятся.

— У нас очень тесно, но…

— Я живу в горах. К работе привыкла. Сяду, где скажете, помогу стряпать. Маленьким буду сказки рассказывать…

— Вон идет Ральф, мой муж. Спросим его.

Ральф был крепко сложенный мужчина лет тридцати пяти, твердый, на вид решительный, но, как видно, и добрый.

— До Уилинга? Можем взять. — Он окинул меня быстрым пытливым взглядом. — Тебе ничего не будет стоить, но поможешь с ребятишками.

— Помогу. И заплачу, — ответила я. — Даю три доллара и еще два по приезде.

— Многовато, — отозвался он и ухмыльнулся. — Но деньги никогда не помешают. Видит Бог, жизнь дорогая. Надеялся найти здесь работу, но не повезло. Да и жить здесь нам не по карману. Подумать только, простая комнатенка обошлась бы мне за год в сто долларов! Сто долларов! Представляешь? Говядина семь центов за фунт… даже кукурузная мука по доллару за бушель! Мне здесь не прожить. — Он снова быстро взглянул на меня. — Знаешь ли, у нас никаких удобств. Один фургон и тот загружен.

— Ральф, она говорит, что приехала с гор. Наверно, привыкла обходиться попросту.

— Да, конечно! Обо мне не думайте. Я постараюсь никого не стеснить. Прошу только об одном — не говорите никому, что я с вами еду. Завтра, еще до рассвета, буду у вас.

Он снова поглядел на меня.

— А те люди, что тебя преследуют, как они выглядят?

Я коротко, но точно их обрисовала. Он кивнул.

— Не беспокойся. Можешь сидеть в фургоне, а когда захочешь, пройдешься пешком. Вряд ли они догадаются, что ты выберешь такой транспорт.

Когда я спустилась на кухню, миссис О'Брайен пила кофе. Взглянула на меня.

— Никого — только что смотрела. Пейте кофе. Я подогреваю вам суп, надо немножко поесть на дорогу.

— Как раз успею. Вы очень добры.

— Не стоит благодарности. Главное — берегите себя.

Тихо. Я надела шляпку и выглянула в окно. Ни огонька. Темно хоть глаза выколи. Саквояж я взяла в левую руку. Развязала ридикюль, обхватила рукоятку своего «дауна».

В комнате свет не включали. Миссис О'Брайен тихонько открыла дверь.

— Ступайте, и да поможет вам Господь!

Крыльцо скрипнуло. Я замерла, оглядываясь вокруг. Ничего. С реки несло сыростью, пахло мокрым шлаком. Спустившись с крыльца на цыпочках, я решительно шагнула вперед. До фургона нужно было пройти три больших квартала. Сначала жилой квартал, в этот час темный и безмолвный; за ним канатный двор и лесной склад с примыкающей к нему конюшней. Оттуда начинался пустырь, где стояли фургоны.

Вроде бы все шло нормально. Я отпустила револьвер и быстро зашагала вперед, подобрав юбки, чтобы их шуршание не мешало мне слышать каждый звук. Ридикюль свободно болтался на плече. Саквояж оттягивал руку. Я поменяла руки, но через полквартала, подходя к канатному двору, снова взяла саквояж в левую.

Далеко впереди показался слабый свет, должно быть фонарь. Наверняка Ральф запрягает лошадей. Тут я с беспокойством заметила неясную фигуру. До чего же темно…

Услыхала я его слишком поздно. Кто-то, зловонно дыша мне в лицо, грубо обхватил меня.

— Не кричать, убью. Теперь слушай. Тим в другом конце города, следит за почтовой станцией. Будь хорошей девочкой, и я ему не скажу, что отыскал тебя, — тихо говорил он. — Не знаю, куда ты собралась в такую ночь, но знаю, чем мы можем заняться, ты и я. Мы…

Подняв ногу, я изо всех сил ударила сапогом ему в ногу и одновременно двинула головой в лицо. Он был выше ростом, поэтому мой затылок пришелся ему аккурат в нижнюю челюсть. Он выпустил меня и, спотыкаясь, попятился. Размахнувшись, я ударила его по голове ридикюлем — а в нем были пистолет, патроны и несколько тяжелых монет. Я, может, и не вышла ростом, но всю жизнь трудилась, и силенки хватает. Он как миленький растянулся в грязи. Застонал, попробовал подняться и снова упал в грязь. Я посмотрела на него без малейшей жалости и пошла дальше. Скоро я уже была у своего фургона.

Несколько семей были уже готовы тронуться в путь. Ральф молча указал мне сесть в самый конец фургона, я забралась внутрь, и мы поехали.

Отыскав себе местечко среди узлов и свернутых постелей, я скоро заснула и проснулась уже при свете дня. На меня смотрели круглые глазенки двух малышей.

— Ну! — весело сказала я. — Меня зовут Эхо, а вас?

Девчушка, перебирая пальчиками, отвернулась, а мальчик произнес:

— Джимми. Я Джимми Дреннан, а это моя сестренка, Эмпили. Она боится.

— Эмпили? — переспросила я.

— Эмили! — обиделась она. — Эмпили! Он всегда так обзывает! — Глядя на меня, она спросила: — Разве Эхо — это имя?

— Меня так зовут, — заверила я. — Такое имя есть. Правда. Теперь мы так называем эхо, которое слышим, но раньше это было имя. Так звали нимфу. Это, как бы вам объяснить, вроде русалки. Она без конца болтала, и тогда Гера — это была богиня — постановила, чтобы Эхо никогда не говорила первой и никогда не молчала, когда говорят другие. Эхо влюбилась в Нарцисса и, когда он умер, зачахла. И остался от нее один только голос.

— Это сказка! — заявил Джимми.

— Верно, причем очень, очень старая. Когда я поступила в школу, мне обо всем этом рассказал учитель.

— Ты тоже зачахнешь, пока не останется один голос? — спросил Джимми.

— Надеюсь, что нет, — ответила я. — Мне еще ни разу не повстречался Нарцисс.

— Еще повстречается, — сказала, усаживаясь рядом, его мать. — Меня зовут Лаура Дреннан. Надеюсь, они не слишком вам надоедают.

— Нет, как видите. Там, где я живу, мне как раз ребятишек и не хватает.

— Где вы живете?

— В горах Теннесси. Далеко в горах. У нас там много медведей.

— А людей они едят? — строго спросил Джимми.

— Не часто, — заверила его я, — хотя если сильно проголодаются, то могут и съесть.

— А ты видела медведя? Дикого. Близко, а?

— Много раз. Мой дядя и сейчас не встает с постели, потому что схватился с одним из них. Потревожил медведя, вот он и набросился на него, а у дяди не было с собой ружья.

Ральф Дреннан поглядел через плечо.

— Говоришь, дрался с медведем? И без ружья?

— У него был с собой нож, да еще топор. — Пояснила для Джимми: — Такой, у которого лезвия с обеих сторон. Пришлось драться тем, что оказалось под рукой. Но медведя он убил.

Ральф, не веря, поглядел на. меня и отвернулся. Все замолчали. Первым заговорил» Джимми.

— Но медведь его укусил?

— Много раз. И здорово расцарапал когтями. Регал убил медведя и волок его почти до самого дома. Мы нашли их у ручья, когда пошли за водой.

В полдень мы уже тряслись по неровной извилистой дороге среди густого леса. Кроны деревьев переплелись между собой, и внизу было сумрачно и тихо. Наш фургон шел первым. Упряжка у Ральфа Дреннана подобралась добрая, и повозка, прыгая по корням и продираясь вдоль поваленных деревьев, упрямо двигалась вперед. Время от времени мы делали остановки, давая лошадям передохнуть.

Винтовка Ральфа, лежавшая в углу фургона, выглядела почти новой. Мне было не разглядеть, какая это модель, но в том, что это «ланкастер», я была уверена.

— Много охотитесь? — спросила я.

Он оглянулся.

— Почти совсем нет. Разве что в молодости. Я всегда работал в городе, — добавил он, — и понял, что мне там ничего не светит, и вот решили попытать счастья на новых землях. Едем в Кентукки или, возможно, в Миссури.

Мы двинулись дальше, я снова заснула. Проснулась, когда почти стемнело. Дети спали. Тихо перебралась в головную часть фургона.

— Хотите, я вас подменю? — спросила я Ральфа.

— Умеешь править лошадьми? — Он был поражен.

— Там, откуда я приехала, все умеют, — ответила я. — Могу править, могу и пахать, — словом, делать все, что нужно.

— Я бы с радостью, — признался он. — Как-никак устал. Но уже пора искать место для стоянки.

— Тогда надо поторопиться, — заметила я, — а то стемнеет, ничего не разглядишь. Думаю, вам стоит пока вздремнуть. А место для стоянки я не пропущу.

Он колебался.

— А, ладно, сосну минутку.

Я взяла поводья, а он перелез в фургон. Глядя на деревья, я подумала, что уже действительно поздно — следовало еще набрать дров и всякое такое, потому принялась смотреть в оба. Не проехали мы и двух миль, как я увидела у развилки небольшую поляну. Рядом по камням журчал ручей, бежавший к Огайо — к морю.

Развернув фургон у дальнего края поляны, я остановила коней и показала, где встать остальным фургонам. Их было еще три, места в общем хватило, но было тесновато. Разглядев просвет между деревьями, я направилась туда и наткнулась на небольшой лужок. Здесь уже кто-то останавливался до нас. С помощью Джимми я распрягла лошадей, отвела их на луг пастись, только сначала привязала к колышку. Остальные последовали за мной.

Из фургона вышли Лаура и Эмили.

— Не отпускайте детей далеко от себя, — посоветовала я. — Малышей можно запросто потерять в лесу — потом не найдешь.

Наломать дров, набрать сухой коры и разжечь костер — для меня это минутное дело. Удивительно, как огонь подбадривает людей.

— Разбужу-ка я Ральфа, — сказала Лаура.

— Погодите, пока не сварим кофе, — посоветовала я. — У него был длинный, тяжелый день.

Разожгли еще один костер, и вся компания разместилась вокруг огня. Когда Ральф выбрался из фургона, кофе уже закипал.

— Прошу прощения, — сказал он. — Спал как убитый.

— Не за что, — ответила я.

Он подошел к костру, и Лаура налила ему кофе.

— Не дадите ли мне винтовку — пострелять на рассвете? — попросила я. — Места здесь охотничьи, может быть, добуду какой-нибудь дичины.

— Ты и стрелять умеешь?

— Немножко, — ответила я. — Во всяком случае, попробую.

Глава 11

На рассвете я взяла винтовку и отправилась дальше за луг. Деревья в лесу были ужасно большие — это тюльпанные деревья пятнадцати-шестнадцати футов в обхвате. Почти такими же были и красные клены. Под ногами жирная земля — сотни лет листья опадали, гнили, превращались в почву, к ним добавлялись поваленные ветром, разбитые молниями или просто отжившие свой век гниющие деревья. Здесь, в Огайо, земля была какую еще поискать. Осторожно пробираясь сквозь чащу, я увидела перед собой еще одну поляну, а на ней не более чем в восьмидесяти ярдах — оленя.

Спутники мои — люди небогатые, мясо нам было нужно, так что я завалила его выстрелом в шею и притащила тушу в лагерь.

— Ты добыла оленя? — удивился Ральф.

— Небольшой самец, — небрежно бросила я и поглядела на него. — Надо же рассчитаться за проезд. — Я вернула ему винтовку. — Берегите ее, отличная штука. Когда тронемся, я ее почищу.

Мы поделились мясом с другими семьями. Хватило всем.

Поначалу ехали медленно, но, выбравшись на открытое пространство, принялись наверстывать и время. Всю дорогу я была настороже — вдруг появятся Тимоти Оутс и Элмер. Они могли направиться следом или, может быть, даже поджидать меня в Уилинге, где я рассчитывала сесть на пароход.

На третий день я с четырех выстрелов подстрелила четырех уток. Джимми был со мной и появился у фургона с двумя утками в руках.

— Удачная охота, — признал Ральф. — Вам повезло, что они были на воде.

— Совсем нет, — с гордостью заявил Джимми. — Они поднялись с воды, и тогда она подбила одну. Остальных сбила потом, влет.

— Влет? Из винтовки?

— Дома, — сказала я, — у меня поначалу не было ружья. Приходилось либо бить дичь из винтовки, либо махнуть на все рукой.

В фургоне мы пели. Сначала псалмы, потом песни, которые знали с детства, или те, что поют в горах. Зачастую поселенцы придумывали новые слова на старые мотивы или брали припев и сочиняли к нему куплеты. Словом, пели все, что знали, а за нами подхватили и остальные.

Уилинг расположился в низине вдоль реки. Большая часть города состояла из одной только улицы, сразу за которой возвышалась гора. Здесь тоже был канатный двор, имелось несколько магазинов, склады и гостиница, где я остановилась на ночь. Утром должен был прийти пароход. Я решила плыть на нем до Цинциннати, а дальше добираться домой посуху.

У гостиницы я попрощалась с Лаурой, Ральфом и детьми, и, кажется, все мы, не очень-то надеясь встретиться вновь, немного всплакнули при расставании.

В гостинице меня хорошо покормили. Я просидела у окна, каждую минуту ожидая появления Тимоти Оутса и Элмера. Но никаких признаков их появления не было. Не было их видно и позже, когда я уже спустилась на пристань.

Еще раньше я перезарядила оружие и была готова ко всему. В магазине неподалеку от гостиницы мне приглянулись голубенькое платьице со шляпкой. Я их купила. Мое серое дорожное платье изрядно поизносилось, поэтому я еще купила дорожный костюм, дешевый, но крепкий. Чувствовала, что он мне еще понадобится.

И вот, стоя на пристани, с плотно набитым саквояжем, я ожидала парохода.

Они могли быть на борту, но я все равно решила ехать. Если им так хочется нарваться на неприятности, я им это удовольствие доставлю.

Значит, стою я на пристани, слышу гудок и вижу, как, пыхтя, приближается пароход.

И когда я смотрела, как он пришвартовывается, увидела стоявших у борта мужчин — громадного чернокожего и рослого красавца с такими плечами, каких в жизни не бывает. Мое сердечко екнуло. Не может быть! В этих-то краях!

Я вдруг так обрадовалась, что купила это голубое платье и шляпку с кружевами, но он даже на меня не взглянул! Даже не заметил!

Приподняв шляпу, ко мне обратился контролер:

— Вы на пароход, мэм?

— Что? Ах да! Конечно!

— Тогда поторопитесь, мэм, сходни спускают лишь на несколько минут. Капитан страшно торопится!

Подхватив саквояж, я направилась к сходням. Подняв глаза, увидела, что чернокожий внимательно смотрит на меня. Сказал что-то рослому молодому человеку, но тот скользнул взглядом поверх моей головы. Я обернулась. Позади стоял Элмер.

Глядя на меня, он расплылся в улыбке, обнажив уродливые зубы.

— Поднести саквояж, мэм?

Отвернувшись, я поднялась по сходням. На борту меня уже встречал Тимоти Оутс. Тот не улыбался, просто противно глазел на меня. Я бесцеремонно прошла мимо и направилась прямо к помощнику капитана.

Это был молодой красивый парень с русыми волосами и красным от загара лицом.

— Вам каюту, мэм? Пойдемте, покажу.

— Сэр, вы видите мужчину, стоящего у сходней? Кажется, его фамилия Оутс. Я не хочу, чтобы моя каюта была рядом с его. Прошу вас!

— Постараюсь, мэм. Боюсь, что выбор у нас невелик, ведь корабль полон. Но у нас на борту вам нечего опасаться. Кэп очень строг насчет порядка и приличий. Обещаю, вас никто не побеспокоит.

Моя каюта оказалась крошечной, да к тому же двухместной; на нижней полке уже лежал какой-то чемодан.

— О? Я еду с кем-то еще?

— Да, мэм. У нас настолько тесно, что большинство пассажиров спят прямо на палубе. Похоже, что все вдруг разом решили путешествовать. Далеко едете, мэм?

— Думаю, что до Цинциннати. Может быть, дальше.

— Надеюсь. — Он приложил руку к козырьку. — Не так часто у нас на борту бывают настолько красивые девушки.

— Благодарю. Вы знаете, кто едет со мной в каюте?

— Да, мэм. Дама постарше. Тоже едет в Цинциннати. Назвалась миссис Бьюкенен.

— Назвалась? Разве это не ее настоящая фамилия?

Он быстро огляделся.

— Только для вас, мэм. Я раньше плавал на другом пароходе, и тогда она ехала под другой фамилией. — Он вдруг забеспокоился. — Мне не следовало бы это вам говорить, но будьте осторожны. Правда, возможно, я и ошибаюсь.

Когда он ушел, я поглядела на верхнюю полку. Саквояж тяжелый. Не представляю, как его туда забросить. А мне очень хотелось, чтобы он был рядом. Однажды я его уже потеряла, больше не собираюсь.

В конце концов я его туда забросила. Придвинула ближе к стене и кое-как прикрыла подушкой. Снизу совсем не было видно.

У зеркала, неважного кстати, немножко привела себя в порядок — тут убрала локон, там чуть взбила волосы. Затем (шляпка на ленте за спиной) вышла на палубу. Отыскала местечко у борта, откуда видна была дверь каюты.

Мы уже отчалили и шли вниз по Огайо.

Заросшие лесом крутые обрывистые берега. По реке, как и по дороге, двигалось множество людей. Большинство путешествовало на плоскодонках и килевых лодках, время от времени попадались и каноэ. Основная масса лодок спускалась вниз по течению.

Услышав рядом с собой голос, я обернулась. Это был тот самый молодой человек! Рядом стоял чернокожий. Молодой человек взглянул на меня. Я улыбнулась в ответ.

Он вытаращился в изумлении, затем отвел глаза и повернулся ко мне спиной. Это был он, никакого сомнения! Те же широкие плечи, тот же затылок, который я не спутаю ни с каким другим.

Ладно! Если он хочет, чтобы было так, пускай! Взглянув на дверь в каюту, я увидела там женщину. Она как раз складывала зонтик, собираясь войти. Я вошла следом.

Заслышав меня, она обернулась. У нее были большие голубые глаза и очень яркие губы, наверно, подкрашенные, но так искусно, что сразу не определишь.

— О! Вы та самая юная леди, которая будет моей попутчицей?

— Да.

— Вы прелесть. Да входите же! Тесновато, но как-нибудь устроимся. — Она протянула мне руку. Пальцы унизаны перстнями. Два из них, похоже, с бриллиантами. Я в жизни не видала бриллиантов, только слыхала о них. — Меня зовут Эсси Бьюкенен. Еду в Цинциннати.

— Я тоже.

— О? Возможно, я смогу оказать вам гостеприимство? Город неспокойный, но хороший, веселый. Если вы любите хорошо провести время, это место что надо. Мужчин навалом, и все как один — красавцы.

— Я пробуду там недолго.

— Очень жаль. — Она смерила меня быстрым оценивающим взглядом. — Вы едете одна?

— Да. — сказала я. И, помолчав, добавила: — Думаю, меня встретят.

Мы еще немного поболтали, главным образом о платьях и о погоде, и она снова отправилась на палубу.

— Не хотите составить мне компанию? Прогуляться?

— Спасибо, нет. Предпочитаю немножко отдохнуть.

Она вышла, оставив в каюте аромат своих духов. Мне они не очень нравились. Женщина интересная, дорого одевается, но что-то в ней было не так. Или, может быть, на меня повлияло мнение помощника капитана? Не стоит поддаваться предубеждениям. Однако за каютой следить надо. Тимоти Оутс стащит мой саквояж со всем его содержимым при первом же удобном случае.

«А что здесь делает Дориан Чантри? — вдруг подумалось мне. — Это так далеко от охоты с гончими, балов и красавиц Филадельфии. Может быть, я ошиблась? В конце концов, я не знаю его в лицо… Нельзя быть уверенной. Должно быть, он счел меня бесстыжей, потому что я ему улыбнулась». От одной мысли об этом меня бросило в краску. Какая же я дура!

Если я его никогда не видела, то и он конечно же никогда не видел меня. Потому и повернулся спиной и всякое такое.

Провожая меня в каюту, помощник капитана рассказал мне о корабле. Хотя я слыхала об этом и раньше, все же слушала его с восторженным вниманием. Давным-давно Регал дал мне совет: «Мужчины любят поговорить о том, что их интересует. Научись слушать, а если можешь задать вопрос-другой, то обязательно спрашивай. Только уставься на них своими глазищами, и все будет в порядке. Зачастую тебе будет до смерти скучно, зато ты много узнаешь, а они станут всюду рассказывать, до чего же ты прелестна.

Научишься слушать или делать вид, что слушаешь, и увидишь: наш брат готов для тебя на все. Легче будет добиться своего, понимаешь? А если ты еще к тому же не станешь хвастать своими успехами, то понравишься и женщинам.

Мужчине чаще всего приходится пробиваться в жизни тяжелым трудом и упорством, а женщины больше берут хитростью. Вот мужчинам и приходится хитрить, когда они имеют дело с женщинами».

«Видите, — объяснял мне помощник капитана, — здесь два ряда кают. Между ними кают-компания. Двери кают выходят туда, чтобы пассажиры могли познакомиться и пообщаться. Кроме того, она служит нам столовой.

Груз по большей части мы складываем на верхней палубе — иногда тюки с хлопком громоздятся выше надстройки, на которой мы сейчас стоим».

Звали его Робинсон, и, кажется, это был очень любезный молодой человек. «Если что потребуется, обращайтесь прямо ко мне».

Во время ужина в кают-компании накрыли три столика. Я, конечно, оказалась за одним столом с рослым молодым человеком. Капитан представил нас друг другу, и конечно же это был Дориан Чантри. Когда назвали меня, он поглядел в мою сторону и наши взгляды встретились. Он покраснел и отвел глаза, что показалось мне странным, потому что он вроде бы считался ловеласом.

За другим столом сидел только один человек — коренастый полнеющий мужчина с редкими седыми волосами. Но лицо его, правда, выглядело молодым. Он тоже поглядел на меня, но ничего не сказал. Звали его Джинери Вустер.

За третьим столиком беседовали Тимоти Оутс и Эсси Бьюкенен. Я не глядела в их сторону, чтобы не подумали, что я обратила на них внимание. Похоже, пора удирать. Любыми средствами бежать с этого парохода!

Я вдруг почувствовала, что попала в мышеловку, и она уже почти захлопнулась. С самого начала я не доверяла этой женщине, а тут она еще сидит и мирно беседует с Оутсом. Возможно, они говорят о пустяках, но я не могла рисковать.

Я посмотрела на сидевшего напротив Дориана Чантри. Набраться смелости и просить его о помощи? Знает ли он обо мне?

Если бы можно было сойти с корабля глубокой ночью, когда никто не заподозрит…

Какая я дура, что размечталась о нем! Он просто не желал меня замечать. Мне следует подумать о своих близких, о том, что значат для них эти деньги. Мы так долго жили в бедности. Жили как порядочные, потому что умели охотиться. Но теперь, возможно, все будет по-другому.

Совсем по-другому.

Мне требовалось время, чтобы подумать и все рассчитать. Если я сойду с парохода прямо сейчас или в ближайшее время, можно будет достать лошадь и двинуться к югу. До дома отсюда ближе, чем от Цинциннати, хотя я полагала, что места здесь почти необитаемые.

Если бы только достать карту! Пароход часто останавливался в маленьких селениях, иногда это была только пристань. Если сойти незаметно, посреди ночи…

А этот любезный молодой человек, Робинсон? Он должен все знать. И он предлагал мне свои услуги.

Правда, он-то думал не о такой услуге, засомневалась я. И все же если бы можно было где-нибудь сойти…

Можно попросить мистера Робинсона показать мне карту реки. Знаю, что она лежит у них в штурманской рубке.

И тут мне помешали. Он обратился ко мне. Дориан Чантри обратился ко мне!

Глава 12

— Насколько я вас понял, мисс Сэкетт, вы собираетесь сойти на берег в Цинциннати?

— Таковы мои нынешние планы, мистер… Чантри, не так ли?

— Дориан Чантри, к вашим услугам. Полагаю, вы знакомы с моим дядюшкой Финианом?

— Имела удовольствие познакомиться. Прекрасный, замечательный человек!

— И суровый, очень суровый.

— Возможно, для этого есть основания?

Взгляд его похолодел.

— Несомненно. Во всяком случае, он так считает. — Дориан вернулся к первоначальной теме. — Из Цинциннати, вы, полагаю, направитесь домой? Я слышал, места там дикие.

— Некоторым может так показаться.

— Но, там, кажется, ходит почтовая карета? Или можно пересесть на другой пароход?

— Можно, но я считаю, что напрямик будет скорее.

Он рассердился. Какая глупость с ее стороны лезть в такую глушь одной, без защиты! И из-за этого придется, бросив все, удариться в это бессмысленное предприятие: сопровождать девчонку, которая, как видно, не чувствует ни капли благодарности. Дерзкая, если не сказать наглая.

— Удивляюсь, как родные решились вас отпустить. А если повстречается медведь? Или человек с дурными намерениями?

Я наградила его наивным взглядом.

— Я привела бы его домой к ужину.

— Что? Пригласили бы такого человека к себе домой?

— Я про медведя, — невинно улыбнулась я. — А что еще можно сделать?

По всему было видно, что он ужасно рассердился.

— Дядя Финиан сказал, чтобы я в целости и сохранности доставил вас домой. Он очень беспокоился. Сказал, что…

— Они здесь.

Он был потрясен.

— Здесь?

Не дав ему договорить, я заявила:

— Со стороны вашего дядюшки очень любезно беспокоиться обо мне, но все будет в полном порядке. Мне бы не хотелось доставлять вам столько хлопот. Там, куда я направляюсь, водятся медведи и живет немало мужчин, но в большинстве своем они ведут себя порядочно.

— С вашей стороны очень неразумно путешествовать одной. — Дориан обернулся к сидевшей рядом со мною женщине. — Разве вы не согласны?

— Полностью согласна! Через эти края? Боже!

— Но больше никто не мог поехать. Дядя нездоров, а получить деньги необходимо. Во всяком случае, поездка почти окончилась. Скоро я буду дома.

Он сердито смотрел себе в тарелку. Что он обо мне подумает? И все-таки я не могла удержаться, чтобы его не подразнить. Он был рассержен. И так красив.

— Не надо беспокоиться, сэр. У меня все будет хорошо, и сопровождать меня нет необходимости. Прекрасно управлюсь сама.

— В этом я вовсе не уверен, — холодно возразил Дориан. — Насколько мне известно, у вас уже украли саквояж…

— Я его вернула.

— Вас несколько дней не было в дилижансе. Мне пришлось много хлопотать, чтобы отыскать вас.

Я одарила его самой очаровательной своей улыбкой.

— Но вы все-таки нашли меня! У меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность! Не знаю, что бы я делала без вас!

Он ответил мне долгим холодным взглядом.

— Мисс Сэкетт, дядя настоял, чтобы я позаботился о вашем благополучном возвращении. Именно это я и намереваюсь сделать.

Я взглянула на третий столик. Тимоти Оутса уже не было. Эсси Бьюкенен поднималась из-за стола. Где же Элмер?

Со своего места я видела дверь своей каюты, но, разумеется, была еще дверь, выходящая на палубу. Она заперта, я проверила, но для этих типов вскрыть замок — раз плюнуть.

— Прошу прощения… — Я встала из-за стола.

Дориан Чантри тоже поднялся на ноги.

— Встретимся за завтраком, мисс Сэкетт?

А он действительно высок.

— Думаю, что да. Благодарю вас, мистер Чантри.

Удаляясь, я услыхала, как сидевшая рядом со мной женщина заметила: «Знаете, а она очень мила». Ответа, если он и был, я не расслышала. Хотя мне очень хотелось бы.

В каюте никого не было, саквояж на месте. Я повернулась и осмотрела себя в зеркало. Голубенькое платьице мне действительно шло.

Я укоризненно покачала головой. Пора бы выбросить это все из головы. Теперь я во что бы то ни стало должна добраться домой с деньгами. С ними столько можно сделать! Маме станет жить значительно легче. Что до Регала, он, возможно, выздоравливает, но кто знает? Некоторые из тех, кого помял медведь, так по-настоящему и не поправились. Один знакомый в лавке говорил, что это из-за того, что медведи едят гнилое мясо и оно застревает у них в зубах. Надо бы доктора, чтобы он осмотрел раны Регала. Если доберусь домой с деньгами, можно будет и это себе позволить.

С одной стороны, мне совсем не хотелось брать с собой Дориана Чантри, с другой, очень хотелось, чтобы он был со мной. Я знала те леса, где мы скоро очутимся. Знала, как двигаться по-индейски, а он? А что, если его помнет медведь? Я бы этого себе ни за что не простила.

Я хотела познакомиться с ним и вот — познакомилась. Должно быть, у него осталось обо мне очень плохое впечатление. По всему видно, что он меня осуждает и что я для него обуза. У него, конечно, были другие планы. Он хотел добраться сюда, как ему представлялось, в дикую глушь, чтобы удостовериться, что глупая девчонка, которой во всяком случае не приличествовало путешествовать одной, благополучно добралась до дома.

Чем больше я размышляла, тем хуже себя чувствовала. Мое голубенькое платьице! Тому, кто каждый день видел столько шикарно одетых женщин, оно должно было показаться чересчур простым и неинтересным.

Как мне вообще с ним разговаривать? Что находят женщины в подобных разговорах? И о чем они говорят с мужчинами?