БАНДИТЫ ИЗ МЕСКИТА

Город Мескит, о котором я написал в этом рассказе, совершенно не похож на большинство городов Дикого Запада. Это город похитителей скота и налетчиков.

Обычные города Дикого Запада состояли из двух частей. В одной располагались салуны и заведения под красными фонарями, словом, кварталы, которые мы называем «веселыми» и в которых нередко случались перестрелки. В другой части работали церкви и школы и жили добропорядочные граждане, ведущие нормальный образ жизни.

Время от времени до слуха законопослушных граждан долетали звуки стрельбы, и они догадывались, что в «веселых» кварталах кто-то снова схватился за пистолет. И только несколько дней спустя они узнавали, кто в кого стрелял и почему.

Милт Когар ловил в коррале своего коня, когда из магазина вышел Тэкер и подошел к нему.

— Убирался бы ты отсюда поскорее, парень. Спенсер и его дружки точат на тебя зубы.

Милт повернулся и посмотрел на большого неуклюжего Тэкера. Рубашка его была заправлена в брюки, подпоясанные вместо ремня веревкой. Щеки покрывала жидкая бороденка, которая никак не хотела оформиться в настоящую бороду, отчего лицо Тэкера производило впечатление небритого. Его водянистые голубые глаза глядели без всякого выражения. Тэкер перекатил кусок жевательного табака из одного угла рта в другой и сплюнул.

— Я тебя не обманываю, сынок. Ты меня выручил, теперь моя очередь.

— А что им от меня нужно? — спросил Когар. Это был худощавый молодой человек с темным от загара лицом, кожа которого напоминала выдубленную шкуру. У него были черные живые глаза.

— Спенсер хочет заполучить твоих лошадей, и ты это знаешь. Стоит ему увидеть хороших коней, как он начинает из кожи вон лезть, чтобы присвоить их. Ты только появился в нашей долине, а ему уже засвербило отнять у тебя твой табун. Ты здесь человек чужой, и тебе никто не поможет.

Милт Когар застегнул ремни, на которых висели револьверы, и посмотрел на Тэкера.

— Спасибо, Тэкер, я этого не забуду. Но между нами говоря, здесь, на Западе, стоит опасаться чужаков.

Тэкер отвел взгляд.

— Об этом не принято говорить вслух. По крайней мере, в этом месте. И смотри не проговорись никому, что я предупредил тебя.

Тэкер двинулся к своей лачуге, а Милт Когар, задумавшись, остался в коррале. В его планы не входило уезжать сегодня, кроме того, ему не хотелось, чтобы люди подумали, будто он сбежал с перепугу. Однако, общаясь с жителями Мескита, он чувствовал недоброжелательное отношение к себе и задерживаться здесь не собирался.

Население Мескита в основном занималось угоном скота. Грабеж был здесь привычным делом, а Милт появился в Меските с целым табуном диких мустангов. Поймав пегого, он надел на него седло и затянул подпругу. Мысли его унеслись к Дженни Льюис, из-за которой он и задержался в Меските дольше, чем предполагал.

Милт Когар был по натуре человеком миролюбивым и ни с кем не искал ссор. Он еще раз сказал себе, что ему не нужны неприятности, хотя он и так это хорошо знал. Скоро ему исполнится тридцать; сколько он себя помнит, он только и делал, что кочевал с места на место, но ему всегда удавалось избежать участия в перестрелках, хотя он нередко попадал в опасные ситуации. Милт не был трусом и, когда драки избежать было нельзя, вел себя достойно, но драться не любил и предпочитал решать дела миром. Однако сейчас, похоже, наступил как раз тот самый момент, когда стычки не миновать.

Дэн Спенсер держал весь город в постоянном страхе, фактически он был здесь некоронованным королем. И Милт видел, каким взглядом проводил его Спенсер, когда он ехал по пыльной дороге, выполнявшей роль главной улицы Мескита. На этой улице стояло всего шестнадцать домов. Дженни жила вместе с Джо и Мом Петерсами в доме, спрятавшемся в тени тополей.

Спенсер был грубым человеком огромного роста и при этом невероятно скользким. Впрочем, по его внешнему виду этого нельзя было сказать, но, пообщавшись с ним, Милт сразу понял, какая гнусная у него душонка. Милту не было равных в умении читать следы, и он легко расшифровал, какие пороки оставили свой след на лице Дэна. Милт хорошо знал этот тип людей и, кроме того, прекрасно понимал, чего можно ожидать от подручных Спенсера, Рекорда и Мартинеса.

Долина, в которой стоял Мескит, казалась Милту довольно унылой. Сам городишко представлял собой скопление невзрачных каркасных домишек, которые никто никогда не красил, а склоны долины поросли соснами и можжевельником. Дорога, по которой Милт приехал в город, была обыкновенной пыльной тропой, петляющей среди сосен и огромных плоских валунов. В долине бил ключ, вокруг которого и вырос Мескит, а где-то неподалеку среди скал, поросших кустарником, лежал каньон, где Спенсер и его дружки прятали украденный скот.

Конечно же Тэкер прав: самое умное, что он может сделать в сложившейся ситуации, — это сесть на своего коня и убраться отсюда подобру-поздорову. Если он останется, стычки не избежать, а ведь он не такой опытный стрелок, как Спенсер или Рекорд, и не привык убивать людей ударом ножа в живот, как Мартинес. Надо уезжать отсюда, пока не поздно… но что тогда станется с Дженни Льюис?

Дженни исполнилось восемнадцать; это была стройная миловидная девушка с мягкими серыми глазами и пепельными волосами. Она была так изящна, что казалось, ее сдует первым порывом ветра, но ее быстрый, рассыпающийся колокольчиком смех затронул самые сокровенные струны Милтовой души. Иногда во взгляде Дженни светилось что-то такое, перед чем не могло устоять сердце мужчины.

Дженни оказалась в этом городе совершенно случайно. Вся ее семья умерла от холеры. Джо Петере нашел ее, десятилетнюю девочку, испуганную и одинокую, и привез к себе домой. Прошло восемь лет, она стала взрослой и красивой, и Спенсер не мог не обратить на нее внимания. Она нравилась ему, а он привык брать себе все, что ему понравится.

Никто в этом городе не посмеет остановить Спенсера. В Меските всего двадцать семь человек жителей, из них — несколько грабителей, заправляющих всеми делами в городе, а остальные — робкие, напуганные люди, живущие (тихо и незаметно. Они старались как можно меньше говорить между собой, опасаясь, что любое неосторожное слово привлечет к ним внимание Дэна Спенсера.

Так обстояли дела в Меските, когда Милт Когар приехал в этот город с табуном мустангов. Это были прекрасные лошади, большей частью уже приученные ходить под седлом. Милт не собирался задерживаться в этом городишке, но ему нужно было напоить свой табун. Он подвел лошадей к источнику и пока они пили, разговорился с Дженни.

— Какие у вас красивые лошади, — задумчиво сказала она. — Я никогда не видела лучших. Даже у Спенсера лошади хуже.

— Да, это красивые лошади, — согласился Когар — ему странно было слышать звук своего собственного голоса, ведь он почти всегда жил один и разговаривать ему было не с кем. — Именно поэтому я и ловлю их — люблю работать с лошадьми.

Дженни стояла рядом с черным мустангом. Тот потянулся к ней мордой, и она дотронулась до его носа. Мустангу, похоже, понравилось ее прикосновение.

— Никогда бы не подумала, что это дикие лошади! — с изумлением воскликнула девушка. — Они такие ласковые!

— Лошади в большинстве своем прекрасные создания, мэм, — сказал Милт. — Они как люди — стоит только научить их не бояться тебя, как они становятся ужасно любопытными и преданными. Первые несколько дней я просто подхожу к ним и стою среди них, не делая резких движений и конечно же не совершая над ними никакого насилия. Просто кладу им руку на спины и хорошо кормлю. Напуганная лошадь, как человек, теряет всякую способность соображать, но когда она поймет, что ей нечего бояться, она начнет тебе доверять и пойдет за тобой куда угодно.

Дженни задумчиво взглянула на Милта.

— Вы, наверное, очень добрый человек, — мягко сказала она. — Мужчины здесь укрощают коней в основном силой.

Милт вспыхнул и отвел взгляд, чувствуя, как его шею и лицо заливает краска, и презирая себя за чрезмерную застенчивость.

— Я об этом не знал, мэм.

Он сказал эти слова и тут же поторопился сменить тему разговора:

— А вы живете здесь с родителями?

На лицо Дженни набежала тень.

— Нет, мои родители давно уже умерли. Я живу с Джо Петерсом вон там, на склоне. Он и его жена Мом взяли меня к себе еще ребенком. — Ее глаза снова обратились на Милта. — А вы не собираетесь жить в Меските?

— Нет, я хотел проехать через него, не останавливаясь, — ответил он. — Я еду туда, где много каньонов. У меня там домик, и я рассчитывал немного отдохнуть.

— Как хорошо ездить куда хочешь, — медленно произнесла Дженни, перекладывая тяжелое деревянное ведро из одной руки в другую. — Хотела бы и я уехать куда глаза глядят! Мне здесь так плохо!

Милта поразила тоска, прозвучавшая в голосе у Дженни.

— Тогда почему же вы не уезжаете?

— Я не могу. Дэн Спенсер догонит и вернет меня, даже если мне и удастся каким-то образом ускользнуть из города.

— Спенсер? А какое он имеет к вам отношение? — Милт Когар сдвинул на затылок свою черную шляпу и взглянул на девушку.

Глаза ее смотрели мягко, но в них затаилось беспокойство. Нет, даже не беспокойство, а самый настоящий страх.

— Он управляет Мескитом как король, и жизнь всех зависит от его прихоти. Он… он хочет заполучить меня.

— А вы хотите стать его женой?

Дженни снова вспыхнула.

— Об этом лучше не говорить. Но скажу вам одно — если Спенсер захочет взять меня, никто в городе его не остановит. А о женитьбе, кстати, не было сказано ни слова.

Милт Когар почувствовал, как в нем поднимается холодная ярость.

— Что это ваш Спенсер о себе воображает? — воскликнул он. — Никто не может принудить девушку жить с ним, если она сама этого не захочет! У нас свободная страна!

— Но Мескита это не касается! Это город Дэна Спенсера, и он делает здесь все, что заблагорассудится. Кстати, держите своих коней подальше от него, а то он увидит и заберет!

— Пусть только попробует! — отрезал Когар. Он посмотрел Дженни в лицо. — Почему бы вам не сесть на коня и не уехать отсюда, мэм? Если вы захотите, я помогу вам добраться до реки Ферри. А переправившись через нее, вы можете ехать в Прескотт или в любое другое место, где будете в безопасности.

— Эх, если бы я только могла… — начала было Дженни, но не закончила, и Милт поднял голову.

На противоположной стороне стоял грузный широкоплечий мужчина с двумя револьверами на бедрах.

— Что именно ты бы могла? — спросил незнакомец.

Взгляд его переместился на Милта, а потом на его лошадей. Он долго не сводил с них глаз, и на лице его появилось оценивающее выражение. Потом он снова посмотрел на Когара.

— А вы кто такой?

Милт изучающе посмотрел на него — этот человек был опасен, но Милт уже не раз сталкивался в своей жизни с опасностью, и она его не пугала.

— Я еду через ваш город, — ответил Милт, — а вы кто такой?

Спенсер весь напрягся.

— Меня зовут Дэн Спенсер, и я управляю этим городом.

Милт поглядел на покосившиеся лачуги жителей Мескита и с вызовом сказал:

— Должно быть, дел у вас по горло.

— Не беспокойся, я найду время, чтобы научить тебя, как надо себя вести! — резко прозвучал в ответ голос Спенсера.

Он обошел источник и приблизился к Милту, уперев свои ручищи в бока.

— Дженни, марш домой!

Девушка на мгновение заколебалась; в ее глазах Когар прочел восхищение своим поступком. Потом ока потихоньку пошла домой.

Спенсер остановился метрах в четырех от Милта и опустил руку на револьвер, но тут же рука его застыла, а глаза полезли на лоб от изумления. Прямо в лицо ему глядело дуло винчестера 44-го калибра.

— Расстегни свой оружейный пояс, да смотри не делай лишних движений! — велел ему Милт.

Лицо Дэна Спенсера посерело. Его рука передвинулась к пряжке и расстегнула ее. Оба кольта упали на землю.

— А теперь сделай шаг вперед, — скомандовал Когар.

Великан подчинился, но лицо его побагровело от ярости: как посмел этот лошадник так унизить его на глазах у Дженни! Однако он ничего не мог поделать — его револьверы лежали на земле позади него.

— А теперь вот что я тебе скажу, Спенсер. — Когар говорил спокойно, но в тоне его слышались ледяные нотки. — Не трогай меня. Я еду через Мескит и, может быть, захочу задержаться здесь на пару дней, но не вздумай напасть на меня и не зарься на моих лошадей, не то я убью тебя! А теперь убирайся!

Когда Спенсер ушел, Милт наклонился и вытащил патроны сначала из его револьверов, а потом из пояса. Он сунул патроны в карман, оставив несколько штук у себя в руках. Стоя рядом со своими лошадьми, он вытащил нож и поковырял им в патронах, а потом снова зарядил ими кольты Спенсера. Он уже собирался сесть на коня и ехать прочь, как вдруг из кустов его тихонько окликнула Дженни.

Он сел верхом и, оставив своих лошадей, связанных по четыре, у источника, подъехал к тому месту, где стояла девушка.

— Уезжайте отсюда поскорее! — сказала Дженни. — Он вас убьет! Он ведь здесь не один — у него есть подручные. Одного из них зовут Джон Рекорд, а другого — Пабло Мартинес. Оба они — убийцы и постоянно крутятся возле Спенсера. Есть еще и другие.

Когар посмотрел на девушку. Он был высокий, худощавый мужчина со спокойным лицом, покрытым загаром.

— Девушке здесь делать нечего. Так вы поедете со мной? — спросил он.

В ее глазах вспыхнула надежда.

— О, я бы с удовольствием уехала! Но мне некуда податься, и даже если бы и было куда, Спенсер все равно меня не отпустит. Мом просила Джо увезти меня куда-нибудь, но он боится гнева Спенсера.

— Тогда сделаем так. Вы вернетесь к себе домой и соберете все, что хотите взять с собой, но только не очень много. Захватите с собой немного еды. На рассвете выходите тихонько из дому и ждите меня вон у того белого валуна за городом. Я подъеду туда и довезу вас до места, где вы будете в безопасности. Надеюсь, вы меня не боитесь?

Дженни кинула на него быстрый взгляд.

— Нет, думаю, что нет. Вы не похожи на негодяя. И мне запомнилось, с какой добротой вы относитесь к своим лошадям. Я верю вам. К тому же, — добавила она, — мне больше не на кого рассчитывать.

Милт улыбнулся.

— Ну, тогда все в порядке. Значит, ждите меня у валуна. Может быть, нам придется ехать очень быстро.

Когда табун Милта Когара улегся на склоне холма на ночь, он принялся тщательно изучать город. На главной улице находились салун, магазин, кузница и ресторан. Спрятав свой карабин в зарослях мескитовых деревьев, Милт поправил револьверы, чтобы они были под рукой, и направился в город. На крыльце салуна показался крупный мужчина с давно не бритой щетиной. Милт решил не заходить в салун, догадавшись, что там может наткнуться на Спенсера. Он зашел в ресторан.

Толстый мужчина, лицо которого было усыпано веснушками, а светлые волосы окаймляли небольшую лысину на макушке, готовил еду на железной плите. Услыхав шаги, он поднял голову.

— Дайте мне поесть, — попросил Милт. — Помираю с голоду.

Рыжий мужчина коротко кивнул и, взяв большую тарелку, положил на нее толстый кусок говядины, черных бобов и несколько картофелин. Потом он налил в чашку кофе из помятого кофейника и добавил ко всему этому несколько кусков хлеба домашней выпечки.

Несколько минут Когар молча ел, а потом посмотрел на владельца ресторана.

— Вы — один из людей Спенсера?

Рыжий насторожился.

— Нет, я живу сам по себе. Если Спенсер заходит ко мне поесть, я его кормлю. Больше мы с ним не общаемся.

— Я слыхал, он здесь у вас всем верховодит.

— Да, это так. Но я ему не подчиняюсь.

В эту минуту открылась дверь, и в ресторан вошел Тэкер. Он тяжело опустился на стул напротив Милта Когара.

— У тебя прекрасные кони, — сказал он неуверенным голосом.

Милт посмотрел на него, пытаясь понять, к чему он клонит.

— Да, хорошие, — согласился он.

— Тебе не нужен помощник? Одному не так-то легко справляться с шестнадцатью лошадьми.

— Мои лошади смирные, я с ними легко управляюсь.

Лицо Тэкера стал заливать румянец, он посмотрел на повара, а потом тихо проговорил:

— Мне нужна работа, не хватает денег на жизнь.

Милт Когар догадался, как трудно этому большому человеку признаваться в своей бедности, и, будучи великодушным, решил ему помочь.

— Я могу одолжить вам немного денег, — сказал он, не повышая голоса. — Десять долларов вас устроят?

Лицо Тэкера так и пылало, но в глазах у него Милт прочитал удивление и благодарность.

— Неловко брать у тебя деньги, — сказал Тэкер. — Ведь ты уедешь, и я не смогу их вернуть. — И с сомнением в голосе добавил: — Но другого выхода у меня нет.

Когар щелчком подтолкнул золотую монету к Тэкеру.

— Возьмите эти деньги и ни о чем не думайте. Мне самому не раз давали взаймы, зная, что я не верну долг, так что забудьте об этом. А когда у вас появятся деньги, выручите еще кого-нибудь.

Когда Тэкер ушел, владелец ресторана повернулся к Милту.

— Слыхал ваш разговор, — сказал он, а потом мотнул головой вслед Тэкеру. — Дрянной человечишко, но у него на руках сын, которого он боготворит. Он купит на эти деньги еды для ребенка, можете не сомневаться.

Позже Тэкер пришел к Милту в корраль, чтобы предупредить его о намерениях Спенсера. Но в этом не было никакой нужды, ибо Милт знал, что Спенсер никогда не простит ему обиду. И еще он знал, что должен уехать отсюда вместе с Дженни Льюис, не то в Меските прольется кровь. Однако он не любил воевать и вступал в перестрелки только тогда, когда этого нельзя было избежать. Милт хотел увезти Дженни без стрельбы, но когда подумал о том, что этот наглый верзила заставил беспомощных горожан подчиняться себе, в душе закипел гнев. Его бесило, что Спенсер чувствовал себя здесь некоронованным королем. Надо указать ему на его место, подумал Милт.

Когар тщательно осмотрел своих коней, проверяя, не поранил ли кто из них ногу. Каждому коню сказал несколько слов и каждого приласкал. Это были прекрасные кони, и он сумеет выгодно продать их, но сама мысль о том, что ему придется с ними расстаться, огорчала Милта — ведь у него еще никогда не было такого прекрасного табуна.

Он увидел, как в салуне зажглись огни. Милт разомлел от сытной еды, однако он знал, что расслабляться нельзя, и проверил еще раз свой винчестер. Спенсер, Рекорд и Мартинес, а с ними и добрая половина горожан только и ждали случая, чтобы расправиться с ним, а ему помощи ждать было неоткуда. Рассчитывать можно только на собственные силы.

Милт сел, прислонившись к столбу ограды корраля; отсюда ему хорошо был виден весь город. Лошади вели себя спокойнее, если он был рядом. Он немного подремал, зная, что впереди его ждет трудная ночь. Впрочем, может, все и обойдется. Спенсер и его дружки наверняка ждут его в салуне, а туда-то он заходить как раз и не собирался.

Над холмами сгущалась тьма, между домами и по опушке леса залегли тени. В городе зажигались огни. Позади него лошадь топнула ногой и заржала, а откуда-то из пустыни донесся тихий призывный крик перепела.

Было очень тихо. Где-то звякнуло жестяное ведро; Милт чувствовал запах ружейной смазки на своих револьверах. Он встал и прошелся между лошадьми, тихо разговаривая с ними. Взгляд его упал на освещенные окна лачуги, где жила Дженни.

Как странно, что он думает о женщине! Милт жил одиноко и, подобно всем одиноким мужчинам, очень ценил любовь, внимание и близость другого человека. Он вспомнил пепельные волосы с золотистым отливом и стройную фигуру, одетую в выгоревшее на солнце платье. В Дженни было что-то воздушное, неземное, странно видеть ее в этом городе, где живут типы вроде Спенсера, — она совсем не подходила к такому окружению.

Милт мрачно улыбнулся — ведь он не имеет к этой девушке никакого отношения. Он только предложил ей помочь, но когда она окажется в безопасности… разве он может рассчитывать на то, что такая девушка им заинтересуется?

Дверь салуна открылась и закрылась, и, посмотрев в ту сторону, Милт увидел, что на его крыльце появилась темная фигура. В темноте слабо белело лицо человека, смотревшего в его сторону. Однако человек не мог увидеть Милта, поскольку тот сидел в углу корраля, где было темно.

Они, наверное, уже начали беспокоиться, зайдет ли Милт в салун, и если зайдет, то когда. Он сидел совершенно неподвижно, весь обратившись в слух, и смотрел не на фигуру человека на крыльце, а чуть в сторону. Нельзя сосредоточивать взгляд на чем-то одном — нужно быть в любую минуту готовым к изменению обстановки.

Если бы его лошади не нуждались в отдыхе, он уехал бы с Дженни сегодня ночью, но лошади устали, а завтрашний день обещал быть долгим и трудным. И вдвойне трудным, если Спенсер пустится за ними в погоню.

Человек вернулся в салун, а Милт Когар встал и прошелся, чтобы размяться. Неожиданно ему в голову пришла мысль, он вернулся к корралю и посмотрел внутрь. Его кони лежали за оградой, а внутри корраля находилось с полдюжины пони, которые принадлежали Спенсеру и другим горожанам. Когар на минуту задумался, а потом принялся за дело.

Недалеко от ограды стоял гнедой пони с белой мордой. Милт несколько раз погладил его, а потом вошел в корраль и, поймав повод, вывел гнедого наружу и привязал рядом со своими лошадьми. Двигаясь осторожно и мягко разговаривая с пони, Милт вывел еще двух из корраля и привязал их в таком месте, где они были хорошо видны из салуна. После этого он поднял четверку своих лошадей и осторожно повел их в сторону тропы, ведущей из Мескита.

Когда город скрылся из виду, Милт остановил коней и привязал их к дереву, а потом вернулся и взял вторую четверку. Так постепенно он перевел весь свой табун в укромное место на тропе. Он отвязал первую четверку лошадей, зная, что они никуда не разбредутся. Потом вернулся назад к корралю и оседлал своего серого жеребца. Пегий был оседлан раньше и теперь ждал своего седока. В свое время Милт купил второе седло у разорившегося ковбоя, которого он встретил по дороге в Лас-Вегас, и вот теперь оно пригодилось.

Милт вытащил винтовку оттуда, где он ее спрятал, и уложил в футляр. После этого сел и закурил сигарету. Прошел еще час, а может и больше, и дважды за это время к дверям салуна подходил человек и выглядывал наружу. Милт всякий раз делал так, чтобы в темноте был хорошо виден кончик его сигареты.

С того места, где сидел Милт, ему хорошо была видна канава с водой в коррале, из которой поили лошадей. Неожиданно он заметил там какое-то свечение. Несколько минут Милт с удивлением смотрел на светящуюся полоску на воде, а потом догадался, что это такое. Зеленоватый, фосфоресцирующий свет испускало сырое гниющее бревно. Милт часто видел светящиеся обломки там, где много болот, или после длительных дождей. Сколько раз попадались ему на пути светящиеся зеленоватым светом ветки, напоминающие в темноте пальцы привидений.

В голове у него родилась еще одна мысль. Он снова встал и отошел на несколько шагов от корраля — свечение все еще было видно. Вернувшись, Милт отломил маленькую светящуюся щепку и прикрепил ее к столбу ограды, у которого сидел. Пусть Спенсер думает, что он все еще тут. Милт вышел на улицу, чтобы убедиться, что огонек виден оттуда. Дерево светилось не слишком ярко, но издалека легко было можно принять этот огонек за кончик сигареты. Спенсер и его дружки наверняка ждут, когда Милт уснет. Долго же им придется ждать.

Теперь Милт действовал быстро и решительно. Усевшись в седло и ведя в поводу серого коня, он поехал к лачуге Петерсов, где жила Дженни Льюис. Спешившись, он спрятал коней в лесу и подошел к дому. Бросив быстрый взгляд в окно, Милт убедился, что посторонних нет: там были только Дженни, убиравшая со стола посуду, и двое пожилых людей.

Подойдя к задней двери, Милт осторожно постучал. Ответом была тишина, потом кто-то спросил:

— Кто там?

Милт назвал себя, дверь открылась, и он вошел в дом.

— Нам придется уехать сейчас, — быстро произнес он. — Конечно, мои лошади нуждаются в отдыхе, но банда Спенсера следит за мной. У нас есть шанс ускользнуть из города незамеченными — тогда мы сможем опередить погоню на час или около того.

Джо Петере в изумлении смотрел на него; лицо у него было белое от страха.

— Надеюсь, вам это удастся! — сказал он. — Жутко думать, что он с нами сделает, когда узнает, что вы уехали, а мы ему об этом не сообщили! Он может убить нас обоих или прикажет выпороть!

— Мы сделаем вот как, — подумав, ответил Когар. — Я вас свяжу, а Спенсеру вы скажете, что я угрожал вам оружием.

— Да-да, — ответил Петере, — так мы и скажем!

Он повернулся к жене:

— Мом, я сам тебя свяжу, а потом этот парень свяжет меня.

Дженни не колебалась ни секунды. Как только Милт сказал ей, что надо ехать, она ушла в свою комнату за вещами и скоро вернулась. С изумлением Милт увидел, что ее бедра опоясаны ремнем, на котором висит револьвер.

— Это револьвер моего отца, — сказала она, увидев удивленное лицо Милта. — Он может нам пригодиться!

Милт и Дженни быстро добрались до окраины города, а оттуда двинулись по тропе к тому месту, где Милт оставил лошадей. Подъехав к ним, он спешился и развязал веревки, которыми они были связаны в группы по четыре. Может быть, придется пустить коней в галоп, и надо, чтобы им ничто не мешало.

Неожиданно из тени мескитового дерева появилась темная фигура, и низкий голос произнес:

— Ты у меня на мушке. Двинешься с места — стреляю!

Судя по голосу, это был не Дэн Спенсер. Может, Рекорд?

— Я и не собираюсь двигаться, — спокойно ответил Милт. — А ты, парень, зря вмешиваешься в наши дела.

— Неужели? — Незнакомец вышел из тени, и Когар рассмотрел его. Это был худой, жилистый мужчина с квадратной нижней челюстью. В руке он держал револьвер, что говорило о серьезности его намерений.

— И все-таки я решил вмешаться. Дэн Спенсер очень обрадуется, узнав, что я помешал вам удрать с его девочкой.

Милт Когар стоял совершенно неподвижно. Он знал, что есть один способ выбраться из этой ситуации живым, но для этого нужно пойти на риск, а главное — дождаться подходящего момента. А тем временем он решил испробовать другой способ, на который, впрочем, не возлагал особых надежд.

— Люди в Меските не позволят Спенсеру забрать эту девушку себе, — сказал он. — Они снесут все, но только не это.

— Они снесут и это тоже, — ответил незнакомец. — А теперь поворачивай!

— Оставайтесь на месте, Милт! — раздался в эту минуту голос Дженни. Он прозвучал тихо, но властно. — Джонни Рекорд, ты у меня на мушке. Брось свой револьвер или будешь убит!

Рекорд остолбенел. Ему и в голову не пришло, что, пока он держит под прицелом Когара, угроза Дженни убить его — пустая угроза, поскольку он может опередить Дженни и убить Милта. В эту минуту снова раздался властный голос Дженни:

— Считаю до трех, и, если не бросишь оружие, я стреляю! Раз, два…

Рекорд бросил револьвер на землю, и Дженни перестала считать. Милт сделал шаг вперед и поднял оружие, потом повернул Рекорда спиной к себе и крепко связал по рукам и ногам.

Когда они с Дженни вновь сели верхом и отъехали от места встречи с Рекордом, Милт посмотрел на Дженни и сказал:

— Не гожусь я на роль спасителя, она скорее подходит вам!

— А что мне еще оставалось делать? Знаете, я всегда была ужасной трусихой, но ваша помощь придала мне смелости. Когда рядом мужчина, на которого можно положиться, любая женщина станет храброй.

Милт и Дженни быстро ехали по тропе, нигде не останавливаясь. Они понимали, что погони им не избежать, но старались об этом не думать. Милт не мог бросить своих лошадей, поскольку это было его единственное достояние. Продав их, он поможет Дженни, — ведь там, куда они едут, у нее нет ни друзей, ни родных.

Вокруг расстилалась бескрайняя пустыня, при свете луны она казалась белой. Повсюду виднелись стволы гигантских кактусов, похожие на пальцы, изогнутые в манящем жесте. По обеим сторонам тропы темнели мескитовые заросли, а вдалеке высились темные горы. Милт свернул с тропы и поехал туда, где поверхность земли была изрезана многочисленными каньонами. Конечно, проехать там будет непросто, зато есть места, где один человек может обороняться от целой армии.

Доехав до предгорья, они направили коней в глубокую ложбину между двумя грядами. Стены их становились все выше и выше, и наконец от неба остался только прямоугольный кусочек, усыпанный звездами. Стало совсем темно. Милт без устали подгонял лошадей — отдыхать было некогда, надо спешить.

Он знал, куда едет, и еще он знал, что они должны добраться туда еще до рассвета. Дженни молчала, несмотря на усталость. Милт легко мог себе представить, как она устала, он и сам уже выбился из сил, а ведь он был крепким и выносливым мужчиной.

Наконец они увидели широкую ровную долину в горах; от нее начинался каньон, по которому они ехали. Милт направил коней туда, где росла высокая трава, но не остановился, а двинулся через долину по диагонали. Они поднимались по пологому склону, в конце которого виднелась отвесная скала. Наконец Милт придержал коня.

— Остановимся здесь, Дженни, — сказал он. — Но огня зажигать нельзя.

Он расстелил одеяла — одно отдал девушке, в другое завернулся сам и мгновенно уснул. О лошадях Милт не беспокоился — они слишком устали и никуда не уйдут.

Его разбудило солнце, светившее прямо в лицо. Милт рывком поднялся на своем ложе и увидел, что Дженни сидит метрах в четырех от него и держит на коленях винтовку.

Милт уставился на нее, покраснев от стыда.

— Я спал как убитый, — смущенно произнес он.

— Я не привыкла спать под открытым небом и поэтому очень рано проснулась, вот и все. Вы хорошо сделали, что отоспались. Кроме того, они еще только въехали в долину.

— Кто? Спенсер?

— Да, и с ним еще двое. Они выехали вон из того оврага и теперь ищут наши следы, но пока не нашли.

— Будем надеяться, что они их не найдут. В этой долине водится много мустангов, и вся земля истоптана их копытами.

Дженни выглядела уставшей, но глаза ее ярко блестели.

— А мы тем временем оседлаем наших коней и поедем дальше.

Когда они снова двинулись в путь, Милт старался держаться в тени склона — так их труднее будет заметить. Они ехали не останавливаясь, и Милт время от времени бросал взгляд на Дженни — она уверенно держалась в седле, и ее гибкое тело покачивалось в такт движению лошади.

Милт неожиданно понял, как ему нравится, что она едет рядом. Он никогда не задумывался о том, как хорошо, когда рядом с тобой есть человек, который тебе не безразличен. В этом-то вся и беда — когда они с Дженни расстанутся, ему станет невыносимо одиноко. Чтобы избавиться от этой мысли, Милт повернулся в седле и посмотрел назад. Преследователи нагоняли их, еще пара миль, и догонят. Дженни тоже оглянулась, когда Милт посмотрел назад, и лицо ее смертельно побледнело.

Милт хорошо знал долину и мгновенно принял решение. Единственный шанс спастись — спрятаться в ложбине, лежавшей у них на пути. Милт подъехал к ней и завернул туда лошадей. Склоны ложбины поросли лесом, в котором Милт спрятал табун.

Спрятав коней в лесу, Милт взобрался на вершину холма и осмотрелся. Укрытие, в котором они очутились, было ненадежным, но выбирать не приходилось. В ложбине можно было чувствовать себя в безопасности только в том случае, если враги не догадаются окружить их и подняться на гору позади. Если это произойдет, ни ему, ни Дженни не уцелеть. Спускаясь вниз, Милт успокаивал себя тем, что за ними гонятся только трое.

Вскоре появились Спенсер и его подручные. Они неслись галопом, и Милт понял, что преследователи видели, как они въезжали в ложбину. Дженни подошла к нему.

— Я могу заряжать вам винтовку, — прошептала она, — пока вы будете стрелять из револьверов.

Он кивнул, чтобы показать, что понял, и поднял винчестер. Когда преследователи оказались на расстоянии выстрела, Милт прицелился, но стрелять не стал. Он подождал, пока они не приблизятся, а потом снова поднял винтовку и послал пулю в землю прямо перед ними. Они остановились.

— Это тебе все равно не поможет! — заорал Спенсер. — Отдай мне девчонку и можешь убираться, куда хочешь!

Когар ничего не ответил — он ждал. Спенсер и его дружки совещались, что делать дальше.

Милт крикнул им:

— Вы уже и так зашли слишком далеко. Так что лучше не двигайтесь!

Один из них, возможно Мартинес, хотя Милт и не был в этом уверен, вдруг пришпорил коня и сломя голову понесся к ложбине. Милт поднял винтовку и выстрелил.

Винчестер дернулся в его руках, Мартинес закричал и вскинул руки. Лошадь его развернулась на всем скаку и понеслась назад, а Мартинес выпал из седла. Он, шатаясь, поднялся на ноги и поплелся к своим дружкам. Раненая рука висела как плеть.

Когар не стал стрелять в него. Он не любил убивать людей — он хотел лишь, чтобы его оставили в покое.

В эту минуту он увидел, что к ложбине приближаются еще четверо всадников, до них было не больше полумили. Вскоре они подъехали к Спенсеру и принялись переговариваться.

— Итак, нас двое против шестерых, если не считать Мартинеса, — сказал Когар. — Похоже, что боя нам не избежать.

— Но вы ведь можете выдать им меня, — сказала Дженни; она подперла рукой подбородок и широко открытыми глазами смотрела на Милта.

Он не отвел взгляда.

— Не говорите глупостей. Я обещал, что увезу вас, значит, увезу. Я никогда не нарушаю своих обещаний.

— Вы не хотите отдать меня только поэтому?

— Может быть, только поэтому, а может быть, и нет. Вы, женщины, везде усматриваете личные отношения. Если нам удастся выпутаться из этой переделки живыми, я вас увезу.

— А знаете, вы довольно красивый мужчина.

— Что?

Он оглянулся, пораженный словами Дженни, сказанными совсем не к месту. И тут до него дошел их смысл. Милт густо покраснел.

— Что за чепуху вы говорите! Красивый я или нет, это не поможет нам выбраться из этой дыры. Я очень боюсь, как бы кто-нибудь не забрался на гору позади нас и как бы они не запалили траву.

— Запалили траву?! — Дженни рывком подняла голову, и лицо ее побелело. — О нет, только не это! Неужели они пойдут на это? Мы же сгорим!

— От этих подонков можно ожидать чего угодно!

Спенсер и его дружки, похоже, выработали план действий, поскольку Дэн снова крикнул Милту:

— Даю тебе еще один шанс! Выходи с поднятыми руками, и я тебя отпущу, а если не согласен, то можешь считать себя покойником!

Враги стояли почти за пределами досягаемости его пуль, и Милт понимал, что попасть в цель с такого расстояния очень трудно. Его ответом на слова Спенсера был выстрел, который сорвал белую шляпу с головы одного из вновь прибывших. Бандиты бросились наземь.

— Я хотел его убить, — пробормотал Милт, — а вовсе не напугать.

Милт вынужден был признаться самому себе, что ему страшно. Ему еще ни разу в жизни не было так страшно, как теперь, однако, как это ни странно, страх вовсе не парализовал его волю и ум. Он не видел выхода из сложившегося положения. Если бандиты зажгут траву, им не останется ничего другого, как со всем своим табуном броситься на врагов и попытаться прорваться сквозь их ряды. Впрочем, вряд ли им удастся это сделать, ведь врагов слишком много. И тут Милт кое-что придумал.

— Идите к лошадям, — велел он Дженни, — и пригоните их в ложбину. Может, нам придется прорываться сквозь этих негодяев.

Дженни быстро взглянула на него и, не говоря ни слова, съехала вниз по склону. Что было с ней дальше, Милт уже не видел, поскольку сосредоточил внимание на врагах. Он услышал выстрел, но так и не понял, куда попала пуля, а выяснять это было некогда, ибо пули посыпались градом. Две из них пролетели прямо над его головой, а третья чуть было не ранила его в плечо. Милт перекатился и занял другую позицию. Он выжидал, зная, что стрелять надо наверняка. Наконец он заметил какое-то шевеление в стане врагов и быстро выстрелил два раза.

Спенсер и его дружки залегли, и Милт снова поменял позицию. Если они подойдут ко входу в ложбину, он им покажет, где раки зимуют, но если они рассеются по всей равнине, то дело плохо. В этот момент пуля срезала траву прямо над его головой, и он выстрелил на звук.

Бросив быстрый взгляд через плечо, Когар увидел, что из лесу появилась Дженни вместе с лошадьми, которые в страхе сбились в кучу, не решаясь двигаться дальше.

Спенсер что-то крикнул ему, и Милт, не отвечая, послал пулю в то место, откуда послышался крик, потом еще одну — чуть левее, и третью — правее. До его слуха донесся сдавленный крик, по этому крику Милт понял, что его пуля только обожгла негодяя.

— Садитесь верхом на лошадь и пригните голову! — велел он Дженни. — А теперь слушайте, что я вам скажу. Мы отсюда смываемся, вы и я, и как можно быстрее. Погоним табун прямо на наших преследователей и попробуем их смять. Я не знаю, удастся ли нам прорваться, но другого выхода у нас просто нет. Судя по всему, они собираются нас окружить. Если им это удастся, то нам конец. Мы бросимся на них и, если нам повезет, напугаем до смерти их лошадей, и они разбегутся. Конечно, дело это рискованное, нас могут и убить, но попробовать стоит.

Милт вскочил в седло, и, развернув табун из пятнадцати лошадей в сторону врага, они с Дженни с криками погнали его на шайку Спенсера. Склон ложбины и высокая трава на несколько секунд скрыли их из виду врагов, и когда кони вырвались на открытое пространство, их уже ничем нельзя было остановить.

Милт Когар, держа в обеих руках по револьверу, непрерывно палил поверх лошадиных голов по врагам. Оказавшись на равнине, он сразу же понял, что был прав, считая, что бандиты хотят их окружить: люди Спенсера уже разделились на две группы, одна из которых уходила налево, а другая — направо.

Сотрясая землю топотом копыт, лошади Когара ворвались на позицию Спенсера. Ноздри их раздувались, а гривы развевались по ветру в бешеной скачке.

Милт увидел, как Дэн Спенсер вскочил на ноги и, вскинув револьвер, выстрелил в него, но пуля пролетела мимо. Дэн повернулся и бросился наутек. Джонни Рекорд двинулся было в обход, но, увидев несущийся на него табун, повернулся и вскинул на плечо винтовку. Когар опередил его и выстрелил. Крики ужаса, вырвавшиеся из глоток мужчин, на которых мчался табун, заставили лошадей отклониться в сторону.

Увидев, что сама смерть несется на него в образе обезумевших лошадей, Рекорд на мгновение застыл от ужаса на месте, а когда опомнился, то бросил винтовку и пустился наутек. Но было уже поздно — лошади сбили его с ног и растоптали. Разметав Спенсера и его друзей, табун понесся по долине.

— Милт! — раздался отчаянный крик Дженни.

Когар развернул коня и посмотрел туда, откуда донесся этот крик. Серый мустанг девушки упал, и она закричала, падая вместе с ним. И в эту же минуту Милт увидел, что к ней бежит Дэн Спенсер.

В три скачка конь Милта оказался рядом с Дженни. Он спрыгнул на землю и выхватил револьвер. Первый выстрел оказался слишком поспешным — пуля пролетела мимо Спенсера. Дэн с торжествующей улыбкой остановился.

— Ну, теперь мы посмотрим, кто кого! — крикнул он.

На лбу у него вздулись вены, глаза были как сталь. Револьвер Спенсера изрыгнул пламя, но Милт упал на одно колено и выстрелил. Его пуля попала Спенсеру в диафрагму, и он покачнулся назад, но устоял на ногах. Оба выстрелили еще по разу, но пуля Спенсера ударилась в землю прямо у ног Когара, а пуля Милта попала Дэну в живот. Спенсер снова покачнулся, челюсти его задвигались, а глаза вылезли из орбит. На губах его показалась кровавая пена, и Милт, ощущая ледяное спокойствие, выстрелил еще раз. Колени бандита подогнулись, и он упал на землю лицом вниз.

Милт смотрел на упавшего, непослушными пальцами вытаскивая патроны из ячеек патронташа. Кое-как он зарядил револьвер и тут увидел, что Дженни, прихрамывая, идет к нему.

— Я растянула лодыжку, — сказала она, — но это пустяки!

Она села рядом с Милтом и в ужасе вскрикнула, увидев на его штанине кровь.

— Вы ранены! — воскликнула она.

— Не очень сильно, — успокоил ее Милт. — Кто это еще сюда едет?

Дженни резко подняла голову, но лицо ее тут же просветлело.

— Это Джо Петере и Тэкер!

Мужчины подошли к ним. Рядом с верзилой Тэкером щуплый Петере выглядел мальчуганом. В руках у них были винтовки.

— С вами все в порядке? — спросил Тэкер. Куда только подевались его нерешительность и робость! — Мы торопились помочь вам, но видим, что приехали слишком поздно.

— Что с людьми Спенсера? — спросил Когар.

— Мартинеса и Рекорда растоптали лошади. Рекорда мы нашли мертвым, а Мартинес ранен. Одного мы убили, а других связали.

К ним подошел рыжий владелец ресторана.

— Вы подали нам пример, мистер, — сказал он Милту. — Когда мы узнали, что вы увезли Дженни, чтобы она не досталась Спенсеру, нам стало стыдно, что наших женщин защищают чужие мужчины. Тэкер поговорил с Джо Петерсом и кое с кем еще. Потом они все собрались у меня, и мы принялись очищать город от людей Спенсера. И скажу вам, мы хорошо поработали!

Тэкер улыбнулся, довольный собой.

— Вы с Дженни можете возвращаться в Мескит, если хотите, — сказал он. — Надо отметить нашу победу.

— Ну что ж, может, я когда-нибудь и приеду к вам, — сказал Милт, — но сейчас мне надо перегнать табун на свое ранчо, где у меня есть отличное пастбище. Я бы хотел показать его Дженни, но не знаю, захочет ли она поехать со мной.

— Ранчо, наверное, просто замечательное, — сказала Дженни. Ее глаза улыбались Милту, но в них затаилась грусть. — Наверное, мне оно понравится.

— Только если вы поедете со мной, я, наверное, попрошу вас остаться, — сказал Милт. — Мне не захочется вас отпускать.

— А зачем мне уезжать? — сказала Дженни.

Серый мустанг уже поднялся на ноги и отряхивался. Милт подошел к нему и ощупал ногу коня. Рука его слегка дрожала. Он выпрямился и увидел, что Дженни с улыбкой смотрит на него. Губы ее показались ему такими нежными и зовущими.

— Сдается мне, — сказал Тэкер, с радостью наблюдая за Милтом и Дженни, — что нам придется праздновать победу без них!

ЛЮБОВЬ И МАЛЫШ КАКТУС

СТРАШНЫЙ СОН

В те времена, когда белые еще только заселяли Дикий Запад, кони у них были полудикими. И очень часто животное начинало брыкаться в ту самую минуту, когда ковбой заносил ногу над седлом. Вот почему все ковбои носили сапоги с узкими носами — чтобы нога легче проскальзывала в стремя, и высокими каблуками — чтобы она не проскальзывала слишком далеко.

Обычно делалось так. Коней пригоняли из прерии и отдавали в руки человеку, который умел укротить любую лошадь и делал то, что называлось «переломить дугу». Он надевал на мустанга седло и ездил на нем до тех пор, пока конь не переставал брыкаться — после этого он считался укрощенным.

Конь передавался в руки другому ковбою, который приучал его ходить под седлом, однако при этом не слишком усердствовал, ибо, как правило, не любили чересчур смирных коней. И кони брыкались, особенно поутру, когда воздух еще не успевал прогреться после холодной ночи.

Заботливый владелец коня обычно подносил мундштук к огню, чтобы нагреть его, а уже потом вставлял в рот лошади. А иногда он согревал его у себя за пазухой.

Марти Махан, высокий красивый мужчина, ехал верхом на вороном жеребце среди других ковбоев, собравшихся в город Винд-Ривер на ежегодное родео, испытывая в глубине души непреодолимый страх. Шел Большой парад участников, которым по традиции открывается всякое родео. Высокий, прекрасно сложенный, одетый в белый с золотом костюм, Махан выглядел очень живописно, и зрители, встретившие его появление взрывом рукоплесканий, знали, что перед ними один из самых искусных наездников Дикого Запада. В ответ на аплодисменты собравшихся Марти сорвал с головы свою стетсоновскую шляпу и помахал ею.

В течение двух лет он побеждал в родео в Винд-Ривере, а по итогам других родео был признан одним из самых лучших ковбоев страны, причем не только зрителями, но и самими участниками.

И вот сегодня он не может справиться с разъедающим его душу страхом. Этот страх возник в нем, когда на него набросился конь-убийца, и с тех пор уже не исчезал. А рядом с Марти ехал человек, испытывавший к нему презрение и жгучую ненависть. Это был верзила Яннел Стоупер, с крупными и суровыми чертами лица, давний его соперник.

— Ну, как ты себя чувствуешь, красавчик? — презрительно спросил его Яннел. — Каково оно ощущать, что для тебя уже все кончено? Знаешь, что скажут зрители, когда увидят твое поражение? Они назовут тебя трусом, да-да, трусом, Махан! Это уж как пить дать! Этот Страшный Сон тебе покажет, будь уверен!

Махан ничего не ответил, но лицо его побледнело и застыло. Он хорошо знал, слова Яннела — истинная правда. Да, он боится Страшного Сна, боится с той самой минуты, как впервые его увидел.

Яннел Стоупер знал, что говорил. Три раза подряд в течение трех лет Марти Махан побеждал его, забирая себе главный приз, а Стоупер был не из тех, кто смиряется с поражением. С каждым разом он все больше и больше ненавидел Махана, но ему никак не удавалось найти уязвимое место у своего врага, пока не наступил тот день в Твин-Форксе.

Это было совсем небольшое родео, нечто вроде разминки для всадников такого ранга, как Стоупер и Махан, и ни тот ни другой не ожидали от него никаких неприятностей. Марти, особо не напрягаясь, заарканил теленка, а Стоупер с легкостью победил в бое быков. В остальных состязаниях они милостиво уступили дорогу другим ковбоям, давая и им возможность получить призы. Яннел и Марти решили, что померяются силами в укрощении жеребцов.

Марти Махан как всегда был верен своей невозмутимой манере, пока не вывесили списки всадников и клички коней, на которых они будут состязаться. Марти Махану достался конь по кличке Страшный Сон.

— Ну и имечко! — сказал он, усмехаясь. — Интересно, кто их придумывает?

Ред Блейд пожал плечами.

— Насчет того, кто придумывает, не знаю, но этот определенно заслуживает своего имени! — мрачно заметил он. — Если тебе удастся удержаться на этом жеребце, считай, что главный приз у тебя в кармане! Он получил это имя в Калгари!

— В Калгари?!

Яннел почувствовал, как дрогнул голос Махана, и, повернувшись, внимательно посмотрел на него.

— Так этот Страшный Сон оттуда?

— А то как же! — Блейд в сердцах сплюнул. — Два сезона назад он убил там человека. Кстати сказать, прекрасного наездника. Его звали Си Дрэннэн. Так вот, этот жеребец сбросил его, а потом затоптал до смерти. Схватил его зубами, стащил вниз и давай лягать всеми четырьмя копытами! Сущий дьявол, а не конь!

— Это такой серовато-коричневый жеребец в полоску, как зебра, да? — спросил Марти.

Позже Стоупер вспомнил, что это было сказано скорее с утвердительной интонацией, чем с вопросительной.

— Да, это он. И при этом злой как черт!

В тот день Марти Махан неожиданно заболел и не смог больше выступать. Яннел Стоупер задумался, с чего бы это у Марти вдруг так резко испортилось здоровье. С любопытством наблюдал он за Марти и за конем. Махан вышел посмотреть, как ведет себя конь на арене; лицо его было бледно, а глаза ввалились. Яннел не сводил с него глаз и решил, что Марти и вправду болен, причем болен от страха. Он боялся, смертельно боялся серовато-коричневого жеребца!

Страшный Сон вовсю старался оправдать свое имя. Когда Марти сказался больным, вместо него на арену вышел Бад Камерон. Ему удалось продержаться на этом брыкающемся дьяволе всего лишь две секунды. Он с размаху ударился оземь, но сумел, шатаясь, подняться. Толпа взревела, а Махан подпрыгнул и закричал.

Но голос Марти потонул в реве толпы, и его никто не услышал, кроме Стоупера, который не сводил глаз с человека, вызывавшего у него такую ненависть. И он понял, что это был крик ужаса и одновременно предупреждения. Ибо полосатый жеребец вытянул шею и, обнажив зубы, толкнул ковбоя, да так сильно, что тот растянулся на земле, и что есть силы лягнул его передними ногами. Обезумевшего коня оттащили от упавшего Камерона, но еще до захода солнца всем уже стало известно, что этот парень никогда больше не сможет ездить верхом. Да и ходить тоже не сможет — конь сделал его инвалидом.

Огромного роста, с гривой рыжеватых волос, Яннел Стоупер совсем не думал сейчас о судьбе Бада Камерона — таковы были правила игры, и тут уж ничего не поделаешь. Он думал только о Марти Махане и о том, что тот боялся Страшного Сна. Это надо было запомнить.

В Прескотте и Салинасе Махан снова выиграл главный приз, но Страшного Сна там не было. Он сбрасывал всадников где-то в Техасе, успев убить еще одного человека. И Стоупер позаботился о том, чтобы Марти узнал об этом. После того как Махан выиграл в Салинасе, Яннел подошел, чтобы его поздравить.

— Тебе повезло, что здесь нет Страшного Сна, — сказал Яннел. Услыхав эти слова, Махан поднял голову, и лицо его смертельно побледнело. — Я видел, как он убил еще одного человека в Техасе.

Махан, бледный словно полотно, ушел, ничего не сказав. Яннел за его спиной мрачно улыбнулся. Запомним и это, подумал он.

У Яннела Стоупера было свое собственное представление о мужчинах. Человека, который чего-нибудь боялся, он не задумываясь называл трусом. Трус он и есть трус, и нечего тут рассуждать. Ему и в голову не могло прийти, что кулачный боец может панически бояться револьвера, а отличный стрелок может отступить, завидев холодный блеск лезвия ножа. И что самый последний трус, как огня боящийся всякой опасности, в иную минуту может проявить чудеса храбрости. Но Яннел Стоупер не утруждал себя особыми раздумьями на этот счет — если ты чего-то испугался, значит, ты трус, и все тут. И к его великому удовольствию, Марти Махан оказался трусом. Это надо будет запомнить и, когда представится удобный случай, использовать.

Яннел Стоупер был крупным, грубым и безжалостным человеком. Всю свою жизнь он только и делал, что укрощал диких коней и соперничал с крутыми мужчинами, редко оказываясь в проигрыше, и страха не знал совсем. К людям, которые чего-нибудь боялись или чувствовали неуверенность в себе в минуту, когда требовалось проявить смелость, он не испытывал ничего, кроме презрения.

И вот наконец наступил день, который станет для Яннела Стоупера днем его триумфа. Он откроет новую главу в его жизни, и Яннел приложил немало усилий, чтобы подготовить почву для этого триумфа. Ибо это он предложил, чтобы организаторы родео собрали в Винд-Ривере самых неукротимых жеребцов Дикого Запада, среди которых был и Страшный Сон.

И здесь, в Винд-Ривере, вся публика, все ковбои, а главное Пег Грэм, своими собственными глазами убедятся, что Марти Махан — трус.

— Он здесь! — заявил Яннел. Ему доставляло удовольствие поддразнивать Марти. — Здесь, в Винд-Ривере, и если ты снова откажешься укрощать его, все узнают, что ты трус!

Да, именно так все и подумают! Марти уже слышал, а вернее, подслушал рассказы, которые ходят о нем. Он знал, что эти слухи распускает сам Стоупер и делает это специально для того, чтобы одним махом устранить своего соперника на главный приз в родео и на руку Пег Грэм.

— Говорят, что Махан скорее откажется участвовать в соревновании на главный приз, чем сядет верхом на Страшного Сна, — говорил накануне вечером один владелец ранчо в салуне. — Он боится этого конягу! Нарочно, наверное, не приехал на родео в Техас, чтобы не иметь с ним дела!

— Да, это бешеный конь, — согласился с ним Ред Карвер, — но ведь смирного коня и укрощать-то нечего!

Марти, сгорая от стыда, развернулся и пошел в отель. Он и вправду боялся, боялся этого коня с того самого дня, когда впервые увидал его на пустынной равнине в Неваде, где тот бегал на свободе. Страх проник в душу Марти в ту самую минуту, когда серовато-коричневый жеребец поднял голову с раздувающимися ноздрями и, семеня ногами, словно безобидная овечка, бросив свой табун, двинулся навстречу Марти.

Страшное дело — дикий жеребец, который идет шагом, а не бежит. Это должно было насторожить Махана, как и поведение его собственного коня, который вдруг задрожал и попятился, тяжело дыша от ужаса. Однажды один старый владелец ранчо как-то дал Марти совет: «Если увидишь, что конь — убийца, пристрели его в ту же секунду, иначе рано или поздно он убьет тебя!»

Настоящие кони-убийцы встречаются очень редко, но их всегда можно узнать, ибо есть в них что-то дьявольское, словно какая-то демоническая сила толкает их на кровавое дело. Они приближаются тихим шагом, а оказавшись поблизости, вдруг бросаются на свою жертву, сверкая глазами и оскалив зубы. Таким вот конем и оказался Страшный Сон, с самого рождения отличавшийся лютой ненавистью к людям и своим собратьям. Он бросался на все, что двигалось и не имело отношения к его табуну.

Когда Махан впервые встретился со Страшным Сном, ему было всего семнадцать лет. Он почувствовал тогда, как вдруг растерялся и задрожал всем телом его конь, но не мог понять причины, которая вызвала в нем такой ужас. Марти был молод и любопытен, а конь, приближавшийся к ним, с виду казался таким смирным и дружелюбным.

И вдруг серовато-коричневый жеребец, охваченный жаждой крови, помчался прямо на них. Не успел Марти опомниться, как его конь был сбит с ног. Юноша упал, и жеребец бросился к нему, но столкнулся с серым конем Марти, который попытался встать с земли. Тогда конь-убийца развернулся и с яростью набросился на серого. Словно дьявол, восставший из преисподней, нападал он на несчастное животное, лягая его всеми четырьмя ногами, пока тот не превратился в груду окровавленного мяса и не испустил дух. Даже седло было разорвано в клочья и стало непригодным для дела.

Марти, безоружный и беззащитный, скрючился между двумя валунами и глазами, полными ужаса, наблюдал за кровавой драмой, не в силах помочь своему старому коню, на котором ездил уже много лет. Расправившись с серым, но не утолив яростной жажды, конь бросился на юношу. Он в бессильной ярости молотил копытами о камни, но так и не добрался до Марти, поскольку проход между камнями оказался для него слишком узким.

Три часа конь-убийца кружил вокруг камней, где спрятался Марти, и все три часа юноша пребывал в состоянии дикого ужаса. Снова и снова пытался жеребец добраться до ложбины между валунами, но это ему не удавалось. Вот тогда-то и зародился в душе Марти тот всепоглощающий страх, который он испытывал всякий раз, когда видел этого коня или слыхал о нем. И ничем нельзя было изгнать из его души этот страх. Долго еще после того, как жеребец, поддавшись зову своих сородичей, ускакал, лежал Марти среди камней, сжавшись в комочек и боясь пошевелиться, боясь выйти на открытое пространство, где на него мог снова налететь этот свирепый зверь.

С тех пор он никогда не ездил в прерию безоружным, а в том месте, где встретил коня-убийцу, не появлялся никогда. Несколько лет Марти ничего не слыхал о нем, но в Калгари вдруг увидал его под седлом, в котором сидел лучший друг Марти, Си Дрэннэн. Махан бросился к другу и сообщил ему, что конь этот — убийца.

— Ну и что? — пожал плечами Си. — Я слыхал о таких, но никогда не видал. Мне бы даже хотелось обуздать такого коня!

Прошло немного времени, и Си Дрэннэн, человек веселого и легкого нрава, верный друг и превосходный наездник, умер на залитой кровью арене от ударов копыт. И это были копыта не коня, а хитрого, сжигаемого ненавистью к людям дьявола.

И вот теперь этот конь здесь, в Винд-Ривере, и он должен укротить его. Он, Марти Махан, а не кто-нибудь другой.

Когда парад закончился, он подошел к Пег Грэм, которая ждала его. Глаза ее блестели от счастья.

— О, Марти! Папа сказал, если ты выиграешь главный приз и купишь ранчо у Ивового ручья, то он даст свое согласие на нашу свадьбу!

Марти мрачно кивнул.

— А если я не куплю ранчо, он его не даст? — спросил он. — Дело в том, что я… видишь ли… я вряд ли смогу заработать необходимую сумму в этом родео. Я скопил немного денег, но чтобы купить ранчо, мне нужно еще полторы тысячи долларов. Я должен победить в четырех состязаниях, чтобы заработать такую сумму.

— Но тебе достаточно выиграть только укрощение жеребца! Главный приз теперь составляет целую тысячу долларов, и ты можешь ее выиграть! Ты же уже побеждал в подобных соревнованиях Реда Карвера и Яннела Стоупера!

Марти заколебался; лицо его горело от стыда.

— На этот раз я не буду укрощать жеребца, Пег, — медленно проговорил он. — Я приму участие в тех соревнованиях, где надо заарканить теленка, проехать верхом на быке, уложить быка на землю и в некоторых других, но жеребца укрощать не буду.

Лицо Пег Грэм слегка побледнело, и глаза ее расширились.

— Так значит… значит, это правда, что о тебе говорят. Ты боишься!

Марти взглянул на нее и тут же отвел взгляд. Сердце у него упало.

— Да, наверное, я боюсь, — ответил он. — Я боюсь этого жеребца.

Пег Грэм в изумлении уставилась на него.

— Марти, я никогда не выйду замуж за труса! Я не хочу, чтобы люди потом говорили, что мой муж испугался сесть на коня, которого не побоялись другие мужчины. На этого коня претендует Ред Карвер. Яннел говорит…

— Яннел? — Марти посмотрел на Пег. — Ты с ним разговаривала?

— Да, разговаривала! — вспыхнула девушка. — Он по крайней мере не боится этого коня!

С этими словами она повернулась на каблуках и быстро ушла, всем своим видом выражая презрение.

Махан тоже повернулся было, чтобы идти, но остановился. У ограды корраля, опершись на нее, стоял старик со свисающими по бокам рта желтыми усами.

— Послушай меня, мальчик мой, — сказал он. — Я не хотел подслушивать ваш разговор, но так уж получилось, что я все слышал. Это ты должен был укрощать коня по кличке Страшный Сон?

Марти кивнул.

— Но я на него не сяду! — ответил он. — Это не конь, дьявол! Таких нельзя выставлять на состязания! Это уже не спорт и не демонстрация ловкости и силы… а самое настоящее ничем не прикрытое убийство!

— Я согласен с тобой, — серьезно ответил старик. — Нехорошо подсовывать людям такого зверя. Я видел его на арене — это и в самом деле конь-убийца!

Марти мрачно кивнул:

— Он вырос там же, где и я, — в пустыне Черных скал. Лет пять назад он убил лошадь, на которой я ехал.

— Так ты — Марти Махан? — удивился старик. — А я — Старый Джон. Слыхал о тебе много. По-моему, ты не похож на труса.

Глаза Марти вспыхнули.

— Я не трус! Но этого коня я боюсь и не хочу это скрывать.

— Не у всякого хватит смелости признаться, что он боится, — задумчиво произнес Старый Джон. — А кто будет укрощать Страшного Сна, если ты откажешься?

— На это претендуют Карвер и Стоупер. Я хотел бы, чтобы этого коня вообще не выпускали на арену. Он — убийца, он — сущий дьявол! В нем есть что-то ненормальное!

— Как и у некоторых людей, которых я хорошо знаю, — согласился Джон. — Их так и тянет убивать. А для этого многого не надо — чуть побольше агрессивности и отсутствие жалости к людям. — Старик подтянул брюки. — Ну, желаю тебе удачи, сынок. Я буду болеть за тебя.

Марти Махан посмотрел вслед старику, на лбу у него залегли морщинки. Он никогда раньше не видел этого человека.

Воспоминание о презрении, которое было написано на лице Пег, резануло его словно ножом. Девушка думает, что он трус… Ну что ж, может быть, он и вправду трус! Марти подошел к Джефу Аллену, председателю организационного комитета родео.

— Джеф, я не буду участвовать в состязаниях по укрощению жеребца. Я не сяду на коня по кличке Страшный Сон.

Аллен перекатил сигару из одного угла рта в другой.

— Я уже слыхал, что ты не хочешь на него садиться. Ты утверждаешь, что он — убийца?

— Да, утверждаю. — И Марти поведал Аллену о том, как Страшный Сон убил его коня и пытался убить его самого. — Лично я считаю, что его нельзя выпускать на арену.

Но Джеф Аллен покачал головой, а в его холодных голубых глазах вспыхнуло презрение.

— На это не надейся! Если ты боишься, это еще не значит, что другим нельзя будет попробовать укротить этого коня. Только что ко мне подходил Стоупер, так вот он умолял меня позволить ему сделать это!

Больше Марти не видел ни Пег Грэм, ни ее отца. В полном одиночестве стоял он у выхода на арену, ожидая своей очереди. Ему предстояло заарканить бычка — это было первое состязание, в котором он принимал участие. И никто из обслуживающих людей и из участников родео не остановился, чтобы перекинуться с ним парой слов. С горьким чувством и тяжелым сердцем наблюдал Марти за ними и за зрителями. Один раз он заметил за корралем Пег Грэм — она разговаривала с Яннелом Стоупером.

Стоупер открыл состязания и быстро заарканил бычка. Стремительным броском он догнал его, технически чисто выполнил бросок и быстро затянул петлю. Он показал очень хорошее время. Ред Карвер и Бент Уэлс провозились со своими бычками немного дольше. Марти Махан молниеносно метнул свой аркан, как только бычок выбежал из загона. Аркан пролетел словно копье, и петля охватила шею бычка. Захват был выполнен блестяще, и бычок упал на землю почти в ту же самую минуту, когда Марти затянул веревку. Он уложил бычка наземь, связал его и, выпрямившись во весь свой рост, поднял вверх руки.

— Люди! — прогремел по громкоговорителю голос Робертса. — Такого времени еще никто не показывал! Марти Махан, наша звезда родео, известный во многих странах, уложил бычка и связал его за одиннадцать целых и две десятых секунды!

На три десятых секунды быстрее, чем Стоупер. Марти повернулся, сопровождаемый приветственными криками, и пошел к своему черному коню, но тут кто-то — в глубине души Марти был уверен, что это сделал Стоупер, — заорал во все горло:

— А где Страшный Сон? Давайте сюда Страшного Сна!

Публика подхватила крик, и Марти ушел с арены, чувствуя, как в ушах у него все еще гулко отдаются обидные слова:

— Давайте Страшного Сна! Пусть он сядет на него! Трус!

Побелев, Марти рухнул на землю. Старый Джон взглянул на него.

— Обидно, не правда ли, мальчик мой?

Махан ничего не ответил. Он сидел расстроенный, бледный как полотно. В эту минуту из-за ограды корраля показался Яннел Стоупер, а с ним несколько других ковбоев.

— А вот и наш герой! Он у нас ездит на смирных лошадках, на которых только и возить что молоко.

Марти резко обернулся.

— Ну, хватит! — рявкнул он.

Яннел в изумлении остановился. Потом глаза его сузились.

— Полегче, желтопузый слизняк!

Сжав кулаки, они впились друг в друга полными ненависти глазами. Но в эту минуту загремел громкоговоритель:

— Стоуперу приготовиться к бою быков! Стоупер — на коня!

Рыжий верзила выругался и повернулся, чтобы идти.

— Скажи спасибо, что мне надо выходить на арену, а то бы я тебе врезал! — прорычал он. — Ну, ничего, ты у меня еще попляшешь!

— Не волнуйся, встретимся позже, — бросил ему вслед Марти. — Где угодно и в любое время!

И он удалился, мрачный и расстроенный. За его спиной раздался рев публики — это Яннел бросился на своего быка. Несколько мгновений Марти стоял неподвижно, вслушиваясь в этот рев. Скоро ему тоже выходить на арену — и люди будут смотреть на него, выкрикивать обидные слова и улюлюкать. К чему ему все это?.. Не лучше ли сразу уйти, и дело с концом!

Но тут ему в голову пришла другая мысль, и он на всем ходу внезапно остановился. Сбежать?! Ну уж нет, этого они от него не дождутся! Он выйдет на арену и заставит их взять назад все оскорбления! Все до последнего слова! Марти круто повернулся и пошел назад. Когда пришло его время выступать, он вылетел на арену словно демон и уложил быка быстрее, чем когда-либо в своей жизни. По громкоговорителю объявили его время, и он прыгнул в седло.

С трибун снова понеслись насмешки и колкости, но на этот раз вместо того, чтобы сразу уехать с арены, Марти направил своего коня к трибунам и остановился, подняв в приветственном жесте свою шляпу, и стал ждать, когда утихнет шум. В лицо ему неслось улюлюканье, крики и свист, но он замер в седле совершенно неподвижно. Лицо его смертельно побледнело, а глаза возбужденно горели. Наконец публика угомонилась, и наступил миг тишины. Тогда Марти снова помахал шляпой и, повернув коня, в полной тишине удалился с арены.

Старый Джон стоял рядом с Пег Грэм, которая, широко раскрыв глаза, взирала на это зрелище.

— Эффектный ход! — сухо прокомментировал Старый Джон.

Пег молниеносно повернулась и бросила на старика быстрый взгляд, а потом снова перевела его на Марти,

— Да… это было очень эффектно! — с сомнением в голосе произнесла она. Брови ее сошлись на переносице. — Но я вас не знаю, мистер.

Старый Джон перекатил во рту жвачку.

— Да, мэм, вы меня не знаете. Как, впрочем, не знаете, чем отличается настоящий мужчина от простого грубияна.

С этими словами он резко повернулся и пошел прочь. Пег, лицо которой вспыхнуло от досады и стыда, смотрела ему вслед.

Повернувшись, чтобы идти, она задумалась. Может, она и вправду зря обидела Марти Махана? Можно ли считать его трусом только потому, что он отказывается садиться на коня по кличке Страшный Сон? Но ведь если человек принимает участие в родео, он не должен бояться свирепых жеребцов! В таких соревнованиях участники обычно ездят на тех лошадях, которых им дают. К тому же большинство ковбоев предпочитают коней с неукротимым нравом, поскольку это дает им возможность отличиться. Но даже если этот конь необычайно свиреп и неукротим, как утверждает Махан, то это еще не повод отказываться садиться на него.

В конце концов Пег пришла к выводу, что рассердилась только оттого, что не смогла смириться с мыслью о том, что люди будут считать Марти трусом, и еще потому, что труса она любить не могла.

Яннел Стоупер выиграл состязания по езде на неоседланном коне в первом и втором раундах. Потом он выступил со своей обычной программой трюков на коне, и первый день родео закончился. Героем дня стал Стоупер, несмотря на то, что он проиграл Марти в состязаниях с захватом бычка. Его стойкое намерение укротить именно того жеребца, от которого отказался Махан, заинтриговало публику.

Махан расстроился до глубины души. Он бродил по улицам Винд-Ривера, чувствуя себя одиноким и никому не нужным. Было неловко оттого, что он так вырядился, и больше всего на свете ему хотелось сейчас уехать отсюда куда-нибудь подальше. И лишь боязнь того, что люди расценят его отъезд как бегство и что по всем штатам разнесется весть о его трусости, удерживала его на месте. Он знал, что его отказ садиться на коня по имени Страшный Сон вызвал к нему повышенный интерес, и люди теперь будут следить за каждым его шагом.

Весь вечер в городе только и было разговоров, что о серовато-коричневом жеребце. Несмотря па то, что Марти во всеуслышание был назван трусом за отказ укрощать его, люди стали задумываться — а может, этот конь и вправду убийца? Однако Яннел с презрением отвергал это утверждение.

Марти Махан ужинал, когда дверь вдруг распахнулась и в кафе вошел огромный рыжеватый Стоупер в сопровождении Реда Карвера и Пег Грэм. Когда девушка увидела Марти, одиноко сидящего за столом, она повернулась, чтобы уйти, но Яннел не отпустил ее. Они прошли в зал и уселись недалеко от столика, где сидел Махан. Вокруг Яннела тут же собрались его дружки. За стойкой бара восседал Старый Джон, не спеша поедая пончики и попивая кофе.

— Ну, разумеется, я укрощу этого коня! — громко выкрикнул Стоупер. — Я ведь не такой трус, как некоторые! Я могу сесть на все, что имеет шкуру!

Махан взглянул на хвастуна. Странно, но вопреки всему он был спокоен и собран. Ему вдруг показалось, что это его ум, а не тело охватила ярость. Глаза его смотрели холодно и ясно. Он взглянул на Яннела Стоупера, и глаза их встретились.

— Наконец-то все увидели твое истинное лицо! — презрительно фыркнул Стоупер. — Ты всегда был обманщиком!

— А ты всегда был крикуном! — спокойно парировал Марти.

Лицо Стоупера залила краска гнева. Потом его блекло-голубые глаза сузились, и он улыбнулся. Откинувшись на спинку стула, сказал:

— Мне всегда хотелось хорошенько врезать тебе, и сейчас я встану и с удовольствием влеплю тебе пощечину!

Он и в самом деле встал, направляясь к Марти. Карвер хотел остановить его, но тщетно. Пег Грэм тоже встала; у нее от ужаса расширились глаза, и она закрыла рот рукой, чтобы не закричать.

— Сейчас я тоже встану, — угрожающе произнес Марти, вскакивая со стула, — и ты пожалеешь о том, что открыл свой поганый рот!

Стоупер приближался к нему, улыбаясь, и, подойдя на расстояние вытянутой руки, нанес с разворота мощный размашистый удар под ребра. Однако от левого прямого Махана, нанесенного от плеча в челюсть, великан покачнулся. Затем резким ударом правой Марти заставил Яннела опуститься на корточки.

Марти сделал шаг назад. Его лицо оставалось спокойным.

— Если решил завтра проехаться на этой лошади, — сказал он, — лучше побереги свои силы.

Неожиданно Стоупер резким броском вперед нырнул под Марти. Тот, отступая, споткнулся, зацепившись за стул. И прежде чем обрел равновесие, Стоупер навис над ним, осыпая ударами. Махан пошатнулся, и Яннел с искаженным яростью лицом обрушил на него всю мощь своих кулаков. Однако Махану каким-то чудом удалось выдержать этот штурм. Закрываясь от ударов, он вплотную приблизился к Яннелу, схватил его за пояс и за колено и, подняв разъяренного барахтающегося ковбоя в воздух, грохнул его об пол.

Стоупер поднялся на ноги, рыча от злости, а Махан тотчас наотмашь ударил его справа и слева по лицу. Удар левой пришелся по уже кровоточащему рту Стоупера, еще больше залив его кровью. Марти шагнул в сторону, увернулся от удаpa правой и резким ударом достал шею противника. Яннел стал хватать ртом воздух, а Махан нанес удар в корпус и следом хук в лицо. Стоупер как упрямый бык полез вперед, и вскоре оба оказались друг против друга среди битой посуды и принялись молотить друг друга.

Оба были высокими и крепкими мужчинами — Стоупер весил больше двухсот фунтов, а Махан — около ста девяноста. Оба были в отменной форме. Стоупер, рыча, рванулся вперед и схватил Марти в охапку. Они повалились на пол. Пытаясь попасть большими пальцами в глаза Махана, Стоупер промахнулся и упал вперед как раз в тот момент, когда тот резко дернул головой вверх. Стоупер отпрянул, ослепленный болью, а Марти вскочил на ноги. Стоупер поднялся, смаргивая слезы, брызнувшие от удара головой. Махан достал его левой, а затем двумя хуками справа и слева. Яннел тряхнул гривой рыжевато-коричневых волос и занес для удара свой мощный веснушчатый кулак, но промахнулся, и Марти снова ударил его по корпусу. Великан согнулся, и Марти ударил еще дважды, прежде чем тот совсем сник и повалился на пол.

— Так кто здесь трус, Яннел? — спросил Марти. Он быстрым движением отер пот со лба и сделал шаг назад. — Ну, вставай, если хочешь еще получить.

— И встану! — ответил Стоупер, хватая ртом воздух, поднимаясь на ноги.

Марти смотрел на покачивающегося от полученной трепки ковбоя. Глаза Стоупера остекленели, с разбитых губ и из рассеченной брови капала кровь. Под глазом набухал кровоподтек. Ухо кровоточило. Марти отступил назад и опустил руки.

— Я вижу, драться на кулаках ты совсем не умеешь, — сухо заметил он. — Зато отлично управляешься с. лошадьми, так что не стоит забивать тебя до смерти!

С этими словами он резко повернулся и вышел из кафе.

Яннел Стоупер в изумлении провел рукой по глазам, словно не веря тому, что он видит, и уставился вслед Марти, пытаясь сквозь шум в голове осмыслить, как можно уйти от беспомощного врага и не добить его. Он встряхнул массивной головой и, повернувшись, двинулся неверной походкой к стулу у пустого столика. Плюхнувшись на него, он уронил голову на руки и затих.

В течение всего второго дня родео противники присматривались друг к другу. Несмотря на жестокую трепку, которую задал ему накануне Марти, Яннел Стоупер выглядел вполне прилично. Хотя лицо у него было помятым, в синяках и ссадинах, он сохранил физическую форму и двигался быстро и ловко. Марти Махан, встреченный гробовым молчанием трибун, победил в финальных состязаниях с бычками, улучшив свой собственный результат на десятую долю секунды. Стоупер снова оказался вторым.

В бое быков Стоупер опять стал победителем и принял участие в финальных состязаниях, где нужно было удержаться на спине быка.

Марти выехал на арену на старом быке по кличке Семь Семьдесят Семь. Это было огромное свирепое животное, владевшее всеми уловками, помогающими сбросить седока. Бык весил чуть больше тонны и давно уже выступал в родео, но, кажется, никогда еще ему не попадался такой упорный наездник. Он выскочил на арену, полный ярости, брыкаясь как бешеный. Он рыскал направо и налево своими подрезанными рогами, в бессильной ярости пытаясь сбросить с себя седока, вцепившегося в складку кожи позади его горба. Однако Марти сидел крепко, вонзив в бычьи бока шпоры, и не собирался сдаваться.

Вдруг Семь Семьдесят Семь принялся бешено крутиться на одном месте, а затем резко дернулся в сторону. Публика ахнула, думая, что центробежная сила вышвырнет Махана вон, но, когда пыль, поднятая копытами животного, рассеялась, все увидели, что Марти как ни в чем не бывало сидит у него на спине, кромсая его шкуру шпорами. В эту минуту раздался свисток, и Махан спрыгнул на землю. Однако старый Семь Семьдесят Семь был не так-то прост — он крутанулся как кот на раскаленной плите и, наклонив голову, бросился на Марти. Махан отпрыгнул в сторону; и в ту же минуту на арену выскочили клоуны, и один из них тихонько ударил быка по носу. Взбешенное животное развернулось и бросилось на обидчика, а Марти ушел с арены под жидкие хлопки публики.

— Что-то зрители сегодня вялые, Марти, — неуверенно произнес Карвер.

Махан взглянул на него, и на лице его появилась кривая усмешка.

— Они просто ждут. Все хотят увидеть Страшного Сна.

— Он достался Стоуперу. Мне не повезло.

— Наоборот, очень даже повезло, — сухо ответил Махан. — Это не просто конь с норовом, это — убийца, Ред. Поверь мне на слово.

Неожиданно Марти заметил Джефа Аллена и, развернувшись, направился к нему.

— Джеф, — резко бросил он, — когда Стоупер будет укрощать Страшного Сна, я должен быть на арене.

Тот заколебался, холодно глядя на Махана.

— У тебя была возможность выступить на этом жеребце, — отрезал он. — Пусть теперь попробует Стоупер.

— Я не против, — ответил Махан. — Но я не хочу сидеть и спокойно смотреть, как будут убивать Стоупера.

Аллен нетерпеливо дернул головой.

— Стоупер и сам справится. Он не трус!

— А я, по-твоему, трус, да? — спокойно задал вопрос Марти.

Какое-то мгновение они в упор глядели друг на друга. Закаленный в боях Аллен вдруг неожиданно вспомнил, что на боку у него висит револьвер. Теперь он всего лишь деталь костюма для родео, но все-таки он был заряжен, как и револьвер Махана. Дни, когда споры разрешались оружием, канули в Лету, и все-таки… тут взгляд Марти встретился с холодным как сталь взглядом Джефа.

— Нет, я не считаю тебя трусом, — неожиданно сказал Аллен. — Просто немного смешно, что ты отказываешься от этого коня, вот и все!

Махан посмотрел на него тяжелым взглядом.

— На будущее, если тебе еще что-нибудь покажется смешным, ты, Джеф, лучше посмейся! Слышишь? Не спеши обвинять человека в трусости, а просто смейся!

Он повернулся на каблуках и пошел прочь.

Дик Грэм задумчиво поглядел ему вслед.

— Знаешь, Джеф, в какое-то мгновение мне вдруг показалось, что ты решил заполнить свободное место на кладбище!

Аллен сглотнул слюну и вытер со лба пот.

— Мне и самому так показалось! — проговорил он, облегченно вздохнув. — У этого парня железные нервы!

— Так что в следующий раз думай, что говоришь, — сухо сказал Грэм. — Этот парень может быть кем угодно, но только не трусом! Посмотри, как он отделал вчера Яннела!

Яннел Стоупер подошел к пятому выходу. Здесь, привязанный ремнями, поджидал его полосатый, как зебра, серовато-коричневый жеребец. Он был оседлан и взнуздан. Он не брыкался, когда на него надевали седло, и спокойно взял в рот мундштук. Он знал, для чего его сюда привели, и спокойно ждал, когда придет его час. Только где-то в глубине его лошадиной души билось горячее желание, сжигавшее его всю жизнь, желание убивать. А когда он вырывался на свободу, оно превращало его в дьявола.

В дальнем конце арены, верхом на своем вороном, сидел Марти Махан, бледный как смерть, но готовый в любую минуту ринуться в бой. Время от времени зрители бросали на него удивленные взгляды, гадая, что он тут делает, и одна пара этих глаз принадлежала Пег Грэм. Яннел, несмотря на все попытки успокоиться, почему-то нервничал. Он поставил ногу в стремя, помахал зрителям рукой, затянутой в перчатку, и наконец уселся в седло. Он почувствовал, как у коня напряглись мышцы, но потом расслабился.

— Все в порядке, — сказал Стоупер, а потом крикнул: — Отпускай!

И в тот же миг открылись ворота.

Почувствовав свободу, Страшный Сон, опустив голову, одним прыжком выскочил на арену и принялся яростно брыкаться, будто в него вселился бес. Он подпрыгивал вверх на тридцать дюймов и подбрасывал зад с такой силой, что после третьего прыжка у Яннела пошла горлом кровь.

Сначала Страшный Сон прыгал, описывая круги; но когда голова Яннела завертелась, словно волчок, вдруг принялся кружиться на месте с такой скоростью, что у публики зарябило в глазах. Завороженный сумасшедшим ритмом копыт, Яннел не уловил момент, когда конь вдруг прыгнул в сторону, и, не удержавшись, вылетел из седла. Он грохнулся о землю, и удар сотряс все его позвонки до единого.

Ошалев от быстрого вращения, Яннел поднялся на ноги и увидел, что конь, обнажив зубы и сверкая белыми от ярости глазами, несется прямо на него. Увидев, что обезумевшее животное вот-вот нападет на беззащитного наездника, люди на трибунах вскочили со своих мест, и из их глоток вырвался единый долгий вопль ужаса.

Не успев еще до конца осознать всей опасности, грозящей ему, Яннел инстинктивно отпрянул в сторону. И в эту самую минуту на обезумевшее чудовище налетел вороной Махана и Марти бросил аркан. Но Страшный Сон отпрыгнул в сторону, и аркан просвистел мимо. Словно демон мщения набросился обезумевший конь на вороного Марти и, вцепившись зубами ему в шею, нанес глубокую рану. Вороной крутанулся и, споткнувшись, упал. И снова из уст зрителей вырвался вопль ужаса.

На какое-то мгновение облако пыли скрыло от глаз публики Марти и коня, но кто-то закричал:

— Смотрите, смотрите, Марти опять на коне!

В ту страшную минуту, когда вороной упал, Марти, охваченный ледяным ужасом, протянул руку и крепко схватился за луку седла Страшного Сна. Напрягши все свои силы, он подтянулся и оказался в седле!

Конь яростно заржал и рванулся вперед, оставляя позади облако пыли. Почувствовав в седле седока, он с новой силой принялся брыкаться, пытаясь избавиться от него. Марти несказанно повезло — ноги его каким-то чудом проскользнули в стремена, и он обрел относительную устойчивость. Вороной его бил ногами, лежа на земле, Яннел же, из носа которого текла кровь, медленно уходил с арены, а Марти остался один на один с дьяволом, которого боялся и ненавидел больше всего на свете.

Страшный Сон будто припоминал все свои уловки, рожденные его ослепленным ненавистью мозгом, и снова принялся бешено скакать по кругу, не уставая брыкаться. Он рассчитывал, что таким способом выкинет из седла Марти, как совсем недавно выкинул Стоупера. Неожиданно бешеные прыжки сменились вращением на немыслимой скорости. Махан, перепуганный и злой, вдруг потерял от ярости всякий контроль над собой и принялся что есть мочи колотить коня шпорами. Обезумев от боли, конь понесся по арене мимо застывших от изумления ковбоев, а Марти Махан продолжал шпорами выписывать на его боках иероглифы.

Брыкаясь как дьявол, Страшный Сон принялся вскидывать зад, извиваясь при этом словно змея, сжимаясь и распрямляясь как пружина.

С обеих сторон арены к ним бросились опомнившиеся наконец ковбои, но Марти пришел в ярость, увидев их.

— Убирайтесь прочь! — заорал он. — Я усмирю этого коня или убью его!

И начался поединок между человеком и конем, какого никто в Винд-Ривере еще никогда не видал. Конь превратился в сгусток ненависти и энергии; седок тоже вспомнил годы своего безумного страха, начиная с того момента, когда этот дьявол убил в пустыне его коня. Он должен победить! Ковбои сгрудились в дальнем конце арены, готовые в любую минуту броситься на помощь, и никто не вспомнил о тех десяти секундах, которые, по правилам родео, должен продержаться на коне наездник. Время шло, а Марти все еще сражался с конем-убийцей, превращая его шкуру в кровавые лохмотья и надеясь измотать его окончательно. Конь перестал брыкаться и вдруг спокойно затрусил по арене, но, оказавшись недалеко от ее стены, неожиданно прыгнул, словно это был не конь, а снаряд, выпущенный из пушки.

Люди, сидевшие в первых рядах, закричали от страха и бросились врассыпную, как будто Страшный Сон мог пробить стену и напасть на них, но тот крутанулся на месте, с силой ударившись боком о доски ограждения. И если бы Марти, к которому вернулось самообладание и который угадал маневр коня, не выдернул вовремя ногу из стремени, этот удар раздробил бы ее.

Больно ударившись о стену, животное отскочило в сторону, и Махан в ту же минуту снова сунул ногу в стремя и опять принялся вонзать шпоры в теряющего силы коня. И тот, наконец, сдался. Упавший духом и сломленный, он опустил голову и застыл на месте. Какое-то мгновение Марти продолжал сидеть в седле, но увидев, что животное не в силах продолжать борьбу, спрыгнул на землю и чуть было не упал — ноги, уставшие от безумного напряжения, отказывались служить ему.

Он выпрямился, и в эту минуту коварный конь-убийца, на мгновение воспрявший духом, прыгнул, намереваясь укусить его. Но Марти, почти не сходя с места, три раза ударил его по носу своей шляпой, и Страшный Сон, окончательно усмиренный, отступил.

Взяв поводья, Марти двинулся к выходу с арены, ведя на поводу укрощенного коня и дрожа от усталости всем телом. Позади, смирный и покорный, за ним плелся Страшный Сон.

Измученная переживаниями публика с изумлением взирала на эту картину, и вдруг кто-то сделал первые хлопки, и все подхватили их. Аплодисменты долго не смолкали; Марти Махан остановился у корраля и уже отдал поводья ковбою, а публика все не могла успокоиться. Он повернулся и облокотился на ограду корраля, чувствуя, что никак не может унять дрожь. Только теперь он заметил, что из носа его течет кровь и что его белый костюм спереди запачкан кровью.

Яннел Стоупер, тоже в окровавленной одежде, подошел к нему и протянул руку.

— Марти, — с искренним раскаянием произнес он. — Я хочу принести тебе свои извинения. Теперь я собственными глазами убедился, что ты не трус, и к тому же ты спас мою шкуру! А такого наездника, как ты, еще надо поискать!

— Ведь ты не боялся этого коня, — сказал Дик Грэм. — И все эти слухи — брехня!

— Не боялся?! — Марти мрачно взглянул на Дика. — Нет, я боялся его, как огня! Никогда в жизни мне еще не было так страшно, как сегодня. И я залез на этого коня не потому, что мне так хотелось, а потому, что седло было самым безопасным местом! А когда я оказался в нем, то понял, что у меня нет выбора — если я не удержусь, он меня прикончит. Не боялся!.. Да я еще ни разу в жизни не испытывал такого страха!

Рядом, улыбаясь, стоял Старый Джон.

— Ты просто герой, мой мальчик. А кстати, я слышал, что ты и вот эта леди, — он показал на Пег Грэм, — хотели купить мое ранчо Ивовый ручей. Если вы еще не передумали, я могу скинуть цену. Для хороших людей ничего не жалко.

Пег, побледнев, смотрела на Марти широко открытыми глазами.

— Я… я не знаю, ты захочешь?.. — с сомнением в голосе произнесла она.

Марти выпрямился и обнял ее за плечи.

— Нет, нет, мы не передумали, Джон! Я представляю, как мы будем растить там наших лошадей и…

— Скот? — спросил Ред Карвер, широко улыбаясь.

— Нет, детишек! — ответил Марти. — Целую кучу детишек! И все они, когда вырастут, станут участниками родео, — Он посмотрел на Пег и улыбнулся ей. — Ты согласна?

— Согласна, — ответила Пег.

КОВБОЙСКАЯ ВЫУЧКА ДЖОННИ

В былые времена часто можно было встретить ковбоя, у которого на руке не хватало одного или двух пальцев. И вот почему так получалось. Заарканив быка, ковбой привязывал конец своего лассо к луке седла. Стоило в эту минуту быку рвануться, как ковбою отрывало палец. Поэтому в любой команде, состоявшей из семи или восьми ковбоев, обязательно был один или даже двое, у которых не хватало на руке пальца.

Смок Лэмсон вошел в барак, и Джонни Гаррет невольно поежился. Старший ковбой, крупный и суровый мужчина, перекатил во рту свою жвачку и медленно обвел комнату тяжелым взглядом.

Ковбои сидели опустив головы и молчали. За окнами свирепствовала непогода, так что все прекрасно знали, кому сегодня ночью придется сторожить скот.

— Ты, — резко повернулся Лэмсон к Джонни, — седлай коня и отправляйся в корраль. И помни: если быки повалят наружу, твоя задача — завернуть их, чтобы они не попадали в овраг.

Джонни свесил ноги с койки.

— А почему опять я? — с возмущением спросил он. — Я и так всю эту неделю работал ночами.

Лэмсон улыбнулся.

— Терпи, сынок. Я обещал сделать из тебя мужчину и сделаю. Так что поторапливайся.

На какое-то мгновение Джонни Гаррет заколебался. Он может уволиться в любую минуту и поискать себе другую работу. Правда, где ее найдешь зимой, да и денег у него не так уж много — всего сорок долларов, а на них долго не протянешь. И самое главное, если он уйдет отсюда, то никогда уже не увидит Мэри Джейн.

Джонни натянул на ноги сапоги с кожаными гамашами и накинул полушубок. Опустив ремешок шляпы на подбородок, он двинулся к двери.

Лэскер перевернулся на койке и бросил ему вслед:

— Эй, малыш, если хочешь, можешь взять моего Смельчака. Он привык работать ночью.

— Спасибо, — ответил Джонни. — Поеду на своем — пусть тоже поучится.

— Правильно. — Смок Лэмсон улыбнулся и принялся сворачивать самокрутку. — Вам обоим надо учиться — тебе и твоему коню.

Джонни открыл дверь, и пламя в лампе метнулось в сторону. Очутившись на улице, Джонни пригнул голову, ибо прямо в лицо ему дул ледяной ветер. Пора бы уже привыкнуть, подумал он.

Джонни приехал на ранчо «Икс в квадрате» из Орегона. Там повсюду был лес, а ему хотелось разводить скот, поэтому он и перебрался в Аризону. Сменив за короткое время две работы, Джонни оказался в «Икс в квадрате», где срочно требовался ковбой. Босс нанял его, зато Лэмсон сразу же проникся к нему неприязнью, но он ничем ее не выразил, пока не почувствовал в нем соперника.

Все на ранчо знали, что Смок неравнодушен к Мэри Джейн Колкинс. Все, кроме Джонни Гаррета. Увидев ее на вечеринке, он несколько раз пригласил ее потанцевать, а потом проводил до дома. Смок бросился искать Мэри Джейн и нашел ее вместе с Джонни на качелях.

Его охватила холодная ярость, а Мэри Джейн, очевидно не осознавая, что она делает, сказала Смоку, что Джонни к весне станет старшим ковбоем.

— Вот подожди, я обязательно им стану, — сказал ей Джонни.

Услыхав эти слова, Смок Лэмсон поглядел на юношу и медленно улыбнулся.

— Знаешь, Мэри Джейн, — многозначительно произнес он, — уж я постараюсь ему помочь!

С этого-то все и началось. Теперь самая тяжелая и неблагодарная работа доставалась Джонни. В любое время суток его могли послать куда угодно. Все ковбои прекрасно понимали, что Смок ездит на Джонни и помыкает им, стараясь выжить из «Икс в квадрате».

— Ты, кажется, собирался стать здесь старшим? — язвил он. — Так что давай работай.

И Джонни работал.

Он уже и не помнил, сколько километров забора он починил, притом, что если Лэмсон был недоволен его работой, все приходилось делать заново. Он рубил дрова для кухни, то есть выполнял самую презираемую работу; он разыскивал по пустыне отбившихся от стада животных; он брал в руки лопату чаще, чем лассо, расчищая источники и копая канавы. Ему чаще, чем другим трем ковбоям из его команды, доставались ночные смены; он работал по двенадцать — четырнадцать часов в сутки, в то время как другие осенью и зимой работали по семь-восемь часов.

Смок Лэмсон был самым сильным мужчиной на ранчо. Он похвалялся, что никому еще не удалось победить его в драке, и, несмотря на то что весил на сорок футов больше Джонни, постоянно пытался спровоцировать юношу на драку.

Чем дальше шло время, тем хуже становилось Джонни. Чувствуя, что ему не выжить соперника, Лэмсон стал еще сильнее закручивать гайки. Даже Лэскер, обычно сдержанный и неразговорчивый, пытался образумить Смока.

— Что ты пристал к этому малышу? — спрашивал он. — Он ведь хорошо работает.

— Это мое дело, Дэн, — кратко отвечал Смок. — Когда я сделаю из него ковбоя не хуже нас с тобой, я от него отстану.

Джонни оседлал своего светло-гнедого жеребца и выехал из конюшни, наклонив голову, чтобы не задеть дверной косяк. Он распахнул дверь, не слезая с коня, а потом повернул его навстречу ветру и двинулся на западное пастбище.

Лужи покрылись коркой льда, а низинки уже замело снегом, но все-таки в воздухе снега было больше, чем на земле. С севера дул резкий, пронизывающий ветер, и снежинки, подхваченные им, неслись над землей. Если в такую погоду быки сдвинутся с места, их уже ничем не остановить. Недалеко от той долины, по которой он поедет, лежит Полынная равнина, пятьдесят миль в ширину и двадцать пять в длину. Путь туда преграждает только сухое русло глубиной сорок футов. Если быки, спасаясь от ветра, пойдут на юг, то они доберутся до него, промерзнув до костей, и, свалившись с обрыва, не смогут выбраться и погибнут.

Джонни слыхал о таких случаях, когда скот неожиданно срывался с места и шел напролом куда глаза глядят, но самому ему такого видеть не приходилось. Впрочем, он легко мог себе это представить.

Он провел в седле уже больше часа, когда наконец появился первый бык, чалый великан, который, тяжело ступая, шел прямо на него. За ним шел еще один и еще… и впервые в жизни Джонни охватила паника.

Глубоко в душе он понимал, что никто никогда всерьез не допускал возможности того, что скот вырвется на свободу, Долина, где он пасся, была обнесена забором, и Джонни был уверен, что Смок послал его дежурить просто из предосторожности или из вредности. Должно быть, ветер повалил забор, и быки двинулись вниз по склону.

Бежать за помощью было уже поздно. Джонни выхватил револьвер и выстрелил в воздух, то ли надеясь остановить быков, то ли давая сигнал другим ковбоям, что случилась беда. Однако надежды его не оправдались — быки не остановились, а сигнал никто не услышал. В отчаянии он попытался завернуть животных, но тщетно. Те быки, которых ему удалось заставить свернуть, тут же пропали в снежной круговерти, а остальные по-прежнему шли, не обращая на него никакого внимания.

А за первыми быками шли еще и еще, и казалось, что конца им не будет.

И тут только Джонни осознал масштабы случившегося несчастья. Все стадо, более тысячи голов, гонимое северным ветром, шло на юг. Если его не остановить, то животные свалятся с обрыва на дно сухого русла. Многие разобьются насмерть, а другие поломают себе ноги, и их добьет холод. Конечно, погибнут не все, но вряд ли многим удастся выжить. Высота обрыва составляет сорок футов, а дно у русла каменистое, так что будь то животное или человек, но упав туда, вряд ли он останется невредимым.

Светло-гнедой жеребец носился как угорелый. Джонни кричал, стрелял и испробовал тысячу других способов завернуть стадо, но оно все шло и шло вперед. Он забыл о Смоке Лэмсоне, который послал его сюда, забыл обо всем на свете и думал только о том, как спасти скот, ибо он принадлежал Барту Гэвину, доброму старику, который взял его к себе в работники, когда Джонни потерял уже всякую надежду найти достойный заработок.

Наконец Джонни остановил коня и задумался. Шарф, которым он обмотал шею, покрылся инеем от его дыхания, пальцы ног онемели от холода, а скот все прибывал. До ворот ранчо было четыре мили, еще четыре — до барака. Если он поскачет за ребятами, то быки уйдут слишком далеко — ведь ковбоям надо будет еще одеться и оседлать коней. А если скот свалится в сухое русло, то оттуда его уже ничем не вытащишь.

Когда рассветет, тысяча быков уже будет валяться на дне пересохшей реки. Если… если он не заставит их свернуть. Если ему удастся повернуть быков на восток, в сторону хребта Гребешок, а потом погнать их вдоль этого хребта до откоса Гэвина, то, может быть, ему удастся собрать их в одном месте. Конечно, часть быков потеряется, зато другие будут спасены от падения в каньон… И тут ему в голову пришла мысль, как можно повернуть стадо на восток.

Развернув удивленного мустанга, Джонни вонзил в него шпоры и помчался на юг. Сбоку от него, гонимые завывающим северным ветром, шли быки, ни на минуту не останавливаясь и не сбавляя шага. Зрелище упрямо и непреклонно двигающихся животных завораживало. Проскакав на головокружительной скорости по мерзлой земле, Джонни вскоре оставил стадо позади. Несясь на юг, он обдумывал свой план. Быки шли медленно, так что, если ему повезет, он успеет сделать все, что задумал.

Наконец Джонни догнал передних быков, оторвавшихся от стада на четверть мили, и вскоре он остался один в ночи и несся, не сбавляя скорости, на юг, туда, где располагалось сухое русло. Однако, проехав несколько миль, Джонни повернул на восток и пришпорил коня. Неожиданно его глазам предстал откос Гэвина — огромная отвесная скала из песчаника. Он повернул, и скала оказалась от него по левую руку. Джонни поехал вдоль нее и вскоре добрался до квадратного уступа, где находился дом, в котором ковбои могли отдохнуть и переночевать в непогоду. Он подъехал к дому с подветренной стороны и спешился.

Сорвав засов, Джонни толкнул дверь и вошел внутрь. В доме было темно, и он зажег спичку. Вдоль стен стояли четыре ящика с порохом. Он пересыпал его в мешок, прихватил с собой моток шнура и выбежал из дома.

Привязав мешок с порохом позади седла, Джонни сел на коня и, стараясь не думать об опасности, помчался на юг. Стоит только коню поскользнуться и упасть — ну что ж, у него будет просторная могила!

Замерзший мустанг охотно вышел в галоп. На улице было очень холодно, но Джонни не замечал холода. Наконец он заметил впереди черную ленту сухого русла. Он спешился а завел коня за выступ скалы, а потом поспешил к обрыву. Осторожно, чтобы не упасть, он спустился вниз.

Джонни хорошо знал это место. Несколько раз он спускался сюда, чтобы, пока не видит Лэмсон, спокойно покурить в одиночестве. Обрыв был весь испещрен трещинами и пронизан отверстиями. Джонни принялся торопливо забивать их порохом, с самого верха обрыва почти до его основания. Он работал уже больше получаса, когда появился первый бык. Он ударился о скалу, высившуюся неподалеку, и остановился, чтобы прийти в чувство. Вскоре он снова двинется в путь.

Спрятавшись от ветра за обрывом, Джонни побежал по дну сухого русла, торопливо поджигая шнуры. Убедившись, что все они загорелись, он вскарабкался по обрыву и, прыгнув в седло, погнал коня прямо навстречу ветру. Через несколько мгновений раздался взрыв. Джонни не стал возвращаться — его уловка должна сработать, просто не может не сработать.

Он ехал на север и вскоре увидел стадо. Оно разбилось на несколько потоков и достигло уже края откоса. Быки все так же методично двигались вперед. Некоторые, правда, пытались отклониться к западу, но Джонни без труда завернул их. Однако не было никакого смысла пытаться повернуть стадо вправо или влево, русло было рядом, и никакая сила не могла свернуть быков с их пути.

Джонни не знал, сколько времени ему пришлось работать. Его угнетала мысль, что все усилия могут оказаться напрасными. Один раз его конь упал, но тут же поднялся. Вскоре Джонни нашел место, откуда он мог видеть все стадо. Снег перестал идти, земля покрылась белым покрывалом, и видимость была хорошей. Он работал уже не так быстро, как раньше, и когда остатки стада очутились в каньоне, он развернул коня и медленно поехал домой.

Полумертвый от усталости, он снял седло и не менее получаса занимался конем, потом накрыл его попоной, чтобы тот не замерз. Спотыкаясь, Джонни вошел в барак и повалился на койку. Ноги его онемели от холода, и прежде чем уснуть, он растер их руками.

Его разбудило прикосновение чьей-то руки к его плечу. Это был Дэн Лэскер.

— Вставай, малыш. Лэмсон рвет и мечет.

Джонни появился последним к завтраку. Он вошел в комнату и остановился на пороге от изумления. Рядом с Бартом Гэвином сидела девушка… и какая девушка!

У нее были густые темные волосы, лучистые глаза и слегка полноватые губы. Потеряв от изумления дар речи, Джонни добрался до своего стула и, низко наклонившись над столом, принялся есть. Ковбои совершенно растерялись, они боялись произнести слово в присутствии блестящей красавицы, сидевшей рядом с Бартом. Завтрак проходил в молчании. Даже обычно разговорчивый Смок Лэмсон хранил молчание.

Неожиданно девушка спросила:

— Почему у вас только один конь накрыт попоной? Ведь ночью было так холодно!

— Попоной? — Гэвин оглядел собравшихся за столом. — Кому это пришло в голову закрыть коня попоной?

Ковбои изумленно переглядывались. Закаленные мустанги Дикого Запада не были приучены к такому обращению. Даже Смок Лэмсон не мог скрыть своего удивления. Он вдруг резко повернулся к Джонни, поняв, что это он накрыл коня попоной, и решив посмеяться над ним.

— Может быть, это сделал наш будущий старший ковбой? Это на него похоже, — с ехидцей произнес он.

Прекрасные темные глаза девушки обратились на Джонни, и он вспыхнул от смущения.

— Так это ты укутал свою лошадку в одеяльце? — спросил Лэмсон, скосив глаза на девушку, желая понять, оценила ли она его шутку, и хихикнул.

Гэвин сурово посмотрел на Джонни. Чувствуя, что ему не уйти от объяснений, Джонни вялым голосом сказал:

— Он был весь в мыле — мы ведь вернулись с ним на рассвете.

Гэвин положил вилку.

— На рассвете? — не веря своим ушам, спросил он. — А где это ты так долго пропадал?

Теперь настала очередь Лэмсона сконфузиться. Он поколебался, а потом сказал:

— Я подумал, что надо послать кого-нибудь караулить скот на тот случай, если он вдруг уйдет из загона.

— Уйдет из загона? — насмешливо переспросил Гэвин. — Но там ведь забор высотой с коня и такой прочный, что выдержит удар быка! Кроме того, — язвительно спросил он, — разве один человек сможет остановить стадо?

Смок Лэмсон запнулся, молчал и робко попытался что-то объяснить. Девушка переводила взгляд с него на Джонни и на других ковбоев. Барт Гэвин был умным человеком и постепенно начал понимать то, чего он раньше не осознавал.

— Стадо укрыто в надежном месте, — подал голос Джонни. — Я был там, когда оно двинулось на юг. Теперь все быки в сухом русле.

— Что?! — вскричал Барт Гэвин, вскочив со стула. На бледном его лице застыл ужас.

Все смотрели на Джонни.

— Я понятия не имею, что случилось с забором. Я объезжал долину и вдруг увидел, что они идут. Я стрелял и кричал, но никто меня не услыхал, да и быков это не остановило.

Лэмсон хрипло спросил:

— Ты хочешь сказать… что стадо ушло из своего загона? А как же забор?

— Не знаю, — ответил Джонни. — Но не волнуйтесь, стадо цело.

— Ты имеешь в виду, — ледяным голосом спросил Гэвин, — что стадо ценой в сорок тысяч долларов валяется целехонькое в каньоне?

— Нет, никто там не валяется, — ответил Джонни, — ну, может быть, за исключением нескольких быков. Я знаю — знал, что может случиться, если животные свалятся с обрыва, и поэтому забрал в нашем доме в горах весь порох и взорвал, то есть подорвал Скалистый склон. Я думаю, что из этого русла они не уйдут, так что, наверное, все стадо там.

Наступила мертвая тишина. Лэмсон был бледен, а остальные отказывались верить своим ушам. Гэвин какое-то время смотрел на Джонни, а потом взял вилку и принялся есть.

— Давай уточним, как было дело, — сказал он. — Значит, ты обогнал стадо, взорвал обрыв, а потом вернулся и всю ночь гонялся за стадом и направлял его в этот проем?

— Ну, не совсем так, — упрямо настаивал на своем Джонни. — Скот не мог разбрестись, поскольку долина, по которой он шел, была довольно узкой, так что мне оставалось только следить, чтобы он никуда не свернул.

— Но ведь он же просто герой! — воскликнула девушка с темными глазами. — Ты так не думаешь, дядя Барт?

— Благодаря его действиям мои убытки будут гораздо меньше, чем я предполагал, вот и все, — произнес Гэвин, и в его голосе Джонни уловил симпатию к себе. — Лэмсон, я хотел бы поговорить с тобой, но сначала посмотрим, что стало со скотом.

Из тысячи голов скота пропало всего шесть. Несмотря на то, что ему пришлось действовать в ужасной спешке, да еще почти вслепую, в кромешной тьме, Джонни удачно выбрал место взрыва и хорошо уложил заряды. Ведь он знал сухое русло и Скалистый склон как свои пять пальцев.

Гэвин нашел стадо в сухом русле; быки разбрелись по нему, поедая густую зеленую траву, которая росла там, где часто застаивалась вода. Он внимательно изучил проем, образовавшийся после взрыва, время от времени кидая на Джонни испытующий взгляд.

— Я вижу, ты знаешь, как обращаться с порохом, — сказал он наконец. — Ты правильно разместил пороховые заряды.

— Мой отец застолбил участок в Орегоне, — объяснил Джонни, — и я часто помогал ему, в том числе и во взрывных работах.

Никто не знал, что Барт Гэвин сказал Лэмсону, но тот на несколько дней оставил Джонни в покое и только время от времени называл его «любимчиком». Но прошло какое-то время, и все вернулось на круги своя — Джонни Гаррет опять стал делать самую черную работу.

Если в школьном здании в Рок-Спрингс намечались танцы, где Джонни мог встретить Мэри Джейн, то его посылали в перевалочный лагерь у Орлиного Гнезда.

Это было дикое гористое место, поросшее густым лесом и напоминавшее его родной Орегон. Здесь высились неприступные вершины и на многие мили тянулись глубокие каньоны, то там, то здесь пересекающиеся застывшими потоками лавы. На востоке лежала местность, называемая Гиблый край, представлявшая собой плато шириной сорок миль, поверхность которого была изрезана до такой степени, что там не мог пройти ни конный, ни пеший, ибо сапоги за несколько минут превращались в лохмотья. Там не было ни рек, ни ручьев; да и вообще гиблое это было место. Были там участки с ровной и гладкой поверхностью, с виду совершенно безобидные, но стоило только человеку ступить на них ногой, как он тут же проваливался глубоко под землю, ибо то, что казалось крепким монолитом, на самом деле оказывалось тонкой пленкой лавового пузыря. Проломив эту пленку ногой, человек падал в яму глубиной от пятнадцати до пятидесяти футов, стенки которой были отвесными и гладкими, и выбраться наверх не представлялось никакой возможности.

Несколько проходов в горах, ведущих в Гиблый край, были перегорожены заборами, сохранность которых нужно было время от времени проверять. Кое-где лава образовала отвесные стены, сложенные из базальтовых блоков.

Джонни расчищал источники, рассыпал соль, проверял заборы, после чего у него оставалось еще много свободного времени. У него с собой был кольт и винчестер, и он много охотился. Он убил двух пум и с полдюжины волков, снял с них шкуры и выделал.

Неделей позже его посетил Лэскер. Он привел с собой двух вьючных лошадей, нагруженных продуктами. Лэскер работал ковбоем уже пятнадцать лет, это был высокий костлявый мужчина.

Он заметил шкуры, но ничего не сказал. Прислонившись к стене и подставив лицо утреннему солнышку, он сказал:

— Старик нервничает — в этом году его доходы упали. У него стали пропадать коровы.

— Ты видел Мэри Джейн?

— Она была на танцах вместе со Смоком, — сказал Лэскер и хотел было что-то добавить, но передумал и сменил тему: — Помнишь племянницу Гэвина? Она живет на ранчо. Ее зовут Бетти.

— Ну, это птица высокого полета, нам не ровня.

— Не скажи, — ответил Лэскер. — Некоторые птицы высокого полета хорошо разбираются, что к чему.

Два дня спустя Джонни обнаружил мертвую корову. Ее тело было разодрано волками, но умерла она от выстрела в голову… и совсем недавно, дней шесть назад. А ведь поблизости не было ни одной души — только он да Лэскер.

Это была корова Гэвина, и убили ее потому, что она пошла за теленком, которого увели грабители. Джонни вырос в лесной местности и хорошо умел читать следы. Он поехал по тропе и увидел, что грабители увели с собой в высокогорье не менее дюжины молодых бычков. Джонни проследил путь угнанных животных через сосновый лес, но на берегу глубокого каньона, проходившего по границе Гиблого края, след потерялся.

Целую неделю после этого он искал следы грабителей, делая вид, что выполняет свою работу. Один раз он наткнулся на след подкованной лошади, но быстро потерял его. У себя в хижине Джонни принялся рисовать на коричневой оберточной бумаге приблизительную карту, отмечая на ней все известные ему хребты, сухие русла и ручейки.

Все эти ручейки текли в сторону лавовых потоков, но никто не знал, куда они впадают. Все они были очень мелкими, поскольку большая часть дождевой воды уходила в трещины.

Первый ручеек, который отыскал Джонни, неожиданно резко поворачивал на юг и пропадал из виду в глубокой пещере, расположенной под лавовым потоком. Два дня спустя, ремонтируя забор, Джонни обнаружил второй ручей, который впадал в болото.

На следующий день приехали Лэскер и Лэмсон. Лэскер был настроен дружелюбно и сразу же заметил свежую волчью шкуру.

— Хорошая охота?

— Да, но на нее совершенно нет времени.

Смок Лэмсон ничего не сказал; он внимательно осмотрел жилище Джонни, время от времени бросая на него подозрительные взгляды. Они уже собирались уезжать, как Лэмсон вдруг резко повернулся к Джонни и спросил:

— Видел кого-нибудь? Каких-нибудь чужаков?

— Не видел ни души, — ответил Джонни, а когда они уехали, выругал себя за то, что не сказал им о следах. И об убитой корове.

Прошло три дня. Джонни исследовал новый ручей, надеясь добраться до его истока. Отыскав его, он завел коня в воду и двинулся вниз по течению. Проехав чуть больше мили, он вдруг услыхал чьи-то голоса. Слов он разобрать не мог, но понял, что разговаривают двое мужчин. Спрятавшись за кустами, Джонни увидел, как они выехали из леса. Один из них был толстый и неряшливый мужчина, одетый в грязную серую рубашку. Другой был худой и грубый, его звали Хайт, и Джонни вспомнил, что встречал этого человека в городе. Поговаривали, что связываться с ним опасно. Они уехали, и Джонни осторожно двинулся им вслед.

Течение ручья становилось все стремительнее, а склон все круче и круче. Неожиданно Джонни оказался у входа в узкий каньон с отвесными стенками. Выведя своего коня из ручья, он целый час ехал по берегу каньона, стараясь не потерять из виду двух мужчин. Каньон становился все глубже, вскоре всадники превратились в две маленькие точки на его дне, а потом и вовсе исчезли из виду.

Джонни взобрался на безлесую вершину горы и огляделся. К северу, востоку и югу простиралось лавовое плато, на котором кое-где виднелись деревья и кусты, скрывавшие острые как бритва края разбитой лавы. Может быть, там, за глубоким каньоном, есть зеленая долина, где грабители прячут угнанный скот? Вернувшись в хижину, Джонни принял решение — необходимо все рассказать Гэвину. Меняя коней, Джонни поехал на ранчо. Он прибыл туда уже глубокой ночью. Обратная дорога займет еще день, но ему необходимо было увидеть Барта.

— Дома никого нет, — сказал ему повар. — Все ушли на танцы. Здесь только Дэн.

Когда Джонни вошел в барак, Лэскер удивленно сел на койке.

— Что случилось? — Сон сразу же слетел с него.

— У меня кончился табак, — не моргнув глазом соврал Джонни. Он сел. — В городе танцы?

Лэскер вздохнул с облегчением.

— Ну и что из этого? Послушай, малыш, Лэмсон рассвирепеет, увидев тебя здесь. Не надо было тебе приезжать.

— А, подумаешь. Впрыгивай в свои сапоги и пошли потанцуем. Я хочу увидеть Мэри Джейн.

Когда они добрались до пригорода, Лэскер сказал:

— Я бы на твоем месте держался подальше от Мэри Джейн. Этот участок уже застолбили до тебя. — Помолчав, он добавил: — А Лэмсон — отличный стрелок.

— Я стреляю не хуже него. Я вырос в лагерях лесорубов.

Когда они привязывали коней, Лэскер снова сказал:

— И все-таки держись подальше от Мэри Джейн, она не для тебя, малыш, и…

Джонни повернулся к нему лицом.

— У нее что-нибудь не так?

Лэскер начал было что-то говорить, но потом пожал плечами.

— Она загонит тебя в могилу.

Мэри Джейн приветствовала Джонни радостным криком:

— Неужели это ты, Джонни! А я думала, что ты живешь сейчас далеко в горах. Почему ты приехал?

— У меня были на то особые причины. — Он любил напустить туману. — Ты скоро все узнаешь.

Во время второго танца она все расспрашивала его:

— Ну, скажи, почему ты приехал, Джонни?

— Это секрет, — ответил он. — Но ты скоро все узнаешь.

— Скажи мне. Я никому не передам.

— Да так, пустяки, — сдался наконец Джонни. — Я нашел грабителей, которые уводят из стада бычков.

— Ты их нашел?! — Глаза Мэри Джейн ярко заблестели. — Но ведь, Джон…

В эту минуту огромная рука развернула его, и он схлопотал удар тяжелого кулака, возникшего как бы ниоткуда. Он уже начал падать, когда второй удар настиг его и распластал по полу.

Голова Джонни гудела, но он откатился в сторону и резко вскочил на ноги. Лицо Смока Лэмсона пылало яростью, он размахнулся, но Джонни успел вцепиться в него. Смок свалил его на пол и хотел ударить ногой, но Джонни обхватил его ноги, и они оба рухнули на пол. Быстро вскочив, они вновь сошлись, дубася друг друга. Руки Джонни были короче, но он хорошо умел ими пользоваться. Удар правой по ребрам заставил Лэмсона невольно отступить на шаг. Кулак левой руки достал лицо Смока, и, присев, Джонни нанес правой удар по корпусу.

Вокруг них собралась толпа, которая кричала и подначивала противников. В толпе Джонни заметил Мэри Джейн, лицо которой пылало от возбуждения. Рядом с ней стоял мужчина; Джонни тут же узнал его, это был толстый человек, за которым он следил на берегу каньона!

Лэмсон ударил, но Джонни уже оправился от кратковременного шока, в который поверг его первый удар Лэмсона, и теперь мозг его работал четко и ясно. Всю осень и зиму Джонни работал на пределе своих возможностей, и сейчас это сослужило ему хорошую службу — он был в прекрасной форме. Он был гибок, как пантера, и силен, как техасский бык. Джонни неожиданно для Лэмсона согнулся и ударил его головой в живот. Верзила тяжело грохнулся об пол и медленно поднялся. Джонни ударом ноги снова повалил его на пол. Лэмсон встал, но Джонни бросил его через бедро, а когда верзила попытался встать, снова ударил ногой.

И Лэмсон сдался. Лицо его было залито кровью. Не вставая с пола, он нехотя произнес:

— Твоя взяла, парень, ты оказался сильнее.

Джонни повернулся к нему спиной и отошел. Мэри Джейн нигде не было видно. Разочарованный, он снова оглядел комнату и только тут заметил Гэвина и его племянницу. Бетти, улыбаясь, глядела на него. Джонни двинулся было к ним, но тут кто-то ткнул его револьвером под ребро и тихо произнес:

— Эй, парень, надо поговорить. Выйдем отсюда.

— Ноя…

— Никаких отговорок. И не думай, что тебе удастся сбежать от меня — я и не таких, как ты, убивал.

Человеком, говорившим это, был Хайт, он держал револьвер так, чтобы никто в комнате не смог его увидеть. Они вышли из комнаты, и Бетти с удивлением посмотрела им вслед.

Толстый ждал их на улице. Он уже держал под уздцы лошадей грабителей и коня Джонни. Джонни бросился к своему мустангу, помня, что в седельной сумке у него лежит револьвер, а в чехле — винчестер. Но не успел он коснуться передней луки седла, как на голову ему обрушился приклад винтовки. Он пошатнулся и, почувствовав еще один удар, провалился во тьму.

Первое, что он услыхал, придя в себя, был цокот копыт о камни, устилавшие дно ручья. Винтовка больше не упиралась в его ногу — значит, ее вытащили. Он сидел на коне со связанными запястьями. Интересно, нашли ли они его револьвер в седельной сумке?

В эту минуту голову Джонни пронзила острая боль, и он снова потерял сознание. Он очнулся только тогда, когда грабители сняли его с лошади и прислонили к стене хижины. Оглядевшись, Джонни увидел, что очутился в длинной зеленой долине в самом сердце Гиблого края. Площадь долины составляла несколько тысяч акров.

Из хижины вышел третий грабитель. Джонни вспомнил его — это был повар с одного из соседних ранчо по имени Фрек.

— Идите сюда, — коротко сказал он, кивнув Джонни.

Они ели в молчании. Хайт потихоньку наблюдал за Джонни. Фрек и толстый грабитель ели, сопя и чавкая.

— Ты кому-нибудь говорил об этой долине? — потребовал ответа Хайт.

— Может, и говорил, — сказал Джонни. — Точно не помню.

— Сюда кто-то едет, — неожиданно произнес Хайт. — Колкинс, посмотри, кто это.

Джонни застыл с ложкой в руках. Значит, этот толстый — Колкинс, отец Мэри Джейн. Внутри у него все опустилось. Он смотрел в тарелку, потеряв всякий интерес к еде. Значит, это Мэри Джейн рассказала грабителям, что он нашел угнанный скот и место, где они его прячут. Теперь понятно, почему она так настойчиво его расспрашивала и почему они поторопились увезти его — чтобы он не успел рассказать обо всем Гэвину.

Колкинс стоял в дверях с винчестером в руках. Повернув голову, он сказал:

— Это босс.

До слуха Джонни донесся знакомый грубый голос, а потом знакомые шаги, и в комнату вошел Дэн Лэскер. Увидев его, Лэскер мрачно улыбнулся.

— Привет, Джонни. Мне бы не хотелось видеть тебя здесь.

— Никогда бы не подумал, что ты пошел на грязное дело.

— На сорок долларов в месяц не разбогатеешь, Джонни. — Он присел на корточки у стены. — Нам нужен помощник. — Лэскер закурил, он, похоже, нервничал. — И вот ты здесь.

Это путь к спасению, и другого не будет. Лэскер хотел, чтобы Джонни присоединился к ним. Откровенно говоря, выбора у него не было.

— Надеюсь, ты не шутишь? — с сарказмом в голосе спросил Джонни. — Я не могу понять только одного — почему вы сразу не взяли меня к себе. — И он, не моргнув глазом, соврал: — Я и сам собирался увести несколько коров, но вот только не знал, куда с ними идти дальше.

Лэскер обрадовался:

— Ну и отлично, Джонни. Уж мы-то знаем, как отсюда выбраться.

Хайт отодвинулся от стола.

— Скажу вам одно, ребята, если этот парень сделает хоть одно неверное движение, я его пристрелю.

— Хорошо, Хайт. — Лэскер смерил его холодным взглядом. — Но только смотри не ошибись.

У грабителей набралось уже четыре сотни голов скота, и они собирались перегнать его в другое место на продажу. Джонни был принят в их компанию, но винтовку ему все-таки не вернули. Он решил усыпить их бдительность и не делал никаких попыток проверить, лежит ли в седельной сумке его револьвер.

На следующий день в долину примчался Колкинс. Он ворвался в дом, задыхаясь от быстрой езды, и крикнул:

— Сюда едет всадник. И знаете, кто это, — племянница Гэвина!

Хайт вскочил.

— Дэн, мне это не нравится!

Фрек подошел к двери и стал смотреть, как девушка приближается к дому.

— Успокойся! Она приехала сюда, но назад не вернется. Об этой долине никто не знает и никогда не узнает.

— Хотел бы я понять, — язвительно заметил Хайт, — как она ее нашла.

— Может быть, она поехала за Джонни. — Лэскер нервничал и не пытался это скрыть. — Она к нему неравнодушна.

Бетти Гэвин приехала на черной кобыле. Она спешилась и с улыбкой поздоровалась:

— Привет, Джонни! Привет, Дэн! Как я счастлива, что нашла вас! Я думала, что заблудилась.

— Как вы здесь оказались? — спросил Лэскер. Он был озадачен — девушка, похоже, не понимает, куда попала. Впрочем, она выросла на Востоке и в здешней обстановке совсем не разбирается. Но в то же время смогла ведь эта девушка, выросшая на Востоке, добраться сюда?

— Дядя Барт уехал проверить старый дом на Покет-Пойнт, а я решила проведать Джонни. Хотела сделать сюрприз. Но я сбилась с пути, а когда увидела конские следы, то поехала по ним. Правда, очутившись в каньоне, я очень испугалась, но выбраться оттуда было невозможно, так что я ехала дальше, пока не добралась сюда.

Бетти огляделась.

— Так это вот и есть Орлиное Гнездо?

Джонни испугался за девушку, Колкинс хмурился, а Хайт и Лэскер искренне недоумевали, что ей здесь надо. Впрочем, судя по виду Лэскера, у него с души камень упал. Он не был по натуре убийцей, и тем более не хотел причинять вреда женщине, и ее объяснение снимало с него необходимость решать ее участь. Если Бетти попала сюда случайно…

Она, улыбаясь, подошла к Джонни.

— Ну и вид у вас! — сказала она. — Ваш шейный платок съехал на сторону. — Она подняла руки и поправила ему платок, и Джонни почувствовал, что она просунула под него какой-то предмет. Это была сложенная записка. — Вы отвезете меня назад в Покет-Пойнт?

— Нет, я не могу вас отвезти, — ответил он. — Вас отвезет Дэн. Я нужен здесь.

Он оттянул воротничок, словно тот мешал ему, и незаметно вытащил записку, а когда все отвернулись, кинул на нее быстрый взгляд. Это была коричневая оберточная бумага, на которой он составил свой первый план местности, где были указаны ручьи и приблизительная дорога в эту долину. Там же были и его записи. Значит, Бетти их обманула — она приехала из Орлиного Гнезда, сверяя дорогу по его карте, и отлично знала, куда она попала! Джонни в изумлении посмотрел на нее. Откуда в ней такое хладнокровие? И как ей удалось солгать им с таким невинным видом, что все поверили, что она действительно заблудилась?

Джонни принялся сворачивать самокрутку, обдумывая ситуацию. Лэскер может отвезти ее домой — он не сделает ей зла. За других Джонни поручиться не мог. Краешком глаза он измерил расстояние до своей седельной сумки. Ничего не получится. Они убьют его еще до того, как он ее откроет. Если только… он заколебался. Если только не постараться сделать это очень осторожно…

Лэскер, Колкинс и Хайт сгрудились и оживленно обсуждали, что им делать. Бетти посмотрела на Джонни.

— Я боялась, что не найду вас, — понизив голос, произнесла она.

Фрек слышал их разговор, но слова Бетти можно было истолковать двояко.

— А Барт не будет беспокоиться?

— Наверное, будет. Я, — она взглянула ему прямо в глаза, — оставила ему записку в перевалочном лагере.

Записку в перевалочном лагере! Да ведь это путь к спасению!

Неожиданно Фрек подал голос.

— Хайт, — сказал он. — Сдается мне, здесь что-то не чисто. У этой девицы на сапогах красная глина. А такая глина есть только в одном месте — у хижины в Орлином Гнезде.

Джонни почувствовал, как у него пересохло во рту. Он увидел, как побледнела Бетти, и спокойно сказал:

— Ты плохо знаешь здешние места, Фрек. За домом в Покет-Пойнт тоже есть красная глина.

Хайт взглянул на Колкинса.

— Это правда? Ты там был?

— Был. Но будь я проклят, если помню, есть ли там красная глина!

Взгляд Хайта стал жестким. Он повернулся в сторону Лэскера. Колкинс инстинктивно подался назад. Зато Фрек не двинулся с места — он был предан Хайту.

— Знаете, Бетти, у меня для вас есть подарок, — произнес Джонни во внезапно наступившей тишине. Голос его прозвучал неожиданно громко. — Я хотел привезти его вам, как только предоставится возможность. Помните, я говорил вам о красивых апатитах, которые я нашел в горах? Так это один из них.

Он подошел к своей седельной сумке и услыхал, как Хайт сказал:

— Надо прикончить эту девицу, Дэн.

— Не будь идиотом! — В голосе Лэскера прозвучала ярость. — Ты прекрасно знаешь законы Дикого Запада: можно украсть скот и остаться безнаказанным. Но если мы обидим такую девушку, то нам здесь житья не станет!

— Ну, это еще бабушка надвое сказала. Я знаю одно — если она сбежит, то на нас можно ставить крест. И вся наша работа полетит псу под хвост.

— Возьмем ее с собой, — предложил Фрек. — Она составит нам компанию. — И он мерзко подмигнул Лэскеру.

Все взгляды обратились на Хайта. От него можно было ожидать всего что угодно. Джонни покопался в седельной сумке и достал свой кольт 44-го калибра. Он повернулся, прикрыв оружие телом.

— Она поедет с нами, — сказал Лэскер. — Не важно, погоним мы скот или нет.

— Только через мой труп! — выкрикнул Хайт, опустив руку на револьвер.

Фрек тоже схватился за оружие. И в этот момент Джонни крикнул. Повар повернул к нему лицо, и Джонни, подняв револьвер, выстрелил в него, а потом быстро повернулся и наставил револьвер на Колкинса. Тот отступил назад, подняв руки. Голова его тряслась от страха.

Снова раздались выстрелы. Джонни увернулся. Лэскер упал, а Хайт шатался, пытаясь сохранить равновесие. Хайт смотрел на Лэскера.

— Мы его достали! Он попал под перекрестный огонь, мой и Фрека. А теперь твоя очередь… — Он поднял револьвер, чтобы выстрелить в Джонни, но тот опередил его. Джонни выстрелил дважды, и Хайт упал и покатился по земле.

Джонни развернулся к Колкинсу.

— Снимай пояс! — Голос его прозвучал жестко и властно. — А теперь иди в дом и принеси горячей воды!

Он подошел к Бетти:

— С вами все в порядке?

Лицо ее было смертельно бледным, а глаза широко раскрыты от ужаса.

— Да, в порядке, — прошептала она. — Не волнуйтесь, сейчас возьму себя в руки.

Джонни подбежал к Лэскеру. Ковбой лежал, распростершись на земле. Он получил одну пулю в грудь, а другую — в бок, но еще дышал.

Часом позже к дому подъехали Барт Гэвин и четыре ковбоя. Увидев тела на земле, Гэвин резко остановился, а потом прошел в дом. Бетти бросилась к нему.

Джонни подошел к ним.

— Мы с Дэном, — сказал он, — напали на грабителей. В перестрелке Дэна ранили, но если ему повезет, то он выживет.

Барт Гэвин обнял племянницу за плечи.

— Бетти видела, как Хайт увел тебя, и сказала нам об этом, но мы думали, что она навоображала себе невесть что. Она пыталась убедить нас, что ты попал в беду, а когда увидела, что мы не хотим ее слушать, решила сама тебя спасти. Естественно, мы поехали по следу… и нашли ее записку и твою карту, на которой была указана дорога в эту долину.

Тут только Гэвин заметил Колкинса, и лицо его посуровело.

— Что он здесь делает?

Джонни спокойно ответил:

— Он держался в стороне. Конечно, он участвовал в кражах скота, но когда решался вопрос, что сделать с Бетти, он не принимал участия в споре. Я сказал ему, что мы его отпустим.

Лэскера внесли в дом, и все склонились над ним. Он был в сознании и смотрел на них.

— Вы благородные люди, и я вам признателен за вашу доброту.

— Ты нам нужен, — спокойно ответил Джонни. — Гэвин только что сказал мне, что уволил Лэмсона. Он сказал, что долгое время наблюдал за мной и теперь назначает меня старшим ковбоем. Так что теперь ты работаешь на меня.

— На нас, — поправила его Бетти. — Пока вам не надоест.

Лэскер слабо улыбнулся.

— Помнишь, что я тебе говорил, малыш? Что некоторые птицы высокого полета хорошо разбираются, что к чему.

НЕГОДЯИ НЕ ЗНАЮТ ПОКОЯ

Для разработки месторождения нужны люди двух разных типов — те, кто его находит, и те, кто организует добычу руды. Иногда это делал один и тот же человек, но такое встречалось очень редко. Разведчики недр, люди, открывавшие месторождения, чаще всего не имели денег и не обладали деловой хваткой, которая необходима для того, чтобы наладить промысел. Многие продали застолбленные ими участки за бесценок, хотя им казалось, что они получили целое состояние. Это было и к лучшему, поскольку начни они налаживать добычу, то, скорее всего, лишились бы всего, что имели.

Некоторым людям достаточно было и того, что они могли унести с собой. Они хранили свои открытия в секрете, время от времени возвращаясь к жиле или руднику, чтобы взять очередную порцию, а когда они умирали — случайно, от болезни или в перестрелке, — тайна о том, где находится залежь, умирала вместе с ними.

С горного хребта, который высится рядом с моим ранчо в Колорадо, я часто гляжу на обширную горную страну, в которой затеряно множество забытых месторождений. Может быть, стоит попытаться их найти? Но это не так-то просто. Это много миль диких гор и перевалов, а поиск золотых залежей — кропотливая, изнурительная работа. С тех пор как разведчики недр сменили ослика на джип, залежи стали попадаться реже и реже. В горах много таких мест, куда на джипе не проедешь, а многие богатейшие месторождения находятся там, куда нормальный человек и не подумает сунуться.

Двери в салун с треском распахнулись, словно их боднул разъяренный бык, и в дверном проеме появился он — широкоплечий коренастый мужчина с рыжеватой бородой.

Имея рост почти шесть с половиной футов при весе двести пятьдесят фунтов, он напоминал первобытного великана, каким-то чудом воскресшего из небытия и явившегося в город из пустыни.

Незнакомец был грязен, но не из-за неряшливости, а от долгой дороги. От него исходило ощущение дерзости и агрессивности, и когда он тяжелыми шагами двинулся к бару, я почувствовал, как волосы у меня на загривке зашевелились.

Остановившись рядом со мной, он заказал бутылку виски, и, налив себе сразу полстакана, отправил в рот. Проглотив одним залпом вторую порцию, не уступавшую по размерам первой, он огляделся по сторонам.

Он посмотрел на столы, за которыми шла карточная игра, а потом на колесо рулетки. Его взгляд задержался на лицах игроков, а потом переместился на меня. Да, я знал, что он меня увидит! Он увидел меня сразу же, как вошел, но решил немного подразнить.

Его взгляд, полный нескрываемого презрения, остановился на мне — он оценивал меня как своего будущего противника. Я тоже довольно-таки крупный мужчина, ростом и телосложением мы не сильно отличались друг от друга. У него были золотистые волосы, а у меня — черные, его щеки лишь тронул загар, а мои загорели до черноты и обветрились. Мы изучали друг друга, как два мастифа перед боем, и чем дольше я глядел на него, тем меньше он мне нравился и тем меньше нравился ему я.

Незнакомец перевел взгляд на звезду, красовавшуюся на моей груди, а потом на кобуру, привязанную ремешком к ноге. Лицо его расплылось в презрительной усмешке.

— А, городской клоун, — сказал он.

— Именно так, — ответил я и улыбнулся.

Я прекрасно понимал, зачем он сюда приехал, но не хотел торопить события. Увидев, что я не рассердился на его слова, он снова окинул меня оценивающим взглядом.

Поведение незнакомца вдруг резко изменилось, он пожал плечами и улыбнулся.

— Не обижайся, — сказал он, на этот раз в его улыбке не было презрения. — У меня слишком длинный язык. — Он сунул руку в карман и вытащил оттуда три куска золотоносной породы, бросил их на стойку бара. — Кроме того, у меня сегодня прекрасное настроение, и я не собираюсь ни с кем ссориться. Я нашел разработки Потерянной деревни.

Он произнес эти слова, не повышая голоса, но завсегдатаи салуна тут же навострили уши. Все головы повернулись к незнакомцу, люди повскакивали со своих мест и стояли, глядя на него во все глаза и боясь пропустить хоть слово.

— Разработки Потерянной деревни! — Старина Том Кертис схватил незнакомца за руку. — Ты их нашел? Правда нашел? И где же?

Великан усмехнулся.

— Не веришь? Посмотри сам, — сказал он и подтолкнул к нему кусок породы. — Ну, что скажешь?

Кертис взял камень и принялся изучать его. Глаза его горели от возбуждения, он тихо постанывал от благоговения.

— О Боже! Тут золота не меньше, чем на три-четыре тысячи долларов с тонны! Вы только поглядите!

Куски породы были все в золотых прожилках, ярко сверкавших и радовавших глаз, но я бросил на них лишь небрежный взгляд и тут же перевел его на незнакомца. Я ждал.

Посетители бара сгрудились вокруг великана и засыпали его вопросами. Все они жаждали поглядеть на золотоносную породу и подержать ее в руках. Незнакомец налил себе виски, посмотрел на меня и, улыбнувшись, поднял свой стакан, как бы говоря, что пьет за мое здоровье.

Однако я был уверен, что мое спокойствие раздражает его. Другие сходили с ума от одного вида золота, а меня это не трогало. И он никак не мог понять почему, и это его бесило.

Разработки Потерянной деревни! На юго-западе ходит много легенд о затерянных месторождениях, но легенда об этой деревне была, пожалуй, самая фантастическая. Согласно ей три францисканских монаха, сопровождаемые отрядом из шестнадцати солдат и одного офицера, выехали в 1609 году из Мехико и отправились на север.

В пути на них напали апачи, и они повернули назад и в конце концов оказались в горах. Ночью им удалось ускользнуть от индейцев, но когда настало утро, они поняли, что заблудились. Местность вокруг была совершенно незнакомой, и никто из них не знал, куда надо идти. В конце концов они совершенно запутались.

Однако хорошо уже было то, что им удалось избежать стычки с индейцами, и они решили, не останавливаясь, идти вперед. Так они и шли, углубляясь все дальше и дальше в незнакомую горную местность. На третий день пути отряд оказался в длинном каньоне, на дне которого петляла речка с чистой и свежей водой. По берегам ее тянулась долина с плодородными почвами и густой, сочной травой. Кое-где здесь попадались и тенистые рощицы. Утомленные тяжелой дорогой, монахи и солдаты, возблагодарив Господа, решили отдохнуть. И вот тут-то они и нашли золото.

Дело кончилось тем, что вместо того, чтобы возвращаться в Мехико, монахи и солдаты построили себе дома и церковь и принялись добывать золотоносную породу и получать из нее золото. Через некоторое время четыре солдата в сопровождении индейца, которых в этой деревне было не больше дюжины, решили найти дорогу в Мехико. Но все они, кроме одного, которому удалось спастись и вернуться, были убиты индейцами. Один из францисканцев умел исцелять болезни, и в деревне поселились несколько индейцев племени тараумара, за которыми пришли и другие. Несколько солдат взяли себе в жены индейских девушек и осели в этих местах. Оторванная от всего мира, деревня росла и процветала, ее жители занимались сельским хозяйством и добывали золото.

Вторая попытка установить связь с внешним миром тоже провалилась, и три человека были убиты. Только тридцать лет спустя одному индейцу удалось добраться до Мехико и рассказать людям о существовании деревни. В Мехико снарядили экспедицию, которая направилась туда, и индеец вызвался показать дорогу, но в горах его укусила змея, и он умер, а поисковая группа вернулась ни с чем.

В 1750 году два испанских путешественника случайно заметили в горах тропу и, идя по ней, вышли к деревне. К тому времени это был уже хорошо спланированный поселок, в котором проживало более сотни жителей. Путешественники отправились назад, прихватив с собой нескольких жителей деревни, но по дороге их всех, скорее всего, убили апачи. Только одному человеку удалось спастись, и его рассказы дополнили легенду о Потерянной деревне. С тех пор о ней никто ничего не слыхал.

— Всю свою жизнь, — воскликнул старина Том Кертис, — я мечтал найти эту деревню! Ведь там золота на миллионы долларов, и все это лежит в земле и только и ждет, чтобы его пришли и взяли. Там залегает богатейшая жила, а может быть, и не одна!

Рыжебородый незнакомец выпрямился.

— Меня зовут Ларик Фист, — сказал он. — Я нашел Потерянную деревню совершенно случайно. Я охотился в Сьерра-Мадрес и ранил кабана. Я бросился за ним в погоню, заблудился и вышел прямо на деревню.

— А люди там есть? — с любопытством спросил Кертис.

— Нет, никого не осталось, — ответил Фист, — ни души. Похоже, что население ее вымерло уже давно.

Он облокотился о стойку бара и налил себе еще полстакана виски.

— Но я нашел жилу, даже две. И еще дробилку для руды.

— А золото? — спросил Боб Райт, владелец платной конюшни. — Ты нашел золото?

— Пока еще нет, — признался Фист. — Но оно должно быть там.

Тут люди в салуне заговорили все разом, а я отвернулся ото всех и облокотился о стойку. Что я мог им сказать? Да и станут ли они меня слушать? Я знал людей, охваченных золотой лихорадкой, я видел ее симптомы много раз. Поэтому я ждал, зная, чем кончится дело, и думал о Ларике Фисте.

— Разумеется, — сказал Фист, — я собираюсь туда вернуться. Думаете, я сумасшедший? Пугают ли меня апачи? Мне еще ни один из них не попадался, да если бы даже и попался, я все равно не свернул бы с намеченного пути. Но мне нужны помощники.

— Я дам тебе ссуду, — быстро сказал Райт, — и обеспечу отряд лошадьми и мулами.

Люди столпились вокруг Фиста, предлагая продукты, снаряжение, оружие и свой опыт. Фист ни на что не соглашался, он только качал головой, а потом сказал:

— Сейчас мне нужно одно — хорошенько отдохнуть. Я даже думать не хочу об этом, пока не высплюсь.

Он выпрямился и собрал свои образцы породы. Посетители бара неохотно отступили. Фист посмотрел на меня.

— А ты почему в стороне, маршал? — насмешливо спросил он. — Не страдаешь золотой лихорадкой?

— Я уже переболел ею, — ответил я.

— Да, он уже переболел, — усмехнувшись, ответил старина Том Кертис. — Еще мальчишкой он успел побывать в тех местах. Кстати, вот кого вам надо взять с собой — маршал знает Сьерра-Мадрес как свои пять пальцев!

Фист уже пошел было к двери, но, услыхав эти слова, остановился. На лице его появилось недоуменное выражение.

— Ты и вправду там был? — властно спросил он.

— Да, — спокойно ответил я, — я там был.

Вот так все и началось. Ларик Фист избегал меня, зато подготовка к экспедиции шла полным ходом. Была создана компания по добыче золота, президентом которой стал конечно же Фист, казначеем — Райт, а вице-президентом — Дейв Нейл. Услыхав об этом, я пошел к Нейлу. В саду его дочь Марла рвала цветы.

— Отец дома?

Она выпрямилась и рассеянно кивнула. Что-то не похоже на нее — обычно она встречает меня совсем по-другому. Я стоял рядом с ней и пытался понять, что же со мной произошло. Я крупный мужчина, может, на пару дюймов ниже Фиста и фунтов на двадцать меньше вешу. Но я крепок и мускулист, и люди думают, что я вешу не больше двухсот фунтов.

Так что я хорошо знал, как я выгляжу в глазах Марлы — здоровяк с широкими, мощными плечами и грудью, на которой вот-вот треснет рубашка. У меня загорелое, обветренное лицо, зеленые глаза и шапка густых кудрявых волос, которые я сегодня забыл расчесать, чего со мной обычно не случается. Одет я всегда в старую выгоревшую рубашку, джинсы и сапоги со стоптанными каблуками, а на голове ношу черное, прохудившееся во многих местах сомбреро с плоской тульей. Два револьвера на моих мощных бедрах выглядят совсем игрушечными.

Фист конечно же совсем другой. Он уже отдохнул и смыл с себя пыль дальней дороги, я слышал, что он купил себе в кредит новый костюм. В нем он выглядит настоящим красавцем, и волосы у него аккуратно причесаны. Весь город только о нем и говорит, а девушки строят ему глазки. Меня же здесь все знают как облупленного. Зовут меня Лу Морган, а по происхождению я наполовину ирландец, наполовину испанец.

— Да, отец дома, он разговаривает с Лариком, — сказала Марла. — Он просто замечательный, правда?

Боже, что я слышу! А я-то всегда считал Марлу своей невестой — мы с ней вместе танцевали, вместе ездили верхом и даже обсуждали нашу будущую совместную жизнь, конечно, после того, как я разбогатею и куплю себе ранчо.

— Замечательный? — Я покачал головой. — Не вижу в нем ничего замечательного.

— Но послушай, Лу! — нетерпеливо произнесла Марла. — Не будь таким противным! Ларик приезжает в наш город и дает нам всем шанс разбогатеть, а ты стоишь рядом и ведешь себя — мне уже все рассказали, как ты вел себя в салуне, — ведешь себя как… как… как обыкновенный ревнивец!

— А с чего это мне вдруг ревновать? — спросил я.

В ее глазах появились льдинки.

— Неужели ты думаешь, что меня и приревновать нельзя?

Я снова посмотрел на нее.

— А, так значит, и ты туда же? Я вижу, что этот парень хочет заграбастать не только деньги жителей этого города, но и тебя!

— Ты не имеешь права так говорить! Мне нравится этот Ларик! Он замечательный человек и хочет нам всем помочь!

В ту минуту я был еще не готов рассказать ей правду. Я молча прошел мимо Марлы и вошел в дом. Нейл сидел за столом с Фистом, Райтом, Кертисом и Джоном Пауэрсом. На столе перед ними лежали деньги и какие-то документы.

— Что это за деньги? — спокойно спросил я.

— Мы решили вложить деньги в разработку месторождения, которое нашел мистер Фист, — ответил мне Пауэре. — Советую тебе достать чулок, в котором ты хранишь свои сбережения, и присоединиться к нам, Лу. Нам нужен надежный человек для охраны прииска.

Пауэре повернулся к Фисту и мотнул в мою сторону головой.

— Лу — самый лучший стрелок в здешних краях, у него очень быстрая реакция.

Фист взглянул на меня, и я заметил, что глаза у него неожиданно стали холодными и настороженными.

Я делал вид, что не обращаю на него внимания.

— Нейл, — сказал я, — ты хочешь сказать, что вы, взрослые мужчины, платите деньги за то, чего никогда не видели? Что вы хотите — купить кота Б мешке?

— Никогда не видели? — спросил Нейл. — А какое это имеет значение? Мы же видели золото в породе, и все слыхали историю о Потерянной деревне, так что же…

— Все, что вы знаете, — перебил его я, — это старая легенда, которая гуляет в народе вот уже много лет. Вы мне напоминаете мальчишек, которым бойкий на язык дяденька навесил лапши на уши, а они и верят. Фист… — Я в упор посмотрел на него. — Я беру вас под арест за то, что вы под ложным предлогом присвоили себе чужие деньги.

Нейл вскочил, лицо его пылало от гнева.

— В чем дело, Лу? Ты что, с ума сошел?

Все повскакивали со своих мест и принялись громко протестовать. Один Ларик Фист сидел не шелохнувшись, но впервые за все это время его охватила тревога.

Тут вмешалась Марла, но ее слова только подлили масла в огонь.

— Папа, — сказала она, — не обращай внимания на Лу — он просто ревнует. Он уже давно меня обхаживает, так что ему трудно смириться с тем, что кто-то может его оттеснить.

Я покраснел до корней волос и рассердился — ничего подобного я не чувствовал!

— Думайте что хотите, но Фиста я забираю с собой.

Фист смерил меня долгим оценивающим взглядом своих холодных, осторожных глаз. Он понял, что я опасный противник.

— Советую не хвататься за оружие, — спокойно сказал я ему. — Я хочу, чтобы ты предстал перед судом, а не валялся здесь мертвый на полу.

Пауэре положил руку на предплечье Фиста.

— Иди с ним, — сказал он. — И ни о чем не беспокойся — мы о тебе позаботимся. Раз уж на то пошло, мы можем созвать горожан и вышвырнуть его с должности маршала.

— Я арестовал Фиста, — терпеливо повторил я, — а вы можете делать все, что вам угодно.

— На каком основании ты его арестовываешь? У тебя есть улики? — спросил Нейл.

— Когда потребуется, я предоставлю необходимые улики, — сказал я. — Поверьте моему слову, у меня есть такие улики, которые убедят кого хочешь. Этот человек никогда не был в Потерянной деревне, а образцы породы, которые он нам показывал, были взяты совсем в другом месте. В этой деревне нет золота, так, остались кое-какие крохи.

Не знаю, дошли ли до них мои слова, или нет. Они окружили меня, кричали и размахивали перед моим носом руками. Это была толпа сумасшедших, и самым буйным среди них был, пожалуй, Нейл. Я взглянул на Марлу, но она отвернулась.

Я велел Фисту встать и идти впереди меня.

— Я предполагал, что это случится, — сказал он. — Но у тебя ничего не выйдет.

— Нет, выйдет. А когда вся эта публика убедится, что ты хотел прикарманить их денежки, мне придется спасать тебя от суда Линча.

Заперев его в камере, я вернулся в свою контору и сел за стол.

Вам когда-нибудь приходилось испытывать чувство, что весь мир от вас отвернулся? Так вот, у меня было именно такое чувство. Моя девушка от меня отказалась, самые уважаемые люди города — люди, которых я считал своими друзьями, на которых работал и которых защищал, — все они преисполнились ненависти ко мне. И они действительно могли лишить меня звания маршала — для этого достаточно было собрать городской совет.

До ближайшего телеграфного пункта было десять миль, туда от нашего города ходил дилижанс. Вечером я подошел к станции и отправил вместе с дилижансом письмо.

По дороге в контору я увидел, что по всей улице группками стоят люди, обсуждая арест Фиста. Проходя мимо, я ловил на себе гневные взгляды, а до моих ушей долетало недовольное ворчание. Я вернулся к себе и сел за стол. Фист спокойно лежал на своей койке.

Последние несколько месяцев Марла Нейл в восемь часов вечера приносила мне горячий кофе. Время приближалось к восьми, и во мне одновременно росло чувство голода и тоски — я был уверен, что Марлы мне сегодня не видать. Но, к моему удивлению, как обычно, в восемь часов она пришла в мою контору, не такая ласковая, как всегда, но со своим обычным кофейником.

— Марла! — воскликнул я, выпрямившись на стуле. — Значит, ты?.. — Я вскочил. — Значит, ты на меня не сердишься? Поверь мне, Марла, когда вы все узнаете правду, вы поймете, что зря раскричались. Послушай, я могу тебе все объяс…

Она отодвинулась.

— Пей свой кофе, — сказала Марла, — а то он остынет. Завтра поговорим.

С этими словами она повернулась и торопливо вышла из комнаты.

Я сел, съел пирожок и налил себе кофе. Он был черный и крепкий, как раз такой, какой я любил… очень черный и очень крепкий…

Когда я проснулся, то ощутил во рту странный привкус и никак не мог разлепить глаза. Наконец мне удалось их открыть, я перекатился на кровати и чуть было не свалился на пол. Тут только я понял, что лежу не в своей комнате, а в камере тюрьмы.

Голова моя звенела как колокол, но я все-таки заставил себя встать и осмотреться. Да, я был в камере, в той самой камере, куда еще вчера запер Ларика Фиста.

Я подскочил к двери и подергал за ручку.

Дверь была заперта.

Схватив ручку обеими руками, я затряс дверь с такой силой, что она загремела и зазвякала. Я крикнул, но никто не отозвался. Тогда я выругался и еще раз огляделся. На полу лежала записка.

Подняв ее, я прочитал:

«Ты не захотел нас слушать. Мне очень не хотелось делать это, но ты не имеешь права из-за своей дурацкой ревности лишить весь город возможности разбогатеть».

Я и без всякой подписи понял, кто написал эту записку, поскольку последнее, что я запомнил, был кофе, который я пил и который принесла мне Марла.

Я еще немного побуянил, но никто не появлялся. Тогда я подошел к окну и выглянул на улицу. Поблизости никого не было, но я знал, что все горожане уехать не могли. Те, кто остался, скорее всего, получили приказ не обращать на мои крики внимания.

И тут я вспомнил, что тюрьма располагалась в старом глинобитном доме. Многие месяцы я убеждал членов совета, чтобы они выделили деньги на ее ремонт, но тщетно. Выломать решетки для меня не составит труда, ведь, как я уже говорил, я вешу под двести фунтов, а в этих двухстах фунтах нет ни капли жира — только кости да мускулы. Я схватил прутья решетки и напряг мышцы, но ни один прут не сдвинулся с места. Я не расстроился, поскольку знал, что прутья сидят непрочно. Я схватил койку и, бросив ее об пол, разломал на части, вырвал железный прут и, используя его в качестве рычага, принялся расшатывать решетку. И она поддалась.

Через пять минут я уже был на свободе. Забежав в контору, я нашел там свой пояс и засунул в кобуры оба револьвера. Схватив винчестер, я бросился в платную конюшню.

Здесь был только Абель, брат Райта, который уехал за золотом. Я схватил Абеля.

— Куда они уехали? — заорал я.

— Оставь меня в покое, Лу, — взмолился он, пытаясь высвободиться, — Я не сделал тебе ничего плохого. Что касается горожан, то пусть они едут, куда задумали, — мы все хотим быть богатыми.

Вдруг я вспомнил одну вещь. Приехав в город, Ларик Фист сменил всю свою одежду. Интересно, взял ли он с собой старую или оставил здесь? Я бросился в магазин Пауэрса, но он был закрыт. Я подставил ногу под косяк двери и, взявшись обеими руками за ручки, дернул — косяк треснул, и дверь распахнулась.

Одежда Фиста лежала здесь — изношенная грязная рубашка, джинсы, сапоги и куртка. Я уселся на ступеньку и принялся осматривать их.

Я делал это вовсе не для того, чтобы понять, куда они поехали, — это мне было ясно и так. Горы Сьерра-Мадрес располагались к югу от мексиканской границы, и лучше меня эти горы знали, пожалуй, только несколько индейцев да жившие там мексиканцы. Я хотел узнать, откуда Фист приехал к нам. Одно я знал точно — он явился не из Мехико.

С того места, где стоит наш город, местность полого понижается в сторону мексиканской границы. Длинная долина тянется отсюда до самого Мехико, и от дверей тюрьмы, где я люблю сидеть, на нее открывается прекрасный вид. Вчера до появления Фиста я сидел здесь и могу поклясться, что он по долине не проезжал. Я не видел никого, кто был бы крупнее мыши или гремучей змеи.

Кроме того, незадолго до полудня из Томбстоуна вернулся Люк Фер, и он сказал, что на протяжении пятидесяти миль ему никто не попался. Сложив воедино все эти факты, я понял, что Фист мог приехать сюда только поездом, ведь в десяти милях отсюда находится железнодорожная станция. Я заметил копоть у него на ушах, которую он даже не потрудился смыть.

Да и пыль на его одежде была не из пустыни, она вполне могла осесть на него из окна вагона. Кроме того, к отворотам его джинсов пристали частички шлака. Вся одежда Фиста была старой, за исключением куртки, на которой был ярлык магазина в Эль-Пасо.

Я, конечно, без труда мог бы догнать всю эту публику, отправившуюся на поиски золота, но у меня были другие планы. Фист, если я его правильно понял, а в этом я не сомневался, еще по пути заграбастает денежки своих незадачливых компаньонов и смотается, оставив их на бобах. И я довольно четко представлял себе, куда он может скрыться.

Когда я подошел к лачуге Люка Фера, он стоял на крыльце.

— Ты что, сбежал из тюрьмы? — спросил он.

Но я не обратил на его вопрос никакого внимания.

— Люк, бери коня и пару вьючных мулов, захвати с собой еды и побольше воды и скачи за этими придурками, что поверили Фисту. К тому времени, когда ты их догонишь, они уже поймут, во что вляпались, и обрадуются тебе, как спасителю.

Люк с удивлением взглянул на меня. Впрочем, уже одно то, что он остался дома и не бросился вместе со всеми за призрачным золотом, говорило о том, что у него в голове были мозги.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, — ответил я, — что ты найдешь Нейла и его спутников в пятидесяти милях от мексиканской границы без единой лошади и, возможно, без воды.

Люк вытащил трубку изо рта.

— Что-то я тебя не совсем понимаю.

— Этот Фист, — сказал я, — самый обыкновенный мошенник. Готов побиться об заклад, что он никогда не был в Сьерре-Мадрес. Всю эту историю о том, что он нашел Потерянную деревню, он выдумал, а куски породы подобрал совсем в другом месте, потому что в этой деревне золота нет и никогда не было.

— Откуда ты это знаешь?

— Ты знаешь девичью фамилию моей матери?

— Знаю. — Люк, кажется, начал что-то понимать. — Ее фамилия была Ибаньес.

— Правильно, а знаешь ли ты, Люк, как звали того офицера, который сопровождал францисканских монахов?

— Нет.

— Ибаньес. Люк, у меня с шести лет хранится карта, на которой показан путь, ведущий в Потерянную деревню. Мой отец, еще будучи мальчишкой, ходил туда, и я тоже ходил. Да, там была деревня, но когда источники пересохли, люди оставили ее и ушли в другие места. Там никогда не было никаких признаков золота. Жила, из которой добывали золото, находится в десяти милях от деревни, и теперь ее разрабатывает золотодобывающая компания «Сонора».

— Вот так история, будь я проклят! — Люк так и сел от изумления. — Но почему ты им сразу об этом не сказал?

— Я начал было, но меня никто не хотел слушать. Кроме того, я считал, что лучше всего рассказать об этом на суде, поскольку не хотел раскрывать карты перед этим типом. Я понятия не имел, что все опрометью рванут за этим золотом.

— Я на твоем месте, — сказал Люк, — не стал бы ничего делать для их спасения. Пусть выпутываются сами.

— Но они ведь могут там погибнуть, — ответил я, но он и сам это хорошо знал. Люк встал и принялся собираться в дорогу.

— А ты что будешь делать? — спросил он меня.

Я усмехнулся.

— Люк, этот парень, если я еще что-нибудь смыслю, поедет в Эль-Пасо. Он обчистит их на второй же день пути и удерет через горы в Эль-Пасо. Двинется прямиком по тропе и на следующий день, примерно к полудню, остановится у небольшого колодца, чтобы напоить коня. Это место называется Источник Койота. Так вот, Люк, когда он доберется туда, я уже буду сидеть и ждать его.

Если посмотреть на подробную большую карту, то примерно на полпути от Анимаса до гор Аламо-Гуако, в двадцати восьми милях к югу от мексиканской границы, вы найдете Источник Койота.

Сам источник находится на дне ложбины, лежащей между гор. В полдень второго дня, после того как, по моим расчетам, Ларик Фист бросил спутников, я уже сидел в кустах неподалеку от источника с винтовкой в руках.

Фист опоздал больше чем на час, по моим расчетам, но я особо не волновался. Было жарко, но в тени высоких зарослей чоллы и мескитового дерева я не особо страдал от жары. Солнце ослепительно светило, в воздухе не чувствовалось ни дуновения ветерка — стояла обычная для пустыни погода. Наконец я услыхал шаги коня Фиста и вскоре увидел его самого — он подъехал к источнику. Подняв винчестер, я послал пулю в песок прямо у его ног. Фист отшатнулся и прыгнул, чтобы схватить свою винтовку, но когда он поднял ее, я всадил две пули прямо в приклад, и негодяй выронил ее, словно она превратилась в гремучую змею. Приклад раскололся на несколько кусков. Фист поднял руки и застыл на месте.

Поднявшись на ноги, я спустился вниз. Фист дернулся было, чтобы вытащить револьвер, но я выстрелил из винтовки от бедра. Пуля чиркнула по его кобуре, вырвав кусок кожи. Когда я вышел на открытое пространство, между нами было не больше тридцати метров.

Лицо Фиста пылало от жары и гнева; он смотрел на меня с ненавистью, словно надеясь испепелить взглядом.

— А, это опять ты? И как это я сразу не понял?

— Чего это ты так задержался, Фист? — спросил я. — Я тебя совсем заждался.

— Как ты сюда попал? Откуда ты знал, что я поеду этим путем?

— Очень просто. — Я улыбнулся, не спеша удовлетворить его любопытство. Наконец, я рассказал ему о карте, которую хранил еще с детства, о том, что Потерянная деревня вовсе не была потеряна, и о том, что там нет никакого золота и никогда не было.

— Так значит, ты все это знал? — Одна мысль об этом приводила Фиста в ярость. — И что же ты собираешься делать?

— Арестовать и сдать властям. Я сообщил о тебе в Таксон, и тебя теперь ищут повсюду. Так что ехать тебе некуда.

Я махнул дулом винтовки.

— А теперь бросай на землю оружие, — велел я. — А если на что-то еще надеешься, можешь попробовать выхватить револьвер.

Фист неохотно опустил руки к пряжке ремня и, отстегнув ее, бросил его наземь. Осторожно переступив через него, он отошел. Я приблизился к ремню, поднял его и, вытащив из револьвера патроны, засунул его вместе с ремнем в свою седельную сумку. А потом сказал Ларику Фисту:

— Ну что ж, парень, поехали.

Тремя днями позже я въехал в город в сопровождении Ларика Фиста, привязанного к седлу. По дороге он сделал попытку убежать, но был за это жестоко избит. Глаза его заплыли, а борода покрылась пятнами крови, к которым пристал песок. Впечатление было такое, будто его возили лицом по базальтовым скалам.

Город словно вымер. Вскоре, однако, в дверях появились люди, в основном женщины. Они стояли и смотрели на нас.

Наконец к нам подъехал Люк Фер. Я протянул ему мешок с деньгами горожан, который я отобрал у Ларика.

— А где все остальные? Ты их нашел?

Фер улыбнулся.

— Я нашел их именно в таком положении, о котором ты говорил, — без лошадей и воды. Фист угнал в пустыню их лошадей и украл у них фляги, но мне удалось собрать разбежавшийся табун, и мы вернулись домой.

— Но где же они?

Люк усмехнулся.

— Добывают золото, — сказал он, — разрабатывают богатейшую залежь — богаче ее я еще не встречал. Мы поехали домой, но в десяти милях от мексиканской границы Пауэре решил отдохнуть. Он присел на камень, и вдруг на глаза ему попался кусок кварца, весь усыпанный золотыми крупинками. Так что все они застолбили там участки и надеются разбогатеть.

Мы двинулись по направлению к банку, но Люк вдруг остановился.

— Ты знаешь, Марла вернулась домой, — сказал он.

Заперев Фиста в камеру, я задумался о том, что мне теперь делать. И тут меня словно озарило: пусть полиция забирает Фиста, а жители этого города — должность маршала. Мне она больше не нужна.

Марла открыла мне дверь. Она была хороша как никогда. Я сразу же понял, что она принарядилась для меня.

Я протянул ей значок маршала.

— Передай это своему отцу, — сказал я. — Они с Пауэрсом хотели избрать нового маршала, я им не буду мешать.

— Но ведь они сказали это в запале! — запротестовала Марла. — Они тогда ничего не соображали.

— Я уверен, что и в другой ситуации они поведут себя точно так же. Фист в тюрьме. Делайте с ним что хотите — можете передать его властям, повесить, оставить гнить заживо в этой тюрьме или отпустить на свободу. Мне это совершенно безразлично.

Марла посмотрела на меня — она не знала, что сказать. Она была очень красива и прекрасно это осознавала, но мне ее красота вдруг стала совершенно безразлична, и она это поняла. И поверьте мне, красота была ее единственным оружием и единственным достоинством. Раньше я этого не понимал, а теперь вдруг понял.

— Куда ты едешь? — робко спросила она.

Мой конь стоял рядом, и я поставил ногу в стремя.

— Знаешь, я с самого детства мечтал отправиться в путешествие. Однажды я ездил в Томбстоун, но разве это путешествие! Я еду в Таксон, а там погляжу.

И я уехал и даже не оглянулся.

Ни разу.

СЛУЧАЙ НА СТАНЦИИ ДИЛИЖАНСОВ

Чего нельзя было делать на Западе, так это грубо обходиться с женщиной. Это случалось редко.

Женщин было мало, и ценились они соответственно. С другой стороны, немало мужчин, воспитанных на романах сэра Вальтера Скотта, придерживались его понятий о рыцарстве и чести. В дневниках очевидцев и других источниках есть много свидетельств о том, что женщины могли ездить через весь Запад в одиночку, ни разу не встретившись ни с малейшей грубостью.

Если женщина сходила на станции с дилижанса, чтобы перекусить, а мужчина не спешил уступить ей место за столом, то кто-нибудь обязательно скидывал его со стула, чтобы дама могла сесть. Невозможно было столкнуться с женщиной на улице, чтобы вас тут же не сбили за это с ног.

Уважение к женщинам было всеобщим по всей границе. Пренебрегать этим было недопустимо.

Ред Клэнеган — массивный, широкоплечий мужчина с тяжелым подбородком — уже не спешил. Настырный шерифский отряд, долго висевший у него на пятках, остался за Пекосом. Их лошади выдохлись, к тому же двум из них приходилось нести двойной груз.

Ред, достигнув Линкольна, обменял своего гнедого на длинноногого широкогрудого вороного с белыми чулками на трех ногах. Затем, задержавшись лишь настолько, чтобы перекусить и перенести седло на новую лошадь, он направился на запад, к Рио-Гранде и отрогам Гилы.

Станция дилижансов Пэкседл представляла собой длинное приземистое глинобитное здание рядом с такой же длинной конюшней и парой обнесенных жердями загонов, а также стогом прошлогоднего сена и огороженным пастбищем, где под утренним солнцем мирно паслось несколько станционных лошадей. Три оседланные лошади дремали у коновязи. Подвыпивший мексиканец, загодя начавший готовиться к сиесте, сидел в тени у стены.

Сдвинув ремешки, придерживавшие в дороге револьверы, Клэнеган проехал последнюю сотню ярдов до станции и спешился у поилки. Держась так, чтобы лошадь находилась между ним и зданием станции, он немного ослабил подпругу, отвел лошадь на затененный клочок травы у дороги и лишь тогда направился в дом.

Вышедший из здания узкоплечий человек с тощим волчьим лицом стоял, наблюдая за ним. Рукоятка его револьвера торчала из правой кобуры, готовая лечь и в левую, и в правую руку.

— Сверху едешь? — спросил он, с холодным вниманием рассматривая Клэнегана прищуренными глазами.

— Можно сказать да. Я ехал от развилки через плоскогорье.

— Дилижанс опаздывает. — Высокий человек по-прежнему не сводил с него глаз. — Ты его не обгонял?

— Нет.

Клэнеган прошел мимо и открыл дверь в дом. Внутри было сумрачно и прохладно. В комнате стояло несколько столов со стульями и двадцатифутовая стойка, на которую опирались локтями двое мужчин, болтавших с барменом. Еще один мужчина сидел у стола в самом дальнем углу. Двое у стойки имели вид бывалых людей.

Ред Клэнеган подошел к стойке и устроился с краю, откуда он мог видеть одновременно всех посетителей и входную дверь.

— Виски, — произнес он, когда бармен посмотрел в его сторону.

Ожидая заказа, он оперся на стойку большими ладонями и украдкой поглядел на молчаливого человека в углу, который сидел неподвижно, положив руки на стол. Его лицо было затенено шляпой, и на таком расстоянии в полумраке были видны только рот и подбородок. На нем был сюртук и узкий галстук.

У Реда появилось ощущение, что в комнате что-то происходит или скоро произойдет, хотя он и не понимал, в чем дело, — возможно, в ожидаемом дилижансе.

В комнату вошел давешний человек с лицом волка. Плечи у него были уже бедер, и оттопыренная кобура придавала ему смешную вислобокость.

Ред Клэнеган, с копной рыжих волос и красно-бурым лицом, на котором холодно поблескивали зеленые глаза над высокими плоскими скулами, был из тех, кого, раз увидев, не скоро забудешь. При росте шесть футов три дюйма он весил добрых двести тридцать фунтов и был личностью не только известной, но и разыскиваемой.

Все случилось из-за скота. Отец Реда умер, когда тот был в отъезде, и по возвращении Ред обнаружил, что три тысячи коров, приобретенных отцом незадолго до смерти, таинственным образом растворились в двух чужих огромных стадах. Отчаявшись законным способом вернуть свою собственность, Ред прибег к незаконным, а там пошло-поехало… И теперь он занимал одно из первых мест в списке преступников, разыскиваемых полицией штата Техас.

Он допил виски и заказал еще одну порцию. Потом повернулся к бармену.

— А пожрать у вас не найдется?

Бармен, крупный круглолицый мужчина с лысой головой, двойным подбородком и пронзительными блестящими глазками, вынул изо рта сигару и кивнул.

— Как только прибудет дилижанс.

Двое мужчин у стойки оглянулись на Реда, и тот, что был выше ростом, сказал бармену:

— Покорми его сейчас, Сэм. Может быть, он спешит.

Ред поднял на говорившего свои холодные зеленые глаза.

— Я могу обождать, — сухо произнес он.

Тогда второй мужчина, коренастый крепыш со шрамом на подбородке, повернулся к нему и сказал:

— А может быть, мы не хотим, чтобы ты тут ждал.

Ред Клэнеган посмотрел коротышке в глаза долгим упрямым взглядом.

— А мне наплевать, чего вы хотите, — медленно проговорил он. — Меня не интересует, что вы тут затеваете, но если вы встанете у меня на дороге, я разнесу весь ваш балаган в щепки.

Он дотянулся до бутылки и поставил ее рядом с собой. Коротышка выпрямился и направился к нему.

— Слушай, ты…

Один шаг — и Ред Клэнеган ударил его в челюсть тыльной стороной огромной ладони. Со стороны казалось, что он просто отмахнулся, но коротышка отлетел через всю комнату с разбитым в кровь ртом.

Все присутствующие устремили глаза на Реда, который встретил их взгляды не шевельнувшись.

— Что, напросился? — бросил он. — Я не ищу приключений, а вот тебе, похоже, не терпится.

Человек-волк недобро взглянул на Реда.

— Широко шагаешь, чужак, — штаны порвешь. Рискуешь влипнуть.

— Вряд ли.

Холодная уверенность Реда беспокоила Эба Фоллена. Им предстояла работа, и драка с чужаком спутала бы их планы. Что же это за тип? Фоллен всматривался в него, тщетно пытаясь вспомнить. Он был уверен, что должен его знать.

Коротышка Табер медленно поднялся с пола. Все еще оглушенный, он ощупал свои разбитые губы и уставился на окровавленные пальцы. Потом он посмотрел на Клэнегана: во взгляде его горела ненависть.

— Теперь тебе конец, — сказал Табер.

Ред Клэнеган взял бутылку и наполнил свой стакан.

— Занимайся лучше коровами, — посоветовал он, — и не приставай к незнакомым людям. Дольше проживешь.

Табер, не сводя с него испепеляющего взгляда, сделал еле заметное движение правой рукой. Ред смотрел на него, не выпуская бутылки.

— Не советую, — предупредил он. — Я успею и выпить, и отстрелить тебе оба уха, пока ты будешь ковыряться в кобуре.

Табер, поколебавшись, вернулся к своим приятелям. Несколько минут они шептались. Бармен невозмутимо полировал стаканы. Человек за дальним столом по-прежнему сидел неподвижно. В наступившей тишине послышался отдаленный стук копыт и грохот колес.

Двое из троих вдруг направились к двери, а третий сделал шаг назад и опустился на стул у стены, тоже лицом к двери. Бармен беспокойно посмотрел на Реда.

— Мы подадим обед, когда появятся пассажиры, — сказал он. — Здесь дилижансы меняют лошадей.

Дилижанс остановился напротив входа, и дверь распахнулась. Вошли двое мужчин и дама, следом за ними — девушка, высокая, стройная, с огромными фиалковыми глазами. Войдя, девушка быстро оглядела бар, скользнула глазами по лицу Реда, а потом подошла к столу и уселась. Она была, очевидно, обеспокоенна.

Ред Клэнеган отметил, что она смотрит на одного из троицы, полного мужчину, который не выходил наружу. Реду удалось незаметно повернуть голову, и его поразило лицо бармена: смертельно бледное, с каплями пота на лбу.

Пассажиры спокойно ели. Наконец вошел возница, выпил виски и объявил:

— Отправляемся! Прошу занимать места!

Все встали, и в этот момент Эб Фоллен подошел к двери и встал в проеме, так что выходившим пассажирам пришлось протискиваться мимо него. Девушка выходила последней. Когда она направилась к двери, мужчина, сидевший за ближним столом, поднялся и преградил ей путь.

— Порядок, Эб, — сказал он. — Пусть они катятся.

Он придвинулся к девушке.

— Меня зовут Портер, мэм. А вам лучше сесть.

— Но мне нужно на дилижанс! — запротестовала она. — Я не могу оставаться здесь!

Она ринулась вперед мимо Портера, но он поймал ее за запястье.

— Вы ведь едете повидать своего отца, не правда ли? — сказал он. — Так вот, он здесь.

Девушка остановилась. Снаружи раздался шум отъезжающего дилижанса, по дороге застучали колеса. Когда стук их замер вдали, дверь станции отворилась и вошел Табер. Посмотрев сначала на бармена, потом на Реда, он остановил взгляд на девушке.

— И где же он? — потребовала она ответа.

Эб Фоллен показал рукой на человека, сидевшего в дальнем углу. Но прежде чем она сорвалась с места, бармен со стуком опустил ладонь на стойку.

— Мэм, — неожиданно мягко произнес он, — не ходите туда. Они обманывают вас. Им нужна ваша заявка.

— Но я не понимаю… — Она беспомощно переводила глаза с одного на другого.

Фоллен повернулся к бармену, и взгляд его был полон дьявольской злобы.

— Я убью тебя, Сэм.

— Ничего не выйдет, пока я здесь, — подал голос Ред Клэнеган.

Лицо Фоллена потемнело.

— Не лезь не в свое дело! — рявкнул он. — Радуйся, если уйдешь живым!

Ред по-прежнему стоял, опираясь спиной о стойку бара.

— Не знаю, о чем идет речь, мэм, — обратился он к девушке, — но считайте меня своим другом.

Девушка резко повернулась и подошла к мужчине в углу. Но как только она прикоснулась к его плечу, он стал медленно клониться вперед. Шляпа его покатилась по полу. Он упал щекой на стол, и стали видны его открытые невидящие глаза и черная дырка во лбу.

Девушка в ужасе обернулась.

— Это же Дэн Мур, папин друг!

— Покойный Дэн Мур, — хмыкнул Фоллен. — А вы, мэм, поедете с нами.

Фоллен двинулся к ней. Она отпрянула. Коротышка Табер и Портер внезапно повернулись к бармену и Реду.

— Вы оба стойте, где стоите. Девушка едет с нами. Никто ее пальцем не тронет, — добавил он. — Мы только спросим ее кое о чем и отпустим восвояси.

Ред Клэнеган выпрямился, взял бутылку и хладнокровно налил себе еще виски.

— Зря теряете время, парни, — терпеливо пояснил он. — Она ничего не знает и не знала никогда.

Эб Фоллен резко обернулся к нему.

— Что? Что ты сказал?

— Что слышал. Она ничего не знает о заявке. Не знаю, кто вас нанял, но он выбрал самых тупых помощников. Сначала вы убиваете единственного человека, который мог вам помочь, а потом лезете на виселицу, похищая с дилижанса девушку, которая ни черта не знает!

И Ред с холодным презрением обвел взглядом Фоллена и Портера.

— Да вы хоть раз подумали, что будет, когда дилижанс прибудет на место и возница обнаружит, что пассажирка исчезла? Если вы помните, на Западе очень не любят тех, кто применяет силу к женщинам. — Он наполнил стакан. — Буду рад видеть вас на виселице.

— Да кто ты такой? — изумился Фоллен. — Откуда ты все знаешь?

— Кто я — не важно, — ответил Ред. — Важно одно: я могу положить вас всех троих, и с удовольствием это докажу. И вот что я еще скажу: вы плохо сработали, пытаясь убить отца этой девушки. Когда вы уехали, он был еще жив.

— Что?! — Фоллен был вне себя. — Что ты мелешь?!

— Я сказал, что он был еще жив. Он сумел залезть в седло и проехать почти десять миль, прежде чем ему пришел конец. Он был сильный человек. Я увидел его на дороге, пытался помочь… я сидел с ним, пока он не умер. Это было сегодня, перед рассветом.

— Так мы и поверили! — взвился Табер. — Ты все врешь!

Клэнеган пренебрежительно взглянул на него.

— Тебе, никак, мало показалось? Могу добавить!

Табер отступил, хватаясь за револьвер.

— Только попробуй! — огрызнулся он. — Убью на месте!

Но Клэнеган уже отвернулся.

— Ее отец все мне рассказал про заявку: и где находится участок, и все прочее. — Он усмехнулся. — И даже более того, я там с утреца уже побывал. И если вы хотите поговорить о деле, то ведите сюда своего босса, да пусть захватит наличные.

— Наличные?

— Я продам свою информацию, — продолжал Ред, — за пятнадцать тысяч долларов.

— Но участок принадлежит девушке! — возмутился бармен.

— Лишь до тех пор, пока они не приедут туда первыми, не поставят свои столбы и не подадут заявку на свое имя, — пожал плечами Ред, слегка улыбнувшись Сэму. — Так что давайте сюда вашего босса с деньжатами.

Они колебались, озадаченные таким поворотом дела. Ред видел, что они встревожены. Ошибки, которые они допустили, были очевидны, и велика была вероятность, что девушка и правда ничего не знает.

— Не верьте ему, — сказал Табер. — Все он врет!

Клэнеган хмыкнул.

— Думайте, мальчики, да поскорей. У меня не так много времени. Если б не вы, я бы остался и сам покопался на этом участке. А при таких делах мне нет резона торчать здесь.

Фоллен повернулся к нему, осененный внезапной догадкой.

— А ты, никак, в розыске?

— Может быть.

Все это время девушка сидела неподвижно, оглушенная известием о смерти отца, и лишь весьма смутно понимала, что мужчины делят ее состояние. Сэм выглядел как загнанный зверь. Бледный и потный, он в третий раз вытирал один и тот же стакан. Но что он мог сделать? Что может сделать один человек? Единственный человек, которого он считал союзником, предал его.

— Так поторопитесь, — сказал Ред. — Информация продается.

В этот миг девушка подняла на него глаза.

— А еще называли себя моим другом! — с горечью проговорила она. — А сами такой же, как они!

Ред пожал плечами.

— В чем-то даже хуже. Конечно, я ваш друг. Я бы не потерпел, чтобы вас ранили или оскорбили. Но, леди, пятнадцать тысяч долларов на дороге не валяются! Ваш папа отказался продать этот участок даже за миллион.

— Оставайтесь здесь, — вдруг сказал Фоллен. — Я пойду.

— Нет, лучше ты оставайся, — перебил его Портер. — Я сам с ним поговорю.

Он развернулся и вышел.

Клэнеган посмотрел на бармена*.

— Пусть ваш повар соберет для меня какой-нибудь жратвы.

Он бросил на стойку два серебряных доллара, и, когда бармен потянулся за ними, Ред показал ему два пальца — дескать, на двоих. Никто этого не заметил, кроме Сэма, который подобрал деньги и скрылся в кухне.

Коротышка Табер подошел к стойке. На губы его страшно было смотреть. Кровь уже остановилась, но рубашка была вся в красных пятнах. Он отхлебнул виски и зашипел от боли, когда алкоголь попал на свежие ссадины. Клэнеган намеренно игнорировал его бешеный взгляд.

Ред взял свой стакан и подошел к девушке, не поворачиваясь, впрочем, спиной к присутствующим. Шумно садясь за ее стол, он шепнул ей:

— Все идет нормально. Главное — вызволить вас отсюда.

Она окинула его ледяным взглядом.

— После того как вы ограбили меня? И убили моего отца?

Ред торопливо сказал:

— Он умер спокойно, мэм. Я говорю вам правду. Отошел с миром.

В комнате повисло молчание, и Ред почувствовал, как его одолевает усталость. Он очень давно не спал. Гонка была долгой, он провел в седле бесконечно много часов. Голова его упала, но он тут же вздернул ее, расширив глаза. На него был устремлен горящий ненавистью взгляд Коротышки Табера.

Ред Клэнеган повернулся к девушке.

— Я смертельно хочу спать. Если услышите топот копыт, разбудите меня. Не позволяйте им подходить. Если они начнут подбираться к нам, растолкайте меня.

И почти в тот же миг он уронил голову на руки. Элен Мак-Клери сидела не шевелясь, положив руки перед собой на стол. Она изо всех сил старалась не думать об отце, не осмеливаясь дать волю горю. Ей необходимо было оценить свое положение.

Получив письмо отца, сообщавшего о своей счастливой находке, она немедленно поехала к нему, истратив на дорогу почти все деньги. Она не сильно тревожилась об этом — ведь отец написал, что они теперь богаты. Ей совершенно не к кому было теперь обратиться. Она была одна на целом свете. И она была на мели. Единственной ценностью, которой владел ее отец, была заявка на участок, но она не имела понятия, где он находится. И никто, очевидно, не знал этого, кроме огромного рыжеволосого человека рядом с ней.

Она украдкой рассматривала его: ржавые завитки над ушами, львиная голова, массивные плечи. Она еще никогда не встречала мужчины такой огромной физической мощи. Его бицепсы казались ей ненормально большими. А вспомнив его холодные серо-зеленые глаза, она даже слегка вздрогнула. А может, не такие уж они и холодные?

За спиной у нее скрипнула доска, и она быстро обернулась. К ней приближался Табер.

— Отойдите, — сказала она, — а то я его разбужу.

Эб Фоллен поднял голову.

— Коротышка! — рявкнул он. — Стой, где стоишь! Если с ним что-нибудь случится, где мы окажемся?

Табер сердито развернулся и подошел к стойке.

— Тебе не досталось по морде, — угрюмо буркнул он.

— Не торопись, — хмыкнул Фоллен. — Представление еще не окончено.

Минуты медленно сменяли друг друга, а великан рядом с Элен все спал. Сон его был тяжел: несколько раз он вздыхал и что-то бормотал, но выражение его лица оставалось удивительно мирным и спокойным. От его выцветшей рубахи пахло застарелым потом и пылью. Сидя так близко, девушка ощущала его ужасную, запредельную усталость. Он был весь пропитан пылью дальних дорог.

— Послушайте, мэм. — Фоллен присел за соседний стол и заговорил мягко и убедительно. — Возможно, мы кругом не правы. Я признаю, что мы имеем виды на вашу заявку, но, может быть, мы с вами договоримся по-хорошему? Это будет выгодно всем. Как я понимаю, с этой заявки вы ничего не получите. Денежки же вам пригодятся, бьюсь об заклад. Давайте заключим сделку, и вы не прогадаете. Вы продаете нам свое право на владение, и мы платим вам пятьсот долларов.

— Участок стоит не меньше миллиона, — ответила она. — Папа говорил, что он отказался продать его даже за миллион.

— Но вы ведь не знаете, где он находится. По закону, вы должны производить оценку по своей заявке и повторять это каждый год. В противном случае заявка аннулируется. А как вы можете работать на заявленном участке, не зная, где он?

Элен заерзала на стуле. Все это было правдой, и мысль об этом уже мелькала у нее в голове. Она чувствовала себя совершенно беспомощной. Если бы хотя бы… Хотя бы переговорить с Сэмом!

— Мне нужно подумать, — наконец произнесла она. — Но что я должна сделать?

— Подпишите акт о продаже участка и вытащите у этого типа револьвер. Он прямо у вас под рукой. Надо только взять его. Этот человек преступник, мэм. Он вас продаст с потрохами.

Но ведь они убили ее отца! Она не забывала об этом. Они даже не стали отрицать этого, хотя бы для виду.

Она подняла глаза и увидела Сэма, который едва заметно отрицательно покачал головой.

— Я должна подумать, — твердо повторила она.

Предположим, она вытащит револьвер, и что тогда? Они убьют этого человека, как убили ее отца. А ей-то что за дело? И вдруг она вспомнила! Этот огромный человек рядом с ней, такой одинокий и усталый, доверился ей. Он попросил ее о помощи и заснул, уронив голову, как уставший мальчишка, среди банды убийц, веря, что она предупредит его об опасности.

Скоро ли появится этот их таинственный босс? Далеко ли пришлось скакать Портеру? Сколько у нее еще времени?

А если она возьмет револьвер себе? Тогда она сама окажется в выгодном положении! Им придется слушаться ее. Удастся ли ей заставить этого рыжего верзилу рассказать, где участок? Она знала, что ей это не по силам. Но может быть, подумала она, это по силам остальным мужчинам? Она правильно распознала блеск ненависти в глазах Табера.

Испуганная и одинокая, она сидела на забытой Богом станции дилижансов, вглядываясь в жесткие лица незнакомых мужчин, о которых она всего час назад не имела понятия, но которые вдруг стали властны над ее жизнью.

Она смотрела вниз, на свои руки, слушая, как бармен ставит стакан на полку и берет следующий. В тишине раздался отдаленный топот копыт, и вдруг — сама не зная почему — она вскочила, одновременно вытащив у рыжего великана револьвер, и отступила назад.

В ту же секунду спящий, мгновенно перейдя от забытья к полной боевой готовности, вскочил по-кошачьи пружинисто и прижался спиной к стене. Он взглянул на девушку, потом обежал глазами комнату.

— Отдайте револьвер! — хрипло приказал он.

— Нет

Коротышка Табер торжествующе расхохотался.

— Что, съел, красавчик? Теперь посмотрим, кто кого!

— Разрешите мне, мэм, — рассудительно попросил Фоллен, протягивая руку. — Я лучше заберу его.

Она отступила еще.

— Нет. Не приближайтесь ко мне.

Она уловила выражение ужаса в глазах бармена и засомневалась — правильно ли она поступает? Может быть, надо было просто разбудить рыжего? Она услышала, что во двор въехали две лошади и двое всадников спешились у входа.

Вошел Портер и следом за ним — рослый широколицый человек с рыжевато-бурыми обвислыми усами и маленькими хитрыми голубыми глазками. Мгновенно оценив обстановку, он улыбнулся и медленно повернулся к Клэнегану.

— Похоже, друг, что ты не в лучшей позиции для обсуждения сделки. Ты правда знаешь, где участок?

— Правда, — буркнул Ред и краем губ шепнул девушке: — Отдай револьвер, дуреха!

— Если она тронется с места, я ее пристрелю, — сказал Табер. — Я никогда еще не стрелял в женщину, но видит Бог, я это сделаю. Сначала ее, потом тебя.

— Тебе только с женщиной и стреляться, коротышка, — презрительно бросил Ред. — С мужиком тебе никак не справиться.

Коротышка, раздув ноздри и покраснев, выхватил револьвер.

— Табер! — раздался голос рыжеусого босса. — Я сам тебя пристрелю! Не будь идиотом!

Минуту стояло напряженное молчание.

— Что ж, Рыжий, — спокойно произнес босс, — почему бы нам не договориться. У меня есть ощущение, что ты в бегах. Я посмотрел на твоего коня. Резвый конь и очень усталый. Я его знаю. Он из Руидозо, округ Линкольн. Тебе бы его никогда не дали, не будь ты с теми ребятами накоротке. А раз они тебе его дали, значит, у тебя нелады с законом.

— И что же?

Ред Клэнеган стоял не шевелясь, широко расставив ноги, весь внимание и настороженность. Каждый стул в комнате, поза каждого человека отпечатывались в его мозгу с фотографической точностью.

— А то, что мы можем договориться, — сказал рыжеусый. — Скажи мне, где участок, и получишь тысячу долларов.

Ред усмехнулся.

— Дурачка изображаешь?

— Скорей ты, — непринужденно отозвался вновь прибывший. — Если откажешься, ты не выйдешь отсюда живым. Ни ты, ни она.

Они стояли напротив Реда и девушки, которых разделяло расстояние в семь-восемь футов. Фоллен стоял ближе к ней, Портер и остальные — ближе к Реду.

— А вы тогда потеряете миллион долларов, — натянуто улыбнулся Ред. — Смешно, ей-богу. Сколько народу ползает по горам, отыскивая затерянные прииски? И сколько еще будет их искать? Мистер, вы не хуже меня знаете, как теряется забытый прииск. Золото, найденное один раз, очень не торопится показаться снова. Если вы убьете меня, то ваши шансы найти это золото будут один против миллиона.

— Мы заставим его разговориться, — предложил Коротышка.

Ред Клэнеган рассмеялся.

— Не надейся! Тебе, трусливый койот, и десятилетнего малыша не разговорить. Однажды меня двое суток пытали апачи, а я вот стою перед вами.

Босс упорно всматривался в него.

— Кто ты, Рыжий? Такое впечатление, что я должен тебя знать.

— Вряд ли, разве что по слухам. Я охочусь с волками, а не с койотами.

Лицо босса напряглось, глаза сузились.

— Ты что-то часто употребляешь это слово. А если мы потрудимся над девушкой? Разом все тогда выложишь!

Ред Клэнеган пожал плечами.

— Мне-то что за дело до нее? Хорошенькая малышка, но я ее ни разу в жизни не видал до сегодняшнего дня. Она мне никто. Если вы станете ее мучить, то наживете только лишние неприятности. Вы не поверите, как легко я переношу несчастья других людей.

— Он просто бахвалится, — снова вступил Табер. — Давайте я займусь девчонкой.

— Нет, — сказал босс. — Я не… — Он оборвал фразу, заметив тень облегчения на лице Реда, и вдруг переменил решение. — Впрочем, почему бы нет. Давай, коротышка, бери…

Револьвер в руке девушки дрогнул, и Фоллен схватил ее за руку. В тот же миг девушка спустила курок, а Ред Клэнеган бросился вперед.

С кошачьей быстротой он одним прыжком оказался почти на середине комнаты, плечом сбил с ног Портера, который упал на босса, и оба рухнули на стойку бара. Движение Реда отвлекло внимание от девушки, сместив центр битвы. Но Клэнеган налетел на стол и упал, споткнувшись о стул. Однако, падая, он засунул руку за пазуху и вытащил второй револьвер.

Фоллен боролся с девушкой, и первая пуля Реда пришлась в живот коротышке. Коротышка отшатнулся, и глаза его остекленели. Снова раздались выстрелы, сверкнуло пламя. Ред вскочил и зигзагами бросился вперед, обдуманно распределяя выстрелы и ощущая едкий запах пороха в ноздрях. И вдруг все стихло.

На ногах оставались один босс да Фоллен, отпрянувший от девушки с поднятыми руками. Из левого плеча босса текла кровь. Коротышка Табер с широко раскрытыми пустыми глазами лежал на полу.

Портер привалился к стойке, револьвер выпал из его руки, а на жилете расплылось темное пятно, переходящее в лужу на полу.

Ред, стремительно подойдя к Портеру, подобрал револьвер.

— Пятнадцать тысяч, босс, — спокойно сказал он, — и я все вам расскажу. Даже карту отдам, которую нарисовал мне отец этой леди.

Ред сунул один револьвер в кобуру.

— Только решайте поживей. У меня не так много времени.

Сэм посмотрел на босса.

— Вынимать деньги из сейфа, Джонсон?

Держась за окровавленное плечо, Джонсон прохрипел:

— Да, — и умоляюще добавил: — Дай мне перевязать плечо. Я же истекаю кровью.

— После. — Клэнеган смотрел, как Сэм идет к сейфу. — Сэм, это место принадлежит Джонсону?

— Угу.

— Похоже, твой бизнес здесь закончился.

— Ты мне будешь рассказывать! — Сэм положил на стойку два мешка. — Да они меня убьют на месте.

— Тогда иди оседлай двух лошадей. Для себя и для леди. Мисс, — Клэнеган жестом подозвал девушку, — напишите ему акт о продаже участка, обозначенного на этой карте.

— Но… — возмущенно начала Элен, но споткнулась о внезапное нетерпение Реда.

— Живей! — сердито скомандовал он. — Делайте, что сказано!

Ред Клэнеган увидел Сэма, вышедшего из-за угла дома с двумя оседланными лошадьми, и крикнул ему:

— Свяжи Фоллена! А Джонсона оставим как есть. Пока он освободит Фоллена и перевяжет свое плечо, мы уже будем далеко. А если он вздумает нас преследовать, то мы его убьем.

Джонсон, взяв карту и акт о продаже, вдруг улыбнулся.

— А может, простреленное плечо стоит этой заявки, — пробормотал он. — Это богатый участок.

Сэм уложил золото в седельные сумки. Туда же отправилась приготовленная раньше провизия и две второпях наполненные фляги.

Уже сидя в седле, Ред хрипло скомандовал:

— А теперь живо отсюда! Надо как можно скорее скрыться из виду!

Элен, взглянув на него, была поражена его внезапной бледностью.

— Боже! Вы ранены! — вскричала она.

На широком лице Реда появилась кривая ухмылка.

— Да уж! Но я не мог дать этим типам это заметить. Поехали! Несколько миль я выдержу.

Они остановились возле ручья и перевязали его рану. Бок был прострелен навылет, и кровь лилась ручьем. Ред наблюдал за быстрыми, ловкими движениями девушки.

— У вас здорово получается, мэм. Легкая рука.

— Я работала медсестрой.

Снова усевшись верхом, они свернули с дороги и поехали через лес.

Сэм ехал сзади. Круглое лицо его сияло торжеством.

— Кстати, — сказал Ред, — наверное, лучше вам это сказать. Я осмотрел участок вашего батюшки. Он ошибался, мэм. Этот участок не стоит миллиона. Прямо скажем, он почти ничего не стоит.

Изумленная Элен обернулась к нему.

— Что вы имеете в виду?

— Ваш отец наткнулся на выход самородного золота. Это лучше, чем ничего, но он ничего не понимал в горном деле. В этом кармане золота не больше, чем на тысячу долларов.

— Значит…

— Значит, если бы вы оставили себе участок, вас ожидал бы только тяжкий труд и никакой прибыли. А теперь у вас есть пятнадцать тысяч.

— Но я…

Ред хмыкнул.

— Мэм, — сказал он, — я никогда не грабил женщин. Я просто подумал, что если ребятам так уж нужен этот участок, то пусть они его получат.

Двумя днями позже, взобравшись на перевал, они увидели вдали дымы города. Ред Клэнеган натянул поводья.

— Здесь я вас покину. Мне туда. — Он показал на север. — Сэм, вы ведь проводите леди до города?

Старик кивнул.

— Куда вы теперь, Ред? На Насест?

Клэнеган посмотрел на него искоса и усмехнулся.

— А разве вы меня знаете?

— Знаю. Видел однажды, в Таскосе.

Клэнеган коротко взглянул на девушку.

— Не морочьте себе голову по поводу этих денег, мэм. — Он прощально вскинул руку. — Пока.

Черные бока лошади пару раз мелькнули между деревьев.

Элен смотрела ему вслед, и широко раскрытые глаза ее были полны слез.

— Он… хороший человек, правда? — тихо сказала она.

— Да. По-настоящему добрый человек, — ответил Сэм.

— А что это за Насест, про который вы говорили?

Сэм ответил не сразу:

— Разбойничий Насест, мэм. Это каньон в штате Юта, где скрываются беглые преступники. Судя по всему, он поехал туда.

— Вы знаете его?

— Я узнал его лицо, мэм. Его зовут Ред Клэнеган. Говорят, что он убил девятнадцать человек. Боже, он настоящий, закоренелый разбойник.

— Добрый разбойник, — шепнула она, снова всматриваясь в просветы между деревьев. Один раз ей показалось, что на голубовато-туманном гребне на фоне неба на секунду появился всадник — и опять скрылся из глаз.

Но она могла ошибиться.

ПЕРЕСТРЕЛКА НА РАНЧО

ШЕСТОЙ ДРОБОВИК

В старые времена на Западе люди не доверяли судам. Многие предпочитали на месте судить преступника и сразу же приводить приговор в исполнение.

Часто это был вопрос простой целесообразности. Представьте, что вы застукали в поле человека, клеймящего своим клеймом ваш скот. Вы наставляете на него револьвер и ведете его в город, до которого, может быть, все пятьдесят миль, передаете в руки шерифа и возвращаетесь к себе на ранчо.

Через несколько дней вам придется снова поехать в город, чтобы быть свидетелем обвинения в суде. Потом вернуться домой. И так вы наездите четыре, а то и пять сотен миль — для того лишь, чтобы покарать одного преступника.

Гораздо проще было бы повесить молодца на месте преступления, что часто и делалось. Так экономили время и берегли коней.

Лео Карвера должны были повесить во вторник, и любимым развлечением зевак было наблюдать за постройкой виселицы. Это была первая официальная казнь в городке Кэньон-Гэп, и первая виселица, построенная на Территории. И жители Кэньон-Гэпа хотели, чтобы все было как надо.

С окрестных ранчо собирались ковбои, с приисков — горняки в тяжелых башмаках. Все девять салунов должны были закрыться на время экзекуции. На улице за «Паласом», где вдоль ручья выстроились тополя, Толстуха Мэри дала девочкам трехчасовой отпуск: один час на казнь, один на оплакивание покойника и еще один на заливание горя в салуне.

Ибо Лео был щедрый парень, которого будет не хватать на улицах. Лео был певец с голосом чистым, как горное эхо, и свежим, как дуновение ветерка в цветущем шалфее. И еще Лео был красавцем, который чересчур ловко управлялся с револьвером. И вот его-то и собирались повесить на первой в Кэньон-Гэпе виселице; на его-то казнь и собирался люд со всей округи.

Сквозь зарешеченное окно Лео смотрел на возведение виселицы.

— Повыше мостите! — кричал он плотникам. — И покрепче! Завтра на ней повесят лучшего парня в Кэньон-Гэпе!

Старина Пеп, который искал в Разбитых холмах золото еще тогда, когда Кэньон-Гэпа не было и в помине, вынул изо рта трубку и сплюнул в пыль.

— Тут он прав, — сказал он. — Если бы сейчас с гор повалили апачи, то я бы предпочел оказаться рядом с Лео Карвером, чем с любым праведником из тех, которые его вешают.

Редактор Шаффе кивнул.

— Никто не станет отрицать, что Лео — боец, — согласился он. — Он был отличным парнем, пока до него не добралась цивилизация.

Это была самая лучшая эпитафия Лео, и ни один из услышавших ее не мог в душе не согласиться.

— Кое-кто, — добавил старина Пеп, — вздохнет с облегчением, когда из-под него выбьют табуретку. Могу поклясться, что, когда Лео вытянет шею, многие перестанут просыпаться в холодном поту.

— Поосторожней с намеками. — Джейз Форд неловко поерзал на лавке. — Береги здоровье.

— Когда Лео повесят, будет уже все равно, — буркнул Пеп. — Говорить правду — единственная роскошь, доступная в моем возрасте. У меня нечего взять, кроме жизни, да и та мне не дорога. К тому же лишить меня жизни можно только выстрелом в спину, если только меня не сумеют повесить законным путем, как беднягу Лео.

Никто не ответил, но Шаффе помрачнел, глядя на виселицу. Ни у кого не было сомнений, что Лео Карвер — нарушитель закона. Все знали, что он тут и там угонял скот, что он оскорблял честных горожан, буяня в «Паласе» и на улице. И наконец, он участвовал в нападении на дилижанс на Раузен-Сок — но тут как раз начинались сомнения.

Митч Вильяме лежал мертвый в могиле у подножия холма рядом с теми, кто был убит раньше, — Митч Вильяме, который ни разу не израсходовал впустую заряд своего дробовика до той самой ночи на Раузен-Сок, когда Лео Карвер остановил их дилижанс.

Это была странная история, с какой стороны на нее ни посмотри. Но Лео и сам был странный малый. У него бывали черные периоды, а бывали и самые добрые, и еще у него были оригинальные манеры и своеобразная галантность.

Митч сидел на денежном ящике на крыше дилижанса, когда из кустов показался Лео. Конечно, на нем, как водится, была маска, закрывающая лицо. Но кто же не знает Лео Карвера?

Он шагнул из-за куста, держа в руках два револьвера, и крикнул:

— Останови лошадей, Пит! Можешь… — и тут он осекся, потому что увидел Митча.

Митч Вильяме был охранником на линии дилижансов. В тот момент его дробовик лежал у него на коленях прикладом к Лео, и Митч хорошо понимал, что не сможет выстрелить в Лео быстрее, чем тот в него. Понимал это и Док Спендер, возница. Лео Карвер застал дилижанс врасплох, оставив Митча Вильямса беспомощным.

— Извини, Митч! — Это было сказано громко и четко, так что услышали все. — Я думал, что у тебя сегодня выходной. Я бы не стал останавливать дилижанс, который охраняешь ты. И я не желаю ни стрелять в тебя, ни заставлять тебя стрелять в меня. — Он вскочил на свою лошадь. — Пока! — И исчез.

Вот вам и Лео. Вот почему его и любили по всей Гиле и до самых Нуэчес рассказывали истории о его приключениях. Но дальше произошло нечто совсем другое.

Дилижанс продолжал двигаться на юг, и в ущелье Шестизарядника он был остановлен еще раз. Из скал вдруг раздался залп, и Митч Вильяме замертво рухнул с ящика. Следующий залп из дробовика — и Док слетел в мескитовые кусты, где и испустил дух.

Пассажиры замерли в страхе. Они услышали, как кто-то вскарабкался наверх и скинул ящик. Ящик ударился о землю, раздался удаляющийся стук копыт. Одна лошадь, один всадник.

На следующее утро Лео был арестован.

Он как раз умывался, был без револьвера, и его взяли даже без драки. Он, впрочем, и не пытался сопротивляться, скорее был удивлен.

— Мужики, — возмущенно спросил он, — что случилось? Я ничего не делал!

— Значит, ничего? Ты прошлой ночью ограбил дилижанс!

— А, это! — Он ухмыльнулся. — Уберите пушки, ребята. Я сам пойду. Вы ведь уже знаете, конечно, что я его не грабил. Я взял их на пушку, но когда увидел Митча, то мне расхотелось. Я знаю Митча: пока я его грабил бы, он сидел бы тихо, как мышка, а отвернись я, издырявил бы меня, как решето. Этот мужик знал свое дело.

— Ты сказал «знал». Значит, ты знаешь, что убил его!

Лео переменился в лице.

— Кого убил? Повтори-ка еще раз!

Когда ему все рассказали, он побледнел и осунулся. Он оглядывался вокруг и не видел ни одного дружелюбного лица. У Митча была семья, у Дока тоже. Обоих любили в округе.

— Я не делал этого, — сказал Лео. — Это был кто-то другой. Я отпустил их.

— Пока не добыл дробовик! — Это сказал Морт Люэнд, отправивший деньги в банк с тем дилижансом. — Ты же сам сказал, что Митч застрелил бы тебя. Ты увидел дробовик и ретировался, а потом вернулся со своим дробовиком и прикончил его из засады.

— Это неправда. — Лео был смертельно серьезен. — И Митч не застрелил бы меня. Его дробовик был повернут дулом в другую сторону. Если бы я собирался его убить, я мог бы сделать это сразу.

А потом устроили суд на весь мир! Судью вызвали аж из Таскона. Это было что-то! Народ съехался отовсюду. Шуму было много, но в пользу Лео сказать было нечего.

Странное дело: все мы в глубине души знали, что за человек Лео Карвер, но наше знание не имело ценности в суде. Вы задумывались когда-нибудь, каково это — знать, что человек не может быть убийцей, и так же твердо знать, что это ваше ощущение не может стать свидетельским показанием?

А судья представил все в жутком свете. Лео признался, что убил семерых — в честной драке, но тем не менее… Он признался, что угонял скот. Он мог бы это отрицать, и черта с два они бы чего доказали, но он не привык к судейским штучкам. Он ведь прекрасно знал, что все мы знаем, что он угнал этих коров. Бьюсь об заклад, что ему и в голову не пришло ничего отрицать.

Он даже нападал на дилижансы, он это тоже признал. Но он упорно отрицал, что убил Митча Вильямса и взял тот ящик.

А в ящике было двадцать тысяч. Двадцать тысяч золотом.

Все думали, что Уэб Паскел будет адвокатом Лео, но он отказался. Сказал, что не хочет иметь с ним дела. Уэб часто играл с Лео в покер, они были приятелями, но тут Уэб ему отказал. На Лео это очень тяжело подействовало. Лейн Мур тоже отказался его защищать, так что никого не нашлось, кроме старого пьяницы Боба Кейза.

Лео знал, что он осужден. Поэтому и строилась эта виселица. Кейз не смог бы защитить даже вшивого кота от купанья. Когда судья пошел задавать Лео вопросы, всем стало понятно, что дело дохлое.

Он пытался ограбить дилижанс. Он убивал людей. Он воровал коров. Он водился с отбросами Кэньон-Гэпа. У него не было алиби. Все, что он мог сказать в свою защиту, — это то, что он не делал того, за что его осудили. А то, что все мы знали в душе, не имеет веса для суда.

— Люди, да неужто вам не стыдно?! — воскликнул Лео тогда на суде. — Почему вы не потребуете закрыть это дело?! — Весь он был тут. Его ничем не укротишь.

Морт Люэнд стоял на крыльце своего дома и наблюдал за возведением виселицы. И мне было жутко тоскливо на него глядеть, потому что если что и можно назвать ненавистью, так это отношение Морта Люэнда к Лео Карверу.

Почему он так ненавидел Лео? Без очевидных причин. Не сошлись характерами, можно сказать. Они просто никогда не могли ни в чем сойтись. Морт, к примеру, бережно подсчитывал каждый цент. Лео свои либо тратил, либо раздавал. Морт регулярно ходил в церковь и слыл преуспевающим молодым бизнесменом. Он был городским банкиром и владельцем транспортной конторы, а недавно купил одно из лучших ранчо в округе.

У Лео деньги никогда не задерживались. Иногда, когда хотел, он работал ковбоем, и работал прекрасно. Один раз на ранчо «Си-Уай» он почти в одиночку спас целое стадо, застигнутое ураганом. Когда убили старика вдовы Фергюсон, он нанялся к ней на ранчо и трудился как проклятый один за шестерых, до тех пор, пока у нее не завелись маломальские деньжата, чтобы держаться на плаву.

Лео сроду не мог скопить и десяти центов. Он проедал их, или пропивал, или давал в долг без отдачи. А остальное время он просиживал под тополями с гитарой в руках, распевая песни — старые песни, вроде тех, что пела моя матушка: шотландские, ирландские, английские, или сам сочинял на ходу.

В драки он тоже часто попадал. Однажды он один положил троих сыновей Тейлора. Я это лучше всего запомнил, потому что сам видел. Как раз в тот день он испачкал в крови платок Руфи Хедлин.

Хедлины относились к высшему свету Кэньон-Гэпа. В каждом городишке есть свой высший свет, и судья Эмери Хедлин считался у нас большим человеком. У него были не только деньги, но и имя. Даже на Западе имя на многих производит впечатление, и имя судьи каждый раз звучало как удар гонга. Оно было звучным. В иных именах, правда, кроме звучности, ничего и нет. Но в этом — было.

Уважение, репутация, честь, полный порядок во всем; никогда никого из Хедлинов не касалась и тень скандала. Благородные люди, это все знали. Морт Люэнд пытался обхаживать Руфь, но она этого, казалось, не замечала. Его это бесило, а нас всех забавляло. Многим из нас казалось, что Морт здорово заносится, и бывало очень приятно, когда Руфь давала ему от ворот поворот.

Только не подумайте, что она была заносчива. Где-то в это же время старина Пеп слег с воспалением легких. Он был жутко плох, и никто за ним не ухаживал, кроме крошки Мэри Райан с улицы за «Паласом». Мэри крутилась при нем одна день и ночь, пока об этом не узнала Руфь Хедлин.

Она пришла к нему и постучала в дверь. Когда Мэри открыла и увидела Руфь, она чуть не упала. Мэри сама была милашка, но кто такая она? А тут Руфь Хедлин собственной персоной! Правда, на мой взгляд, особых различий нет…

Мэри вспыхнула и застыла, как столб, не зная, что сказать. А Руфь прошла в комнату, огляделась и сказала:

— Как он себя чувствует, Мэри? Я даже не знала, что он недомогает.

Недомогает, а? Мы-то все больше болеем. Мэри была потрясена. Она никак не ожидала, что персона вроде Руфи знает ее имя и станет так с ней разговаривать.

— Плох он, мисс Руфь. А вам ни к чему приходить сюда. Это же… это же улица.

Руфь только улыбнулась ей и сказала:

— Я знаю, Мэри. Но Пеп болен, и ему все равно. Мне только что рассказали, что он не встает и что ты одна ухаживаешь за ним. Теперь ты сможешь пойти отдохнуть. Я побуду с ним.

Мэри заколебалась, глядя на великолепное голубое платье Руфи посреди замызганной хибары.

— Да тут особо нечего делать, — попыталась возразить она.

— Я знаю. — Руфь уже наклонилась над старым Пепом. — Кстати, Мэри, — обернувшись, сказала она, — пошли кого-нибудь за доктором Лютером, пусть придет сюда.

— Мы уже посылали, мисс. Он не пришел. Он сказал, что у него много дел на другой стороне города и нет времени тащиться сюда.

Тут Руфь выпрямилась.

— Так пойди скажи ему, что его приглашает Руфь Хедлин! — резко сказала она. — Он придет.

И он таки пришел.

Вот какая девушка была Руфь Хедлин. Чистокровная кобылка. А вот как она впервые увидела Лео Карвера.

Шел уже третий день, как Руфь попеременно с Мэри Райан ухаживала за стариной Пепом. Она была одна в хижине, и вдруг послышался стук копыт. Всадник летел как на пожар. Он остановился у дома, входная дверь распахнулась, и вошел Лео Карвер.

Она узнала его. Такого трудно не запомнить: шесть футов два дюйма ростом, плечи вдвое шире, чем у большинства мужиков, темноволосый, ладно скроенный, с крутым подбородком и холодным взглядом серых глаз. Он был одет по-ковбойски, на бедрах два револьвера, на подбородке двухдневная щетина. Наверное, Руфь даже немного испугалась. Он известный нарушитель закона, скотокрад и бретер, а она была одна с больным стариком.

Лео ворвался в дверь и вдруг остановился как вкопанный, переводя взгляд с Руфи на старину Пепа. Если он и был удивлен, увидев ее, то никак этого не выдал — только стащил с головы шляпу и спросил:

— Ну, как он, мисс Хедлин?

Руфь, почему-то возбужденная — может быть, от страха, — ответила:

— Ему лучше. Мы с мисс Райан ухаживаем за ним.

Только что вошедшая Мэри пришла к ней на помощь.

— Ему много лучше, Лео, — сказала она.

— Может быть, я могу вам помочь? — предложил Лео. Он не сводил глаз с побледневшего лица Руфи, ее огромных глаз.

Старина Пеп открыл один глаз.

— Черта с два, — с выражением произнес он. — Не надо мне твоей помощи. Катись откуда пришел. Каждый раз, — возмущенно пожаловался Пеп, — как мне удается поболтать с хорошенькой девушкой, тут же вваливается какой-нибудь бездельник!

Лео усмехнулся, переводя взгляд с Руфи на Мэри.

— Я вижу, он явно пошел на поправку. — С этими словами он вышел.

Мэри глядела на Руфь, а Руфь, проводив Лео глазами, посмотрела на Мэри и сказала:

— Он ведь… как это… нарушитель закона.

Мэри Райан очень резко повернулась к Руфи лицом и — едва ли не первый раз обращаясь к Руфи — ответила:

— Он лучше всех!

Некоторое время они обе стояли, глядя друг на друга, а потом принялись хлопотать над стариной Пепом. Это было самое длинное выздоровление в истории медицины.

Но я обещал рассказать про то, как ее платок оказался в крови. Руфь Хедлин шла по улице — в прелестном сером платье и шляпке с вуалью, вся такая городская и великосветская.

Она шла по тротуару, и каждый оборачивался ей вслед — как не обернуться на женщину с такой фигурой и такой походкой; и тут двери «Паласа» разлетелись в стороны, и на улицу вывалился живой клубок из дерущихся мужчин. Они пролетели мимо Руфи и рассыпались: оказалось, что это были трое Тейлоров и Лео Карвер.

Попадав на землю, они тут же вскочили и снова бросились махать кулаками. Лео вломил кулачищем Скотту Тейлору по морде, и тот кувыркнулся навзничь. Тут на него бросился Боб, но Лео нырнул под его удар и, обхватив его за колени, так приложил, что земля содрогнулась.

Булли Тейлор был самый крутой из братьев. Они с Лео добрую минуту молотили друг друга с обеих рук, но потом Лео сделал шаг в сторону и хлестко врезал Булли снизу в челюсть, и гордость клана Тейлоров рухнул наземь, да так здорово, что, может, до сих пор не очухался.

Руфь Хедлин стояла не шевелясь. Лео отступил на шаг и, вытирая кровь с лица, стряхнул несколько капель на платок Руфи. Она ойкнула. Он обернулся и покраснел как мальчишка.

— Мисс Хедлин, — ухмыляясь, произнес он, — я ужасно извиняюсь. Я вовсе не хотел вас испачкать, но, — он снова усмехнулся, — это добрая кровь, хоть и не голубая.

Она смотрела на него, не шевельнув даже краешком губ, а потом хладнокровно сказала:

— Не стойте же здесь, вы весь в крови. Идите умойтесь. — И добавила так же хладнокровно: — И в следующий раз не ведите все время правой. Будь у него получше реакция, он бы вас нокаутировал.

С этими словами она удаляется, а мы с разинутыми ртами смотрим ей вслед.

Лео был потрясен больше всех.

— Назовите меня потрошеным скунсом, — сказал он, — но откуда она знает так здорово про бокс?

Когда об этом рассказали Мэри Райан, она ничего не ответила. То есть совсем ничего, что было на нее весьма не похоже. Конечно, мы все знали, что Мэри по уши влюблена в Лео. Но он вообще не обращал особого внимания ни на одну девушку — или обращал на всех сразу.

В городе долго говорили об этом случае; в городе всегда о чем-то говорят. Некоторые даже считали, что пора очистить город от Лео Карвера и ему подобных. К тому времени Кэньон-Гэп начал становиться респектабельным городком. Морт Люэнд особенно рьяно ратовал за перемены. Он даже предлагал переименовать Кэньон-Гэп в Хедлин. Но сам судья воспротивился этому.

Итак, мы сидели, слушая стук молотков и размышляя о предстоящем событии. Народ с округи уже стоял лагерем у ручья в ожидании завтрашнего спектакля.

Руфи Хедлин не было видно, и никто о ней не вспоминал. Все наши события были так далеки от мира Хедлинов. Я помню, где-то в это же время Руфь купила себе лошадь. Здоровенного вороного коня.

Забавно, если задуматься: я слышал, что хозяин отказывался продать этого коня за пятьсот долларов — и это в краю, где можно за двадцать монет купить весьма приличную лошадь, — но у Руфи были к людям свои подходы, и ей никто не мог отказать. Хотя зачем ей понадобился такой здоровенный конь, я не мог взять в толк.

Редактор Шаффе натянул свои нарукавники и собрался обратно в редакцию, когда на улице показалась Руфь Хедлин. Она остановилась рядом и посмотрела на виселицу. Она, пожалуй, была чуть бледна, но, казалось, не обращала внимания на обстановку и пестрое общество вокруг.

— Том, — без подготовки начала она, — как вы думаете, что Лео Карвер сделал с этими деньгами?

Шаффе потер подбородок.

— Знаете, — проборомотал он, — я сам над этим задумывался. Ничего не могу сказать.

— А что он обычно делал с деньгами?

— Да тратил, причем как можно быстрей.

— Интересно, почему же он не воспользовался ими, чтобы нанять хорошего адвоката? За такие-то деньги он мог нанять хоть из Эль-Пасо. И даже намного дешевле. А хороший адвокат наверняка выиграл бы дело.

— Я тоже думал об этом. — Шаффе встревоженно посмотрел на Морта Люэнда. Морт был реальной властью в городе, и он ненавидел Карвера и не скрывал этого. Люэнд глядел в его сторону, и Шаффе счел необходимым добавить: — Но это ведь уже не имеет значения?

Люэнд подошел ближе и улыбнулся Руфи.

— Здесь довольно шумно, не правда ли, Руфь? Вы позволите мне проводить вас домой?

— Благодарю вас, — любезно ответила она, — но мне, пожалуй, еще рано домой. Я никогда раньше не видела виселиц. А вы, мистер Люэнд?

— Я? — удивился он. — О да. Несколько раз.

Она постояла несколько минут, наблюдая за работой плотников.

— Что ж, — медленно заговорила Руфь, — все это очень печально, но я рада хотя бы, что никто из горожан не потерпел убытка.

Мы все посмотрели на нее, но она с самым невинным видом продолжала глядеть на виселицу. Редактор Шаффе прокашлялся.

— Видимо, вам не сказали, мисс Хедлин. Украденные деньги принадлежали Морту.

Она ослепительно улыбнулась. Странный народ эти женщины!

— О нет, Том! Вас неправильно информировали. Дело в том, что эти деньги предназначались мистером Люэндом в уплату за ранчо, и с того момента, как ему была выписана почтовая квитанция, деньги перешли в собственность бывшего владельца ранчо. Таково было соглашение, не правда ли, мистер Люэнд?

Эти слова почему-то взбесили Морта, но тем не менее он кивнул:

— Да, вы правы.

Руфь тоже кивнула:

— Да, мистер Люэнд мне сам об этом рассказал. Он, видимо, очень дальновиден. Разве не удивительно, Том? Подумать только, как ужасно было бы, если бы он уплатил всю сумму полностью, а ее бы украли, и ему пришлось бы платить еще раз! Не всякое состояние выдержит такую встряску!

Редактор Шаффе вдруг глубоко задумался, а старина Пеп вынул изо рта трубку и посмотрел на Руфь. Морт был взбешен, как рогатая жаба, хотя убейте меня на месте, если я понимал почему. Что и говорить, трюк был задуман хитро.

— Какие ужасные эти дробовики! — продолжала Руфь таким голоском, что можно было засомневаться, есть ли в этой хорошенькой головке мозги. — Я считаю, что их надо запретить совсем! Интересно, откуда Лео взял свой?

— Он говорит, что у него никогда не было дробовика, — медленно проговорил Шаффе.

— Наверное, одолжил у какого-нибудь приятеля, — беспечным тоном вставил Морт. — Разве трудно найти дробовик!

— Вот в том-то все и дело! — воскликнула Руфь. — Человек, который одолжил ему дробовик, виновен не меньше Карвера. Я думаю, на этот счет надо что-то предпринять.

— Впрочем, почему обязательно одолжил, — пошел на попятную Морт. — Он его мог просто украсть.

— О нет! Потому что, — торопливо заговорила она, — если он его и украл, то, значит, успел вернуть. У всех владельцев дробовики на месте! Их в Кэньон-Гэпе всего шесть. Два у папы, один у редактора Шаффе, один — старый, неисправный — у Пепа, и у Митча был дробовик.

— Это только пять, — негромко сказал Пеп.

— О! — Руфь прикоснулась пальчиками к губам. — Какая я глупая. Я забыла ваш, мистер Люэнд.

Воцарилось гробовое молчание. Никто ни на кого не глядел. Вдруг Руфь вынула часики, пробормотала что-то насчет того, что опаздывает, и удалилась.

Редактор Шаффе начал набивать трубку, старина Пеп вытянул колено, а остальные просто сидели с тупым видом. Морт Люэнд не знал, что сказать, и то, что он наконец сказал, никак не прояснило дело.

— Если человек захочет найти дробовик, — сказал он, — то вряд ли у него будет с этим много проблем.

С этими словами он повернулся и ушел.

Знаете, что я вам скажу? Стук этих молотков явно никого не радовал. Редактор Шаффе почесал подбородок концом трубки.

— Пит, — говорит он мне, — ты сам должен был в ту ночь ехать с дробовиком. Чей дробовик ты взял бы?

— Митч всегда давал мне свой. Но я плохо себя чувствовал, и он согласился поехать со мной. Если вы помните, Лео назвал меня по имени, когда первый раз остановил нас.

Эта задачка с дробовиком всех нас беспокоила. Так где же Лео добыл дробовик? В нашем краю было полно винтовок и револьверов, а вот дробовики были редкостью. Руфь Хедлин могла бы еще сузить область поисков, ибо все знали, что судья Хедлин никому не разрешает прикасаться к своим ружьям. Это были дорогие ружья, с гравировкой, и он держал их под замком.

Где Лео взял дробовик? И что он сделал с деньгами?

Редактор Шаффе вдруг посмотрел на старину Пепа.

— Пеп, — сказал он, — пройдем-ка со мной до моего дома. И ты тоже, Пит. Я хочу, чтобы вы взглянули на мой дробовик.

Мы посмотрели на этот дробовик: он был весь в пыли и в смазке. К нему явно никто не прикасался не менее полугода. Или даже больше. Из этого ружья Митч и Док никак не могли быть убиты.

— Для очистки совести, — серьезно сказал Шаффе, — мы должны взглянуть и на дробовики судьи Хедлина.

За нашей спиной грохотали молотки. О'Брайен репетировал со своим немецким оркестром. На дороге были видны сразу шесть-семь фургонов — все ехали в направлении Кэньон-Гэпа, на казнь.

В этот день происходили вещи, о которых я не слыхивал ранее. Я не слыхивал, чтобы Руфь Хедлин, вся красивая как картинка, явилась в тюрьму на свидание с Лео Карвером. Когда она вошла в офис шерифа, тот стоял над столом, где лежал пирог. Пирог был порезан на куски, а некоторые куски были еще и разломаны, потому что шериф извлек из него два напильника. Возле шерифа стояла Мэри Райан.

Шериф Джонс глядел серьезно и сурово.

— Послушай, Мэри, — говорил он, — это же подсудное дело — помогать бежать из тюрьмы. А где еще два напильника? Я же знаю, что ты покупала четыре.

— Раз ты такой умный, найди сам! — Она вскинула голову и испепелила его взглядом нахальных глаз.

Шериф Джонс оперся руками о стол.

— Да послушай же, Мэри, — протестующе сказал он, — я не хочу тебе зла, но мы не можем позволить никому сбегать из тюрьмы. Подумай сама, сколько народу съехалось отовсюду специально ради казни! Да они меня самого повесят!

— А какая разница? — отрезала она. — Он виновен не больше твоего.

Джонс снова возмутился, но тут он заметил в дверях Руфь Хедлин. Лицо ее было холодно и непроницаемо, это она умела, и, скажу я вам, можно было замерзнуть под этим взглядом! В одной руке у нее была гитара Лео.

Шериф выпрямился. Он был в большом смущении: его застали за конфиденциальным разговором с девушкой с улицы за «Паласом»! Не хватало только, чтобы об этом узнали порядочные граждане города! Шериф должен соответствовать своей высокой должности, особенно ввиду приближающихся выборов.

Он покраснел и замялся.

— Это тут… эта девица, — заикаясь, начал он, — пыталась передать заключенному напильники. Она…

Руфь Хедлин смерила его холодным королевским взглядом.

— Могу уверить вас, шериф Джонс, что меня нисколько не интересуют ни ваши отношения с этой молодой леди, ни предмет вашего разговора. Я принесла заключенному его гитару, — продолжала она. — Я знаю, что он любит петь, и мы решили, что жестоко и бесчеловечно заставлять его слушать весь день грохот молотков, под который строится виселица, где его повесят.

Джонс был смущен.

— Да ему все равно, мэм, — возразил он. — Лео, он…

— Могу я передать ему инструмент, шериф Джонс? — Голос ее был как лед. — Или вы хотите обыскать меня? Вы думаете, я тоже несу ему напильники?

Шериф смутился еще больше. Сама мысль дотронуться до Руфи Хедлин, дочери старого судьи Эмери Хедлина, заставила его содрогнуться.

— Нет, мэм! Разумеется, нет! — Он жестом пригласил ее в камеру. — Отдайте ему гитару, но поскорей, мэм! Я прошу прощения… Я…

— Благодарю вас, шериф.

И Руфь проскользнула мимо него в камеру.

— Молодой человек, — громко прозвучал ее голос, — как я знаю, вы играете на гитаре, поэтому я вам ее принесла. Я надеюсь, что музыка даст свободу вашему сердцу.

Лео изумленно принял гитару через прутья.

— Спасибо, мисс Хедлин, — вежливо произнес он. — Я хотел бы… — Его голос сорвался, на щеках выступил румянец. — Я хотел бы, чтобы вам не пришлось приходить сюда. Знаете, я… Я не убивал их. Я бы хотел, чтобы вы мне поверили.

— Не важно, чему я верю, — ласково сказала Руфь. — Музыка этой гитары принесет вам радость, если играть ее в уединении.

Она повернулась и проплыла мимо шерифа Джонса, как карета мимо бродяги.

Обо всем об этом потом рассказывала Мэри, и она сказала, что Лео дернул за струну и начал разглядывать гитару с удивленным видом.

— Она как-то не так звучала, — сказала Мэри.

Я, впрочем, не удивился.

Это было в понедельник после обеда. К вечеру за городом расположились еще две сотни человек в ожидании завтрашней большой казни. Старины Пепа нигде не было видно, как и редактора Шаффе. Кое-кто утверждал, что, когда они покинули дом судьи, сам судья поскакал вместе с ними.

В следующий раз я увидел старину Пепа на углу. Он глядел на виселицу. Это было около тюрьмы, и Лео из окна мог видеть нас.

— Народ будет огорчен, если казнь вдруг не состоится, Пеп, — сказал Лео.

— Небось не огорчится! — коротко проворчал Пеп. — Будет им казнь, попомни мои слова.

Виселица в сумерках выглядела жутко, что отнюдь не поднимало мне настроения. Черт меня побери, я все же всегда считал Лео славным парнем. Да, он угонял коров. Но, положа руку на сердце, кто из нас по молодости этим не грешил? И я сам, и старина Пеп, и кого ни возьми. Лео, он просто буянил от избытка сил.

И дилижансы эти он останавливал, чтобы разжиться деньгами на пропой. Я не говорю, что это хорошо, чего уж тут хорошего, но ведь скольким молодым ребятам такие вещи сходили с рук, если они никого не ранили и вели себя пристойно, по-мужски.

Тем более таким, как Лео. Какая ни случись беда — степной пожар, наводнение, взбесившееся стадо, все что угодно — только позови его, и Лео встанет рядом с тобой. И хоть какой будет поздний час, и хоть какой потребуется тяжкий труд — Лео протянет руку и ни цента за это не возьмет.

Наконец мы разошлись, и последнее, что сказал Лео, было:

— Никогда не тащился от пеньковых галстуков. По-моему, он мне совсем не пойдет.

— Подожди до завтра, — сказал старина Пеп.

Солнце едва поднялось над горизонтом, когда город вдруг загудел, как улей, с которого сорвана крышка. Я услышал крики, топот бегущих ног и, натянув штаны, вывалился на улицу. К площади бежала толпа людей, и я побежал вместе с ними. Окно тюрьмы зияло пустотой: решетка была выпилена начисто и прислонена к стене в стороночке. На одном из брусьев решетки болталась записка: «Прощу прощения, что не дождался. Но мне кажется, вам не очень-то и хотелось видеть меня повешенным».

Возле тюрьмы стояла Мэри Райан. Глаза у нее были полны слез, но вид при этом был довольный, как у хорька в курятнике. Шериф Джонс, напротив, выглядел довольно свирепо.

— Я-то решил, что это дамские поэтические штучки, — сердито говорил он. — Она сказала ему, что музыка этой гитары, мол, даст его сердцу свободу. Теперь понятно, почему Мэри не хотела сказать мне, куда она дела два других напильника.

Бородатый здоровяк обратил на шерифа вопросительный взгляд.

— Так как же насчет повешения? — потребовал он. — Мы проехали пятьдесят миль, чтобы поглядеть на повешение!

Подошли редактор Шаффе, судья Эмери Хедлин и старина Пеп. Они посмотрели на шерифа Джонса через головы обступивших его приезжих.

— Руфь правильно все рассчитала, — сказал судья. — В городе всего шесть дробовиков. Мои два очень давно не вынимались, это видно по пыли на футлярах. У редактора Шаффе дробовик сто лет не чистился; у старины Пепа он сломан; дробовик Митча был при нем. Таким образом, остался всего один дробовик.

Мы все стояли вокруг и, слушая, начинали шевелить мозгами. А если эти двадцать тысяч вообще не покидали банка? Или если они были отправлены, но потом изъяты отправителем? Тогда, формально считаясь расплатившимся, он сохранит свои денежки, а обвинят во всем бедолагу вроде Лео Карвера.

Конечно, Лео исчез. Кто-то сказал, что он уехал на том здоровом вороном, что купила Руфь Хедлин. Как там правда дело было, я сказать не могу, потому что сама Руфь тоже исчезла вместе со своей серой кобылой.

Они поехали по дороге на запад, но сразу же куда-то свернули, и один из жителей окраины утверждал, что слышал, как два голоса пели что-то про Калифорнию.

Мы думали, что судья будет рвать и метать, но этот удивительный человек удивил нас еще раз. Услышав эти разговоры, он лишь усмехнулся.

— Многие чистокровные кони, — сказал он, — в жеребятах резвятся и шалят. Но как только на них надевают узду, они выправляются. К тому же, — добавил он, — даже самая голубая кровь только выиграет от небольшого вливания горячей красной крови!

Так что все окончилось хорошо. Мы устроили на радостях большую гулянку — наверное, самую большую в истории Кэньон-Гэпа. О'Брайен не давал роздыху своему оркестру, и еды-питья было навалом.

И те, кто приехал посмотреть на повешение, тоже не были разочарованы: они получили, чего хотели. Повешение вышло на славу — может быть, и не совсем законное, но самое настоящее.

Мы повесили Морта Люэнда.