Она чуть склонила голову на бок и усмехнулась:
      - Мит одер оне?
      С или без. И она имела в виду отнюдь не ванную.
      Спецагент пожал плечами, посмотрел на свое пиво:
      - Нах фюнф одер сехс, - хмыкнул он, - эс махт нихт. - После пяти-шести кружек пива это не будет иметь ни малейшего значения.
      - Ден тринкен зи драй! - рассмеялась она.
      И Тарнболл тоже рассмеялся. Тогда ему следует выпить только три, посоветовала она ему. Да, неужели?
      Но при виде пива у него уже слюнки потекли. Бочковое "шультхайс" - Боже правый!
      Он протянул ей деньги, но она отказалась, мол, нет, первая бесплатно. И так как он казался таким милым парнем, то она даже принесет ему вторую кружку к его столику. Бесплатно, если он остается и покупает. Э-э, он ведь остается, не так ли? И будет платить?
      В голове у спецагента тревожно зазвенела сигнализация, но он все равно кивнул. Да, он останется. Он вдруг начал понимать, почему вообще заявился сюда: его привел инстинкт. И ему требовалось лишь немного времени, чтобы все обдумать, подробно проанализировать.
      - Ин ди экке, - указал он на столик в нише стены-перегородки с занавесом из унизанных бусами нитей, где парочка могла найти хотя бы небольшое уединение.
      Но в подобном заведении парочка кого?
      К его столику вели две покрытые ковром ступеньки, и он стоял за парой замызганных комнатных растений в ненадежно уравновешенных терракотовых кадках; с этого наблюдательного пункта ему открывался приличный обзор почти всего зала по его сторону изгибающейся дугой перегородки. Заняв свое место, сидя спиной к наружной стене, он обвел взглядом помещение. Правда разглядеть чего-либо не очень-то удавалось. В "Альт Дойчехаузе" всегда царил своего рода вечный мрак, даже среди бела дня.
      Народу еще не набилось битком, и не набьется еще часов до десяти, а то и десяти тридцати. А потом он повалит сюда толпой, главным образом, неудачники. Что же касалось геев, то они направятся в "Сумеречный Драй унд Драйциг" неподалеку от Банхоффа, железнодорожного вокзала Шарлоттенбурга, откуда он только что и приехал. А "туристы", те, кто пришел сюда только ради пива, они скоро сцепят руки и будут раскачиваться направо-налево под мелодии одетого в ледерхозен <Ледерхозен - баварские кожаные шорты.>, хлопающего по коленям ум-па-па, ум-па-па оркестра в "Хофбраухаузе" на Курфюрстендам.
      ***
      Боже, как он любил этот город молодым солдатом! А теперь ему бы хотелось убраться отсюда куда подальше.
      И в то же время у Джека Тарнболла зуд пробегал по каждому корню каждого волоса на голове, когда он смотрел на белую шапку пены на своем пиве. Когда спецагент поднял кружку, у него дрожала рука. А когда он прикоснулся к ней губами, то затрепетал уже всем телом. Дармовое пиво, здесь в Берлине. Да при том еще "шультхайс". И никакого Спенсера Джилла, способного остановить его, никакой Анжелы Денхольм, способной разозлиться на него, и никакой.., никакой Миранды.
      Личный ад Джека Тарнболла? Ладно, тогда кто же он тут? Падший ангел? В таком случае - и оставляя за скобками отсутствие Миранды - все могло обстоять лишь так, что он пал в обратную сторону, из ада в рай!
      И снова он спросил себя: да ну? Но этим синтезированным кошмарам полагалось воздействовать совсем не так, не правда ли?
      Он снова окинул взглядом помещение и прислушался. Тихие, журчащие голоса; звон бокалов, бутылок; грохот музыкального автомата, вероятно, наверху. Теневые фигуры, видимые сквозь клубы сигаретного дыма; пылание кончиков сигарет; лица в профиль, мерцающие под жужжание кинопроекторов. И черно-белые фильмы на стенах, искаженные тела, гротескные акты.
      И запах пива и шнапса.
      Тарнболл снова поднял кружку. Быть или не быть?
      Ад или рай, или смесь того и другого?
      Через несколько минут кельнерша - та, смахивающая на панцер <Пандер (нем ) - танк.> барменша, - подошла к нему со второй кружкой пива. И на этот раз:
      - Эссен, - попросил он. - Хабен зи этвас? - Он шлепнул двадцатку на стол, накренился вперед и сжал ей бедро.
      - Боквюрст? - она игриво шлепнула его по руке. - Одер шинкенбротхен?
      - Сэндвич с ветчиной? Да! - одобрил спецагент. - И боквюрст? Хот-дог? Подойдет. С картофельным салатом - я хотел сказать, э-э, картоффельн залат?
      Она кивнула и спросила:
      - Унд сенф?
      - С немецкой горчицей, - вздохнул Тарнболл. И причмокнул:
      - Чертовски верно! - А затем, когда она повернулась и отошла от его столика, поднял свою вторую кружку...
      ***
      Сит-ггуддн радовался от души. Еще со времени своего предыдущего пребывания здесь в качестве фонского наблюдателя, Сит кое-что понял в губительных пристрастиях человечества. А также кое-что в его вожделениях. В тот раз на Королевской Миле в Эдинбурге, в ту ночь под Новый год, он увидел, с какой лихорадочной быстротой поглощают они спиртное, а также увидел, что оно делало с мужчинами. И получил свидетельство из первых рук по части того, какими потаскушками оно могло сделать определенных женщин.
      Конечно, все это было для него "чуждыми" понятиями, но фоны (а теперь ггуддны) хорошо разбирались в обычаях чуждых рас. Приходится разбираться в них, когда занимаешься таким делом, как колонизация. А что касается огромного компьютера, синтезатора, Дома Дверей, - то все это мероприятие вообще было бы невозможным, не умей он проникать в мысли, чувства и эмоции чуждых разумов и расшифровывать их. Но он умел, проникал, расшифровывал, и, благодаря прежним знаниям синтезатора и Сита, последний вполне понимал затруднительное положение Джека Тарнболла. Бурная радость Сита проистекала из того, что Тарнболл не устоял и попал в это затруднительное положение, поддался этому губительному пристрастию, и более того, что ему скоро придется поплатиться за это.
      Телохранитель - агент - Джек Тарнболл? Ха! Стоит лишь отобрать у него грозную силу, его решительность, а потом поиздеваться над ним, указав на его же слабость и разложение всего самого дорогого.., и это совершенно уничтожит его!
      Следя за ним весь последний час, Сит наблюдал за тем, как Тарнболл постепенно впадает в алкогольное оцепенение. Ну, не совсем в оцепенение, пока еще нет... но оно, безусловно, надвигалось. Сущий ад для рослого спецагента? О, да: он быстро настигал его прямо здесь, в этом варианте Берлина. Сит подтвердил первоначальную проекцию синтезатора и согласился с его планом атаки, но также применил, какое сумел, вето по вопросу кратчайшего пути к данной цели. Потому что он, конечно же, хотел насладиться муками спецагента до самого конца. Однако так как компьютер был машиной фонов, у него имелись встроенные реле отключений. Даже сейчас Сит не мог сказать наверняка, насколько далеко позволит зайти синтезатор. Он полагал, что это в основном зависит от степени психической дегенерации Тарнболла ближе к концу теста. Но пока компьютер, похоже, принимал дополнительные директивы Сита.
      Да, принимал их, и все же.., приводил в замешательство, так как одновременно не давал доступа. Сит мог наблюдать за тем, как организуется это тяжелое испытание, как оно воздействует на субъекта, Джека Тарнболла, но не мог "настроиться на его волну" и прочувствовать его с точки зрения спецагента. Надо полагать, синтезатор считал это выходящим за рамки его моральных ориентиров; именно тут и срабатывал один из его отключателей, так как ему не полагалось, чтобы наблюдатель наслаждался муками жертв... (или, скорее, испытаниями тестируемых образчиков).
      Но в любом случае Сит наслаждался, просто наблюдая. Наблюдая, как доставлялось пиво; видя, как спецагент поглощал его, и радуясь, что оно поглощало этого... этого неандертальца. Жалко, что в "Альт Дойчехаузе" нет освещения получше. Но то, как Тарнболл сидел, привалившись к стене, вытянув под столом ноги; то, как он покачивался то в одну, то в другую сторону, когда алкоголь пропитывал его систему, и то, как глядел из-под полуопущенных век на противоположную стену - фактически, смотрел прямо на Сита, но, конечно же, не видя его. Становилось очевидным, что усталость, как психологическая, так и физическая, взяла свою дань. Верно, он закусывал, но съеденное привело лишь к тому, что он расслабился. Оно никак не смягчило одурманивающее воздействие пива.
      Личный ад спецагента? Это пьяное состояние, достижение, которого доставляло ему такое большое удовольствие? Ну, пока еще не его ад - всего лишь пока, - но он теперь уже очень близок. Фактически, выбор времени синтезатор оставлял полностью на усмотрение Сита, так как тот лично организовал начало операции.
      И сам привел ее в движение.., и наблюдал за тем, как мир и мышление Тарнболла дезинтегрируются в хаос, который мог закончится только полнейшим и необратимым безумием.
      И эта последнее соображение было вдохновляющей мыслью, пришедшей на ум в такой удачный момент.
      Локоть спецагента скользнул по мокрому столу, отправив кружку на пол, чтобы разлететься вдребезги, а голова дернулась, сорвавшись с подставленной ладони, и свисла на много принявшую грудь. Сит решил больше не ждать, а действовать немедленно...
      Глава тридцать пятая
      Со звенящим в ушах криком ужаса Анжелы, Спенсер Джилл падал или ему казалось, что падал, достаточно долго. И пока падал, думал: "Если тот мозг был настоящим мозгом, и если мы падаем прямо сквозь какую-то гигантскую личность с головы до пят, то умрем все до одного задолго до того, как ударимся. Или же сразу после падения".
      Да, сумасшедшая мысль.., но, впрочем, разве идея не заключалась именно в этом? Что синтезатор подведет их к самым пределам безумия? Нет, идея не в том. Идея заключалась в этом прежде, до того, как Сит изменил правила. Но теперь не существовало никаких пределов.
      Если они не навязывались самим синтезатором.
      И Анжела тоже должна падать - падала, потому что он по-прежнему слышал ее отзывающийся эхом крик - и Миранда, Фред, Джек, Кину Сун, Барни, и даже (изумительное дело) бедный Джордж Уэйт. Или, может быть, не такой уж и бедный, если им удалось пережить подобное испытание, и если рассудок Джорджа по-прежнему оставался в целости. Такими были некоторые из мыслей Джилла в те секунды, минуты или в любое иное время, когда они падали.
      А затем...
      Хрясъ! И тонкая корка песка поддалась у него под ногами, и он скатился по крутому склону дюны. Джилл всего этого не видел; он скорее чувствовал, чем видел это, так как катился с полузакрытыми глазами. Ожидая боли и даже смерти, он не хотел увидеть приход Костлявой. Тут действовал тот же принцип, какой он использовал мальчишкой на Кипре, когда встречал лицом большую волну - ударит вал, а ты зажми нос и закрой глаза. Или в данном случае, когда сам ударился.
      Поэтому только из-за ощущения, схожего с приземлением на песок, и оттого, что тот осыпался, он автоматически принял его за дюну.
      Ну, а что такое дюна, как не осыпающаяся куча песка? Но это была не куча песка. Джилл понял это, как только перекувырнулся и повалился плечом и лицом в данное вещество.
      А также сразу же понял, где именно находится.
      Не песок, а ржавчина, и не дюна, а насыпь. Боже, железнодорожная насыпь, но для поезда самого странного типа, какой только можно себе представить!
      И тут с насыпи съехала, как на салазках, Анжела, и врезалась ему в спину, вышибив у него из легких то, что осталось от воздуха.
      - Спе-е-е-енсе-е-е-ер! - провизжала она и неистово вцепилась в него, когда раскрыла глаза пошире и уставилась безумным взором на все окружающее. А затем уже ахающим, недоверчивым шепотом:
      - Спенсер, ты знаешь.., знаешь, где.., где мы?
      Он кивнул, начал отвечать или начал бы, если бы тут не прибыл, тявкая и подняв тучу ржавчины, Барни. И тогда, отплевываясь от красных хлопьев этой дряни, Джилл, наконец, произнес:
      - О, да, я знаю, где мы. И место это по-прежнему ничуть не похоже на Канзас!
      Слева сидел Кину Сун, стряхивая трясущимися руками ржавую пыль со своей копны волос. За Суном лежал, распростершись, Джордж Уэйт, головой вниз по склону, наполовину зарывшись в красные окислы. Постанывая, он просто лежал там, не двигаясь. Миранда Марш и Фред Стэннерсли остановились справа от Джилла с Анжелой; явно невредимые, но потрясенные до глубины души, они просто съежились там.
      А затем Миранда вздрогнула, встряхнулась, огляделась кругом. И заметила одновременно со всеми остальными.., что Джека Тарнболла с ними нет.
      - Джек! - она, спотыкаясь, поднялась на ноги, повернулась туда-сюда. Джек!
      - Миранда, - подошел к ней Джилл. - Миранда, не переживай. Он должен быть где-то здесь.
      Но она и слушать его не стала.
      - Джек! Где ты? Ах, ты, дурень здоровенный! Где же ты, черт побери?
      Анжела уже взяла себя в руки и, поднявшись на ноги, велела остальным:
      - Ищите хренова спецагента. - Джиллу впервые довелось услышать, чтобы она употребляла это выражение...
      Но все было без толку. Все остальные были здесь, даже Бар ни. Значит, Тарнболлу тоже полагалось быть здесь. А его не было.
      - Джек! - Миранда теперь выла, спотыкаясь и передвигаясь на четвереньках, когда принялась взбираться на насыпь.
      Кину Сун стоял, опустившись на колено, глядя на Джорджа Уэйта. Анжела подошла к нему и спросила:
      - Он в порядке?
      И Джордж ответил сам:
      - Я не могу, не смею двигаться, - прошептал он. - Моя.., моя голова! Он лежал, повернув голову на бок;, его дыхание выдувало из уголка рта султанчики ржавчины; все остальное его тело не шевелилось.
      - Больно? - Анжела осторожно смахнула ржавчину с волос Уэйта. А затем, чуть менее осторожно, тщательно осмотрела скальп на макушке и на затылке. Ни одного следа - ни единого признака, вообще никаких свидетельств - того, что он когда-либо был иным, кроме как совершенно нормальным! Все следы выросшей из его головы штуки напрочь исчезли.
      - Она? В смысле, я?.. - Джордж дернулся, напряг мускулы, словно проверяя их, и сжал кулаки.
      - Ты в порядке? - вздохнула Анжела. И приложив все свои силы, перевернула его на спину. Джордж немного съехал по склону, затормозил руками и поднялся в сидячее положение. - Ты с этим справился! - заверила его Анжела, - Точно так же, как и все мы, ты справился со своим личным кошмаром.
      Лицо Джорджа было полукрасным от ржавчины, сделавшись еще темнее от прилившей к голове крови. Но искривившая губы, подергивающаяся усмешка выглядела менее чем нормальной, а глаза горели просто малость слишком ярко.
      Анжела подступила поближе и протянула к нему руки:
      - Ты в порядке, Джордж! - заверила она его. Но Джордж не согласился:
      - У-у, - покачал головой он. - Не совсем. - А затем вдруг схватил ее за плечи и принялся трясти:
      - Нет, думаю, я не в порядке, Анжела! - И теперь его усмешка превратилась в своего рода безумную гримасу.
      Джилл схватил Джорджа за грязный воротник, рывком поднял на ноги и ударил наотмашь тыльной стороной руки. Удар застиг его лишенным равновесия и отправил в полет вниз по склону. Джилл последовал за ним, встал, высясь над Уэйтом, и зарычал на него чуть ли не бешено, но бешено от страсти, а не от безумия.
      - Слушай, - прорычал Джилл. - Мы потеряли Джека Тарнболла. Не знаем, как, но потеряли. Миранду это наполовину свело с ума. И потому нам совсем ни к чему, чтобы ты совсем спятил. Анжела права: ты справился со своим личным кошмаром. Так что прими поздравления, Джордж, но не устраивай кошмаров нам! Мне лично, действительно, ни к чему какие-либо иные вдобавок к тем, какие у меня прямо сейчас.
      И слишком ярко горящие глаза Джорджа постепенно поугасли, и, наконец, он моргнул и покачал головой:
      - Кош.., кошмар? - переспросил он затем. - Но, Господи, Спенсер, побывал бы ты там, со мной! Тебе следовало бы почувствовать это! - Голос его представлял собой одно сплошное содрогание...
      - Спенсер! т - прозвучал с высоты дрожащий испуганный крик Миранды. Отсюда я вижу солнце. Но это твое солнце. Я хочу сказать, это - твой мир. Твой безумный машинный мир.
      - Старайся не повышать голос, - крикнул в ответ Джилл, но тихо. Спускайся и не высовывайся. Да, это мой машинный мир, и мы - в ржавой пустыне. Но тут водятся кое-какие машины, о которых ты еще не знаешь. - И, обращаясь к Джорджу:
      - Теперь ты будешь в порядке.
      - Вряд ли, - отозвался тот. - Но хлопот вам доставлять не стану, да.
      Фред Стэннерсли все еще лежал, не шевелясь. Джилл подошел к нему и спросил:
      - Фред, что стряслось?
      Тот посмотрел на него:
      - Это все моя пространственная чувствительность, - прошептал он. Просто пытаюсь подавить ее, вот и все.
      То наше падение. Оно было странным.
      - Ты хочешь сказать, что тебе не удавалось вычислить время? Мне тоже. Оно длилось вечно, но происходило недолго.
      - Что-то вроде того, - кивнул Фред и сглотнул. - Я чувствовал, как мы падаем через какие-то странные места, Спенсер. Или, скорее, вообще через никакое не место. Эта моя чувствительность: она не клаустрофобия, агорафобия или любая иная фобия, какой можно подыскать название. Полагаю, я просто очень сильно осознаю наши три обыкновенных измерения. А пролетали мы только что не через любое из них.
      Миранда соскользнула по склону ржавой насыпи:
      - Спенсер, Джек отсек ту дрянь от головы Джорджа. Он...
      - Да, он постучал в дверь, - подтвердил Джилл. - Тот гигантский мозг был дверью.
      Она схватила его за руку:
      - Так почему же мы здесь, а Джек - нет?
      Джилл покачал головой и отвел взгляд.
      - Он угодил в свой личный ад? - Ладонь Миранды взметнулась ко рту. Без нас? Но как такое может быть?
      К ним подошла Анжела:
      - Когда нас в первый раз забрал Дом Дверей, то случилось то же самое, сказала она. - Только тогда это было еще хуже. Как-то раз мы все отправились каждый своим путем.
      - Но мы все снова соединились, - быстро вставил Джилл. - И такое может случиться опять. Так что еще просто-напросто не все кончено. Миранда, ты только помни одно: где бы там ни оказался Джек, он постарается вернуться к тебе. А мы постараемся сами добраться до него.
      Миранда посмотрела на него и сжала челюсти на узнанный им лад. На манер той железной леди, какую он знал в начале их авантюры.
      - Верно, - согласилась она. И скомандовала:
      - Пошли, все вы. - И (изумительное дело!) принялась снова взбираться на насыпь.
      - Что? - не понял юмора Джилл.
      Она обернулась и посмотрела на него:
      - Куда идут эти поезда?
      - Поезда? - нахмурясь, повторил он. - Ты имеешь в виду, вроде того, что взорвался, когда мы находились в умирающем машинном городе?
      Она кивнула:
      - Куда они едут?
      - В обе стороны, - ответил, пожав плечами, Джилл. - Некоторые выезжают в ржавую пустыню, а другие едут обратно в город.
      - Ну, тут один подъезжает, - сообщила она ему, - и, по-моему, нам следует сесть на него. Мы должны сесть на него, потому что если здесь Джека нет, то мы должны отправиться туда, где он есть.
      И тут Джилл впервые услышал очень слабый, но совершенно безошибочный чуждый лязг безумной машины, словно сошедшей с рисунков Хит-Робинсона: "Бум-бам!.. Бум-бам!.. Бум-бам!" В любом ином месте он знал бы, что она близко, почувствовал бы ее сразу, ощутил бы ее присутствие, но в этом мире его машинный талант работал из рук вон плохо. Окруженный ненормальностью, в ненормальной машинной вселенной с гудящими в голове помехами, смахивающими на гул от гигантской динамо-машины, он старался сосредоточиться, чтобы не слышать его.
      Но Миранда была права. Если поезд ехал сюда, неважно, с какого направления, то им следует проголосовать. И впрямь следует, так как в то время, как поезд был безвредным, тут водилисъ-таки другие машины, которых Миранда, Фред и Кину Сун пока еще не видели, и они "жили" в этой красной ржавой пустыне.
      Анжела схватила Джилла за руку:
      - А что, если он едет в пустыню? Я имею в виду, в глубь нее?
      - Там, в глубине, есть нечто, которое куда больше, чем пара гнезд ржавчервей, - ответил Джилл. - Там есть Дом Дверей - и нам известно, где именно.
      - Но что, если программа изменена?
      - Мы должны надеяться, что эта часть осталась неизменной.
      - А если поезд едет обратно в город?
      - То нам известно, где там двери, - кивнул Джилл. - А также знаем, каких надо избегать. Брось, пошли.
      Кину Сун и Фред помогли Джорджу, который казался хрупким, как бумажная кукла. Миранда ни в какой помощи не нуждалась, она беспокоилась о ком-то другом, она снова поднялась на насыпь так, словно родилась здесь. А Барни, конечно же, опередил их всех.
      - Вон в той стороне город, - показал Джилл, когда все стояли на насыпи. - А в другой стороне - гнезда ржавчервей и Дом Дверей.
      - Ржавчервей? - немного встревожено переспросили хором Фред с Джорджем. Последний, вероятно, читал о них в докладе Джилла, но все еще пребывал в ошеломленной состоянии, непригодном для попыток что-либо толком припомнить.
      - Просто молитесь, чтобы мы не наткнулись на какого-нибудь из них, ответил Джилл.
      Анжела показала вдоль серебряных нитей рельсов на громыхающий объект, становящийся с каждым мгновеньем все больше и больше.
      - Этот поезд едет из города, - определил она. - И значит, мы отправимся к гнездам.
      - Верно, - кивнул Джилл. - Тот же поезд, те же гнезда, та же чертова история. А это означает, что, ржавчервей мы, вероятно, тоже увидим.
      - Тот же поезд? - озадаченно переспросила Миранда.
      - Тот, что взорвался, - ответил Джилл. - Если я прав, то все должно сложиться схожим образом по всем пунктам.
      - Все как прежде, все как прежде, - продемонстрировал Фред малую толику своего привычного чувства юмора, пусть и сомнительного.
      Но Джордж, хотя и стоял теперь на ногах намного тверже, все же выглядел сбитым с толку.
      - Тот, что взорвался? - нахмурился он.
      - Все стало таким же, как было, - попытался объяснить Джилл. - За исключением того, что мы вошли в программу в иное время и в ином месте. На этот раз мы не побывали в городе, и поэтому никакого скорпиона не забили в нутро поезда, и потому поезд не взорвался.
      - Поэтому, - продолжала Анжела, - с этого места в программе все должно произойти примерно так же, как в прошлый раз. Но.., как же мы сядем на поезд?
      - Поищите какие-нибудь куски мусора, утиля, чего угодно, лишь бы побольше, - распорядился Джилл. - Мы свалим все на рельсы. Этот малый по ходу дела расчищает путь, производит ремонт. А когда он остановится поработать с нашим препятствием, мы и заберемся на борт. Идет?
      И все принялись за работу. Даже Джордж...
      ***
      А в "Альт Дойчехаузе", в Берлине тысяча девятьсот семидесятого года, никогда не существовавшем нигде, кроме как в голове и в памяти Джека Тарнболла, начало, наконец, что-то происходить. И началось это с мерцавших на экранах бесстыдной процессии порнографических фильмов. Или правильнее сказать, на совсем особенном экране над стойкой, на том, который находился прямо перед развалившимся на стуле в угловой нише Тарнболлом.
      Первое, что привлекло внимание Джека и приковало к себе его сонный взгляд, это непривычный цвет, тот факт, что фильм перестал быть черно-белым. И это, и его неожиданно высокое качество - в смысле, техническое качество собственно пленки в противоположность сомнительному содержанию - заставило спецагента сосредоточиться. На самом-то деле он дернулся, резко выпрямившись на стуле, чуть-чуть не вскочил на ноги, когда там, прямо у него перед глазами, начал разворачиваться в отличном цвете этот новый образчик порнографии больше натуральной величины.
      Цвет, отчетливые подробности, кажущаяся близость актеров там, где те заполняли центр экрана и, наконец, сами актеры - притянули к себе взгляд спецагента, словно железные опилки к магниту. Их было всего двое, лишь двое актеров, или точнее, игроков, в хорошо освещенной комнате с рельефными, хотя неяркими и разноцветными занавесками и нейтральными коврами, где все выглядело идеально скоординированным - с расчетом приковать взгляд зрителя к круглой постели с черной простыней. И к игрокам, конечно же.
      Игроки...
      Одним из них являлся Сит-Баннермен, стоящий нагим, подбоченясь рядом с постелью, и лицом к зрителям; фактически, лицом к Джеку Тарнболлу. Не возникало никаких сомнений, что с экрана смотрит именно красивое человеческое (нечеловеческое) лицо Сита - или, скорее, лицо конструкции-Баннермена, скрывавшее его истинное, пришельческое обличье - но Тарнболл смог очень даже запросто усомниться насчет его тела. Так как, несмотря на то, что тело было тем же самым, имелось одно огромное отличие.
      Та первоначальная конструкция - Сит-Баннермен, которому спецагент разнес руку (оружие) на несколько алых сарделек той ночью в Киллине, в Шотландии, который попытался растоптать его, словно здоровенный бешеный бык, прежде чем скрыться в ночи - была всего лишь инопланетной конструкцией. А конструкция, инопланетная или любая иная (если она не являлась "куклой" того типа, к которому благоволили лица, имевшие трудности с чисто человеческими отношениями или хитроумной моделью для студентов, изучающих анатомию), не нуждалась в том "оборудовании", которым оказалась снаряжена эта. Фактически, первоначальный Сит-Баннермен был совершенно бесполым. О, с виду-то эта конструкция походила на мужчину, но зачем глубоководному скафандру - или космическому скафандру, если уж на то пошло - пенис и яички?
      Но там, где Тарнболл описывал конструкцию Сита-Баннермена в ее первоначальном виде как "здоровенный бешеный бык", это новое создание он мог бы описать только словами "висюлька, как у быка". И, пожалуй, не преувеличил бы.
      Прочие завсегдатаи "Альт Дойчехаузе" пораженно ахнули. Для них это тоже оказалось в новинку. Вполне естественно, так как демонстрируемое действо являлось сработанным синтезатором сюжетом из кошмара спецагента. Или, скорее, садистским дополнением к программе со стороны Сита.
      Что же касается другого актера - или актрисы - то та находилась на постели, которая, как теперь стало видно, вращалась, но медленно-премедленно. Она стояла на коленях, раздвинув ноги, широко разведя руки в стороны и опустив плечи. И стояла она спиной к зрителю. Все показывалось предельно отчетливо, в черно-розовом цвете на фоне многослойных, неярких комнатных занавесок и шелкрвисто-черном заднике простыней, когда вращение постели постепенно привело ее в профиль, но лицом не к Ситу-Баннермену.
      Именно это и происходило на экране, это послужило прелюдией к откровенно и даже пугающе сексуальной сцене. А вне экрана посетители "Альт Дойчехаузе" впали в совершенно нехарактерное безмолвие. Они привыкли и даже приучились к дешевым, дрянным, бородавки-и-все-такое-прочее порнофильмам.., но это было нечто иное. И в голове у Джека Тарнболла гремел глухой, отдаленный рев, становящийся с каждой секундой все громче и громче, и, затмевая все прочее, когда черная постель продолжала вращаться, стоящая на ней в эротической позе женская фигура постепенно поворачивалась лицом к зрителям.
      Но лицо ее оставалось направленным прочь от камеры, она оглядывалась на проделанный ею путь, и волосы спали ей на щеку и подбородок так, что спецагент не мог пока разглядеть ее лица... Не мог быть уверен в том, что более чем наполовину подозревал. С другой стороны, Сит-Баннермен выглядел вполне уверенным. И даже самоуверенным. Направляя двумя руками свой чудовищный, восставший член, он дождался, пока женщина не оказалась точно на нужном месте, а затем забрался на постель.
      И, Господи, она была готова принять его! Она толкнула зад, насаживая себя! И лицо ее свесилось с противоположной стороны постели, а груди подпрыгнули, когда он вонзал себя в цель, вновь, вновь и вновь.
      А постель продолжала вращаться...
      ***
      Сит-ггуддн смотрел через тот же экран на Тарнболла, как тот сидел в углу с отвисшей квадратной челюстью.
      Его голубые глаза больше не заволакивались туманом под полуопущенными веками, а вылезали из орбит, и тело сделалось напряженным, но (предполагал Сит) бессильно оцепеневшим. И Сит точно знал, что именно видел Тарнболл, так как та же сцена проигрывалась на одном из экранов компьютера в центре управления.
      В самом-то деле Сит оказался в весьма затруднительном положении, решая, на каком же предмете ему лучше всего сосредоточиться: на настоящем человеке или же на целиком вымышленном, созданном компьютером событии, являвшимся частью кошмара этого человека - и все же только половиной его настоящей сущности.
      Потому что другой половиной, наверняка, являлось бессилие самого Тарнболла, вызванное его губительным пристрастием!
      И вот он сидит, застыв на своем стуле - с отхлынувшей от лица кровью и все еще прилипшей к подбородку не то слюной, не то пеной от последней выпитой им кружки пива - и теперь кожа в уголке рта у него подергивалась в тике. Неандерталец, спецагент Джек Тарнболл, бессильный сдержать в узде свою склонность к пьянству и теперь сделавшийся еще более бессильным в силу таких излишеств. А черная постель по-прежнему вращалась, но уже повернулась под таким градусом, где Тарнболлу, наконец, будет позволено увидеть лицо женщины. Лицо Миранды Марш!
      Но такое лицо. Лицо, полное неописуемой похоти, когда ее груди так и подпрыгивали, а рука тянулась назад и вверх у нее между ног, чтобы схватить и потянуть за бешено бьющиеся яйца Баннермена. Истекающий слюной, ахающий рот, дергающийся в гримасе боли, страсти и невыносимого наслаждения. Ноздри раздуты, бешено втягивая воздух, чтобы придать сил ее экзерциям, когда она подавалась назад почти с такой же силой, как эта штука подавалась вперед!
      А потом ее взгляд встретился со взглядом зрителя - а конкретно, со взглядом Джека Тарнболла - и ее покрытые слюной губы изогнулись в ах-какой-понимающей улыбке! И беззвучный, но оглушительный хохот Сита-Баннермена, когда тот сжал ей ягодицы на своем здоровенном колу пениса и продолжал вонзать его в цель, глядя в то же время прямо в глаза спецагенту!
      Внимание Сита сосредоточилось теперь на сексуальном акте. Синтезатор превзошел самого себя. Сит лишь не мог понять, почему же ему дозволили так долго наблюдать. Потому что это, должно быть, самая жестокая из всех мук, грань, где Тарнболл, наверняка, должен опуститься, впав в животное бешенство. Но нет, нет - это будет следующим действием, когда рослого спецагента уволокут отсюда, бросят в камеру и оставят там гнить; и рассудок его тоже будет гнить, с ужасом осознавая, чему он только что стал свидетелем.