Глава 11

Замки. Странники. Проект

За час с лишним до этого произошло следующее. Внимательно следя за тем, чтобы не столкнуться с летучими мышами, Карл Вотский вел свой мотоцикл по усыпанной камнями равнине к возвышающимся над ней фантастическим скалам, стоящим на востоке, как часовые. Первоначально его инстинктивно потянуло к проходу в ущелье и к блеклому диску солнца, которое виднелось над седловиной каньона. Однако когда он уже проделал половину пути к началу ущелья, солнце скрылось, и от него остались лишь розовые полоски на фоне необычайно темного неба.

Горная цепь, простираясь с востока на запад, сколько видел глаз, выглядела теперь лишь чередой темных силуэтов, верхушки и грани которых были подсвечены золотом там, где на них падал свет луны; само небо над горами было темно-синего цвета с легким оттенком желтизны. Поскольку в этом мире явно наступала ночь, Вотский предпочел езду по открытой местности, освещенной луной, путешествию п6 чернильно-черному проходу. Он никак не мог знать, что по ту сторону перевала день продлится еще примерно в течение двух земных суток.

Именно поэтому он развернулся. Ярко сверкая фарой, мотоцикл понесся к скалам. По мере того, как его глаза привыкали к лунному свету, а под слегка вихляющими после аварии колесами накручивались мили, Вотский начал замечать загадочные, словно парящие в воздухе, образования в девяти-десяти милях к востоку, замечать с чем-то большим, чем обычное любопытство. Не виднелись ли там башни с огнями на их верхушках? Если это так и если там были люди, то что это могли быть за люди? Некоторое время он размышлял над этим, а потом на его пути появились летучие мыши. Но не те хрупкие создания, которые жили в земном мире!

Трое из них, примерно с метровым размахом крыльев, спикировали на него, заставив его резко свернуть. Их мембранообразные крылья с мягким шуршанием быстро трепетали в воздухе. Похоже, они принадлежали к тому же виду, что Контакт Четыре: вампир Desmodus. Вотский и понятия не имел, что именно привлекло их — возможно, это был рев мотора мотоцикла, громкий и странно звучащий в этом совершенно тихом пространстве. Но когда одна из летучих мышей пересекла луч света фары...

Полет существа немедленно стал неуверенным, даже хаотичным. Замерев на мгновение в воздухе, оно издало пронзительный высокий писк, ударивший Вотского по ушам, на который тут же откликнулись встревоженными криками оба собрата существа. Теперь русскому пришло в голову, каким образом можно попытаться избавиться от них. Возможно, они были безвредными, всего-навсего любопытными существами; вампиры они или нет, но вряд ли они собирались атаковать человека активного и быстро передвигающегося. Однако он никак не мог отвлекаться на посторонние вещи, ведя машину по этой неровной поверхности. По сухой пыльной почве равнины тут и там валялись булыжники, были видны валуны, а кое-где трещины. Ему было необходимо полностью сконцентрироваться на управлении мотоциклом, не отвлекаясь на это трио резвящихся летучих мышей.

Поэтому он остановил машину, достал из упаковки мощный электрический фонарик и дождался момента, когда летучие мыши вновь приблизились к нему. Та, которую он уже успел “ослепить”, держалась подальше, наблюдая за происходящим с высоты. Однако вскоре две другие приблизились. Покружив над ним, они стали пикировать сверху, а Вотский направил на них фонарик и нажал на кнопку, залив их потоком ослепительного света. Вот это да! Парочка столкнулась в воздухе и, сцепившись, врезалась в землю. Оказавшись на земле, они расцепились и, хлопая крыльями, тревожно подпрыгивая, начали издавать пронзительные вибрирующие крики. Затем одна из них сумела взлететь, но другой повезло меньше.

Автомат Вотского почти перерезал пополам существо, забрызгав его кровью близлежащие камни. И когда замерло стрекочущее эхо выстрелов, два уцелевших существа исчезли. Тогда он несколько раз погудел мощной сиреной, чтобы прогнать их побыстрее...

Это произошло двадцать минут назад, и с тех пор его никто не беспокоил. Он замечал, что время от времени в высоте мелькают какие-то тени, но ни одна из них не приближалась так близко, чтобы ее можно было разглядеть. Он был доволен этим, потому что наверняка знал: он больше не должен тратить патроны на убийство летучих мышей! Так же, как этот англичанин Майкл Симмонс, он прекрасно знал, что в этом мире есть вещи похуже летучих мышей.

К этому времени прояснилось еще одно обстоятельство: он был прав — на верхушках уже не столь отдаленных парящих сооружений действительно горели огни. Ближайшее из них находилось милях в пяти, а дальше были разбросаны остальные, — по всей равнине, — так что те, которые находились подальше, едва угадывались даже в ярком свете луны. Основания этих сооружений были засыпаны щебнем, укреплены стенами и земляными валами. В ближайшем из них, изрезанном какими-то прожилками, огни попеременно вспыхивали и гасли; в темное небо из нескольких труб взвивался дым, прикрывая на время бледные звезды; меньшие строения выглядели попроще — используя естественный рельеф, кто-то лишь слегка доработал его. Однако эти огромные каменные здания, венчавшие массивные утесы, можно было в точности определить только одним словом: замки!

Кто их построил, когда и зачем, — все это еще предстояло выяснить, но Вотский был уверен в том, что это дело рук человека. Воинственных людей! Таких людей, с которыми этот русский умел иметь дело, как ему хотелось надеяться. Конечно, это сильные люди... И вновь его глаза обратились к ближайшей башне, к этому огромному странному строению, которое, как бы нахмурясь, подобно часовому, внимательно вглядывалось в окружающий пейзаж.

Через несколько секунд, вновь обратив все свое внимание на опасную дорогу, Вотский обнаружил, что придется воспользоваться тормозами. Низкая стена, сложенная из валунов, казалось, сама вырастала из этой каменистой почвы, простираясь далеко на равнину влево, а вправо — до самого подножья гор. Стена эта, должно быть, была пяти футов высотой, и чуть меньше была ее ширина у основания. Сооруженная, вне всяких сомнений, человеком, она была... чем-то вроде границы? Русский повернул машину к югу и, продвигаясь к подножью холмов, высматривал проход в ней. Однако впереди стена, как выяснилось, переходила в слегка наклонный эскарп из выровненного камня, на который, как знал Вотский, его машина не могла бы въехать. Да если бы и могла, он не стал бы этого делать. Разочарованный, он развернулся и остановился, задумчиво разглядывая окрестности.

С этого возвышенного наблюдательного пункта открывался гораздо лучший обзор. Сидя в седле мотоцикла, он осознал, что пытается оценить размеры этих могучих колоннообразных сооружений.

Ближайшее из них имело в основании сечение не менее двухсот метров, постепенно сужаясь примерно наполовину к полуторакилометровой высоте башенной кладки. Эта башня состояла — ну да, из каменной кладки! Естественная, как любое из образований аризонского Большого Каньона, скала поражала только своим размером и тем, что было надстроено на ней. Однако пока глаза его пробегали вдоль всей гигантской высоты комплекса, он заметил какую-то активность в районе темного зева огромной пещеры поблизости от верха утеса.

Он прищурил глаза, пытаясь получше рассмотреть происходящее. Так чем же было... вот это?

Вотский знал, где лежит бинокль — в спешке, когда ему мыслилось, мягко говоря, не совсем ясно, он сунул его на самое дно рюкзака. Все это, конечно, очень хорошо, но ему не хотелось тратить время на то, чтобы добывать бинокль оттуда. Но глядя на весь этот комплекс со множеством пристроек, как будто противоречащих законам тяготения, со сторожевой башней, а теперь еще с какой-то подозрительной активностью в...

Вдруг что-то вылетело из зева расположенной наверху пещеры! По спине Вотского поползли мурашки, а его мясистые губы приоткрылись, обнажив зубы, которые все еще побаливали от удара, нанесенного локтем Симмонса. Он глубоко вздохнул, напрягая взгляд, пытаясь различить, что же такое парит в высоте, подобно черному кипящему облаку, делая медленные круги вокруг огромного утеса и понемногу снижаясь.

А в следующий момент кровь отлила от его лица, потому что он понял, чем может быть Это, которое парило вверху — близнецом Контакта Один! Чужой дракон в небе чужого мира!

Вотского парализовал страх, однако ненадолго. Неподходящее было время для того, чтобы впадать в панику. Он выключил зажигание и, держась поближе к стене, по инерции съехал по плавно наклоняющейся территории от предгорья обратно на равнину. Там он высмотрел массивную груду камней и пристроил мотоцикл среди них. Луна, передвигавшаяся по небу, похоже, с необыкновенной быстротой, висела теперь почти прямо в зените, отчего скрыться в тени было трудно. Найдя небольшое затененное место, Вотский спешно начал распаковывать рюкзак, вставил в автомат полностью заряженный магазин и еще один сунул в карман комбинезона. Затем он изготовил к бою свой портативный огнемет и, хотя был неверующим, подумал: “О Боже! И это все, что у меня есть против этой Твари!”.

Между тем “Тварь” успел сделать вокруг утеса несколько кругов и теперь снизилась до высоты примерно в тысячу футов. Неожиданно она резко развернулась в направлении равнины и начала быстро расти в размерах, продвигаясь как бы нырками, — то есть меняя высоту, — прямо к тому месту, где прятался Вотский. И тогда он понял, что бесполезно притворяться перед собой, бесполезно надеяться, что полет этой штуковины лишь случайно совпал с его пребыванием здесь. Это... существо... точно знало, что он находится здесь, оно искало его!

Существо пролетело над ним, отбросив на равнину огромную тень, похожую на быстро перемещающуюся с места на место гигантскую кляксу. И теперь Вотский, взглянув вверх, смог оценить его размеры. Пусть с небольшим, но все же с облегчением, он заметил, что существо не столь велико и выглядит не так ужасно, как штуковина, которая наполовину разрушила Печорск. Футов пятидесяти в длину, с чуть большим размахом крыльев, по форме оно отдаленно напоминало большую земную манту — рыбу-дьявола — с длинным развевающимся хвостом, позволявшим поддерживать равновесие. Однако в отличие от манты, существо, по всей его нижней поверхности, было усеяно гигантскими немигающими глазами, глядящими одновременно во всех направлениях!

Затем существо сделало левый разворот и начало возвращаться, одновременно снижаясь, и, наконец, село на подушку из собственных мясистых крыльев, подняв при этом облако пыли, на некоторое время скрывшее его. Существо приземлилось не более чем в тридцати-сорока метрах от Вотского. Когда пыль улеглась, Вотский увидел, как оно ворочается, вращая тем, что можно было, пожалуй, назвать головой, туда-сюда, в манере, которую следовало определить либо как независимую, либо как бесцельную.

Да, оно было независимым... и... теперь незагруженным! Только сейчас русский увидел упряжь этого существа и пустое седло из искусно украшенной кожи, укрепленное на его спине. Теперь он увидел человека, стоявшего на земле возле существа и глядевшего в направлении его укрытия. Он разглядел его в достаточной степени, чтобы понять, что это не человек — вернее, не совсем человек. Скажем, точно такой же “человек”, как тот, которого сожгли на дорожке в Печорской пещере: воин, восклицавший “Вамфири".

Он пристально смотрел, казалось, прямо на Вотского, а затем начал медленно разворачиваться. Перед тем, как он повернулся, Вотский успел заметить его красные глаза, горевшие на лице, словно огонь. Но больше, чем лицом Вамфири, русский был обеспокоен боевой рукавицей, надетой на его правую руку. Он знал, каким сокрушительным действием может обладать это оружие.

Вотский сидел в тени тихо, как мышка. Он не двигался, не дышал и не моргал глазами. Воин завершил оборот, затем поднял взгляд вверх и некоторое время смотрел на замок на вершине утеса. Он расставил ноги пошире, уперся ладонями в бедра и склонил голову на сторону. А потом издал высокий пронзительный свист, который заставлял вибрировать барабанные перепонки сильнее, чем обычный звук. Откуда-то с неба свалилась пара уже знакомых силуэтов; они сделали вокруг него круг, а затем направились прямо туда, где Вотский сидел, скорчившись, в тени валунов. Это было настолько неожиданно, что русский был захвачен врасплох.

Одна из летучих мышей чуть не задела Вотского вибрирующим крылом, так что ему пришлось нырнуть в сторону, чтобы уклониться. Короткий ствол автомата звякнул о камень, и он понял, что скрываться уже бесполезно. Воин вновь взглянул на него, свистом отозвал летучих мышей и медленно двинулся вперед... Теперь в его движениях уже не было никакой неуверенности. Он точно знал, где прячется его добыча. Его красные глаза горели огнем, и он усмехался странной, сардонической улыбкой; прядь волос, свисавшую до сих "пор набок, он отбросил назад; он шел гордо, высоко подняв голову и широко расправив плечи.

Вотский позволил ему подойти на двадцать шагов, а затем вышел из укрытия на освещенную желтым светом полумесяца каменистую равнину. Он прицелился и выкрикнул:

— Стоять! Стой на месте, мой друг, или сейчас тебе настанет конец! — однако голос его дрожал, и воин, похоже, понимал это. Он даже не изменил походку, продолжая идти прямо вперед.

Вотскому не хотелось убивать его. Ему хотелось попытаться научиться жить здесь, а не умереть в какой-нибудь вендетте из-за убийства этого горячего храбреца. Русский предпочел бы договориться, вместо того чтобы воевать против всего окружающего мира. Он перевел автомат на одиночный огонь и сделал один выстрел над самой головой наступавшего воина. Пуля прошла так близко от головы, что пучок волос взметнулся вверх. Воин остановился, посмотрел наверх и понюхал воздух, а Вотский крикнул ему:

— Слушай, давай поговорим, — он поднял свою левую руку, протянув открытую ладонь в сторону воина и опустив автомат вниз, к земле. Это был лучший способ, который он мог придумать для того, чтобы продемонстрировать свои мирные намерения. Одновременно, однако, большим пальцем правой руки он перевел оружие на автоматический огонь. В следующий раз, когда он нажмет спусковой крючок, он нажмет его не впустую.

Воин поднял руку и потрогал свой пучок волос. Потом он вновь отпустил его и подозрительно понюхал пальцы плоским носом с оттопыренными ноздрями, сильно смахивающими на свиное рыло. Затем его глаза расширились и стали круглыми, как монеты цвета крови. Он прорычал фразу, которую Вотский то ли понял, то ли угадал ее содержание по тону: “Что? Ты осмеливаешься угрожать мне?”. Потом воин поднял правую ладонь к правому плечу, как бы отдавая салют. Его боевая рукавица была пока закрыта, но, отсалютовав, он распахнул ее, продемонстрировав полный набор лезвий, стилетов и крючков.

Он слегка согнул ноги, пригнулся вперед, приняв боевую стойку и приготовившись броситься на Вотского. Русский, однако, не стал дожидаться этого. С дистанции всего в шесть или семь шагов он вряд ли мог промахнуться. Он нажал на спусковой крючок, дав очередь, которая рассекла туловище завоевателя струей смертоносного свинца... Во всяком случае, он ожидал этого эффекта.

Однако работнику КГБ здорово не повезло с его оружием. Совершенно нелепая случайность — патрон с дефектом! — и автомат, сделав три-четыре выстрела, заклинило. Вотский намеревался рассечь тело воина очередью крест-накрест — вначале справа-налево и снизу-вверх, а потом наоборот. Вообще должно было хватить обычной, очереди из автомата, состоящей, как правило, из пятнадцати или двадцати пуль, половина которых попадет в цель.

Однако оружие сделало всего три-четыре выстрела, причем ни один из них не был точно прицельным.

Первая пуля скользнула по боку воина, вырвав кусок плоти так, будто по ней прошлась зазубренная пила; вторая попала примерно в то место, где ключица переходит в плечевой сустав; одна или две пули вообще пролетели мимо. Впрочем, и первые, два выстрела, подобно ударам молота, остановили бы любого воина Земли. Здесь, однако, была не Земля, а целью — не обычный человек.

Отброшенный назад и опрокинутый силой удара в плечо, он распластался в пыли, но уже в следующий момент сел и, еще не вполне придя в себя, стал озираться. Вотский, громко выругавшись, выдернул магазин из автомата, оттянул затвор и взглянул в боевую камеру. Патрон, с пробитым капсюлем, но не сработавший, оставался в стволе. Он встряхнул автомат, пытаясь высвободить заклинившийся дефектный патрон; бесполезно — его нужно было теперь осторожно выуживать оттуда. А к этому времени воин уже вновь стоял на ногах.

Вотский сунул автомат за пояс, чтобы он ему не мешал, и отстегнул ствол огнемета. Включив зажигание, он снял оружие с предохранителя. Когда раненый воин вновь пошел на него. Вотский сделал последнюю попытку к примирению, приняв ту же самую позу, что в первый раз, то есть показав нападавшему свою открытую ладонь. Возможно, тот воспринял данный жест как оскорбление; во всяком случае, в ответ на это движение Вотского раздался лишь разъяренный рык. Затем, несмотря на простреленное правое плечо, воин поднял руку с боевой рукавицей, распустил веером все ее ужасные инструменты и продемонстрировал их своему противнику.

— Если хватит — значит, хватит! — пробормотал русский. Он дал противнику пройти еще три-четыре шага, приподнял ствол огнемета и нажал на спуск. Небольшой голубой запальный огонек на кончике ствола превратился в белое копье из ревущего пламени, вылетевшего и мгновенно лизнувшего весь левый бок воина. Обожженный, тот завопил от боли и страха, отпрянул назад, а затем упал и начал кататься в пыли и грязи, пытаясь погасить наконец пламя. Дымясь, он кое-как встал на ноги и неверным шагом направился к своему “скакуну”. Но Вотский решил, что, начав дело, следует довести его до конца.

Он последовал за дымящимся воином, снова приподнял ствол огнемета... и застыл от неожиданности!

Воин Вамфири бросал своему животному резкие жесткие приказы, которые оно слушало и которым повиновалось. Масса его серого тела завибрировала, а крылья распростерлись, как гигантские паруса. Существо начало размахивать ими, распрямляя для того, чтобы взлететь. Выбросив то, что показалось Вотскому кучей розовых червей, развернувшихся, как пружины, и слегка подбросивших существо вверх, оно распласталось в воздухе, словно гигантское полотно липкой грязной ткани. Его “черви-бустеры” вновь втянулись в тело, и оно начало парить в воздухе, покачиваясь из стороны в сторону и маневрируя с помощью хвоста. Когда тело его перестало быть таким плоским, каким было вначале, а крылья начали ритмично бить воздух, на нижней поверхности вновь сформировались глаза, вращавшиеся и глядевшие в разных направлениях. Затем они отыскали цель, и все одновременно уставились на русского.

Вотский отступил назад. Существо летело прямо на него; Вотского уже накрыла его тень — рыбообразной формы, черная, как чернила. На его нижней резиноподобной поверхности раскрылась гигантская пасть с рядами шипов. Вотский споткнулся и упал. Существо нависло над ним, издавая при этом невыносимую вонь, отделился какой-то кусок плоти, испещренной крючками, схватил Вотского за одежду, и вокруг него захлопнулась холодная влажная тьма.

Палец его продолжал лежать на спусковом крючке огнемета, но нажать на него он не решался. Сделав это здесь, находясь внутри существа, он в первую очередь сжег бы сам себя! Здесь был воздух, которым вполне можно было дышать, пусть вонючий и застойный. Все ощущения в целом были происходящим наяву клаустрофобическим кошмаром, который продолжался и продолжался.

Находящиеся во внутренней полости существа газы подействовали на него, как наркотик. Вряд ли сознавая, что с ним происходит, Вотский потерял сознание...

Для Джаза Симмонса “все началось” означало примерно пять секунд, в течение которых он должен был принять решение; то есть это заняло бы пять секунд, если бы рядом с ним не находилась Зек Фонер, которая могла помочь советом. Сам он принял решение в течение двух секунд, и когда от большой тени утеса начали отделяться несколько маленьких теней, уже готов был действовать, и тогда она предупредила его:

— Джаз, не стреляй!

— Что? — он не верил своим ушам. Эти тени были группой мужчин, которые собирались окружить их. — Не стрелять? Ты знаешь этих людей?

— Я знаю, что они не сделают нам ничего плохого, — выдохнула она, — что мы для них представляем большую ценность живыми, чем мертвыми... И что если ты сделаешь хотя бы один выстрел, то уже не услышишь даже его эха! В данный момент на тебя направлено по меньшей мере полдюжины стрел и копий. Я думаю, что и на меня.

Джаз опустил автомат, но медленно, неохотно.

— Вот это называется “доверять своим друзьям”, — невесело пробормотал он, а потом стал разглядывать толпу пригнувшихся мужчин, крадучись окружающих их. Наконец один из них выпрямился и, вздернув голову, обратился к Зек. Он говорил жестко, гортанно, на каком-то диалекте или языке, который Джаз — он почему-то был уверен в этом — должен был понимать. И когда Зек ответила мужчине на том же языке, он действительно опознал его. Во всяком случае, опознал — не более того. Это был очень упрощенный и каким-то образом деформированный румынский язык!

— Хо! Арлек Нунеску! — сказала она и продолжила:

— Пусть обрушатся горы, и пусть солнце расплавит замки Вамфири. Но что происходит?! Неужели ты преследуешь и угнетаешь братьев своих Странников?

Теперь, когда Джаз опознал язык, ему легче было сосредоточиться на понимании содержания разговора. Его знание группы романских языков было поверхностным, но это никак нельзя было назвать полным отсутствием знания. Кое-чему он научился у отца, чуть меньше узнал в процессе учебы, а остальное угадывал инстинктивно. Вообще, у него всегда был нюх на языки. Этот мужчина — Арлек — да и все остальные, окружившие их, и те, которые только сейчас начали показываться из укрытия, были цыганами. Таким, во всяком случае, было первое впечатление Джаза — толпа цыган. Это лежало на них, как печать, такая же несмываемая, какой она была в мире, оставшемся позади, по ту сторону Врат. Темноволосые, подвижные, стройные и смуглые. Они ходили с длинными немытыми волосами, но их бедная, просторная, обвисавшая одежда, тем не менее, была выдержана в одном стиле и выглядела по-своему щеголевато. Единственной фальшивой ноткой в этом типично цыганском образе было то, что у нескольких из них были арбалеты, а остальные были вооружены заостренными деревянными пиками. Если не считать этого, то Джаз видел подобных людей во всех странах мира — старого мира, во всяком случае.