Глава тридцать седьмая

Сит-ггуддн смеялся, трясясь от инопланетного эквивалента смеха, при виде созданных компьютером визуальных эффектов: Сит-Баннермен, занимающийся брутальным сексом с охотно предающейся этому акту вымышленной Мирандой Марш. И смеялся, глядя на Джека Тарнболла, который, по мнению Сита, был совершенно бессилен что-либо предпринять.

Картинка на обзорных экранах представлялась ему отталкивающей, но компьютерное секс-шоу приковало большую часть его внимания. Мысль о том, что обернись дело по-иному, возможно, он сам бы управлял конструкцией, как этот наделенный фантастическим оборудованием Баннермен на экранах, и при иных обстоятельствах он устраивал бы подобное представление с настоящей самкой, делая себя самого инструментом грядущего помешательства Тарнболла... Такая мысль завораживала Сита. До такой степени, что он почти не обращал внимания на происходящее в синтезированном «Альт Дойчехаузе» тысяча девятьсот семидесятого года. А мог бы и обратить! Хотя бы на то, что события развивались не совсем так, как предусматривалось.

— А Тарнболл...

Вплоть до порно-шоу с участием Сита-Баннермена и Миранды Марш программа разворачивалась примерно так, как и предвидел рослый спецагент. Прямо со слова «поехали» он более или менее понимал, почему оказался здесь, в берлинском районе Шарлоттенберг, который хорошо изучил ранее, когда был совсем молодым солдатом: он попал сюда «только выпить пива». В его личном кошмаре представилась «возможность» вернуться к пагубному пристрастию и снова изменить своей столь часто провозглашаемой решимости покончить с пьянством.

А какое место подходит лучше? Если бы требовались доказательства, подтверждающие подозрения спецагента, то вполне достаточно барменши, завалившей его бесплатным пивом. Уж такого-то определенно не могло случиться в том Берлине, который он когда-то знал.

Легкость, с какой ему удалось выдать себя за офицера (или, скорее, доверчивость и участие в этом обмане капрала ВПСШ) выглядела попросту сомнительной. Тарнболл в свое время свел тесное знакомство с несколькими чинами военной полиции, но ни один из них не оказал ему никаких услуг, не говоря уж о том, чтобы предложить деньги. Наоборот — они все без исключения причинили ему уйму неприятностей! Хотя и следует признаться, по веской причине.

И, в-третьих, существовал еще и ключ, которым он воспользовался, чтобы отрыть двери в раковом мозгу Уэйта. Ключ из хитиновой брони — фрагмент клешни скорпиона. Ключ-то повернул именно он. Он, Джек Тарнболл, «постучал» в ту чудовищную дверь, совершая, как ему думалось, акт милосердия. Отчего и ухнул, как в омут головой, в этот синтезированный Берлин со всеми его искушениями и пока еще неизвестными опасностями. В борьбе с ними он должен устоять в одиночку. Или пасть.

Таким образом, он угадал правду о происходящем: это был его личный, самый страшный кошмар — место, где он мог с легкостью снова превратиться в насквозь проспиртованную развалину. Именно таким его нашли люди Джорджа. Следовательно, здесь его успехи и честные намерения по отношению к Миранде Марш могли понести непоправимый урон, он мог здесь даже погибнуть. Зачем бы еще Сит выделил Тарнболла и разлучил со спутниками? А главное — с Мирандой Марш.

Противостоять придется не только крепким напиткам. Тарнболл это понимал. Спиртному предназначалось ослабить его, лишить человеческого достоинства и снизить способность драться в ходе настоящего противостояния. Поэтому он решил сопротивлялся, как мог...

Сначала было трудно. Пиво выглядело таким хорошим, а Тарнболл пережил столько испытаний... Но ведь и его коллеги пережили ничуть не меньше, и все показали себя более значительными, более сильными, чем их наихудшие страхи.

Поэтому воля вооруженного этим знанием спецагента укрепилась. Несмотря на то, что он сидел, развалясь с затуманенным взором, а пенящееся пиво постоянно поступало к нему на столик, и уносились пустые кружки, спиртное все же не попадало к нему в желудок. И чего бы там ни придумал для него Сит (а это непременно случится, если он достаточно долго будет сидеть здесь, ничего не делая), Тарнболл с каждым мгновением накручивал себя, готовясь к неизбежному.

Вот потому-то секс-шоу при всей чудовищности выдумки и вполне очевидном скрытом смысле оказалось более слабым ходом, чем ожидал Джек. Спецагент ожидал действия, но совсем не такого рода. Его отвращение, остолбенение, продлившиеся несколько секунд, хотя секунды эти показались ему часами, мигом испарилось при стуке солдатских ботинок по половицам «Альт Дойчехаузе» и при виде появившихся из-под арки в перегородке трех субъектов в форме ВПСШ. И когда черный капрал заорал: «Взять его, ребята», — Тарнболл уже очутился на ногах.

Поникшие комнатные кустики в терракотовых горшках опрокинулись, вывалив на пол грязь, состоящую из земли, сигаретных окурков и останков пауков... но, главным образом, из галлона пива! Эта смесь поразила подручных капрала, когда те добрались до предпоследней ступеньки, и Тарнболл врезался в них, пока они не успели оправиться. Один из них полетел назад, каблуки его ударились о нижнюю ступеньку. Потеряв равновесие, он наткнулся на столик, за которым сидел увлеченно смотревший секс-шоу рослый толстый немец. А поскольку это был Берлин Тарнболла, то немец нанес военполу второй удар, швырнувший его прямо сквозь разнесенный в щепы столик. Другой младший военный полицай столкнулся с капралом, и оба бухнулись на пол.

Спецагент перепрыгнул через них, его камуфляжная куртка распахнулась, и пистолет-пулемет со сложенным прикладом вскинулся на всеобщее обозрение. Один длинный шаг перенес Тарнболла к стойке. Спецагент оперся рукой о стойку и прыгнул ногами вперед прямо на экран.

Диктовалось это не доблестью, а здравым смыслом. Догадываясь, чем именно являлся экран на самом деле, он стрелял, прошивая его выстрелами в упор. И ноги его прошли насквозь, когда экран (или дверь) распался на осколки и зазвенел кристаллическим градом по стене...

По тому, чему полагалось быть стеной.

Что же касалось Сита...

У него имелось целых три секунды на усвоение урока, и срок этот оказался недостаточно большим. По-прежнему прикованный к состряпанной компьютером порнотени, Сит с большим опозданием понял, что же идет не так. И понял это, лишь почувствовав боль. Боль!

В него попали! В верхнюю часть одного из трех его стабилизаторов! Он ранен! Не смертельно, нет, но рана привела в бешенство! И Тарнболл, этот «неандерталец» или ггудднский эквивалент данного понятия, летел к нему через экран! Он уже находился прямо здесь, в центре управления!

— Гребаная тварь! — прорычал рослый спецагент, отскакивая вверх от странно упругого пола. — Ты — уродливая гребаная тварь! — От бешенства Тарнболл не сумел толком сориентироваться. Хуже того, у него заклинило автомат. Или же, что еще хуже, попросту закончились патроны. Черт, а ведь он мог бы поклясться, что оставалось еще на пару выстрелов! Нужно вспомнить, что там говорил Джилл об этой проклятой медузе? Создание, привыкшее к низкой гравитации? Значит, то устройство-пояс, стягивавшее Сита примерно посередине, какой-то компенсатор?

Спецагент бросился вперед, а Сит, вроде как плавая в воздухе, отлетел назад к панели управления, пытаясь сфокусировать охваченные паникой мысли на выборе нужных «кнопок». Тарнболл теперь находился от него в пределах досягаемости, переложив автомат в левую руку, в то время, как в правой у него...

Фрагмент клешни скорпиона! Фонский металл! И Тарнболл замахнулся им на гравитационный пояс Сита!

— Это тебе за всех! — крикнул рослый спецагент. — Особенно за Миранду. Считай себя грязным пятном, Сит!

Клешня описала стремительную дугу, но недостаточно стремительную. Сит нашел нужные кнопки и нажал их, возвращая себе управление компьютером синтезатора. Клешня просвистела в воздухе, а Тарнболл потерял равновесие, бесполезно закружившись во внезапно «изменившемся» центре управления.

Сит все еще плавал там, в воздухе рядом со странным пультом — панелью из «бесформенного» материала, который выглядел скорее цветом, чем материей. Сам центр, и Сит вместе с ним, и весь радужного оттенка пульт управления, казалось, удлинились, оставляя спецагента на одном конце помещения, а пришельца — на другом...

Точь-в-точь тот же эффект, которого Сит добился, когда Тарнболл и его коллеги оказались здесь в первый раз: сбивающее с толку искривление или растяжение пространства. Вот так же вновь напитанный энергией Замок на скале с маяком увеличился, вобрав их в себя. И эффект этот был ни в коем случае не иллюзорным... а автомат не работал. Но даже если бы он не заклинил, инстинкт предсказывал, что пулям не добраться до Сита, покуда его «пальцы» лежат на пульте управлении. Что бы там ни вклинивалось между ними, оно просто-напросто расширит разрыв. Как расширяло даже сейчас!

Центр стал туннелем с текущими, многоцветными стенками. Тарнболл уже видел такое у него закружилась голова от явного ускорения. А затем, миг спустя, все сжалось до нормального размера, и спецагент потерял равновесие и сел...

В ночь и туман, погрузившись на восемь-девять дюймов в болото!

«Черт, опять то местечко!» А прямо под ним поднимались на поверхность горбатые фигуры, тогда как ярдах в двадцати пяти из грязи вырастала дверь. Тарнболл знал, какой она будет с виду, и оказался прав.

Из окованного железными полосами дуба, сводчатая и массивная, изукрашенная, готическая и угрожающая, та дверь. Но это куда лучше, чем то, что выпирало из жидкой грязи. Да любой путь бегства лучше закрученной в массивную спираль раковины улитки и ее обитательницы. Лучше не встречаться с этой тварью с гофрированной, голубовато-серой ногой, выдвигающейся, чтобы подтолкнуть создание к парализованному на миг спецагенту. С этими внимательно следящими за ним светящимися зелеными глазами, с этим трепещущим в предвкушении обеда языком, нетерпеливо снующим в пасти, словно полотно бензопилы, под покатой, жутко подвижной мордой на конце напрягающейся, вытянутой шеи...

Спецагент был человеком рослым, но не настолько рослым. Он побежал к двери в Дом Дверей, стопы его погружались в грязь, потом он ушел в эту жижу по голень, и дальше вплоть до бедер, прежде чем добрался.

И вопрос заключался в том, кому или чему удастся попасть туда раньше: ему или ближайшей из огромных улиток. Даже когда он приложил последнее, отчаянное усилие и прыгнул к дверному молотку, нечеткий, бахромчатый язык отставал от него на какие-то жалкие несколько дюймов. Оставалось возблагодарить свои счастливые звезды за то, что бежал трезвым, куда более трезвым, чем бывал когда-либо.

Он все-таки успел постучать, прежде чем язык скользящей по трясине зверюги-чудовища, рвущий брюки его камуфляжного обмундирования, сумел добраться до него в кислотной вони улиточной слизи. Один неистовый сокрушительный удар огромным железным, похожим на вопросительный знак молотком по готической двери...

Которая сразу же распахнулась и засосала его.

Солнце на планете безумных машин Джилла почти зашло. Веер из отливающих металлом лучей торчал из дюнного горизонта, словно нарисованный, наполовину загороженный самым дальним из трех гнезд ржавчервей. Но даже здесь, в этом машинном мире, сумерки были странным временем, скверным для того, чтобы судить о расстояниях, полагаясь только на зрение. Одна горка ржавчины мало чем отличается от другой.

— Берегись! — раздался предупреждающий крик Стэннерсли, когда более крутая сторона дюны рухнула чуть ли не у них под ногами. Они находились на гребне, располагая свои салазки из кожи червей для последнего спуска. Последнего, потому что странные сумеречные искажения солгали в их пользу: люди оказались куда ближе к конусообразному Дому Дверей, чем им представлялось. Вот он стоит — с расходящимися веером ржавыми пандусами и стержнем, вздымающимся ввысь, словно он тянется к одинаковым шарикоподшипниковым звездам, похожим на пулевые отверстия в исполосованном охрой куполе неба.

Этот последний спуск по пологому склону доставит их к штуке, похожей на плотную ржавую окружность футов в пятьдесят. Рядом лежало подножье ближайшего пандуса. Один последний спуск, и бешеное карабканье по той раздавленной ржавой кайме... и они там.

Но когда они уселись на кожи, обрыв позади них осыпался, вызвав крик Фреда Стэннерсли. Садившийся последним, он держался за задний конец секции кожи червя и оглядывался на пройденный ими путь. И потому находился ближе к источнику обвала, скорее, даже извержения, и увидел его причину.

Ржавчервь! Голова твари высунулась из дюны где-то посередине склона, взметая ржавчину, как взрывом бомбы, и заставляя обрыв осыпаться вокруг его трубчатой шеи, «стекая» по дюне красным обвалом. Но если вылезет весь червь, то гребень дюны может провалиться целиком.

Фред увидел это, закричал «Пошел!», толкнул кожу и запрыгнул на нее позади Джорджа и Миранды. Скатывавшиеся чуть впереди Анжела, Джилл и Кину Сун в страхе оглянулись, когда раздалось шипение. Барни оказался самым умным из них: он пустился бежать, едва проявилась самая первая дрожь, и уже спустился на равнину, направляясь к подножью пандуса.

Голова ржавчервя выросла над дюной, покачиваясь и поднимаясь еще выше, когда «шея» и тело вытянулись из ржавчины, а затем изогнулись назад и начали поворачиваться, словно штопор, буравя полосу сквозь гребень дрожащей дюны и направляя червя в сторону удирающих людей. Растревоженный этим невероятным действием, пришел в движение смерч ржавчины, загородив на мгновение обзор.

У подножья бархана Джилл и его группа оставили кожи и побежали, увязая в мелкой ржавчине, направляясь к плотно утрамбованному периметру. Казалось, что уж дотуда-то они успеют добраться, что само по себе будет для них гарантией безопасности. Несильно отставая, за ними месили ржавчину Джордж и Миранда, но сидевший в хвосте Фред запаниковал, зацепившись летной курткой за металл на конце кожи червя. Ржавчервь увидел его. Вонзив голову в ржавчину, он выпустил огромную вертикальную струю и принялся прокладывать борозду, устремившуюся прямо к Фреду.

Теперь уже стемнело, и имитация термитника — Дом Дверей — выступал силуэтом на фоне темнеющего горело-красного горизонта. В настоящих, более отдаленных гнездах, задвигались огоньки, которые, будь они неподвижными, можно бы было запросто принять за внутреннее освещение. Но в действительности они двигались, приходили и уходили, образуя чудесно сложные узоры, не просто огоньки, а шлемные фонарики-глаза ржавчервей.

Червь преследовал Фреда. Когда этот ржавоход снова выпустил струю прямо позади него, лопатовидная голова высунулась из более мягкой ржавчины так, что его фонарики-глаза мигнули и поймали Фреда в перекрестие своих двойных лучей. Стали видны электрические «зубы», чертившие зигзаги между разинутыми верхней и нижней челюстями.

Фред освободился от помехи, но червь уже подобрался слишком близко, ползя извилистым путем, скользя шеей сквозь мягкую ржавчину и вытаскивая на поверхность свое семидесятифутовое тело. Колыхаясь из стороны в сторону, голова поднялась, устремилась вперед и дугой нависла над Фредом у подножья пандуса. Тот почувствовал его близость, признал неизбежное, остановился и поднял взгляд на червя.

— Беги, Фред! — Миранда остановилась на середине пандуса, оглядываясь. А Джордж даже принялся спускаться, да и Джилл тоже, и Кину Сун — крича и размахивая руками в стремлении привлечь внимание твари. Намеренно подвергая себя опасности, они бежали вниз по пандусу. А Фред стоял, словно загипнотизированный, вытянув вперед руки, будто стремясь отвратить тварь, державшую его в фокусе взгляда своих шлемных фонариков.

Когда же червь ударил, то сделал это с быстротой разящей кобры. Голова метнулась вперед, Фред пропал... и в следующий миг снова вернулся, когда тварь выплюнула его. Приземлился он на мягкую ржавчину, подскочил и лежал, не двигаясь.