Глава 8

Это был самый глухой нас той ужасной безлунной ночи. Сет свернулся под кустом, притянув колени к груди. «Господи, Сет, что случилось? Эти всхлипывания — и руки, судорожно обхватившие колени. Посмотри на меня, Сет. Пожалуйста. Расскажи мне, что произошло. Я не смогу тебе помочь, если ты не расскажешь».

Сет плакал. Глубокие безмолвные рыдания сотрясали его тело.

Ривлин пробудился с тяжело колотящимся сердцем; на грудь словно навалилась огромная тяжесть, горло сдавило. Прошли годы с тех пор, как воспоминание о Сете приходило к нему в сновидении с подобной ясностью. Он понимал, что ему сегодня не удастся избежать воспоминания о том, что случилось после, как не удавалось этого прежде. Неделю спустя после той ночи Сет умирал у него на руках, а пуля, поразившая его, вылетела из ружья Ривлина. Сет тогда поднял на него глаза, полные слез стыда и раскаяния. Потом он ушел навсегда, не сказав ни единого слова.

Ривлин заклеил самокрутку, чиркнул спичкой о каблук, поднес огонек к концу самодельной сигареты и поспешил втянуть поглубже в легкие горячий кисловатый дым. Задув спичку, он бросил ее на тлеющие угли костра. Поскольку Сет так и не рассказал ему о том, что произошло в ту безлунную ночь, Ривлин сделал собственное, вполне обоснованное предположение и теперь гнал от себя мысль о том, что пришлось вытерпеть его другу. Эти подробности были слишком уродливы, слишком противоестественны.

Ривлин затянулся сигаретой и посмотрел на светло-оранжевый огонек, пылающий во мраке ночной прерии. Кто же открыл двери его воспоминаний? Кто хотел убить Мадди Ратледж? Кто хотел убить его самого? Даже во сне его разум продолжал искать ответ на эти вопросы, и поиски принесли с собой старую, так и не разгаданную загадку: кто довел Сета-до такого ужасного состояния?

Ривлин ощутил легкое прикосновение к своему запястью.

— Спите, Мадди, — негромко произнес он. — Скоро начнет светать. Нам предстоит долгая и трудная дорога, перед ней надо хорошо отдохнуть.

— С вами все в порядке?

Ривлин потер щетинистый подбородок.

— Думаю, да.

Он солгал, и Мадди это почувствовала.

— Хотите поговорить о нем? О призраке, который мучает вас?

— А почему вы думаете, что меня мучает призрак?

— Почти каждый знакомый мне мужчина побывал на войне, и ни один из них не вышел из нее без шрамов. У одних это шрамы физические, явные, другим они легли на душу. Мне кажется, с вами произошло последнее.

Плечи Ривлина дрогнули. Он засмеялся — невеселым, горьким смехом.

Подавив желание дотронуться до него, Мадди осталась неподвижной и молча наблюдала за тем, как Ривлин борется со своими воспоминаниями.

— Сет Хоскинс и я росли вместе, — заговорил он тихо, и Мадди вздрогнула от неожиданности. — Мы с ним были как братья и не разлучались. Когда узнали о призыве добровольцев, то вместе записались в армию. Мы служили в одной части, спали в одной палатке. — Он затянулся самокруткой и выпустил длинную струйку дыма. — Я находился в ночном дозоре и отстоял уже примерно половину времени, когда заметил какое-то движение в кустах, футах в двадцати. Услышав приказ остановиться и назвать себя, человек молча повернулся. Все, что я увидел при лунном свете, — это отблеск штыка, направленного мне в грудь. Я не знал, что передо мной был Сет, пока не подошел и…

— Так то был несчастный случай!

— Ничего подобного, — с полной убежденностью возразил Ривлин. — Нечто ужасное произошло с Сетом за неделю до той ночи. Он отказывался говорить на эту тему, но у меня были определенные подозрения и…

Речь его оборвалась, и он снова уставился в пустоту.

— И что же это? — мягко спросила Мадди.

— Война объединяет разных людей, и она же вызывает проявления самых скверных сторон человеческой натуры. Четвероногие животные наделены состраданием, а человеческие существа… — Ривлин покачал головой. — Джентльмены не обсуждают подобные случаи с леди, — наконец твердо заявил он и швырнул окурок в погасший костер. — Впрочем, между собой они их тоже не обсуждают. Достаточно сказать, что если ссадины на теле у Сета зажили, то душевные страдания не прекращались. Я считаю, что он вышел на линию пикетов только затем, чтобы получить пулю.

Так что же случилось с другом Ривлина? Такое ужасное, что даже мужчины об этом не говорят? Мадди была в полном недоумении.

— Вы не можете нести ответственность за решение другого человека свести счеты с жизнью, — сказала она. — Вы же не Господь Бог.

Ривлин запрокинул голову.

— Я упустил его, Мадди, не защитил от него самого, после того как худшее произошло. Вместо этого я нажал на спуск, и Сет умер. Он не смог бы жить с тем, что с ним случилось, не смог бы вернуться домой, в свою семью, не нашел бы любимую женщину, не женился и не обзавелся бы детьми.

Понимание пришло с беспощадной ясностью.

— И вы дали ему обет, что сами не станете пользоваться этими житейскими радостями, — тихо произнесла Мадди. — Это была сделка, которую вы заключили с Сетом, верно? Что вы искупите грех тем, что сами не обзаведетесь вечными ценностями.

— Что-то вроде этого, — ответил Ривлин, пожав плечами и с таким облегчением, что было ясно: она угадала.

— Семья Сета обвиняла вас в случившемся?

— А как же иначе?

— Они могли бы понять и простить.

Ривлин резко повернулся к ней.

— Вы можете простить присяжных, которые отправили вас в тюрьму за то, что вы защищали жизнь Люси Три Дерева? Свою собственную жизнь? — почти выкрикнул он. — Можете простить всех этих Фоли, Коллинзов и Лэйнов за то, что они творили с вами и с индейцами Талекуа?

— Я могла бы попробовать.

Ривлин медленно покачал головой:

— Пробуйте сколько влезет, но, если вы будете честны сами с собой, вам придется признать, что подобную жестокость нельзя простить. Я не рассказал родителям Сета всего — только как он умер. Они обняли меня, сказали, что понимают, но я знаю, как глубока их боль, знаю, что рана, которую я им нанес, не заживет никогда.

Потому что никогда не заживет твоя рана.

Выражение горькой печали смягчило его черты, а улыбка согрела сердце Мадди. Голосом, который успокоил бы самого капризного ребенка, Ривлин произнес:

— Не будьте такой грустной — это мое бремя, и я научился нести его. Ничего с этим не поделаешь, как бы вам ни хотелось. И… не стоит жертвовать из-за этого сном. — С этими словами он улегся на одеяло, потянув за собой Мадди. Она умостилась на земле прерии, на которой они устроили свою постель, подумав о том, что Ривлин — самый загадочный человек из всех, кого ей доводилось знать.

На первый взгляд он вроде не так уж и сложен — слуга закона с ясным представлением о своем долге и со столь же ясным суждением о том, что правильно, а что нет; достаточно честный и порядочный, чтобы не ждать от него подвоха. А приглядишься к нему поближе и увидишь, что этот человек — настоящее скопище противоречий. Ривлин рос, ни в чем не зная нужды, у него была большая, любящая семья, были деньги, вместе с которыми к каждому приходят определенное общественное положение и влияние в обществе. Несмотря на несколько простонародную манеру разговора, он производил впечатление человека образованного. Поскольку на него возлагались семейные надежды в деловом отношении, образование ему дали куда более серьезное, чем ей.

И ко всем этим благам он повернулся спиной и ушел из родного дома, предпочитая жить одинокой, опасной, по преимуществу кочевой жизнью за пределами цивилизации. По сути, Ривлин стал человеком без будущего и просто существовал день за днем, принимая то, что приносит каждый из этих дней, и с непритворным безразличием относясь к жизни и смерти.

Мадди протянула руку, чтобы получше укрыть его одеялом. Увы, больше она ничем не могла ему помочь.

А Ривлин смотрел на звезды у себя над головой и грустно улыбался. Если бы Мадди Ратледж хоть наполовину так заботилась о себе, как она заботится о других, в ее жизни было бы куда меньше путаницы. Вместо этого она, рискуя быть наказанной, подкармливала приютских ребятишек в промежутках между скудными ежедневными трапезами и поехала в Оклахому, потому что справедливость нуждалась в слуге. Она с полным сознанием своего долга вела борьбу во имя справедливости, но не одержала ни одной победы, даже самой маленькой. А теперь эта женщина пытается успокоить его совесть и избавить его от чувства вины.

Поерзав из стороны в сторону, Мадди удобнее уселась в седле. Послеполуденное солнце безжалостно жгло их своими лучами, немереное количество мух. налетевших неведомо откуда, жужжало вокруг лошадей, шедших легкой рысью.

— В такие минуты о дожде вспоминаешь почти с радостью, верно? — прозвучал рядом с ней голос Ривлина. Она кивнула.

— Фургон впереди.

О Господи, прошу тебя! Только бы не еще одна попытка убить нас!

Мадди вгляделась в расстилающиеся перед ними просторы прерии. В неглубокой лощине действительно остановился среди моря травы одинокий фургон — холщовый тент, заплатанный и кое-как закрепленный, трепетал на легком ветру, два быка с ярмом на шеях лениво пощипывали траву у себя под ногами. У переднего колеса, опершись на него спиной, сидел мужчина.

Пока Мадди разглядывала эту сцену, мужчина лениво встал на ноги. Он был одет в лохмотья, на голове — старая, истрепанная шляпа, на бедре кобура. На вид ему было около сорока.

— Подъедем поближе, — спокойно произнес Ривлин, сощурив глаза. — Держитесь позади меня и чуть слева, понятно?

Мадди кивнула. Любопытно, встречался ли ему когда-нибудь хоть один человек, к которому он отнесся бы без подозрения? Если нет, то такая жизнь очень холодна и одинока. Краешком глаза она увидела, как Ривлин, положив руку на бедро и расстегнув кобуру, взялся за рукоятку револьвера, и чуть придержала свою лошадь.

— День добрый, — поздоровался Ривлин, остановив коня на некотором расстоянии от незнакомца. — У вас какие-то затруднения?

— Нет, — вяло ответил мужчина и ткнул большим пальцем в сторону фургона. — Просто сижу и жду, когда жена родит.

Мадди казалось, что она уже тысячу раз сталкивалась с подобными типами. На Западе их было полным-полно — людей самого низкого разбора. Они попросту не представляли, что помимо них самих существует еще какой-то мир.

Она уже хотела заговорить, но Ривлин опередил ее:

— Вашей жене помогает кто-то еще?

Мужчина пожал плечами и усмехнулся.

— Я думаю, она и сама с этим отлично справится — дело естественное для женщины.

Мадди понимала, что не стоит удивляться словам незнакомца. То, что он казался немного придурковатым, значения не имело. Она с трудом подавила желание рявкнуть на него, как вдруг Ривлин, оглянувшись на нее через плечо, спросил:

— Тебе приходилось помогать при родах?

Мадди ощутила облегчение и страх одновременно.

— Два раза помогала акушерке, — ответила она и спрыгнула с седла. — Не могу сказать, что стала после этого кладезем премудрости, но в обоих случаях роды прошли вполне благополучно. Я постараюсь сделать все, что смогу.

Ривлин спешился со словами:

— Постарайся. Как-никак у тебя вдвое больше опыта, чем у меня и у мистера… — Он повернулся к мужчине.

— Рейнолдса, — отозвался тот. — Меня зовут Эдгар Рейнолдс. В любом случае Салли будет благодарна за компанию — она уже давно не имела возможности поговорить с женщиной.

Поговорить? Этот дуралей считает, что его жена в состоянии вести светскую беседу? Мадди захотелось найти подходящий тяжелый предмет и как следует отдубасить тупицу.

Она повернулась к Ривлину и протянула руки:

— Я не могу этим заниматься в наручниках. Не успел ее конвоир полезть в карман за ключом, как Рейнолдс шагнул к нему.

— Погодите! — выкрикнул он. — Почему эта женщина в оковах?

— Она федеральная заключенная, — ответил Ривлин и не глядя протянул ключ.

Мадди быстро отомкнула наручники, но тут Рейнолдс преградил ей дорогу.

— Салли — хорошая, богобоязненная женщина.

Бросив наручники в траву, Мадди сунула ключ в карман брюк и встала слева от Ривлина.

— Не стоит беспокоиться, мистер Рейнолдс, — проговорила она с полным спокойствием. — Мое пятно на нее не перейдет.

— Да я уж и не знаю, — промямлил Рейнолдс, уставившись в пространство между Мадди и задней частью фургона: он явно не мог принять решение в создавшейся ситуации.

Ривлин недоверчиво спросил:

— Неужели вы предпочитаете рискнуть жизнью вашей жены и ребенка, только бы не принять помощь заключенной?

Долгое время только жужжание мух нарушало мертвую тишину. Наконец Ривлин наклонился, подхватил наручники и обернулся к Мадди:

— Садись в седло. Мы уезжаем.

Сердце Мадди подпрыгнуло, кровь понеслась по жилам с такой быстротой, что это причинило ей боль, В полном отчаянии она ухватила в горсть рукав рубашки Килпатрика.

— Послушай, я не могу так уехать! Пожалуйста, прошу тебя. Не важно, что он думает обо мне: главное, эта женщина сама должна решить.

Ривлин взглянул на нее сверху вниз, и Мадди заметила у него в глазах искры сомнения и, возможно, страха.

Тяжело вздохнув, он покачал головой и негромко произнес:

— Ладно, будь по-твоему. Подожди секунду. — Он повернулся к Рейнолдсу и сказал с жесткой холодностью: — Вот что, давай разыграем это следующим образом. Мы с тобой останемся стоять где стоим, и ты ни единым писком не выразишь протест, когда Мадди поднимется в фургон и взглянет на твою жену.

— Да я не знаю, — гнул свое Рейнолдс. — А что, если она причинит Салли вред?

Ривлин выхватил из кобуры револьвер, и у его спутницы перехватило дыхание.

— Мы теряем время. — Он приставил оружие к груди Рейнолдса и взвел курок. — Все в порядке, Мадди. Иди к миссис Рейнолдс и осмотри ее. Будь осторожна, обойди этого парня сзади.

Мадди мгновенно сорвалась с места и побежала к фургону. Откидная дверца была поднята и закрыта на засов. Чтобы не терять времени, она перемахнула через дверцу, не опуская ее, и едва не выронила из рук саквояж на грубо оструганные доски пола. Дело обстояло плохо, хуже некуда. Во время родов всегда проливается кровь, но Салли Рейнолдс потеряла ее слишком много. Лужа крови была такой обширной и глубокой, что темно-алая жидкость струйками стекала на траву под фургоном сквозь щели в досках. Крошечная женщина недвижимо распласталась в этой луже, а между раскинутых ног матери так же недвижимо лежал окровавленный младенец.

На мгновение Мадди застыла на месте, ошеломленная зловонием и ужасающей безнадежностью положения. Необходимо что-то делать — а что? Она взяла себя в руки, сдержала подступавшие к горлу рыдания и подошла к кровавому ложу, над которым гудели тучи мух.

Салли Рейнолдс было не больше четырнадцати лет. Мадди еще больше утвердилась в этом мнении, когда увидела, что и как приготовила она к родам. Слишком юная и маленькая, чтобы рожать детей. Мадди плеснула себе на руки виски, припомнив, что именно так поступали на ее глазах повитухи. Прежде всего надо заняться ребенком. Она спешно перевязала и обрезала пуповину, пальцем очистила ротик девочки от слизи, ухватила малышку за пятки, чтобы пошлепать по крохотной попке. Раздался крик, негромкий, слабенький и недолгий, однако синева, обметавшая малюсенький ротик, быстро начала бледнеть, и сердце у Мадди забилось спокойнее.

Большой кусок полотна и чистый голубой платок, тоже полотняный, нашлись среди вещей, приготовленных Салли. Первый Мадди использовала для того, чтобы обтереть ребенка, а второй — чтобы завернуть его. Потом она уложила маленький сверток на грудь юной матери. Прижав кончики пальцев к шее Салли, Мадди ощутила слабое биение пульса.

Едва не расплакавшись, она осторожно отвела со лба бедной девочки влажные пряди светлых волос. Грудь Салли дрогнула, глаза медленно открылись. Старческие глаза, подумала Мадди. Салли понимала, что умирает.

Мадди загнала внутрь подступившие слезы и улыбнулась:

— Привет, меня зовут Мадди. Я здесь, чтобы помочь тебе.

Девочка не пошевелилась, она только неподвижно смотрела на незнакомое лицо. Голос у нее звучал слабее шепота.

— Ребенок жив?

— Да. — Мадди осторожно приподняла тоненькую руку и положила ее на спинку ребенка. — У тебя родилась дочка.

— Девочка? — Слезы набежали на глаза Салли. — Прости меня, Боже. Я так молилась…

— Ты уже выбрала для нее имя?

— Она будет жить?

Мадди была в этом не слишком уверена, однако не хотела добавлять горя умирающей матери.

— Я сделаю для этого все, что в моих силах.

Салли подняла глаза на трепещущую от ветра полотняную крышу фургона.

— Грейс. Я хочу назвать ее Грейс.

— Очень подходящее имя.

Салли прикоснулась слабыми пальцами к голубому платку, в который была завернута девочка. Мадди откинула материю, чтобы мать дотронулась до тельца ребенка. Спустя долгие минуты Салли снова обратила взгляд на лицо своей благодетельницы.

— Не оставляйте ее с ним, — задыхающимся шепотом попросила она. — Обещайте, что возьмете девочку к себе. Обещайте мне. Пожалуйста.

Слабый свет в глазах Салли, полных тоски и страха, начал угасать…

— Обещаю. Я воспитаю ее как собственную дочь.

— Благодарю.

Рука, которая гладила ребенка, замерла. Салли вздохнула в последний раз, и глаза ее погасли.

Прошептав: «Покойся в мире, Салли», — Мадди опустила веки умершей и осторожно взяла Грейс на руки. Она не плакала. Не могла плакать. Слишком многое надо было сделать, слишком много решений принять. Для этого голова должна оставаться ясной. Ей необходима холодная твердость Ривлина Килпатрика.

Вытерев щеки уголком платка, в который была завернута Грейс, Мадди единственный раз хлюпнула носом и направилась к задней дверце фургона.

У Ривлина все сжалось внутри, когда он увидел свисающую из фургона ногу Мадди. Нога была красной от крови от колена и ниже. Рейнолдс, должно быть, заметил его невольный жест, потому что начал опускать руки и разворачиваться.

— Не двигаться! — скомандовал Ривлин. Рейнолдс замер. — Мадди, подойди.

Мадди не сказала ни слова, да ей и не надо было ничего говорить. Ривлин видел, с каким горестным лицом она шла от фургона с маленьким голубым свертком на руках, и невольно выругался про себя. Он все же надеялся, что Рейнолдс, расстроенный потерей жены, не станет угрожать Мадди.

Она остановилась на полдороге между мужчинами и посмотрела на Ривлина такими печальными глазами, каких ему еще не доводилось видеть. Лицо у нее было бледное, с явными следами слез. Она выглядела слабой, казалось, ноги у нее вот-вот подогнутся. Ее ресницы слиплись от слез, но Мадди вытерла их и высоко подняла голову, прежде чем повернуться к отцу ребенка, прикорнувшего у нее на руках. Не желая устраивать перестрелку поблизости от младенца. Ривлин спрятал револьвер в кобуру и подошел к Мадди, готовясь встать между ней и Рейнолдсом, если понадобится.

— Мне очень жаль, мистер Рейнолдс, но я ничем не могла помочь вашей жене. Она теперь у нашего Создателя и оставила вам чудесную девчурку. — Мадди протянула ребенка отцу, добавив: — Салли просила назвать ее Грейс.

Рейнолдс даже не взглянул на младенца; тупое безразличие в его глазах сменилось огнем ярости. Ривлину пришло в голову, что человек этот на грани безумия.

— Ты убила мою жену! — скорее провизжал, чем выкрикнул Рейнолдс.

Мадди побелела. Она снова прижала ребенка к груди и спокойно ответила:

— Салли была слишком молода и слишком мала, чтобы рожать детей, мистер Рейнолдс. Она уже умирала, когда я вошла к ней. К счастью, она успела узнать, что ее дитя в надежных руках.

— Ты даже не просишь прощения за то, что сделала! — Рейнолдс угрожающе подался вперед. — Ты отребье, федеральная заключенная, на тебе наручники, и ты…

Ривлин, встав между Мадди и Рейнолдсом, оборвал тираду ударом кулака. Рейнолдс рухнул на землю, как подрубленное дерево, вся нижняя часть лица у него была в крови. Мадди смотрела на него широко раскрытыми глазами.

Ривлин, морщась, потер костяшки пальцев.

— Иным способом его невозможно было остановить. С тобой все в порядке?

Мадди кивнула.

— По глазам вижу, что у тебя есть проблемы.

Она долго смотрела на заднюю часть фургона, потом повернулась к Ривлину:

— Я дала Салли Рейнолдс обещание, что заберу ребенка с собой. Несчастная умоляла не оставлять девочку у отца. Я сказала, что так и сделаю, чтобы облегчить ей уход.

— Неужели наше путешествие по казенным делам и без того недостаточно сложно? — Ривлин сорвал с головы шляпу и хлопнул ею о колено. — Заключенная, за головой которой идет настоящая охота, намерена прихватить с собой новорожденное дитя! Это до невероятности глупо и к тому же чрезвычайно опасно, чтобы не сказать больше. Будто у нас нет иных забот, кроме как о том, чтобы выхаживать младенца!

Мадди откинула угол одеяльца, чтобы Ривлин мог видеть крошечную головку, покрытую темным пушком. Личико худенькое, красное и сморщенное. Неужели все новорожденные такие уродцы, невольно подумалось ему.

— Как видишь, Грейс очень мала, — произнесла Мадди с такой серьезностью, что Ривлину стало неловко за свои слова. — Она должна как можно скорее поступить под наблюдение врача. Может, Рейнолдс и намерен перевезти ее в Уичито и обеспечить всем необходимым, чтобы она выжила, но…

Взгляд Мадди растопил бы самое жестокое сердце. Ривлин опустил голову и молча признал свое поражение.

— Пойду выкопаю могилу, — сказал он, покоряясь судьбе и снова надевая шляпу, — а ты обряди Салли. Потом мы узнаем, каковы намерения мистера Рейнолдса.

— Но что, если он захочет оставить Грейс у себя?

— Это его дочь, — твердо ответил Ривлин. — У него на нее все права. И не смотри на меня так мрачно — при необходимости я умею быть очень убедительным.

Он наклонился, сгреб Рейнолдса за шиворот и потащил бесчувственное тело к фургону.

— Что ты с ним сделаешь? — спросила Мадди, следуя за ним с ребенком на руках. Грейс, укрытая с головой одеяльцем, спала, прильнув к ней.

— Мне не хотелось бы тратить время на то, чтобы еще раз нокаутировать старину Эдгара. Когда он очухается, то обнаружит, что прикован к колесу фургона.

— Но мы же не оставим его в таком виде, когда уедем?

Ривлин негромко рассмеялся:

— Прости, Мадди, но должен признаться, это очень соблазнительная мысль.

В конце концов она предоставила ему заниматься его делом, а сама направилась к фургону, чтобы заняться своим.

Когда Эдгар Рейнолдс пришел в себя, его голова была более трезвой, чем до нанесенного Ривлином удара, а гнев сменился относительно ясным осознанием происшедшего — это позволяло ему прямо стоять на ногах и удерживало от каких-либо решительных действий. Однако Ривлин не доверял ему и не сводил с него глаз все то время, пока Мадди молилась за душу бедной Салли. Так они и стояли втроем возле неглубокой могилы — всего один фут от поверхности, и потом пришлось как следует поработать кайлом, чтобы набрать земли для насыпи. Выкопать яму поглубже можно было бы только с помощью динамита.

— Аминь.

— Аминь, — произнесли мужчины вслед за Мадди.

Надев шляпы, они повернулись лицом друг к другу. Мадди стояла молча, держа на руках ребенка и пристально наблюдая за происходящим.

Ривлин взял инициативу на себя.

— Мистер Рейнолдс, мы направляемся в Уичито и были бы рады совершить этот путь вместе с вами и ребенком.

Мужчина выпятил губы, икнул, почесал живот и, наконец, заговорил:

— Я намереваюсь двинуться на запад, к Санта-Фе.

— Ребенок нуждается во враче и в тщательном уходе. Ближе всего это можно сделать в Уичито.

— Ну, я, значит, уже обдумал дело, — отвечал Рейнолдс, поддернув штаны. — И вижу, что младенцу и мне надо бы расстаться. Порушить компанию, как говорится. Видно, так уж Бог судил.

У Мадди словно камень свалился с души, но она по-прежнему молчала.

— А вы надолго задержитесь в Санта-Фе? — спросил Ривлин. Заметив смущенный взгляд Рейнолдса, он добавил: — Тогда мы могли бы послать вам весточку о Грейс.

— Ну-у, — протянул тот и передернул плечами, — я даже не знаю, какие у меня будут планы, когда я туда доберусь. Может, останусь, а может, двину в Калифорнию. Если вы пошлете письмо до востребования, так или иначе я его получу.

— Договорились, — сказал Ривлин, понимая, что эти хлопоты будут пустой тратой времени, бумаги и чернил. К следующему вечеру у Эдгара Рейнолдса останется лишь слабое воспоминание о том, что он знал когда-то женщину по имени Салли и что она умерла, рожая ему дочь.

— Ладно, — заговорил Рейнолдс, поглядывая на фургон, — вы, стало быть, хотите поскорее попасть в Уичито и найти там доктора, а у меня тоже нет причин особо тут задерживаться. Спасибо, что выкопали могилу, мистер.

— Это самое малое, что я мог для вас сделать, — пробурчал в ответ Ривлин.

Не утруждая себя благодарностью по отношению к Мадди и прощанием с ребенком, Рейнолдс взобрался на передок фургона, разобрал вожжи и, хлестнув быков по спинам, тронулся к юго-западу. Ривлин наблюдал за ним, пока он не перевалил через холм и не скрылся из виду.

— Даже ни разу не оглянулся, — заметила Мадди, подходя к Ривлину и останавливаясь рядом с ним.

— Думаю, он уже забыл, зачем останавливался. — Ривлин скорбно улыбнулся. — Шансов на то, что он вернется за Грейс, практически никаких, так что Салли может почивать в мире.

— Нам тоже пора трогаться…

— Да. — Он наклонился и тронул рукой мешок из-под муки, который Мадди сжимала в руке. — Что у тебя там?

— Две запаянные жестянки молока, чистые тряпки — все, какие я могла найти, и ожерелье. — Она объясняла это, когда они уже шагали к лошадям.

— Ожерелье?

— Да, ожерелье Салли. Я взяла его, потому что Грейс должна иметь что-то на память. Когда-нибудь оно будет очень много для нее значить.

Пусть Мадди так и думает. У нее самое большое, самое нежное, самое доброе сердце из всех женских сердец, какие он знал.

Ривлин опустил глаза на безмолвный голубой сверток, покоившийся у Мадди на руках вместе с сумкой, которая была пристроена так, чтобы защищать ребенка от ветра.

— Эта сумка принадлежала твоей матери? — спросил он, осторожно дотрагиваясь до кожаного ремня.

— Тетя Люси сшила ее для меня, когда я была арестована. Говорила, будто духи попросили ее, так как я нуждаюсь в их защите.

Грейс повезло — она попала к Мадди Ратледж, а он позволил это. Вздохнув, Ривлин напомнил себе, что от жизни не всегда стоит ждать разумного выбора.

Подняв из травы наручники, он некоторое время смотрел на них, а потом засунул в седельную сумку.

Глава 9

Было уже за полночь, когда они достигли места слияния рек Большой и Малый Арканзас. Пришлось сделать порядочный крюк к северу, чтобы избежать встречи с огромным гуртом скота, и это стоило им не меньше часа времени.

Холм, на котором они остановились, казался невысоким, но с него благодаря лунному свету Мадди довелось увидеть панораму того, что с некоторой натяжкой можно было назвать городом. По восточному берегу мелководной реки тянулась широкая грязная дорога, с обеих сторон беспорядочно застроенная деревянными домами. На балконе одного из этих домов расположился духовой оркестр, но люди, снующие по деревянным тротуарам, казалось, не обращали ни малейшего внимания на его музыкальные усилия. За пределами главной магистрали на некотором расстоянии по равнине кое-где светились огоньки.

На западном берегу реки, соединенном с восточным широким деревянным мостом, располагалась еще одна группа зданий — свет и шум, долетавшие из них, далеко превосходили то, что можно было услышать на западном берегу. Люди там тоже двигались по деревянным тротуарам, но уже шатаясь и покачиваясь.

Мадди опустила глаза на неподвижный сверток у себя на руках. За несколько часов, прошедших после ее рождения, Грейс заплакала только один раз, но когда ей сменили пеленки, снова затихла и погрузилась в такой глубокий сон, что ее спасительница время от времени дотрагивалась до груди малышки, надеясь убедиться, что та дышит, и затем пережить очередной прилив облегчения.

— С ней все в порядке?

Мадди кивнула, гадая, понимает ли Ривлин, какие трудности им предстоят. Время от времени он принимался ворчать по поводу того, как неразумно было брать с собой ребенка, однако Мадди прекрасно знала, что он так же не способен был бросить на произвол судьбы невинного младенца, как и она.