- Для гайдзина у тебя переизбыток чувства чести. Ты живой анахронизм. Тебе бы следовало родиться самураем в эпоху Токугавы.
      Молча протянул он руку. На ладони блестел вороненой сталью, похожий на свежее чернильное пятно, тупорылый револьвер.
      Джейк улыбнулся и опять покачал головой.
      - Домо, Микио-сан, - сказал он. - Спасибо, но и в этом нет необходимости.
      Сумерки. Время, когда улицы Токио забиты толпами людей, спешащими домой, чтобы пообедать в кругу семьи.
      Джейк зашел в магазин и купил большую свежую рыбу, попросив продавца завернуть ее в особую рисовую бумагу, которую он приобрел до того в другом магазине. Он подал также продавцу специально для этого припасенные красные и белые веревочки, которыми тот обвязал пакет. Продавец был стар, и он понимал смысл того, что его попросили сделать. Будь он помоложе, ему пришлось бы все объяснять.
      В правом верхнем углу, как раз над веревочками, старик пристроил носи. Как в старину, он использовал для этого кусочек моллюска, известного под названием морское ухо, сильно растянув его. Он является символом долголетия - потому его и растягивают - и еще он хранит от порчи - морское ухо не портится. В наши дни носи часто изображают на оберточной бумаге для завертывания подарков в традиционной манере.
      С этим пакетом в руках Джейк проделал остаток пути до усагигойи пешком. В это время суток бесполезно пытаться поймать такси, а если и поймаешь, то будешь вознагражден за свои труды часовым ожиданием в многочисленных пробках. С другой стороны, ему не хотелось, чтобы дежурный по платформе запихивал его в вагон метро, как сельдь в бочку. Подземка - не самое приятное место в часы пик.
      На крыльце он поглядел вверх. Он знал, в какой квартире она живет: Микио показал ему схему всего комплекса, когда он отправлялся в это путешествие. Чтобы лучше рассмотреть, он сошел с крыльца и попятился на тротуар. В ее окне горел свет. Возможно, Микио прав, и его там ожидают. Что ж, значит, судьба его такая.
      Беззаботно передернув плечами, Джейк вернулся к двери и вошел в здание. Крохотный лифт поднял его на нужный этаж. Он слышал стук собственных каблуков, когда шел по узкому коридору. А вот и ее дверь.
      Даже сюда доносился шум городского движения. Вот раздался гудок баржи. Сквозь тонкую стену донеслись обрывки семейной ссоры. Последние проблески дневного света перебивались огнями разноцветного неона. Скоро опускающаяся ночь будет вытеснена с городских улиц в сонные пригороды.
      Он обнаружил, что ему почему-то очень жарко. За приглушенными звуками города он слышал стук собственного сердца. Он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы отцентрировать себя, как его учил сэнсей.
      Почувствовав, как что-то свербит в том месте, где кончаются волосы и начинается лоб, он поднял руку и потрогал это место пальцем. Так и есть, вспотел. Он поднес палец с капельками пота ко рту и прикоснулся к нему кончиком языка, будто хотел удостовериться, что это действительно соленый пот.
      Он стоял, уставившись на дверь. Она была выкрашена эмалевой черной краской, и ее неровная поверхность слегка отсвечивала.
      Вздрогнув, он почувствовал, что трусит. Как завороженный, он смотрел, как его собственная рука подымалась к кнопке звонка.
      Какое-то мгновение он ничего не слышал. Вдруг пропал куда-то шум городского транспорта, меланхоличные гудки пароходов, успокаивающие звуки людских голосов, просачивающиеся сквозь стены и закрытые двери.
      Ничто в мире не существовало, кроме него самого и его смутного отражения на черной поверхности двери. Когда оно исчезнет, возможно, он окажется лицом к лицу с Ничиреном. И все изменится в мгновение ока. И он сразу же получит ответ на свой вопрос.
      Дрогнув, дверь отрылась вовнутрь.
      - Да?
      Его отражения уже не было перед его глазами.
      - Камисака Танаба?
      - Да.
      Он поклонился, показав ей свой затылок.
      - Я Джейк Мэрок. Мы с Ничиреном знаем друг друга.
      Он увидел, как страх, подобно черному пламени, мелькнул в ее глазах. Значило ли это, что Ничирен сейчас у нее?
      - Кто вы?
      На ней было шелковое кимоно цвета морской волны и даже с ее изображением в виде орнамента. Из обшлагов и ворота проглядывала нижняя сорочка оранжевого цвета. На ногах ее были белоснежные таби из легкой органди. Так девушки вряд ли одеваются, если не ждут гостей.
      - Я принес вам подарок, - сказал он, протягивая ей пакет и в то же время заглядывая ей через плечо в поисках следов присутствия Ничирена. - Только друзья приносят подарки.
      Она напряженно наблюдала за его лицом.
      - У него нет друзей, у того человека, о котором вы говорите. Во всяком случае, теперь.
      - Я не говорил, что я его друг, - сказал Джейк, улыбаясь и, не дождавшись от нее никакого ответа, произнес: - Пожалуйста, нам необходимо поговорить.
      Поколебавшись мгновение, она отвесила ему традиционный поклон, принимая от него подарок. Джейк наклонился, снимая туфли.
      Он последовал за ней. Предельно собранный, с обостренным вниманием, он ступал на внешнюю часть ступни, отцентрировав тело сгустком энергии - хара - и двигаясь правым плечом вперед. Крошечная кухонька, спальный альков с футоном. Все схвачено единым взглядом. Там ванная. Никого.
      Он вернулся к тому месту, где она стояла в ожидании. Опять поклонился.
      - Сумимазен, Танаба-сан. Извините, мне надо было удостовериться.
      Мгновение Камисака смотрела на него широко открытыми глазами. В Японии гайдзины, то есть иностранцы, обычно выражают свою благодарность словом домо, в то время как японцы употребляют в этих случаях слово сумимазен, которое невозможно точно перевести. Кроме выражения благодарности, оно включает в себя массу дополнительных значений, в том числе выражение неловкости за причиненное неудобство и чувство уважения к собеседнику за то, что тот взял на себя труд сделать что-то, не входящее в его обязанности.
      - Вы бы могли просто спросить, - сказала она. Джейк был заинтригован. Она одевалась, как гейша довоенного времени, но разговаривала, как вполне современная японская девушка. Побольше бы архаизмов речи, и ее можно было бы принять за возлюбленную какого-нибудь самурая той эпохи, когда Токио еще назывался Эдо. Несмотря на молодость, она знала древние обычаи. Например, она не развернула подарка в его присутствии: это традиционный обычай оставлять скрытыми чувства, которые он испытывал, выбирая подарок.
      - Хотите чаю? - спросила она. Но по глазам ее было видно, что она все еще опасается его. Оно и понятно.
      - Спасибо. Это было бы чудесно.
      Они подсели к резному столику из черного дерева. Его красота казалась странной и неуместной в крошечной квартирке. Камисака превосходно владела ритуалом. К чаю подала рисовые пирожки и сладкие тофу.
      - Извините ли вы меня, если я задам вам прямой вопрос?
      - Извиню ли я вас или нет, Мэрок-сан, будет всецело зависеть от вас же.
      Это дало ему минуту на размышление. Прежде всего, верно оцени противника, - говорил ему Фо Саан, - а уж потом сходись с ним. Помни, что недооценив его единожды, рискуешь никогда не получить возможности сделать переоценку.
      Впрочем, недооценить Камисаку было мудрено, пусть она всего лишь юная девушка, но за эти несколько минут общения с ним она успела не раз продемонстрировать не только свое воспитание, но и острый ум. Он невольно почувствовал к ней уважение и, хоть ему и не хотелось в этом признаваться даже себе самому, - к Ничирену. Она ведь как-никак была его женщиной.
      - Когда вы видели Ничирена в последний раз?
      Она улыбнулась.
      - Я думаю, вы должны прежде указать причины, по которым мне следует дать ответ на такой прямой вопрос.
      - У Ничирена находится нечто, принадлежащее мне. Обломок жадеита цвета лаванды, на котором можно разглядеть заднюю часть вырезанного изображения тигра. Он взял его у моей жены, которой уже нет в живых.
      - Я вам очень сочувствую. Это случилось давно?
      - На прошлой неделе, - ответил Джейк. Всего-то несколько дней прошло! подумал он. Как скоро порвалась нить, соединявшая нас. Что такое со мной творится?
      - Она была с Ничиреном, - добавил он. Джейк видел, что причинил ей боль, и понял, что сделал это умышленно, понял это и устыдился. Зачем на хорошей девушке срывать свою злость? Логичнее обратить ее на себя самого.
      - Теперь я понимаю, почему у вас такой вид, - сказала она, невероятно удивив его этим. - Лицо осунувшееся, глаза измученные до предела. Когда я увидела вас на пороге, то подумала, что, наверно, так люди выглядят, пробежав марафонскую дистанцию.
      Если это ложь, - подумал он, - то ложь святая, сказанная ради того, чтобы я не мучился от сознания вины за совершенную пакость. Он покраснел.
      - Я действительно устал, - услышал он свои собственные слова, доносившиеся будто из туннеля. - Но работа у меня такая, что приходится считать усталость издержками производства.
      - Плохая это работа, - сказала она, разливая чай в крохотные чашечки. - У меня был дядя. Я его очень любила. Все, бывало, приносил мне подарки, когда навещал нас. В минуту мог прогнать мою самую черную меланхолию... И вот скоропостижно скончался. От переутомления, как объяснил мне отец, когда я спросила его, почему дядя Тейсо больше не приходит. - Она посмотрела на него своими огромными глазами. - Смотрите, как бы и с вами такого же не случилось!
      - Вам-то что до этого? - усмехнулся Джейк, внезапно почувствовав чувство жалости к самому себе.
      Камисака и бровью не повела. И в который раз Джейк поразился ее воспитанности.
      - Мне кажется, жизнь приучила вас к постоянному страданию. Может, я очень по-женски воспринимаю мир, но мне именно так кажется. - Она бросила на него быстрый взгляд. - В вас осталось так мало веры в человечество, что вы постоянно думаете, что кругом одни лгуны, да?
      Она сказала это без горечи и без злости. Скорее, в ее голосе была интонация мягкого вопроса, что заставило Джейка серьезно отнестись к ее словам. А ведь она права, - подумал он. Он действительно всю свою жизнь был опутан паутиной лжи. И такая жизнь не могла не ожесточить его сердце. Внезапно почувствовав злость, он подумал, что разучился видеть разницу между истинными обидами и воображаемыми. И еще он почувствовал злость оттого, что его до глубины души поразила красота и тепло, исходившие от этой женщины. Женщины Ничирена.
      Марианна, его жена, была холодна, как зимняя вьюга.
      - Я не... - Он остановился, не зная, как выразить свою мысль. - Вы не такая, какой я ожидал вас увидеть.
      - Вы ожидали, что я брошусь на вас с ножом?
      Он ничего не ответил, молчанием своим подтвердив правоту ее слов.
      - Это потому, что ваше сердце свыклось с насилием, - объяснила она. - И сердце Ничирена тоже.
      - Я не могу сказать, что понимаю его полностью. Или что я совершенно удовлетворена нашими отношениями. Но он самурай, анахронизм, по недоразумению попавший к нам из другой эпохи. Я многое ему прощаю за это.
      - И вы можете прощать ему убийства?
      - Я верю в Будду и убийства не приемлю, - ответила Камисака. - Но я достаточно гибка, чтобы не пытаться понять, отчего люди все-таки убивают друг друга.
      - Но жить с убийцей! - Ее спокойный, рассудительный и вместе с тем мягкий голос будоражил его. Внезапно он опять почувствовал, как необъяснимая, слепая ярость овладевает им. - Спать с ним в одной постели, готовить для него обед! Ради всего святого, как можно отдавать такому сердце? Как можно любить его, зная о том, чем он занимается, когда он не с вами?
      - А как можно жить в мире, зная о его несовершенстве? - в свою очередь спросила Камисака.
      - Это не ответ!
      - Человек, который пытается создать совершенный сад, стремится к невозможному. Тем более невозможно ожидать, что и другие будут стремиться к этому же. Естественно, что вы разочарованы тем, что люди, живущие вокруг вас, не поступают так, как, по вашему мнению, им следовало бы поступать. И у вас появляется ощущение, что вас предали. Но не люди вас предают, Мэрок-сан, а ваши ценности... Между прочим, в нем столько же гнева на мир, сколько и в вас. Такого же глубоко затаенного гнева. Почему он так глубоко проник в ваши сердца и почему его так трудно оттуда изгнать? Насколько проще вам было бы жить без этого ужасного бремени! - Она улыбнулась. - Может быть, вы мне не поверите, но я от души желаю этого вам обоим.
      - Но мы сделаны из разного теста! - горячо возразил Джейк.
      - Он убийца, - согласилась она. - А вы кто?
      - Я пришел к вам не для того, чтобы обсуждать свою скромную персону.
      - Ах да, простите. Очень глупо с моей стороны забывать об этом.
      В ее голосе прозвучала легкая насмешка. Или это ему показалось?
      - Вы ответите на мой вопрос?
      - Я на него уже ответила. Только вы не расслышали моего ответа.
      - Я слышал каждое ваше слово.
      - Но эти слова не достигли вашего сердца, Мэрок-сан.
      Он презрительно фыркнул.
      - Вы пичкаете меня поучениями, которые стары как время.
      Она посмотрела на него так, будто внезапно поняла что-то, прежде ускользавшее от нее.
      - Все верно! - воскликнула она. - Вы не можете ценить того, что получаете без борьбы! Вот если бы Ничирен был здесь, и вы бы схватились с ним врукопашную, а потом и убили, то знания, добытые таким образом, в ваших глазах бы приобрели ценность. Или я бы оказалась женщиной-самураем, которая одной рукой наливала бы вам чай, а другой вынимала из ножен меч, спрятанный под столом, чтобы пронзить ваше сердце! Вот тогда бы вы могли оценить сведения, полученные от меня!
      Джейк поежился под ее взглядом, в которым была и горечь, и жалость к нему. Вот уж истинно не в бровь, а в глаз! Она совершенно права насчет его. В глубине души он жаждал схватки. В его мире все, полученное без боя, не имело цены.
      В его мире. Старая песня. Джейк вдруг явственно увидел, что они с Камисакой принадлежат разным мирам, и их разделяет бездна, подобная той, которая разделяла его и Марианну после того, как он вернулся с реки Сумчун. Бездна бесчувствия, которой он намеренно отгородился от мира. Она уничтожила в нем не только профессионализм как разведчика, но и человеческие качества.
      Он почему-то вспомнил свое отражение в блестящей поверхности входной двери. Черный призрак. Вот он кто и по форме, и по содержанию. Ему стало грустно: его одеревеневшее, пустое сердце продолжает биться, но боли оно уже никогда не почувствует. Что проку от таких откровений, когда Марианны уже нет!
      Однако мир стал чуточку нерезким из-за того, что слезы все-таки подступили к его глазам. Камисака полезла в широкий рукав своего кимоно, извлекла оттуда крохотный пакетик и положила его на стол между нетронутыми рисовыми пирожками и тофу.
      - Я полагаю, это ваше, - сказала она просто. У нее был бесценный дар воздерживаться от суждений морального характера. Другой на ее месте мог бы ехидно добавить: "Может, вам не очень хочется разворачивать это, но я гарантирую, пакетик не взорвется в ваших руках". Она же сказала только то, что сказала, и ничто в ее лице не дрогнуло, и руки неподвижно замерли на коленях. Джейк смотрел на ее кимоно: зеленый рисунок на зеленом фоне. Это живописное изображение моря будто срисовано с натуры, но, как и в других произведениях искусства, здесь уловлена самая суть изображаемого предмета, к которой добавлено что-то еще, создающее новую красоту, преображающую изображенную реальность. Эта красота живет своей собственной жизнью, как и ее пальцы, выглядывающие из широких рукавов этого кимоно. Необыкновенные пальцы, удивительные и трогательные.
      Долго Джейк сидел неподвижно, как статуя, вдыхая в себя ее аромат: запах сосны и мускуса, свежий, как летний вечер. Потом он перевел взгляд на пакетик, перевязанный золотой и серебряной нитями, как подарок. Такого же цвета были веревочки, которыми он когда-то перевязал свой свадебный подарок Марианне. Они тогда обменялись дарами, как будто отдать себя другому человеку недостаточный дар. Так хотела Марианна, и сейчас Джейк понимал, зачем ей требовалось это физически ощутимое доказательство его любви.
      Наконец он протянул руку и, взяв пакет со стола, развернул его. Сначала он подумал, что Ничирен по непонятной причине возвращает ему обломок фу. Это и в самом деле оказался кусок жадеита цвета лаванды. И рисунок на нем был сделан той же самой искусной рукой. Он присмотрелся к нему и вздрогнул.
      То, что он увидел, было изображением головы я мощных плеч тигра. Без сомнения, это была часть того же самого тигра. Подняв обломок к свету, Джейк убедился, что его цвет и степень прозрачности свидетельствуют о том, что это часть той печати. Другая ее часть. О Боже! - подумал он. - Что это означает? Хоть Джейк и изъял крик из своего вопроса, но небольшая дрожь голосовых связок, сопутствующая ему, осталась:
      - Камисака-сан, вы видели эту штуку раньше? Слегка повернув голову, она кивнула. С ума сойти можно! Каждое слово приходится как клещами тянуть!
      - Чья она?
      Ее густые волосы, казавшиеся при свете лампы иссиня-черными, обрамляли ее открытое, умное лицо. Джейк смотрел в ее глаза, ища в них следы скрытой насмешки. Ничего такого там не было.
      - Ничирена, - ответила она. - Он мне говорил, что раньше она принадлежала его матери.
      Но Джейк уже не слышал ее слов.
      В понедельник в Гонконг пришло предупреждение о тайфуне. По всему Острову, не говоря уж об Абердинской бухте и о бухте Козуэй, сотни людей срочно готовили убежища и укрепляли постройки. Но в городе гонконгские бизнесмены готовились к бедствию другого типа, ожидая открытия биржи Ханг Сенг.
      Как только прозвучал звонок, все устремились в двери, как лавина. После официального извещения о предстоящем выходе компании "Маттиас и Кинг", ужас повис в воздухе, а через час предложения посыпались одно за другим и стало ясно, что худшие опасения биржевиков сбываются. Если этот процесс не остановится, то более двадцати ведущих бизнесменов колонии Ее Величества к концу дня либо обанкротятся, либо будут близки к банкротству.
      Сотни лихорадочно блестевших глаз наблюдали как стоимость ценных бумаг начала падать, а затем и просто пикировать. Одна пара этих глаз принадлежала Цуню Три Клятвы. Положение его сейчас, когда Сойер отклонил его предложение по поводу Камсанга, было явно незавидное. И теперь он с ужасом видел, как его пак-ханминовские акции падают с катастрофической скоростью.
      Почувствовав легкое головокружение, Цунь откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. С трудом сглотнув застрявший в горле ком, он проклял свою судьбу. Он должен был подчиняться дисциплине, и руки его были связаны. Ему запретили звонить Сойеру, хотя его инстинкт и говорил ему, что если он не позвонит, Сойер передаст известия о Камсанге дальше.
      Пришло утро, и оказалось, что он был прав. Сейчас он понимал, что его встреча с Питером Ынгом была его самоубийством как бизнесмена. Сделки такого типа, как он предложил Эндрю Сойеру, в гонконгском климате невозможно долго хранить. Есть только одна вещь на свете, которую китайцы любят больше сплетен, и эта вещь называется тотализатором.
      По тому, как отчаянно реагировали акции Пак Ханмина, было ясно, что кто-то из фирмы "Сойер и сыновья" передал информацию о Камсанге другим тай-пэням. Какие-то другие силы, кроме известия о выходе Маттиаса и Кинга, сбивали курс.
      Пак Ханмин падал, как осенние листья, и Цунь чувствовал полную уверенность, что именно предложение, с которым он обратился к Сойеру, вызвало это. Будь его воля, он этого бы никогда не сделал. Он бы держал рот на замке и не выпускал на волю секрет о своей собственной уязвимости до самого момента открытия биржи. Но ему приказали. Он ничего не мог поделать, особенно учитывая источник, откуда пришел приказ. Он обязан хранить веру в источник. Но здесь находится он, а не источник. И сам он хорошо посвящен в здешние игры, а источник просто не мог иметь такой информированности.
      Он изо всех сил пытался успокоиться, но когда он, открыв глаза, взглянул на доску, то кровь отхлынула от его лица: его акции упали еще на два пункта. Невероятно! На два пункта за десять минут! Клянусь Небесным Голубым Драконом, - подумал он, - если так будет продолжаться, Пак Ханмин лопнет!
      Он сжал кулаки и, наклонившись, дал указание скупать свои собственные акции. Если этого не сделать немедленно, падения не остановить. Но его средства были ограниченны, и, заглянув в свою записную книжку, он с содроганием увидел, что купил последний пакет, который мог себе позволить.
      Его взгляд вернулся к доске Ханг Сенга. Его акции были на том же уровне, что и пять минут назад, упав на семь с половиной пунктов с того момента, как было официально объявлено о выходе Маттиаса и Кинга. Но пока еще держались.
      Цунь почувствовал, что потеет. Плохой знак. Но он упрямо не желал воспользоваться своим носовым платком, зажатым в побелевшем кулаке. Клянусь Восемью Бессмертными Пьяницами, - сказал он про себя, - я не покажу своим врагам, что боюсь.
      Пак Ханмин все держался. Если на этом закончатся мои потери, - подумал он, - я буду счастлив. Я зажгу ароматные палочки и помолюсь за своих предков.
      Но в зале биржи все еще продолжалось безумие. Цунь Три Клятвы наблюдал за ним широко раскрытыми глазами, будто он заглянул в бездну ада. Он хорошо запомнил сходную картину 1971-1972 года. Тогда индекс Ханг Сенга упал вдвое за год. Теперь, кажется, происходит нечто еще более катастрофическое. Три года назад тоже происходило изъятие денег из банков, что было вызвано сообщением британских властей, что они не смогут контролировать колонию после 1997 года. Но все это были цветики по сравнению с тем, что происходило сейчас.
      Европейский костюм Цуня Три Клятвы взмок под мышками. Он терпеть не мог так запаковываться. И очень жалел, что не качающаяся палуба сейчас находится под его ногами. Снова взглянул на доску. Пот щипал глаза, и пришлось немного сощуриться. Пак Ханмин по-прежнему держался на том же уровне. Кажется, дела не так плохи, как могли бы быть. Он позволил себе вздохнуть с облегчением. Возможно, худшее позади.
      Теперь наступила пора тревожного ожидания. Из-за своей низкой цены его акции находились под угрозой, что их кто-нибудь скупит. Именно таким образом он сам стал владельцем контрольного пакета "Сиу Гонконг Лимитед". Он скупил тогда обесцененные акции, потому что у Сиу не оказалось наличного капитала, чтобы выкупить их по той цене, до которой Цуню удалось сбить их стоимость.
      Теперь он боялся, что нечто подобное произойдет с ним самим. Три года назад ему показалось, что склады Сиу лучше продать, пока за них предлагали хорошую цену. И он сделал это, что дало ему возможность выйти через Пака Ханмина в Новые Территории. Некоторое время спустя он понял, что принял тогда неправильное решение. Во всяком случае, нелогичное, поскольку склады давали стабильный доход, а выходить на рынок недвижимости, находящейся в общественном пользовании, в условиях угрозы 1997 года было по меньшей мере рисковало.
      Сохраняй веру.
      И веру в йуань-хуань.
      Впрочем, это одно и тоже, если подумать хорошенько.
      Интересная ситуация складывается в колонии. Т.И. Чун, хотя он и является крупнейшим единоличным владельцем танкеров, связан также с банками, занимающимися финансированием при покупке недвижимости. Фирма "Сойер и сыновья", в связи с выходом Маттиаса и Кинга, оказывается крупнейшей в области производства, а "Тихоокеанский союз" - бесспорный лидер в предприятиях общественного пользования.
      У всех троих китов есть резон влезть в Пак Ханмин. Это в их духе заграбастать оставшиеся акции по ставкам свободного рынка и затем предложить их по ценам, втрое или вчетверо превышающим их реальную стоимость, когда цены взлетят. Или воздержаться и ждать, когда Пак Ханмин оплатит свою долю в Камсангском проекте и начнется поток денежной наличности.
      Цунь Три Клятвы скрипнул зубами. В глазах рябило от созерцания этого кошмара. Он прикрыл глаза, давая им возможность отдохнуть, прежде чем взглянуть на доску. Он не знал, что для него сейчас хуже: падение стоимости его акций или ее внезапный взлет. И то, и другое сейчас для него плохо. Только небольшие колебания сейчас для него приемлемы.
      К полудню курс акций не сдвинулся серьезно ни в ту, ни в другую сторону. Он будто достиг верхнего предела и, как больной, переживший кризис, вот-вот должен был вступить на путь выздоровления.
      В час пятнадцать пополудни курс поднялся на полпункта. Цунь Три Клятвы в душе благословил судьбу. Все-таки он правильно распорядился, начав вовремя скупать акции. Этим он отпугнул остальных. Они побоялись, что, если они начнут скупать, он ответит им той же монетой. Имея достаточно своих акций, он не будет пытаться выкупить те, которые они скупили, и они останутся с носом. Никто не захотел совершать экономического самоубийства. То есть, его блеф сработал. Теперь, кажется, худшее позади.
      В половине второго телефон, соединявший его с залом биржи, зазвонил. Цунь Три Клятвы схватил трубку.
      - Кто-то только что купил пятьдесят тысяч акций Пак Ханмина, - сказал его брокер.
      - Кто? - спросил Цунь, почувствовав, как екнуло его сердце.
      - Не знаю, но пытаюсь узнать.
      - Перезвони мне, когда узнаешь, - буркнул Цунь Три Клятвы, бросая трубку.
      Клянусь Духом Белого Тигра, - подумал он, - это мне не нравится! Будем надеяться, это одноразовая акция.
      Он следил за доской, как ястреб, с трудом сдерживая себя, чтобы не вскочить и не побежать в зал.
      Ставки не изменились. Он чувствовал удары своего сердца, а время словно раскололось на тысячи мгновений.
      Опять зазвонил телефон, отдаваясь в мозгу. Вытаращив глаза, он бросился к трубке. Она чуть не выскользнула из его руки. Ладонь была мокрая от пота.
      - Да?
      - Еще пятьдесят тысяч куплено. О, Будда!
      - Тот же источник?
      - Да.
      Великие боги, я пропал! До меня добираются. Акулы почувствовали запах крови. Прошло уже несколько часов, как я ничего не покупал. И они сделали парочку набегов, чтобы посмотреть, не смогут ли они меня раскачать. Посмотреть, есть ли у меня капитал, чтобы покрыть убытки?
      - Кто?
      - Мы все еще проверяем, господин, - ответил брокер ему в ухо. - Оба раза покупали вслепую.
      - Узнайте мне имя! - крикнул Цунь Три Клятвы в трубку.
      На доске Ханг Сенга менялся курс ценных бумаг. Цунь почувствовал, что сердце на мгновение замерло, пропустив удар, и он прижал руку к груди. Со стороны могло показаться, что он просто поправляет жилет. Пак Ханмин подскочил сразу на два пункта!
      Началось! - подумал он уныло. - Кто-то пытается влезть, и я не в силах его остановить.
      Как скаженный зазвонил телефон.
      Дэвид Оу сидел перед мерцающим, как изумруд, терминалом компьютера, соединявшим его с электронным монстром ГПР-3700, скрытым в недрах штаб-квартиры Куорри в Вашингтоне. Эта сеть включала в себя модемы, способные преобразовывать цифровые сигналы в аналоговую форму и обратно для передачи их по телефону, с помощью которого можно передавать как текстовой, так и графический материал. Пользуясь этим, он мог вклиниваться в любой из файлов Куорри, как бы далеко они ни были запрятаны, если знал серию кодов доступа, с помощью которых он, как сквозь железные двери в сокровищницу замка, мог попадать в самые потаенные уровни, где хранилась наисекретнейшая информация.
      Он был один в этой маленькой, душной комнатушке. Дверь он сам закрыл на замок, когда вошел сюда сорок минут назад, чтобы подать в графический модем два четких отпечатка пальцев, которые он снял с грязной тарелки в квартире Джейка.
      Все это время он пролистывал засекреченные файлы Куорри, пока не получил сигнал "Продолжайте поиск", что означало, что где-то в анналах памяти ЭВМ, находившейся на другом конце света, действительно хранятся отпечатки пальцев интересующих Дэвида людей.
      Полчаса он рыскал по файлам, где собрана информация об агентах вражеских разведок, но это ничего не дало. Значит, среди них не было людей, оставивших эти отпечатки. Однако приглашение "Продолжайте поиск" продолжало гореть на дисплее, буквально доводя Дэвида до белого каления. Он просмотрел досье всех засветившихся оперативников КГБ, всех организованных террористов, начиная от членов "Красных бригад" и кончая японскими экстремистами. Затем он перешел к одиночкам, не примкнувшим ни к каким организациям террористов и работающих по найму. Ничего.
      - Вот черт! - выругался он вслух.
      Терминал ответил ему молчаливым ПРОДОЛЖАЙТЕ ПОИСК.
      Где его можно продолжить?
      Ткнулся в файлы кагэбистов в левом поле. Ничего.
      ПРОДОЛЖАЙТЕ ПОИСК.
      Попробовал файлы отставников, подумав, что кто-нибудь из них может сводить старые счеты. Ничего.
      ПРОДОЛЖАЙТЕ ПОИСК.
      Ударил по клавише вызова меню, еще раз просмотрел почти исчерпанный список вариантов. Вот этот еще можно попробовать, - подумал он. Используя другой код доступа, он вызвал список имен, хотя и был уверен, что это очередной тупиковый вариант. В уме он уже продумывал процедуры, необходимые для вызова данных сверх стандартного меню, когда список имен исчез, оставив только два из них мерцать на дисплее.
      ИДЕНТИФИЦИРОВАНЫ, - прочел он на верху экрана.
      - Лян та мадэ! - выругался Дэвид, а руки его уже сами забегали по клавишам, чтобы перепроверить результаты поиска. Через тридцать секунд он убедился, что ошибки нет. Провел рукой по волосам. Они были мокрые от пота.
      То, что он прочел на дисплее терминала, означало, что те двое людей, наведавшиеся на квартиру Джейка в поисках Марианны, были из группы захвата Куорри. Их послали туда не для того, чтобы выяснить что-то или что-то передать. Такие мелочи не по их части. Другая у них специализация.
      Это были убийцы.
      И это могло означать только одно: приказ убрать Марианну Мэрок был отдан еще до того, как у руководителей Куорри возникло подозрение, что она предала Джейка. Как же это так?
      Дэвид поднял голову и опасливо посмотрел через плечо, хотя и знал, что он один в закрытой на замок комнате. Впервые за многие годы работы уверенность, что он находится под защитой своей организации, покинула его. Он почувствовал себя голым. Будто снова стал ребенком.
      По сообщениям синоптиков, тайфун свернул на юго-восток, увлекая за собой восемнадцатифутовые волны, покрытые серой пеной его ярости. На северо-запад, к Гонконгу, отголоском тайфуна долетел летний шквал. Небо стало сапфировым, а потом и серо-зеленым, каким оно часто бывает в колонии в это время года. Воздух, тяжелый от водяных паров, казался жидким, так что впечатление было такое, что живешь под водой. А потом хлынул дождь.