- Поговорите с ней сами. Вы ведь не верите тому, что я говорю. Действительно, с какой стати?
      - Если она захочет разговаривать со мной.
      - Вы найдете, что ей сказать, - ответила Минако. - Вы обидели ее. Это правда. Но ее также мучает совесть из-за того, что ей пришлось обманывать вас.
      - Сначала мне надо еще найти ее.
      - Это не проблема. Она отправилась в мой дом. Я научу, что вам надо делать.
      - Вы туда не поедете?
      - Поеду, но не сразу, - ответила Минако. - У меня назначена встреча с Достопочтенной Матерью, и эту встречу нельзя отменить. В такой обстановке даже малейшее отступление от моего обычного поведения вызовет подозрения.
      - Значит, теперь в основе все сводится к отношениям между вами и Достопочтенной Матерью, - констатировал Вулф.
      - Да. Это тот путь, на который нас завело ее безумие, - подтвердила Минако. Ее взгляд на секунду метнулся в сторону и снова остановился на лице Вулфа. - Но теперь все изменилось. Даже Чика об этом ничего пока не знает. Дело в том, что Достопочтенная Мать убивает членов руководства общества. Одного за другим.
      - Но ради чего?
      - Абсолютная власть породила у нее нечто вроде абсолютного безумия. Ее жажда абсолютной власти затмила все прочие соображения. Это правда, что вместе с Нишицу она составила план установления экономического контроля над Соединенными Штатами. Правда, что реализация этого плана вступает в завершающую стадию. Правда также и то, что уже в силу этого ее и Нишицу надо остановить. Но самое главное то, что она открыла какой-то способ извлекать из других их энергию "макура на хирума" и добавлять к своей.
      Вулф нашел в себе силы рассмеяться.
      - Да что вы такое говорите? Что, она замышляет вырезать ваши мозги и съесть их за обедом?
      - В метафорическом смысле именно это я и имею в виду, - ответила Минако. Она смотрела на Вулфа так прямо, что, казалось, он мог через ее глаза заглянуть к ней в душу. - Ваши мозги тоже.
      Суть сказанного он воспринял как удар, и его мороз продрал по коже.
      Минако стояла к нему совсем близко. Она говорила мягким тоном, отчетливо выговаривая каждое слово.
      - Я не могу этого допустить, Вулф-сан. Понимаете, вы очень особенный. Когда ваш дедушка умер, он был очень и очень старый, можно сказать, даже древний.
      - Откуда вам это известно? Даже я не знаю, в каком возрасте он умер.
      - Конечно, не знаете, - согласилась она. - Он бы вам и не сказал, потому что вы вое равно бы не поняли. Но мы его знали. В определенных кругах знали всех старейшин мира. И когда один из них умирал, мы четко осознавали, что больше никогда не увидим такого, как он. Но теперь вы здесь, и я понимаю, что "макура на хирума" рассказала мне. Вы обладаете такой же мощью. И даже гораздо, гораздо большей.
      Глава семнадцатая
      Вашингтон - Токио
      - Ее убил он, - заявил Яшида, - и это так же бесспорно, как то, что я тут сижу и беседую с вами.
      Сидящий напротив него за столиком ресторана на крыше отеля "Вашингтон" Хэм Конрад безучастно смотрел в сторону видневшегося неподалеку Белого дома. Теперь, после сообщения о зверском убийстве Марион, звонок Бризарда о том, что с Вулфом Мэтисоном справиться не удалось, казался ему менее значимым. "Пусть он катится к чертям собачьим, этот Мэтисон! - мысленно выругался Хэм. - У меня есть более срочные дела".
      - Я нисколько не сомневаюсь, что Марион Старр Сент-Джеймс убита по заказу вашего отца, - продолжал Яшида. - И причина вам очень хорошо известна. Она слишком много знала о нем и делилась этой информацией с вами.
      - О клинике "Грин бранчес"?
      - Вот именно.
      - О той, куда, по словам Марион, Торнберг организовал транспортировку людей.
      Хэм произносил слова машинально, ровным безжизненным голосом, как человек, не оправившийся от шока.
      - Да, - подтвердил Яшида. Он внимательно следил за выражением лица Хэма, который, впрочем, этого не замечал. - Насколько я помню, она рассказала вам, что он подрядил ее компанию перевозить всяких неприкаянных одиночек, до которых никому нет дела, в "Грин бранчес" - то самое купленное им местечко под Арлингтоном.
      Яшида отвлекся на минуту, чтобы заказать что-нибудь выпить по второму разу, хотя Хэм еще не успел осушить первый бокал.
      - Как вы думаете, зачем ему понадобились живые люди? - спросил он Хэма.
      - Для экспериментов, - отозвался тот все тем же бесцветным тоном, по-прежнему глядя пустыми глазами на Белый дом, залитый в этот час лучами прожекторов. - Видишь ли, Торнбергу не дает покоя процесс старения. Он считает, что сможет повернуть его вспять. Вот почему он купил "Грин бранчес" и набрал туда свой штат ученых-биологов. Полагаю, что он использует тех, кого туда привозят, в качестве подопытных кроликов.
      - Живых людей?
      Хэм мотнул головой.
      - А на ком еще ты бы мог ставить опыты? Торнберг в цейтноте.
      В этот момент подоспел заказ. Яшида пригубил свой бокал, подтолкнув другой прямо в руки Хэму, и снова заговорил:
      - Он совершенно аморален. Послушайте, я видел тело Марион и могу доложить, что зрелище не из приятных. Она, по-моему, сильно мучилась перед смертью. Такое впечатление, будто он хотел показать ей, что карает ее. Людей в этой клинике из-за него убивают направо и налево.
      - Наверняка он бы сказал тебе, что все это делается во имя науки, отозвался Хэм.
      - И я не сомневаюсь, что он верит во все это дерьмо, - подхватил Яшида, сосредоточенно размешивая лед в своем бокале.
      Они оба помолчали.
      - Придется нам в связи с этим что-то предпринять, - сказал наконец Яшида.
      - Знаю, - кивнул Хэм.
      - Выбора нет.
      Хэм сделал несколько глотков. Он думал об отце, о том, как восхищался им и нуждался в его похвалах. Однако сейчас он впервые ощутил, что в его душе живут и другие, совсем не такие светлые чувства, которые он, фанатично добиваясь отцовского расположения, так долго и старательно пытался не замечать.
      Под действием последних событий эти чувства стали обнажаться, и теперь перед ним, как перед археологом, раскопавшим погребенный под песками древний город, предстала истина, что любовь и обожание, какими бы сильными они ни были, сочетаются с ненавистью к отцу за то, что тот изгнал мать из дома и из его, Хэма, жизни.
      - Ты прав, - сказал он наконец Яшиде, - у нас нет никакого выбора.
      Хана уже подключилась к Оракулу, когда в лабораторию, упрятанную в недрах склада на рыбном базаре Сузуки, вошел Юджи. До этого он искал ее на похоронах Хирото, но так и не нашел.
      - Что ты тут делаешь? - воскликнул он, обращаясь то ли к Хане, то ли к Оракулу.
      Спокойствие, написанное на лице Ханы, показалось ему необычным и вызывающим тревогу. Она следила за ним глазами, молча игнорируя все его вопросы, уговоры и, наконец, приказы. Когда-то один раз он уже видел у нее такое выражение...
      Это случилось во время праздника "хачугацуо", когда наступление лета отмечается подачей к столу первого в сезоне рыбного блюда, приготовленного из макрели. Юджи и Хана отправились к докам в Кобэ. Жаркое солнце стояло высоко в небе. Дыхание затруднялось из-за повышенной влажности. Хана привела Юджи в ресторанчик с миниатюрной верандой с видом на порт.
      Этому ритуалу, как и всем обычаям, отмечающим изменения в природе, Хана придавала большое значение. Хозяин ресторана, хорошо знающий ее, поставил перед ними на стол чайник с зеленым чаем собственного приготовления, взбив его до бледной пены. Сырую макрель, нарезанную тонкими, как папиросная бумага, ломтиками, подали на темно-зеленых бамбуковых листьях. Первая в летнем сезоне макрель - не самая вкусная, но наиболее престижная.
      Влажный воздух оставался почти неподвижным, и даже портовые чайки сочли его слишком тяжелым для полетов. Юджи, сидя в тени под зонтиком, лицезрел ржавеющие сооружения нефтеперегонного комплекса "Ото хэви индастриз", как грибы-поганки теснящиеся вдоль набережной. На них виднелся рекламный щит "ШИЯН КОГАКУ всегда с вами". Портовый транспорт функционировал, но на нефтеперегонке Юджи не заметил ни единого рабочего. Гигантские краны молчаливо и одиноко нависали над рядами уродливых ржавых металлических конструкций.
      - Наступит день, - сказала тогда Хана, взглянув на него, - когда "бонито" перестанет водиться в наших загрязненных водах. Что тогда с нами будет? Я задаюсь вопросом, есть ли смысл в той жизни, в которой мы обречены дюйм за дюймом уничтожать наши тела? Мне часто грезится такое бытие, при котором я не была бы связана физическими законами пространства и времени... Такое, где мне, чтобы попасть на другую сторону, не требовалось бы переходить через дорогу.
      И вот теперь, не отрывая глаз от Ханы, Юджи протянул руку и выключил питание Оракула.
      Но ничего не случилось. Ничего в том смысле, что Оракул не отключился.
      - Вы должны смириться с тем, что произойдет, Юджи-сан.
      Юджи-сан раскрыл рот от удивления.
      - Как ты это делаешь? - спросил он. - Я ведь отключил энергию.
      Оракул не ответил. Его занимали другие вопросы. Ровно через четыре минуты глаза Ханы потускнели, веки медленно опустились, а когда Юджи проверил пульс, то оказалось, что он почти исчез.
      - Нет! - отчаянно закричал Юджи и стал лихорадочно отрывать он нее присоски-контакты. При этом ему каждый раз чудилось, что он слышит слабый крик.
      Хана бессильно оседала у него в руках. Требовалось некоторое время для отсоединения контактов от висков в основания шеи. Ее губы посинели, она не дышала. Он снова прижал палец к мягкой коже поверх ее сонной артерии. Пульс отсутствовал.
      Юджи вспомнились ее слова, когда он впервые подключил ее к устройству: "Оракул не допустит, чтобы со мной случилась какая-нибудь беда".
      - Черт тебя побери! - заорал он. - Что ты с ней сделал?
      - То, что требовалось, - незамедлительно ответил Оракул. - Я сделал то, что тебе требовалось от меня.
      Юджи, стоя на коленях и держа в объятиях Хану, заплакал.
      - Пожалуйста, - попросил он, - скажи мне, что произошло. Как я мог хотеть, чтобы ты с ней так поступил. Она же мертва!
      - Только ее тело мертво, Юджи-сан. В остальном же Хана вполне жива. Фактически она теперь более жива, чем когда-либо прежде.
      Юджи уставился на экран Оракула. Чудится ли ему или же он действительно приобретает общие очертания человеческой головы?
      - О чем ты говоришь? - воскликнул он.
      - Хана здесь. Во мне, - ответил Оракул терпеливо, как профессор, разговаривающий с тупым, но старательным студентом.
      - Не верю.
      - Час назад вы бы не поверили, что я могу работать от своего собственного источника энергии.
      Юджи на минуту задумался.
      - Ясно, что тебе больше не требуется электричество, - признал он. Что ты используешь?
      - "Макура на хирума".
      - Что?
      - Чему вы удивляетесь, Юджи-сан? Все логично. Я получил необходимые элементы из ваших собственных генов ДНК. Разве это не входило в мои первоначальные функции?
      Юджи в гораздо больше степени, чем любой обыкновенный ученый, верил в возможность самых невероятных вещей, особенно после появления Оракула. Но и его вера имела пределы. Он никак не мог представить, что электроника Оракула сумеет освоить нечто столь нематериальное, как "макура на хирума". И тем не менее факты, с которыми он теперь столкнулся, свидетельствовала об обратном.
      - Боюсь, что я ничего тут не понимаю, - печально промолвил он, не желая смириться с мыслью, что Ханы, его любимой сестры, уже нет в живых. Хана умерла.
      - Вы обращаете внимание лишь на ее тело. Уверяю вас, что она по нему не тоскует. Ей удобно здесь.
      Юджи задумался.
      - А она может сама разговаривать со мной?
      - Я и разговариваю сейчас, Юджи-сан.
      - В смысле сама или через него?
      - Я и есть сама Хана.
      - Не понимаю, - покачал головой Юджи.
      - Ничем не могу помочь.
      Юджи хмыкнул и решился на новую попытку, стараясь выразить мысли так, чтобы Оракул понял его.
      - Я хочу сказать... - начал он, - из тебя сформировалась самостоятельная личность. Это не личность Ханы, с которой я хорошо знаком.
      - Конечно, - ответил Оракул. - Я понимаю. Но Хана изменилась. Вот это вам и нужно осознать, Юджи-сан. Мне кажется, что людям трудно постичь любые метаморфозы. Но что поделаешь, такова человеческая натура.
      Юджи улыбнулся.
      - Где это ты набрался такого чувства юмора?
      - Я обнаружил его у Ханы.
      - У Ханы? - изумился Юджи. - Я никогда не замечал у нее чувства юмора.
      - У Ханы много чего такою, что вы не замечали, Юджи-сан. Но теперь наступило время раскрыть ее тайну. Она сейчас к вам ближе, чем когда-либо прежде.
      - Объясни.
      - В своем человеческом теле Хана оставалась неполноценной. Она, конечно, не знала об этом. Осознавала она лишь то, что глубоко несчастна. Но инстинктивно ее тянуло ко мае. Тогда она этого не понимала, но теперь поняла. У меня нет тела в вашем понимании, нет никакой физической связи с известным вам окружающим миром. Я - чистая мысль. Я не обременен бесчисленными ограничениями, присущими человеческому разуму.
      Оракул умолк на время, и Юджи вновь ощутил, как что-то меняется.
      Он бережно положил тело Ханы на пол и приблизился к Оракулу. Теперь он уже не сомневался, что ощущает его присутствие в своем разуме. Это походило на биополе или ауру, излучаемые человеком с даром "макура на хирума".
      - Я чувствую твое энергетическое поле.
      - Да. "Макура на хирума" всегда со мной, - отозвался Оракул невозмутимым тоном, комично обыгрывая рекламу "Шиян когаку".
      - Так вот зачем тебе понадобилась Хана? - с подозрением спросил Юджи.
      - Вовсе нет, Юджи-сан. Как я уже сказал, я задействовал энергетическое поле из ДНК, которую вы встроили в меня. Я взял Хану к себе, чтобы защитить ее.
      - Защитить ее? От чего?
      - Не от чего, а от кого. Хирото привел сюда одну женщину. Он думал, что я смогу помочь ее мужу, очень больному, по ее словам. Хирото ошибся. Эта женщина ему солгала. Она намеревается похитить меня, но будет ждать, пока вы с Ханой доведете меня до совершенства, и я смогу успешно осуществлять трансформацию обычной человеческой ДНК с комбинацией для "макура на хирума". Эта женщина убила Хирото, и она, несомненно, убила бы в Хану, чтобы добиться своего. Я не мог этого допустить.
      У Юджи пересохло в горле.
      - Ты не прав! - выкрикнул он. - Тебе известно, что ты говоришь о моей матери?
      - С чего вы взяли? Эту женщину зовут Ивэн. Она кажется молодой, но в действительности очень стара. Вероятно, даже старше, чем Достопочтенная Мать.
      У Юджи подкосились ноги.
      - Я ее знаю, - пробормотал он ошеломление. - Во всяком случае, встречал.
      - Она очень опасна, Юджи-сан. Ее энергетическое поле исключительно сильно.
      - Откуда ты все это знаешь?
      - Я, Хана, знаю это, - прозвучал ответ Оракула-Ханы.
      Юджи перевел взгляд с Оракула на тело Ханы. Она, казалось, спала. Наверное, любой нормальный человек уже вызвал бы скорую медицинскую помощь или, на худой конец, личного врача из "Шиян когаку". Юджи, однако, ничего не предпринимал.
      - Я не знаю, кто такая Достопочтенная Мать, - сказал он наконец.
      - Вы встречались с Нишицу в храме Запретных грез?
      - Да.
      - Значит, вы видели Достопочтенную Мать. Она руководит обществом Черного клинка.
      Юджи вспомнил красивую женщину, сидевшую поблизости от Нишицу. На протяжении всей их встречи она оставалась молчаливой и неприметной, как ширма из рисовой бумаги. Какие же неслышимые голоса звучали в ее голове?
      - Нишицу сказал, что моя мать убила Хирото за то, что он раскрыл ее тайну - участие в обществе Черного клинка.
      - Ложь в обрамлении правды гораздо эффективнее, - услышал, он в ответ Оракула-Хану. - Минако действительно член "Тошии Куро Косай" и, вероятно, совершала в прошлом сомнительные поступки. Но в данном случае ее намерения чисты. Она желает положить конец преступной власти Достопочтенной Матери. С этой целью она заручилась поддержкой сначала моей, а потом и Чики. Сейчас же ей понадобилось привлечь также и вас.
      - Но моя мать была там. Я ее видел, - запротестовал Юджи. - Она созналась в убийстве Хирото.
      - Нет. То, что вы видели, - это проявление "макура на хирума". Минако даже близко не подходила к храму Запретных грез, когда вы находились там.
      И тут Юджи вспомнил, что уже тогда кое-что показалось ему странным. В облике матери чего-то недоставало. У него возникла ассоциация с куклой-марионеткой "бунраку", которую он когда-то видел лежащей без движения после спектакля. Она выглядела потрясающе живой и в то же время неестественной, лишенной внутренней сути, бездушной. Оракул сказал правду: Нишицу и Ивэн обманули его.
      - Зачем они пытаются настроить меня против моей матери?
      - Достопочтенная Мать не оставила Минако иного выбора, кроме как предоставить в распоряжение общества Черного клинка вас и меня, Оракула. Минако решила сотрудничать с Достопочтенной Матерью и Нишицу вплоть до того момента, когда она сможет использовать против них свое единственное оставшееся оружие. Но теперь, похоже, им стало известно, что она намерена выступить против них.
      - Боже мой!
      - Юджи-сан, я боюсь за вас. И за нее.
      - Что мне делать? - воскликнул Юджи, не скрывая страха. - Теперь я как в ловушке между Нишицу и моей матерью!
      Бросниану Ленфанту, бывшему сенатору от Луизианы и формальному главе фирмы "Ленфант энд Ленфант", понадобилось полтора дня, чтобы раздобыть полный комплект архитектурных проектов клиники "Грин бранчес". Он сделал это по заданию Яшиды, выполнявшего, в свою очередь, приказ Хэма Конрада.
      Ленфант сохранил все до единой важные связи, которыми он оброс за время своего официального пребывания на Капитолийском холме. Его статус в этом мире, где так ценятся обаяние и влияние, тоже оставался прочным. В Вашингтоне многие определяют влияние как умение добиваться результатов, и Ленфант тут явно котировался высоко.
      Архитектурные проекты "Грин бранчес" он получил в Управлении водного хозяйства Арлингтона, поскольку все коммерческие структуры обязаны по закону предоставлять такие бумаги в этот орган Ее Величества Бюрократии. Милдред, двоюродная сестра Бросниана Ленфанта, очень кстати оказалась сотрудницей соседней конторы, и ей не составило никакого труда удовлетворить его просьбу.
      Отличительной чертой Милдред являлась дотошность, благодаря которой Ленфант снабдил Хэма и Яшиду не только обновленными планами перестроенного Торнбергом здания, но и первоначальными схемами.
      Уже вечерело, когда он вернулся к себе домой на Кафедрал-авеню в районе Весли-Хайтс на северо-западе Вашингтона. Скинув пальто и шляпу, он прошел по старинному ковру к бару и налил себе порцию крепкого шотландского виски, к которому пристрастился, еще когда находился в Лондоне с миссией по выявлению каких-то фактов.
      Сквозь толстые свинцовые стекла Ленфант увидел на ветке какую-то птицу, наверное, вьюрка - первого вестника весны. Он вернулся в парадный холл с мраморным полом и хрустальной люстрой и поднялся по широкой изгибающейся лестнице в спальню. Присев на край постели, он снял туфли и коснулся босыми ступнями мягкого ковра, покрывавшего весь пол. Затем, отхлебнув глоток виски, пересел за ночной столик и взял трубку телефона, официально не имеющего никакого номера. Эта привилегия дорого обошлась ему, но у него имелись достаточно веские причины обхаживать нужных людей в телефонной компании.
      Он начал было набирать номер Торнберга, чтобы проинформировать того о подробностях выполненного им задания Яшиды, как из холла послышался какой-то звук.
      Положив трубку на место, Ленфант вышел из спальни. Он успел лишь мельком увидеть нечто вроде тени, нечто бесформенное, но обладающее весом, и ощутил, будто к шее приложили холодное полотенце. В следующий миг это нечто швырнуло его так, что он перекувырнулся через ограждение второго этажа и полетел вниз по лестнице.
      Первый удар, от которого Ленфант охнул, чувствуя, как что-то у него сломалось, пришелся на середину лестничного пролета. Стукнувшись о перила, он кубарем покатился вниз по ступеням, до самого конца, и там растянулся, сильно ударившись щекой и плечом о мраморный пол.
      Ленфант лежал в шоке, настолько сильном, что даже не чувствовал болевых импульсов в мозгу. Он понимал, что ему нанесли очень серьезные травмы, потому что, насколько мог видеть, его рука и нога находились в положении, возможном лишь при переломе. К тому же дыхание давалось с необычайным трудом, а во рту ощущался вкус крови.
      Он обдумывал свое положение некоторое время, но как долго неизвестно, поскольку состояние шока исказило ощущение времени, стерев различие между минутами и часами.
      Вдруг он ощутил, что его кожа покрывается мурашками. Что-то двигалось слева от него. Ленфант скосил глаза и увидел, что спускается человеческая фигура. К нему вернулось воспоминание о той силе, которая перебросила его через ограждение второго этажа.
      - Здесь везде кровь, - произнес Джейсон Яшида, встав над Ленфантом. Вы, сенатор, все тут испачкали.
      Ленфант попытался шевельнуть рукой, но Яшида придавил ее ботинком.
      - Нет, сенатор. Так не пойдет, - сказал он, нагибаясь и доставая у Ленфанта миниатюрный кинжальчик, который тот всегда носил с собой. - И хозяина твоего тоже звать не надо. Я не хочу предупреждать его заранее о нашем прибытии.
      Ленфант давно уже отказался от попытки подать голос. Боль стала слишком сильной, хотя странное оцепенение продолжало бороться с ней за господство над телом. В то же время его разум совсем прояснился. С леденящей душу отчетливостью, которая иногда возникает именно в такие моменты предельного стресса, он понял, кто все последнее время столь ловко и хладнокровно расправлялся со всеми этими сенаторами. Правда, лично ему это уже не могло ничем помочь.
      - И разумеется, мне нужно сделать так, чтобы вы ему ничего не рассказали. Никогда.
      Одновременно с этими словами Яшиды что-то мертвой хваткой сдавило сердце Ленфанта. Его тело дернулось, как лягушка на лабораторном столе, глаза вылезли из орбит, а рот наполнился кровью.
      - Бог ты мой, - промолвил Яшида, наклоняясь над ним. - Вы, сенатор, похожи на саму смерть.
      - Сколько в год мы платим Ленфанту? - спросил Хэм, изучая вместе с Яшидой подробный чертеж клиники.
      - Он получает сто тысяч и право пользоваться, когда ему надо, оборудованием в офисе на Кей-стрит, - ответил Яшида.
      Он прибыл на встречу с Хэмом сразу после того, как разделался с трупом Ленфанта. Способ ликвидации практически исключал вероятность того, что следы сенатора будут когда-либо обнаружены, разве что аллигаторам в Вашингтонском зоопарке почему-либо придется не по вкусу какая-то часть его тела.
      - Добавь ему до ста пятидесяти и скажи, что мы даем ему машину на выбор. Американскую, разумеется, - сказал Хэм. - Я ценю этого пария на вес золота и хочу, чтобы он даже не подумал уйти от нас.
      Чертежи давали хорошее представление о помещениях "Грин бранчес". На первый взгляд клиника отличалась странной планировкой - три наземных этажа и четыре подземных. Очевидно, что в ходе проведенной по указаниям Торнберга широкой реконструкции основание первоначального фундамента разрушили и вырыли более глубокий котлован.
      Но, если вдуматься, все это имело смысл. Наличие в распоряжении Торнберга всякой суперсовременной техники требовало, чтобы штат лаборатории размещался в просторных помещениях, изолированных от света, пыли и инфекции, которые случайно может занести вспомогательный персонал, снующий туда-сюда по лабораторным коридорам. Лучший выход - спрятать лаборатории под землей, а административные и прочие подразделения разместить на наземных этажах, чтобы их сотрудники не имели контакта с исследователями.
      Задача заключалась в том, чтобы проникнуть в клинику "Грин бранчес" и раздобыть неопровержимые доказательства: фотографии или компьютерные дискеты. Нелишне было узнать и о характере экспериментов, проводимых там на похищенных и одурманенных наркотиками иностранцах.
      - Я хочу лишить отца не жизни, а возможности заниматься бизнесом, объяснил Хэм Яшиде.
      На чертежах реконструированного здания все изображалось очень детально, благодаря чему Хэм и Яшида смогли точно определить, в каких именно помещениях размещены администрация, бухгалтерия, больничные палаты, ординаторские, кабинеты для рентгеноскопии и тому подобное, а какие - из тех, что под землей, - отведены для проведения окутанных тайной биомедицинских исследований и оценки результатов экспериментов.
      И тут именно Хэм додумался, как проникнуть внутрь. Он обнаружил на чертежах берущий начало в трех кварталах от клиники старый туннель для электрокабелей, заброшенный после того, как клинику, потребности которой после реконструкции возросли, подключили к недавно отстроенной подстанции. По мысли Хэма, туннель, если только его не заблокировали по окончании работ, выведет их на первый подземный этаж клиники.
      Яшида изучил новые чертежи, но так и не обнаружил никаких признаков того, что этот участок изначальных подвальных помещений как-то перестраивался. Они с самого начала использовались для утилизации медицинских отходов, и все здесь осталось в неприкосновенности.
      Конец дня Хэм и Яшида провели, вновь и вновь анализируя план своего вторжения, пока не сочли, что не упустили ни одной детали и предусмотрели все мыслимые и немыслимые случайности. Еще полтора часа ушли на то, чтобы собрать все необходимые инструменты, а затем они отправились обедать в гриль-ресторан "Оксидентал".
      Поднимаясь по ступенькам к ресторану, Хэм вспомнил тот день, когда на этом самом месте он встретился с Марион, и его вновь охватило чувство утраты. Если ее смерть хоть чему-то его научила, так это тому, что не с каждой женщиной можно расстаться легко и безболезненно. Эта мысль пришла ему в голову как откровение, вместе с осознанием того, каким глупым зеленым юнцом он был, когда клялся прожить всю жизнь со своей супругой, внешне эффектной, но такой пустой внутри.
      Впервые он признал свою собственную ответственность за неудавшуюся личную жизнь, и даже если убийство Марион не несло в себе ничего положительного, тут оно ему неожиданно помогло. Хоть какой-то толк. Не считая, вероятно, лицемерия, Хэм больше всего ненавидел бессмысленную смерть, никому ничего не дающую.
      Его угрюмое настроение не укрылось от глаз Яшиды.
      - Что такое, Хэм? - спросил он после второй кружки пива.
      Хэм промолчал, водя холодную кружку кругами по облицованной металлом поверхности деревянного стола.
      - Мы делаем все правильно, - сказал Яшида. - Даже если бы ваш отец был во всех иных отношениях столпом общества, все равно мы правы, ликвидируя "Грин бранчес".
      - Все дело в том, - медленно произнес Хэм, - что Торнберг действительно столп общества. И это не просто какое-то там общество, а Вашингтон, где таких, как он, почитают наподобие римских императоров.
      Им подали бутерброды и жаркое. Яшида допил пиво и взялся за кетчуп.
      - Но ведь к данному обществу в целом все это не относится, не так ли?
      - В общем-то, нет, - буркнул Хэм, уставившись на свой бутерброд. - Это относится лишь к Торнбергу и ко мне.
      - Ясно, - кивнул Яшида. - Речь идет о том, попытаетесь ли вы по-прежнему оставаться папенькиным сынком.
      На какой-то момент ему показалось, что Хэм собирается его ударить. Вроде бы он и рассчитал все точно, но, если выражаться словами Хэма, необходимо держать нос по ветру. Ведь тут не было постоянной гарантии в том, что он, Яшида, правильно понимает его.
      Посвящение Яшиды в наиболее глубокие тайны психологии осуществлялось под руководством различных наставников из "Тошин Куро Косай", поскольку уже с раннего возраста он проявил замечательную способность докапываться до самых основ чужой психики. Основные точки в ней, действуя на которые можно направлять поведение другого человека в нужную сторону, ассоциировались у Яшиды с вкусовыми ощущениями, и он испытывал наслаждение, пробуя их, подобно гурману, дегустирующему гусиную печенку или черную икру.
      В практической деятельности делать это оказалось гораздо труднее и сложнее, ибо, как выяснилось, для того чтобы распробовать эти ощущения, требовалось перестать вести себя как сторонний наблюдатель-психоаналитик, а наоборот, глубоко сблизиться с другим человеком, узнать, чем он дышит, научиться любить его, ненавидеть и даже бояться. Причем Яшида узнал, что конкретный тип эмоций не имеет значения. Главное - преодолеть эмоциональную отчужденность. В итоге последствия выполнения им своих заданий оказывались неизбежно тяжелыми в душевном плане и одновременно трагичными.
      Так получалось и на этот раз. Яшида знал, что, проникнув в "Грин бранчес", он приблизит к завершению еще одно свое задание, и это вызывало у него меланхолию, несмотря на растущее возбуждение от предвкушения успеха.
      Дело в том, что он относился к Хэму далеко не безразлично, видя в нем воплощение всего того хорошего, что можно сказать об американцах, и, признаваясь самому себе, считал, что на данный момент Хэм является его лучшим другом. Этот парадокс не остался им незамеченным, однако он понимал, что это никак не повлияет ни на его планы, ни на окончательный исход, представлявшийся ему неизбежным.
      Яшида ощущал себя орудием истории, и даже сейчас, жуя начиненный сыром, кетчупом и жареным луком бутерброд, он помнил, что в конечном счете лишь история имеет для него значение. Все остальное со временем будет предано забвению, и единственный доступный его пониманию смысл жизни - это не упустить шанс оставить хотя бы маленький, но свой след в истории.
      - Ты для меня и друг и соратник, - произнес Хэм, - поэтому я знаю, что с твоей стороны это не хамство.
      - Даже в разговоре с лучшим другом нельзя фальшивить, касаясь семейных дел, - сказал Яшида, буквально физически ощущая на себе тяжелый взгляд Хэма. - По-моему, невозможно быть полноценным человеком, если жить, все время под кого-то подстраиваясь. А еще я считаю, что жизнь - это борьба за то, чтобы понять, кто ты есть на самом деле, а не кем бы тебя хотели видеть другие.
      - Закончил?
      - Да.
      - Это хорошо, - констатировал Хэм и взял в руки бутерброд. - Теперь я могу поесть спокойно, не опасаясь несварения желудка.