Так уж получилось, что я теперь не вижу смысла возвращаться назад к Кроссу. Я прикинул, что могу рассчитывать на тебя и что ты заменишь Брика, - сказал я.
      - Ну что ж, нам определенно не следует больше беспокоиться на этот счет, - ответил Вулф.
      Я оценил его юмор.
      - Но я намерен идти дальше, - продолжал я.
      Кто-нибудь другой ответил бы: "Ты совсем спятил, не можем мы идти. Ты же слепой", а Вулф сказал только:
      - Теперь я понимаю важность задачи, поставленной перед тобой. Но я еще не усек, как ты собираешься покончить со всем этим.
      - Не понял, что ты имеешь в виду?
      Вулф рассмеялся и заметил:
      - Брось прикидываться. Мы уже решили, что наша операция никакая не шпионская миссия. Ты находишься здесь по своим личным делам и, как и я, тоже волк-одиночка. Поэтому-то ты так и был озабочен тем, чтобы о твоей миссии знали поменьше.
      По всему было видно, что он понял мою затею, и я еще больше стал ценить его за сметливость, но сказать ему ничего не сказал, а просто спросил:
      - В какой стороне восток?
      - Не могу определить: слишком густой туман. А почему бы нам не воспользоваться счетчиком Гейгера? - предложил Вулф. - Может, он нам подскажет, в какую сторону идти.
      Предложение было толковым, я услышал, что он роется в рюкзаке Дункана, набитом научными приборами и инструментами.
      Послышался какой-то посторонний звук, приглушенный густым туманом. Инстинктивно я поднял револьвер, но Вулф положил руку на ствол и отвел его в сторону.
      - Пальбой сейчас ничего хорошего не добьешься, - тихо шепнул он.
      - А ты откуда знаешь? - спросил я.
      И тут из тумана возникла фигура, которую Вулф определил как воина женского пола. И вовсе не по тому, что она была вооружена и несла под мышкой шлем, а по тому, что шла она и вела себя как-то по-женски и сразу было видно, что это женщина-солдат. Он шепнул также, что ее сопровождают двое мужчин с автоматами Калашникова "АК-47", висящими на ремне через плечо.
      Он добавил, что эта женщина, судя по всему, азиатского происхождения. Но его смутило, что кожа у нее оказалась не красноватой, как у полинезийцев или у кхмеров. Сказал также, что она не вьетнамка и не таиландка. И наконец он определил, что она японка. При этом добавил, что довольно красивая, что лицо у нее нежное и изящное и никак не сочетается с оружием в ее руках. Она не молода и в то же время не стара, какого-то неопределенного возраста. Ее появление довольно непонятно здесь, в этой местности, хоть и лежащей в стороне от военных действий, но все равно подверженной сильнейшему риску.
      - Господа, - сказала она на чистом английском языке, - вы заявились сюда отнюдь не случайно. Я вовсе и не надеялась, что... наши эксперименты останутся незамеченными. В конце концов, разведка неизбежна в любой войне.
      - Так это вы проводите здесь эксперименты? - не удержался я, поворачиваясь лицом на звук ее голоса. - Кто вы такая?
      - Не пройдете ли вы в этом направлении?
      У меня душа в пятки ушла, но Вулф взял меня за руку, и странное спокойствие овладело мной. Когда я проходил мимо нее, она ухватилась за висевший на моем плече рюкзак и сказала:
      - Я облегчу вашу ношу.
      Я попытался было увернуться, но что-то словно сковало мои мускулы, и я лишь почувствовал ее руки, отрывающие от лямок рюкзака мои скрюченные, непослушные пальцы.
      - Не противься ей, - услышал я спокойный голос Вулфа. - Она уже знает, что в рюкзаке.
      Я отстегнул застежки лямок и потряс головой, будто собака, вернувшаяся с улицы, где идет дождь.
      - Ну уж поскольку я знаю, как вас зовут, мистер Торнберг Конрад III, обратилась женщина ко мне, - то и вы должны знать мое имя. Меня зовут Минако Шиян...
      Быть слепым - значит быть беспомощным, инвалидом, но в данном случае мне, должно быть, повезло, что я впервые встретил Минако, когда не имел возможности разглядеть ее. Каким-то образом я мысленно видел ее облик, будто от нее исходила особая аура и нормальным зрением ее нельзя было разглядеть.
      Если бы у меня в момент встречи прорезалось зрение, то, думается, все предстало бы в ином свете и пошло бы по-другому. Конечно же, я подстрелил бы ее, а ее телохранители наверняка убили бы меня и Вулфа. Но так как я ничего не видел и в полной темноте лишь "узрел" ее мысленно, то получил ключ к разгадке, что она может из себя представлять.
      Она выплыла откуда-то из темноты, и я сразу смог почувствовать ее плоть, ощутить губы, представить ее крепкие мускулы под бархатной кожей.
      Она была женщина-воин, я уже от одной этой мысли мне становилось приятно. Я не мог сказать, какой армией она командовала, но держалась она, несомненно, по-генеральски - от нее так в веяло неведомым мне ранее могучим возбуждающим сладострастием.
      - Вижу, вы пострадали, - сказала Минако и повела меня, как мне показалось, в какую-то палатку.
      - Моя слепота - явление временное, а может, и постоянное. Сейчас у меня нет возможности узнать это точно, - заметил я.
      Я почувствовал, что подошел к краю вроде какой-то койки, сел на нее и тут же ощутил, как она мягким прикосновением настоятельно заставила меня прилечь.
      - Ну-ка, дайте мне взглянуть.
      - Вы думаете, это поможет?
      Я вздрогнул от первого ее прикосновения к ране, причинившего мне боль. А потом долгое время ничего не чувствовалось, настолько долго, что мне показалось, будто боль прошла совсем, хотя я не был вполне в этом уверен. Ведь когда постоянно живешь с болью, то свыкаешься и не замечаешь ее. После этого я почувствовал какой-то обволакивающий жар, и в то же время мне показалось, будто койка подо мной исчезла, а я плаваю в море тепла.
      Я открыл глаза, но ничего не увидел: обзор загораживала ее ладонь. Она убрала руку, и я прищурился от тусклого света. Оказывается, я в в самом деле лежал внутри палатки и, как и прикидывал, она стояла среди руин разбомбленной деревни, около полуразрушенной оштукатуренной стены дома.
      - Ну вот, зрение и вернулось к вам, - сказала Минако.
      - Да, - подтвердил я.
      Теперь я мог видеть собственными глазами, что ее красота вполне соответствовала силе ее ауры. Я ощутил, как учащенно забилось сердце. Я даже задрожал весь. Но от нее веяло чем-то мистическим, как будто под ее черными брюками из грубой ткани и высокими военными ботинками скрывались хвост и копыта. Я попытался сесть.
      - Полежите пока спокойно, - мягко сказала она, положив ладонь мне на грудь, так что я ощутил ее тепло. - Вы еще не совсем здоровы.
      - Но я не чувствую боли. Что вы сделали со мной?
      Она лишь улыбнулась, и я смутно ощутил неудобство от того, что был таким беззащитным. Меня остро пронзила мысль, что ей ничего не стоит в любой момент вонзить мне нож в сердце. Боль и впрямь ушла, но меня охватила какая-то вялость, которой я прежде никогда не испытывал. А от слабости до беспомощности один шаг.
      - Боль не ушла, она пока внутри вас, - объяснила Минако. - Но сейчас ваш организм преодолевает ее другим, более эффективным путем.
      Я облизнул пересохшие губы:
      - Не потому ли я чувствую себя очень слабым?
      - Да, потому.
      - Не нравится мне это все.
      Она лишь рассмеялась:
      - А вы предпочли бы опять стать слепым?
      Я ответил не сразу, а немного подумал, чем несколько удивил ее. Наконец я сказал:
      - Кое-что в слепоте мне понравилось.
      - Что конкретно?
      Она не ответила на некоторые из моих вопросов, поэтому почему бы не отплатить ей той же монетой?
      - Кто вы такая? - спросил я. - Что вы здесь делаете?
      Лицо Минако приняло нарочито равнодушный вид. Она даже не взглянула на меня. Мне показалось, что я смотрю на нее глазами художника, а на ее лице не отражаются ни мысли, ни чувства.
      - У вашего приятеля острый глаз, - сказала она в ответ. - Он уже определил, что я не вьетнамка и не кхмерка. А также не китаянка, не таиландка и не бирманка.
      - Тогда остается лишь японка, - заметил я. - Но я сказал бы, что это невозможно. На вьетнамском театре военных действий японцев нет.
      - В таком случае вы меня не видите и я не существую.
      Я было приподнялся, опершись на локоть, но голова закружилась, и я вынужден был лечь обратно. Сделав несколько глубоких вдохов, я сказал:
      - Вы ведь что-то упоминали про эксперименты.
      - Так вот зачем вы сюда заявились: узнать, что мы тут делаем, верно ведь?
      - Я пришел сюда, чтобы уточнить некоторые разведданные, полученные от южновьетнамского командования и от руководства наших вооруженных сил.
      - Но это не совсем так, не правда ли, мистер Конрад?
      Разумеется. Но как, черт возьми, она пронюхала про это? Может, только догадывается? А если нет? Что тогда? От одной мысли об этом по моему телу пробежала дрожь, и я ответил:
      - Насколько мне известно, так оно и есть, но не совсем.
      Месяца полтора до нашего рейда генерал Кросс по собственной инициативе направил через границу штурмовой вертолет. Он приземлился около одной разрушенной деревни, и экипаж подобрал там, среди многих жертв женский труп. Его упаковали в специальный мешок и привезли на базу. Затем этот груз переправили в Вашингтон, где он в конце концов попал в лабораторию доктора Ричарда Халбертона, одного из ведущих патологоанатомов, работающего на министерство обороны. Доктор Халбертон оказался братом моего адвоката Дугласа Халбертона. Мы с ним крепко сдружились. Естественно, что спустя много лет Ричард консультировал меня при найме персонала для работы в клинике "Грин бранчес".
      Но не в этом дело. Главное в том, что именно Ричард Халбертон сообщил мне о странной, как он назвал, пациентке, будто это был живой человек.
      В ту пору Халбертон и я вместе бились над разгадкой тайн жизни, смерти и долгожительства.
      - Странно очень, - сказал Ричард, пригласив меня в свою лабораторию. Эту мою "пациентку" убили вовсе не в бою. Она сгорела, будто пораженная напалмом, а признаков присутствия напалма нет никаких.
      Я очень заинтересовался этим открытием и спросил:
      - Ну а тогда от чего же она погибла?
      - Как ученый я должен сказать, что не знаю. Но по интуиции патологоанатома "скажу, что она, по-видимому, умерла от чрезмерной дозы.
      - От чрезмерной дозы наркотиков, которые сожгли ее плоть?
      Ричард отрицательно покачал головой и пояснил:
      - Да нет же, совсем не от этого. В результате проведенных анализов выяснилось, что ей ввели в организм чрезмерное количество ферментов. Вот что уж действительно странно, так это то, что, несмотря на присутствие этого вещества в той или иной естественной форме в любом человеке, моя "пациентка" не смогла нормально усвоить и переварить все ферменты возможно, из-за их немыслимого количества. Поэтому я нашел немало их в печени, селезенке, почках и прямой кишке.
      Ричард остановился и, пронзив меня взглядом поверх своих маленьких очков, заметил далее:
      - Мне кажется, что такой комплекс ферментов просто сожрал ее заживо.
      - Вы все еще не выделили эти ферменты?
      - О да, выделил, и довольно легко! - встрепенулся Ричард. - Я уже говорил, что приготовил к длительному хранению органы моей пациентки. Теперь встала проблема провести практические опыты и сделать анализ вещества. На это уйдет масса времени, даже, может, несколько лет, если только такое возможно, в чем я сильно сомневаюсь.
      - Что вы имеете в виду?
      - Дело в том, что ферменты недолговечны и, взятые с живой ткани, сразу же начинают распадаться. Образно говоря, они полуживые. - Ричард повернулся кругом и подошел к столу с крышкой, обитой цинковыми листами, на котором стояли три проволочные клетки, а в них сидели подопытные крысы.
      - Посмотрите-ка, - подозвал он. - Я дал малюсенькую порцию ферментов вон той паре крыс. Во время проведения предыдущего опыта мы пересадили им ткань злокачественной опухоли. По-моему, на них пересадка никак не сказалась, - и доктор в недоумении пожал плечами.
      Некоторое время я внимательно приглядывался к крысам, а потом заметил:
      - И мне кажется, что они на больных не похожи.
      - Вот-вот, как раз в точку, - ответил Ричард и загадочно усмехнулся. Они вполне здоровы.
      Я переводил глаза с него на крыс и обратно и, не выдержав, спросил:
      - Ради бога, что это за фермент?
      - Пока я знаю не больше вашего, - сказал Ричард Халбертон, засунув руки в карманы лабораторного халата. - Это вещество, как я полагаю, должно быть, содержалось в Святом Граале. Может, это кровь Христа-Спасителя? добавил он шутливо.
      ...Минако присела и, повернувшись ко мне спиной, принялась кипятить воду на портативной керосиновой плитке. В кипяток она бросила горсть ароматного черного чая. Я с жадностью разглядывал очертания ее шеи в том месте, где она была видна из-под густых черных волос. Я смог даже подсчитать небольшие выступы шейных позвонков, и каждый казался мне неким эротическим сигнальным знаком.
      - Это китайский чай, называется он "черный порох", - объяснила она. - Очень крепкий и полезный.
      Она помогла мне потихоньку сесть, потому что у меня все еще кружилась голова, и Она заметила это по моему лицу, на котором ясно читалось, что с головой надо обращаться с особой предосторожностью. Я оперся спиной об оштукатуренную стену и сидел, чувствуя головокружение не только от раны, но и от запаха Минако.
      В воздухе носилась пыль, проникая даже в глотку при каждом вдохе. Я был признателен за чай. От его острого кисловатого привкуса у меня даже зубы заскрипели, но все равно я был ей очень благодарен.
      - А куда подевался Мэтисон? - поинтересовался я.
      - Он в порядке, - ответила Минако, будто разделяя мою озабоченность, хотя я и знал твердо, что вопрос постарался задать без всякой тревоги в голосе. На секунду-другую она прикрыла глаза и вновь открыла их. - По сути дела, в настоящий момент он сейчас спит без задних ног.
      - Хочу верить вам, - вежливо ответил я, - но боюсь, что такую возможность вы мне пока не предоставили.
      - Ну почему же, здесь вы появились слепым, - возразила она, - а теперь...
      - Это на что вы намекаете?
      - Вернее сказать, на что мы оба намекаем? - спросила Минако. - Вы же объявились здесь не в качестве военнослужащего США. Если бы ваши военные по-настоящему заинтересовались этим делом, они прислали бы сюда целый вооруженный отряд. Да по правде говоря, мы и ожидали такого подарка. Но вы и мистер Мэтисон оказались людьми иного сорта.
      - Почему это вы так считаете?
      Минако только хмыкнула, будто раздражаясь от моей недогадливости.
      - Вы ведь сугубо гражданское лицо, и здесь вы с заданием чисто гражданского характера и с неофициальным гражданским статусом. Кроме того, эта территория далеко не безопасная, и я не могу себе представить, как это ваши военные позволили вам проникнуть сюда.
      - Полагаю, что им глубоко наплевать, жив я или убит.
      Минако вскинула голову и сказала в ответ:
      - Даже если это и было бы правдой, менее всего я ожидала бы, что они станут беспокоиться о своих людях, выделенных вам в помощь. Из них в живых пока остается лишь один.
      Я пожал плечами и, сморщившись от нового приступа головокружения, заметил:
      - Война - это риск, эти люди знали, на что идут, когда согласились участвовать в рейде.
      - Не знаю, не знаю! - запротестовала Минако в вздернула подбородок. Но все это, разумеется, не имеет значения, не так ли, мистер Конрад? Мы же говорим вовсе не о войне. - Помедлив немного, она продолжала: - Крайне необходимо знать, понимает ли ваше правительство сложившуюся ситуацию, или оно думает... как и вы?
      Я пристально заглянул в ее бездонные глаза. Первым моим инстинктивным побуждением было соврать, может, в целях самосохранения, но я заколебался. Совершенно открыто она сделала первый шаг к тому, что я назвал бы одной из форм правды. Я понимал, что теперь следующий шаг к правде должен сделать я, и таким образом у нас завяжется диалог... Другого выбора я просто не видел. Альтернативой могло быть лишь продолжение словесной перепалки, которая, с одной стороны, становилась забавной, но с другой, я был уверен в этом, ничего мне не давала, а хуже всего, наверняка отрезала путь назад, через границу.
      - Чтобы попасть сюда, мне пришлось воспользоваться своими связями на очень высоком уровне, - начал я объяснять. - Хотя военные круги, как я уже сказал, осведомлены относительно разрушений в этой части Камбоджи от неизвестного оружия, правда заключается в том, что они слишком заняты военными операциями во Вьетнаме и не имеют времени на расследование и изучение этих проблем, тем- более что они непосредственно не угрожают жизни американских солдат. Мне кажется, что они даже втайне радуются, что я занялся этим делом.
      Сказав это, я принялся за чай, изучая ее реакцию по выражению лица, а затем продолжал:
      - Вам известно американское жаргонное словечко "snafu"? - А когда она отрицательно покачала головой, я пояснил: - Это военный сленг. Слово вошло в употребление во время второй мировой войны, но его можно с успехом применять к любой армии в любой войне. Оно означает: все в порядке, идем ко дну.
      Минако рассмеялась и заметила:
      - Английский язык более образный, чем японский. - Она взяла у меня пустую чашку. - Ну как вам понравился "черный порох"?
      - Чувствую себя гораздо лучше, это уж точно.
      Я наклонился вперед и прикоснулся к поврежденному месту на голове. Прощупывалась здоровенная шишка, но крови не было. На том месте, где должка бы быть открытая рана, у меня появился шрам.
      - Как это вы меня исцелили?
      - Я же говорила как. Я просто выровняла кусочки поврежденных тканей и разместила их так, чтобы они побыстрее срослись.
      - Для меня это звучит вроде как мумбо-джумбо.
      - Извините, не поняла.
      - Ну, это бессмыслица, звучит красиво, а смысла не имеет. - Я оглянулся. - Нет ли здесь радиационного излучения?
      - А почему вы спрашиваете?
      - Потому что приборы у наших разведчиков показали в некоторых местах в этой местности следы радиационного излучения.
      - Уверяю, что здесь никакой радиации нет, - заметила Минако.
      - Ну а теперь скажу вам, что мне понравилось в слепоте, - начал я, вдруг переменив тему. Я всерьез думал, что мне на нее лучше не смотреть: один ее вид, казалось, прожигал мне глаза. - Дело в том, что, будучи слепым, я каким-то образом, каким - не знаю, "видел" вас или, во всяком случае, какое-то ваше подобие. Мне хотелось бы знать, как это получалось. Немного подумав, я спросил далее: - Хотел бы я знать также, как это вы узнали, что сопровождавшие меня лица убиты. Даже я не ведаю, куда подевались те трое кхмеров, которые находились в моей команде.
      - Они мертвы, мистер Конрад, заверяю вас. Все члены вашей команды погибли, все, кроме вас и Мэтисона.
      - Кто вы такая? - тихо произнес я. - Мне очень нужно знать!
      Минако снова улыбнулась и сказала:
      - Я солдат, мистер Конрад, такой же солдат, как и вы.
      И в то же время, как и вы, сугубо гражданское лицо, по крайней мере на правительственной службе не состою.
      - Это мне почти ничего не говорит, - ответил я и еще плотнее прижался к стене. Я чувствовал ужасную слабость, но изо всех сил боролся с усталостью.
      Не вставая с койки, Минако подвинулась ко мне поближе, от нее приятно пахло. Не может быть она солдатом, промелькнула у меня мысль, и я сказал:
      - Это приятное благоухание...
      - Какое благоухание, мистер Конрад? Я ничем никогда не душилась.
      - Запах похож... - не докончив фразу, я закрыл глаза и сразу провалился в глубокий сон.
      Проснулся я, когда кругом было уже темно. Тускло светила керосиновая лампа, слабо освещая палатку. В дальнем углу палатки, прямо на полу, свернувшись калачиком, спала Минако. Я долго присматривался к ней, спокойно изучая ее лицо. Ничто мне не мешало и не отвлекало, разве что биение собственного сердца. Впечатление было такое, будто я рассматривал нечто застывшее, помещенное в стеклянную банку на вечное хранение. Я знал наверняка, хоть это и кажется абсурдным, что если я выйду из палатки и взгляну на звездное небо, то увижу неподвижную луну и недвижимые звезды будто все замерло до рассвета.
      Годы прошли, а я так и не забыл той картины или того необычного ощущения, когда находился вне неумолимого течения времени. Да и впоследствии, собственно говоря, всю свою жизнь я снова и снова старался воссоздать для себя ту обстановку.
      ...Спустя какое-то время я опустил ноги с койки и поднялся. Из-за головокружения я несколько раз останавливался, прежде чем пересек палатку. Казалось, минула целая вечность, с тех пор как я встал. Каждый шаг давался мне с большим трудом. Но вот наконец я подошел к свернувшейся калачиком Минако и стал внимательно разглядывать каждую выпуклость и каждую впадинку ее ребер. Как хорошо стоять в такой позиции и сознавать, что при желании в любой момент можно вонзить острый нож прямо ей в сердце! Но такого желания у меня не было. Наоборот, она представлялась мне драгоценностью, бесценной загадкой, несущей внутри себя тайну гораздо более сокровенную, чем можно было представить.
      Казалось, будто она держит в своих руках жизнь и может каким-то образом управлять временем - а следовательно, и жизнью - с такой же легкостью, с какой скульптор месит глину. Меня вновь охватила дрожь, но я не понял отчего: то ли от желания овладеть ею, то ли потому, что захотелось разгадать тайну, содержащуюся в нй. В любом случае, какое это имело значение? Ведь оно всегда неразрывно связано с другим, так же как по китайским воззрениям женское начало "инь" связано с мужским "н", как тьма связана со светом. Кровь бросилась мне в голову. Я думал теперь только о том, как бы овладеть ею, ибо, овладев, смогу и познать ее тайну.
      Я наклонился над Минако - глаза ее открылись. Нет, это не глаза открылись, они по-прежнему оставались закрытыми; с чувством бескрайнего удивления я вдруг осознал, что открылось нечто непонятное, то, что прежде, я был уверен, находилось в покое. И оно, это непонятное, двигалось, сверкая и маня, неся в себе жизнь. Оно направило свою энергию в одну точку, будто пропустив ее через линзу. Происходило все это по воле Минако или независимо от нее? Я терялся в догадках, не находя ответа.
      Теперь эта энергия как бы обволакивала меня. Она напоминала гравитационную силу и двигалась в разных направлениях - как по прямым линиям, так и по дугам и касательным. Я почувствовал, что в меня летит что-то вроде ружейной пули, но вот, вопреки всем законам физики, пуля вдруг замерла на полпути и зависла в воздухе.
      Если бы я взялся подсчитать число ударов своего сердца в тот короткий период, то мне не хватило бы всей моей жизни. Я скользил, я летел в сжатых челюстях времени, чувствуя себя меньше самой крохотной песчинки, пронзая недра вечности. Я перестал дышать, и кровь, я был уверен, застыла в моих жилах. А может, я просто перестал ощущать себя, может, время прекратило свой бег?
      Минако сама расстегнула на мне окровавленную и пропитанную потом одежду. Я огляделся вокруг. Все в палатке показалось мне таким же далеким, как и Вашингтон, все виделось словно сквозь туманную призму. Одежда Минако свободно просочилась сквозь мои пальцы, и я крепко обнял ее за голые плечи.
      Кожа у нее оказалась чистой и гладкой, маленькие груди были тугие, как у восемнадцатилетней девушки. Линии ее тела были совершенны. Она перевернулась на живот и подалась назад. Изгибы ее позвоночника и мышцы на лопатках походили на дремлющую зыбь озера. Великолепная россыпь ее густых черных волос, подобно распластанным крыльям ворона, слегка трепетала поверх ее рук, видны были лишь ее пальцы, мастурбирующие между моих ног. В экстазе я захотел было закрыть глаза, но тогда не видел бы ее, изогнувшуюся и раскрывшуюся передо мной, а этого допустить я не мог. Ради еще большего наслаждения я раздвинул ее ягодицы и запустил руку несколько пониже, прямо в ее теплую и влажную женскую плоть. Она вздрогнула всем телом и подалась назад и немного вверх, навстречу мне. Не в силах больше сдерживать себя, я сладострастно застонал и плавно вошел в глубь.
      В экстазе я входил все глубже и глубже, пока не почувствовал совсем рядом источник жизни.
      А затем все кончилось - быстро, слишком быстро! - и я, ослабленный и размягченный, медленно и плавно вышел из нее.
      ...Сразу же после этого Торнберг захотел взять меня за руку, но, как мне показалось, не в порыве своей страсти, хотя, вне всякого сомнения, он был охвачен этим чувством, а просто потому, что не смог получить сполна того, чего так сильно желал от полового сношения со мной. Теперь он ощущал непреодолимое желание добиться этого другим путем.
      Разумеется, он получил чрезмерное наслаждение, как, впрочем, и все другие мужчины, с которыми мне доводилось быть близкой. Они просто не могли противостоять моим желаниям, а я не могла никак удовлетвориться, может, из-за своей дьявольской ненасытности. Оно, может, и смешно, если бы не было так грустно, что я, которой самой судьбой предназначено выносить в чреве небывалого ранее ребенка, не могла получить от акта, ведущего к продолжению рода, ни малейшего удовольствия. Мне тогда было уже шестьдесят лет, по нормальному исчислению возраста, а у меня все еще продолжались менструации и я по-прежнему могла родить ребенка, будто мне только что исполнилось двенадцать.
      Он, разумеется, интуитивно познал мою натуру, разгадал секрет, за который готов был заплатить жизнью. Но только после полового сношения, когда он, подобно ужу, выскальзывал из меня, я поняла, какую ошибку совершила. С самого начала я считала, что именно он обладает некоей силой и потому нашел меня здесь, в этой глуши, что он разгадал мою естественную природу и как раз от него-то я должна вобрать в себя семя жизни.
      Я все проделала как надо и вступила в половую связь с врагом, потому что это было предначертано мне судьбой. Но я жестоко ошиблась. Целиком и полностью я положилась на "макура на хирума", забыв о предупреждении родной бабушки. Ведь Кабуто говорила мне тогда, на кладбище, что в жизни будут встречаться темные провалы, ложные явления будущего, которые никак нельзя предусмотреть, и вот один из таких моментов наступил.
      Слишком поздно до меня дошло, что вовсе не семя Торнберга Конрада III оплодотворит мое чрево. В заблуждение меня ввела его слепота и профессиональная способность ощутить мою ауру (у его приятеля Вулфа Мэтисона ничего подобного я не почувствовала). По сути дела, я ничуть не сомневалась в этом, и, хотя такая способность показывала, что он наверняка обладает какой-то формой ясновидения, тем не менее после нашего полового акта, когда душа должна была бы полностью раскрыться и стать уязвимой, все равно как перед смертью, я смогла прикинуть силу его психической энергии и обнаружила, что она находится в зачаточном состоянии и мне от нее проку мало.
      И все же я забеременела от его семени. Ведь это случилось как раз в тот самый момент цикла, когда у меня созрели яйцеклетки и органы мои подготовились к оплодотворению. Я ничуть не сомневалась, что забеременею и буду вынашивать его ребенка.
      И вот, когда он взял мою руку, пытаясь отыскать ключ к моей сокровенной загадке, к "макура на хирума", мне страстно захотелось подняться и ногтями выцарапать ему глаза. Но ничего подобного я, конечно же, не сделала. Вместо этого я кротко улыбнулась ему, такому сильному, крупному мужчине, и поцеловала его ладонь.
      - Я не враг тебе, - врала я. - Теперь ты видишь, что я не хочу причинить вред ни тебе, ни твоему другу?
      - Но ведь ты не отдаешь назад мой рюкзак, - заметил он, - будто знаешь, что в нем лежит.
      Кем бы он ни оказался, но дураком не был. По сути дела, он уже доказал, что является исключительно умным и находчивым человеком, чему, без всякого сомнения, обязан зачаточному состоянию "макура на хирума", дремлющей внутри него.
      - Да вовсе нетрудно догадаться, что ты принес в нем, - добродушно сказала я. - Эксперименты провожу я и никому не позволю совать свой нос в их результаты.
      - А результаты, - подковырнул он, - таковы, что ты сжигаешь людей живьем.
      Безусловно, он был прав, но говорить ему об этом не следовало.
      - Минако, - продолжал Торнберг, - я пришел сюда, чтобы узнать, чем ты тут занимаешься. Кое-что мне удалось выяснить, но нужно знать все. А волноваться тебе не следует. Как тебе стало известно, официального расследования я не провожу, оно носит сугубо частный характер, и руковожу им я и только я.
      Тогда я взглянула на него по-особенному я, чуть приоткрыв рот, произнесла:
      - А это роли не играет. Я не могу позволить тебе вернуться с результатами анализов.
      - Ну, теперь-то, когда я встретил тебя, плевать мне на эти результаты, - сказал он, обнимая меня. - Все, чего мне хочется, так это стать частицей тебя, узнать твою тайну. Ты что, думаешь, что я настолько глуп, чтобы рассказать тебе о своих открытиях?
      Я почему-то решила, что он вот-вот бросит меня на пол я снова овладеет мною. "Мужчинами, - еще подумала я, - удивительно легко манипулировать. Стоит только положить руку им на пах - и пожалуйста, делай с ними что хочешь. Разве после этого удивительно, что я отношусь к ним с таким презрением?"
      Мне думается, что только его жгучее желание выведать тайну моей внутренней энергии останавливало его от неоднократных поползновений изнасиловать меня. Я его к этому никак не подталкивала. Еще ни один мужчина не смог изнасиловать меня, если я его активно не побуждала в этому, и, думаю, не сможет и впредь.
      - Чего я хочу, так только тебя, - промолвил он. - Я знаю, кто ты такая. Ты - эликсир жизни.
      Я слегка улыбнулась ему одними губами и почувствовала, как он весь трепещет. Мне доставляет немало удовольствия заставлять сильного мужчину падать передо мной на колени, когда он даже не знает, что из этого выйдет. У мужчин нет верного понимания всего разнообразия психической энергии. Вместо этого их представления обо всех явлениях, происходящих в нашем мире, застывшие, двухмерные и совершенно неправильные.
      Поцеловав его, я тем самым вытянула из него по меньшей мере хоть один из ответов. С поцелуя я начала крестовый поход против него. Перво-наперво я прикоснулась к его "макура на хирума", пробудившей в нем интерес к возможности продления жизни, но вместе с тем она же и настроила его разузнать, чем мы тут занимаемся под прикрытием войны между Вьетнамом и Соединенными Штатами. Считаю, что он не имел ни малейшего понятия, что же тут в действительности происходило.