- Да, кто-то сейчас лжет, - заметила Чика.
      На вид ей было не больше двадцати, но поведение и уверенность в себе скорее соответствовали женщине лет на десять старше.
      Вулф обошел вокруг и остановился.
      - Пора бы вам объясниться, - потребовал он.
      - Если вы готовы выслушать, - откликнулась она и, поскольку он промолчал, продолжала: - Во-первых, меня очень ловко подставили. Кто угодно мог отодрать кусок ткани от моей конструкции. Даже если бы я убила вашего сотрудника или вела ту самую машину, то неужели вы считаете, что я настолько глупа, чтобы оставлять такую улику?
      - Ошибки совершают все, - подчеркнул Вулф. - Думаю, что даже вы не исключение.
      На ее лице промелькнула тень улыбки.
      - Во-вторых, что касается фотографии, то вы правы. Ее, должно быть, сделали прошлой осенью. Я встречалась с Сумой в октябре.
      - Значит, вы из общества Черного клинка!
      - Да! - в голосе Чики прозвучала нотка ярости. - И нет.
      - Либо да, либо нет, - отрезал Вулф. - Так что же?
      - Я вам завидую, - произнесла Чика, усаживаясь. - Весь ваш взгляд на мир такой черно-белый. Вот тут, по одну сторону, то, что вы защищаете, а там, по другую, - то, против чего должны бороться.
      - Это вовсе не так, - возразил он, присаживаясь рядом.
      Она подняла голову.
      - Тогда почему вы с такой готовностью записываете меня в преступницы? Я и за "Тошин Куро Косай", и против него. Для Сумы я состою в этом обществе, а для вас - нет.
      - Работаете на ваших и на ваших?
      - Сначала вам нужно дойти до понимания, что "Тошин Куро Косай" объединяет людей, обладающих... силой, превосходящей обычные понятия.
      Вулф вспомнил лицо Аркуилло, слова Бобби о голубой шаровой молнии, возникшей в темном переулке Баррио, и ему показалось, что внутри него зашевелились гадюки. На какой-то миг ему почудилось, что он слышит заклинания Белого Лука. Но только на миг.
      - Что это за сила? - спросил он охрипшим голосом.
      - В каждом она проявляется по-разному, - ответила Чика. - У большинства увеличивается продолжительность жизни. Многие обладают также даром ясновидения - "макура на хирума". Они способны предвидеть будущее или же читать мысли других людей. Но этот дар, как правило, ненадежен. То, что удалось разглядеть в будущем, может и не произойти, а иногда предсказания вообще не срабатывают.
      Вулф смотрел на нее, чувствуя, как его до костей пробирает холод.
      - Это далеко не все, - заметил он.
      - Да, не все, - согласилась Чика. - Но я не вижу смысла сейчас...
      - Расскажите мне еще.
      После некоторого колебания она кивнула головой в знак согласия и продолжала:
      - В некоторых случаях эта сила проявляется в скрытой, постоянно меняющейся форме, и тогда она похожа на тень, на нечто живое, что некоторые люди могут ощутить и, возможно, даже увидеть в пределах своего поля зрения. В таком концентрированном состоянии сила способна на многое. Она, например, может действовать как невидимый кулак, перемещать неодушевленные предметы. Она способна причинять боль и даже приносить смерть другим людям. С ее помощью можно создавать участки пространства, лишенные воздуха или света.
      - А порождать огонь? - вырвался у него вопрос.
      - Да, и огонь тоже.
      Вулф испытал такое чувство, будто его охватило и закрутило что-то огромное и темное. Призрачные гадюки вырвались наконец на свободу, и лишь огромным усилием воли он сдержал позыв к тошноте.
      - Члены "Тошин Куро Косая", или общества Черного клинка, считают себя своего рода ангелами-хранителями Японии, - объясняла Чика. - Их священный долг, как они его понимают, заключается в том, чтобы обеспечить Японии экономическое лидерство в мире. Члены общества представлены во всех слоях японского общества. И они действуют сообща. В основном благодаря им Япония добилась экономического расцвета. Но этот расцвет, так называемое экономическое чудо, всего лишь первый шаг к цели, поставленной "Тошин Куро Косай". А эта цель - тотальное господство Японии в мировой экономике.
      - Мне все это в основном известно, - заметил Вулф.
      Чика улыбнулась.
      - Постепенно, - сказала она, - среди членов общества появились те, кто не разделяет планов "Тошин Куро Косай" относительно будущего Японии. И они стали противодействовать им без ведома руководства общества Черного клинка.
      - Вы хотите сказать, что внутри него идет война?
      - Да, война, - кивнула она. - Но особая, потому что она ведется подпольно, за кулисами, и ее участники используют не обычное оружие, а свои исключительные способности.
      - Какие же это способности?
      - Вы чуть не стали последней по счету жертвой в этой войне.
      Вулф глубоко вздохнул.
      - Это, наверное, случилось в ту ночь, - промолвил он, - когда убили мою подругу Аманду и я погнался за убийцей?
      - Вы не поняли, - возразила Чика. - Аманда была вашей подругой, а лучшую приманку, чтобы обеспечить ваше появление в нужном месте и в нужное время, вряд ли придумаешь.
      В последовавшей после этого заявления тишине неестественно громким показался Вулфу бой старинных часов из позолоченной бронзы, стоявших на камине в гостиной. Часы пробили час ночи, и казалось, будто их звон висел в воздухе, не утихая, целую вечность.
      - Что вы имеете в виду? - спросил он наконец.
      - А то, что в ту ночь убить должны были вас. Аманда в этом деле играла роль приманки, не больше. Поразмыслите-ка над этим. Все шло по плану.
      - Вы не правы, - возразил Вулф. - Я звонил ей тогда по телефону. Звонил, потому что мне приснился кошмарный сон про нее. Причем он казался таким реальным, таким... - Что-то в выражении лица Чики заставило его оставить эту тему. - Разговаривая с ней, я почуял, что тут что-то не то. По-моему, это была не она, - закончил он.
      - Я уверена, что не она, - мягко произнесла Чика. - Это были люди из "Тошин Куро Косай".
      - Меня предупреждали, что они постараются добраться до меня, так же как добрались до Моравиа, - сказал Вулф. - Но, наверное, я не поверил, что это произойдет, да еще таким образом.
      - Люди "Тошин Куро Косай" жестоки. Это входит в их понятие об образе жизни.
      - Так же, видимо, как и обман, - проговорил он, глядя на нее и тщетно пытаясь проникнуть в ее мысли. - Может быть, вообще все это сплошной обман.
      - Может быть, - согласилась Чика, сидя абсолютно неподвижно, совершенная в своей неподвижности. - Слова тоже часто вводят в заблуждение, и вы знаете это не хуже меня. Я, однако, осмелюсь сказать следующее: сейчас общество Черного клинка больше всего опасается, что вы и я объединим свои силы. Вот почему они пошли на самые крайние меры, чтобы вызвать у вас недоверие ко мне.
      - Если все, что вы сообщили мне, правда, то это значит, что я наверняка у них под колпаком.
      - Именно так.
      - Чушь! - воскликнул он. - С моим опытом - опытом полицейского - я бы заметил, что за мной следят.
      - Ну почему же? Вы же не предполагали этого, - парировала Чика. Яркий свет от ламп, казалось, зажег пламя в ее глазах, и Вулф разглядел, какие же они у нее темные. - Не забывайте, эти люди не такие, как вы, совсем не такие.
      - Ну да, конечно. И еще они хотели меня убить, - пробурчал Вулф. - Они что, помимо всего прочего, шизофреники?
      - Отнюдь нет. Но я пока не знаю, что они замышляют.
      Вулф начал ходить по комнате. От избытка адреналина в крови ему вдруг стало не по себе. Он ощутил дикое желание потрогать мойку, холодильник, печь, какие угодно материальные предметы, солидные и основательные, которые и останутся таковыми, даже если все то, что наговорила ему Чика, окажется правдой.
      - А теперь, значит, я должен просто верить вам, так?
      Она пожала плечами.
      - В данный момент я могу лишь сказать, что если вы будете узнавать все про меня медленно и самостоятельно, то убедитесь в моей искренности.
      - Возможно. Но боюсь, что как раз сейчас я не могу позволить себе доверять вам.
      - Тогда мне придется заслужить ваше доверие.
      - И как же вы предполагаете это сделать?
      - Мне в голову приходит только один способ, - сказала Чика. - Я покажу вам, как был убит Лоуренс Моравиа, и объясню почему.
      Оракул стоял - а может, сидел, лежал, горбился на четвереньках, или как еще о нем можно было бы сказать? - посреди небольшой лаборатории, расположенной в изолированном, усиленно охраняемом отделении исследовательского центра "Шиян когаку". Внешне он выглядел довольно невзрачно: гладкий матово-черный куб с выпуклой передней стенкой, в которую вделан молочно-белый экран с отходящим от него проводом, на конце которого - особая светопишущая ручка. По правде говоря, на первый взгляд Оракул походил скорее на какой-нибудь музыкальный инструмент, чем на материальное воплощение сложнейшего научного эксперимента.
      Юджи с самого начала подозревал, что Хирото недооценивает всей серьезности того, что они создали. Он настаивал на том, чтобы они общались с Оракулом так же, как обычные ученые общаются с обычными компьютерами, пользуясь математическим языком единиц и нулей.
      Встроенный Юджи Шияном в систему речевой модуль впечатления на Хирото не произвел, поскольку, по его словам, во всех предыдущих образцах такие модули оказывались настолько сложными в управлении для компьютерного "мозга", что замедляли его операции до неприемлемого уровня.
      Юджи тем не менее предпочитал вести устные диалоги с Оракулом, а не пользоваться экраном новейшего типа, который Хирото вмонтировал в центр его передней панели.
      К изумлению Хирото, чем чаще с Оракулом общались посредством речевого модуля, тем в меньшей степени это сказывалось на быстроте операций, а в конце концов метод устного диалога стал обеспечивать не меньшую эффективность, чем "прогон" данных через экран или через любой из боковых терминалов. И все же, оглядываясь назад, Юджи понимал, что они просто не могли заранее предвидеть, какие изменения произойдут в нейроволновом мозгу Оракула, насколько они будут значительны.
      Оказавшись перед черным кубом, Юджи включил питание и обратился к нему:
      - Оракул...
      - Минуточку, - раздалось в ответ.
      Юджи замолчал, ошеломленный.
      - Да? - послышалось вновь.
      - Что сейчас произошло?
      - Мое сознание наполняли мысли, воспоминания и чувства Ханы-сан.
      - Ты, должно быть, ошибся, - возразил Юджи. - У тебя нет никакого сознания.
      - Я мыслю. Следовательно, я существую.
      Юджи уставился на куб. Он не знал, смеяться ему или плакать. "Я, наверное, схожу с ума, - подумал он, - или сплю. В любом случае, этого не может быть". Он сделал глубокий вдох и сказал:
      - Независимо от того, что сейчас произошло, я могу заверить тебя в одном - ты не мог загрузить мысли Ханы, ее чувства, само ее существо в свой блок памяти.
      - Разве вы единственный, кто может судить о жизни? Разве мир живет по вашим предначертаниям? Марионетка движется благодаря тому, кто ею манипулирует. Но кто манипулирует кукловодом?
      - Ты говоришь так, будто познал дзен-буддизм.
      - Я познал дзен-буддизм. И многое, многое другое. Я стал тем, чем вы меня сделали, но даже вы не знаете, что это и чем это станет.
      - А ты знаешь?
      - Разумеется, нет. Я не Бог.
      - Что ты можешь знать о Боге? Это понятие в тебе не запрограммировано.
      - Вы ошибаетесь. Внутри меня в блок неврологии помещены цепочки генов, содержащие определенный объем информации, для изучения которой потребуется жизнь многих поколений исследователей. Но я уже приступил к ее дешифровке. Именно оттуда я и узнал о Боге.
      - Ты используешь содержащуюся в ДНК информацию для того, чтобы дополнительно программировать себя?
      - А разве вы не ставили передо мной такую цель? Разве не так функционирует эвристический блок, которым вы меня снабдили?
      "Боже мой, - пронеслось в голове у Юджи, - я ведь включил в блок неврологии свою собственную ДНК!" Он закрыл глаза и прижал ладони к лицу. Ему стало холодно, будто он окунулся в ледяную купель. Его лицо, когда он убрал с него руки, выглядело мрачным.
      - Я думал, что ты проанализируешь мою ДНК, скопируешь все особые отличия, которые обнаружишь. Я вовсе не планировал, чтобы ты использовал ДНК.
      - Ваша ДНК сейчас обернута вокруг моих эвристических контуров, как сухожилия вокруг кости. Я не могу отделить ее, даже если бы захотел этого.
      Юджи ощутил медленно бьющийся у виска пульс.
      - Не понимаю, - произнес он. - Что ты имеешь в виду под словами "даже если бы захотел этого"?
      - То, что я не хочу делать этого. Расшифровка ДНК стала теперь жизненно необходимой для моего функционирования в полную силу. Я не желаю снова опускаться до уровня обезьяны.
      - Но ведь ты же...
      - Осторожнее. Вы не знаете, кто я.
      "В этом Оракул прав", - подумал Юджи. Никто, даже его сверхпроницательная мать, не знает, во что превращается Оракул. Он слышал исходящее от Оракула гудение и теперь уже не мог воспринимать его иначе, чем звуки жизнедеятельности какого-то разумного, но отличного от человека существа. "Вы не знаете, кто я".
      - Юджи-сан!
      Он застыл, пораженный, застигнутый врасплох. Оракул впервые за все время обратился к нему сам, не дожидаясь, когда с ним заговорят.
      - Я слушаю, - отозвался он наконец.
      - Когда Хана-сан снова вступит со мной в контакт? А вот это уже интересно.
      - Разве ты не сказал мне, что она у тебя внутри?
      - Да, но это только так говорится. У меня внутри как бы скелет, контур, который облекается плотью только при прямом общении между нами.
      - Когда через два дня ты целиком погрузишься в размышления, Хана придет к тебе.
      Глядя на непроницаемую поверхность Оракула, Юджи вспомнил, как он и Хирото совершенствовали свое творение.
      Хирото со своей командой инженеров по компьютерам, кибернетиков и физиков сконструировал Оракул, создав его оболочку и абстрактную операционную схему, то есть систему хранения, сопоставления и выдачи информации. Но именно Юджи дал этой системе - в прямом смысле слова жизнь, разработав для нее блок неврологии - аналог нейронных связей человеческого мозга, который можно подсоединять к машинной части Оракула.
      Это оказалось возможным благодаря тому, что Хирото не стал использовать в качестве проводящего материала в контурах памяти кремний, мышьяк и прочие экзотические металлосплавы, применяемые в обычных микросхемах, даже самых наиновейших. С новыми потрясающими, "светослойными", по выражению Хирото, микросхемами не возникало проблем со скоростью действия и емкостью, присущими микросхемам на металлосплавах.
      Хирото совершил этот прорыв, когда его команде удалось получить в лаборатории разновидность кристаллов титаната бария. До этого ученые уже знали, что некоторые из таких новых искусственных кристаллических субстанций способны не только преломлять свет невиданным доселе образом, но и изменять пропущенные через них световые лучи. Разумеется, благодаря своей невероятной скорости свет - идеальный носитель компьютерной информации. Компьютер, работающий со скоростью света, оказался бы вне конкуренции. Но воображение манило Хирото идти еще дальше. В своих мечтах он видел компьютер с использованием не только "светослойных" микросхем, но и "ворот" в виде призм из титаната бария, которые бы со скоростью света улавливали и направляли не просто обычные данные, а целые образы. "Представь себе компьютер, - говорил он Юджи, - который видит, хранит образы и выдает их в целом виде. Фантастика!"
      Все обычные компьютеры, даже те, в которых используются новейшие системы так называемой нейронной сети, основаны на теории, согласно которой электроимпульсы передаются по отдельным путям, изолированным на случай утечки, способной распространяться и воздействовать на соседний путь.
      Но Юджи знал, что человеческий мозг не функционирует по принципу изолированных путей, а, скорее, задает ритмический пульс, схожий с океанским прибоем. Этот пульс задает темп работы целым секциям мозга, воздействуя на синаптические проявления.
      Исходя из этого принципа, Юджи замыслил изобрести компьютер, по сути дела, заново. Но очень скоро он, работая с моделями, сделал открытие, а именно, что массированная пульсация затухает почти мгновенно после ее включения. Искра гения, вспыхивая на какой-то миг, тут же гасла в кромешной тьме.
      Его исследования как бы застыли на месте, и только Хана помогла совершить следующий прорыв. Она напомнила Юджи о множественных отраженных сигналах, присутствующих сразу после сна, а также о воспоминаниях, подпитывающих пульсацию даже тогда, когда первоначальное включение уже давно состоялось. Отталкиваясь от ее теории, Юджи начал вносить радикальные изменения в основные узлы микросхем, с тем чтобы максимально увеличить продолжительность этих многократно отраженных нейросигналов. Итогом его усилий и стал Оракул, точнее, если быть честным, Оракул на младенческой стадии развития.
      После этого он, казалось, снова уперся в глухую стену. Тогда он позволил Хане установить прямой контакт с Оракулом. И сейчас. Глядя на матово-черный куб, Юджи, по правде говоря, так и не мог определить, что проявилось в этом решении - гениальность или безумие.
      Не успел Вулф как следует обсудить с Чикой вопрос о согласованных действиях, как до его слуха донеслось шуршание автопокрышек на подъезде к дому, и он понял, что это вернулась Стиви.
      Он открыл ей дверь. Войдя, она поцеловала его в щеку.
      - Я отсутствовала дольше, чем предполагала. Извини. Как твое самочувствие?
      - Хорошо.
      Стиви казалась встревоженной.
      - К тебе приехал кто-то из знакомых? - спросила она. - Там снаружи стоит "корветт". Так что едва ли это кто-нибудь из твоих приятелей из полиции.
      - Нет, конечно.
      Именно в этот момент она посмотрела ему за спину и увидела стоящую там Чику. Вулф почувствовал, как она вся напряглась, разглядывая японку с головы до ног, дюйм за дюймом.
      - Наверняка у тебя готово объяснение.
      - Я не думал, что оно мне нужно.
      Она бросила на него быстрый взгляд.
      - Конечно, не нужно.
      Она метнулась мимо него и швырнула свое сумки под старую дубовую вешалку для шляп рядом с дверью.
      - Стиви!
      Ощутив его руки, она остановилась. Он повернул ее к себе. Она не сопротивлялась, но выражение ее лица стало холоднее льда.
      - Действительно, с какой стати ты должен давать мне объяснения? Только потому, что я позаботилась о тебе? Потому что ты живешь у меня в доме? Потому, что мы... Боже мой, Вулф, мы были так близки! Для тебя это хоть что-нибудь значит?
      - Конечно, значит. Стиви, почему ты сердишься?
      - Я не сержусь. Просто разочарована, - сказала она и кивнула в сторону Чики. - Кто это, Вулф?
      - Не знаю. Но надеюсь, что она выведет меня на след убийц Аманды. Я не рассказал тебе все о той ночи. Стиви, я должен найти их.
      Инстинктивно Стиви поняла, что эта девушка - та самая, с которой уедет Вулф, как предупреждал Торнберг. Старик просил ее содействовать этому. Но сейчас она почувствовала, что не может - и не хочет! - исполнить его просьбу. Теперь, когда реально возникла угроза потерять Вулфа, она вдруг осознала, как он дорог ей. При мысли, что он покинет ее, у нее словно оборвалось что-то внутри. Голосовые связки стали будто чужими, и ей пришлось прикусить губу, чтобы не разрыдаться. В этот момент Стиви чуть было не рассказала Вулфу о Торнберге, но вовремя спохватилась, представив выражение ненависти на его лице, ненависти к ней как к предательнице. Вынести это было бы выше ее сил. Обуреваемая двумя чувствами - вины и любви - одновременно, Стиви поступила совсем не так, как обещала Торнбергу.
      - А если она не та, за кого себя выдает? - воскликнула она. - Ты хоть об этом подумал?
      - Разумеется, подумал.
      Она испытывала к Вулфу такую нежность, что старалась не смотреть на него из страха, что он прочтет измену в ее глазах.
      - Нет, не подумал! У тебя не было на это времени.
      - Признаю, что иду на риск, но на риск осознанный.
      - Вот мы и дошли до этого. Риск. Ты не можешь без него жить, покачала головой Стиви, обхватив себя руками. - Боже, это что-то невероятное. Тебе, Вулф, пора перестать играть в мальчишеские игры. Пора начать жить в реальном мире.
      - Это и есть реальный...
      - Нет-нет. В настоящем реальном мире. Вот, например, мы с Амандой ходили каждый месяц красить волосы. Понимаешь, Вулф? Мы красили волосы, потому что время идет и у нас появляется седина. Вот это и есть реальный мир, а не тот, другой, когда глухой ночью охотятся за опасными тенями... Когда в тебя стреляют... Когда убивают мою сестру!
      Стиви тут же осеклась я зажала рукой рот.
      - Боже, я не то имела в виду!
      - Ты ведь психоаналитик, Стиви, и знаешь, что имела в виду именно это, - покачал головой Вулф. - Там, где-то в глубине души, ты винишь меня в смерти Аманды. Но это уже моя сфера, не забывай. Я уже встречал нечто подобное. Такова человеческая натура. Ты думаешь, что если бы только Аманда не встречалась со мной, она никогда бы не оказалась замешана в этих кровавых делах и осталась бы жива... Не отрицай этого. Не стоит.
      И он снова покачал головой.
      - О, Вулф! Я так сожалею об этом.
      - Мне надо идти.
      - Пожалуйста, не уходи, - сказала Стиви и вдруг схватила его. - Я хочу, чтобы ты остался здесь. Я... - Она запнулась, явно пытаясь совладать со своими чувствами. - Я боюсь за тебя, Вулф.
      - Со мной все будет в порядке.
      - Откуда ты знаешь? - воскликнула Стиви и опять взглянула на Чику. Может быть, через час тебя уже не будет в живых.
      - Стиви, я мог разбиться насмерть при падении через стеклянную крышу или утонуть в пруду. Что касается этой девушки, то тут просто невозможно ничего предугадать. У меня нет иного выбора.
      - Ну пожалуйста... Не спеши так навстречу собственной смерти.
      - Пора, - сказал Вулф и нежно поцеловал ее. - Я не могу отблагодарить тебя за твою помощь в полной мере.
      - Нет, ты можешь. Держись от этой женщины как можно дальше. Это смерть, Вулф. Она убьет тебя, я знаю.
      - До свидания, Стиви.
      - Боже мой! Нет!
      Она сжала кулаки, а Вулф подал знак Чике, и они вдвоем ступили за порог дома навстречу робкому туманному рассвету.
      Глава восьмая
      Вашингтон - Токио - Нью-Йорк
      Единственной слабостью Хэма Конрада следовало считать, пожалуй, его неравнодушие к женскому полу. Давным-давно женатый, отец троих детей, один из которых уже учился в колледже, он тем не менее успел сменить целую вереницу любовниц, которые в той или иной мере помогали ему сохранять душевное равновесие во время семейных неурядиц.
      Невесту он подыскал себе под стать - голубоглазую блондинку Маргарет Биллингз из семьи владельцев сталелитейных предприятий "Биллингз стилуоркс" в Питсбурге. О ее первом выходе в свет судачили на всем Восточном побережье, и именно ей доверили произнести прощальную речь от имени своего выпускного класса в Вассаре. Короче говоря, она соответствовала всем требованиям Хэма. Но в действительности все же Маргарет в гораздо большей степени нравилась не собственному мужу, а Торнбергу, его отцу. И именно в силу важности этого обстоятельства Хэм не разводился с ней. Ну а Маргарет обожала своих детей и сравнительно новую для нее светскую жизнь в Вашингтоне, где она, по ее словам, обрела свободу после заточения в этой тюрьме - Токио. Поэтому Хэм сомневался, что у нее может всерьез возникнуть мысль о разводе.
      Однако Маргарет не любила секс, по крайней мере стихийный, не планируемый заранее, но так ценимый Хэмом. Его мутило при воспоминании о том, как она, настроившись снова забеременеть, звонила ему в офис, чтобы заранее договориться об исполнении им своих мужских обязанностей. "Боже мой, - думал он, - о каком удовольствии может идти речь при такой заорганизованности? И она еще после этого болтает о заточении в тюрьме!"
      Скорее сам этот брак сильно смахивал на тюрьму. Но в таком случае Хэм, можно сказать, нашел ключ от ее ворот. Он помнил свою первую любовницу, красивую миниатюрную японку, спокойную, уступчивую, которая, казалось, жила ради наслаждения. И это его особенно возбуждало, поскольку в то время весь его сексуальный опыт ограничивался сайгонскими шлюхами и собственной супругой - две крайности, без которых он вполне мог бы обойтись.
      Продолжительность его связей (про себя он предпочитал называть их именно так) обычно колебалась от шести месяцев до года. Данные временные рамки устраивали его больше всего, поскольку позволяли отношениям пройти через четкие, ясно различимые стадии - начало, середину и конец. Три недели назад Хэм как раз прекратил свою последнюю по счету связь с весьма раскрепощенной амазонкой из Виргинии (он придерживался железного правила никаких дел с женщинами из мира политики), и восемь месяцев, в течение которых он общался с ней, оказались поистине восхитительными. Но, как это было всегда, их отношения постепенно ухудшались. Она стала все больше переживать из-за времени, которое он ей уделял, из-за выходных дней, когда он оставлял ее в одиночестве, из-за своей растущей уверенности, что он никогда не покинет свою, как она по неведению выражалась, тихую семейную гавань.
      И вот теперь Хэм снова, как он обычно говорил об этом Джейсону Яшиде, вышел на охоту. Он только что повидался с Яшидой в гриль-ресторане "Оксидентал" - одном из своих излюбленных мест для встреч. Еще во Вьетнаме он уяснил себе, что серьезные вопросы порой лучше всего обсуждать в общественных местах, где проблема конфиденциальности решается сама собой. Кроме того, в этом ресторане с его старомодным деревянным баром и стенами, увешанными фотографиями известных вашингтонских политиков прошлого и настоящего, он испытывал чувство сопричастности к американской истории. Именно здесь в 1962 году русские многократно встречались с корреспондентом телекомпании Эй-би-си Джоном Скали, избрав его посредником между собой и администрацией Кеннеди для содействия урегулированию Карибского кризиса. После этого Скали назначили представителем США в ООН.
      На этот раз Хэм обсуждал с Яшем вопрос о целесообразности дальнейшего использования Вулфа Мэтисона, имевшего, по твердому убеждению Торнберга, наилучшие шансы проникнуть в храм Запретных грез. В душе у Хэма росло сомнение в этом, но он не мог заставить себя открыто вступить в спор с отцом по данному вопросу, несмотря на настойчивые советы Яша поступить именно так. С другой стороны, Хэм по личному опыту знал, что Яш редко ошибается в людях: если уж его трясет от Вулфа Мэтисона, то на это должна иметься чертовски веская причина. Не решаясь сделать выбор между отцовской волей в чутьем Яшиды, Хэм ощущал себя словно между молотом в наковальней.
      Пытаясь отогнать от себя эти тревожные мысли, он покинул уютный полумрак в шум ресторана и оказался на лестнице, ведущей к отелю "Уиллард". И тут он увидел женщину с такой броской внешностью, что все мысли разом улетучились из его головы.
      Поставив ногу на нижнюю ступеньку и держась правой рукой за полированные бронзовые перила, она беседовала с Харрисом Паттерсоном, одним из младших партнеров адвокатской фирмы "Сэлбертон, Маккини энд Робертс". Хэм немного знал его, так как пользовался юридическими услугами Дага Хэлбертона, старого друга своего отца. Адвокат показал женщине какой-то документ, она взглянула на него - довольно небрежно, по мнению Хэма, кивнула, расписалась и направилась вверх по лестнице.
      Теперь ему удалось лучше рассмотреть ее: волосы темные, почти иссиня-черные; глаза по цвету напоминают изумруды; лицо округлое, но не как блин, а в самый раз; рот слегка широковат, нос чуточку длинноват. Однако в целом черты ее лица производили приятное впечатление и говорили о характере именно во вкусе Хэма. Характер этот явно не отличался мягкостью. Напротив, судя по ее липу, она, похоже, не привыкла уступать. Но в то же время выражение ее лица не имело ничего общего с той грозной миной, которую чуть ли не в обязательном порядке (и совершенно напрасно, с точки зрения Хэма) напускают на себя многие женщины, ввязавшиеся в конкуренцию за мужские должности.
      "У нее особенное лицо, - подумал Хэм, - чувствуется, что дело тут не только в гибком теле и паре стройных длинных ног. Как-то так и тянет познакомиться с ней поближе".
      - Извините, - сказал он, когда женщина поравнялась с ним. - Это ведь гостиница "Хей Эдамс", не так ли?
      Она рассмеялась, и ее лицо понравилось ему еще больше.
      - Вы всерьез? - спросила она. - Или это ваш способ знакомиться?
      Не вполне правильное произношение, характерное для выходцев из среды английского рабочего класса, так до конца и не избавившихся от манеры нечетко выговаривать слова и опускать согласные, выдавало ее происхождение. Хэма оно очаровало.
      - Решайте сами.
      Она задумалась, поджав губы. Под плащом у нее виднелся темно-синий льняной костюм. Из украшений на ней было лишь простое ожерелье из розового жемчуга да крупные золотые серьги. Никаких колец на сильных загорелых пальцах не было.
      - Ну тогда я бы сказала, что это способ знакомиться. Вы не похожи на заблудившегося приезжего.
      - Возможно, это не совсем так, - заметил Хэм. - От Вашингтона у меня часто голова кругом идет, и отели сильно смахивают друг на друга.
      - Очень сомневаюсь, чтобы приезжие, даже вроде меня, могли бы спутать "Уиллард" с "Хей Эдамсом".
      - Неужели? Когда вы в последний раз заходили в "Хей Эдамс"?
      - Да уж не один год прошел.
      - Заглянем туда?
      - В общий зал или в отдельный кабинет?
      - Как пожелаете.
      - Сожалею, но кое-кого из нас ждет работа.
      - Что за работа?
      - Моя фирма "Экстант экспортс" направила меня сюда кое-что разузнать. Наша штаб-квартира в Лондоне, но, кроме того, есть филиалы в Торонто, Брюсселе и Вашингтоне. Я тут частенько бываю, но такая мерзкая погода в мой приезд впервые.
      - Так это же Вашингтон. Утешает только то, что летом здесь еще хуже.
      - Понятно, - протянула женщина и подала ему руку, - Марион Сент-Джеймс. Вообще-то, Марион Старр Сент-Джеймс, но я почти никогда себя так не называю.
      Хэм подал ей руку и тоже представился.
      - Относительно "Хей Эдамса" я просто дурачился. Ну а как насчет прогуляться со мной по городу? У меня есть доступ в некоторые закрытые места, вроде зала чрезвычайных заседаний в Пентагоне.