– О! – Валери совершенно забыла, что разница во времени составляет три часа.
      – Минуточку, он здесь. Сегодня у него утренние полеты.
      – Кабинет генерала Эббота.
      – Пожалуйста, попросите к телефону генерала. Фамилия моя Паркетт. Мисс Вирджиния Паркетт, будьте любезны.
      – Могу я спросить, по какому делу? – осведомилась секретарь. – Генерал очень занят, он как раз собирается на летное поле.
      – Скажите, что звонит кузина, с которой он давно не виделся. У нас в семье горе.
      – О, очень сочувствую.
      – Пожалуйста, передайте ему, что я у телефона. Прошло столько лет… он может не вспомнить моего имени. Тогда напомните ему, что в былые времена мы с ним недурно обедали в Нью-Йорке. Дело действительно срочное. Я предпочла бы, чтобы звонил кто-нибудь другой, но… жребий пал на меня.
      – Да… да, конечно, я понимаю.
      Валери казалось, что она очутилась в последнем круге ада. Наконец послышался щелчок, а затем – голос, который она сразу узнала.
      – Вирджиния… Паркетт?
      – Да.
      – Джинни из Нью-Йорка? Обед – тоже в Нью-Йорке?
      – Да.
      – Вы – жена, а не сестра.
      – Да!
      – Дайте мне ваш номер. Я перезвоню через десять минут.
      – Это – телефон-автомат.
      – Оставайтесь на месте. Продиктуйте его номер. Она назвала ему номер и повесила трубку, раздумывая над тем, правильно ли она поступила, – впрочем, разве у нее был какой-нибудь выбор? Она сидела в пластиковом кресле у телефона, поглядывая на эскалаторы, на людей, входящих и выходящих из магазинов, жующих что-то в баре. На часы она старалась не смотреть. Прошло двенадцать минут, зазвонил телефон.
      – Да?
      – Валери?
      – Да.
      – Мне пришлось выйти из кабинета, чтобы не мешали. Где вы? Судя по коду, это где-то в Нью-Джерси.
      – Аэропорт в Ньюарке. В двенадцать тридцать пять я вылетаю в Лас-Вегас. Мне необходимо срочно увидеться с вами.
      – Я уже пытался звонить вам. Ваш номер дала мне секретарша Тальбота.
      – Когда?
      – Два дня назад. Я был в Мохавской пустыне на маневрах и до того замотался, что даже не включал радио – газет у нас там не было. К телефону подошел какой-то мужчина, и. когда он сказал, что вас нет дома, я повесил трубку.
      – Это был Роджер, отец Джоэла. Он мертв.
      – Я знаю. Говорят, самоубийство.
      – Нет!… Я его видела, Сэм. Я видела Джоэла! Это все вранье!
      – Об этом нам и нужно поговорить, – сказал генерал. – Позвоните мне, когда прилетите. Под той же фамилией. Мне не стоит появляться в аэропорту – там меня слишком многие знают. Я подумаю, где мы можем встретиться.
      – Спасибо, Сэм! Спасибо! – с чувством сказала Валери. – Вы – единственное, что у нас осталось.
      – У нас?
      – В настоящее время – да. А я – единственное, что осталось у него.
      Забившись в самый темный угол вокзала, Конверс следил, как отходит поезд на Оснабрюк, как огромные колеса, постанывая от напряжения, набирают скорость. Он все ждал, что тишину ночи распорют свистки, поезд остановится, и полупьяный проводник с криком выбежит из товарного вагона. Ничего подобного не произошло. Почему? Может быть, проводник не просто пьян, а пьян в стельку? Может быть, шум, поднятый животными, заставил его искать утешения в бутылке и укрепил в решении не выходить из собственного загона? Или бесчувственное тело показалось ему темным пятном и он не обратил на него внимания?
      И вдруг Джоэл увидел, как по предпоследнему вагону дважды пробежал человек, заглядывая под сиденья, потом его лицо прижалось к стеклу. Через мгновение мужчина высунулся из верхней открытой половинки вагонной двери, в буквальном смысле прижав пистолет ко лбу, и, морщась от станционных огней, стал вглядываться в темноту.
      Наконец убийца решился. Он ухватился за перила, перенес ноги через нижнюю часть двери и грохнулся на землю, стараясь откатиться подальше от набирающего скорость поезда. Охотник из “Аквитании” был в панике: он боялся упустить свою жертву, боялся провалить задание.
      Конверс юркнул за угол и побежал вдоль затененной стены здания к автостоянке. Сошедшие с поезда пассажиры рассаживались по своим машинам, и лишь две пары оживленно болтали. видимо ожидая, когда их подберут. К ним и в самом деле свернул автомобиль, мужчины замахали руками, и вся четверка со смехом отъехала. Стоянка опустела, да и станционное здание закрылось на ночь. Одинокий фонарь на крыше освещал пустынную площадку, и высокие зеленые деревья, обрамлявшие ее, казались в этом освещении непреодолимой стеной.
      Держась по-прежнему в тени, Джоэл перебегал от одного укрытия к другому, пока не оказался под массивной аркой у задней стены здания.
      Там он прижался спиной к стене и замер, держа револьвер в руке и раздумывая, стоит ли его использовать, даже если представится такой шанс. Он знал: то, что случилось в поезде, простое везение – ему не сравниться с профессиональным убийцей. Тем более, он уже не тот молодой человек в джунглях, каким был целую жизнь назад. Но стоило ему об этом подумать, как воспоминания превратились в руководство к действию.
      Конверс выскользнул из-под арки и бросился к углу здания. Грохнул выстрел, и пуля ударилась в стену слева от его головы. Он бросился вправо, перекатился по гравию, встал и метнулся в сторону от освещенного пространства. Еще три пули просвистели, вспоров гравий у самых его ног. Он добрался до темной стены зелени и нырнул в кусты, вдруг неожиданно осознав, что ему нужно сделать.
      – Ox! О-ox! – вскрикнул он.
      Джоэл пополз, изо всех сил продираясь сквозь сплетение зелени, и быстро оказался примерно в десяти футах от того места, на котором издал свои крик; затем он встал на колени и затих, вглядываясь в пробивающийся за кустами свет.
      Все произошло как тогда, в джунглях, когда трое мальчишек в форме безжалостно убили другого мальчишку. Перепуганные люди сосредоточивают свое внимание на том месте, откуда до них доносится последний звук. Охотник “Аквитании” крадучись появился из темноты у края железнодорожной платформы, твердо держа пистолет обеими руками. Он направился прямо к тому месту, маленькому пятачку в зарослях, откуда слышались стоны.
      Пошарив по земле, Конверс нашел камень величиной с кулак, схватил его и, затаившись, стал ждать. Сердце колотилось теперь где-то в горле. Его преследователь был в пределах восьми футов от зеленой стены. Джоэл бросил камень так, чтобы он упал справа от него.
      Камень довольно громко ударился о землю, солдат “Аквитании” присел и выстрелил в том направлении – два… три… четыре раза. Конверс поднял свои револьвер и дважды нажал на спуск. Человек развернулся было в его сторону, но вырвавшийся крик застрял у него в горле, и он, схватившись за живот, упал.
      Думать, переживать, размышлять было некогда. Джоэл прокрался к своему несостоявшемуся палачу, схватил его под мышки и затащил в кусты. Здесь он остановился и, приложив пальцы к шейной артерии упавшего, убедился – выведен из строя еще один солдат “Аквитании”, военной конфедерации Джорджа Маркуса Делавейна.
      Вокруг ни души, иначе бы уже раздавались крики и слышался топот бегущих ног, кто-то наверняка вызвал бы полицию, и она уже успела бы прибыть на место. Далеко ли отсюда до Оснабрюка? А ведь он читал расписание и пытался рассчитать время, но все произошло так быстро и в такой жесткой форме, что ему просто не удалось сосредоточиться на прочитанном. Впрочем, он знает, что до Оснабрюка менее часа езды. Однако как же он объяснится на станции? О Боже, как?
      Джоэл поднялся на платформу и увидел вывеску “Раине”. Это уже кое-что – он ведь считал только остановки, а не названия. И тут он увидел… Неужели свет? Вдали, довольно высоко над землей, что-то виднелось. Вышка железнодорожного диспетчера! Он видел их во множестве в Швейцарии, Франции… Они точками испещряли европейский ландшафт, контролируя поезда, которые проносились по их сектору.
      Джоэл побежал по путям, неожиданно подумав: а как же он сейчас выглядит? Шляпа его затерялась, одежда в грязи, но клерикальный воротничок на месте, следовательно, он все еще пастор и им останется.
      Джоэл добрался до основания лестницы, ведущей в будку, отряхнул одежду и кое-как пригладил волосы, потом, собравшись с духом, стал подниматься по железным ступеням. Наверху обнаружилось, что железная дверь будки заперта, но в ней имеется окошечко, забранное толстым бронированным стеклом, – дань предосторожности перед разгулом терроризма: скоростные поезда – мишень весьма уязвимая. Конверс разглядел, что внутри было трое мужчин, склонившихся над электронными панелями. Он постучал в металлическую фрамугу. Старший из мужчин оторвался от зеленого экрана и подошел к двери. Он взглянул в окошечко и перекрестился, однако его религиозности не хватило на то, чтобы открыть дверь. Вместо этого из переговорного устройства над дверью послышался голос:
      – Was ist los Hochwurden?
      – Я не говорю по-немецки. Вы говорите по-английски?
      – Englander?
      – Ya…
      Пожилой человек, обернувшись к остальным, что-то спросил. Сначала оба отрицательно покачали головой, но потом один из них поднял руку и подошел к двери:
      – Ich spreche… немного, мистер энглэндер. Nicht входить сюда, verstehen ?
      – Мне нужно позвонить в Оснабрюк! Меня там ждет женщина… фрау!
      – О! Eine Frau?
      – Нет, нет! Вы не поняли! Кто-нибудь здесь поблизости говорит по-английски?
      – Sie sprechen Dentsche?
      – Нет!
      – Warten Sie , – сказал третий. Последовал быстрый обмен фразами. Тот, который “немножко” говорил по-английски, снова повернулся к двери.
      – Eine Kirche, – сказал он, тщательно выговаривая слова. – Церковь! Ein Pfarrer, священник! Er spricht nur Englisch. Dril… t’ee strattes… there! – Немец указал пальцем влево; Джоэл оглянулся. В отдалении виднелась улица. Он понял: где-то в трех кварталах отсюда есть церковь, а там священник, который говорит по-английски, и, возможно, – телефон.
      – Поезд на Оснабрюк. Когда? – Джоэл указал на часы. – Когда? Оснабрюк?
      Мужчина взглянул на панель перед собой. Он повернулся к Джоэлу и, улыбнувшись (Джоэл не понял чему), произнес:
      – Zwolf Minuten, Hochwiirden!
      – Что?
      – Zwolf… Твенацать.
      – Двенадцать?
      – Ja!
      Конверс благодарно кивнул и загрохотал по железным ступенькам вниз. Оказавшись на земле, он побежал в сторону уличных фонарей. А затем помчался прямо посередине улицы, хватаясь за грудь и в тысячный раз давая себе слово бросить курить. Когда-то он убедил Вэл отказаться от сигарет, носам почему-то не последовал своему совету. Считал себя неуязвимым – вот почему. А может, заботился о ней больше, чем о себе? Хватит! Где же эта проклятая церковь?
      Похоже, вон там, справа. Маленькая церквушка с глупыми башенками, а рядом – крохотный домик, явно обитель местного священника. По короткой дорожке Джоэл подбежал к двери с аляповатым распятием в центре – Иисус из рейнского камня – и постучал. Дверь отворил сияющий благостной улыбкой толстяк с остатками седых, но тщательно прилизанных волос.
      – Ah, Guten Tag, Herr Kollege .
      – Простите, пожалуйста, – задыхаясь, проговорил Конверс, – я не говорю по-немецки. Мне сказали, что вы знаете английский.
      – О да, надеюсь, что так. Я проходил послушничество на вашей родине. Входите, входите, коллега! Визит собрата по служению Господу не грех отметить рюмочкой шнапса. “Немножко винца” – так, кажется, говорят у вас. Да, да! У вас на родине ценят понимание и сочувствие. Боже мой, вы такой симпатичный молодой человек!
       – Не такой уж и молодой, отец мой, – проговорил Джоэл, входя.
      – Все относительно, не так ли? – Немецкий священник нетвердой походкой вошел в комнату, несомненно служившую ему гостиной. На стенах висели фигурки святых, дешевые каменные изображения на черном вельвете, в большинстве своем женского пола. – Что вы предпочитаете? Есть шерри и мускатель, а для столь редкого гостя найдется и портвейн, я приберегаю его как раз для подобных случаев… Кто направил вас ко мне? Этот новичок из Ленгериха?
      – Я нуждаюсь в помощи, отец.
      – Господи, а кто в ней не нуждается? Или вы желаете исповедаться? Тогда, ради Бога, давайте подождем до утра. Я люблю моего Господа Бога всей душой, а все мои плотские грехи – они от сатаны. Да, да, я тут ни при чем! Архангел тьмы – вот кто виноват!
      Хозяин дома был пьян. Споткнувшись о подушечку для коленопреклонения, он растянулся на полу. Конверс поднял его и заботливо усадил в кресло рядом со столь желанным ему телефонным аппаратом.
      – Пожалуйста, поймите меня, отец мой. Или, вернее, не поймите меня ложно. Мне необходимо связаться с женщиной, которая ждет меня в Оснабрюке. Это очень важно!
      – Женщина? Сатана! Люцифер с огненными глазами! Или вы считаете себя лучше меня?
      – Нисколько. Очень прошу вас. Я нуждаюсь в помощи. Потребовалось не менее десяти минут, чтобы священник сменил гнев на милость и взялся за телефон. Он назвал себя слугой Господа, и через несколько мгновений Джоэл расслышал слова, которые позволили ему, наконец, вздохнуть свободнее.
      – Frau Geyner? Es tut mir leid… – Старый священник и старая женщина проговорили несколько минут, из которых последние тридцать секунд священник только кивал. Повесив трубку, он повернулся к Конверсу: – Она ждала вас. – Священник удивленно нахмурился. – Она почему-то решила, что вы сошли на товарной станции… С чего это вдруг?
      – Я ее понимаю.
      – А я – нет. Впрочем, дорогу она знает и заберет вас минут через тридцать… Ваш визит отрезвил меня, отец. Надеюсь, я не проявил какой-нибудь бестактности?
      – Ну что вы! – воскликнул Джоэл. – Вы помогли человеку в трудную минуту, что же здесь может быть плохого?
      – Давайте выпьем. Забудем о шнапсе и о “стаканчике вина”, все это ерунда, не так ли? У меня в холодильнике хранится бутылка виски. Вы ведь американец, не так ли?
      – Да, стаканчик виски был бы весьма кстати.
      – Прекрасно! Тогда пожалуйте в мою скромную кухню. Вот сюда. И не забудьте опустить занавески, мой дорогой мальчик. Для прихожан это было бы слишком. Не так ли? И все же, как бы оно там ни было, я – хороший человек. Я верю в это. Я несу людям утешение.
      – Нисколько в этом не сомневаюсь.
      – Где вы обучались, отец?
      – Католический университет в Вашингтоне, – ответил Конверс, довольный собой, – как здорово, что он так быстро нашелся с ответом.
      – Боже мой, а ведь и я там учился! – воскликнул прелат. – Ну, погоняли же они меня, представляете? А помните этого, как его звали…
      “О Господи!” – подумал Джоэл.
      Фрау Гермиона Гейнер наконец прибыла и взяла Конверса в оборот. Это была маленькая женщина, немного старше, чем предполагал Джоэл, с увядшим лицом и большими яркими глазами, источавшими электричество, этим она напомнила ему “монашку” с амстердамского вокзала. Он сел в автомобиль, она закрыла за ним дверцу и защелкнула ее на запор. Потом уселась за руль, и машина понеслась, в считанные секунды набрав скорость шестьдесят миль в час.
      – Не знаю, как и благодарить вас за все, что вы для меня делаете, – сказал Конверс, устраиваясь на сиденье.
      – Ерунда! – воскликнула старуха. – Я лично разыскивала летчиков, сбитых над Штуттгартом и Мангеймом! Я плевала на солдат и прорывалась через все преграды. И я ни разу не засыпалась! Эти скоты не смели меня тронуть!
      – Я хотел только сказать, что обязан вам жизнью и хочу, чтобы вы знали, как я вам благодарен. Я знаю, Валери, ваша племянница и моя… моя бывшая жена, объяснила вам, что я не совершал тех вещей, которые мне приписывают. Она права, я не делал этого.
      – Ах, Валери, она – милое дитя, но не очень-то разумна. Вы избавились от нее, правда?
      – Все произошло не совсем так.
      – И откуда ей быть разумной? – продолжала Гермиона Гейнер, как будто не слыша его. – Она – художница, а художники – люди неуравновешенные. Да еще этот француз – ее отец. Скажите на милость, майн герр, что может быть хуже? Французы! Позор Европы! Им нельзя доверять, как и их винам, которые годятся только для их желудков, скажу я вам. Нация алкоголиков. Это у них в крови.
      – Но вы ведь поверили ей в том, что касалось меня. Вы мне помогаете, вы спасаете мою жизнь.
      – Потому что только мы можем это сделать, майн герр. Мы всегда знали, как это делается!
      Совершенно обескураженный, Джоэл глядел на летящие навстречу дорожные знаки, на приближающиеся повороты, которые они брали так быстро, что только взвизгивали покрышки. Гермиона Гейнер совсем не то, что он ожидал увидеть, но он уже привык к неожиданностям. Она очень стара, сейчас глубокая ночь, а за последние два дня ей пришлось немало потрудиться, это не могло не отразиться на ней. Когда старые люди устают, поднимаются давние предрассудки. Возможно, утром на свежую голову им удастся обсудить все спокойно. Утром начнется новый день. Валери пообещала позвонить в Оснабрюк и сообщить новости относительно Сэма Эббота. Она должна с ним встретиться. Сэму необходимо узнать об этом странном языке, в котором слово имеет еще и второй, неожиданный смысл. “Компрометация”. Убийства! “Вэл, позвони мне. Ради всего святого, позвони!”
      Конверс смотрел в окно – мирный загородный ландшафт, застывшая тишина…
      – Вот мы и приехали, майн герр! – крикнула Гермиона Гейнер, сделав еще один сумасшедший поворот к подъездному пути, ведущему к большому старому, стоящему в глубине трехэтажному дому. Насколько Конверсу удалось разглядеть, дом этот когда-то выглядел весьма внушительно, если судить по его размеру, количеству створчатых окон и фигурных фронтонов. Однако теперь даже при лунном свете было видно, что, подобно своей владелице, дом очень стар, запущен и слава его в прошлом.
      По выщербленным деревянным ступеням они поднялись на огромное крыльцо и направились к двери. Фрау Гейнер постучала резко, настойчиво; прошло несколько секунд, и еще одна старуха с церемонным поклоном отворила дверь, и они вошли в дом.
      – Здесь очень мило, – начал было Джоэл, – я хотел бы, чтобы вы знали…
      – Ш-ш-ш! – Гермиона Гейнер опустила ключ от машины в стоявший на столе в прихожей красный кувшин лакового дерева и знаком пригласила его за собой. – Diese Richtung!
      Двустворчатая дверь распахнулась, и Джоэл застыл в изумлении и растерянности. Перед ними в большом, слабо освещенном зале викторианского стиля выстроился ряд стульев с высокими спинками, на каждом из них восседала старуха – девять старух! Совершенно загипнотизированный, он всмотрелся в них повнимательнее. Одни слабо улыбались, у других были застывшие, напряженные лица, некоторые уже тряслись от старости, одна разговаривала сама с собой.
      Последовал взрыв хлипких аплодисментов – тонкие венозные руки или, наоборот, опухшие, покрытые старческой “гречкой”, с явным усилием ударяли ладонью о ладонь. Впереди стояли два стула. Тетка Валери указала жестом, что они предназначены для нее и Джоэла. Они уселись, аплодисменты уступили место тишине.
      – Meine Schwestern Soldaten! – вскричала Гермиона Гейнер, вставая. – Heute Nacht…
      Она говорила минут десять, иногда ее речь прерывалась жидкими аплодисментами и возгласами удивления и восторга. Наконец она села, заслужив довольно живые овации.
      – Nun, Fragen!
      И тут старухи одна за другой начали говорить – слабыми, в основном запинающимися голосами, хотя некоторые звучали весьма энергично, почти враждебно. При этом Конверс обратил внимание, что все они глядят на него и, перебивая друг друга, задают ему вопросы, как будто беглец, которого они спасли, и в самом деле был пастор.
      – Прошу вас, майн герр! – воскликнула Гермиона Гейнер. – Ответьте дамам. Удостойте их своим ответом.
      – Я не могу отвечать на вопросы, которых не понимаю, – тихо возразил Джоэл.
      Внезапно, без всякого предупреждения, тетка Валери поднялась со своего места, обернулась к нему и ударила его по лицу.
      – Такая уклончивая тактика здесь не поможет! – возопила она, нанося ему новый удар, кольцо на ее пальце расцарапало Конверсу кожу. – Мы отлично знаем, что вы понимаете каждое сказанное здесь слово. И почему это вы, чехи и поляки, всегда думаете, что нас можно обвести вокруг пальца? Вы коллаборационист! У нас есть доказательства!
      Старухи начали кричать, их старенькие лица исказила ненависть. Конверс поднялся со стула. Он понял: Гермиона Гейнер и все остальные – сумасшедшие или впавшие в старческий маразм, а возможно, и то и другое вместе. Они до сих пор живут в страшных временах сорокалетней давности.
      И тут, как бы по какому-то тайному сигналу, на другой стороне комнаты открылась дверь и вошли двое мужчин, один из них в плаще, в левой руке у него был какой-то пакет, а правую он держал в кармане. У второго на вытянутой руке висело летнее пальто, под которым скрывалось оружие. При появлении третьего Джоэл крепко зажмурился, почувствовав невыносимую боль в груди. У этого был забинтован лоб, а рука висела на перевязи – раны эти нанес ему Конверс в товарном вагоне, полном взбесившихся животных.
      Первый подошел и вручил ему пакет. Это был толстый конверт без единой марки – досье, которое он отправил в Нью-Йорк Натану Саймону.
      – Генерал Ляйфхельм передает вам привет и просит засвидетельствовать свое восхищение, – проговорил он, произнося слово “генерал” с твердым немецким “г”.

Глава 32